Текст книги "Душехранитель"
Автор книги: Сергей Гомонов
Соавторы: Василий Шахов
Жанры:
Ужасы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 55 страниц)
Веселый Инпу обожал принимать иные обличья: он заранее знал, чувствовал, видел, что ему теперь еще нескоро удастся проделать то же самое в мире статики.
Инпу перекинулся в пернатого медвежонка и неуклюже заполз на кедр:
– Приветствую тебя, большой и сильный!
Странник обратил восприятие на покрытую черным пухом нелепую мордочку зверя, на бурые перышки вместо шерсти. И рассмеялся:
– Воистину, мальчик, без тебя здесь было бы скучно!
Инпу похрюкал, усаживаясь на ветках, отломил шишку и принялся щелкать орешки.
– Кто это? – спросил он про танцовщицу, плюясь скорлупками.
– Скоро ты это узнаешь.
– Мне уже невмоготу здесь, Странник! Пожалуй, стоит поторопиться! Я стану слишком большим медведем, и мне будет попросту лень узнавать что-то новое.
Инпу вживался в свои роли полностью и начинал верить, что его герои – это и есть он сам. Так – много тысячелетий… Инпу – это Инпу.
– Вспомни меня! – попросил Странник танцующую Попутчицу, но та была не только нема, но еще и глуха к его призывам.
Она самозабвенно скользила по берегу ручья в своей волшебной грезе. Инпу болтал задними лапами и приплясывал, сидя на ветке.
Тогда от ствола кедра отделился призрак серебристого волка и побежал к танцовщице.
Она замерла. Ровно на секунду. Танец продолжился вдвоем – танец-дуэт, танец-противоборство. Пернатый медвежонок на радостях пинал ствол, следя за их плавными, летающими движениями. Девушка и волк. Феерия неописуемой красоты, когда при каждом прыжке с шерсти серебристого зверя летят звезды, а всполох волос танцовщицы подобен солнечному протуберанцу. Ты ждешь, что один из них, обнявший второго, одержит победу. Охваченный азартом, ты горишь и кричишь – а они вдруг перетекают друг в друга, и «победитель» становится «побежденным». И все начинается заново. Они не бьются. Нет! Они – единое целое. Они – первооснова всего сущего. И это чудесно!
– Вспомни! – говорит волк. – Отодвинь засовы беспамятства. Ты избрала воду!
Она останавливается, на какое-то мгновение вспоминает и…
…Но вдруг – рывок боли. Пернатый медвежонок роняет шишку и кубарем скатывается со ствола. Острый меч вонзается в красноватую кору кедра. Тот самый меч.
Красавица вскрикивает и исчезает.
– Вот ты куда забралась, атмереро! – восклицает полководец отчего-то женским голосом.
Из раны в стволе хлещет кровь-смола. Хлещет, горячая, солнечная. Иссякает жизнь в прекрасном дереве. А полководец заливается ледяным смехом и поворачивается к своему помощнику, красивому юноше в таких же, как у него, вороненых доспехах:
– Возьми свое оружие, убей волка! – и рука в длинной черной перчатке указывает перстом на серебристого зверя, бросившегося на воинство.
Инпу встряхивается, принимая прежний облик.
– Да, господин! – отвечает юноша, выдергивая громадный меч с неинкрустированной рукоятью из тела кедра.
Кричит лес. Исходит смолой смертельно раненое дерево.
Черный Инпу только-только преобразился, а помощник полководца замахнулся мечом над его головой. Мальчишка огрызнулся, прыгнул в сторону, и разящая рука дрогнула. Лезвие высекло искры из камня.
«Уходи!» – мысленно вскричал юноша, своим сверкающим взглядом заклиная Инпу спасаться бегством.
Черный волк нырнул в кусты.
Серебристый зверь дрался не на жизнь, а на смерть. Лес дрожал от его рычания, земля расходилась трещинами. Полководец хохотал, ибо силы были неравны, и волк заведомо проиграл.
Горизонт оплавился, небо разверзлось бездонной черной дырой, ограниченной зеркальной галереей множества радуг. Аркада уходила в никуда…
…Юноша и волк сходятся в смертельном поединке.
В этот момент из-за кустов выпрыгивает разъяренный Инпу. Кто мерил силы Инпу? Кто видел Инпу в гневе? Лишь сердца грешников в Дуате знают его мощь, сдернутые с весов Маат и брошенные на съедение чудовищу…
Бросок Инпу точен и смертоносен. Полководец катится, сцепившись с врагом, катится под откос, к ручью. Воинство бессильно замирает, и Аркада Реальностей втягивает в пучину вселенских волн добрую половину ратников полководца. Замирают даже юноша и волк, сплетенные в горячечном объятии, почти агонизирующие, окровавленные.
Инпу заносит руку, и в замахе на пальцах его отрастают громадные когти, дабы, пробив броню и грудь властелина, вырвать гнилое сердце.
«Убей его, Инпу!» – заклинает израненный юноша, и молчаливое сознание Странника-волка изумленно обращается к нему. Они более не враги. Они и прежде были врагами только по воле странной, лихой судьбы…
Но полет черного волка и полководца завершается в воде. Инпу не успевает довершить удар. С женским воплем ярости плоть властелина шипит, ее окутывает густой пар, и она тает, а коридор Арок втягивает в себя раскаленный туман. Остатки воинства ударяются в бегство вслед за повелителем.
Лишь человек в вороненых доспехах, опустивший меч, растерянный, и два огромных волка смотрят друг на друга возле израненного дерева…
* * *
При пересечении поездом границы Чечни люди торопливо зашоривали грязные, в белесых разводах, окна. От случайного выстрела не спасет, но если прилетит камнем, то осколки, по крайней мере, не попадут в купе. А пули и камни здесь летали нередко.
Что же делать, когда ехать опасно, однако нужно? Только ехать и бояться. Бояться каждую минуту.
Ехавший из Бахчисарая с пересадкой в Джанкое, Роман Комаров не был охвачен волнением остальных пассажиров и крепко спал на верхней полке.
Тетка-украинка, которая, по ее словам, прежде жила в Черноречье – предместье Грозного – учуяв что-то тяжелое, повисшее над этой землей, немного присмирела и почти перестала донимать спутников рассказами обо всяких ужасах, творившихся в столице Ичкерии последние лет шесть. Но тишина продержалась недолго: людям было не по себе, и они ощущали потребность говорить, говорить, говорить, чтобы заглушить мрачную, тупую тревогу.
Первым нарушил молчание ученого вида щуплый плешивый мужичок в больших очках:
– Год там не был. В центре жил, над «Детским миром»… А весь центр теперь раскурочили. Помню, случай был, когда все начиналось. Там ведь от нас, неподалеку, сквер Чехова – ну, вокруг библиотеки[31]31
…вокруг библиотеки» – библиотека им. А.П.Чехова была возведена в том самом месте, с которого начал застраиваться казаками г.Грозный. Прежде там стояла крепость Грозная, впоследствии давшая название этому населенному пункту.
[Закрыть]… И между елок на аллее стоял чеховский бюст – ну, Антон Палыч, знамо дело, в пенсне своем, с бородкой… Помните, да? – он взглянул на украинку, и та кивнула; тогда повествователь снова обратился к четвертому обитателю купе, вернее, обитательнице, которая, судя по всему, раньше в Грозном не бывала, а потому теперь не так уж сильно боялась. – Вот. К тому моменту памятник Ленину с площади уже сдернули и в Сунже[32]32
Сунжа – река, на которой стоит Грозный, приток Терека.
[Закрыть] утопили. Сразу после путча в 91-м то было… Угу… Мы и так-то каждое 23 февраля[33]33
«…каждое 23 февраля ждали…» – 23 февраля 1944 года Сталин издал указ о депортации из Грозного представителей нескольких мусульманских народностей, в т.ч. чеченцев и ингушей. В 90-х годах этот день стали считать Днем Скорби. Ближе к началу чеченской войны возникала опасность, что в этот день ярые националисты-мусульмане начнут резню, из мести убивая жителей славянских национальностей.
[Закрыть] ждали, что русских резать начнут, а тут как-то иду на работу – глядь: а у Чехова голову отломали… Ну всё, думаю, вот оно и поехало. И в отделе у нас все, кто видел, о том же шушукались. А что? Идешь по городу – навстречу тебе тип в гражданском, ничего себе так, представительный. А через плечо – автомат. Как так и надо… Всё, всё могло быть. Но тогда забавнее все оказалось, ни в жизнь не догадаетесь. Джигиты-то наши, дюже просвещенные, на тот момент еще только с коммунизмом боролись. Ну и перепутали Чехова со Свердловым. Ну как же: тоже бородка козлиная, тоже пенсне. Как тут не перепутать? Неважно, что бюст прямо на аллее против Чеховки стоял… Совершили, мягко говоря – грубо выражаясь, «акт вандализма»… Так-то вот… А в Черноречье вашем до последнего тишь да гладь была, что вы мне ни говорите… – мужичок махнул сухонькой ручкой, хотел снова нырнуть в газету, однако с зашоренным окном в купе было слишком темно для чтения, а свет не включали.
Ту-тук – та-так… Туки-туки – таки-таки… Ту-тук – та-так… Поезд шел неторопливо, сбивчиво, будто спотыкался.
– Доча, а шо ты одна-одинешенька едешь? Не страшно тебе? – осмелилась поинтересоваться тетка-украинка: общая тревожность сблизила путешественников.
Четвертая пассажирка купе – женщина довольно молодая и прилично одетая – пожала плечами:
– Страшновато, конечно. Да не одна я. В соседнем вагоне друзья мои едут. Работа такая…
Что у нее за работа, женщина объяснить не успела. Состав дернулся, противно заскрежетал колесами и встал. Вагоны, ударяясь друг о друга, пропустили звуковую «волну» в самый хвост поезда. И упала тишина.
Попутчики переглянулись.
– Приехали? – свешиваясь с верхней полки, хрипловато спросил Роман и, вытащив из-под подушки часы, попытался разглядеть, сколько времени.
– Та нет ще… – отозвалась украинка.
– Да, рано… – согласился мужичок и, аккуратно отогнув дерматиновую шору, посмотрел в окно. – Не видно никого.
– Пийду, побачу до других.
Тетка поднялась и, покряхтывая, вынесла свое грузное тело в коридор.
Комаров зевнул:
– Так а что стоим тогда?
– Кто знает… – мужичок сел на место и принялся нервно протирать стекла очков, в полутьме – совершенно бесполезных.
Женщина, четвертая пассажирка, молчала, зябко натягивая на плечи белоснежную шаль, которая в глубоком сумраке купе выделялась смутно-белым пятном.
– Взрывов, вроде, не слыхали… – продолжал утешать сам себя очкастый. – Знать бы еще, где мы сейчас…
– И что тогда? – тихо спросила пассажирка.
– Да ничего. Мож, спокойней бы было…
Роман отбросил одеяло, содрогнулся от холода нетопленного вагона и торопливо нырнул в свитер.
Ручка двери повернулась, дверь с шумом и лязгом отъехала, пропуская вернувшуюся женщину из Черноречья:
– Тихо все. Стоим, – сообщила она.
– Да понятно, что стоим… – согласился дядька. – Хоть бы свет дали, совсем уж ни в какие ворота…
Комаров взял со столика термос, налил еще довольно горячего чая и уселся с чашкой возле мужичка. Роману все казалось, что сейчас к ним в купе сунутся цыганки в грязных лохматых кофтах и многослойных юбках и затянут что-то вроде: «Сами мы не местные, отстали от нашего поезда. Позолоти ручку, молодой-красивый, всю правду скажу!» А привязанные к их груди младенцы будут дико вопить, заставляя пассажиров откупиться от несносно шумной оравы.
В коридоре послышались голоса. Молодой человек узнал чеченскую речь. Неприятные ассоциации, тем более, что говорят громко, по-хозяйски, и в этом чувствуется какая-то угроза. Горская речь гортанна, в ней много «придыхательных», «каркающих» и, наоборот, глухих звуков. Когда все это сочетается, создается эффект ругани. Возможно, русскоязычным жителям Чечни неприязнь к вайнахскому наречию вошла в подсознание, тем более, сейчас, во время затянутой гражданской войны.
– Глянуть бы, что там… – пробормотал мужичок, но сам не сделал и движения к двери, лишь с надеждой слегка покосился на молодого спутника.
Комаров пропустил его слова мимо ушей: лично ему это было не нужно. Да и что увидишь в темноте?
Дверь с грохотом отъехала и клацнула. В проходе возник мужской силуэт, затем вспыхнул фонарик, и люди невольно прищурились от внезапно яркого света. Роман успел заметить на вошедшем камуфляжную форму. Холодный блик скользнул по строгому черному боку автомата, висевшего на груди незнакомца.
– Документ давайте! – с сильным акцентом приказал человек.
В коридоре крикнули по-чеченски. Мужчина в камуфляже слегка отклонился назад и ответил:
– Мича[34]34
«Куда?» (чеченск.)
[Закрыть]?
Невидимый собеседник повторил фразу. Чеченец издал отрицающий звук и добавил:
– Со в’ух-веара цигара. И д’авахийтина юха веара. Хьо пхойалг’а вагончу хьажа[35]35
«Я оттуда вернулся. Отправил его и вернулся. Сходи посмотри еще в пятом вагоне!»
[Закрыть] А?.. Йокх! – а затем, вновь шагнув в купе, обратился к пассажирам: – Документ доставай!
Роман и его спутники зашевелились. Луч фонарика метнулся по вещам. Чеченец беглым взглядом окинул купе, полностью проигнорировал подобострастный и никчемный вопрос тетки-хохлушки: «А шо шукаете, хлопци?», взял протянутый паспорт очкастого мужичка.
– Зачем едешь?
Мужичок долго и путано объяснял что-то о работе. Парень слегка поморщился, отдал ему документы и отодвинул с дороги. Тот явно перевел дух и, плюхнувшись на полку, постарался сделаться совсем невидимым.
– Ты! – светя в лицо Комарову, сказал чеченец.
Роман отдал ему паспорт. Военный замешкался, переводя взгляд с фотографии на молодого человека, прикрывающегося рукой от направленного прямо в глаза луча. Пролистал, посмотрел прописку:
– Бахчисарай давно уехал?
– Лет двенадцать назад.
– Зачем теперь едешь Грозный?
– Я в Гудермес. За матерью и сестрой…
– Вещи бери, колидор выйди, – парень положил паспорт Романа в нагрудный карман и небрежно указал за спину большим пальцем.
– Что-то не так? – переспросил Комаров и краем уха услышал шепот спутницы-украинки: «Чи приняли за кого-то?»
– Вещи бери, колидор выходи! – повторил чеченец и потребовал документы у женщин.
Роман сдернул с самой верхней, багажной, полки свою сумку и, с трудом разминувшись с чеченцем, вышел в коридор.
– Муслим! – крикнул тот, выглядывая вслед за Комаровым. – Цу’нан машиначхьа дига[36]36
«Муслим! Веди его в машину!»
[Закрыть]!
По коридору заметался лучик еще одного фонарика. Тяжелые шаги приближающегося человека – и перед Комаровым возник высокий грузный бородач.
– Му’лха[37]37
«Которого?»
[Закрыть]?
– Х’ара[38]38
«Этого»
[Закрыть], – первый чеченец «стрельнул» из фонарика в Романа.
Бородач оглядел Комарова с высоты своего роста и процедил:
– Пошли, йурс’к[39]39
Йурс’к – русский.
[Закрыть]…
– Вы бы хоть объяснили, в чем дело! – запротестовал молодой человек, но ствол автомата с немой убедительностью ткнулся ему под ребро.
Комаров предпочел не спорить.
Его вывели из вагона. Снаружи было уже почти совсем темно. Возле поезда стояло два крытых фургона и армейский джип без верха, похожий на «Хаммер» старого образца.
– Лезь! – распорядился бородач, подогнав Романа к одному из этих фургонов.
Молодой человек забросил внутрь свою сумку, запрыгнул сам и очутился в полной темноте. Лишь на мгновение вспыхнул фонарик, осветил его (Роман успел заметить, что в фургоне сидело еще несколько человек) и погас.
На ощупь найдя на скамейке у борта свободное место, Комаров сел. Прошло немало времени, прежде чем он услышал скрип отъезжающего состава. «А я?!» – подумал Роман.
Поезд набирал скорость. Перестук удаляющихся колес. Еще двоих впихнули в фургон, и почти тут же машина тронулась.
Сердце Романа стучало, как стальные колеса недосягаемого теперь поезда. Что это? Недоразумение? С кем его перепутали? Что вообще все это означает? «Камуфляжный» пограничник (если это был пограничник) не вернул ему паспорт. Его, Комарова, арестовали? За что? Вот теперь Комаров начал тревожиться уже всерьез…
СПУСТЯ ЕЩЕ ДВОЕ СУТОК
Андрей сосредоточенно работал, когда в приемной послышался какой-то посторонний шум. Серапионов нажал кнопку селектора:
– Татьяна, что там случилось?
– К вам Борис Владимирович по срочному вопросу, Андрей Константинович! – звонко отрапортовала секретарша.
И эта – туда же. Прежде Снежанка зубоскалила со всеми входящими-выходящими, теперь и эта по ее стопам пошла… Просто хоть по примеру отца сажай в «секретутки» ссохшуюся престарелую грымзу… Как они все осточертели!
– В чем дело, Борюся? – Андрей сложил руки на груди, откинулся в кресле и пристально оглядел вошедшего «красавчика».
– Шеф, ну ты не вели казнить, вели слово молвить! – ответил тот и брякнулся в кресло напротив стола Серапионова.
– В следующий раз советую звонить и договариваться. Говори быстро, у меня нет времени.
Борюся улыбнулся. Он всегда (даже, наверное, в сортире) ведет себя так, будто на него направлены сотни объективов телекамер. И выглядит, словно отправлялся на транслируемое по всему земному шару интервью, а по пути заглянул по небольшому дельцу…
– Новости из Одессы интересуют?
Серапионов слегка двинул бровями и повторил отцовский жест, сложив друг с другом подушечки пальцев рук.
– Ну, и?..
– Твои калеки приехали к Гроссманше.
– М-м-м… у-гу…
– И это все?! – удивился Борюся. – Я думал, ты будешь скакать, как дембель накануне увольнения…
Андрей редко позволял своим людям фамильярности, но на Бориса Шадова этот запрет не распространялся. Борюся ходил в фаворитах, потому что был сметливым исполнителем и не подхалимничал. Серапионов-младший, подобно своему отцу, ценил в людях дерзость. Если она, разумеется, не покидала определенных рамок. Определенных им рамок. А у Борюси было отменное «чувство локтя». Да и веселость Андрей тоже любил. Не всё же с дуболомами дела делать…
– Я уже взял билеты, Андрей Константиныч. Рейс завтрашний, утренний, в девять. Что передать ребятам? Брать их тепленькими, или пусть сразу, без нас, разберутся с обоими?
– Есть возможность их вывезти в тихое место?
– Не вопрос, – подчиненный, кажется, нисколько не смутился, когда над его головой будто щелкнули клешни: так посмотрел на него шеф. Откровенно говоря, молодому человеку всегда становилось не по себе от Серапионовского взгляда поверх его макушки, но Борюся предпочитал не уделять этому излишнего внимания.
– Пусть их берут живыми. Без меня ничего не предпринимать. К Розе Гроссман тоже пока не лезть.
– Тут такая ситьюэйшен интересная нарисовалась... Девка в больнице, ее проще всего взять. Может, пусть ее умыкнут, а второй тогда и сам приползет? С диском? И возни поменьше… Как ты на это смотришь?
– Разумеешь. Давай.
Выпроводив Борюсю, Андрей сел за компьютер. Но… не работалось. Мысли убегали непонятно куда.
Серапионов плюнул на все и поехал домой.
Спалось ему тоже тревожно. Скорее, дремалось. Это были настолько новые ощущения, что Андрей даже терялся, ибо не мог привести себя в порядок. Чувствуя взволнованное состояние хозяина, пушистый рыжий красавец-кот не отходил от него ни на шаг. Прежде он спал на Андреевой кровати исключительно в ногах, а в эту ночь забрался к нему на грудь, а потом долго встряхивал ушами с завитками «кисточек» и впивался в одеяло когтями больших лап.
– Лёва, ты достал меня! – предупредительно рыкнул Серапионов; зверь присмирел, лег возле него в позе Сфинкса и замер.
* * *
Самолет грянулся о посадочную полосу задним шасси, упал на переднее и поскакал, словно плохо объезженная лошадь.
– Одесса! – прошипел бледный от страха Борюся. – Даже тут без приколов не могут!
Андрей насмешливо покосился на помощника. Он нисколько не удивился бы, услышь вдруг по внутренней связи речь пилота или бортпроводницы в стиле: «Мы таки долетели. И слава нам всем!»
Но стюардесса объявила будничным голосом о прибытии. Вскоре подали трап, и через двадцать минут машина, ожидавшая у здания аэровокзала, везла Серапионова и Борюсю к морю. Точнее, к одному из одесских коттеджей.
Пока Борюся непринужденно болтал со спутниками, Андрей успел узнать всю информацию. Причем именно из их «трепотни». Сокольникову этой ночью усыпили и вывезли из местной больницы, а Николая Гроссмана пока не оповестили, ожидая прибытия шефа.
– Совсем, говоришь, девка головой тронулась? – посмеивался Борюся. – Бывает… Кому сейчас легко?
Хозяином коттеджа был врач, старый знакомый семьи Серапионовых. Но к моменту приезда гостей из Питера он уже уехал на работу, и Андрея с Борюсей встретили «братки».
– Сообщите Гроссману и встретьте. Привезти сюда. В целости и сохранности. С диском, – отдал Андрей короткие, рубленые распоряжения, шестым чувством воспринимая близость Ренаты.
Он мог безошибочно указать окно той комнаты, где она сейчас находилась.
– Поезжай с ними, – сказал Серапионов Борюсе. – Контролируй.
– Да сэр есть сэр! – пролаял тот, прикладывая к виску два пальца и тем самым изображая доблестных коммандос из американских боевиков.
Андрей расстегнул пальто: пожалуй, для такой одежды здесь жарковато. Март, все-таки, начинается. Весна…
Развернулся, пошел к дому. Головой тронулась… Немудрено после такого…
Закутавшись в одеяло и обняв руками колени, Рената сидела на диване. Она еще не совсем пришла в себя после укола снотворного, однако ощущение опасности уже проникло в нее. Комната была светлой, но пустоватой. Андрей оценил все с первого взгляда: женщину, обстановку, настроение…
Губы Ренаты беззвучно двинулись, словно, узрев Серапионова, она попыталась произнести двусложное имя. Какое – нетрудно догадаться. И в ту же секунду блеснувшие жизнью янтарные глаза угасли.
– Увы, нет, – подтвердил Андрей. – Здравствуй, Рената. Я рад тебя видеть. Честно – рад.
Она промолчала.
– Мне сказали, ты нездорова. Мне жаль. Не твоя и не моя в том вина. Тебя окружали не слишком умные спутники. Если бы твой муж оставил диск на месте, наша с тобой нынешняя встреча не состоялась бы…
Рената ткнулась лбом в колени и спрятала лицо.
Серапионов сжал губы и придавил на оконной раме выжившую с прошлой осени мошку. Что сказать еще? Что жить Ренате и ее мужу осталось ровно столько, сколько сюда едет автомобиль? Он уже устал удивляться реакциям своего организма: вот и теперь пальцы его, отряхивая останки раздавленного насекомого, становились все холоднее. Андрей оглянулся. Ему не хотелось убивать эту женщину. Но как? Как сделать, чтобы не убивать?.. Дилемма…
– Ну скажи же что-нибудь!
Она молчала.
– Андрей Константиныч! – крикнули снизу. – Они его подобрали, едут сюда!
Андрей кивнул в окно.
– Одевайся.
Рената выпрямилась. Одеяло сползло с ее плеч. На ней угадывалась тонюсенькая ночная сорочка. Одеваться – во что? Впрочем, неважно. Это называется «Пожалел волк кобылу – оставил хвост да гриву». Минут через тридцать-сорок ей будет уже все равно. Ни холодно, ни жарко. Думай, Серапионов, думай! Тебе ведь не хочется убивать ее! Да и Гроссмана придурочного – тоже уже не хочется убивать. Времени прошло много, былой гнев поулегся, гончая вновь настигла жертву, азарт погони потух.
Женщина попыталась что-то сказать, но не смогла. Андрей ощутил на губах привкус какой-то горечи.
– Прости, дорогая, так вышло, – сказал он с оттенком досады. – Ты можешь высказаться, можешь молчать – дело твое. Оставь себе одеяло, замерзнешь.
Рената попыталась встать, опираясь на руку и неловко изворачиваясь на диване. Серапионов застыл:
– Ты?..
Она вздрогнула и тоже замерла. Андрей стремительно подошел к ней, отдернул одеяло. Рената немного испуганно прикрылась руками.
– Ты почему не сказала?!
Ее трясло.
– Ч-черт! – он выглянул за дверь. – Принесите стакан воды! Быстро!
Рената сделала глоток, захлебнулась, закашлялась, но дрожь унялась. Андрей отставил стакан:
– Это – мой? – он указал на ее живот.
И тут по ее губам змейкой скользнула улыбочка. Рената пожала плечами.
– Ты почему молчишь? Говори! – возмутился Серапионов и хорошенько встряхнул ее.
Она что-то промычала.
– Вот ч-черт! Ты правда рехнулась?
Рената снова улыбнулась и кивнула.
– Ты понимаешь, что я должен сейчас вас… – Андрей не договорил, но она поняла.
В янтарных глазах проступило что-то чужое… Не её. Они были глухи, непрозрачны, непроницаемы. И теперь она казалась совершенно спокойной. Как немой Сфинкс в Гизе.
Такого поворота событий Серапионов не ожидал. А если этот ребенок и правда его?.. Маловероятно, однако… все бывает. Не исключено, черт возьми!
Думай, Серапионов, думай… Что называется, и рыбку поймать, и ног не замочить, не сказать грубее… Вот ч-черт! Угораздило ее!
Он прошелся по комнате из угла в угол, изредка поглядывая на Ренату. Прошелся еще. Как зверь в клетке. Мечись не мечись, а выход один… Сколько времени осталось? Хоть бы у них там колесо полетело по дороге, что ли… Небольшая, но отсрочка. Думай, Серапионов, думай!
Рената уселась поудобнее, расправила на коленях подол шелковой лиловой сорочки. Как девчонка, приготовившаяся слушать бабушкину сказку, даже маленькими точеными ступнями покачивает по-детски, будто в нетерпении, когда же начнется повествование. И скрытная, взрослая улыбочка на идеально красивом личике…
Угу… девчонка. С таким-то…
Андрей устало потер ладонью свое помрачневшее лицо, слегка дернул темные волосы, ухватив пальцами прядь у виска. Рената вздрогнула: это был жест Саши.
Буря в его душе медленно улеглась. Андрей перевел дух. К дьяволу эмоции, к дьяволу сентиментальность. На Ренату, конечно, приятно смотреть и сейчас. Не то, что на Снежанку. Когда та была беременна Оксаной, ему и подойти к ней было противно, не говоря уж обо всем остальном. А от этой даже теперь глаз не отведешь, хоть и неизвестно, чье там, у нее внутри, «произведение». Смотрел бы и смотрел, как на изящную, трепетную статуэтку Родена. Поразительно! Однако же – к чертовой матери сопли, оставим холодную логику… Да, легко сказать!..
«В этой игре, мой любимый ученик, по шестнадцать фигур с каждой стороны. Но игрока – только два. Только два игрока, не забывай об этом, продумай всё!»
И Серапионов принял единственно возможное решение.
– Сиди здесь и без глупостей, – бросил он, выходя за дверь.
* * *
Николая вывели из машины. Смазливый, модно разодетый блондинчик, который всю дорогу сидел в кресле перед Николаем, теперь с издевкой поглядывал на него. Молодой совсем, а уже с этими…
В первое мгновение Гроссману показалось, что из дома вышел Шурка: его невесомая летящая походка, гордо откинутые плечи, благородная стать. Полы длинного черного пальто развевались, будто крылья. Но это было не более чем секундное замешательство. Они узнали друг друга.
Никакого злорадства, никакой удовлетворенности или прежней лихой веселости не было в лице Андрея. Напротив, он хмурился. И Николай знал, почему. И понял, что теперь злорадствовать уместнее как раз ему. По большому счету, Ренатка отомстила, отомстила закрученно, жестоко, по-женски. Андрей, конечно, сейчас убьет их обоих. Троих. Но не будет ему от этого никакой радости. Гроссман понимал, что ладонька понравилась Андрею, даже больше чем просто понравилась. Это было видно, это проявилось еще тогда, когда он пытался увезти ее с собой. А теперь сюда нужно добавить и то, что она ждет ребенка. И очень вероятно, что этот ребенок – Андрея. Такая вот мексикано-бразильская мелодрама в русском исполнении. Не убить их Серапионов не может, он такая же «шестерка», как и остальные, здесь находящиеся, хоть его в прошлый раз и позиционировали «ферзем». Ну вот и поделом ему. Говорят, на миру и смерть красна. А уж как она красна, когда осознаёшь: твоя смерть нанесет ощутимый урон врагу!..
Серапионов коротким жестом приказал сподручным исчезнуть, и те мгновенно убрались, оставив их с Николаем вдвоем возле машины.
– Диск, – бесцветным голосом сказал Андрей, отводя от пленника взгляд темно-карих глаз.
Гроссман вытащил коробку из кармана куртки. Серапионов даже не стал рассматривать, тот ли это диск, тоже сунул его в карман.
– Смотрел?
Николай кивнул. Андрей беззвучно вымолвил какое-то проклятье. Как и с Сашей, они сейчас понимали друг друга почти без слов.
– В сумке есть ее одежда?
Гроссман снова кивнул, и Серапионов сам выхватил сумку из машины, потом указал на незакрытую дверцу:
– Садись.
Взмах черных «крыльев» – и Николай остался в одиночестве. В относительном одиночестве. Разумеется, он не обольщался: здесь кругом бандиты, даже если их и не видно. Ник посмотрел на синеющее вдалеке море. Наверное, последний раз. Через несколько минут – пуля в затылок и не поминайте лихом…
* * *
Андрей взлетел на второй этаж. Красавчик Борюся прогуливался по коридору, любуясь громадным – во всю стену – аквариумом.
– Нужен компьютер.
– Узнаю, – и Борис отправился искать кабинет хозяина.
Серапионов заглянул к Ренате. Она не послушалась его и не сидела на месте. Вернее, сидела, но на подоконнике. Смотрела на своего благоверного в машине. При входе Андрея неторопливо встала. Словно она здесь королева, повелительница, хозяйка всего, а он – только ничтожный слуга.
– Здесь твоя одежда, – Андрей швырнул сумку к ее ногам и развернулся. – Пять минут тебе на всё.
Рената присела, расстегнула «молнию», вытащила комбинезон, свитер, куртку.
Серапионов, как и говорил, вернулся ровно через пять минут. Рената была почти полностью готова. Собрала в «хвост» свои длинные золотистые волосы, обулась, чуть неуклюже сгибаясь в талии. Он терпеливо ждал, следя за каждым ее движением. Стоял и ждал.
– Идем!
Андрей ухватил Ренату за руку и повлек за собой.
– Борюся, ты за рулем, – бросил он сподручному, проходя мимо аквариума. – Остальным – сидеть на месте.
– Понял! – согласился красавчик-блондин, оценивая «девчонку», ведомую шефом.
Большая рыба уставилась на Ренату из-за плеча Борюси, выкатив круглые глаза и беззвучно двигая губами, как сурдопереводчик в программе новостей. Женщина хихикнула. Андрей покосился на нее, но ничего не сказал. Тронулась умом, что тут поделаешь…
Втолкнув ее в машину, Серапионов сел впереди Ренаты. Борюся повернул ключи, Андрей снял пистолет с предохранителя. «С глушаком, – невольно отметил про себя Гроссман. – В машине нас хлопнешь?»
Рената с интересом смотрела на море, на катера, на лодки рыбаков, на яхты. Что с нее взять?
Но Борюся гнал куда-то за город. Значит, все-таки где-нибудь в тихом месте. И то верно: зачем хорошую чужую тачку загаживать? Логично…
Ехали долго. Николай понял, что в леса.
Наконец автомобиль, напрыгавшись на кочках, остановился на поляне.
– Выходите оба, – приказал Андрей, не оглядываясь. – Борюся, сиди здесь.
Блондинчик с ухмылкой кивнул и остался.
Николай и Рената шли впереди, Серапионов – за ними, чуть отставая, не в ритм. Гроссман все время пытался словить момент, когда их палач вскинет руку и дважды нажмет на курок. Это было невыносимо. Еще немного – и Ник сам взмолится, чтобы все заканчивалось побыстрее.
Красавчик Борюся проследил за тем, как троица уходит за деревья, увидел, что шеф остановил их…
– Стойте, – произнес Андрей.
Николай остановился, сжав руку жены. Он боялся повернуться: палач, видимо, решил стрелять в лоб. В спину не захотел…
– Вы не делали копий? – вдруг спросил слегка подсевший, но по-прежнему очень похожий на Шуркин, голос Андрея.
Гроссман оглянулся и растерянно покачал головой. На Ренату Андрей даже не смотрел.
– Вы не скачивали информацию? – продолжал Серапионов, и было в этом допросе что-то от древнего, давно позабытого ритуала исповеди умерших египтян в их загробном мире.
– Нет.
– Распечатки?
– Нет. Ничего не делали. Диск смотрел только я. И только смотрел…
Андрей уставился куда-то в сторону. Только теперь Николай заметил, что его руки пусты и даже не в карманах.
– Документы с собой?
– Да.
– Деньги есть?
– Да…
– В Ростове вас искали, – продолжал Серапионов и теперь уже взглянул на Ренату. – Вряд ли там вас будут искать снова. Сделайте так, чтобы я больше никогда не слышал ваших имен.
После этих слов он резко развернулся и, не оборачиваясь, пошел к машине. Оставив Николая в полной растерянности, а Ренату – улыбающейся, будто она заранее знала, что все произойдет именно так.
Андрей уселся возле изрядно удивленного Борюси и процедил:
– Их трупы уже в море. Все остальное – забудь. Меня – в коттедж, сам – за билетом. До Новосибирска.
Николай опомнился только тогда, когда машина Серапионова и его прихвостня скрылась из виду. Рената разглядывала свою ладошку и оттирала невидимое пятнышко.
