Текст книги "Сыновний бунт"
Автор книги: Семен Бабаевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)
– Но журавлинцы живут ещё плохо. – Иван зажег спичку, прикурил и протянул огонек Якову Матвеевичу. – И эти землянки, как кротовые норы, и эта теснота в хатах… Смотреть больно! Ведь все это было, и все это есть.
– И ты болячки приметил? – спросил Яков Матвеевич строго. – Такое приметить нетрудно. И хатки стоят, как стояли, и в хатках тех полы земляные, и тесновато живут люди, сказать, без удобств. Но ты заметил, что журавлинцы нынче и одеты, и обуты, и сыты, и у каждого имеется корова и всякая там мелкая живность, и грошенята завелись, и хлеб есть в запасе? А в хатки те проникло электричество. Этого же ничего не было! А о себе ты подумал? Сын журавлинского тракториста приехал в Журавли работать над своим дипломом! Новые Журавли будешь планировать. Лет восемь тому назад, когда люди тут бедствовали, такое и в голову никому не могло прийти. А зараз – архитектор в Журавлях! Вдуматься, Ваня, надобно в эти слова!
– Об этом я много думаю.
– И хорошо, Ваня! – оживился Яков Матвеевич. – Думай, и побольше! А то что у нас получается? Пока люди бедствовали, об удобствах жилища никто и не помышлял. Не до жиру, быть бы живу! А зараз разбогатели, встали на ноги, оглянулись на свою житуху и удивились. И теперь те землянки, что столько годов согревали и были милы сердцу, стали бельмом в очах. Получился разрыв С одной стороны выстроились техника, машины, электричество, урожаи, высокие трудодни, колхоз-миллионер, а с другой – мостятся все те же землянки, те же халупки, и в них та же грязь и та же теснота. Как с ними быть? Вот, Ваня, вопрос…
– Ломать и строить настоящие дома, – сказал Иван.
– Ломают и строятся, – грустно ответил Яков Матвеевич. – Только каждому колхознику приходится выкарабкиваться из землянки самому, без поддержки. Он, бедняга, так старается, что силы надрывает, а в душе становится единоличником. Вот в чем беда. В поле мы все вместе, трудимся колхозом, урожаи или там молоко, шерсть, яйца добываем сообща, а дома, в своей норе, мы единоличники. И получается колхозная дружба дружбой, а табачок врозь! И зтот раздельный табачок особо чувствуется на строительстве новых домов. Возьми для примера своего брата Григория. Какой это был активист, какой трудяга! А как начал возводить домину, так и табачок врозь. «Москвичом» обзавелся, и колхозные трактора теперь ему не милы, весь Гришка, как крот, влез в свою домашность. А Лысаков из Птичьего? Построил себе дом с голубятней, сад развел, виноград посадил – чем не собственник? И многие выползают из землянок таким вот путем. Но разве нам требуются только жилища? А культурность? Есть в Журавлях клуб, но что это за клуб? Горьочие слезы. Имеются школы, ты их знаешь. Это же развалюхи, а не школы! И больница нам нужна. Заболеет че-
ловеек, повезешь его в Грушовку, а места для него там не окажется – вези обратно. Куда это годится? Так что гляжу на тебя, Ваня, и думаю может, на наше счастье обучился ты архитектуре? Может, с твоей подмогой и начнут обновляться Журавли? Как считаешь, Ваня?
– Яков Матвеевич, ведь это моя мечта! – сознался Иван. – Но как её осуществить? Я приехал в Журавли, чтобы собрать материал, нужный для моего диплома.
Яков Матвеевич не ответил. Он встал, прошелся по комнате. Поднялся и Иван, подумав, что ему время покинуть дом Закамышных.
– Давай, Ваня, порешим так, – сказал Яков Матвеевич, провожая Ивана до калитки. – Пусть пока это будет твоя мечта. Когда все, что тебе нужно, подготовишь, соберем людей и с ними посоветуемся. Согласен?
Иван кивнул головой. В калитке, задержав гостя, Яков Матвеевич сказал
– Вот и добре. А на хуторах обязательно побывай. Скажи отцу «Батя, так и так, хочу посмотреть хозяйство «Гвардейца». Иван Лукич машину даст, свою «Волгу» прикомандирует. И тебе от этой поездки одна польза поглядишь жизнь.
Беспокойно было у Ивана на душе. Он шел домой и твердил себе, что непременно поедет по хуторам. «И как это я сам до этого не додумался? Может, как раз оттуда, от хуторов, все и начнется, и я пойму, что мне нужно?..» И он почувствовал, как вместе со словами «пусть пока это будет твоя мечта», «соберем людей и с ними посоветуемся» в сердце его проникло что-то новое и такое значительное, что заставило и волноваться и радоваться.
IV
До чего ж приятно искупаться в Егорлыке в тот предвечерний час, когда от берега к берегу уже перекинулась тень! Вода в это время и не холодная и не теплая, её точно нарочно сперва подогрели, а потом остудили. И приятно поплавать не в степном, заросшем бурьяном месте, где Егорлык, выбравшись из села, лежал в отвесных глиняных берегах, как в корыте, а вблизи своего дома. Косые ступеньки приведут тебя по отлогому спуску прямо к воде. И дело тут вовсе не в Егорлыке – таких речек на земле немало, – а в сыновьях. Да, да, именно в сыновьях! Что за ра-дость, к примеру, Ивану Лукичу окунуться в прохладной воде одному? Освежился, и все! Оказывается, для того, чтобы испытать при купании истинное удовольствие, необходимо, чтобы вместе с тобой по Егорлыку плыли твои сыновья, которых ты столько времени поджидал домой и вот наконец дождался.
Впереди Ивана Лукича, шумно плескаясь, плыли не какие-то там молодые сильные парни, а его собственные сыновья Алексей и Иван, и ему, старому, оказывается, трудновато за ними угнаться. Иван Лукич спешил, старался изо всех сил и то топил усы и отфыркивался, то короткими, хваткими руками кидал широкий взмах, поглядывая на черневшие на воде чуприны. Настроение у него было превосходное, и он нисколько не жалел о том, что сразу же после ужина не уехал, как намеревался, к Подставкину. Побывать у Подставкина он ещё успеет, а померять Егорлык вместе с сыновьями – это редкий случай, и упустить его нельзя. И когда сыновья вышли с отцом на крыльцо и задымили цигар– ками, а Иван сказал «Батя, а не поплавать ли нам в Егорлыке?» – Иван Лукич не стал раздумывать и сразу согласился. Пряча в усах улыбку, он взглянул на Ивана и Алексея и сказал, что и ему пришла в голову именно такая же мысль, и поспешил взять полотенце, которое так догадливо подала счастливо улыбавшаяся Василиса. И вот три пловца наперегонки устремились к тому берегу. «И что это поделалось с моим Иваном? – размышлял Иван Лукич, загребая согнутыми ручищами, как веслами, воду. – И за столом был разговорчив да ласков и искупаться пожелал. Даже на «вы» и батей назвал – просто удивительно! А вот о своем деле что-то помалкивает, будто и нету у него до Журавлей никакого интереса».
Не только Иван Лукич, а и Василиса, женщина редкой душевной теплоты, была удивлена тем, что сыновья ушли с отцом купаться. Занимаясь делом на кухне, она даже запела свою песенку, начинавшуюся словами «Зеленый дубочек на яр похылывся…» В эту минуту ей казалось, что все люди на земле, и те, которых она знала, – соседи, знакомые, и те, которых она не знала и никогда не видела и не увидит, были людьми славными, задушевными, и у них нет причины враждовать или ссориться. И тем более, как она полагала, не было такой причины у её сыновей и у Ивана Лукича. «Ну, и как же это хорошо, что они вместе ушли на Егор лык! – думала она, убирая посуду. – И Ваня первым об этом сказал, знать, на отца у него нету обиды. Теперь они навсегда помирятся, да я знала, что так оно и будет…» И снова запела
Зеленый дубочек на яр похылывся, Молодой казаче, чого зажурывся…
Вышла во двор и увидела Алексея. В белой рубашке с короткими рукавами, с непричесанным чубом, он возился с мотоциклом.
– Ты что, Алеша? Или с батьком поругался?
– Я не Иван, мне с батей нечего ругаться.
– Куда ты собираешься ехать?
– К Яше.
– А где же отец и Ваня?
– ещё купаются.
Для себя Василиса давно решила будет доживать век не с Григорием и не с Иваном, а с Алексеем. Младший сын был самым любимым, к тому же по натуре был он мягкий, отзывчивый, и если Алексей подберет по своему характеру жену, то с такой невесткой жить бы да радоваться И, как всякая заботливая мать, Василиса постоянно беспокоилась о том, как бы не приключилось с Алексеем какой беды. Больше всего её пугал вот этот мотоцикл, купленный Иваном Лукичом ещё в прошлом году. Мотоцикл простоял в кладовой зиму, прикрытый брезентом. Не успел Алексей заявиться в Журавли и вбежать в дом, как новенькая, вороной масти двухколесная машина очутилась во дворе.
– Алеша, ты этого скакуна не сильно гоняй, – просила мать, любуясь сыном. – До беды разве далеко!
– Какая может быть беда, мамо? Конек этот сильно послушный. – Алексей взглянул на мать ласковыми глазами. – Хотите, мамо, прокатиться? Садитесь вот на это заднее седло.
– И такое придумал, Алеша! – Губы Василисы скривились, и нельзя было понять, силилась ли она улыбнуться или хотела заплакать. – Говорила отцу не покупай! Хватит и того, что сам летает как сумасшедший. И детей к этому приучает.
Желая не словами, а делом доказать матери, что ездить он умеет и что бояться ей нечего, Алексей рывком ноги завел мотор, прыгнул в седло и, касаясь носками земли и как бы прислушиваясь к воркующему голосу машины, минуту стоял на месте. Затем ветром выпорхнул в калитку и исчез. Василиса вышла за ворота – пыль по улице курчавилась серым дымком. «Умчался, и что ему до моих тревог? – думала она, прислонившись спиной к воротам. – И кто только придумал эти бегунки, и разве без них нельзя жить? Ходили раньше пешком, и ничего, поспевали, и жилось людям покойнее».
Что тут сказать и чем можно утешить старую мать? Видно, Василиса Никитична, ничего не поделаешь, не хотят нынче люди жить покойно и ходить пешком, а хотят на колесах мчаться или на крыльях летать. Так что и о младшем сыне своем, Василиса Никитична, не печальтесь. Пусть он попылит по степным дорогам и пусть поиграет со встречным ветром, пока молод да горяч. И пусть колеса несут его туда, куда он сам пожелает, и вы ему ни в чем не перечьте. Вы же пройдите к Егорлыку, у вас есть ещё другой сын, Иван, и муж. Посмотрите, что они там делают в воде. Может, чего доброго, схватились, как тогда, в хате, и разнять их некому? А может, сидят на берегу и мирно беседуют, а может, плывут по Егорлыку?
Подошла к круче и присела на траве. Вниз, к берегу, по тем ступенькам, что бугрились перед глазами, сойти не решилась. Смеркалось, поугасали краски на полях, темнела вода – Егорлык точно остановился. Смотрела на тот берег, низкий, укрытый камышом, думала, что сын и отец находятся где-то там, а может, укрылись на том островке, что рыжей каемкой выходил на середину реки, и нигде отыскать глазами их не могла. Когда же до её слуха долетели приглушенные мужские голоса, Василиса взглянула вниз и под кручей, возле самого берега, увидела голые согнутые спины мужчин. Василиса прис. шалась к глухим голосам, и на сердце у нее стало тревожно не могла угадать, о чем отец и сын говорили, мирно ли беседовали или, может, опять поссорились.
Успокойся, мать, и порадуйся! На этот раз беседа у отца с сыном была не только мирная, а самая задушевная, какая бывает только у друзей.
А ну, пододвинься поближе к круче и прислушайся хорошенько. Вот Иван Лукич, посыпая песком свое мокрое колено, говорит сыну
– Знаю, Ваня, знаю тебе нелегко. Но ты от батька не таись и скажи мне, почему не получается у тебя с тем дипломом?
– Сам ещё толком не знаю.
– Или плохо обучали?
– Учили-то нас, батя, хорошо. – Иван наклонился, пригоршней зачерпнул воды, плеснул себе на грудь. – Видно, пока ещё не под силу мне разработать генеральный план Журавлей, и разработать именно такой план, чтобы через него можно было уже теперь видеть будущее, чтобы те люди, что станут жить в новых Журавлях, помянули архитектора добрым словом. Хочется мне, батя, красоту села, его внешний облик соединить с удобствами жизни. Новые жилые дома в Журавлях должны быть похожи на городские. И в Журавлях нужны такие дома, чтобы они были и просты, и красивы, и удобны, а комнаты – светлые, радостные. Сколько дней я хожу по Журавлям и около Журавлей, приглядываюсь, думаю, думаю, а придумать ничего не могу! Не знаю, с чего начать и с какой стороны лучше всего подступиться к Журавлям. Важно не только найти именно тот тип жилого дома, какой лучше всего поставить в Журавлях, но и правильно, с учетом всех особенностей Журавлей разместить в них общественные постройки, определить места зелёных насаждений, сделать планировку улиц, площади, парка, стадиона. Когда я сюда ехал, мне это казалось простым.
– Погоди, Иван! – перебил Иван Лукич. – Слушаю тебя и удивляюсь. Неужели всурьез задумал переделывать Журавли? То говорил, что приехал составлять диплом, а теперь рассуждаешь так, будто уже завтра мы начнем ломать старые Журавли и воздвигать новые.
– Да как же иначе, батя? Иначе я не могу. – Помолчал, наклонясь и сгибая упругую спину. – Не всерьез я не могу. Не могу, батя, думать одно, а делать другое.
– Ты же приехал диплом готовить? Так? – Иван Лукич положил испачканную песком ладонь на мокрое плечо сына. – Так, а?
– Ну, так. И что?
– Вот дипломом и занимайся. Для наглядности бери Журавли, согласен, ничего в том плохого не вижу. Изобрази все дело и красиво и заманчиво, чтоб там, в Москве, были довольны и чтобы учителя твои тебя похвалили. А о том, как будут жить журавлинцы, удобно или неудобно, об этом, сыну, не думай и не мечтай.
– Почему?
– Молод ты, Ваня, жизнь тебя ещё не объездила, не научила. – Иван Лукич ласково потрепал Иванову чуприну. – Ведь на этот счет сверху никаких указаний ещё нет.
– А Ксаверовка на Украине? А Калиновка?
– Ну, то на Украине, и то Ксаверовка, а у нас Журавли. – Иван Лукич задумчиво поглядел на темную гладь воды. – Слыхал я и про Калиновку… В печати, верно, уже поговаривают насчет обновления сел. Читал, знаю. Но прямых указаний для «Гвардейца», Ваня, нету. – Иван Лукич наклонил голову и снова посыпал песок на свою вытянутую костлявую ногу. – Будут указания ломать – поломаем в два счета, за нами дело не станет, а пока такого указания нету, и самим нам рваться вскачь нет нужды. И ты не верь тем балачкам, будто приезжал к нам Хрущев и будто он приказал сломать старые халупки и на их месте воздвигнуть приличные домики. Нет, не навещал нас Никита Сергеевич. Все это досужие выдумки, говорю тебе авторитетно – и как председатель, и как батько. И я-то знаю, кто эти выдумщики! Есть у нас такие – кумовья из Птичьего. Настоящие сочинители, ей-богу! Без выдумки жить не могут. Скушно! – Усмехнулся, помял в ладони усы. – Так что я тебе, Ваня, даю точную установку главная задача «Гвардейца» была, есть и останется – это давать стране побольше хлеба, яиц, мяса, молока, шерсти, чтоб наши городские братья не были на нас в обиде. Так-то, Ваня. Именно в этом мы обязаны показывать пример, и мы его показываем успешно. – Посмотрел на сына, смутился. – Я понимаю, не маленький, что и жилища и там всякое удобство тоже, черт подери, важно, и к этому мы постепенно стремимся, но зараз, сыну, важнее всего хлеб и мясо. Надо богатеть, чтоб всех капиталистов опередить. Понятно?
– Может, с колхозниками поговорить, посоветоваться? – волнуясь, говорил Иван. – Послушать, что люди скажут!
– И слушать незачем, – спокойно ответил Иван Лукич. – Этой своей красивой жизнью только раздразнишь журавлинцев, как дите цац-кой; ты уедешь, а мне тут одному расхлебывать. ещё только ходишь по Журавлям, фотографируешь, рисуешь да приглядываешься, а уже сколько в селе народилось разных слухов и всяких небылиц! Только и разговору, что о новых Журавлях. Как-то пришла ко мне старуха Нефодьевна, есть тут такая вдовушка. И ты знаешь, что мне заявила? Хочу, говорит, пожить городской жизнью. Старуха и та вон чего пожелала! А молодежь ещё и не такое запоет. Даже. Шустов голову приподнял. Это неспроста! Ежели Шустов тобою, Ваня, так сильно заинтересовался, то лично для себя и для Журавлей я тут ничего хорошего не предвижу. Так-то сыну. Диплом свой ты составляй, только без реальности! Дело это для твоей учебы нужное, и ежели требуется какая помощь, говори, с радостью подсоблю. А людей наших, Ваня, не бунтуй, не вводи их в соблазн и жизню им райскую не обещай. Жизнь у нас нынче обеспеченная, заработок у людей есть, так что пусть люди трудятся себе да богатеют. Говори, Ваня какая тебе нужна от меня подмога?
– Доводы твои, отец, мне не нравятся, – сказал Иван. – Позже, возможно, я с тобой ещё поспорю, а сейчас хочу попросить.
– О чем? Излагай свою просьбу.
– Нужен мне конь или какой иной вид транспорта.
– Зачем?
– Хочу поездить по хуторам и поглядеть, как люди живут.
Вот и случилось то, о чем говорила Ксения. Иван сам пожелал осмотреть хозяйство «Гвардейца». А что? Правильно делает! Пусть поедет и своими глазами посмотрит на те успехи и те перемены, которые без него произошли на хуторах. В душе Иван Лукич радовался, а отвечать сыну не стал, умышленно промолчал. Сказал, что хорошо бы ещё разок поплавать, поднялся и, вытянув вперед руки, бросился в воду. Раздался такой сильный всплеск, что Василиса вздрогнула. Иван Лукич вынырнул почти на середине Егорлыка и, сам не зная почему, подумал, что вот так же, наверное, прыгнул в Егорлык Иван в ту памятную ночь… Иван плыл следом за отцом. С кручи Василиса видела на темной воде головы и не могла понять, какая голова Ивана, а какая Ивана Лукича. «Смешались так, что ничего не разобрать», – думала она, и на сердце у нее было покойно. Сын и отец плывут рядом – как же тут не порадоваться!
Иван Лукич тронул пяткой илистое, скользкое дно, остановился.
– Послушай, Ваня. – Мочил усы, крутил головой. – Мать не дает мне покоя, требует устроить гулянку в твою честь и в честь Алексея. Я говорю ей, что зараз нету времени для веселья, а она свое – устраивай. Как ты думаешь, Ваня?
– Думаю, что можно обойтись и без веселья. Стоять на илистом, мягком дне было трудно, вода заливала рот, и Иван Лукич, запрокинув голову, поплыл на спине. Теперь сын догонял отца. Они плыли наискось к тому месту, где лежала их одежда. Одевались не спеша. Покрякивая, Иван Лукич натягивал сапоги и думал о том, что Ксения, оказывается, каким-то своим особым чутьем угадала желания Ивана. «Правильный она давала мне совет, – думал Иван Лукич. – Пусть Иван увидят богатство там, где ещё вчера была одна бедность, и тогда он поймет, почему его отец в таком почете…»
– Так тебе, Ваня, требуется конь? – спросил Иван Лукич, подтягивая ремень. – Зачем же конь? Копытное животное у нас ныне не в моде. Поедешь, Ваня, на «газике»-вездеходе, чтобы ты смог проехать по любым дорогам и по широким, и по узким, и по сухим, и по мокрым. И повезет тебя Ксения!
– Я мог бы и сам поехать, – сухо сказал Иван. – У меня есть водительские права.
– Одному скучно. К тому же Ксения отлично знает все степные дороги. Непременно побывай в Сухой Буйволе, а от Сухой Буйволы до Маныча рукой подать. Возьми мое ружье. Отличная двустволка – работа тульских мастеров! А сколько на Маныче дичи – тьма! Так что, Ваня, в добрый путь! Побывай у моих бригадиров, погляди, как они живут. Славные ребята подобрались! Вот только у Подставкина зараз душевное ранение – на жену, чертяка, кулаки поднял. Будешь у Подставкина – побеседуй с ним, успокой. У Андрея Андреевича Гнедого побывай – отличный хозяин. Правда, изредка ещё поглядывает туда, на Шустова, но хозяйство ведет исправно. Гнедой – мужик хитрый, молчун, себе на уме. С ним не разговоришься. Если захочешь поговорить, поезжай к Кириллу Михайловичу Лысакову. Этот любит и похвастать и языком потрепать, веселый мужчина…
Иван не слышал голоса отца. Причесывал во лосы и в своем воображении видел Ксению. Кра– сивая, веселая, с блестящими глазами, она стояла перед ним, улыбалась и молчала. И Иван, любуясь ею, мысленно спрашивал «Неужели ты все степные дороги знаешь? А молчишь? Так, молча, мы с тобой и будем ехать? Тебе трудно сказать слово? Улыбаться нетрудно, а слово ска зать… Может, ты молчишь потому, что все то хо рошее, что, помнишь, радовало нас, в сердце твоем успело остыть и забыться? Так ты не молчи и скажи…»
V
Довольный и купаньем и разговором с Иваном, Иван Лукич в хорошем настроении отправился в правление. Попросил Сашу заправить бензином мотоцикл и позвать Ксению, и когда Саша торопливо вышел, начал звонить бригадирам. Разговаривал с Лысаковым «Верю, Кирилл, и не только верю, а и надеюсь. Завтра встречай сына Ивана. Захотел поглядеть твою бригаду. Так ты не скупись и все ему покажи». Позвонил Гнедому, молча слушал и покручивал ус «Опять голову морочишь своей часовой стрелкой? Вот я приеду и погляжу, что оно такое та стрелка. Есть к тебе, Андрей Андреевич, просьба. Сын мой Иван заедет к тебе в гости. Так ты его повстречай и не будь таким хмурым. Не умеешь улыбаться? А ты учись, без улыбки тоже нехорошо. Покажи ему на примерах, что было в Янкулях раньше и что зараз имеется. Для наглядности!» Позвонил Подставкину. В Куркуле его не оказалось. «Как же так, – говорил он сторожихе тете Лене, – как же так, что ты ничего не знаешь? Пойди к нему на дом и перескажи, что я скоро прибуду. Пусть надет». Положил телефонную трубку и в дверях увидел Ксению.
– Поехали, Иван Лукич?
– Повезешь Ивана. Обрадовалась?
– Мне все одно. – Потупила глаза, зарумянилась. – Когда выезжать?
– На зорьке. Подготовь в дорогу «ГАЗ-69», тот, что недавно был в ремонте. Не проспишь?
– Об этом не тревожьтесь. – На миловидном, жарко пылавшем лице затеплилась улыбка. – Что-то у меня бессонница появилась. Совсем плохо сплю.
