Текст книги "Прекрасный инстинкт (ЛП)"
Автор книги: С. Холл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
– Я никогда в жизни не хотел ничего так отчаянно, как хочу тебя прямо сейчас. Ты сводишь меня с ума во всех смыслах, сирена. Объезди мой член, красавица, пожалуйста, сейчас.
Слова Кэннона звучат так, словно он испытывает боль и отчаяние. Умирающий мужчина, который исцелится, только если похоронит себя внутри меня.
Опустив голову, он сосредотачивает хищный взгляд карих глаз на моем блестящем от влаги центре, отодвигая в сторону то, что осталось от моих трусиков. Используя его плечи для поддержания равновесия, я принимаю его. Я настолько влажная от желания, что это совсем не больно, напротив, ощущается идеально.
Я наблюдаю за тем, как он внимательно смотрит на меня и, так как никто не может услышать меня, кроме него, решаю посмотреть, насколько безумным я могу сделать его.
– Это ощущается хорошо, Кэннон? – мурлычу я.
Он вполне вероятно повредил себе шею от того, как резко вскидывает голову. Поначалу в его взгляде читается удивление, но затем выражение «ох, она хочет говорить непристойности» озаряет всего его лицо, и он медленно расплывается в хищной улыбке. Его глаза становятся черными, взгляд – развратным.
– Так чертовски хорошо, Лиззи, любовь моя. Ты создана для меня. – Он тяжело дышит, и я не могу отвести взгляд, когда он соблазнительно облизывает нижнюю губу.
– Тебе нравится быстро и жестко, – я показываю ему то, что имею в виду, – или медленно и размеренно? – я говорю соблазнительным дразнящим тоном, сжимая мышцы так сильно, как только могу, когда скольжу вверх и, двигая тазом по кругу, опускаюсь вниз.
– Ох, сладкая… проклятье, – он стонет, откидывая голову на подголовник сиденья. – Не имеет значения, так хорошо, все, что ты делаешь. Я не могу…ах, детка, трахай меня так, как ты хочешь.
– Смотри, Кэннон, смотри на меня, когда я объезжаю твой большой член. – Я хватаю его за волосы и резко дергаю его голову вверх.
– Я люблю, когда ты такая. Наконец-то используешь свой непристойный ротик, чтобы поговорить со мной. Ты чувствуешь себя плохой девочкой?
Я киваю, продолжая свои неторопливые движения вверх и вниз.
– Дерзкие девчонки, – он хватает мою рубашку с обеих сторон и разрывает ее, повсюду разлетаются пуговицы, отскакивая от окна и приборной панели, – заслуживают, чтобы их грудь поласкали.
Он спускает вниз чашечки моего бюстгальтера, открывая грудь. Вдоволь насмотревшись, он накрывает каждую грудь ладонью, ощупывая их, затем ущипнув за соски.
– Черт, да, мне нужен больше, чем один кусочек, – рычит он, широко открывая рот, чтобы взять одну грудь полностью в рот.
Я объезжаю его в течение всей песни «Don’t You Wanna Stay» Джейсона Алдена (американский исполнитель кантри-музыки), а к концу припева «Uhh Ahh» Boyz II Men его бормотание и стоны становятся похожими на те, что звучат в песне. Его лоб покрывается испариной, зубы обжигающе впиваются в мой сосок, сдержанность уходит на последний план. Он отпускает мою грудь только для того, чтобы сделать вдох, и мне кажется, что его бедра дрожат подо мной.
– Черт возьми, это ощущается так хорошо, любимая. – Он проталкивает руку между нами и собирает влагу со своего члена, когда я поднимаюсь, покрывая ею мой клитор, и начинает обрабатывать его. – Никто, никогда, только я, – задыхаясь, произносит он. – Никогда не прекращай трахать меня, сирена. Никогда.
Он жестко посягает на мой клитор и, поддерживая мое бедро одной рукой, с силой погружается в меня. Такое впечатление, что его член достает до моего горла, потому что я почти на грани того, чтобы закричать.
– Наполни меня, детка! – прошу я, склоняясь ближе к его лицу. – Твой рот, поцелуй меня. Целуй меня до опустошения.
Именно так он и поступает, проникая в меня в восхитительном ритме, гармонирующим со стимуляцией клитора и соответствующим движениям его языка, извивающегося на пару с моим.
Не уверена, то ли он поддерживает меня, то ли просто я растворяюсь в нем, обрушиваясь на его грудь в самом интенсивном, наполненном любовью оргазме в своей жизни, слыша, как быстро бьется его сердце под моей щекой.
– Люблю тебя, – до меня доносится собственное бормотание или что-то, похожее на него.
Он поднимает руку, проскальзывая ею под мои волосы, и массирует шею большим пальцем.
– Не уверен, выражу ли это должным образом… я боготворю… Нет, не так. Я жив только потому, что ты заставляешь мое сердце биться.
Как только мы наконец приходим в себя, то сразу возвращаемся обратно на дорогу по направлению в Ричмонд. Я витаю где-то в облаках, и Кэннону приходится сначала позвать несколько раз, а затем и похлопать по ноге, давая понять, что у меня звонит телефон.
– Алло?
– Привет, Бетти! Это Коннер, твой брат, – очаровательно произносит он.
Достаточно семи слов, чтобы довести меня до слез – я просто размазня.
– Приятель, как ты? Я так сильно по тебе скучаю!
Кэннон оставляет руку на моем бедре, успокаивающе поглаживая, и посылает мне лучезарную улыбку.
– У меня все хорошо, лучше, чем у Брайсона. – Это сын Лауры? – Какое-то насекомое укусило его, и теперь его голова большая, как арбуз. Так Альма сказала.
– О, нет, с ним все будет в порядке?
– Ему лучше не притворяться, потому что теперь мы уезжаем. Хоуп и я рассержены, очень рассержены. Папа хочет поговорить с тобой. Пока, сестра!
– Оу, хорошо, пока, – говорю я уже никому конкретно, и от этого на меня накатывает печаль.
– Коннер, сынок, остановись и посмотри на меня, – голос моего отца, единственное, что я теперь слышу, делает паузу. – Пожалуйста, не кидай мой телефон в песок, когда ты закончил разговор, передавай его мне в руки. Хорошо?
– Хорошо, папа! – до меня доносится крик Коннера откуда-то издалека.
– Привет, дочка, – он хихикает, – ты слышишь меня через песок?
– Да, просто замечательно. Итак, Брайсон – это сын Лауры?
– Один из них, ему тринадцать. Вон – еще один ее сын, ему пятнадцать. Затем следует Хоуп, ей одиннадцать, и она полное отражение твоего брата, и последняя – Лиза. Ей двадцать один, ее нет здесь с нами, она занята работой и учебой.
– Ты женишься на женщине с четырьмя детьми, трое из которых еще маленькие и живут вместе с вами? Ты уже не первой молодости, папа. – Я смеюсь, но затем замираю, слюна скапливается у меня во рту. Я назвала его «папа». Это вышло как-то само по себе.
Ох, он заметил. Его ответный смех звучит радостно как никогда. Мягкость и доброта – вот что я слышу в его голосе! Даже Кэннон впечатлен мною. Он похлопывает меня по бедру, как бы говоря, что я «хорошая девочка».
– Ну, э-э, – я откашливаюсь, – что произошло с Брайсоном, правильно же?
У меня память как у слона, плотно сидящего на гинкго билоба (Гинкго билоба – древнейшее реликтовое растение, сохранившееся на Земле. Препараты на основе гинкголидов применяются при лечении атеросклероза, для улучшения мозгового кровообращения, памяти), да и кого я пытаюсь обмануть, невозмутимо изображая псевдоамнезию? Уж точно не хихикающего Кэннона.
– Мы точно не уверены. Его кто-то укусил. Поднялась температура, появилась боль в мышцах и тошнота. Как только врач отпустит его, мы сразу же вылетим домой. Коннер не очень-то счастлив по этому поводу, но мне удалось заключить с ним сделку в обмен на супер-аквариум с морскими рыбками для его комнаты.
– Он очень любит рыбок. Я не припоминаю такого увлечения прежде, а ты?
Он задумывается, произнося низкое «хм-м-м».
– Нет, не думаю.
– Хорошо, ну что ж, позвони мне, когда приземлитесь. В данный момент я нахожусь в Огайо, ищу жилье, поэтому буду поблизости от вас.
– Ищешь жилье? – его заинтересованность ощутимо возрастает.
Дерьмо! Сначала думай – потом говори. Мне нужно вытатуировать эти слова на своей долбанной руке.
– Эм, да, – я смотрю на Кэннона, этого мистера Гордость и Счастье. – Группа, мы, э-э, взяли перерыв, и я посчитала, что, вероятно, мне нужно какое-то место, ну, ты понимаешь, чтобы жить.
– Я думаю, что это прекрасная идея, Элизабет. На каком городе ты остановилась?
Полегче, здоровяк, ты уже и так получил больше информации, чем я совершенно спокойно готова была дать.
– Точно посередине между семьей Кэннона и Саттоном, чтобы Коннер мог регулярно приезжать в гости и не проводить много времени в пути. Может быть, я заведу ему проклятую собаку.
– Или заведи обычную собаку, тоже отлично сработает, – сухо шутит он, его чувство юмора все такое же.
– Мне жаль по поводу того, что случилось с Брайсоном, но я рада, что вы возвращаетесь домой раньше. Я скучаю по Коннеру так сильно, что это причиняет боль, – признаюсь я, ощущая боль в груди.
– Могу себе представить. Несмотря на жизнь в автобусе, противником которой я был, ты – исключительная сестра, Элизабет. В те времена, когда у него больше никого не было, ты всегда оставалась рядом с ним. И я очень горжусь тобой за это, помимо всего прочего.
– Фууу, – стону, закатив глаза чуть ли не к заднему сиденью. —Просто приезжай сюда, организуем встречу и поговорим, и от этого будем двигаться дальше. Эти зашифрованные, бестолковые, умилительные, все еще несодержательные разговоры действуют мне на нервы, – обрываю я.
– Да. Хорошо. Я позвоню, когда мы приземлимся. И удачи в поиске дома.
Помните ту часть, что у Кэннона ОКР и он перфекционист? Хорошо. Теперь возьмите яйцо в качестве объекта этого описания, а затем бейте по нему, раз за разом бейте по нему все сильнее и самой большой чугунной сковородкой, какую только сможете найти.
Понимаете, о чем я? Вот и агент по недвижимости тоже.
Ну, дом под номером четыре был полностью моей виной. Я зашла внутрь, развернулась на каблуках и выскочила наружу. НИКАКИХ. ЛЕСТНИЦ. Это одно из немногих моих условий и единственное, в котором я не уступлю ни при каких обстоятельствах.
Номера с первого по третий. Если честно, я подозреваю, что в половине случаев те «проблемы», что находит Кэннон для объяснения своего неприятия, просто надуманы.
По сути, он придирается ко всему.
– Дженнифер, не дашь нам минутку? – я спрашиваю агента по продажам, дружелюбную молодую девушку, явно неопытную и доведенную до отчаяния, а затем тащу Кэннона наружу.
Я хватаю его за подбородок, заставляя смотреть на меня.
– Святой сварливый человек на планете, тебя что, переклинило?
Он просто пожимает плечами.
– Серьезно? Там ты вел себя как Ходячий Словарь, и это все, что ты можешь сказать? Чушь. Выкладывай.
– Да? – он сокрушает меня одним лишь взглядом, в глазах теплится надежда, но сомнения тяготят его.
– Да, детка, да, – я крепко прижимаю его к себе. – Что не так? Поговори со мной. Это похоже на грозовую тучу, надвигающуюся, словно из ниоткуда, в полном смысле этого слова.
– Когда ты сказала своему отцу, что ты ищешь жилье, потому что тебе нужно место, чтобы жить, и, возможно, ты заведешь собаку, то это звучало предельно четко и ясно. Словно я не вхожу в твои ближайшие планы совместного проживания, хоть ты никогда и не говорила мне этого, – он пожимает плечами и пинает несколько камешков, валяющихся рядом, а у меня от его слов разбивается сердце.
– Потрясающе. Ты не просто ведешь себя как тихоня, действующий исподтишка, ты такой и есть. У меня никогда не было мужчины прежде, поэтому я не подумала об этом. Прости меня, – теперь моя очередь изучать землю и докучать гравию носком своей обуви. – Но это не какая-то выдумка, это даже прописано в учебниках. – Разинув рот, я теперь смотрю на него с широко раскрытыми глазами, излучающими веселье.
– И что же это?
– Ты можешь давать мужчине пошаговые инструкции, даже пронумерованные по порядку, и все, что он слышит, это три последних слова в восьмом пункте. Но стоит сказать что-то спонтанно, и он разбирает по полочкам и анализирует эту чушь с такой дотошностью, словно на уроке биологии препарирует лягушку. Ну а ты? – я толкаю его в грудь. – У тебя хорошие отношения с родителями. Ты сказал им, что мы ищем жилье?
Выпятив бедро, я сложила руки на груди, уже зная ответ.
– Да, сказал. Даже спросил у мамы, смогу ли я взять бабушкино кольцо. Оно в винтажном стиле, ты полюбишь его.
У меня подкашиваются ноги, а руки безвольно падают по бокам. Он спросил кого о чем?
Есть определенные виды слез, которые зарождаются глубоко внутри вас и бьют ключом сквозь вашу душу, заставляя нос хлюпать и оставляя заметные влажные следы. Вы знали об этом? Именно так он понимает, что я плачу, а не по мерзким сопливым звукам, которые я издаю с такой грациозностью.
– Мне не нужно, чтобы ты смотрела на меня, Лиззи. Мне нужно, чтобы ты послушала меня. Я люблю тебя. И никогда не разлюблю. Я хочу жить вместе с тобой и построить дом, жизнь… семью. И как только чьи-либо мнения, что ты замена, перестанут волновать тебя, а слова «он совсем недавно был обручен», произносимые с кислыми минами, не станут гребаной бредятиной, я хочу жениться на тебе. Что теперь здесь? – он кладет руку мне на грудь поверх сердца. – Их голоса или мой?
Ему действительно нужно писать стихи, но сейчас неподходящее время упоминать об этом.
– Дом? Ты уверен? Не хочешь начать с квартиры или кондо? – я кусаю губы, переминаясь с ноги на ногу.
– Коннеру будет тоскливо в крошечной квартирке, да и собаке тоже. Кондоминиумы – не для семей, они больше подходят пенсионерам. Семьям нужен дом.
– Тогда выбираем дом, – я улыбаюсь; мое сердце приняло решение и грозится взорваться… или остановиться… от потрясения, как легко и естественно это ощущается.
Он смеется от всей души, больше не чувствуя беспокойства, сгребает меня в охапку и принимается кружить.
– Мне все понравились. Особенно желтый с террасой и тремя акрами земли. Вдали от дороги, с огромным задним двором, и никаких лестниц.
– И для меня он был предпочтительней остальных, – шепчу я, страшась делиться мыслями с кем-то еще.
– Дженнифер! – кричит он. И что вы думаете? Она тут же высовывается с чеширской улыбкой на лице и кондитерской посыпкой на кексах, танцующих в ее глазах.
– Желтое ранчо, викторианский стиль, терраса. Поняла. Запрашиваемая цена – двести пять тысяч долларов, уже освобождено, —демонстрирует она свою сверхзвуковую память и умение подслушивать.
– Моя сирена и я хотели бы купить за наличные, – он поворачивается ко мне и шепчет. – У меня есть около восьмидесяти пяти тысяч, – на что я киваю ему. – Наше предложение – сто семьдесят пять тысяч наличными, сегодня. Дайте нам знать!
И он уносит меня в закат. Ну, точнее к поцарапанной машине, и сейчас четыре часа дня. Ну, это почти то же самое.
Два часа спустя Дженнифер звонит нам, чтобы сообщить о том, что владельцы сделали встречное предложение – сто восемьдесят тысяч, которое мы охотно приняли. Мы подписываем бумаги и вступаем во владение во вторник. Через три дня. Так скоро, потому что я втайне от мистера ОКР раскошелилась на срочное рассмотрение, а Джениффер посодействовала в этом.
Самая забавная вещь, которую вы могли когда-либо видеть – двое довольно состоятельных (особенно в нашем возрасте) людей сидят в гостиничном номере в абсолютной тишине. Нам нечего перевозить с собой, нет никаких коммунальных забот, животных и работы, с которой надо уходить, никакой почты, которую надо отправить.
Полностью готовые, мы могли бы запросто переехать хоть завтра.
Не сговариваясь, так как он по-прежнему читает мои мысли, мы одновременно разражаемся неудержимым смехом, от которого сводит живот.
– Итак, полагаю эти три дня мы прохлаждаемся и спорим по поводу цвета краски? – спрашиваю я между приступами хохота, все еще сотрясаясь от сдерживаемого смеха.
Он сбрасывает обувь и забирается на кровать, устраиваясь рядом со мной.
– Ты знаешь, какая моя самая любимая часть дома?
– Знаю, – я мечтательно вздыхаю, – гостевой домик, верно?
Он кивает, прижимая меня ближе к себе, переплетая пальцы одной руки с моими, а второй рукой накрывает мой затылок.
– Будет здорово, если отключить плиту, – он хихикает, – и дать Коннеру немного независимости и свободного пространства?
– Также тебе нужно будет отключить газ в камине, но да, я согласна. Очень здорово.
У меня на глазах наворачиваются слезы. Потому что это все, что я могу делать в эти дни при мысли, что у Коннера будет отдельное личное пространство, как он и хотел. Собственная территория, которую он оформит по своему вкусу, и будет командовать на ней, кто бы ни вошел.
Мне это очень нравится, но еще больше мне нравится то, что это было первое, о чем подумал Кэннон.
Он действительно по-настоящему любит моего брата.
Кэннон сводил меня на несколько прекрасных ужинов в «Hildebrand’s Hickory House», и я уверена, что мы полюбим эту традицию. Хотя через дорогу находится «Not Short on Steak House», где еще до того, как вы получите меню, ваш официант вполголоса проинформирует вас о том, будто они лучше проглотят язык, чем признаются, что они «никогда и слова плохого не сказали о кривляющейся золовке владельца и желают ей всяческих успехов в жизни».
Я люблю маленькие городки.
Если тетушка Би (прим.: тетушка Би (англ. Aunt Bee) – вымышленный персонаж американского ситкома «Энди Гриффит») ворвется сюда и попросит меня сшить несколько лоскутных одеял для городской ярмарки, я искренне верю в то, что соглашусь.
После ужина, взявшись за руки, мы прогуливаемся по печально известному историческому району. Все заведения закрыты, но разглядывание витрин вызывает очарование и чувство ностальгии. И это говорит двадцатитрехлетняя! Ровно в десять зажигаются уличные огни, и меня охватывает ощущение домашнего уюта и безопасности. И Кэннона тоже, если судить по тому, как он подмигивает, сжимая мою руку.
Когда мы в изнеможении добираемся до нашего номера, я знаю, знаю точно так же, как и то, что у меня будут внуки вместе с этим превосходным мужчиной по другую сторону комнаты, что пришло время сделать несколько звонков.
Сперва я звоню своему дяде, который не ответил мне, потому что ложится спать с заходом солнца.
Следующая попытка – Джаред, который отвечает после первого же гудка, и его голос звучит таким счастливым, каким я не слышала его уже давным-давно.
– Ты у Ванессы?
– Ага!
– Могу я подсоединить Ретта к разговору и поговорить с вами минутку? – робко спрашиваю я, с каждой секундой нервничая все сильнее.
– Конечно. Эй, как ты, Мама Медведица? Как Коннер, Кэннон?
– У нас все прекрасно, а ты?
– Лучше не бывает. Правда.
– Я так рада, хоть и скучаю по тебе.
– Я тоже, мамуля, я тоже. Впрочем, скоро мы опять соберемся вместе. Не волнуйся.
Ну, была не была.
– Повиси на линии, – я грызу ноготь, – давай я свяжусь с Реттом.
Кэннон встает и указывает сначала на себя, а затем на выход из комнаты. Я отрицательно качаю головой и, схватив рукой, притягиваю его, чтобы он сел прямо рядом со мной.
Ретт отвечает, находясь, возможно, на каком-то фестивале, и кричит прямо мне в ухо.
– Лиз, девочка моя, что нового? – невнятно произносит он на высоких тонах.
– На самом деле, много чего. Ты можешь отойти куда-нибудь в более тихое место, и я подключу к линии Джареда?
– О! Конференц-звонок, – смеется он.
– Да, будь на линии.
Я переключаюсь, присоединяю Джареда, и к тому времени, как Ретт находит тихий уголок, мы все втроем подключены к групповому звонку.
– Так лучше? – спрашивает он.
– Намного. Джаред присоединился.
– Эй, братишка, что нового? – весело спрашивает Джаред.
– Киска, которую я только что жестко поимел. Никогда не встречал ее прежде.
Он сдавленно смеется – слабое прикрытие для самоуничтожения, вызванного болью, но цель этого звонка совсем иная.
– Отлично, парни, я хочу сказать вам кое-что очень серьезное и прошу вас порадоваться за меня, за Коннера, и отнестись к этому, как к первому шагу в будущее, – вдох для себя, пауза, выдох для него. – Я купила дом. Совместно с Кэнноном. На полпути между нашими с ним родителями. Также там есть гостевой домик для Коннера, его собственная территория. Я кое-что узнала от Ричарда о прошлом и сейчас чувствую себя намного легче.
Джаред начинает первым, несмотря на то, что тянет время и, как ни странно, на мгновение заминается, прежде чем заговорить.
– Это замечательно, Лиз, для всех вас. Единственное, чего я для вас хочу, это чтобы все вы были счастливы. Я серьезно. Итак, больше никакой «Увидимся в следующий вторник»? – его тон становится печальным, выбивая почву у меня из-под ног.
– Не обязательно, – мямлю я, и Кэннон наклоняет голову, чтобы оценить выражение моего лица. – Ретт? Что скажешь ты?
– Я, конечно же, счастлив, если счастлива ты, всегда. Но я жду кульминации, жесткого удара или чего-то в этом духе. – Я слышу, как он выдыхает. Он что, курит сейчас? Молюсь, что только табак, хотя и это уже достаточно плохо.
– Я отдаю вам обоим свой автобус, безвозмездно. Он ваш в равной степени. И все инструменты, кроме тех, что принадлежат Кэннону, – быстро добавляю я. – Станьте самыми крутыми, светите ярче, чем все огни мира. И всегда держите билет на мое имя, ведь неизвестно, в какой момент я к вам нагряну. Это все ваше – автобус, оборудование, права на песни. Черт, вы даже можете забрать мой блокнот, – я проливаю горькие слезы, но все равно посмеиваюсь в трубку телефона. Не хочу, чтобы они знали, что я плачу. – Только пообещайте мне, что сделаете все правильно. И про стерильность не забывайте. Наймите нового водителя. Дни, проведенные с Брюсом, теперь в прошлом.
– Я не… Я не знаю, что сказать, Мама Медведица. Ты в этом уверена? —
голос Джареда звучит недоверчиво, и я понимаю его. Мы не сталкивались с тем, что все хорошо, потому что так и должно быть, а только – «слишком хорошо, чтобы быть правдой».
Я прислоняюсь лицом к груди Кэннона и вдыхаю присущий любящему меня мужчине насыщенный запах хлопка и мускуса, позволяя ему медленно наполнять мою душу. Когда он достигает моего сердца и заполняет его, а Кэннон, понимая и поддерживая, крепко обнимает меня и зарывается лицом в мои волосы, я отвечаю.
– Я уверена в этом больше, чем в чем бы то ни было, – выходит у меня каким-то романтическим шепотом.
– Спасибо, Лиззи, честно. Черт возьми, девочка, спасибо тебе. Я отдам тебе деньги, – вопит Джаред.
– Нет, не стоит. Мое вознаграждение – два десятилетия душевного здоровья, и все благодаря вам. А что касается денег: я никогда не нуждалась в них, и это не изменилось. Просто, может, заскочите на Рождество, суперзвезды? – теперь я действительно заливаюсь слезами, больше никакого смеха.
– Что ж, поговорим о твоем здравомыслии, Лиз. Передай-ка трубку Ромео фон Свистящие Штанишки, – доносится настойчивая просьба Ретта, которую Кэннон слышит и уже протягивает руку.
Было бы большим приуменьшением сказать, что я озадачена.
– Алло? Привет, Ретт. Как дела? – любезно начинает Кэннон. – Я понимаю, я бы спросил то же самое. Больше жизни. Да, да, да, несомненно. Скоро. Ты же знаешь, какая она упрямая.
Я предполагаю, Ретт закидывает его вопросами или дает нравоучения, потому что долгое время Кэннон молчит, проводя рукой по своим волосам, затем смеется, а потом очень крепко прижимает к себе.
– Пока я дышу, с каждым вздохом. Абсолютно. Я даже позволю тебе связать мне руки за спиной, – он смеется. – Спасибо, чувак, конечно.
Он возвращает мне телефон с целомудренным поцелуем в губы, подмигивает, а затем покидает комнату.
– Алло? – тихо произношу я.
– Отлично, Лиз, ты в надежных руках. Позволь ему любить тебя и люби его в ответ. Каждый день. Изо всех сил. И держи комнату для гостей подготовленной, когда мне понадобится мой самый лучший друг.
– Эй, Ретт, отлично сказано, не мой когда-либо лучший друг. Но, у меня есть, что добавить, единоличник. Чур, я первый, когда у нас появятся племянницы мини-копии Лиз, – произносит мой милый Джаред.
– Заметано. Ты соображаешь на лету, чувак. Мы поработаем над этим, – Ретт заливается смехом, наполненным горько-сладким прощанием.
В своей жизни вы можете иметь пять, возможно, если Бог считает вас супер особенным, десять людей, которых вы называете «семьей». Сейчас у меня на линии двое самых лучших для меня людей, и я люблю их, как поля любят дождь, как птицы любят крошечные веточки, а туристы, живущие в палатках, любят завтраки (потому что, давайте посмотрим правде в лицо, вы знаете, насколько они вкуснее на свежем воздухе).
И когда же это я успела ощутить все прелести кэмпинга, которому пою дифирамбы?
– Я так сильно люблю вас, мальчики. Если я буду нужна вам, в любое время, по любой причине, я на расстоянии одного звонка. Ступайте и тоже будьте счастливы. У Брюса ключи от гаража и автобуса. У меня свидетельство о праве собственности. А у вас – все остальное, что вам необходимо, скрытое внутри вас обоих. Позвольте и другим людям тоже это увидеть, слишком долгое время я была эгоистичной.
Надеюсь, они поняли мое бормотание сквозь шмыгающий нос.
– Люблю тебя, Мама Медведица, до скорого.
– Я люблю тебя, Лиз, – Ретт несдержанно хлюпает носом. – Навечно. Любая женщина, о которой я подумаю дважды, будет проходить проверку на соответствие. Тебе.
Всхлип.
– Пока, мальчики.
На следующий день произошло сразу две вещи.
Первая и просто восхитительная, – я просыпаюсь от тихого постукивания дождя снаружи и Кэннона внутри меня. Никаких слов, никакой музыки, только наши рты, занимающиеся любовью, и наши тела, с благоговением делающие то же самое.
Его руки пробегают по каждой части моего тела. Лоб, локти, пупок, две впадинки прямо над моей попой, как же без моей попы, лопатки – ни одна частичка моей кожи не осталась без физического подтверждения о том, что она обожаема и любима.
А затем с низким урчанием он лениво шепчет мне в самое ухо.
– Когда я нахожусь внутри тебя, ты можешь вспомнить хоть что-то, случившееся до того, как мы обрели друг друга?
Безоговорочно, я готова честно ответить в то же мгновение.
– Ничего.
Его лицо озаряется, а глаза становятся влажными – затуманенные бриллианты цвета настолько насыщенного шоколада, что можно буквально ощутить, как они тают у тебя во рту – когда он произносит.
– Я тоже, сирена, я тоже.
И с этими словами, не отводя взгляда друг от друга, мы вместе кончаем, захваченные действом, слишком прекрасным даже для слов песни.
Второе удивительное событие – Коннер возвращается домой!
Клянусь, я бы смогла пробежать эти двадцать пять миль быстрее, чем Кэннон проехал на машине. И что же происходит, когда я вижу его? Ну, я показываю приятелю, что такое настоящая блокировка в полную силу. Это подобно тому, как я со своими 112 фунтами сбиваю его, весом в 240 фунтов, с ног, опрокидывая на задницу, а затем душу его слюнявыми поцелуями и заливаю слезами.
Я скучала по нему.
Я люблю его так чертовски сильно.
И я очень завидую его загару.
– Кэннон, помоги! – просит он, смеясь. – Она обезумела из-за меня, забери ее!
– Ох, прошу, ты можешь вытерпеть ее, – подбадривает его Кэннон. – Она скучала по тебе, приятель. Позволь ей проявить свою любовь.
Находясь подо мной, он мгновенно замирает, а его голубые глаза округляются, словно блюдца.
– Кэннон назвал меня «Приятель», – произносит он шепотом – что по шкале громкости от одного до десяти означает семь.
Хм-м, так и есть.
– Тебя это устраивает или нет? – в ответ я действительно шепчу.
Он кивает головой с глуповатой улыбкой на лице.
– Мне это нравится. Он меня любит.
– Да, Коннер, это действительно так.
– Кхм-кхм, – мой отец прочищает горло, прерывая полный любви, но, тем не менее, лишенный благородства спектакль в стиле реслинга, который мы устроили в фойе, и я вскакиваю, в смущении поправляя свою одежду.
Он улыбается, почесывая подбородок.
– Элизабет, не стоит волноваться. Я думаю, это потрясающе, что ты в состоянии поколотить брата. Это дает мне понять, что не стоит беспокоиться о том, сможешь ли ты позаботиться о себе, если ты натолкнешься на, – он задумывается, – уличную драку? Борьбу между бандами? Как сейчас принято говорить?
Очевидно, он что-то принял из-за длительного перелета, и действие еще не закончилось. Борьба между бандами? Может, во время полета показывали Вестсайдскую историю (прим.: Вестсайдская история (англ. West Side story) – культовый американский мюзикл 1957 года, являющийся адаптацией классической пьесы Уильяма Шекспира «Ромео и Джульетта». Действие разворачивается в Нью-Йорке середины 1950-х гг. и повествует о противостоянии двух уличных банд).
– Мистер Блэквелл, – он делает несколько шагов в сторону Кэннона и протягивает руку, – рад снова вас видеть. Вы также возьмете перерыв в творчестве группы?
– Да, сэр, настолько же, насколько и Лиззи. С самого начала она была единственной причиной, по которой я вообще в этом участвовал.
– Приятель и Лиззи? – он вскидывает свои чрезмерно густые брови и принимает, как он считает, устрашающую позу. – Кажется, вы довольно близки с моими детьми.
Кэннон кивает, не попадаясь на удочку. В его поведении нет никаких оборонительных действий.
– Мне бы хотелось так думать. Каждый день работаю над тем, чтобы стать еще ближе. Собственно говоря, возможно, в скором времени вам придется звать меня Кэннон.
– Это его имя, папа.
– Спасибо, сынок, я в курсе, – он широко улыбается Коннеру. – Ну что ж, Бог свидетель, Коннер превосходно разбирается в людях. И что до этого, – кивком головы мой отец указывает на меня. – Если вы расположили ее к себе, то, безусловно, заслужили право, чтобы к вам обращались Кэннон.
– Что скажешь, Лиззи, я расположил тебя к себе? – спрашивает Кэннон, слишком самоуверенный в себе.
– Заткнись, – я закатываю глаза.
– О, да, – Ричард хлопает его по спине, – ты ей нравишься.
Что ж, ладненько, шоу «Семейка Брэдли» длилось всего лишь тридцать минут, поэтому пора ЕХАТЬ.
– Коннер, где все твои вещи? – я спрашиваю.
– В нашей с Воном комнате, – он лучезарно улыбается.
Я нацеливаю всю свою язвительность на Дика – заслуженная, общепринятая форма имени Ричард – и упираюсь руками в бока.
– Ты отдал половину его комнаты кому-то еще? Их тут девять, и он появился здесь первым. Какого черта ...
Моя бешеная тирада резко прерывается… Коннером.
– Я хочу жить вместе с Воном, он веселый. Это прекрасная идея, да, Бетти?
Чувствуя себя перегруженной, я тру виски и зажмуриваю глаза.
– Приятель, – говорю я как можно спокойнее, – пожалуйста, иди и собери свои вещи. Нам пора уезжать.
– Лиззи, может тебе стоит…
– Не лезь не в свое дело, Кэннон! Он не твой брат, не твоя забота! Я. САМА. РАЗБЕРУСЬ.
– Сэр? – он умоляюще смотрит на моего отца, чьи губы подергиваются, когда он вытягивает руку, как бы говоря «конечно же, чувствуй себя как дома», и слегка наклоняется.
– Я захвачу два бокала скотча и буду ждать тебя в кабинете. Третья дверь справа, – указывает он.
А затем вечно лезущий не в свое дело неандерталец поднимает меня, забрасывает на плечо и тащит по коридору дома, где я провела свое детство. Я слышу, как Коннер прыскает со смеху, а потом кричит.
– Я тоже собираюсь играть, сестра! Пока!
