Текст книги "Хорошие девочки никогда не бунтуют (ЛП)"
Автор книги: С. Дж. Сильвис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)
Глава 5
Исайя
Челюсть болела от того, что я то и дело сжимал её. Я прищурился, глядя на эту миниатюрную брюнетку, которая с лазерной сосредоточенностью перебирала карандаши для рисования. Мышцы предплечий напряглись, когда я сжал кулаки ещё сильнее, а по венам разлился горячий гнев.
– Чёрт, да она чертовски горячая. Какая разница, что она разболтала? Мы обычно только за, – пробурчал Брентли, не отрывая глаз от «Хорошей Девочки» – которая, как выяснилось, была не такой уж и хорошей.
Маленькая стукачка.
Но давайте вернёмся на два часа назад, когда мой дядя вызвал меня к себе в кабинет на рассвете, блять.
Волосы ещё были влажными после душа, когда я накинул на шею бордовый галстук, даже не потрудившись затянуть его вокруг воротника белой рубашки. Я знал, что дядя посмотрит на это с неодобрением, но мне было плевать – и не только потому, что солнце ещё даже не показалось из–за хмурых туч. В принципе, мне просто было по барабану.
Тишина в коридоре нарушалась только моими шагами, пока я направлялся к его кабинету. Дверь была приоткрыта, и из щели пробивался тусклый свет от старинной лампы на его столе.
Он поднял голову, когда я переступил порог. Надеюсь, он почувствовал, как от меня волнами исходит раздражение, но, как и мне, ему, скорее всего, было наплевать на мои чувства к нему.
– Исайя.
– Дядя, – я ответил тем же тоном, плюхаясь в кресло, в котором сидел меньше суток назад, когда он застал меня с мисс Гленбург – которая, как я заметил, уже покинула школу. – Это и есть моё наказание за то, что я чуть не трахнул училку? Я же сказал, что возьмусь за ум. Не надо было вытаскивать меня из постели в шесть утра.
Дядя вздохнул, явно раздражённый. Он откинулся в кожаном кресле и сложил пальцы домиком. – Совет попечителей созвал экстренное собрание.
– Ну и? – Я бросил взгляд на кружку дяди, от которой поднимался пар.
Интересно, что он сделает, если я просто возьму и выпью его кофе? Ничего?
– «Ну и»? – Дядя прошипел сквозь зубы. – Они уже, блять, знают, что тебя поймали, когда ты задирал учительнице юбку! Кому ты проболтался про мисс Гленбург, Исайя?
Я слегка приоткрыл рот от неожиданности. Моя привычная маска холодного безразличия дала трещину. Дядя, как всегда, раздражённо хлопнул ладонями по столу, прерывая мои мысли.
– Ты рассказал своей группке альфа–самцов? – Его лицо исказилось, будто он сыт по горло всей этой ситуацией. Что ж, мы с ним в одном положении. – «Бунтующим парням»?
– Просто Бунтари, – поправил я.
Эта группа появилась давным–давно – ещё до того, как я или мой дядя поступили сюда. Это было столетнее общество, рождённое в толстых сырых стенах этой мрачной школы–интерната, берущее начало от латинского слова «Rebellis». История гласила, что среди учеников нужно было поддерживать порядок. Ученики, которые поступали сюда в далёком прошлом, делились на два типа. Чётко пополам. Одни были сиротами – приезжали из приюта в нескольких кварталах отсюда, без семьи и без понятий о добре и зле. Другие – потомками родителей, которые занимались незаконными делами, но при этом сохраняли респектабельную репутацию в большом мире. И сейчас всё осталось по–прежнему – среди учеников, я имею в виду. Я принадлежал ко второй группе. Моя фамилия была известной. Моя семья – богатой, и мы считались частью высшего общества. Но это не означало, что мы были хорошими. Мой отец был настоящим дерьмом. Он баловался криминалом за кулисами своих бизнес–инвестиций и благотворительных взносов. Его тёмная сторона оставалась незаметной для большинства.
Стены Святой Марии были надежными, словно здесь дышала совсем иная цивилизация, а не тот реальный мир, где царили настоящие преступления и смерть.
Бунтари, по крайней мере век назад, были теми, кто правил школой, устанавливал правила и держал всех в узде, попутно сея хаос по–своему. Теперь всё было иначе. Это стало скорее легендой. Группа оставалась в спячке до тех пор, пока сюда не пришли мы с Брентли и Кейдом. Наш друг Шайнер знал всё о Бунтарях и их… традициях…, и именно тогда элитная группировка возродилась.
Как гласила старая тетрадь, которую мы нашли, Бунтари менялись и эволюционировали с годами, от поколения к поколению. Одна группа была похожа на семью, сплетая студентов вместе, словно ветви огромного дерева. Другие же больше напоминали иерархию. Мне хотелось верить, что нынешние Бунтари – те, к которым принадлежал я (а кроме меня, ещё Брентли, Кейд и Шайнер) – сочетали в себе и то, и другое. Опять же, мы были скорее мифом, чем–то вроде братства, но по какой–то причине студенты всё равно приходили к нам, если у них были проблемы. А мы, конечно, наслаждались славой – ведь за славой шли привилегии, а привилегии всегда были горячими.
Раздался голос дяди:
– Вот именно. Бунтари. Скажи–ка, Нэш знает то, что известно вам с Кейдом и Брентли?
Я стиснул челюсть.
– Ты же знаешь, Шайнер больше не откликается на «Нэш». Он ненавидел своё имя. – И нет, не знает. Моя челюсть дёрнулась снова. – И чтобы ответить на твой вопрос: я не говорил парням.
Пока что.
Я не то, чтобы специально скрывал историю с мисс Гленбург. Я планировал рассказать Бунтарям позже, но если Комитет и вправду готов вышвырнуть меня, как говорит дядя, то после такого признания они окончательно от меня отрекутся. Мне нужно было абсолютно контролируемое окружение, прежде чем вывалить всю правду – чтобы ни единого лишнего уха поблизости.
Дядя Тэйт схватился за переносицу.
– Комитет уже в курсе. И почти наверняка обратится к твоему отцу, минуя меня. Он тяжело вздохнул. – Они больше не верят моим оправданиям. Я не могу прикрывать тебя вечно.
Я сглотнул ком ярости – она раскатилась жгучей волной по каждому позвонку.
Наши взгляды сцепились в немом поединке, пока я не разорвал густое молчание:
– И что, они меня выгоняют? А потом папаша лично примчится, чтобы затолкать меня в Ковен и ещё больше закрутить гайки? – Я резко усмехнулся. – Но он не допустит этого. Я нужен ему здесь.
Было время, когда я готов был на всё, чтобы заслужить гордость отца. Теперь же всё стало с точностью до наоборот.
Лицо дяди на мгновение исказилось – вина проступила в каждой морщине на его лбу.
– Я... я не знаю. Просто... – Он сделал паузу, прежде чем поднять на меня взгляд, – возьми себя в руки. Я позвоню твоему отцу позже, выясню ситуацию. Разберусь с комитетом и сделаю всё, чтобы ты остался. Но тебе нужно выбирать умнее.
Его черты заострились, словно лезвие.
– Я абсолютно серьёзен, Исайя. Подними оценки. Хватит валять дурака. Ради всего святого, найди алиби – кого–то, кто сможет подтвердить твои оправдания, – и перестань попадаться. Я хочу, чтобы у тебя здесь была свобода – ты её никогда не знал, – но мои возможности ограничены.
Тяжесть сдавила грудь – в голосе дяди я услышал настоящую тревогу.
Где–то в глубине сознания зашевелился страх – я представил реакцию отца, если меня выгонят. Если я не перестану бунтовать. Если скажу, что не пойду по его стопам, а выберу путь, как Джейкоби... Черт.
Я боялся не за себя. Я боялся за Джека.
– Ладно, – наконец вырвалось у меня.
Дядя резко поднял голову – шокированный.
Я и сам был шокирован. Но когда дело касалось Джека... всё воспринималось иначе.
Крошечная часть меня – та, что еще способна что–то чувствовать, – дрогнула.
– У меня всё под контролем, – сказал я, поднимаясь.
Он склонил голову набок, и тени от тусклого света лампы отчетливо вывели его скепсис на лицо.
– Даже знать не хочу. Просто... – Он отвел взгляд. – Определись, по какому пути идёшь, и придерживайся его. Ясно?
Я кивнул и направился к двери, чувствуя себя полнейшим дерьмом.
И дело было не только в разговоре с дядей Тэйтом. Я ломал голову: как, черт возьми, Комитет узнал про мою... скажем так, «историю» с мисс Гленбург?
Из тех, кто знал, кроме нас двоих, были только уборщик да дядя.
Мистер Кларк? Он бы не стал болтать. Они с дядей дружат со времен моих пеленок. Кларк знает о моей семье больше, чем кто–либо в этой школе. Он сто раз закрывал глаза на мои выходки. Черт, он даже помогал мне прокрасться обратно в школу, когда я сбегал ночью по «поручениям» отца.
И тут меня осенило.
Был ещё один человек, который мог знать.
Мысль ударила меня, только когда я зашел в столовую. Брентли и Кейд достали меня вопросами о той идиотской колонке сплетен, которая, кажется, не писала ни о чем, кроме Бунтарей.
Честно? Кто бы там ни корпел над этими статейками, он явно мечтал о моем члене.
И именно тогда я увидел её.
Она была как лучик солнца за этим столом со Слоан. Слишком чистая. Слишком яркая.
Слишком нездешняя в этом проклятом месте. Ее кожа – фарфор без изъяна, но взгляд резал как лезвие. Вчера она бросила мне дерзкую реплику – и тут же покраснела, сжалась. Надломленная. Мягкая, но с железным стержнем. Светлая, но с тьмой на кончиках ресниц.
Смотреть на Джемму было как глотнуть свежего воздуха… Но легкие при этом оставались забиты сажей. И все же – это была она. Хорошая Девочка. Джемма. Единственная, кто мог знать.
Визгливый голос миссис Фитцпатрик резко вернул меня в реальность. Брентли и Кейд уставились на Джемму с хищными ухмылками. А она сидела, будто ничего не замечая.
– Хорошо, класс! Выберите ЛЮБОЙ предмет в этой комнате – мне всё равно какой – и начинайте рисовать! – хлопок ладоней миссис Фитцпатрик гулко разнёсся по кабинету. – Покажите мне ваш потенциал! В искусстве нет правил, друзья! Творите!
Я усмехнулся, наконец оторвав взгляд от Джеммы и переведя его на своих парней.
– Мне нужно поговорить с ней наедине, – кивнул я в её сторону. Она в это время отбросила прядь каштановых волос и сосредоточенно выводила что–то на бумаге, став ещё более неземной.
Совершенно отрешённая. Не замечающая ничего вокруг. Даже моего пристального взгляда, за которым скрывался тщательно выверенный план.
– Мы в деле, – бросил Кейд. Я схватил карандаш, усмехаясь, наблюдая, как мои ребята начинают операцию.
Что ж, Джемма. Настало время расплаты.
Глава 6
Джемма
Я давно усвоила: находить хорошее нужно в мелочах.
В минуте тишины – посреди дома, полного людей, которых ненавидишь. В запахе кофе по утрам – даже если чашка не для тебя. В солнечной луже на лице – за секунду до того, как шторм сметёт всё вокруг.
А этот момент… Он был хорошим.
Карандаш лежал в руке невесомо, грифель оставлял на плотной бумаге металлический блеск – крохотный лучик надежды в этом ужасном дне. Тревога, засевшая в животе с завтрака, не отпускала. Под новенькой формой ползали мурашки первые два урока. Я не боялась Святой Марии – здесь всё равно было лучше, чем дома. Но взгляды, буквально прилипающие к спине на просторах школьных коридоров...
А теперь? Урок рисования? Да это же подарок!
Эти сорок пять минут искупали все сегодняшние взгляды. Рисование было моим спасением. Единственным, что он не мог у меня отнять. Я всегда возвращалась к нему – даже когда казалось, будто творческая жилка иссякла вместе со здравым смыслом. Бумага возвращала меня к реальности. Я терялась в линиях. Это было похоже на дом – странное утешение, когда вся твоя жизнь уже давно заложник. И да, искусство спасало мой рассудок столько раз, что я сбилась со счёта. Моя рука легко скользила по плотной дорогой бумаге, карандаш лениво вырисовывал контуры маленьких глиняных фигурок с полки. Я выбрала первый предмет, который бросился в глаза, и когда миссис Фитцпатрик сказала «Рисуйте!», я ухватилась за эту возможность.
– Эй, неплохо.
Глубокий мужской голос раздался слишком близко. Я резко подняла голову, непроизвольно задержав дыхание, пальцы судорожно сжали карандаш.
Передо мной были глаза. Медового цвета. Миндалевидные. От них по телу разлилась тёплая волна.
– О... – Мой голос сорвался. – Спасибо.
Я робко улыбнулась и поспешно опустила взгляд на бумагу. Сердце запрыгало, когда его присутствие стало ещё ощутимее. Он всё ещё стоял рядом, ближе, чем позволяли приличия. Хотя... может, ему просто нравился мой рисунок?
– Я Кейд, – представился он, плюхнувшись на стул рядом.
Кабинет искусства не походил на обычные классы – если, конечно, я вообще могла судить, ведь училась лишь в одной школе, да и то недолго. Вместо аккуратно расставленных парт здесь беспорядочно разбросаны прямоугольные столы. Без логики. Без правил. И мне это нравилось. Здесь не было давящей строгости. Лишь творческая неразбериха и абсолютный беспорядок.
Странно, но этот хаос казался мне правильным, хотя меня всегда учили, что не может быть середины. Только черное или белое. Прямое или кривое. Правильное или неправильное. Никаких полутонов.
– Я Джемма, – представилась я, снова сосредоточившись на рисунке и пытаясь игнорировать исходящее от него тепло.
По телу пробежало острое желание отодвинуться, но я осталась на месте. Где–то в глубине сознания я понимала: эта тревога связана не с ним самим. С чем–то совсем другим. В голове всплыл голос Тобиаса: «Выживи... но не верь ни единому его слову. У него есть планы на тебя. Совсем как было с мамой».
Не все люди плохие, и мне нужно больше доверять своей интуиции, а не тому, что мне твердили годами. Теперь я это понимала.
Мы с Кейдом молча работали несколько минут, и вскоре я снова погрузилась в свой рисунок. Взгляд перебегал от фигурок к бумаге, подмечая каждую деталь, когда вдруг он пробормотал:
– Чёрт.
Я мельком взглянула на него – он смотрел прямо на меня.
– Сделаешь мне одолжение, Джемма?
Его голос звучал искренне, почти умоляюще.
Я замерла, сердце замедлило ход. Положив карандаш на стол, я глубоко вдохнула и посмотрела на него.
Странное тепло снова разлилось по телу – будто я с жадностью глотнула обжигающий чай, и он прогревал изнутри – от горла до самого желудка.
– Эм, конечно. – Мне не понравилось, как прозвучал мой голос– тихий, почти шёпот. Я всегда была тихоней. Ричард часто спрашивал, боюсь ли я собственного голоса, и, честно говоря, в его присутствии так и было. Кейд наклонил голову в сторону двери, резкая линия его челюсти четко вырисовывалась в профиль.
– Видишь ту дверь? – Я проследила за его взглядом. – Да, вот ту. Не могла бы ты отодвинуть занавеску? Её край накрыл статую, которую я рисую. Наверное, потоком воздуха сдуло.
– А, да. Конечно.
– Спасибо. – Он улыбнулся. – Просто не хочу терять ракурс. Рисование даётся мне нелегко. – Его взгляд скользнул к моему эскизу. – В отличие от тебя.
Его улыбка была мягкой, на щеках проступили ямочки. Он казался милым… Но когда я встретилась с его глазами – в них читалось что–то иное. Я не могла понять, что именно, но если его улыбка кричала о безобидности, то взгляд – определённо нет. Так или иначе, я решила не придавать этому значения – нелепо было раздувать из мухи слона. Я была доброй, и ничего страшного, если помогу кому–то, даже если меня всегда учили не высовываться. Я спрыгнула с табурета и направилась к статуе, которую он рисовал, испытывая тихую гордость – старые привычки больше не диктовали мне каждый шаг в Святой Марии, даже если я здесь чувствовала себя не в своей тарелке.
Кабинет искусства оказался единственным местом во всей школе (по крайней мере, из тех, что я видела), где не царил полумрак. Над головой – встроенные светильники, по всему помещению – бесчисленные торшеры. Здесь было так светло, что в первые секунды после входа мне пришлось щуриться.
И вот, проходя мимо приоткрытой деревянной двери (похоже, кладовки), я внезапно ощутила железную хватку на руке – меня резко дёрнули в тёмное помещение, пропахшее акриловыми красками и затхлостью старых художественных принадлежностей.
Я вскрикнула, инстинктивно опустив взгляд на сжимающую меня руку – бесполезный жест в кромешной тьме. Единственный источник света – узкая полоска под дверью.
Из темноты прозвучал хриплый шёпот, от которого кровь застыла в жилах:
– Кому ты рассказала?
Сердце колотилось так, будто рвалось наружу, а пальцы на моей руке впились ещё сильнее. Меня грубо протащили глубже и с размаху прижали к стеллажу – так, что дыхание перехватило. Мои глаза мгновенно начали сканировать пространство, напряженно вглядываясь в кромешную тьму в поисках выхода.
Первое правило: всегда ищи путь к отступлению.
Дверь была только одна – та, через которую меня втащили, – и теперь мой незваный «гость» блокировал её. Значит, этот вариант отпадал.
Второе правило: найди способ защититься.
– Стой, – я резко встряхнула головой, отгоняя нахлынувшие воспоминания.
Ты не там, Джемма. Ты в школе.
– Убери руку, – прозвучал мой ледяной, но абсолютно спокойный голос. Я стояла неподвижно, чувствуя, как тревога скребётся где–то в глубине сознания, но заглушала её – после всего пережитого темнота школьной кладовки казалась детской забавой.
Хватка ослабла, аромат чего–то манящего исчез, а затем раздался шорох – и щелчок выключателя. Лампочка, раскачивающаяся над головой, бросила резкий свет в лицо. Я опустила взгляд – и почти задохнулась. Исайя склонил голову, наши взгляды столкнулись. Его глаза вонзились в меня, как ледяное копьё, – одновременно обжигая и замораживая. Это чувство было новым и сбивающим с толку. Моя голова непроизвольно склонилась в ответ. Что с ним такое? Почему, когда он рядом, я будто пробуждаюсь к жизни?
– Кому ты рассказала? – Исайя рявкнул снова, раздражённо проведя рукой по тёмным волосам. Его скулы напряглись, а полные губы искривились в недовольной гримасе.
Моё тело вспыхнуло жаром.
Тот мнимый глоток чая, что согрел меня при взгляде Кейда, оказался ничем по сравнению с тем, как зажигало меня присутствие Исайи.
Будто я, промёрзшая до костей, вдруг встала под обжигающие струи душа – кипяток смывал холод, оставляя кожу огненной.
– Ч–что? – Я запиналась, ловя ртом воздух.
Исайя вскинул бровь, скрестив руки на груди.
– Я знал, что ты подслушивала вчера. – Его голос намеренно замедлился. – Когда я говорил с дядей. В его личном кабинете, замечу.
Он шагнул ближе.
– Но не думал, что ты окажешься такой же, как все здешние сплетницы.
Его взгляд оценивающе скользнул по мне.
– Особенно после... – Он преувеличенно задумался. – Двенадцати часов в этих стенах?
Мои щёки пылали. Да, я подслушивала – признаю это. Но я не сказала ни слова. Кому бы я вообще могла рассказать? Губы приоткрылись – и его взгляд мгновенно упал на них. В животе ёкнуло что–то совершенно новое, но я отмахнулась от этого ощущения.
– Я не понимаю, о чём ты.
Грубый смешок вырвался у него, когда он запрокинул голову, обнажая напряжённые мышцы шеи.
– Вот в чём дело, – прошептал Исайя, резко оборвав смех и сделав шаг вперёд. Его грудь коснулась моей. Спина врезалась в полку за мной, сбив одинокую кисть – та глухо шлёпнулась на пол. Дыхание участилось. Пульс бешено застучал.
Но это был не страх.
Исайя – сильный. Властный. Уверенный в себе – после того, как я увидела, как все в столовой буквально вращались вокруг него, это было очевидно. Но он не пугал меня – по крайней мере, не так, как я привыкла. Его ладонь нежно прикоснулась к моей щеке, отводя прядь волос.
– Ох, Хорошая Девочка, – язвительно усмехнулся он, и палец будто обжёг кожу. – Теперь ты у меня в долгу.
Это дурацкое прозвище (явно данное мне после вчерашней встречи) всколыхнуло всё, что я отчаянно пыталась забыть с момента, как села в машину по дороге в Святую Марию. Кровь ударила в виски.
Я всегда железно контролировала эмоции – особенно гнев (спасибо инстинкту самосохранения). Но сейчас рука сама взметнулась – и язвительно шлёпнула его по пальцам.
– Не смей так меня называть!
Боже.
Неужели я только что...
Его губа дёрнулась от моего тона, и я почувствовала, как та слабая девочка внутри – та, что была разбита давным–давно – пытается оттянуть меня назад. Но я не отступила. Подняла подбородок, позволив каштановым прядям откинуться за плечи.
– И я тебе ничего не должна, Бунтарь.
Он хочет давать мне прозвища? Я тоже могу. Удивление мелькнуло в его глазах – и, вероятно, в моих тоже. Почему я так себя веду? Я точно знала: Исайя опасен. Но он делал со мной что–то странное. Его воздух давал мне уверенность и ощущение силы, которых я никогда прежде не испытывала. И – что пугало больше всего – мне это нравилось.
Я попыталась пройти мимо него, стремясь вырваться из этого тесного тёмного помещения, которое, похоже, превращало меня в кого–то другого… Как вдруг его пальцы сомкнулись на моих запястьях. Я замерла, мое сердце пропустило удар.
– Так ты говорила кому–то обо мне и мисс Гленбург или нет? – Его голос стал тише, когда он наклонился к моему уху. Тёплое дыхание коснулось кожи – и тело взбунтовалось.
– Я знаю, что ты слышала тот разговор, Джемма.
Я сглотнула, непроизвольно отклонив голову, подставляя шею.
Что, чёрт возьми, я делаю? Но остановиться не могла. Мне не хотелось, чтобы он отстранялся. Мне нравилось чувствовать его дыхание на своей коже. Очень нравилось.
– Я подслушивала, – мой голос звучал низко и прерывисто. – Но никому не говорила.
Снова мятный шёпот, от которого по спине побежали мурашки.
– Уверена? Потому что, если ты солгала, я узнаю.
На этот раз я вырвала запястья из его рук и почти побежала к двери. Оглянулась через плечо – грудь вздымалась, будто я не на уроке рисования, а на забеге на дистанцию. Исайя пристально смотрел на меня, безупречный в своей школьной форме. Беспощадно красивый. И он знал это.
– Я уверена. Так что, повторяю – я тебе ничего не должна.
С этими словами я распахнула дверь и вышла обратно в художественный класс, жадно вдыхая воздух – который, увы, не шел ни в какое сравнение с тем, что окружал Исайю. Я уже собиралась расслабиться, как вдруг плечи снова напряглись – все без исключения глаза в классе, включая учительницу, уставились прямо на меня. А когда из кладовки вышел сам Исайя, я буквально видела, как шестерёнки в головах одноклассников начали крутиться. Глухой смешок раздался у меня за спиной, когда он проходил мимо. Я провожала его взглядом, чувствуя, как тело немеет от осознания слухов, которые вот–вот поползут по школе.
Исайя развернулся на каблуках, начав идти спиной вперёд, и ухмыльнулся мне во все свое смазливое лицо.
– Кажется, я знаю, кто станет главной темой школьного блога завтра... – Прокомментировал он, усаживаясь на табурет. Класс замер, будто вымер. – С новой пикантной историей.
Мой взгляд впился в него с яростью. Исайя подмигнул.
– Считай, что мы почти квиты, Хорошая Девочка.
Я горела от стыда, когда он развернулся на табурете, демонстративно повернувшись ко мне спиной. Кейд и еще один парень стояли рядом, тихонько хихикая – и тоже подмигнули мне.
Исайя даже не подозревал, что только что начал.
