Текст книги "Прекрасный инстинкт (ЛП)"

Автор книги: С. Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

– Может, ты и прошел тест Коннера, но я не шутила об остальном, – я вытягиваю руку, чтобы преградить ему путь. – Дай мне посмотреть на твое водительское удостоверение.

И это тот самый момент, когда я возвращаюсь к режиму заботливой сестры. Всего на минутку я потерялась в мягкости его голоса, очаровании обольстительных и проницательных глаз, но теперь мы вернулись к делу.

– Ты собираешься жить там же, где и мой брат. Все, что ты когда-либо делал или вздумаешь сделать в будущем, все содержимое твоей крови, все секреты… это все становится моим делом.

В то время как он роется в своем бумажнике, воплю через весь автобус:

– Дядя Брюс, ты принесешь мне стаканчик для сбора мочи, пожалуйста?

Я беру его водительскую лицензию и вытаскиваю свой телефон, вводя информацию на веб-сайт для проверки его данных. Великолепное изобретение. Пока информация загружается на сервер, Брюс, топая, спускается по лестнице, и тыкает в грудь Кэннона комплектом для экспресс-анализа.

– Вот так все и происходит – ты берешь одного постороннего человека, а потом начинаешь подбирать уже всех бродяжек, – ворчит он.

– Иди пописай в это и возвращайся. Ванная прямо там, – указываю я.

– А когда мы перейдем к тщательному досмотру тела? – ухмыляется он.

– Сразу же, как ты вернешься, – встревает Брюс и подходит ко мне. Хоть я и чувствую жалость к этому парню, но не могу сдержать смех, когда лицо Кэннона бледнеет, и отвисает его челюсть.

– Расслабься, – протягиваю я саркастически. – Если ты пройдешь тест на наркотики, то я, так уж и быть, разрешу тебе пропустить проверку особенно интересных мест.

– Ты сирена, – бормочет он, покачивая головой.

– Я кто?

– Ну, знаешь, сирена. Те ведьмочки-русалки, которые усыпляли моряков своими песнями до смерти. – Он подмигивает мне. – Это комплимент.

– Я не знакома с этим мифом. – Я вспыхиваю от смущения, польщенная комплиментом, прежде чем вернуться к делу. – И я абсолютно не такая, какой ты меня сейчас описал. Осторожная и реалистичная. Тебе не понравится. – Я отвожу взгляд, останавливая свой взгляд на чем угодно, кроме него. – Ты можешь сказать «нет». Мы уедем, и ты больше никогда нас не увидишь. Решай, Суперзвезда.

– Ммфгмм, – бормочет он по пути в ванную. Как было бы замечательно, если бы мой внешний образ соответствовал внутреннему. Ведь в душе я, на самом деле, была жуткой стервой, такой девушкой, которая не обращает внимания на его удаляющуюся задницу.

Я обманщица. А теперь, согласно его словам, еще и сирена. И это полностью подтверждается тем, что я могу с уверенностью на все двести процентов сказать, что при ходьбе Кэннон Блэквелл больше опирается на правую ногу, чем на левую, и это именно та сторона, где он держит свой бумажник. Еще я подметила, как при ходьбе приподнимается его левая ягодица.

– Я могу спросить? – произносит мой дядя, отступая назад и зажигая свою сигарету.

– Нам нужен кто-то, чтобы заменить Ками, – отмахиваюсь, чтобы разогнать рукой сигаретный дым, а заодно и остатки моего вожделения. Не хочу, чтобы мой дядя его заметил. – Он был прямо перед нами с “Гибсоном” на спине, и это выглядело, словно знак свыше. Между прочим, это именно я попросила его о помощи, так что ты не мог бы оттаять хоть чуть-чуть? – приподняв бровь, взываю его к сочувствию.

В этот момент оживает мой телефон, открываю его и проверяю результаты.

 – Никакой криминальной истории, – поворачиваю экран к Брюсу с усмешкой. – Теперь ты чувствуешь себя увереннее?

– Откуда он?

Снова беру телефон и просматриваю информацию.

– Похоже, что большую часть жизни он провел в Индиане.

Я вижу кое-кого по имени Соммерлин Блэквелл в графе «отношения не определены». Мать, сестра, дочь или жена? Скоро узнаем.

– Парень сидел на скамейке в парке только с сумкой и гитарой? Мне это не нравится.

Морщины, а точнее четыре линии беспокойства, появляются на лбу моего дяди. Конечно же, я думала так же, как и он, но вдобавок в моем мозгу засела мысль – кто, черт возьми, такая Соммерлин? Но я отказываюсь гуглить кого бы то ни было. Если кто-либо вздумал бы гуглить меня, они нашли бы искореженную и ненастоящую историю о Кармайклах. Было бы намного лучше, если бы люди просто спросили меня о реальной истории или, по крайней мере, о том, что я знаю лично. А иначе, это не вашего ума дело.

И поэтому, кроме получения той информации, которая позволит узнать, не входите ли вы в категорию «особо опасен» и не сидите ли на наркотиках, меня больше ничего не интересует. Мои расследования – это гарант безопасности, а не средство для флирта. И они заканчиваются тогда, когда у меня есть все результаты, ведь я предупреждаю заранее о своих поисках. Так ли уж это странно, что он просто сидел там, оказавшись в безвыходном положении? Конечно. Но моя интуиция обычно не подводит, а она подсказывает мне, что Кэннон безопасен.

Хруст гравия под ногами выдает его возвращение, и я отвожу глаза от телефона, чувствуя себя немного виноватой.

– Все прошло нормально? – я поддразниваю Кэннона и бросаю на дядю взгляд, который говорит о том, чтобы он ушел.

По каким-то причинам, я собираюсь спасти достоинство этого парня и пропустить личный досмотр, хотя Брюс будет отчаянно оспаривать это. Я полагаю, что Кэннон предпринимает слабую попытку зарычать, когда отдает мне стаканчик.

– Я вручаю свой стакан мочи маленькому, пугающему как ад существу, которого я встретил в надежде попасть в ее загадочный автобус. Если все в порядке, то я спокоен. – Он прячет руки в карманы джинсов и вздыхает. – Я начинаю думать, что тот продавец лимонада, которого я встретил сегодня утром, считает забавным подкидывать людям в стакан LSD, и теперь у меня галлюцинации на протяжении целого дня.

– Ты бодрствуешь, – я отрываю этикетку от стакана и просчитываю результаты, – и, очевидно, что ты не принимаешь галлюциногенные и психотропные вещества. Поздравляю, ты прошел тест.

– Значит, это просто очень странный день. Или, ты действительно маленькая ведьмочка и наложила на меня какое-то странное заклятие. – Он улыбается немного кривовато, но дерзко и очаровательно.

– Послушай, я знаю, что все это выглядит крайне странно и, возможно, агрессивно, но безопасность Коннера для меня стоит на первом месте: он – самое важное, что у меня есть, а группа нуждается в замене. Для Ретта и Джареда она стала смыслом жизни. Так что, если я и собираюсь позволить случайному незнакомцу, – я указываю рукой на него, – поселиться с нами, то я должна быть чрезвычайно осторожна. Но со временем ты станешь чувствовать себя комфортно с нами, я обещаю. А если нет, – я останавливаюсь, шокированная тем, что хочу правильно подобрать слова, – ты, конечно же, можешь уйти в любое время. Мы высадим тебя там, где ты скажешь и когда скажешь. У тебя есть мое слово. Ну и кроме этого, у тебя есть варианты получше?

Последняя фраза больше похожа на рискованную ставку; его образ воплощает все то, что относится к понятию первый класс, ответственность и "что-то лучшее", поэтому он может и передумать. Кэннон опускает голову, уставившись взглядом в землю, и пропускает руку сквозь волосы:

– К сожалению, нет.

– Почему так грустно? – я слышу, как эта фраза случайно вылетает из моего рта.

Посмеиваясь, он поднимает голову:

 – Я двадцатисемилетний, с недавнего времени безработный парень и брошенный жених, ложно обвиняемый в увлечении автостопом. Хотя, – я улавливаю подмигивание с его стороны и замечаю, что его мрачность испаряется, – быть бродягой – прикольно, спасибо за это. Так или иначе, я точно не так предполагал закончить сегодняшний вечер, когда проснулся утром.

– Никакого дома? – поднимаю ногу, упираясь ей в шину автобуса и облокачиваясь на него спиной настолько комфортно, как только могу.

– Технически дом принадлежит ей. Она заберет его.

– И я предполагаю, что “она” – это та самая девушка, которая разорвала помолвку. – Семья? Дети?

– Маленькая семья, родители и сестра. И нет, детей нет.

Я мысленно упрекаю себя, не зашла ли я далеко в своих вопросах? Решаю, что нет, и даю ему возможность выговориться. Каждая крупица информации, которую я могу узнать, облегчает его вливание в наш коллектив и, плюс ко всему, я крайне заинтригована.

– А что твоя работа?

– Никогда не была по-настоящему моей. Как идиот согласился работать на её отца, изучая бизнес, чтобы со временем руководить, раз уж мы собирались стать одной семьей. Уверяю, что потерял эту возможность в ту самую минуту, как она выбросила меня из своей машины. А теперь скажи мне, – он меняет позу с застенчивой улыбкой, – ты закончила со своими вопросами? Могу я подвергнуть тебя такому же допросу?

– Ну уж нет, – решительно отвечаю я, двигая головой из стороны в сторону. – Это ты влезаешь в мою жизнь, а не я в твою, следовательно, я должна задавать вопросы.

Его рот резко открывается, скорее всего для того, чтобы подловить меня на том факте, что, на самом деле, именно я шла напролом и пыталась нагло влезть в его жизнь, но я обрываю его… у кого есть время на игру словами?

– Ладно, последний вопрос, и обещаю остановиться. Но ненадолго. – Я смеюсь, зная, что это обещание будет сложно выполнить. – Как так вышло, что ты сидел на корточках посреди остановки так далеко от собственного дома? Каким был твой план до того, пока я не вмешалась?

– Это уже два вопроса. Ты задолжала мне. – Он ухмыляется. – Это то место, где она вышвырнула меня из машины. У меня не было времени, чтобы схватить телефон, так что я сидел, кстати, не на корточках, ожидая её возвращения. Ну, во всяком случае, первые два часа. Думаю, трех часов вполне достаточно чтобы понять, что она не вернется, не так ли?

Это очень печально, и я не хочу отвечать ему честно, но честность – единственный способ, который я знаю.

– Да, – хмурюсь за него, а не из-за него, – она, вероятно, не вернется. Мне жаль. – Я пожимаю плечами и сочувственно улыбаюсь. Он закрывает глаза и зажимает переносицу, сначала слегка хихикая и чуть встряхивая плечами, а затем начинает хохотать. У меня нет ни малейшего понятия, над чем он так смеется, может быть, он, наконец, сломался… похоже, у него был совершенно дерьмовый день. В конце концов он успокаивается и пристально смотрит на меня, решительность постепенно появляется на его лице:

– Лиз без фамилии, ее классный брат Коннер, сварливый дядя, который раздает стаканчики для мочи и уже ненавидит меня, два других парня и группа под названием «Влагалище», направляющаяся куда душа пожелает. Это все, что я должен знать?

– По большей части.

– Хорошо. – Он берет все свое имущество, состоящее из чехла для гитары и сумки, и направляется в сторону ступенек нашего дома на колесах. – Я с вами.

– После тебя. – Я отодвигаюсь в сторону и взмахиваю рукой, чтобы он проходил первым. – Добро пожаловать в нашу скромную обитель.

Он поднимается на наш “борт”, пытаясь протиснуться вместе со своим багажом, а я следую за ним, сознательно борясь с желанием полюбоваться его видом сзади. И эту битву я проигрываю. Честно, это было похоже на бой между Холифилдом⁹ и Дюймовочкой.

Я хлопаю в ладоши и потираю руки.

– Время для экскурсии. Мальчики спят на верхних койках, так что ты можешь расположиться внизу, – я указываю на спальное место под Джаредом, – а я буду спать напротив тебя. Джаред храпит, даже если выпьет бутылочку пива, так что мы все услышим его в любом случае, но, поверь мне, это лучшее, что у нас есть. Ретт вращается и брыкается надо мной всю ночь. Я жутко боюсь, что однажды он провалится и раздавит меня.

– Не хочешь поторговаться? – он смеется, и, удерживая на весу свою сумку, раскачивает ее, не зная на какую кровать бросить.

– Нет, все в порядке. Я уже давно привыкла. Ладно, идем дальше. – Я с трудом протискиваюсь мимо него в узком пространстве. – Одна ванная здесь. Ты можешь пользоваться всем, что здесь есть, пока мы не остановимся, и у тебя не появится возможность купить все необходимое для себя. Только не бери зубную пасту в сине-зеленой упаковке. Это – Коннера, – я разворачиваюсь и сверлю его глазами, – и да, он заметит.

– Понял, – твердо кивает он. Все еще ничего – ни шуток, ни вопросов, он просто воспринимает Коннера как есть. Я еще не до конца поняла его точку зрения насчет моего брата, если она вообще есть, и как я отношусь ко всему этому. Я всегда нахожусь в оборонительной позиции, и отсутствие какой бы то ни было реакции вводит меня в заблуждение. – Где все?

– Комната Коннера. – Я указываю на дверь в глубине автобуса. – Xbox. Можешь присоединиться к ним, если хочешь.

– Спасибо, но нет. – Он садится на свою новую кровать, укладывая чехол для гитары между ног. – Куда я могу положить ее?

– О, прости. – Я забираюсь на край своего матраса, слишком короткого для хорошей поездки, и склоняюсь над проходом, балансируя на кончиках пальцев ног, чтобы дотянуться до главного отсека хранения. Я открываю ящик выше койки Джареда; он держит все свои вещи в шкафу Коннера. – Так, давай мне ее, – произношу я, держась одной рукой и протягивая вторую, чтобы захватить его гитару.

– Оу, будь осторожнее там. – Он встает и обхватывает мои бедра, а затем стремительно отпускает их, как будто его ударило током, который я, черт возьми, тоже почувствовала. Подумаю позже, что именно послужило причиной смены моего сердечного ритма, вероятно, просто дискомфорт от того, что кто-то прикасался ко мне. Его руки нерешительно перемещаются вправо, затем влево, а глаза тем временем скитаются по мне в той же нерешительной манере. – Я не хочу, чтобы ты упала, но, эмм, не знаю, куда деть свои руки. – Его лицо краснеет так же, как и мое, уверена – с этих пор я буду краснеющей девушкой – и я тут же наклоняю голову и быстро спрыгиваю вниз.

– Почему бы тебе самому не подняться и не сложить свои вещи, – предлагаю я. – Ты достаточно высокий, чтобы достать до полки.

Почему я не предложила это ему с самого начала? Не имею ни малейшего понятия. Пока он занят размещением, я быстро убегаю в сторону холодильника, занимая место за столом. Он понимает мой намек и скоро присоединяется ко мне.

– Итак, куда мы направляемся?

Ох, черт, точно! Мы не двигаемся, а должны бы. Я поднимаю палец вверх и высовываю голову в проход:

– Дядя Брюс! – я снова сажусь и слабо улыбаюсь Кэннону.

На самом деле, он, вероятно, думает, что я просто тошнотворна, или что-то в этом роде; даже я могу почувствовать свое странное выражение лица.

– Что? – мой дядя не спеша заходит в спальню и подходит ко мне.

– Разве нам не пора ехать? – спрашиваю я, приподняв брови.

– Получается, он едет с нами? – он указывает головой по направлению Кэннона. – Не хотелось бы отправляться, если ты все еще не уверена.

Ну, что ж, назовите меня абсолютной идиоткой. Они все были втиснуты в эту комнату, словно сардины, не лентяйничали, а давали мне время и пространство для принятия решения. Решение, которое мы должны принять вместе. По крайней мере, они думали, что у меня хватит любезности сообщить им о своем решении.

– Прости. – Я виновато смотрю на моего дядю сквозь ресницы. – Можешь собрать всех? Давайте быстренько все соберемся.

Сажусь за стол и смотрю вниз, нервно перебирая пальцы, пока остальные усаживаются вокруг меня. Ну, кроме Коннера, который никогда не усаживается, а буквально заставляет все пространство сотрясаться вокруг него и обычно балансирует на моем колене.

– Парни, – начинаю я, останавливаясь, чтобы прочистить горло от застрявшего комка стыда. – Я извиняюсь за то, что заставила вас ждать так долго. Мы все должны принять это решение, и я не знаю, что на меня нашло.

– Да, это так.

– Простите меня? – я смотрю на каждого своим лучшим умоляющим взглядом. Особенно на Ретта, черт, я не видела его весь прошедший час, но предполагаю, что Джаред рассказал ему историю, правда, перевернутой вверх тормашками.

Брюс тепло улыбается, гордясь тем, что я все сделала верно. Коннер крепко обнимает меня, а Джаред смеется перед тем, как начинает говорить:

– Если бы я был зол или обижен на тебя хотя бы в половине случаев, когда тебе так кажется, то я никогда не был бы счастлив. – Он наклоняется к Ретту и, как ему кажется, шепчет, – ПМС. Они становятся эмоциональными параноиками.

Ретт, которому всегда сложно справиться с выражением лица после хорошей шутки, даже не вздрогнул. Его лицо напряжено и непроницаемо, руки скрещены под грудью, и он пристально смотрит на меня. Если и есть в этом мире менее доверчивый человек, чем я, то это Ретт Фостер. Всегда оценивающий, подготовленный и ожидающий худшего сценария; его защита никогда не смягчается. Вот почему он такой прекрасный барабанщик и автор песен. Человек, анализирующий ошибки.

– Назови меня сумасшедшим, но разве мы не должны услышать, как он играет? – спрашивает Ретт зловещим голосом, как никогда подходящим к его настроению. Снова? Вот дерьмо! Теперь я знаю, что все они, должно быть, считают, что я думаю только своей промежностью. Выбирать участника группы и не слышать его в деле? Пожалуй, это уже слишком. Словно прочитав мои мысли, как часто он это и делает, Ретт дразнит меня своей снисходительной усмешкой:

– Забыла эту часть, да?

Мой рот открывается и закрывается по меньшей мере пять раз перед тем, как Кэннон успевает уйти, вернуться и снова сесть на свое место. Певчая птичка готова играть.

– Что бы ты хотел услышать, Коннер?

Смех Джареда соответствует моей улыбке; абсолютно все в этом автобусе могут поставить свою жизнь на то, что Коннер скажет…

– «Beautiful Boy», – он отвечает, как и ожидалось, подпрыгивая на месте, а уголки его губ при этом достигают ушей. – Моя мама всегда пела мне «Beautiful Boy».

Задолго до того, как все произошло, он это помнит. Я рада, ведь это замечательное воспоминание, но не единственное, о котором я хочу знать.

– Ну что ж, давай посмотрим, смогу ли я справиться хотя бы на половину так же хорошо, как твоя мама. – Кэннон подмигивает ему, удобнее устраивая гитару и задерживая первый аккорд. – Споешь со мной? Коннер кивает головой, а я отворачиваюсь, собирая себя по кусочкам. Не успеваю я остановить еще не упавшую слезинку и привести себя в порядок, как уже теряюсь в ликовании брата и в завораживающем голосе и мастерстве Кэннона. Он пришел и сделал это. Изменил все, заставил меня чувствовать себя парализованной под его пристальным взглядом. – И твоя сестра здесь, – припевает он.

Мой вздох был смущающе слышен, и моя первая слеза, пролитая перед Коннером за многие годы, сбегает и прослеживает линию вниз по щеке. Я не вытираю ее рукой, а вместо этого слизываю с губы, не привлекая к себе лишнего внимания. Это вкус обмана, смешанный с моей болью, соленый и одновременно горьковато-сладкий. Когда песня заканчивается, неистовое хлопанье Коннера нарушает тишину, возвращая нас всех в реальность.

– Это было действительно, действительно хорошо, Кэннон. Я говорю тебе – да! – приятель хвалит его и отдает свой голос.

Я мягко посмеиваюсь, наклоняя голову для того, чтобы поцеловать его сладкую щеку.

– Я тоже «за». И это было прекрасно. – Я снова всматриваюсь в Кэннона. – Очень.

С оживленным кивком головы и подмигиванием, он разворачивается к парням с надеждой:

– Что-нибудь еще?

– Я согласен. – Джаред хлопает его по плечу и идет к задней двери. – Эй, Мошенник, пойдем, сыграешь в «Halo»¹⁰ со мной.

Я пытаюсь не потерять равновесие, так как Коннер сотрясает все вокруг себя, убегая с Джаредом.

– Ну что ж, это значит, что я иду за руль. Добро пожаловать. – Брюс пожимает руку Кэннона, гладит меня по голове и уходит. И теперь нас только трое. Ретт не отводил взгляда от Кэннона на протяжении всей песни и сейчас все еще продолжает смотреть на него. Я не уверена, кто из них чувствует себя хуже: Кэннон, жертва ощутимого исследования, или Ретт, измученная душа.

– Ретт, – я похлопываю по месту рядом с собой, – давай, садись, задавай свои вопросы.

Если Ретт на самом деле не рад, то Кэннон уйдет, вот и все. Но иногда мне нужно помочь Ретту выяснить, является ли его первая реакция тем, что он на самом деле чувствует, или же такое отношение к человеку останется неизменным.

– Давай же, – я уговариваю его, протягивая свою руку. Он принимает мою руку и, ворча под нос, садится рядом со мной. Под столом наши бедра соприкасаются, а его нога лихорадочно подпрыгивает вверх-вниз, так что я кладу на его бедро свою руку в успокаивающем жесте.

– Кэннон, почему бы тебе не рассказать нам немного о себе? – я умоляю его глазами, упрашивая повторить все то же самое, что выдавила из него ранее.

– Да, конечно. – Он прочищает горло, быстро отбрасывая несколько прядей кофейного цвета со лба. – Меня зовут Кэннон Блэквелл. Родом из Индианы, двадцать семь лет, выпускник местного университета по специальности "Управление бизнесом". – Он останавливается, нервно потирая бедро рукой; наверняка, очень пугающе выложить всю свою автобиографию. – Никогда не был женат, хотя был помолвлен вплоть до... – он сверяется со своими несуществующими часами, – момента почти пятичасовой давности. Мы с моей невестой, Рути, ехали от ее родителей. Мы немного повздорили, и она выкинула меня на обочину дороги с гитарой и сумкой. Ну, – он смеется и покачивает головой, – фактически, сначала она выбросила меня, а затем проехала немного и выбросила гитару с сумкой, но не мой телефон, к сожалению. Я понял, что она не вернется за мной примерно в то же время, как Лиз нашла меня.

Скрывая свою жалость, я улыбаюсь, испытывая искушение потянуться через стол и похлопать его по руке в знак поддержки. И от моего внимания не ускользает то, что Соммерлин теперь может быть либо его мамой, либо сестрой, так как у него никогда не было жены, и он сказал, что у него нет детей, а его невесту звали Рути.

Я понимаю, что мы достигли тупикового молчания, и поворачиваю голову к Ретту. Он делает эту штуку своими пальцами, соединяя кончики вместе, что указывает на его задумчивость.

– Ну, слава Богу, – наконец-то говорит он. – Я волновался, что ты окажешься парнем с темными пятнами в биографии. Взбесить свою невесту настолько, что она бросила тебя на обочине и не вернулась? Ничего подозрительного в этом нет.

Ретт пугающе хорош в таких вещах – он может разрезать тебя на куски, не моргнув глазом и не имея какую-либо интонацию в голосе. Кэннон устраивается на своем сидении, выпрямляет спину и позволяет своей груди и плечам говорить самим за себя:

– Лиз. Проверила. Меня. Когда я пописал в стакан и дал ей проверить всю свою подноготную без каких-либо гарантий с вашей стороны. Кто знает, может быть, вы все дерзкие преступники, но я все еще здесь, забираюсь в ваше святилище и ухватываюсь за шанс, который дает мне жизнь. Это самая сумасшедшая вещь, которую я совершил за все свои годы, и, честно говоря, – он усмехается и пожимает плечами, – я чувствую себя чертовски замечательно.

Я подавляю свой смех и сопротивляюсь желанию зааплодировать ему, ощущая себя счастливой и потрясенной всем этим. Ретта только что поимели. Нормально ли говорить «поимели»? Кого заботит – это, мать его, случилось – и это заставляет меня чувствовать себя… хмм… подождите минутку, мне нужно подобрать верное слово.

– Ты пишешь тексты? – спрашивает Ретт Кэннона.

Тот качает головой:

– Неа.

– А стоит.

Мы узнали, что Кэннон – перфекционист. Отказываясь от адаптированного нами сет-листа, он был готов и решительно нацелен на то, чтобы запомнить нашу музыку до того, как колеса автобуса прибудут в Вегас; и преуспел – семь песен менее чем за сорок часов. К тому времени, как нам предстояло добраться до концертной площадки, мы лишь изредка спали урывками, пальцы у всех онемели, а мой голос стал хриплым. Но все держались, и Кэннон оказался более готовым, чем я предполагала раннее. И оказалось, что он довольно хорошо может импровизировать на басах... Я поняла, что он приуменьшал свои музыкальные возможности, когда я расспрашивала его.

В «Элите» нет закулисной площадки, но это наша любимейшая остановка во время пребывания в Вегасе. Мы играли здесь несколько раз, и тут не только замечательные владельцы небольшого по размеру заведения, но и постоянная публика, поэтому я чувствую себя комфортно с дядей Брюсом и Коннером за столиком в первом ряду по центру аудитории. Одной заботой у меня стало меньше, с тех пор как новоявленный Кэннон одержимо репетировал каждую песню снова и снова. Но я все еще нервничала перед выходом, несмотря на его звездную решительность и прогресс. Он, безусловно, прирожденный музыкант, с его-то удивительным слухом и памятью, так что, если кто-нибудь и сможет нас вытащить – я ставлю на него.

– Приве-е-е-ет, Вегас! – я сжимаю микрофон, привлекая их внимание. – Здорово вернуться в Город Грехов! Соскучились? – толпа кричит и свистит, там есть несколько знакомых лиц. – Разве я не говорила вам, когда мы уезжали, что мы... – я прикладываю ладонь к уху, прося их закончить.

– Увидимся в следующий вторник! – кричит толпа в унисон.

– Правильно, – я хихикаю в микрофон.– И вот мы здесь! Наверняка, это как-никак вторник! И сейчас, кто-нибудь видел моих мальчиков? Ретт, Джаред, тащите свои задницы сюда!

Повелители дам; они оба небрежно шагают, словно каждый яичник в этой комнате их пленник. Слава Богу, Коннер в первом ряду, спиной к девушке, которая как будто в подношении выставила свою обнаженную грудь. Она не постоянный клиент. Я бы запомнила эту вульгарную особу.

Джареду по вкусу все это внимание, он флиртует в ответ, его рубашка «случайно» задирается, когда он накидывает на себя ремень бас-гитары. Ретт, как обычно, быстро машет рукой и прячется за ударную установку.

– Подождите, – я оглядываюсь вокруг, а затем снова обращаюсь к толпе. – Где мой гитарист? Хм, – я постукиваю пальцами по своему подбородку. – Я знаю, что он где-то здесь. Кэннон, о, Кэннон, подойди поздоровайся с этой обалденной толпой!

Он идет прогулочным шагом. Шесть футов безошибочного точеного совершенства, одетое в обтягивающие темные джинсы, простую серую футболку, черную кепку, повернутую в обратную сторону, и ботинки. Рев женщин оглушителен, но я едва замечаю его из-за шума в собственных ушах. Он действительно привлекает внимание. Такого парня вы бы заметили даже в обычных тренировочных штанах, проверяющего свою почту. Ваше сердце ускорится, а во рту пересохнет. Ваши глаза будут блуждать по нему сверху вниз, и вы не сможете уберечь свой разум от любопытства: что он прячет под этой одеждой?

– Не могу поверить, что ты уговорила меня на это, Сирена, – ворчит он мне на ухо, проходя мимо.

– Хорошо, хорошо, – я опускаю свои руки вниз, чтобы успокоить толпу, а также мое либидо. – Итак, вы познакомились с Кэнноном. Должна сказать вам, что чертовски невыносимо оказаться в ловушке автобуса с этими тремя. У меня есть кое-какое утешение, чтобы выйти из этого положения. Вы готовы к этому?

Я смотрю на Брюса, жестом спрашивая, надеты ли затычки для ушей у Коннера. Под его повернутый вверх большой палец, я поднимаю ногу и энергично топаю своими черными военными ботинками по сцене, сигнализируя Ретту отсчитывать. Мы открыли концерт с нашей собственной песни «Под маскировкой». Ретт написал ее, когда учился в выпускном классе школы. «Темный» текст, смягченный лишь природной хрипотцой моего голоса и эмоциями, которые я не могла скрыть во время пения. Эта песня была обо всех нас – скрытных, «укрывающихся» под маской любви, соединенных вместе в одну семью. Во втором припеве слова, которые стекали кровью из сердца Ретта: «настоящий я, которого ты никогда не выбирала и не видела, ненавидит настоящую тебя» – пробудили во мне все нужные эмоции.

Я провожу обеими руками по волосам, чувствуя, как будто снова прохожу свой путь через текст песни. Заканчивается короткое соло Кэннона, и я смотрю на Джареда, его лицо отражает озабоченность, которую он пытается сдержать. Мы репетировали это почти двадцать раз, но… моя голова поворачивается на высокой скорости, лицо горит, а нога сама по себе отбивает ритм. Он успешно справился. Кэннон довольно скромно наклоняет голову, понятия не имея, насколько он хорош. На меня накатывает облегчение, я возбуждена и чувствую себя живой, наблюдая за ним, ожидая, когда он избавится от своего волнения. И когда он делает это, мои эмоции зашкаливают, и прежде чем осознаю, что делаю, я подмигиваю ему. Сама не верю, что способна на такое, а потом он неожиданно поражает меня тем, что его смешок смешивается с заключительными аккордами.

Рев аплодисментов дарит мне достаточно долгую передышку, чтобы избавиться от волнения и выпрямить подбородок.

– В нашу следующую песню мы внесли кое-что новое. Держу пари, прежде вы никогда такого не видели, – я делаю паузу, чтобы Джаред и Кэннон пересекли сцену и поменялись инструментами. Меня не волнует, кто ты, но особенно если ты – музыкант, это чертовски горячо. – Секрет раскрыт – мои мальчики разносторонне одаренные, – я обмахиваю лицо, заигрывая с толпой. Ух, еще бы. Когда они готовы и свисты прекращаются, я поворачиваюсь и смотрю на Ретта. – Давайте дадим им «увольнение с работы».

Не разрывая со мной зрительного контакта, он выбивает ритм, а затем стучит по своим барабанам с такой силой, будто бы хочет их разорвать в клочья. Мы написали эту песню вместе, на крыше, сидя справа от окна моей спальни. Нам потребовалось восемь ночей, чтобы довести ее до идеала, точнее семь, если не брать в расчет задержку из-за грозы с градом. Песня получилась оптимистичной, рассказывающей о хорошей стороне извещения об увольнении… ну, когда вы наконец-то свободны идти своей дорогой. Однако сегодня вечером Ретт не чувствует ни той самой энергии, ни того музыкального темпа, которые были вложены при написании этой песни. На его лице и в его печальных глазах застыл шторм.

Именно так всегда происходило и до сих пор происходит с Реттом. Бывают времена, когда все идет как по маслу, достаточно продолжительные для того, чтобы окунуться в расслабленную атмосферу, но затем следующее, что происходит – он снова возвращается к гнетущей злости, плескающейся прямо на поверхности. Даже когда он в хорошем настроении, ты все равно рядом с ним находишься в ожидании катастрофического шторма.

Я по-прежнему сосредоточена на нем, стоя спиной к аудитории, пытаясь донести всю любовь и спокойствие через свой голос, взгляд и язык тела, когда пою для него. Когда песня заканчивается, а он все еще выглядит взвинченным, я разворачиваюсь, чтобы присоединиться к энергии и шуму публики. Одной песни интенсивного и режущего взгляда Ретта мне достаточно, а невербальное утешение, которое я пыталась донести, не тронуло его. Он скрывается, где-то глубоко под злобой, и потребуется больше, нежели просто улыбка, чтобы вернуть его назад. Я не оборачивалась на протяжении всего оставшегося шоу, отказываясь столкнуться с тем, с чем не могу справиться прямо сейчас. Следующие четыре песни звучат прекрасно. Энергетика Джареда всегда поразительна; Кэннон прекрасно справляется с каждой нотой. Он даже немного увлекся «пританцовываниями» для одного из наших быстрых номеров и начал петь в мой микрофон во время исполнения нашей визитной баллады «Столкновение».