Текст книги "Прекрасный инстинкт (ЛП)"

Автор книги: С. Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

– А где мой папа и Коннер? – спрашивает Лиззи, и шаги Альмы замирают, а лицо вытягивается от изумления.

– Коннер где-то играет с Брайсоном и Воном. А твой от… папа. Дай-ка мне проверить.

– Я здесь, – его голос доносится из-за угла. – Дочка, почему бы тебе и твоему гостю не присоединиться к нам на кухне?

Я бросаю взгляд на сирену, которая сжимает губы, чтобы сдержать усмешку.

– Я гость? – шепчу я.

– Хорошо воспитанный и порядочный гость, – она кивает и шепчет в ответ. – Очень уж в стиле «Унесенных ветром», не правда ли? Он всегда говорит в такой манере. Лига плюща и вырастила, и воспитала. Пойдем, – она тянет меня в сторону кухни, – не бойся. Все знают, эти старомодные ребята не могут даже кусаться, – выдавливает она со смехом.

– Я все слышал, – ее отец широко улыбается, обнажив зубы.

– Вы, должно быть, Лаура. – Моя девочка очень дружелюбно, без малейшего намека на усмешку или сарказм, обращается к привлекательной светловолосой женщине, которая сидит за барной стойкой бледная, словно приведение. Кажется, слухи о том, что моя Лиззи может кусаться, дошли и до нее.

– Так и есть, – она встает, протягивая руку. – Приятно познакомиться с тобой, Элизабет.

– Мне тоже. И, прошу, зовите меня Лиз, если хотите, – ее решительность пошатывается. – Элизабет мне тоже нравится… как угодно.

Спасая ее, я встаю вплотную к ее спине и кладу левую руку на ее плечо в ожидании, пока не почувствую, как она расслабляется от моего прикосновения, а затем протягиваю правую руку через ее другое плечо.

– Здравствуйте, Лаура. Я Кэннон Блэквелл. Рад с вами познакомиться.

– И я тоже очень рада, Кэннон, – она искренне улыбается, кажется, немного расслабившись. – Вы двое и Коннер присоединитесь к нам на обед? У нас есть маникотти (прим.: маникотти – итальянская паста (макароны) в виде трубочек диаметром примерно 2-3 см и длиной около 10 см. В качестве начинки используют шпинат, говядину, колбасу или обычный сыр), чесночный хлеб и салат. Если вы, конечно, не возражаете.

Я не собираюсь отвечать за нас обоих, а Лиззи просто смотрит на своего отца, либо игнорируя Лауру, либо пребывая в каком-то трансе. Я вижу, от кого она это унаследовала – не только пронизывающий взгляд, цвет глаз и подбородок – он так же устрашающе непоколебим, как и моя сирена, даже не шевелится.

– Где Коннер? – первой сдается Лиззи, насмешливо приподняв бровь.

– В своей комнате с остальными мальчиками; марафон по «Майнкрафту», если я не ошибаюсь.

Взвинченная, она кусает губу, рассматривает потолок, возможно, одежду Лауры, а затем снова переводит взгляд на него.

– Все еще есть веранда?

– В последний раз, когда я проверял – была, – посмеивается он.

– Есть пиво?

Он украдкой бросает взгляд на Лауру, которая кивает.

– Да.

– Полагаю, нам понадобится, – размышляет она, – около шести банок. По три каждому. Встретимся там, – говорит она ему, явно не приглашая меня с милой улыбкой, а ее взгляд уж точно не оставляет места для сомнений – она не хочет, чтобы я присоединялся к ним.

А затем она уходит.

– Не могу сказать, что не думал, произойдет ли это когда-нибудь, – он протягивает мне ледяную бутылку пива и садится в садовое кресло, стоящее наискосок от моего. – У тебя есть сигары?

– А ты когда-либо курила сигары? – спрашивает он, очевидно, мои слова не только вызывают у него сомнения, но и забавляют.

– Нет, но момент кажется подходящим для сигар. Не важно, – я плюхаюсь в свое кресло, больше не чувствуя себя де Ниро, как пять секунд назад.

– Вот, держите! – щебечет Лаура, когда появляется, держа в руках две сигары. – Элизабет, если позеленеешь, перегнись через перила, – она расплывается в улыбке, а затем подходит к интеркому и что-то нажимает. – Теперь у вас есть возможность побыть наедине. Поторопитесь! Впрочем, мы поедим без вас.

Она машет рукой, обернувшись через плечо, и закрывает дверь.

– Я не ненавижу ее, – бормочу я с сигарой во рту, наклоняясь к огню зажигалки, которую он протягивает мне.

– Я рад это слышать, – он откидывается назад, закинув ногу на ногу, и выдыхает идеальное колечко дыма. Я просто держу свою сигару в руках как можно дальше от себя. Одного только запаха и привкуса достаточно, чтобы мне стало плохо. – Элизабет… – он трясет головой, забирает ее у меня и тушит. Слава тебе, Господи.

– Я и тебя не ненавижу, – произношу я тихо, всматриваясь вдаль.

– Я чрезвычайно рад это слышать. Что заставило тебя передумать? Если ты, конечно, не против поделиться со мной.

– Мама написала мне письмо. Вот что было в банковской ячейке, – я поворачиваюсь на звук открывшейся двери.

– Держи, любимая, – Кэннон протягивает мне полную тарелку еды, серебряные приборы и салфетку. – Все хорошо?

Я киваю, и он, подмигнув, целует меня в макушку и удаляется. Мне кажется грубым кушать, в то время как это отклонение в планах было моей идеей, но отец рассеянно машет рукой, предлагая мне наслаждаться.

– Ммм, – я стону с набитым ртом. – Это приготовила Лаура?

– Да. Она любит готовить. Раньше владела рестораном, который я часто посещал. Так мы с ней и познакомились, – его взгляд становится отстраненным, думаю, отец вспоминает период первых ухаживаний, когда все только начиналось.

– У нее очень хорошо получается. А что случилось с рестораном? Ты сказал «раньше».

– Ее муж погиб в дорожно-транспортном происшествии, водитель сбил его и скрылся. Ей пришлось продать ресторан, чтобы оплатить счета и содержать своих четверых детей.

– Только один брак? Один папа для всех четверых детишек? – любопытствую я.

– Да, на оба вопроса.

Я не только не ненавижу ее, на самом деле, я отношусь к ней с уважением.

– Хорошие дети?

– Очень. Вону пятнадцать, – он посмеивается, – поэтому иногда он имеет свойство дерзить, но Лаура без раздумий ставит его на место, уверяю тебя. Хоуп – маленькая милая девочка. Лиза сейчас учится в колледже, а Брайсон довольно застенчив. Они все разные, но да, они хорошие дети.

– Ты любишь их? – вдох для себя. Я жду, что он скажет на это, не имея ни малейшего представления, на какой ответ я надеюсь. С одной стороны, было бы приятно услышать, что у него вообще есть способность любить, но с другой…

– Я люблю тебя, Элизабет, – выдох для него. – И Коннера. – С сигарой уже покончено, он наклоняется и опирается предплечьями на колени.– Хочешь поговорить о письме твоей матери?

Я безразлично пожимаю плечами, пытаясь сквозь плотный покров облаков разыскать Луну.

– Ты уже признал свои ошибки, хреновые, но я прощаю тебя. Она признала свои, дерьмовые и непоправимые, но я бы тоже ее простила. Да, я злюсь на нее, но в большей мере, я сочувствую ей, и мне повезло, что я не унаследовала это ощущение безысходности. Она принимала лекарства? Я имею ввиду правильные, от этой депрессии.

Он вздыхает, и даже в сумерках заметно, как он плачет. Пробегая рукой по все еще густым и темным волосам всего лишь с крохотным намеком на седину, он произносит с болью в голосе, словно заново проживает этот момент.

– Все, какие только возможно, экспериментальные, комбинированные и так далее. Ничего не работало. Хотя этого и следовало ожидать, когда ты сначала пропускаешь прием таблеток, а затем чрезмерно злоупотребляешь ими, запивая литрами алкоголя. Это уважительная причина, и тем ни менее я не изменял на протяжении почти двадцати лет, Элизабет, но лучше от этого не стало. Вот почему в этом доме ты никогда не видела бабушки и дедушки по линии матери. Они любили вас, дети, но махнули на нее рукой задолго до того, как это сделал я. Но несмотря ни на что… Посмотри на меня, —повелительно говорит он, и мои глаза поспешно выполняют требование. – Она не намеривалась вредить твоему брату, и единственная вещь, которую она не смогла найти, – коктейль из пилюль, чтобы забыть.

Сейчас я бы не возражала против носового платка. Отец отчаянно нуждается в нем, все его тело содрогается от сокрушительных рыданий. Видеть плачущего мужчину – достаточно ли это шокирующе, помимо того, что вы едва ли созерцали его улыбающимся? Быть свидетелем его полного эмоционального срыва, в непритворности которого я не сомневаюсь, затрагивает часть меня, которая мне не знакома.

– Почему ты сделал это? – я открываю третью бутылку, делая большой, целебный глоток. – Привел подружку на похороны? Кинулся на свой меч и взял всю вину на себя? Позволил мне обращаться с тобой, как с дерьмом, обвинять тебя, копать под тебя в надежде держать твоего сына подальше?

Он отсчитывает каждый пункт, загибая пальцы.

– Таким образом, они осудили меня вместо нее. Большинство людей сделали свои собственные выводы и перешептывались между собой. Я не мог допустить этого. И да, я спал с Шерил, так что это сыграло мне на руку. Я позволил тебе ненавидеть меня, потому что ты была разгневана, и это понятно, и я бы предпочел принять основной удар на себя, чем ты бы попала в тюрьму, влезла в пьяную драку в баре, или того хуже… оказалась в кровати и отчаянии. И Коннер… в действительности ты не смогла бы слишком долго держать его подальше. Он ведь знал правду, стоило лишь приложить усилия. Я просто надеялся, что дело никогда не дойдет до подвержения его гипнозу или лечению, чтобы он вспомнил. Я держал вас обоих в безопасности, как только мог, именно там, где вам обоим было необходимо находиться – рядом друг с другом. Ты так хорошо с ним справляешься, Бетти, и его неисчерпаемое обожание тебя говорит обо всем, что мне необходимо было знать. Иногда я язвил в ответ, и за это я сожалею, но это ранит, – он сдавливает рукой грудь, – знать, что твоя маленькая девочка ненавидит тебя, а ты ничего не можешь сказать. Я лучше кинусь на свой меч, как ты сказала, чем опорочу твою маму, когда она не может защитить себя, или заставлю Коннера снова все это пережить. В конце концов, чтобы мерзкое или ужасное не говорили люди, она подарила мне тебя и твоего брата, и этого у нее никто не отнимет.

Он в буквальном смысле обрушивается на спинку своего кресла, а его плечи заметно сотрясаются от рыданий.

– Это не то, что я хотел для своих детей, – а затем он берет себя в руки, разворачивается на 180 градусов и наклоняется, чтобы чокнуться своей бутылкой пива со мной. – Нам действительно следует начать сначала и стать молодыми или, черт возьми, по крайней мере, получить второй шанс. Твое здоровье!

– Эм, твое здоровье, – бормочу я, потягивая свой напиток, в то время как он проглатывает свой одним махом… после того, как произнес «черт возьми» и назвал меня Бетти. Следовало ли мне прервать его? А вам позволено перебивать своих отцов?

Кажется, у всех нас есть какая-то безуминка, чаще всего скрытая, но иногда, у каждого по-своему, она проявляет себя в полную силу. Быть человеком, каким он себя показал – значит быть слегка безумным. Может быть, даже более сумасшедшим, чем все остальные из нас. Какое же бремя тяжелее: знать и молчать или пребывать в неизвестности?

– БЕТТИ, ИДИ И НАЙДИ МЕНЯ! – окна трясутся, когда в доме кричит приятель, посылая упоительный огонь в мое сердце.

– У него вообще есть другой уровень громкости? – мой папа вздрагивает и потирает виски, в то время как я умираю от смеха.

– Что-то вроде того. Я покажу тебе несколько трюков, – я встаю и раздвигаю французские двери. – На веранде, приятель!

О боже, в кабинете дребезжат стаканы, а люстра раскачивается, когда угроза надвигается все ближе и ближе.

– Мягче, приятель, слышишь меня?

Он выскальзывает из-за угла и останавливается, все его огромное тело дрожит от проявляемой сдержанности.

– Умеренно?

– Хорошо, – хихикаю я и широко раскрываю объятия. – Гм, – я кряхчу. – Это не похоже на умеренно, подлец. – Я нажимаю на кончик его носа. – Где Кэннон?

– Спит на диване. Он не его.

– Сынок, не будь таким грубым. Ему здесь рады, и пусть он отдохнет на диване. Подойди к нам и присядь. Только садись мягко, – он украдкой улыбается мне, начиная понимать, что к чему, и похлопывает по месту рядом с собой. – Коннер, расскажи мне о Кэнноне.

Мой папа насмешливо наблюдает за мной.

– Он любит меня. Хотя Бетти сильнее. Он хорошо поет, играет на гитаре, очень, очень хорошо готовит завтрак. Плохо собирает паззлы. Его рыбка – белая.

Проклятые рыбы. О них вообще когда-нибудь забудут?

– Ты не против, что он всегда рядом?

– Нет. Это очень, очень хорошо.

Это заставляет отца широко улыбнуться мне и показать большой палец. Я и не подозревала, что он знает, как это делается.

– Приятель, иди приведи Кэннона. Мягко разбуди его. И попроси Лауру тоже подойти, пожалуйста. Черт, можешь привести всю банду, если хочешь.

– Ты скоро познакомишься с ними, но они еще малы и поглощены своими детскими заботами, – замечает отец, отвергая мою идею. – Пожалуйста, Коннер, только Кэннон и Лаура.

Спустя несколько минут с недоверчивой улыбкой на лице первой появляется Лаура, держа в руке бокал красного вина, и садится рядом с отцом. Следующий – Коннер, который одним махом выскакивает из кухни и оказывается прямо передо мной.

– Прошу, присядь, – я указываю на кресло. – Важные новости, но только если ты спокоен.

– Успокоился, сестра, – он кивает, почтительно положив руки на колени.

И последний – Кэннон, заспанный и с взъерошенными волосами.

– Прости, сирена, клянусь, я пытался, но та маленькая девочка включила «Звуки музыки» (прим.: «Звуки музыки» (англ. The Sound of Music) – фильм-мюзикл, снятый в 1965 году, повествующий о молодой женщине, намеревающейся стать монахиней, но из-за своего характера направленной из монастыря в дом овдовевшего морского капитана в качестве гувернантки для его семерых детей). Ты его видела? – я киваю с содроганием. – Круто, тогда ты меня понимаешь. Привстань, – произносит он, я выполняю его просьбу, и он садится и тянет меня к себе на колени, быстро осматривая всех присутствующих на веранде. – Все живы, никакой крови. Отлично, – он целует меня в щеку. – Горжусь тобой.

– Итак, сегодня мы собрались здесь, чтобы начать операцию «Лиззи проинформирована и теперь хочет вернуть свою прежнюю жизнь». Папа, я люблю Кэннона больше всего на свете, и мы с ним купили чудесный дом в Ричмонде. Он идеально размещен на расстоянии как раз между тобой и его родителями. И, – я поворачиваюсь в сторону Коннера, – позади него есть отдельный секретный домик, который будет в полном твоем распоряжении. – Гостевой дом, —произношу я одними губами, глядя на отца, и он кивает, смахивая слезы.

– Хорошо, хорошо, – Коннер машет руками как птички в игре «Flappy Birds». – Хорошо, Бетти, хорошо. То есть у меня свой собственный дом?

– Да.

– С дверью и кроватью, и телевизором, и аквариумом, и душем, и газонокосилкой, и рыбками? – он кричит и прыгает вверх-вниз, явно сдерживая нужду сходить в туалет.

– Приятель, иди пописай и возвращайся.

Вжик – и Флэш Кармайкл исчезает.

– Бетти, – папа выражает свое беспокойство.

– Он всего в десяти шагах, и там есть сигнализация. Газовая плита и камин будут отключены, Кэннон будет подстригать лужайку, во дворе есть сенсоры, а окна и двери подключены к ADT Security (прим.: ADT Security – компания, предоставляющая своим клиентам контролируемые системы безопасности в США и Канаде). Что еще? – скрестив руки, я насмешливо вскидываю брови.

Он смотрит на Лауру, и она прямо-таки давится от смеха.

– Она дочь своего отца. Перестань, – говорит она, утешительно похлопав его по ноге.

– И я подумала, что могла бы нанять Альму на полставки, если она не против? Я хорошо заплачу ей, конечно же, на случай, если мы с Кэнноном захотим отправиться в отпуск или сделать перерыв, и, может быть, она будет заходить два будних дня, так у него будет компания, а не только чрезмерно контролирующая сестра?

– Разумеется. Мы с тобой можем поговорить с ней завтра. А группа? Покончено? – спрашивает он с откровенным оптимизмом.

– Да, у меня и так все в порядке. Я отдала автобус Ретту и Джареду. Они рок-звезды, не я. Мне это не нужно.

– А ты, Кэннон? Как долго, по твоему мнению, я буду позволять тебе просто так жить вместе с моей единственной дочерью? – папа поджимает губы, а его взгляд становится холоднее, но не сказать, что ледяным.

– Столько, сколько потребуется, чтобы убедить ее выйти за меня замуж, сэр. Ты готова? – спрашивает он меня, подмигивая мне.

– Еще нет, – шепчу я, покрываясь румянцем.

– Еще немного, сэр, – произносит Кэннон, и мой папа откидывает голову назад и… смеется? Никогда прежде такого не видела, но да, я думаю, это смех. Или припадок. Возможно, удушье, хотя Лаура не выглядит встревоженной.

Он быстро приходит в себя, улыбаясь моему любимому, чью шею я обвиваю рукой и растираю.

– Что-нибудь еще, что мне следует знать?

– Да, сэр, на протяжении двух месяцев я был помолвлен. Всего два месяца назад. Она перевязала маточные трубы, солгала и вышвырнула меня на обочине дороги. Я никогда не оглядывался назад и не жалел об этом. Я не оставался с ней лишь потому, что ее отец был влиятелен, моим боссом, и я не имел ничего лучше. Не хочу отзываться о ней плохо, поэтому просто не стану ничего говорить.

– Зато я скажу, – вставляю я. – Она манипулирующая сука. Она поцарапала ключом его машину и угрожала натравить на меня своего папашу. Она посылала ему истории из интернета о нас и называла меня мужеподобной несколько раз. Я ненавижу ее и обожаю его, и точка, – вздернув подбородок, я бросаю вызов любым аргументам и дальнейшим расспросам.

– Ты работаешь? – спрашивает Ричард.

– Пока нет. Ее отец приложил к этому руку. Но собираюсь, так как теперь я знаю, где буду жить. У меня есть диплом Института Индианы. Я справлюсь.

– Я мог бы…

Кэннон поднимает руку, прерывая его.

– Не хочу вас задеть, сэр, и я ценю это, но на этот раз я бы хотел все сделать самостоятельно.

– Очень хорошо, – кивает отец, довольный и впечатленный, Лаура также качает головой, почтительно соглашаясь. – Итак, когда вы въезжаете в этот дом?

– Через два дня. Ну, тогда он станет нашим. У нас нет абсолютно ничего, что нужно перевозить, – отвечает Кэннон, и мы оба смеемся.

– И где вы остановились до тех пор?

– В «Четырех сезонах», – отвечает Кэннон.

– Немыслимо. Вы останетесь здесь. Дорогая, не могла бы ты попросить Альму приготовить гостевую комнату?

– Конечно, – Лаура незамедлительно встает, только чтобы оказаться под ногами Коннера.

– Прости, мама Лаура, прости. Сестра! Я готов!

– Кон, дом будет подготовлен через несколько дней. Мы все поживем здесь до этого момента. Но завтра я возьму тебя с собой, чтобы подобрать вещи для твоего домика, хорошо?

Он теряет дар речи. Нет, серьезно. Потрясенный, он лихорадочно переводит взгляд то на нашего отца, то на меня.

– Ты больше не ненавидишь папу?

– Нет, Коннер, – я бросаю мимолетную улыбку в сторону отца. – Больше нет.

– И у меня собственный дом?

– Да, – хихикаю я. Больше всего мне нравится наблюдать чистейшее ликование, которое он излучает.

Но затем он дает мне повод полюбить кое-что новое. Коннер поднимает лицо к небу, сложив руки вместе перед собой, и по-настоящему шепчет.

– Спасибо вам, ребята. Я говорю о вас, мама и Бог.

Мужчины и женщины, в возрасте и молодые, обычно стойкие или нет… здесь, на этой веранде, прослезился каждый.

Следующие два дня, пока мы ожидали момента вступления во владение нашим домом – нашим домом! – были периодом, который я сейчас называю «дни возвращения домой». Безусловно, это именно то, что мы все будем делать, но, в большей степени, это то, что я сделала сама. Я вернулась домой.

Моя мама, после смерти, дала мне свободу, чтобы я могла любить, прощать, улыбаться, смеяться и жить счастливо. Насколько это вообще возможно уложить в один день. С Коннером и Кэнноном рядом со мной. Это полнейшее счастье.

Агент по недвижимости любезно согласилась позволить нам быстро сделать несколько снимков, чтобы мы могли начать планировать будущую обстановку. Это было захватывающе, как в «Одиннадцати друзьях Оушена», словно мы только что провели виртуозное преступление – вошли, сделали фото, вышли. Коннер хотел пробраться через потолок и вопил на весь грузовик для большей убедительности, но мне этот план показался не очень удачным.

Теперь мы находимся в Mears Home Makeovers & More, и Коннер уже заполнил четыре тележки. Только для одной комнаты. Я не думаю, что он имеет верное представление о размерах вышеупомянутой спальни.

– И для чего тебе эта древесина? – спрашиваю я, озадаченная лежащими в третьей тележке досками.

– Для крепости, – отвечает он и потрясенно смотрит на меня, растерявшись от того, что я такая бестолковая.

– Приятель, ты не можешь построить крепость в своей комнате. Прости.

Он закатывает глаза и машет руками, очевидно не в состоянии разбираться со мной, и начинает уходить.

– Кэннон, займись сестрой, я сдаюсь!

Я оборачиваюсь и обнаруживаю, что мой мужчина покраснел и задыхается от смеха.

– Ну-ка, просвети меня, Йода, – я теряю самообладание.

– Не принимай всерьез, – он пытается сдержаться и не фыркать от смеха. – Серьезно, нисколько. Но если честно, то Коннер – самый крутой человек. На. Всей. Планете, – я хмурюсь, притворяясь обиженной. – Кроме тебя, сирена, кроме тебя.

– Значит, ты считаешь, что это круто – строить крепость в его комнате? Из самого настоящего дерева, Кэннон. А что случилось с крепостями из одеял?

– На заднем дворе, детка, – подмигивает он. – Крепость будет на заднем дворе.

Ох. Что ж, все это обретает смысл, если правильно объяснить.

– Куда он делся? – я лихорадочно осматриваю магазин. – Что еще ему может понадобиться? – я обвожу руками четыре тележки.

Кэннон сует два пальца в рот и свистит (ведь мы же не на публике или что-то в этом роде), и откуда-то доносится крик Коннера.

– Ряд с краской!

Мы же не на публике.

– Если мы закончили, забери его. Встретимся на кассе, – опустив голову, я иду к кассам другой дорогой.

В этот вечер мы с Лаурой, настояв на том, что Альме стоит посвятить немного времени себе, вместе готовим ужин. Я ничего не могу поделать с надоедливым чертенком на моем плече, убеждающим, что я чересчур тороплюсь, что проявляю интерес слишком рано, но это такое приятное чувство – иметь семью. Ну, или, по крайней мере, ощущать семейную атмосферу. И, может быть, если я начну искать что-то хорошее, то обязательно найду.

Около семи вечера все восемь из нас садятся за стол. Это первый раз, когда я провожу время с тремя детьми Лауры, находящимися дома одновременно, и незамедлительно делаю о них выводы.

Хоуп – просто сокровище. Одиннадцать лет, с белокурыми волосами, серо-зелеными глазами, носиком, усыпанным веснушками, и с писклявым голоском. Я думаю, что, может быть, она так же мной очарована, раз уж потребовала стул рядом с моим и держала свою пухленькую маленькую ручку на моей руке на протяжении почти всей трапезы.

Брайсон. Тринадцатилетний мальчишка, поэтому здесь особо нечего рассказывать. Он довольно привлекательный молодой человек, очень тихий и до крайности культурный, когда о чем-то говорит. Но, на самом деле, пока что это все, что я о нем знаю.

Вон? Те дни, когда он делил комнату с Коннером, приезжающим в гости, закончены. Этот ребенок наполнен ЯРОСТЬЮ. Как ярость хищных животных, нахлынувшая в предвкушении убийств. Не то, чтобы я видела, как он топит котят, пока что не видела, но он нуждается в серьезной помощи. Незамедлительно. Ему только пятнадцать, но я видела фотографии преступников, которые пугали меня гораздо меньше, чем злой взгляд, с которым ходит этот ребенок.

– Вон, милый, почему ты не ешь? – спрашивает его мама.

– Я не буду есть дерьмо, которое она приготовила! – он указывает на меня вилкой, и я уверена, что в своих мыслях на ее месте он представляет оружие.

– Во…

Взглядом я прошу отца позволить мне разобраться с этим самой.

– И почему же, Вон? Не знаю ничего такого, что я могла бы сделать тебе.

– Ты обращаешься со всеми, как с дерьмом, и заявляешься сюда снова, как ни в чем не бывало? Да пошла ты!

Я сдерживаю Кэннона, в то время как папа держит Коннера, а Лаура и Хоуп начинают плакать.

– Вон, – спокойно произношу я, положив вилку и вытерев рот. – Какое мое полное имя? – Он вызывающе пожимает плечами. – Я приму этот захватывающий жест в качестве ответа, что ты не знаешь. – Когда мой день рождения? Мой любимый цвет? Самый любимый предмет в школе?

– Не знаю. Мне плевать, – бормочет он.

– Так будет ли справедливо сказать, что ты ничего обо мне не знаешь?

Ноль реакции.

– Ты разгневан, и, если кто в этом мире и понимает подростковый гнев, так это я. Но что я не понимаю, так это почему своей целью ты выбрал меня. Ты провел в этом доме всего минуту, короткий промежуток времени, по сравнению со мной. Ты здесь гость, не я. Я так же потеряла родителя, поэтому, если собираешься проводить вечеринку жалости, то, по крайней мере, тебе следует пригласить меня. И раз уж ты черпаешь энергию из бранных слов, – я смотрю на Хоуп и прошу ее прикрыть уши, прежде чем снова обращаюсь к Вону, – возьми, нахрен, себя в руки. Ты нихера не знаешь о моей жизни, или почему раньше меня тут не было, и почему сейчас я здесь, в своем доме. Еще раз посмеешь заговорить со мной в таком тоне, и единственное, что ты будешь есть на ужин, это твои зубы, которые я запихну тебе в глотку. Ты понял меня, злой мальчик?

– Я люблю тебя, – Кэннон лучезарно улыбается. – И после этого получу кусочек, – он рычит и наклоняется, чтобы сначала прикусить, а затем поцеловать мой подбородок.

– А я, – отец кладет свою руку на мое плечо и широко улыбается, – так чертовски сильно горжусь тобой. Есть шанс, что ты пожелаешь заняться написанием предвыборных речей?

– Ни единого, – я посмеиваюсь, качая головой.

– Я больше не твой друг, Вон. Ты очень злой, очень, очень злой, – осуждающе произносит Коннер, расстраиваясь все сильнее, пока Лаура не обнимает его за плечи и не прижимает к себе.

– Отправляйся в свою комнату, Вон. Собери всю свою электронику в кучу, и я приду забрать ее, когда семья закончит есть. Пока ты ждешь, я хочу, чтобы ты написал обо всем, что тебя по-настоящему злит, и позже мы это обсудим. Ты свободен, – Лаура заканчивает с ним и поворачивается ко мне лицом, ее глаза все еще остаются влажными от слез. – Я очень сожалею о произошедшем, но спасибо. – Она смеется, похлопав Хоуп по плечу. – Ты уже можешь открыть ушки, милая.

– Прости за ругательства в его адрес, Лаура, но в данный момент именно такой язык дает ему сил. Мне пришлось лишить его этой силы.

– Понимаю, – кивает она.

Брайсон ждет, пока я, желая из любопытства посмотреть на его реакцию, не переведу взгляд в его сторону, и посылает мне воздушный поцелуй и подмигивает! А всегда такой тихий и спокойный. Говорю вам – берегитесь, дамочки.

Может, я перегибаю палку, но сейчас за этим столом я смотрю на множество благодарных лиц. Догадываюсь что они все уже достаточно насмотрелись на дерьмо Вона и были счастливы увидеть, как с него сбили спесь.

– Возьму на себя смелость предложить, что раз уж моя девушка готовила, то вы наслаждаетесь уборкой, а ее я украду, – Кэннон подмигивает мне. – У меня для нее сюрприз.

– Конечно. Лаура, любимая, а мой сюрприз для тебя заключается в том, что я займусь посудой. Сейчас вроде бы начнется твой сериал о домохозяйках из сумасшедшего города? – мой отец поддразнивает ее, поднимаясь, чтобы сложить тарелки друг на друга.

– Пойдем, сирена, – Кэннон торопливо встает и стаскивает меня со стула. – Вернемся позже, Кон.

Готовая без колебаний последовать за ним куда угодно, я как угорелая несусь позади него к его машине, которая напоминает мне, что, вероятно, следует когда-нибудь вернуть себе свою.

– Куда мы едем? – спрашиваю я, как только мы садимся.

– Увидишь, – он бросает мне застенчивую улыбку, а его ответ звучит хрипло и таинственно.

Я включаю музыку, устраиваясь удобней для предстоящей поездки и сюрприза, и тихо подпеваю одной из моих любимых песен группы Bon Iver «Flume». Кэннон тянется ко мне и соединяет наши руки, а затем поет вместе со мной. Четыре песни из феноменального альбома спустя мы въезжаем на подъездную дорожку нашего, по состоянию на завтрашний полдень, нового дома.

– Детка, он еще не наш. Мы не можем находиться здесь.

– Немного веры, любимая, да?

Он обходит машину кругом и открывает мою дверь. Проскользнув руками под мои колени за спину, Кэннон вытаскивает меня и пинком закрывает дверь машины.

– В течение следующих пятнадцати часов это незаконное проникновение, – я тихо шиплю в ночи, даже несмотря на то, что самые ближайшие соседи, по меньшей мере, в паре миль отсюда, за минусом, возможно, семьи полевых мышек или, может быть, сообщества милых сверчков.

– Откроешь этот маленький все отвергающий ротик снова, и ты точно узнаешь, чем именно я его заполню, – он заходит в дальний угол дома, опускает меня вниз и открывает маленькое, расположенное очень высоко над землей окно гостевой ванной комнаты.

– Чт... Как? – пребывая в шоке, я издаю такие звуки, что расслышать их могут только дельфины.

– Пролезь в него, закрой и снова запри, затем иди и впусти меня через входную дверь, – он наклоняется и подставляет мне сцепленные вместе ладони, образуя ступеньку.

Чем дольше я стою здесь, пребывая в ступоре, или спорю с ним, тем больше возрастает риск ареста, поэтому я ставлю ногу на его руки и помогаю себе подняться, сожалея о своей любви к шоколаду, так как я еле протискиваюсь в окно. К счастью, все окна без занавесок и жалюзи, и благодаря яркому лунному свету, характерному для загородной местности, мне удается запереть окно и добраться до входной двери.

Он уже вовсю стучит, когда я оказываюсь здесь, и я не могу удержаться от смеха над своим ловким возлюбленным.

– Кто там? – воркую я.

– Мастер по ремонту бытовой техники. Слышал, вы нуждаетесь в обслуживании.

– Это так?

Я открываю дверь с игривой улыбкой, которая тут же увядает, как только я замечаю его руки, перегруженные одеялом, подушками и это, наверное, свечи?

– Кэннон Пауэлл Блэквелл, – я избавляю его от некоторой ноши. – Что? Когда?

Он посмеивается и закрывает дверь. Щелчок замка – эротический звук, эхом проносящийся по пустому дому.

– Погрузил вещи в багажник. Перед этим открыл окно, когда агент впустила нас, – он постукивает по своему виску. – Расцелуй мой мозг. Ты же знаешь, что любишь его.

Я встаю на носочки, чтобы чмокнуть в гениальный висок.

– Дай угадаю. Пребывание у моего отца сказывается на твоем либидо?

– Вовсе нет.

Он расправляет одеяло и кладет его на половину комнаты, которая в скором времени станет нашей гостиной. Затем он разбрасывает подушки и отходит, чтобы зажечь свечи, помещая их на облицовку камина. Комната наполняется переливистым светом, и мое сердцебиение ускоряется.

– Я хочу, чтобы переезд был для Коннера особенным, но я также хочу одно особенное первое мгновение в нашем доме вместе с тобой, – он сбрасывает обувь, жадно разглядывая меня в свете горящих свечей. – У нас может быть несколько домов, но этот всегда будет первым воспоминанием. Ты согласна? – он самодовольно улыбается, заводит руку за шею и стягивает свою рубашку через голову.