Текст книги "Прекрасный инстинкт (ЛП)"

Автор книги: С. Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

– Ты даже не знаешь меня, – бормочу я, опустив взгляд.

– Я знаю твое сердце и твой нрав. Я знаю, что во все, чтобы ты не делала, ты погружаешься с головой, особенно, если это касается любви к кому-нибудь. Я знаю, ты желаешь, чтобы тобой дорожили и заботились, но никогда не попросишь об этом. И я отчаянно хочу узнать остальное.

– Мне не нравится имя Элизабет, потому что так меня зовет отец, а я его ненавижу. Я не хочу, чтобы он находился рядом с Коннером, но по закону, я не могу помешать этому.

Это желание появилась из ниоткуда, но я открылась Кэннону гораздо больше, чем за два года терапии.

– Ты маленькая драгоценная штучка.

Он зарывается лицом в мои волосы, ритмично и медленно вдыхая.

– А теперь, сделай большой глубокий вдох, вдох для меня, – мы делаем синхронный вдох, – и выдох для себя. – Он оборачивает руки вокруг моей талии, не слишком сильно, но это говорит о том, что он меня понял. – Почему ты ненавидишь своего отца? – спрашивает он так спокойно и просто, будто интересуется, какую пиццу я хочу заказать.

Удивительно, но это успокаивает меня и побуждает произнести ответ так же легко.

– Он стандартный нарцисс. Классический случай социопатии.

Я ощущаю и слышу, как он резко всасывает воздух; ага, довольно серьезное обвинение. Но как это ни печально, это правда. Он видит, насколько такая драгоценность, какой он меня считает, наполнена ненавистью.

– И почему ты так считаешь?

Наконец я встречаюсь с ним взглядом впервые за наше так называемое свидание.

– А ты уверен, что это твоя мама – психотерапевт?

– Несомненно, – он наклоняет голову и целует меня в кончик носа, прежде чем я успеваю понять, что произошло. – Теперь продолжай, чаровница. Я не клюну на удочку в этот раз.

– Мне нравится «сирена», а лучше «Лиззи». Чаровница звучит, как зло.

– Возьму на заметку, – подмигивает он. – Хотя ты накладываешь чертовски мощное заклинание.

Я верчусь у него на коленях, чтобы устроиться удобнее, и он тихо стонет.

– Ох, прости, – бормочу я. – Я сделала тебе больно?

Я начинаю слезать с него, но он в одно мгновение снова хватает меня обеими руками.

– Ты не сделала мне больно. Но ты должна перестать извиваться, – уверяет он меня, хотя его заявление звучит довольно напряженно.

– Почему бы мне просто не переместиться? Я не…

– Лиззи, пожалуйста, сиди смирно, – он закрывает глаза, запрокидывая голову к небу, и тяжело выдыхает через раздувшиеся ноздри. – Хорошо, – он тут же возвращается, – продолжай.

Я уже готова спросить, какого черта это было, когда он перемещает нас ближе друг к другу и… ох! Я взволнованно краснею и вскидываю голову, закусив нижнюю губу. Он твердеет под моей попой. Это эротично, но сбивает с толку.

– Я чувствую это, – стону я, не в состоянии остановить себя.

Он смеется, его тело сотрясается, от чего его внушительная эрекция упирается в меня еще сильнее.

– Уверен, что так и есть. Так же, как я болезненно ощущаю, как ты прямо сейчас ерзаешь по нему своей маленькой горячей задницей.

Я поднимаю на него взгляд со своей самой кокетливой улыбкой.

– Прости, я не буду шевелиться.

– Отлично. Я наконец-то разговорил тебя, поэтому, пожалуйста, не останавливайся на этой части, – он скользит пальцем под мой подбородок с требованием посмотреть на него. – А теперь расскажи мне больше и без поддразнивания моего члена своей попкой, червячок.

Как только я прекращаю фыркать, посчитав его последнее заявление чертовски забавным, я решаю рискнуть и подпустить его на несколько шагов ближе. Хуже ведь не будет? Вообще, это может помочь. Чем больше я разговариваю с Кэнноном, тем более цельной я себя ощущаю.

О, Боже мой! Я – тупица.

Но я тупица, которая заставляет его член твердеть! 

– Моя мама была из богатой семьи, очень богатой. Когда она вышла замуж за Люцифера, он повысил свой социальный статус и строил карьеру, в то время как она занималась домом. Он участвовал в выборах и, в сущности, стал королем Саттона, и мы все должны были поддерживать его, как идеальная семья с рекламных щитов, или терпеть его гнев. В конечном счете, мы в буквальном смысле стали оцепеневшими, игнорирующими его жестокость, постоянное отсутствие и проступки. Коннер и я были заняты спортом, музыкой и школой, пока моя мама занималась самолечением и пила запоем.

Он снова кладет мою голову на свое плечо – думаю, ему это нравится – поглаживая рукой мои волосы. Никто из нас не сознает, что слезы начинают пропитывать его футболку. Я утыкаюсь лицом в его шею, вдыхая восхитительный аромат мыла, мускуса и Кэннона, окруженная ощущением безопасности, текущим по моим венам.

– Одним летом я уехала в лагерь на две недели. Я была так взволнованна, что выберусь из этого дома, буду в окружении счастливых, полноценно функционирующих людей. Коннер отдалялся все больше и больше, а мама походила на зомби, – я задыхаюсь от рыданий, – я не думала, что кто-то скучал бы по мне, нуждался бы во мне. Я просто хотела быть свободной. Но мне не следовало уезжать! Они нуждались во мне, а я оставила их!

Мои причитания казались бессвязными даже для моих собственных ушей – визгливая, слезливая путаница – годы стыда и сожалений, вырывающиеся из меня потоком вины и страданий.

Он сделал это. Проломил плотину. Достаточно всего лишь пробить брешь, чтобы все пошло трещинами и разрушило стену, которую я выстроила. Одним махом все рушится, лавина стремится вперед, неистовая и непредотвратимая. Мне не хватает воздуха, легкие протестующе горят, а перед глазами появляются пятна. Я буквально могу ощутить, как кровяные сосуды сжимаются в моей голове. В конце концов, я полностью ломаюсь, бормоча и выводя фигуры в воздухе всю оставшуюся жизнь, сокрушенная, и это уже непоправимо. Я сдаюсь, позволяя своей голове повиснуть.

«Ты моя маленькая сестренка, я никогда не позволю ему поднять руку на тебя или 

маму. Он не жестокий, просто задница. Теперь прекрати плакать. Я понял тебя.» 

«Я всегда буду заботиться о своих детях, Бетти. Не важно, что произойдет, я с 

тобой.» 

«Элизабет, нам нужно, чтобы ты упаковала свои вещи, милая. Тебе необходимо 

вернуться домой, водитель уже в пути.»

«Что случилось? Что-то не так с Коннером?» 

«Элизабет, постарайся успокоиться, твоя истерика никому не поможет. Иди в дом с Альмой, позаботься о своей матери. Я справлюсь с Коннером. «

– Лиззи! Сирена, черт подери, вернись ко мне, дорогая. Бл*ть! Лиззи!

Его сумасшедшие крики всего на долю секунды просачиваются в мой мозг, прежде чем жгучая боль обжигает мою щеку. Я пытаюсь закричать, чтобы открыть глаза, но все

ощущается таким отяжелевшим, будто я поймана в ловушку своих снов, в которых чем

быстрее я бегу, тем дальше отдаляется моя цель.

«Что случилось с моим братом?»

«Элизабет, перестань кричать на свою мать, она ничего не знает. Нужно ли мне 

вызвать доктора, чтобы дать тебе лекарство?» 

– Коннер! – думаю, что слышу саму себя, пытаюсь поднять руку и потереть свою пульсирующую щеку. Если ты можешь чувствовать боль, значит, ты не мертв. Это единственная сознательная мысль, которая задерживается в моей голове. – Коннер! – на этот раз я кричу громче.

– Лиззи, открой глаза, дорогая. Дай мне увидеть тебя, ну давай же, милая. Это Кэннон. Я здесь. Посмотри на меня, пожалуйста.

Его голос срывается, такой напуганный и наполненный страданием, что у меня щемит в груди, и я открываю глаза ради него.

– О, слава Богу! – шумно выдыхает он, его щеки влажные, когда он наклоняется и осыпает мое лицо нежными поцелуями. – Я никогда за всю свою жизнь не был так напуган. Прости меня, ангел, тебе никогда не придется рассказывать мне хоть что-нибудь снова. Все это неважно, просто никогда больше не оставляй меня как сейчас. Пожалуйста, останься со мной.

Я не уверена, это я дрожу или дрожь от его тела передается нам обоим, но я вынуждена морально утешить его.

– Кэннон, – я опираюсь рукой о его ногу и поднимаюсь, в голове все расплывается, тело вялое, но я заставляю себя обернуть руки вокруг него. – Я в порядке. Ш-ш-ш, я здесь, и со мной все хорошо. Что случилось? Я потеряла сознание?

Теперь он смеется, сотрясаясь всем телом, больше от ощущения облегчения, чем из-за веселья. Его голова поднимается, когда он осторожно проводит по своим влажным щекам.

– Да, ты просто отключилась. Я не мог привести тебя в чувства. Я никогда больше не заставлю тебя вновь переживать свое прошлое, клянусь. Пожалуйста, прости меня.

 Он обхватывает ладонями мое лицо. От серьезности в его глазах по моей спине пробегает холодная дрожь.

– Я дал тебе пощечину, – он резко вздыхает, опуская наполненные стыдом глаза. – Я ударил тебя. Я не знал, что еще делать! Я должен был как-то вытащить тебя из этого состояния, поэтому я… я ударил тебя по твоему прекрасному, милому лицу. Я хочу отрезать свою долбанную руку.

Теперь он безутешен. Он прижимается ко мне, уткнувшись лицом в мою шею, и слезы капают на мою кожу.

– Боже, Лиззи, мне так жаль.

– Кэннон, все в порядке. Ты это сделал, чтобы помочь мне, я все понимаю. Эй, – я шепчу, слегка подталкивая его локтем. – Что ты обычно говоришь мне? Сделай глубокий вдох, а затем посмотри на меня.

Когда он, наконец, прислушивается ко мне, я делаю собственный вдох, долгий и наполненный беспокойством.

– Пожалуйста, не позволяй мне разрушать тебя, —произношу я, удерживая на нем пристальный взгляд. – Пожалуйста. Ты потрясающий, а моя дефективность только будет проникать в тебя и заражать. Я безнадежна, Кэннон, слишком сильный нанесен вред. Не позволяй мне погасить твой свет. Лишить тебя сияния будет моим самым тяжким грехом. И я не знаю, – мой голос надламывается, – я не знаю, смогу ли я держаться подальше, поэтому ты должен быть тем, кто остановит это. Пожалуйста.

Без предупреждения, его губы жадно обрушиваются на мои, лишая и дыхания, и здравомыслия. Он неистов, выплескивает все беспокойство и страх в этом поцелуе, очевидное послание о его потребности, желании, вожделении и растерянности. И я наслаждаюсь этим, позволяя ему брать столько, сколько необходимо, получая удовольствие в награду. Он на вкус как страсть и сила, его язык кружится вокруг моего, задавая темп и разжигая каждый дюйм моего существа. Все остальные поцелуи в моей жизни вместе взятые, не имели и крупицы такой интенсивности, заставляющей меня желать закричать и заплакать одновременно, вызывающие мурашки по коже от моего агрессора и стремление раствориться в нем.

Я хныкаю, когда он выпускает меня, отстраняясь, и оценивающе смотрит остекленевшим взглядом.

– Мне так жаль, красавица. Я никогда не обижу тебя и не ударю в гневе, но я испробовал все возможное. Скажи, что ты правда простила меня, пожалуйста, – умоляет он, его голос настолько пронизывающий, что это пугает меня.

– Я прощаю тебя, – я неуверенно пробую на вкус его губы, мягкие и просящие. – Ты спас меня. Я это понимаю, поверь мне. А теперь заткнись и укради мое дыхание.

– Ах, Лиззи, – он наклоняется, прислоняясь своим лбом к моему, обеими руками накрывает и вытирает мои щеки. – Если бы ты была еще чуточку слаще, я бы умер от сахарной комы. Мне плевать, прошло две недели или два десятилетия, я обожаю тебя. Я хочу тебя. Я хочу нас.

– Серьезно? Как парень и девушка?

Да, я-то уж точно красноречива и сведуща в таких вещах, совсем как двенадцатилетняя девочка.

– Ничего, неважно, – я прячу покрасневшее лицо в ладонях. – Я не это имела в виду. Игнорируй меня, пожалуйста. Конечно, ты говоришь не об этом, ты был недавно помолвлен, я знаю.

Я когда-нибудь прекращу болтать? Проклятье, словно тараторка!

– Милая, один вдох для меня, – он поглаживает мою спину, слышно, как он делает

глубокий вдох вместе со мной, – и выдох для себя.

Он ждет.

– Лучше?

Я киваю, все еще пряча лицо, пока он мягко не разводит мои руки в стороны.

– Давай подниматься, нам нужно возвращаться.

Он встает первым, а затем помогает мне. В моем теле появляется чувство тяжести и истощения, и я немного покачиваюсь. Он тут же подхватывает меня на руки, укрывая в безопасности своей надежной груди.

– Кэннон, я могу идти.

– Вероятно, но я хочу держать тебя. У тебя был тяжелый день. Хотя я так чертовски сильно горжусь тобой за то, что попыталась открыться мне. Ты представить себе не можешь, как много твое доверие значит для меня, Лиззи. Поэтому ты продолжаешь идти маленькими шажками, а я понесу тебя, широко шагая.

– Расскажи мне о Ванде, – вырывается у меня, прежде чем я бы струсила и передумала.

– А что на счет на нее?

Ага, наконец-то он соглашается – все эти старушечьи имена одинаковы!

– Ты любил ее? Любишь ли ты ее сейчас?

Он выпускает многоречивый вздох, возможно, из-за напряжения от того, что несет меня, или, может, размышляя над ответом.

– Я любил ее огонь и решительность. Во времена учебы в колледже я знал лишь одно: ничто не удержит ее от достижения поставленных целей. Она была умной и бойкой, и мотивирующей, а пребывание рядом с ней давало ощущение взволнованности и

изысканности. Она управляла женским студенческим обществом, организовывала различные акции по сбору средств и благотворительные мероприятия. Я всегда думал, что у нее было самоотверженное сердце. Поэтому да, поначалу было много вещей, которые я любил в ней.

– И? – пищу я, боясь ответа. Я знаю, они строили отношения, но после сегодняшнего дня я не хочу думать о ком-то еще рядом с ним. Он поднимает меня выше, и я ощущаю себя, будто могу летать. Он заставляет меня надеяться на возможность, что однажды я буду счастливой, нормальной и достойной его.

– А затем она изменилась. Ничего не было естественным, легким или определенным. Все, что она делала или говорила, имело скрытые мотивы; средство, чтобы приблизиться к чопорному загородному клубу и статусу трофейной жены, за который она бы убила. Я не был ее партнером, а был всего лишь дополнением. Она выбирала, что мне одеть, где работать, где учиться, с кем общаться. Я стал чем-то вроде безмозглой марионетки, который делал все, чтобы она ни сказала, и поэтому мне не приходилось слушать ее пронизывающий визг и отвечать перед ее папочкой на работе.

Он говорит о другой женщине, но я тону в ритме его сердца под моим ухом и мелодичной каденции его голоса. И его сила – он несет меня, ничуть не запыхавшись, как будто я невесомая, сейчас его хватка такая же крепкая, как и с первых шагов.

– Ты засыпаешь на мне? – посмеивается он.

– Нет, просто слушаю. Это все?

– Ну, ты знаешь, что было последней каплей – ситуация с маточными трубами. Она бы даже слушать не стала мое мнение, никакого уважения к моим чувствам. И она даже не

сказала мне – я случайно услышал, как она рассказывала об этом своей матери, которая также не видит в этом ничего плохого. Рути – неплохая девушка, она будет прекрасной женой для политика, но она не для меня. В этом нет ничьей вины, просто этому не суждено быть. Конец.

Он делает еще несколько шагов в молчаливом размышлении, и к тому времени, как потрясающая улыбка снова озаряет его лицо, голос возвращается к «моему голосу», когда его регистр становится глубже, и слова льются словно шелк.

– А теперь на счет сегодняшнего вечера. Я думаю, нам следует отменить наше свидание и выступление, чтобы ты отдохнула. Ты так напугала меня, я думаю, что тебе необходимо расслабиться. Мы можем сказать остальным, что ты заболела, если хочешь.

Вообще-то, отдохнуть сегодня звучит превосходно, но я не знаю, смогу ли я так поступить по отношению к ребятам.

– Если только Брюс сможет перенести дату выступления на завтра или воскресенье, тогда хорошо, – уступаю я. – Ребята нуждаются в деньгах и появлении на публике. Или сделайте это без меня. В любом случае вы трое поете лучше, чем я.

– Я не нуждаюсь ни в деньгах, ни в публичных выступлениях, поэтому если ты не

участвуешь, то и для меня в этом нет никакой привлекательности. Я буду заботиться о тебе. Я вижу автобус впереди, поэтому тебе лучше решить.

– А что ты думаешь? Отправить их или никакого выступления?

Он встает как вкопанный, опуская на меня взгляд.

– Ты спрашиваешь меня, что я думаю?

Я должна взглянуть на него, несмотря на смущение.

– Да?

Его лицо снова расплывается в красивой улыбке, есть что-то нежное в глубине его глаз.

– Я думаю, если они хотят провести сейшн иного рода с использованием ударных и

гитары, то позволь им. Если нет, то постарайся перенести. На крайний случай, – он

подмигивает. – Пошло оно все.

– Ты объяснишь им все это? Скажи, что я заболела. Я хочу отправиться прямиком в горячий душ. Тем более что последует миллион вопросов. У меня просто не хватит на это смелости.

– Я понял тебя.

Он наклоняет голову и целует мой лоб, затем нос, оба глаза и напоследок мои губы, где он задерживается немного дольше.

– Полностью очарован, Маленькая Мисс Не Чародейка.

Он снова продолжает идти, поэтому я пользуюсь этим, все еще нуждаясь выяснить все до конца.

– Ты уверен, что ты не…

– Лиззи Сирена Кармайкл, если ты скажешь о попытке забыться, то я брошу тебя на твою задницу, затем переверну и отшлепаю. Нет, черт побери, я не стараюсь забыться, и что это вообще за чертово слово? И ты хочешь знать, почему я абсолютно уверен, что это не так, все грязные подробности? Отлично! Мы с ней я не занимались любовью почти пять месяцев. Черт, мы перестали использовать язык при поцелуе даже еще раньше этого. В лучшем случае, я бы получил небрежный поцелуй с последующими нравоучениями, и то может раза два в неделю. О! На последнем банкете, который ее родители организовали для бла-бла-бла в поддержку бла-бла, тотальное сборище, к которому и она присоединилась, я выпил бутылку цитрата для того, чтобы не быть слишком больным, чтобы там присутствовать! Я спал на диване, потому что она сказала, что мой храп мешает ей заснуть. И я почти уверен, что она отравила мою кошку, потому что она линяла! – Он тяжело дышит, сморщив лоб. Я знаю, он отчаянно желает потереть его, и он сделал бы это, если бы обе его руки не были заняты. – Снова и в последний раз, насчет забыться – я бы не гонялся за одним и тем же мячом. Нет уж, спасибо.

– Тогда почему ты остался? – спрашиваю я, испытывая искушение засмеяться над его словесной диареей, но вижу, каким красным стало его лицо, и, передумав, решаю этого не делать.

– Потому что я и моя единственная еще не нашли друг друга, и до той поры у меня не было ничего лучше. Я знаю, что это выглядит как трусость, но, если честно, я был слишком отстраненным, чтобы осознать, что я жалок. Просто выполнял свои обязанности.

Это напоминает мне мою маму, только в меньшем масштабе, и я поднимаю руку, чтобы сочувствующе прикоснуться к его лицу.

– Неэмоциональный – самое последнее слово, которое я бы использовала по отношению к тебе.

– Теперь это самое последнее, что я ощущаю. Это было как: зачем раскачивать лодку, когда Катарина не ждет меня в воде?

– Артуро, – шепчу я.

Я люблю этот фильм. Мы так похожи!

– Да, совершенно верно, – бормочет он, довольно улыбнувшись от того, что еще что-то родственное проявилось между нами. – Я не лгал. Мы говорили «я тебя люблю» давным – давно. Я не входил в ее тело и вел себя, будто все превосходно, только чтобы отделаться. Мирно сожительствовал так же, как и она. Вот мы и на месте.

Он легко опускает меня вниз, придерживая за бедра, пока я не восстанавливаю равновесие.

– Ты примешь душ, а я позабочусь обо всем остальном. И, эй, – он накрывает мою щеку, проводя большим пальцем по моей нижней губе, – мне так чертовски жаль насчет произошедшего сегодня. Я должен был привести тебя в чувство, и я видел по ТВ, что это работает. Я бы никогда не сделал тебе больно.

– Я знаю это.

Так же уверена в этом, как в смерти и налогах. 

– Давай никогда больше не будем говорить об этом, – я выставляю мизинец, и он переплетает свой с моим, давая обещание, а затем целует место, где они соединяются, – и ты не храпишь.

Теперь уже я ему подмигиваю и поднимаюсь перед ним в автобус.

Объявился Джаред, окруженный мрачной аурой, так и говорящей «не связывайся со мной». Только после его возвращения мы узнали, что он проводил Ванессу в аэропорт. Она достаточно долго отсутствовала на учебе и работе, так что Джаред оплатил ей билет на самолет, и он не испытывал счастья по поводу ее отъезда.

После краткого объятия с ним, я иду прямиком в душ, в котором экстренно нуждаюсь. Когда я возвращаюсь, они уже все обсудили и построили планы на сегодняшний вечер. Здесь, в этом процветающем метрополисе Дуглас (Вайоминг), концертная площадка вмещает около шестидесяти человек максимум, поэтому Ретт и Джаред собираются провести что-то вроде акустического концерта.

Тем лучше для меня.

Ретт по-прежнему не разговаривает со мной, хотя знает, что я плохо себя чувствую или что-то в этом роде, и это ранит. Скверно. Обеспокоенный Коннер окружил меня любовью и предложил свою кровать, пока он и Брюс ушли поиграть в боулинг и где-нибудь перекусить, оставляя Кэннона присмотреть за мной. Знаю, говорят: «не буди спящего пса», но у меня никогда не было собаки, поэтому я наступаю.

– Эй, Ретт, перед твоим уходом, могу я поговорить с тобой? – спрашиваю я его.

– Конечно. Что случилось?

Это звучит холодно и бесчувственно, не как наши обычные взаимоотношения, и я уже подготавливаю себя к борьбе. Но Коннер ушел и его не будет какое-то время, поэтому я готова пойти на это в случае необходимости. Джаред улизнул в ванную, чтобы подготовиться, а Кэннон остался на месте, жестко стиснув зубы и скрестив на груди руки.

– Я думала, мы все обсудили и согласились, что все хорошо? – начинаю я, отчаянно цепляясь за свою храбрость, когда он расхаживает взад и вперед передо мной, словно лев в клетке, готовый зареветь. – Почему мы возвращаемся к злости, и ты не разговариваешь со мной, Ретт?

– Я не злюсь на тебя, Лиз, я зол за тебя. Ты случаем не игнорировала звонки своего отца? – спрашивает он меня, вскинув брови.

– Конечно, я всегда избегаю этого ублюдка до тех пор, пока больше не могу игнорировать просьб Коннера. Ты знаешь это.

– Что ж, теперь он звонит мне. Беспрестанно. Я подумал, что это слишком странно, поэтому ответил.

Он подходит и садится рядом со мной, одну руку обернув вокруг моих плеч, а другой берет мою ладонь. Кэннон не сдвинулся с места, просто молча наблюдает.

– Я не уверен, что это не будет слишком прямо сейчас. Слышал, у тебя был трудный день, поэтому я пытался держаться подальше. Но тебе необходимо знать. Хочешь немного подождать, прежде чем я расскажу тебе остальное или…

– Знаешь, когда люди оставляют тебе сообщение на голосовой почте и говорят «перезвони мне, я должен сказать тебе кое-что очень важное!». Все, что они должны были сделать, действительно рассказать тебе все прямо сейчас, но вместо этого, они оставляют тебя в подвешенном состоянии и неведении, заставляя волноваться. Именно это ты прямо сейчас и делаешь. Просто скажи мне.

– Он помолвлен, твой отец.

– И? – произношу я, скрепя зубами, не сумев скрыть отвращения.

– И по всей видимости, у этой женщины есть дети, и твой отец участвует в новой предвыборной гонке. Я не слушал, в какой именно, но он хочет, чтобы его сын вернулся домой и встретился с его новыми братом и сестрой. Они планируют семейное путешествие на Гавайи на две недели и хотят взять Коннера с собой.

– ТОЛЬКО ЧЕРЕЗ МОЙ ТРУП!

В окнах дребезжат стекла, Ретт потрясенно отшатывается в сторону, в то время как Кэннон устремляется к нам, явно находясь в режиме защиты, и в этот же момент вбегает сбитый с толку Джаред.

Кэннон сгребает меня в объятия и усаживает на колени быстрее, чем я могу оттолкнуть его.

– Лиззи, пожалуйста, дыши ради меня, – умоляет он.

– Ретт, приятель, расскажи мне, – настойчиво просит Джаред, желая быть в курсе происходящего.

– Давай, вперед, – я гримасничаю и небрежно взмахиваю рукой, предоставляя Ретту слово. – Мне все равно. Говори об этом сколько хочешь, этого не произойдет.

Как можно разыгрывать из себя «семью», если только один из твоих детей присутствует?

И как он убедил кого-то выйти за него после того, как они поделились друг с другом своим прошлым? Он должен был рассказать ей, что его жена умерла в кровати в возрасте сорока трех лет, и не было никакого вскрытия, его сын проснулся однажды с кровоизлиянием в мозг, и теперь ему необходим особый уход, а дочь ненавидит его и строит планы, чтобы засадить его в тюрьму или убить. «Согласна» не было бы следующим словом, произнесенным нормальной здравомыслящей женщиной. Это значит, что она такая же долбанутая и злая, как и он, и НЕ ПРИБЛИЗИТСЯ К МОЕМУ БРАТУ НИ НА ШАГ!!

– Лиззи, прямо здесь, мои глаза, милая.

Кэннон поворачивает мою голову, настойчиво требуя, чтобы я вышла из забытья и посмотрела на него.

– Вдох для меня, – он делает паузу, – выдох для себя. Еще раз, вдох для меня, – он улыбается мне, – выдох для себя. Хорошо, теперь…

– Что это за гипнотическое дерьмо? Научи меня тоже. Я на взводе с тех пор, как получил звонок, – Ретт бродит туда-сюда, запуская трясущуюся руку в волосы.

– Это называется дыхание, бро. Я научу тебя позже, а теперь закрой свой рот, – произносит Джаред.

– Прости, Кэннон, пожалуйста, продолжай.

– Я собирался спросить Лиззи, может ли ее отец сделать это? С юридической точки зрения, по договоренности или что-то в этом роде. Имеет ли он такую возможность?

– У него есть двадцать четыре часа каждый второй праздник, десять выходных и единый двухнедельный блок. Поэтому да, он может. Он едва использовал столько-то своего времени и никогда не заботился об этом. Он просто пользуется шансом продемонстрировать приверженность семейным ценностям, – я резко показываю пальцами кавычки так, что у меня белеют костяшки, – во время своей кампании. И, возможно, показать новой женушке, что он пытается, а я создаю проблемы. Не важно, он не увезет Коннера из штата на две недели с людьми из какой-то замещающей семьи, вероятно Мэнсона, которых я не знаю. Я уеду, заберу Коннера и сбегу прежде, чем допущу это.

– Ну что ж, сегодня мы ничего не сможем решить, – заключает Кэннон и напряженно выдыхает. – Вы, ребята, идите на выступление. Лиззи необходима ночь основательного спокойного отдыха, а утром мы перегруппируемся. Как вам такой расклад?

Он смотрит на каждого из нас в ожидании одобрения или более лучшей идеи.

Мы все соглашаемся, кивая без особого энтузиазма и бормоча согласие, и я устало тащусь в комнату Коннера, пока они собираются и направляются на выход.

– Удачного выступления, мальчики, я люблю вас! – кричу я вдогонку с притворным энтузиазмом.

– Следи за ее телефоном, он записан как СДОХНИ ДИК (Дик (Dick) – вариант сокращенного имени Ричард, также Dick – бранное слово, может означать «член», «придурок», «мудак»). Не позволяй ей решать что-либо, пока она не поговорит со своим адвокатом, – я слышу, как Ретт шепчет Кэннону.

Они забывают, что я сестра Коннера, а это идет в комплекте со слухом как у оборотня и сильно развитым шестым чувством. Они могли бы общаться жестами, и я бы их услышала.

Не считая, конечно же, планирования сверхсекретных серенад. В этом случае каким-то образом я становлюсь невнимательной. И это по-прежнему меня озадачивает. Истощенная морально и физически, я падаю лицом вниз на кровать Коннера, полностью одетая, свесив ноги с края кровати, и плевать я хотела. Беда не приходит одна. Весь день просто обрушился потоком дерьма эпических масштабов. Я должна была выбраться на свое первое настоящее свидание с Кэнноном, затем провести выступление с моими лучшими друзьями, и закончить день организацией следующего однодневного визита, когда Сатана мог бы пообщаться с Коннером. И посмотрите, где я нахожусь вместо этого. Так далеко от намеченных планов, насколько это возможно, не будучи на другой гребаной планете.

Почему я просыпаюсь в постели Коннера с ощущением, что должна собирать по кусочкам воспоминания о предшествующем времени и событиях? Не было ли такого фильма? Безмозглая девчонка накачивалась наркотиками, от чего у нее появляются провалы в памяти, и весь фильм она пытается въехать в смысл происходящего. Я помню, как думала, вот ведь дура, а теперь взгляните на меня.

Свет пробирается в затемненную комнату, и я вздрагиваю от неожиданного вторжения и потираю глаза одной рукой.

– Нужно что-нибудь, детка?

Это Кэннон, проверяющий, все ли со мной в порядке. Его голос тихий и ласковый.

– Который час? Где Коннер?

Я начинаю подниматься, откидывая покрывало, но он спешит ко мне и останавливает меня нежным прикосновением к моему плечу.

– Еще никто не вернулся. Ты поспала всего лишь около часа. Просто расслабься, я могу позаботиться обо всем, что необходимо. Лиззи, – его губы находят мой лоб, оставляя сначала поцелуй, а затем легко потираются, не разрывая контакт. – Я знаю, что тебе нелегко довериться, но я действительно имею это в виду. В любое время, когда ты захочешь побаловать себя заслуженным перерывом – немного вздремнуть, посмотреть фильм, да что угодно – Коннер станет моим приоритетом номер один. Поэтому всегда, когда ты начинаешь паниковать, и у тебя кружится голова, просто остановись и доверься. Я продолжил с того места, где ты остановилась.

– Почему? – у меня вырывается наполненный надеждой, но в тоже время недоверчивый шепот.

Рука на моем плече постепенно скользит вдоль моей ключицы, затем вверх по моей шее и накрывает затылок. Он резко вздыхает, тепло его дыхания касается моей кожи, прежде чем его губы оказываются напротив моих.

– Я не верю в магию, удачу или судьбу. Я знаю, что ты думаешь, но я думаю о звездах только потому, что их создал Бог. И я действительно верю в предназначение, потому что это причудливое слово для того, что было спланировано в любом случае. Но прежде всего, я верю в инстинкт, персональный GPS, с которым ты родился. Что касается меня, то инстинкт – это единственное оружие, которое есть, когда другие пытаются нарушить окончательный план, уже определенный для тебя. Не позволяй им сбивать тебя с намеченного пути, следуй только лишь своему GPS. И, Лиззи, – он берет мои щеки в колыбель своих рук и поднимает к верху мою голову, – все мои инстинкты говорят мне страстно желать и дорожить тобой с каждым моим вдохом, и работать усердней, чтобы сделать тебя своей. Каждый раз ты стараешься оттолкнуть меня и снова загородиться стеной, и мне нужно держаться крепче и ухаживать усерднее. До тех пор, пока мои объятия не станут единственными, в которые ты захочешь броситься.

Несмотря на усилия, мои глаза увлажняются, во рту пересыхает, а пульс ускоряется до угрожающей скорости. Он больше, чем лирик… он опьяняющий. Я не произношу ни слова, потому что ни один ответ, который я бы произнесла, не смог бы воздать должное всем тем вещам, которые он заставляет меня чувствовать, самая примечательная из которых – безопасность.