Текст книги "Душехранитель"

Автор книги: Сергей Гомонов

Соавторы: Василий Шахов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 55 страниц)

Охранник оставил девчонку в машине, а сам попер на рожон. Завязалась перестрелка, телохранителя, прикончили, причем довольно быстро. Уверенные, что задание выполнено, двое направились к джипу. Кроме того, уже стало ясно, что на Горького спешат саламандровцы. Увезти девчонку, в общем, нужно было как можно скорее.

И тут началось такое, чему ни Каверин, ни выжившие очевидцы до сих пор не могли дать вразумительного определения. Шестнадцать бойцов остались на пустыре. Из троих выживших один проходит реабилитацию в психоневрологическом диспансере, двух других еще пытаются образумить с помощью частных психоаналитиков. Поначалу, кое-как преодолев страх, они изъяснялись внятно. Однако чем дальше, тем больше эти двое, что называется, «съезжали с катушек» и тоже метили в пациенты психушки. Гендиректор сам встречался с помешанными: зрелище плачевное. Собственно, Евгений Борисович и сам может убедиться в этом.

Котов отказался убеждаться. Слову Каверина он доверял.

– Мне нужно поговорить с кем-нибудь из тех двоих, еще соображающих, – сухо сказал он.

– Будет сделано, – ответил Каверин.

Оба пострадавших отсиживались в церкви. «Братва» приезжала за ними, чтобы отвезти к врачам или домой. Гриша Земельных оказался более адекватным и согласился переговорить с боссом.

Котов перекрестился и вошел в церковный двор, оставив за воротами своих телохранителей. Сунул подползшим к нему нищим по пятисотке. Гендиректор тем временем ушел за Гришей. Евгений Борисович в церковь заходить не стал: не для святых мест предназначен разговор, что намечался у них с Земельных.

Каверин привел бывшего бойца. Волосы Гриши были почти совсем седыми, хотя парню больше двадцати пяти лет не дашь. Глаза на осунувшемся лице ввалились, веки почернели. Сутулясь, он что-то бормотал себе под нос, и Котов расслышал, что он кается: «Я грешен, батюшка. Грешен я»… Вид, иными словами, плачевный…

– Это он… – Каверин нахмурился. – Еле вывел… За ворота – ни-ни… Психует.

– И приидет на место его презренный, и полчища будут потоплены им и сокрушены… – пробубнил Гриша, глядя мимо Евгений Борисовича. – Это Зверь. Это Зверь, и число его – три шестерки. Покайтесь!

– Вовремя ты о душе подумал… – проворчал гендиректор. – Скажи Евгению Борисычу, как все было на том пустыре.

– Илья Ильич, дозвольте нам поговорить с Григорием, – распорядился Котов и перевел взгляд на Земельных.

Каверин стушевался.

– Григорий, что так напугало вас?

Земельных затрясся и тихо заплакал. Евгений Борисович услышал только, что тот поскуливает: «Он явится за мной… Он заберет мою душу… Я буду гореть в огне. Я убил семерых. Первого застрелил. Мне было очень плохо потом. А второй убил бы меня, если бы я не убил его… А остальные… Ы-ы-ы-и-и-и»…

– Я хочу узнать, что вас так напугало. Расскажите, я помогу вам. В Москве есть хорошая клиника, я определю вас туда. Вы будете в полной безопасности.

– Не тело мое больно, а душа! – выкрикнул парень, отталкивая от себя фальшиво-участливую руку. – Он придет за мной. Они служат м-мессу по живым и забирают души грешников. А я уб-бил семерых… Семерых…

Котов досадливо поморщился и огляделся по сторонам. Никто не обращал на них внимания, и все же разговаривать с придурком на людях – удовольствие невеликое.

– Пойдемте, Григорий. Поговорим в машине.

Вместо того чтобы подчиниться, бывший «браток» отскочил и ткнул в его сторону пальцем:

– Ты?! Ты принял человеческий облик и пришел за мной?! Я еще не готов, я не очистился!.. Ы-ы-и!

Евгений Борисович покачал головой и подошел к Каверину:

– Ну и для чего вы меня сюда привезли?

– Те двое – еще хуже, – развел руками гендиректор.

– Так и разбирайтесь с ними сами! – холодно посоветовал Котов. – Хотите сказать, что я проделал такой путь, чтобы созерцать идиота, помешанного на Апокалипсисе?

– Я хочу сказать другое, Евгений Борисович. Эти люди видели на пустыре такое, что покалечило их психику. И теперь я не знаю, оправятся ли они когда-нибудь…

Котов и Каверин проследили глазами за убегающим в церковь Земельных. Он озирался, горбился и уворачивался на бегу так, словно с неба в него летели огненные камни и горящая сера.

– Это все, конечно, детали… – продолжал гендиректор. – Я показал вам Гришу с тем, чтобы вы убедились: дело нешуточное. Женщина исчезла, труп телохранителя не найден. Нашли только шестнадцать тел наших ребят…

Котов ничего не сказал, но подумал, что шестнадцать трупов – это, скорее всего, ответный ход саламандровцев на казанскую акцию, где были убиты главы тамошней группировки. А психическое потрясение… ну, мало ли какими психотропными средствами располагают шайки Серапионова-Рушинского-Саблинова? Все-таки, Скорпион – в прошлом гэбист, с него и взятки гладки. А то, что труп телохранителя исчез, только подтверждает версию о том, что саламандровцы вовсе не опоздали. Парня, скорее всего, забрали, чтобы доставить начальству и там обыскать. А вот куда смылась девица – это вопрос более интересный. Потому что компромат наверняка у нее. Что бы теперь ни говорили чебоксарцы в свое оправдание, все вполне объяснимо. Евгений Борисович ожидал связных показаний, когда вылетал из Новосибирска. Давно пора было вмешаться в эту заваруху, да он все рассчитывал, что без него справятся. Ан не справляются…

И Котов понял: ему нужно ехать в Москву. Судя по передвижению беглецов, те зачем-то стремились именно туда. Девка что-то знает. Возможно, искомое находится у кого-то из знакомых Полковника в столице…

* * *

– Заходи, Андрей, я жду! – сказал Константин Геннадьевич заглянувшему в его палату молодому человеку.

Серапионов лежал в отделении нейрохирургии НИИТО, его шею фиксировал гипсовый «воротник», и больной старался хранить неподвижность. Однако пострадал он не зря: это дало ему возможность увидеть, что называется, «вживую» своего неприятеля.

Молодой человек вошел в отцовскую палату.

На Андрее был расстегнутый черный плащ, шикарный английский костюм и сияющие туфли, словно только что из магазина. Держался он соответственно своему гардеробу: военная выправка, гордо откинутая голова, взгляд превосходства. Одним словом – красавец. Константин Геннадьевич гордился единственным сыном неспроста.

– Что произошло?

Серапионов-старший отмахнулся:

– Присядь-ка, Андрюша, разговор к тебе есть. Надо же, до чего похож, а! Я тебя так давно не видел, что и забывать начал…

Невозмутимый Андрей лишь едва заметно качнул бровью:

– Похож – на кого? – и воспользовался приглашением сесть.

– Разве ты еще не виделся с Витей? С Викторниколаичем?

– Нет. Я напрямую к тебе из Толмачево, – молодой человек пристально разглядывал отца.

– Холодно нынче?

– Ничего. В Пулково показывало десять, у вас тут – семь…

– Ну, курорт, курорт, – усмехнулся отец и поморщился от боли в шее. – Значит, Витя тебя не встретил…

– Нет. Прислал водителя.

Тут в дверях раздался грохот, не приличествующий больничному распорядку, и крупный, дородный Рушинский ввалился в палату:

– Это че ж за шум, а драки нету? А, Андрейка! Встретили тебя? Все путем? Ну-ну!

Сын Константина поднялся и пожал руку отцовского компаньона.

– Покажи ему, Витя, – распорядился Серапионов-старший.

– А, ну да! – Рушинский полез во внутренний карман пиджака, толстыми негибкими пальцами выловил две фотографии и протянул Андрею. – От, как облупленные! Оба!

Молодой человек взглянул на снимки.

– Ну и что?

Он хотел вернуть карточки, но Виктор Николаевич втолкнул их обратно в руки Андрею и ткнул пальцем в фотографию мужчины:

– Никого тебе не напоминает?

Андрей присмотрелся:

– Нет, знаете ли.

– Да ты к зеркалу подойди! – прогудел Рушинский.

Сын Константина бросил взгляд на отца, снова на Рушинского, еще раз изучил снимок.

С фотографии спокойно смотрит молодой мужчина – может быть, чуть старше Андрея – приятной наружности, но ничего особенного. Шатен. Видно, что уверен в себе, без «заморочек». Глаза светлые. Точней, не столько светлые, сколько ясные. Вот и все. Если старшие намекают на его сходство с Андреем, то они ошибаются.

На втором снимке – девчонка. Серапионов-младший не стал приглядывался, но, кажется, смазливая.

– Дело тут не в чертах лица, – заговорил Константин и показал Рушинскому на столик. Виктор Николаевич взял стакан и вставил трубочку в рот больному. Напившись, Серапионов-старший продолжил: – Это поправимые детали, к тому же, у вас с ним много общего даже и так. Дело в другом – в том, по чему одного человека легко отличить от другого. Манера двигаться, осанка, взгляд. И вот здесь вы с этим парнем – просто как родные братья.

На лице Андрея отразилось сомнение. Он понял, о чем толкует отец. Неважно, что сам Андрей – яркий брюнет, каким в молодости был и Константин Геннадьевич. Неважно, что глаза у него черные, а не серые, что нос с горбинкой и слегка шире, чем у этого, на фотографии. Дело, вот именно, в другом. В том, что на Руси зовется повадками. И вот тут, конечно, обычной фотокарточкой не обойдешься. Не отражает фотография любовь человека, скажем, к футболу. Или другой пример: то, что в книге будет описано на нескольких страницах, в кинофильме воплотится талантливым актером в течение трех первых же секунд после появления в кадре. А уж отец, прослуживший в органах много лет, был отменным физиономистом и в людях умел разбираться чуть ли не с первого взгляда. И потому сомнения Андрея были недолгими.

– Что потребуется от меня? – спросил он.

– Есть у меня в Академе приятель, хирург-пластик... – объяснил Рушинский. – Я уж отцу твоему со Стасом рассказывал о нем. Поразительный талантище! Безнадежные партии выигрывал: кислота, ожоги всех степеней, врожденные уродства... Умница, словом! Он из мертвого способен куколку сделать... И по гроб жизни мне обязан: я его сына от подрасстрельной статьи как-то отмазал. Дурик пятью годами отделался... Так что решайтесь, молодые люди. Делать так делать.

– Вы предлагаете мне сделать пластическую операцию под этого субъекта, правильно я вас понял? Зачем?

– Очень уж нам нужно как можно скорее у этих шустряков диск один нехороший забрать. Костя, батюшка твой, на днях в Чебоксары ездил, разобраться, что там да почему – дак вот лежит теперь, вишь, в ошейнике… Ох, Костя, и похож ты нынче на Ремарка моего, когда мы ему похожую штуку после операции надевали, чтобы шов не облизывал! Хе-хе! Шучу! Шучу! Но уж больно юморно ты смотришься, прости меня, грешного… Так вот, надобно парня этого устранить, а место его занять и у девки все вызнать. Так-то ведь, по глупости, может и заартачиться, настрой у нее подозрительный: бате, вон, твоему говорит, мол, пристрелите, ничего не скажу. Кто ее знает, что там в голове у нее? Может, за отца отомстить хочет? В общем, чтобы меньше потом с нею мучиться и не рисковать, что она счеты с жизнью вот-вот сведет, а диск неизвестно где останется… Если не заметит подмены телохранителя, то, скорее всего, в разговоре у вас и всплывет, где тот «дипломат»…

– Как насчет голоса телохранителя? – уточнил Андрей.

– Га! Андрюша! Ты голос своей домработницы шибко запоминаешь?!

Но отец уже понял мысль Андрея и молчаливо согласился.

– Я хотел сказать, что двое – красивая женщина и молодой мужчина – долгое время вместе. Отсюда неизбежны более близкие отношения, чем между хозяйкой и телохранителем. И, как следствие, она не перепутает ни с кем его голос, манеру говорить… Это – женское, и с этим надо считаться.

– Будешь больше молчать. Это уже на твое усмотрение, в конце концов, тут я тебе не наставник.

– Андрей, – вмешался Константин Геннадьевич. – Голоса у вас похожи. Я не стал бы по-другому все это городить, уж ты мне поверь. Голоса у вас похожи…

– Хорошо. Но я совершенно не знаю деталей этого дела. Где и когда можно ознакомиться?

– Ну, как раз на это у тебя будет целая неделя после операции! Всё, всё предоставим! – Рушинский был полон оптимизма. – Заодно и отдохнешь от работы… перед новой работой, хе-хе… Как бы только Кощеевы ребята на них раньше не вышли, вот этого опасаюсь!

Тут вмешался Серапионов-старший:

– Есть у меня сведения, что «шестерил» Кощея кто-то хорошо пугнул в Чувашии. Когда мы вернулись на то местечко, где у них с нашим Терминатором состоялся бой, трупаков там было больше, чем на Куликовом поле… Нет, не под силу такое одному калеке сделать. Я уж в мистику не верю, но мысли у меня такие, если честно, грешным делом в голове мелькнули, когда все это увидал… Похоже на то, что им кто-то помогает.

– Ага! – радостно отозвался Рушинский, располагая свое грузное тело на диванчике возле койки больного, и зашипел замогильным голосом: – Мертвые с косами вдоль дорог стоят. И тишина!.. – он смеялся в одиночестве: Серапионовы, отец с сыном, без улыбки смотрели на него, однако толстяка это не смутило. – Стас правильно сказал: это может быть еще одна команда, что охотится за диском. Вот пока они друг друга месили, Сокольникова с секьюрити своим под шумок и смотались. Без этих ваших мистификаций. Нужно сведения пособирать...

– Девица отдельно уехала, – возразил Константин. – Я, пока наши ребята остались разбираться, по трассе поехал, в Нижний. Смотрю: стоит красавица наша. Плачет. Даже не ожидал, что так ловко обернется. Бензин у нее кончился. Я ей бензина плеснул, чтобы нам было на чем до Нижнего добраться. Подсел, разговор начал. Она мне и говорит – пристрели, дескать, дяденька. И, знаете, не врала ведь! Я это в человеке чую. Совершенно от души говорила. То-то я и засомневался теперь, что так легко будет у нее сведения вытянуть… Как этот парень подкрался к нам, да еще и незаметно – ума не приложу. Пустая дорога была… Да-с…

Для Андрея их разговоры пока не складывались в целостную картину. Он выявил для себя несколько фактов: отцу и компаньонам нужен диск, скрываемый некой Сокольниковой с телохранителем, под которого ему, Андрею, нужно будет сделать пластическую операцию; диск нужен и Котову-Кощею (о деятельности этого господина Серапионов-младший был наслышан и в Питере); возможно, за диском охотится кто-то еще, некая «четвертая» сила. Да, дельце запутанное…

Ну, ничего. Неделю ему пообещали…

* * *

Саша подошел к двери квартиры Фобосова и прислушался. Судя по доносящимся оттуда звукам, там кто-то рыдал, но… как-то странно.

Телохранитель быстро открыл замок, скользнул внутрь. Непонятные вопли доносились из кухни.

– Ну почему они все таки-и-и-ие?! – подвывал знакомый голос, и Саша не без легкого удивления узнал Ренату.

Глазам предстала немного сюрреалистическая композиция.

Несмотря на то, что был еще довольно ранний вечер – половина восьмого – журналист, Рената и еще одна, смутно знакомая Саше, девица находились в изрядном подпитии.

Совершенно невменяемый Фобосов рыдал на груди у Ренаты. Та, вроде бы, утешала, но при этом рыдала с ним в унисон. На столе красовалась ополовиненная бутылка коньяка, под столом валялась опустошенная, но не побежденная – водки.

Молчаливое появление нового персонажа прошло для участников незамеченным, и он имел удовольствие созерцать эту сцену продолжительное время.

Грузная девица с волосами платинового цвета и колечком-серьгой в нижней губе притулилась у батареи, почему-то при этом на корточках. Кожаная жилетка плотно обтягивала могучее тело, мускулистые руки украшали татуировки с драконами, а рваные джинсы были густо расписаны шариковой ручкой: «Metallica», «Ария», «Iron Maden», «Алиса», «Scorpions» – просто сидячая энциклопедия логотипов отечественных и зарубежных рок-групп.

Однако, несмотря на свой амазонский вид, дама тоже нежно поскуливала и размазывала сырость под носом.

– Ничего, М-миша! – утешала Фобосова Рената. – Она еще поймет и вернется!

– Я. Променял. Жену. На работу… Она так. Сказала. Она…

– А Бандит вообще сво-о-о-олочь! – органным басом подпела татуированная рокерша. – Он дал мне в глаз, собрал шмотье и умотал! Все мужики – гады!

– Не все! Миша х-роший! – оглянувшись на девицу, Рената наконец заметила Сашу, который, спрятав руки в карманах джинсов, стоял при входе в кухню и с трудом сдерживал смех. – О-о-ой! Сашуля!

Телохранитель закурил, потер большим пальцем переносицу, но ничего не сказал и ближе не подошел.

– Саша, иди к нам! – позвала Рената, сползая с коленок безутешного Фобосова. – Ты тож-ж-ж-х-роший!

– Мне отсюда лучше видно, – усмехнулся тот.

Рокерша, которая долго фокусировала взгляд, пытаясь вначале разглядеть, а потом узнать гостя, вдруг подскочила на ноги:

– Алекс! – завопила она.

– А вот и Мезу-у-удина, свет души моей, очнулась! – Саша раскрыл объятья. – Здравствуй, королева дороги! Какими судьбами?

Платиновая девица ростом оказалась почти с него. Едва не снеся по пути Ренату, Фобосова и стол, она ринулась к телохранителю. Поймав Мезудину, Саша едва устоял на ногах, а после ее шутливого, но сокрушительного тычка в солнечное сплетение добавил, переведя дух:

– Забыл я о технике безопасности! Мезу-у-удина... А ты хорошо выглядишь: возмужала… Все так же питаешься анаболиками?

– Алекс! Тебе слабо было прийти пораньше?! Почти все выпили без тебя… Ж-ж-жестоко! – Мезудина говорила, «проглатывая» окончания. – Давай с нами за встречу! Давай... на этот... бру… бру… как там, мать его? На брудерш-шафт, о как!

– Валяй, – Саша оседлал табуретку и похлопал Ренату по плечу: – Там было пусто.

– Где и ч-что? – не поняла девушка.

Он махнул рукой:

– Потом расскажу.

– Зато вот тут не пусто! – сообщила Мезудина, подавая Саше стакан. – Давай, Алекс! За удачу! Реально!

Коньяк она опрокинула в себя, как воду.

– На брудер-р-ршафт!

Покуда Фобосов протирал очки мятым носовым платком, рокерша уселась верхом на Сашины колени, обняла и смачно, взасос, поцеловала бывшего однокурсника в губы. Рената почти протрезвела, на щеках ее вспыхнул гневный румянец. Как эта Раечка посмела?! Расселась тут на нем, как в порно-фильме, еще чуть – и в ширинку ему полезет, мерзавка! И он тоже хорош – целуется с этой страхолюдиной, смеется.

– Может, нам выйти? – отчеканила девушка.

– О чем же вы тут все плакали, дети мои? – поинтересовался Саша, отсадил возбужденную Мезудину на соседнюю табуретку и успокаивающе придержал, когда почуял ее порыв снова перейти в наступление.

– Жалко жизни. Молодой, – всхлипывая и протирая глаза под запотевшими стеклами очков, наконец высказался Фобосов. – Хреново. Всё. Аут. Пошли. За водкой. Александр.?

– Нам уже пора, Миша. В другой раз. Заодно научишь меня, как можно втроем так ужраться с бутылки водки.

– Думаешь. Это первая.?

– Не продолжай. Мне уже страшно. Есть что-нибудь перекусить?

Мезудина протянула ему пакетик фисташек. Саша подпер ладонью подбородок и грустно посмотрел на Раю. Рената с трудом доковыляла до плиты, взяла сковородку с полуостывшим жарким и поставила перед ним. В каждом движении девушки читалась ярость. В груди горело огнем, и проклятая вилка, как назло, трижды выпрыгивала из ее рук, а потом и вовсе грянулась на пол. Телохранитель вздохнул, включил плитку.

Тем временем рыдающее соло огорченного Фобосова дополнилось аккомпанементом: закурлыкали дамы.

– Все они сволочи! – тянула припев Мезудина, обнимая Ренату.

– И бабники! – вторила та, косясь на Сашу.

– Променял. Жену. На работу! Четыре. Статьи… На день. Рожденья. Не смог… Не успел. Убила. Без ножа… Забыл. Про. Годовщину… Всё. Припомнила…

Саша вывалил жаркое в тарелку и ушел в комнату.

Рая и Рената притихли. Один Фобосов продолжал тянуть уже никому не интересную песню.

– Я щаз-з-з! – Мезудина, пошатываясь в коридоре и делая вид, что направляется в уборную, на полдороги свернула вслед за телохранителем.

Рената впилась во что-то ногтями, и почему-то вскрикнул Фобосов. Это «что-то» оказалось его коленкой.

– Извини… Миша, – девушка плеснула ему коньяка. – А что, Раюся неравнодушна к Саше?

Журналист шмыгнул носом, протер большим платком запотевшие очки:

– Да кто. Ее. Поймет… Кажется. В институте. Было. Такое дело. Малый Кисловский[11]11
  Малый Кисловский – переулок, где находится здание Государственного Института Театрального Искусства (ГИТИС).


[Закрыть] – весь. Наш. Был. Гуляли. Пиво квасили. Эх, жизня. Была… «Не воздвигай надгробья! Только роза да…»[12]12
  Райнер Мария Рильке, «Орфей» (пер. Б.Пастернака).


[Закрыть] Да-а-а… Эх… У-хум…

Он готов был предаться воспоминаниям, но Рената перебила его:

– Подожди, Миша! У них серьезно?

В глазах Фобосова появились проблески здравого рассудка:

– Да ты чего? Ренатка?! Ты. На себя. Глянь! Я бы. За женщину такую. Башку б сложил. Не задумываясь!

Ренату не слишком успокоили Фобосовские заверения. Сколько раз ее так же утешали друзья и подруги после очередного загула Николая… Обжегшись на молоке, дуешь на воду. Девушка не знала, можно ли ставить знак равенства между ревностью и любовью, ведь многие опровергали такую тождественность. Но в отношении себя она была уверена: если ревность и бывает без любви, то любви точно не может быть без ревности. И Ренате хотелось просто пойти и пристрелить наглую Райку Мезудину из Сашиного пистолета.

Ее терзания были прерваны появлением Саши и расстроенной Мезудиной.

– Рената, нам пора, – сказал он.

– Оставайтесь, – посоветовал Миша и, клюнув носом в сложенные на столе руки, договорил: – Ночуйте – здесь!

– Пойдем, пойдем! – поторопил Саша, встряхивая Ренату за плечи.

Она сбросила его руку:

– А я – останусь! Можешь идти со своей Раюсей! Хоть на все четыре стороны!

– Какая прелесть! Она ревнует! – восхитилась Мезудина. – Да мы ведь с Алексом пошутили! Мы в студенческие годы еще не так баловались! Повелась?

Рената не ответила. Слова Раисы прозвучали чересчур фальшиво.

– В каждой. Шутке. Есть. Только доля. Шутки.! – не разгибаясь, прогудел Фобосов.

– Ладно, всем спокойной ночи, – сказал телохранитель, сгреб Ренату на руки и пошел к выходу.

– От…тпусти… меня! От…тпусти! – Рената колотила его по груди и лопаткам и выгибалась, как рассерженная кошка. – Поставь меня… на пол! Немедленно, блин!

– Брось бяку, Алекс. А то уронишь, – посоветовала Мезудина. – Дай нам попрощаться! Рената! Все пройдет, как с этих… с белых яблонь дым! Будь!

– Дай мне попр… попр…щаться с Мишей! Пусти! Ты! Мухтар несчастный! Ты должен меня слуш…шаться!

Прекратив тщетные попытки освободиться, Рената бессильно заплакала.

– Лебединое озеро из крокодильих слез! Реально! – сообщила Мезудина и закрыла за ними дверь.

Рената положила подбородок на Сашино плечо, а потом промычала сонным голосом:

– Мы забыли пистолет.

Саша нажал кнопку первого этажа и подбросил на руках свою ношу, перехватывая поудобнее:

– Мне интересно, кто из вас – ты или Мишка – засунул его в холодильник…

– Кого?

– Пистолет.

– Это не я. Как ты мог – с этой страшной Мезудиной? Как ты мог?! Я не удивляюсь, что ее бросил Бандит!

– Бандит – это Юрка Суворин?

– Не знаю. Но она вешалась на тебя! Откровенно вешалась! И ты ей позволял! Ты как Колька, ничем не лучше него! Почему мне так «везет», а? Ну почему? Почему вы все такие кобели и сволочи?

– Рената, камера в «Шереметьево» оказалась пустой.

– Как – пустой?!

– Так.

– Ты хорошо смотрел?

– С микроскопом.

– И что?

Саша тяжело вздохнул и ничего не ответил. Гостиница была рядом, но по дороге Рената успела заснуть у него на руках. Он принес ее в номер, аккуратно раздел, уложил в постель, а сам прилег рядом, поглаживая девушку по голове. Мысли его были заняты проклятым «дипломатом» и поиском выхода из тупика.

* * *

Гарику показалось, что за ним кто-то наблюдает. «Волга», на которой его везли, еще не доехала до места назначения, а неприятное чувство уже появилось. Незаметно для водителя Гарик поежился. Тут и так каждодневная нервотрепка, усугубляемая манией преследования, теперь еще и это четкое ощущение, будто на тебя кто-то смотрит.

В комнате подозреваемого на одержимость воняло так, что хоть святых выноси. Воняло канализацией, дымом свалки, протухшей рыбой. После первой попытки войти туда «экзорцист» сразу вылетел вон и едва перемог рвотный спазм.

– Вы там че, не убираетесь? – спросил он хозяев.

Те стояли, удивленно глядя на Гарика. Дабы не потерять лицо, он снова шагнул в комнату.

Распятый на кровати с железными спинками, истощенный мальчишка-подросток был похож на тысячи тысяч других парней того же возраста – лет четырнадцати-пятнадцати. И кто только додумался примотать полотенцами к стальным прутьям кровати руки и ноги этой без пяти минут мумии? Что может сделать спящий доходяга? На него даже дуть не надо – сам скоро рассыплется…

В комнате витал бесплотный страх. В квартирах прежних «пациентов» Гарик не замечал подобного ни разу.

– Товарищ экзорцист! – послышался приглушенный голос хозяина из-за двери: точно так же посторонние разговаривают с дрессировщиком, вошедшим в клетку к дремлющему льву. – Вам что-нибудь нужно?

– Нет! – прошептал Гарик, надеясь, что все это быстренько закончится и ему удастся убраться отсюда восвояси.

– Так начинайте. Зовите нас, если будет нужно, мы внизу!

И удаляющийся топот по деревянной лестнице. Смылись. Так ему, «экзорцисту» хренову, и нужно! Вот говорила мама…

О чем говорила мама, Гарик вспомнить не успел. Мальчишка приоткрыл один глаз, покрутил зрачком. Остановил взгляд на фигуре гостя. Открыл второй глаз и повернул голову. А потом вдруг осклабился:

– А-а-а! Чертогон липовый!

Этот голос не мог принадлежать пятнадцатилетнему парнишке. Он вообще не мог принадлежать человеку: раздвоенный, словно говорили мужчина и женщина, он был хрипл и вкрадчив. В тот момент, когда парень заговорил, сверкнула невесть откуда взявшаяся молния, и лампочка в комнате взорвалась со стеклянным хлопком. Гарик дернулся и присел от неожиданности.

– Ты не вертись, не вертись, горе мое, – порекомендовал подросток. – Дай-ка я посмотрю тебя! Это недолго, соскучиться не успеешь!

– Ой, ё-ё-ё! – успел вымолвить Гарик, и тут ему показалось, что он проваливается в какую-то бездну.

В этом совершенно непонятном состоянии он услыхал извне странное причитание:

– Аэкаие эссиита-еиллее гауиеидо даеэллииро диэфикулаанадатаа! Оэ! Ха-ха-ха! Эиссо-эсататоу виауэйя диавааритендидоэ! Биэллао! Биэллао!

Темнота спала с глаз. Гарик потряс головой. Он сидел на полу. Лежащий на кровати, корчась от смеха, прищелкивал синюшными пальцами примотанных рук.

– Ты что, задом наперед говоришь? – обалдело спросил «экзорцист».

– Таапараецео леарее баока! – пренебрежительно и довольно резко откликнулся парень, хотя назвать резким неизвестный язык, на котором он изъяснялся, было бы неправильно. – В смысле, заткнись. Ты мне нужен, придурок. Приведи мне Ала… Александра, которого ты знаешь. Ты виделся с ним недавно. Он нужен мне.

– До свиданья! – придушенно мяукнул Гарик и кинулся было к выходу, но дверная ручка резко вырвалась у него из пальцев. Дверь хлопнула. Не зря, не зря примотали парня. Ужас что он мог бы натворить, будь у него развязаны руки! Гарик пожалел, что не сбежал из города сразу после звонка дядьки этого психа.

– Я не договорил еще! Или в вашем захолустном мирке теперь не обучают правилам вежливости? Слушай меня, нематода! Ты уже хочешь сбежать из города. Что ж, попытайся. Ты как раз немного не досидел, так досидишь. Мне нужен Ал, пока ты не приведешь его, я от тебя не отступлюсь, можешь быть уверен.

– Где я возьму его? – сдался Гарик, сожалея уже не только о побеге из тюрьмы, но и о собственном рождении.

– Это моя забота. Твое дело – рассказать ему обо мне и привести сюда.

– А если он не приедет?

– Мне всегда нужно будет повторять дважды, или ты научишься понимать слова, сказанные на твоем уродливом языке? Приедет он или нет – это моя забота. Но когда он приедет, ты должен привезти, принести, приволочь его сюда! Как ты будешь это делать – я не хочу знать. Для начала попробуй описать ему меня!

В этот момент черты подростка исказились. На Гарика взглянула такая страшная рожа, что он чуть не помер на месте. И было в этой роже что-то, что роднило ее с коровьим черепом: выпирающие длинные зубы, широкий лоб, подсвеченные красным провалы глазниц, еще что-то неуловимое и жуткое. Завоняло склепом…

– Запомнил фоторобот? – подросток ухмыльнулся. – А теперь иди! Кстати, мне тут скучно, так что пару раз тебе придется заглянуть ко мне на огонек. Смотри, фокус! – он щелкнул пальцами, и взорванная лампочка снова загорелась, давая какой-то странный, не электрический, свет. – Класс? Я еще круче могу. Приходи, покажу.

Гарик бежал от этой дачи сломя голову.