Текст книги "Прекрасный инстинкт (ЛП)"

Автор книги: С. Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Прими меня, детка, медленно и неторопливо. У нас лишь раз будет этот момент. Раздели его со мной.

На долю секунды я думаю об отсутствии презерватива, но тут же отбрасываю эту мысль. Мы оба знаем, что я принимаю противозачаточные таблетки, и я доверяю ему. Я знаю, он умрет, но не причинит мне вреда и не подвергнет риску каким-либо образом. Я делаю глубокий вдох для храбрости и постепенно выдыхаю, принимая его в себя. Мое содрогание сопровождает страдальческое шипение, и все его тело напрягается подо мной.

– Господи, Лиззи, любимая, так тесно, – его руки на моих бедрах немного приподнимают меня. – Мне придется проникать по…, ах-х, – его голова ударяется о подушку, а глаза закатываются, – постепенно.

Его кадык судорожно дергается, когда он направляет мое тело вверх, немного вниз, вверх и опускает ниже по его жесткой пульсирующей длине до самых глубин моего тела.

Честно, его рот мне понравился больше. Это так же доставляет удовольствие, как пихать стальной прут в крошечное отверстие. Но с каждым разом наш союз становится все более влажным, скользким, пока моя задница не прислоняется вплотную к его бедрам.

Это больше не так болезненно, просто ощущение наполненности, и я не могу сдержать навернувшихся на глаза слез. Не из-за дискомфорта, а из-за важности безграничного чувства единения. Кэннон внутри меня, физически погрузившись туда, где мысленно и эмоционально уже был какое-то время.

Я принадлежу кому-то, полностью, на каждом уровне, который могу предложить.

– Я люблю тебя, Кэннон, – шепчу я сквозь сбивающие с толку рыдания.

Он поднимает руку, чтобы вытереть текущие слезы.

– Я тоже люблю тебя, красавица, навсегда. Иди сюда, – произносит он, прижимая меня к своей груди. – Ты в порядке? – осторожно спрашивает он, оставляя поцелуй на моих волосах.

Я качаю головой, хлюпая носом.

– Просто люблю тебя, чувствую себя любимой.

Кряхтя, он снова переворачивает нас как одно целое и смотрит вниз на меня.

– Я хотел, чтобы ты сама осознала это, и ты это сделала. Теперь я собираюсь показать тебе, как сильно обожаю тебя. Я хочу заняться с тобой любовью.

– Пожалуйста.

Я ерзаю и слегка улыбаюсь в ожидании того, что этот прекрасный мужчина может сделать для меня – дать жизнь глубоко похороненной и нетронутой частичке, той, кем я действительно являюсь. Его глаза неотрывно смотрят в мои, когда он скользит внутрь меня и наружу, делая яростные вдохи через нос. Его ослабевающий контроль отражается в нашем пристальном взгляде.

– Здесь мое место. Ты ощущаешься так правильно, Лиззи, – стонет он, крепко зажмурив глаза, когда толкается с возрастающей силой и скоростью. – Мой рай.

Мои руки не знают никаких пределов и границ, прикасаясь к нему повсюду. Мои пальцы плавно движутся по его скользкой от пота коже, обводят контуры его мускулов и, в конечном счете, хватаются за его упругую задницу.

– Подтяни ноги вверх и согни колени, – рычит он, и мое тело немедленно подчиняется его требованию. Вставая на колени, он проскальзывает руками под мою задницу и приподнимает мой таз, вонзаясь глубже, его ропот смешивается с моими стонами.

– Ты тугая маленькая ведьмочка. Почувствуй, что ты делаешь со мной. Ты нужна мне и здесь тоже, детка, используй пальцы. Быстрее.

Его затрудненное дыхание, слова и бормотание сливаются в великолепный хор мужественности, звук, доставляющий такое удовольствие, что зажигает пожар внутри меня.

Я выполняю его приказание и лихорадочно тру клитор, пока он вколачивается в меня с безрассудной импульсивностью. Отказываясь закрывать глаза, несмотря на то, что это требует много усилий, я впитываю вид того, как он получает наслаждение, находясь внутри моего тела, и приготавливаюсь, когда все чувства, как ментальные, так и физические отключаются.

– Кэннон! – я пронзительно кричу в порыве экстаза, мои внутренние мышцы напрягаются и сжимаются вокруг его твердости.

– Ох, мать твою, да-а, – шипит он сквозь сжатые зубы, затем поспешно выходит из меня и кончает мне на живот. Он пульсирует еще долгое время после того, как пришел к финишу. Его глаза, наконец, открываются, чтобы найти мои, которые я не закрывала ни на мгновение. – Не двигайся, – он подмигивает и посылает мне воздушный поцелуй, слезая с кровати.

Кэннон возвращается еще до того, как мой пульс успокаивается, неся в руках теплую мочалку, которую использует, чтобы аккуратно очистить меня между ног, а затем и мой живот. Бросив ее на ночной столик, он ложится и притягивает к своему теплому телу. Он помещает мою голову под своим подбородком, нежно целуя мои волосы с протяжным вздохом.

– Мне следовало спросить тебя о презервативе, – тихо произносит он. – Мне жаль, детка.

– Не стоит. Ты же знаешь, что я на таблетках, и я доверяю тебе, – я прижимаюсь ближе, наслаждаясь твердым, дарящим комфорт телом, и это просто за пределами моих мечтаний.

– Ну, если ты не сердишься, тогда я бы хотел сказать теперь, когда я знаю… Я совершенно уверен, что у меня аллергия на презервативы.

Я смеюсь над тем, с какой надеждой в голосе он это произносит.

– Это правда?

– Абсолютно. И я содрогаюсь при мысли, что может произойти в следующий раз, если я должен буду выйти из тебя, когда ты меня так сжимаешь. Я могу уже никогда не оправиться.

– Кэннон?

– Сирена?

– Засыпай.

Если у меня и были сомнения, проснулся ли он, то тяжесть его взгляда, пусть и в спину, и легкие покусывания моего плеча определенно выдали его.

– Знаю, что ты не спишь. – Укус. – Нужен еще кусочек. – Еще один крошечный укус. – Ты, моя любовь, покровительница обманщиков.

Я пытаюсь перекатиться, но он решительно останавливает меня, положив руку на бедро.

– И что это должно означать? Я спала.

Он посмеивается напротив моей кожи, поглаживая меня ступней вдоль икры.

– Ты притворяешься не только спящей, но и во всем остальном. Ты примеряешь так много масок Лиззи, чтобы устрашать, прятаться по множеству причин. Но больше ты не должна этого делать. Просто будь собой, чтобы не случилось, в любое время, я рядом с тобой, и я люблю тебя. Ты мой крепкий маленький орешек, но я расколол тебя. Любые дальнейшие прятки под маской с твоей стороны будут бесполезны. Я настолько погряз в этом, что уже не уверен, являюсь ли еще отдельным существом.

– Ты ведешь очень милые разговоры в постели, Ромео. Называя меня притворяющимся орешком, ты ничего не добьешься, – ворчливо отвечаю я. – Но все остальное? Хммм. – Я тихонько стону, испытывая эйфорию и свободно погружаясь в безопасность его убедительных, произнесенных с любовью почтительных слов. – Это мне может понравиться.

– Лгунья, – он отодвигает волосы и оставляет смачные поцелуи вдоль моей шеи, его губы находят покой между моих лопаток. – Ты любишь то, как я называю тебя, и я отказываюсь позволить тебе прятаться. Ты нуждаешься в моей благоразумности так же сильно, как я наслаждаюсь твоей свирепостью. Прими это.

– Я ничего не принимаю.

Я пытаюсь смыться подальше, вызывая именно ту реакцию, какую хотела – эротическое рычание, и он подтягивает меня обратно так близко к себе, что не остается ни малейшего расстояния между нашими телами.

– Моя сладкая Лиззи, такая упрямая и сдержанная, самая настоящая задира по ее собственному мнению. Я понял это в ту же минуту, как встретил тебя. – Он испытывает мою силу воли, проводя языком вниз по моему позвоночнику.

– Понял, что? – спрашиваю шепотом.

– Ш-ш-ш, я считаю твой пульс. Если он опустится до ста пятидесяти, я буду вынужден принять решительные меры.

О, боже. Его левая рука покидает мое бедро и медленно крадется вниз через мой живот прямо к завиткам. Это уж точно не поможет моему пульсу, уверяю тебя.

– Кэннон, – хрипло произношу я, прижимаясь к нему.

– Сто тридцать семь. Я могу лучше, – решительно объявляет он самоуверенным голосом и переворачивает меня так, что я оказываюсь под ним. – Я знаю, мы будем идеальны, вне времени. Твой пульс ускорялся с каждым шагом, когда ты стремилась ко мне, пока он, наконец, не стал соответствовать тому, как быстро билось в груди мое сердце, наблюдая за тобой издалека.

– Кэннон. – Мои глаза увлажняются от ощущения счастья, когда я поднимаю трясущуюся руку к его щеке. – Слава богу, противоположности притягиваются. И это официально означает, что я ничто, – я подавляю всхлип, – потому что ты – все. Все.

– Не уверен, что мне по нраву, как ты называешь себя ничем. Он захватывает обе мои руки и вытягивает над моей головой. – Но я действительно обожаю сантименты. Я люблю, когда говорит сердце моей Лиззи, – произносит он приглушенно, утыкаясь лицом в мою шею, и одним толчком легко скользит внутрь меня.

Он держит в плену только мои руки, но не ноги, поэтому я оборачиваю их вокруг него и впиваюсь лодыжками в его задницу, заставляя двигаться глубже, прижиматься ближе… Никогда не будет достаточно близко.

– Поцелуй меня, – прошу я, безнадежно пристрастившись к его поцелуям.

– Скажи мне.

Он прижимается своим носом к моему, горячее дыхание касается моих губ.

– Я люблю тебя, Кэннон. Ты нужен мне, я выбираю тебя. О, Боже.

Мое бормотание превращается в крик, когда он… Честно, я понятия не имею, какого черта он только что сделал, но, ох…

– Не извивайся, детка, ты хочешь меня в этой точке, поверь мне.

Нет необходимости убеждать меня, волшебник, я верю тебе.

Он выпускает мои руки и подхватывает меня под коленями так, что они свисают с его предплечий, и достигает такого глубокого места, где случаются пугающе хорошие вещи. Он поворачивает голову и кусает мою лодыжку, не прекращая своих мощных толчков.

– Ты же не пропустила, – толчок и пыхтение, – прием таблетки, верно?

– Н-нет, – каким-то образом отвечаю я.

– Пальцы, детка. Я кончаю в тебя и хочу, чтобы ты кончила со мной.

На этот раз мне это не нужно, правда. Он ударяет по какой-то мистической «кнопке» внутри меня, но Кэннон, находящийся в спальне, не принимает никаких доводов.

Я кончаю прежде, чем мои пальцы достигают цели, взрываясь и выгибаясь от такой вульгарной и сексуальной команды, добивающейся своего. В этот раз все по-другому. Я не могу глубоко вздохнуть, испытывая головокружение и едва осознавая его хриплый стон, наполняющий комнату.

Позже я просыпаюсь – сквозь шторы пробиваются тепло и свет полуденного солнца – в коконе из рук и ног Кэннона, удерживающего меня со всех сторон так, будто он цепляется за жизнь – одно неверное движение, и я исчезну. Это чувство страха мне хорошо известно. Не желая его беспокоить, я игнорирую свой мочевой пузырь так долго, как это возможно, с трепетом разглядывая то, какой он красивый и как умиротворенно выглядит во сне.

Я могла бы лежать и изучать его лицо целый день напролет, его непокорные темные волосы, самодовольную улыбку, проявляющуюся даже, когда он спит, но природа непрестанно дает о себе знать.

– Кэннон, – шепчу я, стараясь тихонько разбудить его.

– М-м-м, – он сонно бормочет, обнимая меня еще сильнее.

– Прости, но мне нужно воспользоваться ванной комнатой, а ты, похоже, держишь меня в заложниках, – хихикаю я, усеивая его щеки легкими поцелуями.

– Сразу же возвращайся, – недовольно ворчит он, но расслабляет удерживающие меня в тисках руки.

Я выкарабкиваюсь из кровати, ощущая интенсивное покалывание в распухшей части тела, на которую так долго не обращала внимания, и улыбаюсь от напоминания причины.

Уверена, что он тут же снова уснул, и это значит, что я могу принять ванну и смыть болезненные ощущения. Я быстро справляюсь с тем, чтобы погрузить себя в теплую, успокаивающую воду, и определенные части моего тела этому несказанно благодарны.

Я уже вполне насытилась комфортом, когда дверь открывается. Пока я испытываю ломоту, заработанную таким восхитительным способом и не вызывающую никаких сожалений, я отказываюсь делать еще один круг… по крайней мере, пока меня не убедит в этом целитель женских прелестей.

– Моя вагина в двадцатичетырехчасовом отпуске, если это то, за чем ты охотишься.

Я невозмутима и не открываю свои усталые глаза. Каждая часть тела истощена, и даже мои волосы болят.

– Я не охотился, пока считал тебя девственницей. Это одна из тех штучек реверсивной психологии, где ты говоришь, что не хочешь того, чего в действительности страстно желаешь?

Я позволяю своей голове повернуться в его сторону и открываю один глаз.

– Ни капельки. Но если это для меня, то, вероятно, я способна на поцелуй куда-нибудь.

– Это для тебя. – Он протягивает мне высокий стакан с апельсиновым соком. – Крепко поцелуй меня в губы, и, возможно, у меня найдется парочка болеутоляющих в другой руке, – он наклоняется, восхитительно сморщив губы.

– Ближе, – хныкаю я, отказываясь встретиться с ним на полпути, потому что это потребовало бы необходимости двигаться.

Он сокращает расстояние, мягко касаясь моих губ, протягивает руку и раскрывает ее, что вызывает у меня облегчение.

– Подумал, что ты можешь быть воспаленной. Мне жаль, что тебе больно, но…

Звонок моего телефона из другой комнаты прерывает Кэннона, и он поднимается, чтобы его взять, в то время как я проглатываю таблетки и полностью выпиваю весь стакан.

– Неужели? Это потрясающе, Кон.

Он возвращается, все его лицо сияет, что бы там Коннер не сочинял на другом конце провода.

Вот теперь я двигаюсь, вылезая и сдергивая с вешалки два полотенца. Одно я оборачиваю вокруг себя, другим оборачиваю волосы, и тяну свою маленькую горячую руку к телефону.

– Дай мне.

– Кон, твоя сестра умирает, как хочет поговорить с тобой, поэтому я передаю телефон ей. – Пауза. – Я тоже по тебе скучаю, – с серьезным видом отвечает он, краешки его губ слегка опускаются вниз.

– Приятель! Как ты? Я так сильно соскучилась по тебе! – я кричу практически на одном дыхании.

– У меня все очень, очень хорошо, Бетти, очень хорошо. Я скучаю по тебе. Как там мои рыбки? Здесь так много рыбок, они большие, но они не подплывают ко мне.

Я хватаюсь за сердце и проглатываю слезы, действительно чувствуя боль в груди. Я очень сильно скучаю по нему, но еще больше меня задевает полнейшее счастье в его голосе.

– Твои рыбки в порядке, приятель.

Я бросаю взгляд в сторону Кэннона, и он наклоняет голову, чтобы скрыть свой смех. Я не проверяла проклятых рыб ни разу, а они, как известно, не обладают крепким здоровьем и долголетием. Дерьмо!

– Чем вы занимались?

– Ничем, только поплавали один раз. Мы только что приехали, сестра. Папа хочет поговорить с тобой. Пока!

– Коннер? – кричу я, чтобы задержать его, но безрезультатно.

– Коннер, оставайся рядом с Лаурой! – вопль моего отца разрывает мои барабанные перепонки. – Прости за это, Элизабет, он слишком возбужден, чтобы продолжать разговор. Я уверен, что он перезвонит тебе, когда успокоится.

– Буду признательна. Итак, у вас, ребята, там все хорошо. Все остальное в порядке?

– Вообще-то я хотел обсудить с тобой телефонный звонок, который я получил от своего адвоката. Время подходящее?

Я обвожу взглядом все вокруг, понятия не имея в поисках чего, но Кэннон находится прямо возле меня, и, обнимая меня за талию, ведет к кровати, чтобы я села, и сам взбирается на нее рядом со мной.

– Да, подходящее, – наконец отвечаю я, напрягаясь, чтобы мой тон звучал более уверенно.

– Замечательно. Что ж, как я сказал, Дэмиан позвонил мне касательно полученного им звонка от мистера Моррисона.

Тишина.

– Элизабет?

– Да?

– Ты меня слышала? – спрашивает он, его раздражение очевидно. – Хорошо?

– Хорошо, что? Какой вопрос я пропустила?

Он шумно вздыхает, а затем прочищает горло.

– Элизабет, насколько я понимаю, у Коннера всплыли в памяти своего рода воспоминания, и ты бы хотела подвергнуть его психологическому обследованию?

– Нет, – огрызаюсь я, – нет, я бы не хотела делать такое по отношению к нему. Честно, звонок моего адвоката был необдуманным, и я не давала на него разрешения. Я до сих пор точно ничего не решила.

Так же быстро, как моя спина стала неестественно прямой, рука Кэннона оказывается на ней, поглаживая и немного ее расслабляя.

– Успокойся. – Он наклоняется и шепчет мне в свободное ухо, поцеловав в висок. – Вдох для меня, – он ждет, когда я вдохну, – выдох для себя, детка.

Тяжело выдохнув, я целомудренно киваю, давая понять, что мне уже лучше… потому что у меня нет ни единого сомнения, что этот вопрос будет следующим.

– Но, – я благоразумно продолжаю разговор со своим отцом, – да, я бы хотела больше узнать о воспоминаниях Коннера, и это единственный способ.

– Единственный способ для него, чтобы вспомнить? – насмехается он, переполненный снисходительности. – Чепуха. Ты имеешь в виду, что это единственный способ, который можно использовать против меня. Элизабет, я знаю, что ты не веришь и не доверяешь мне, осмелюсь сказать, что ты ненавидишь меня, но ради Коннера, я должен попросить тебя не подвергать его такой инвазивности. Даю тебе слово, дочка, ничего, что может вспомнить Коннер, не отразится на мне плохо. Ты травмируешь его без всякой причины.

Я хватаю бедро Кэннона и несколько раз сжимаю руку, словно вытягивая из него силу, чтобы впитать в себя.

– Элизабет, скажи мне вот что, чего именно ты хочешь? Какова твоя конечная цель в этой миссии по выяснению фактов?

– Спокойно, – бормочет Кэннон рядом со мной, прикасаясь своей рукой к моей. По-видимому, он может слышать, что говорит мой отец; это не удивляет, но шокирует, как я вообще последую его совету.

– Я бы хотела знать, каким образом Коннер получил травму и быть уверенной, что человек, ответственный за это, по-прежнему не находится рядом с ним. Я бы хотела знать, почему скончалась моя мама и убедиться, что виновный в этом умрет медленной болезненной смертью.

Я поворачиваюсь в сторону Кэннона, ожидая улыбки одобрения, а вместо этого натыкаюсь на хмурый вид.

Какого черта? Я же говорила это монотонно и спокойно!

– Ты пойдешь на компромисс, Элизабет? Если ты согласишься остановиться и не подвергать Коннера исследованиям, словно лабораторную мышь, я соглашусь рассказать тебе немного о состоянии твоей матери, а также после нашего возвращения сесть с тобой и твоим братом, чтобы всем вместе поговорить.

– Зачем бы тебе делать это? Что ты от этого получишь? —резко бросаю я.

– Возможно, в конечном счете, немного спокойствия. Я устал, Элизабет. Устал бороться с одним ребенком, чтобы увидеться с другим. Устал от того, что ты презираешь меня. Устал дарить всю свою любовь, на которую способен, детям Лауры, потому что моих собственных никогда нет рядом. Но превыше всего этого, дочка, я устал от мысли, что тебе больно, что твоя жизнь наполнена гневом и озлобленностью. Теперь ты подросла; я могу обсудить с тобой куда больше.

– Ты умираешь?

– Лиззи! – я вздрагиваю от замечания Кэннона.

– Прости, – бормочу я в телефон, – я просто имела в виду, что ты, я о том, что ты другой, будто пытаешься повернуть время вспять или что-то в этом роде.

Я украдкой смотрю на Кэннона, и он подмигивает мне.

– Как хорошее вино, люди имеют склонность с возрастом становиться лучше. Мой отец, – он вздыхает, – все считают его добрым, уважаемым, рассудительным джентльменом, которым он и является, сейчас. Но когда он был моложе, когда я был моложе, он был самым подлым сукиным сыном, с которым ты бы никогда не захотела встретиться.

Он весело смеется.

– Элизабет, я признаю, что был отвратительным отцом. Я был так занят погоней за статусом и богатством, что утратил свое самое великое сокровище. И я был самым худшим мужем, каким только может быть мужчина. Твоя мама, – его голос отдаляется, и я слышу, как он громко и резко прочищает горло, – Анна была прекрасной женщиной, и самым большим ее недостатком было слишком доброе сердце. Чем больше я отдалялся, поглощенный заботами, тем глубже она впадала в депрессию. Я наблюдал, как ее дух медленно умирает, и ничего не предпринимал, надеясь, что она напилась или приняла успокоительные, прежде чем мне пришлось бы выслушивать придирки и крики. И когда она, в конце концов, сломалась, я предпочел воспользоваться этим, как оправданием поиску компании других женщин вместо того, чтобы спасти ее. Я был обманщиком, паршивым человеком, единственной причиной смерти твоей матери. Я всегда буду сожалеть об этом, Элизабет. Я лишил тебя счастливой семьи и твоей мамы.

У меня занимает целую минуту, чтобы понять, что он перестал говорить, и что Кэннон прижимает мою голову к своей груди, в то время как из моих глаз потоком текут слезы. У меня только что был самый длинный разговор с отцом. И он пролил больше света на происходящие в прошлом события, чем то, что я сама представляла, когда жила в то время. Я фактически не знаю, что сказать, что я чувствую, но каким-то образом нахожу в себе силы и обретаю голос.

– С-спасибо за, эм-м, разговор. Пусть Коннер позвонит мне. И, – я выпрямляюсь, нуждаясь в своей собственной поддержке. – Я была бы не против, если бы мы втроем поужинали, или еще что-нибудь, когда вы вернетесь.

– Элизабет, я…

Если он скажет «я тебя люблю», этот телефон и стена очень быстро подружатся.

– Скоро увидимся.

Сегодняшнее выступление, завершающее наше пребывание в Линкольне, прошло великолепно. Все играли синхронно и, судя по всему, пребывали в приподнятом настроении… до того, как мы все снова не набились в автобус.

Через напряженность, витающую в воздухе, даже бензопила, которой орудовал Майк Майерс, не смогла бы прорваться. Даже если бы сегодня было тринадцатое! Проблема в том, что я точно знаю, что гложет каждого из них, и ничего не могу с этим поделать.

Глупая, я не положила на место свою долбанную волшебную палочку и не могу сделать так, чтобы Ванесса неожиданно материализовалась и успокоила Джареда. И я не могу просто подойти к Ретту и вежливо попросить обратно свою девственность, наперекор ревности и ауры печали, окружающей Кэннона. А Ретт? Ха, пропустим этот момент, потому что сложно сказать, из-за какой херни он такой раздражительный, если это вообще возможно понять. Через десять секунд он, в буквальном смысле, мог бы стать счастливым по необъяснимым причинам. И все это подозрительное разнообразие перепадов настроения заключено в одном прекрасном парне.

Неудивительно, что Брюс мечется между водительским сиденьем, концертной площадкой, отелем и обратно к водительскому сиденью. Сбившись на один дюйм со своего пути, велика вероятность, что вас разжуют и проглотят. Как бестолкового путешественника, натолкнувшегося на логово разъяренных медведей.

– Как бы весело не было… – я ударяю обеими ладонями по столу и встаю. – Я собираюсь принять душ. Если вы поубиваете друг друга, пока меня нет – приберите за собой беспорядок! – язвительно замечаю я и ухожу, не осмеливаясь оглянуться назад.

 Сквозь закрытую дверь ванной я прислушиваюсь к каким-либо звукам кровавой бойни. Но в течение нескольких минут до меня доносится лишь абсолютная тишина, поэтому я включаю горячую воду, раздеваюсь и погружаюсь под источающие пар струи благословенной святыни.

Может быть, пришло время раз и навсегда прекратить эту карусель. Мне это никогда особо не нравилось. Первоначальный порыв адреналина соблазнительно обманчив, потому что спустя некоторое время вы дезориентированы, испытываете тошноту и больше не можете разобрать ничего конкретного, ничего вокруг себя, кроме одного большого неясного пятна.

И путешествие в этой консервной банке начинает больше походить на кошмарную поездку, чем на веселье или стремление уйти от действительности, которое было первоначальной целью.

«Страх пермен – признак невежества, Элизабет. Это демонстрирует отсутствие веры в свои способности понять и разобраться в любой ситуации, используя свой интеллект».

Один разговор, даже далекий от сути, и я мысленно воскрешаю в памяти его идеалистические «уроки», с которыми не согласна?

Рассказать о переменах, которые мне не нравятся…

Но они уже разрослись и укрепились в полную силу, новые перемены, которые захватывают мою жизнь с каждым днем все чуточку больше.

 Большой вопрос, ответ на который, в конечном счете, решит, что это – быстропроходящий пессимизм или путь, по которому я должна следовать. Но я не буду спрашивать или просить. Нет. Эти ответы должны быть очевидны и прийти ко мне добровольно.

– Достаточно того, что мы спим вместе в кровати Коннера, поэтому не планируй ничего грандиозного, мистер Дерзкий Пенис. – Я предупреждаю его, потому что заметная эрекция упирается мне в спину.

– Можем мы хотя бы сымитировать стоны? Или просто выкрикни мое имя пару раз, и я буду счастлив, – смеется он, пощекотав меня.

– Для того чтобы раздуть твое эго или уязвить эго Ретта? – да, я провоцирую его. – Не будь придурком. Ретт не представляет для тебя никакой угрозы. Нет смысла насмехаться над ним без всякой причины.

– Ты права, – он вздыхает и убирает в сторону мои волосы, чтобы прижаться к моей шее, крепко обнимая меня за талию. – Мне необходимо, чтобы он уяснил, что ты теперь моя. Я буду тем, кто позаботится обо всех твоих потребностях. Больше никакого «Ретт – моя поддержка и опора». Я тот, кто заботится обо всем, что ты желаешь, хочешь или в чем нуждаешься. Ты плачешь, и это моя футболка становится мокрой. Ты кричишь, и это мои барабанные перепонки кровоточат. Ты кончаешь, и это мой член сдавливается. Все из этого, абсолютно все.

Я вынуждена еле сдерживать смех и не расхохотаться. Он переходит от милого разговора о возвышенном к грубой сексуальности в мгновение ока. Я люблю это.

– Он знает это и поддерживает, поэтому будь милым. Я серьезно. Я забочусь о нем и не стану играть в посредственные игры разума. Так же, как я знаю, ты заботишься о Рути. По крайней мере, в общем и целом. И поэтому я не настрочила ей какое-нибудь мерзкое сообщение. Кстати, – мой голос понижается и наполняется стыдом, – я действительно сожалею, что сунула нос в твой телефон. Честно, я схватила его по ошибке, но как только заметила ее имя, уже не смогла оторваться. Прости меня.

– Мне все равно. Можешь брать мой телефон в любое время, когда захочешь. И отправлять ей любые сообщения. Если бы мне было что скрывать, я бы поставил пароль, – он игриво покусывает меня за мочку уха. – Я люблю тебя. Мои дела – твои дела. Уверяю тебя.

– Я не собираюсь нападать на нее. – С радостью бы это сделала. – Это нелепо. Лично мне она ничего не сделала.

– Наверное, это и к лучшему. Это было бы все равно, как если бы она явилась на собачью драку с кроликом. У нее не было бы и шанса выстоять против моего крепкого маленького орешка, – он хихикает, уткнувшись в мою шею. – Тем не менее, я так рад, что могу видеть твое сладкое нутро. Мое любимое лакомство, стойкость снаружи, декаданс внутри.

– Ну, братишка, – я закатываю глаза, даже несмотря на то, что лежу к нему спиной. – Засыпай, Уолт Уитмен.

– Он был выдающимся. Приму это за комплимент.

Согласна с этим и нисколько не удивлена, что он читал еще одного из моих любимых авторов. Но я храню молчание. На самом деле, я очень устала и готова закончить с сонетами и отправиться спать.

– Детка? – шепчет он.

– М-м-м?

– Ты хорошо себя чувствуешь после разговора с отцом? Ты не упоминала об этом.

Мои раздраженные слова отскакивают от стен маленькой комнаты.

– Как ни странно, но да. Теперь я знаю, почему моя мама вела себя странно, и я высоко ценю то, что он признал свою роль в этом, свою вину. А от нее требовалось быть сильнее. Она не уходила, терпела это, нашла способы отгородиться и принять. У Коннера и меня такой роскоши не было. Загнанные в ловушку, и стараясь сохранить здравомыслие, мы были вынуждены жить в такой неблагоприятной обстановке. Если хочешь знать мое мнение, они оба были в равной степени эгоистичны.

– Я хочу, и я думаю, ты права. У тебя есть основания так считать. И что ты теперь собираешься делать?

– Я собираюсь поужинать с отцом и Коннером и узнать, смогу ли я получить еще парочку ответов.

– Хочешь, чтобы я пошел с вами? – предлагает он, в его тоне слышится доброта и сопереживание. Одна часть меня тает, становясь мягкой и податливой, и поэтому я переворачиваюсь лицом к нему.

– Я ценю это, малыш, гораздо больше, чем ты думаешь, но я считаю, что они оба будут более разговорчивыми, если будем только мы. Ты понимаешь меня? – Я всматриваюсь в него, надеясь на это.

– Абсолютно, – он решительно кивает. – Ты назвала меня «малыш». – На его лице расплывается любимая мною самодовольная улыбка.

– Да?

– Мне это понравилось. Прежде ты никогда не называла меня ласковыми именами.

– Ну, видимо, сирена занята.

Я трясусь от тихого хихиканья, неожиданно почувствовав смущение. Он в свою очередь с рыком снова зарывается в мою шею.

– О, да. Сирена определенно занята. Мной, моя, навсегда.

Когда я просыпаюсь, автобус стоит, и в нем царит тишина.

– Где мы? – произношу я квакающим голосом.

– Браунсберг, Индиана, – отвечает Кэннон, целуя меня в лоб. —Твой дядя отправился в отель, чтобы поспать, после того как провел всю ночь за рулем. Не уверен, куда ушли Ретт и Джаред.

– Ты звонил своему другу?

– Сарку? Да, сказал ему, что мы бы хотели прийти через пару часов и взглянуть на его помещение. Готова для кофе?

– Боже, да, – стону я, но, когда он выпускает меня из рук и встает, я не могу удержаться и не захныкать.

– Я встречу тебя в ванной с чашкой кофе. Прими душ, соня.

Почему он так спешит? Я хочу лежать здесь, расслабляться и поглощать свою дозу кофеина, постепенно вырываясь из сна.

– Подъем, детка! – кричит он из другой комнаты.

Я не собака.

 – Пожалуйста, – добавляет он со слащавой насмешкой, тем самым получая отсрочку от выговора, чуть не сорвавшегося с моего языка.

С ворчанием я вылезаю из теплой и гораздо более удобной, чем моя, кровати. Когда я дохожу до ванной комнаты, он уже ждет меня с кофе и одной лишь улыбкой на лице.

Теперь-то я понимаю, почему он так спешит. Пустой автобус, и отсутствие в дальнейшем возможности поиграть в постели… Мне следовало бы догадаться раньше, но я только что проснулась. И до меня туго доходит.

– Ты в курсе, что ты голый? – я недоуменно вскидываю брови и тянусь за своим кофе.

– Ты в курсе, что ты – нет? – в ответ он смотрит на меня лукавым плотоядным взглядом, отстраняя чашку подальше от меня. – Начни раздеваться, и тогда сделаешь глоток.

Удерживая его голодный взгляд, я берусь за край футболки, вызывающе тяну ее вверх и сдергиваю, отбрасывая в сторону.

– Пить, – требую я, протягивая руку.

Он делает шаг ко мне и наклоняет кружку к моим губам, давая мне время немного подуть на напиток, прежде чем он наполнит мой рот. Я стараюсь глотать быстрее, нуждаясь в своем пробуждающем крэке, словно наркоман во время ломки, но очень скоро Кэннон отрывает ее от меня.

– Остальное, – произносит он, растягивая слова, и с напряжением и настойчивостью смотрит вниз на мои шорты.

– Это шантаж. – Язвительно замечаю я с поддельным раздражением и медленно стаскиваю свои пижамные шорты вниз. Я вышагиваю из них и, подцепив пальцем ноги, кидаю в его сторону. Мой рот открывается. – Еще.