Текст книги "В зеркалах"
Автор книги: Роберт Стоун
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
Когда Рейнхарт подошел к другому краю эстрады, он увидел, что там, застряв между эстрадой и алюминиевым стояком шатра, лежит адмирал Бофслар. На адмирала упали ко́злы, и он не мог встать.
– Эй вы! – просипел адмирал. – На помощь! На нас напали. Со всех сторон. Не просить пощады. И не давать. Армагеддон.
– Отчего взорвался этот грузовик? – спросил его Рейнхарт. – Грузовик просто въехал и взорвался.
Он пошел ко входу в шатер, испытывая смутное разочарование.
И это – Армагеддон! Какой-то хлам летает в воздухе и взрывается. А какой мог быть концерт!
По полю к нему шел Морган Рейни.
– Кончено, – сказал Рейни. – Теперь я понимаю, что все кончено.
– Кто вас об этом спрашивает? – сказал Рейнхарт.
– Я нехорошо себя чувствую, – сказал Рейни. – Мне придется пойти домой.
– Да отнеситесь ко всему этому проще, черт возьми. Считаете, что у вас есть обязательства?
– Да, – сказал Рейни. – Это так.
– Но, разумеется, если все кончено, вы можете просто уйти домой, – сказал Рейнхарт.
– Слава богу, – сказал Рейни. – Я могу уйти домой.
– Слава богу, – сказал Рейнхарт.
Рейни вошел в надвигающийся клин полицейских и упал.
«Хотел бы я знать, когда мне следует уйти домой, – подумал Рейнхарт. – Чрезмерное участие может плохо отразиться на здоровье, – размышлял он. – Это не лучше беспробудного курения травы или пьянства». Он вернулся в шатер и сел на складной стул.
В шатре стало очень жарко. Снаружи раздавался оглушительный шум, который, по мнению Рейнхарта, не мог иметь к нему никакого отношения. Все было залито оранжевым светом.
Ему померещился чей-то голос:
– Почему ты такой злой, детка?
– Да все из-за этой публики, – сказал Рейнхарт. – Не могу удержаться. Я мало от чего могу удержаться.
Он нагнулся, нащупывая на полу футляр с кларнетом. Футляр исчез. Это его встревожило, и он выпрямился. Затем ему пришло в голову, что он не приносил с собой кларнета, и он вспомнил Джеральдину.
Нет, он не приносил с собой кларнета, но, несомненно, был какой-то важный предмет снаряжения, без которого… что? Без которого все потеряно? Он пошарил в карманах, ища темные очки, но они исчезли. Во внутреннем кармане был бумажник, но, когда он потянулся за ним, его рука задела грудь и ничего не почувствовала.
Он решил не поддаваться страхам. Он открыл бумажник и пересчитал деньги, которые лежали там. Денег было много. Ну, подумал Рейнхарт, это хорошо.
Снаружи кто-то завопил.
В шатер вбежал без пиджака Фарли-моряк; он тоже держал в руках бумажник и рулончик банкнот.
– Какого черта ты здесь торчишь? – спросил его Фарли. – Валим отсюда. Или они сожгут тебя заживо.
Рейнхарт с изумлением посмотрел на Фарли.
– Время для выживания наиболее приспособленных, ребята, – сказал Фарли. – Давай займемся выживанием. Вдвоем мы перехитрим всю эту шайку и побьем ее организованностью. Попробуем пробраться через туннель. Единственный путь.
Рейнхарт подошел к двери запасного выхода.
– Полно дыма, – сказал он.
– Черт! – сказал Фарли. – Все-таки надо попробовать.
Он сунул банкноты в карман, а бумажник бросил на пол.
– Я снял с адмирала Бофслара шесть сотен. Кто бы подумал, что старый пердун расхаживает с такой наличностью! Я рассчитывал на горсть мелочишки.
– То есть как? – сказал Рейнхарт.
– Надо уметь распознавать особые ситуации и действовать соответственно, – сказал Фарли. – Его выживание – это не мое выживание, и наоборот.
Они вошли в черный дым прохода, зажав нос платком и согнувшись в три погибели, чтобы избежать наиболее горячего воздуха. Рейнхарт следовал за Фарли вдоль невидимой стены, судорожно кашляя в льняную материю. Ноги и плечи у него абсолютно онемели, основание черепа опоясывал раскаленный обруч; он осознавал только ритм бегущих ног и обжигающее прикосновение стены к своему плечу. После первого десятка метров стало прохладнее, и лампочки под потолком еще горели. Проход влился в широкое низкое помещение с наклонным бетонным полом, на котором неподвижно лежал человек в разорванном дымящемся комбинезоне. Фарли и Рейнхарт остановились возле него. Это был стадионный негр-уборщик. Пальцы мертвеца переплелись, над ключицей синела пулевая рана. Рейнхарт смотрел на рану – он страшно устал.
– Так-так, – сказал Фарли, оглядывая помещение с хладнокровной сосредоточенностью. – Пожарная лестница? Дверь? – рассуждал он вслух.
Ни лестницы, ни двери. На полу, там, где начинался новый проход, стояла корзина с красно-сине-белыми топорищами. Они взяли по топорищу и пошли дальше.
Тут лампочки не горели. Дым сгущался, становилось невыносимо жарко. Они, согнувшись, побежали по струе более прохладного воздуха у левой стены. За поворотом они снова увидели свет, бивший из распахнутой двери в стене прохода. Они услышали кашель, шепот и, бросившись на пол, поползли к открытой двери. Рейнхарт прижал голову к стене, следя за тем, как тень дыма скользит по пятну света на потолке. Потом он посмотрел на тень двери и остался вполне доволен ее формой – клин, треугольник.
– Края, – сказал Рейнхарт.
Фарли подобрался и двинулся дальше.
Края, подумал Рейнхарт, вещи с краями годятся.
Из двери в коридор шагнул какой-то человек, прижимая к глазам красный платок. Фарли выпрямился и ударил его сзади топорищем. После короткой неловкой паузы человек сел на пол и застонал. Фарли, опасливо оглянувшись на полуоткрытую дверь, ударил его еще дважды. Стало намного жарче, дым приобретал мерзкий металлический запах.
Фарли пробрался назад вдоль стены, засовывая деньги в карман.
– Не считал, – сказал он Рейнхарту. – Должно быть, порядочно.
– Кто? – спросил Рейнхарт, глядя на неподвижное тело на полу.
– Орион Бёрнс, – сказал Фарли. – Знаешь, по-моему, выход должен быть в этой комнате.
– А что там внутри?
– Не знаю. Еще какие-нибудь уроды. Кто-то их поджарил. Похоже, твой странный друг.
– Да, – сказал Рейнхарт. – Мой странный друг.
Они поползли к двери и, пригнувшись, попробовали заглянуть внутрь. Им было видно только белое пространство стены. В коридор доносился запах каменной пыли, однако в комнату наползал ядовитый черный дым.
Рейнхарт протянул руку и толкнул дверь так, что она гулко ударилась о внутреннюю стену. Они подождали. Где-то вдалеке непрерывно выла сирена; теперь они расслышали и винтовочные выстрелы. Из комнаты перед ними донесся негромкий вежливый кашель.
Рейнхарт поднял голову и увидел Мэтью Бингемона, сидевшего за деревянным столом. Рядом стоял переносной телефон, и в левой руке Бингемон держал трубку. На столе в диком беспорядке валялись ворохи разноцветных листовок, аккуратно присыпанные обломками штукатурки и кирпичным щебнем; правая рука Бингемона находилась в успокоительной близости от европейского автоматического пистолета.
– Не топчитесь в дверях, мальчики, – сказал мистер Бингемон. – Входите!
Они поднялись и осторожно вошли. Бингемон следил за ними почти приветливым взглядом. Его лицо горело юношеским радостным оживлением. Он выглядел счастливым. Обломки штукатурки выбелили половину его лица, усыпали лацканы пиджака и угнездились в тщательно уложенных волнистых волосах. Галстук он снял и повязал шею красным платком, на манер ковбоя.
– Джек Нунен не с вами? – спросил Бингемон. – Он не прячется в коридоре?
– Нет, – сказал Фарли. Он смотрел на Бингемона с почтительным страхом.
– Как вам нравится наш вечер, джентльмены? – спросил мистер Бингемон.
– Ох! – сказал Рейнхарт. – Они все на одну колодку.
– Так это был спектакль не в вашем вкусе, мелюзга? – сказал Бингемон. – Очень жаль. Теперь мы устроим парням вроде вас несладкую жизнь. Пользу свою вы уже принесли. А теперь мы очищаем атмосферу. Да-да.
– Она сейчас немного дымная, сэр, – заметил Фарли-моряк.
– Про грузовик мы не знали, – сказал Бингемон, улыбаясь. – Готов откровенно в этом признаться. Когда взбаламучиваешь ил, естественно, кое-какая крупная рыба выпрыгивает из воды. Но с этим все сейчас будет улажено. А теперь… – Он весело поглядел на Рейнхарта. – Повернись-ка, парень, и увидишь радиопередатчик. Включи его и вызови «Альфу-Джульет-Кило». Свяжешься с одним из наших ребят снаружи. Скажешь ему то, что я тебе скажу.
Рейнхарт повернулся и включил передатчик на стене.
– Все свободные машины в квадрате «Д» к номеру девятьсот двадцать первому на Люсинии… на первом этаже несколько вооруженных людей… частный жилой дом. Пожарный наряд в готовности, квадрат «Ф», центр восьмисотого квартала… – Голоса накладывались друг на друга и перебивались помехами.
– Полицейские вызовы, – сказал Рейнхарт, глядя на Фарли.
– Неважно, – сказал Бингемон. – Мы воспользуемся их волной. У нас там есть друзья. Вызывай «Альфу-Джульет-Кило».
Рейнхарт посмотрел на него.
– Пошевеливайся, Рейнхарт! – крикнул Бингемон. – Ты что, хочешь зажариться тут живьем? Мы сообщим им, где находимся, и они нас вытащат.
– А почему мы сами не можем выбраться? – спросил Фарли. – Ведь не заперто же?
– Конечно нет, черт побери, – сказал Бингемон. – Просто… имеются некоторые осложнения.
– А почему вы сами не вызовете их, сэр? – спросил Фарли более вежливо. – По телефону, который вы держите?
– Он не для того, – сказал Бингемон.
– А почему вы не положите трубку, сэр?
На лице Бингемона отразилась только легкая досада.
– Хватит глупостей, идиот, – сказал он ровным тоном.
– Рейнхарт, – сказал Фарли, – почему он не кладет трубку?
Рейнхарт посмотрел на левую руку мистера Бингемона. Он заметил, что кисть очень распухла. Как и вся рука до локтя. Мистер Бингемон сжимал трубку окостенелыми пальцами.
– А он не может, – сказал Рейнхарт.
Они все трое посмотрели на пистолет на столе мистера Бингемона. Рука, лежавшая возле него, была неподвижна. Суставы пальцев были вздуты. И по отношению к плечу мистера Бингемона она находилась в каком-то очень неестественном положении.
– Он не может пошевелить руками, – с изумлением сказал Рейнхарт.
Фарли со змеиной быстротой вытянул руку и прижал пистолет ладонью. Мистер Бингемон нахмурился. Легким движением пальцев Фарли толкнул пистолет на несколько дюймов по захламленному столу под носом Бингемона. Бингемон следил за пистолетом с необычайной сосредоточенностью.
– Он не может шевельнуться, – сказал Рейнхарт.
Фарли ухмыльнулся.
– Любезный мистер Бингемон, – сказал Фарли. – Вы втираете нам очки, сэр. Вы шевельнуться ни хрена не можете.
Бингемон стиснул зубы.
– Шлюхино отродье! – произнес он четко и раздельно, с неотразимой властностью, и посмотрел на Фарли, а потом на Рейнхарта. – Возьми микрофон. Скажи: «Альфа-Джульет-Кило»!
– Дейл Карнеги, – сказал Рейнхарт.
– Сифилис, – сказал Фарли. – Ты когда-нибудь слышал, что шишки вроде этого обычно бывают гнилыми насквозь? Я где-то читал про это. Открыло мне глаза. У старикана прогрессивный паралич, Рейнхарт. Он не очень-то соображает.
– Выламываешься, подонок, – сказал Бингемон. – Без меня ты отсюда не выберешься – и квартала живым не пройдешь. Я господин, а ты слуга, идиот.
– Свободное предпринимательство, старичок, – ласково сказал Фарли. – Личная инициатива.
Рейнхарт и мистер Бингемон смотрели, как Фарли занес свое топорище и пробил мистеру Бингемону висок. Вот так, подумал Рейнхарт. Чмокающий звук. Рейнхарт обдумал этот звук. При обдумывании этот звук вызывал утомление. Рейнхарт чувствовал огромную усталость.
– Момент для выживания наиболее приспособленных, – сказал Фарли-моряк. – Никаких скидок.
– Да, – сказал Рейнхарт.
Из ушей мистера Бингемона текла кровь. Фарли осторожно извлек бумажник из кармана его жилета и разочарованно исследовал содержимое. Затем наклонился и ощупал талию мистера Бингемона.
– Гнусная шуточка. Ни начинки, ни пояса с деньгами. Ни автомобильных ключей. Ни банковской книжки. Богачи не похожи на нас с тобой, Рейнхарт. Грабить бедняков всегда выгоднее.
Фарли взял пистолет и засунул его себе за пояс.
– Сумасшествие, полная шиза, – сказал он. – Воля к власти и прочая ерунда. У всех у них сифон. Но капут приходит всем, старик, и богатому, и Лазарю.
– Ты прав, – сказал Рейнхарт. – Тут ты прав.
За комнатой, в которой лежал Бингемон, находился вестибюль с железной винтовой лестницей, уходившей в потолок. С нижней половины стен штукатурка осыпалась, обнажив кирпичную кладку, а часть пола провалилась – там зияла темная зловещая дыра. На штукатурке и щебне валялось несколько огромных прожекторов со стальными основаниями – их стекла разлетелись вдребезги, и они лежали, как дохлые ящеры. В одной из стен, перегороженный исковерканными стальными балками перекрытия, находился проход, который, по-видимому, вел на трибуны. Они заметили руки и башмаки, зажатые штукатуркой и металлом. На одной из опаленных стен виднелась широкая горизонтальная кровавая полоса, от которой к полу тянулись узкие струйки. Рейнхарт глядел на эту полосу, пока Фарли рыскал по развалинам.
– До них не доберешься, – сказал Фарли. – К черту. Надеюсь, Джек Нунен тоже тут. Господь его благослови.
– Пойдем, – сказал Рейнхарт. – Жарко.
Было очень жарко, но дыма стало меньше. Когда они поднялись по винтовой лестнице, повеяло прохладой. На каждом витке лестницы светила уцелевшая красная лампочка.
– Господи! – запыхавшись, сказал Фарли. – Динамит. Или пять здоровых гранат. Нет, это не расовые беспорядки, Рейнхарт!
На полпути они наткнулись на Кинга Уолью, который лежал поперек площадки с пистолетом в руке.
– Он жив, – недоумевающе сказал Фарли и, вытащив бумажник Кинга Уолью, потер патриотическим топорищем себя по затылку. – Что же делать? – Покосившись на бесчувственное тело, он заглянул в бумажник и улыбнулся. – О! – сказал он. – Голливуд! – Он сунул деньги Кинга Уолью себе в карман и посмотрел на карточку, удостоверявшую, что податель сего является помощником шерифа округа Лос-Анджелес. – Он стервец, – сказал Фарли. – А сегодня мы убиваем всех стервецов.
– Всех мы убить не можем, Фарли, – сказал Рейнхарт. – К тому же чем больше ты убьешь людей, тем скорее кто-нибудь про это дознается.
Фарли сунул в карман удостоверение помощника шерифа и оттянул веки Кинга Уолью:
– Он действительно в обмороке.
Голова Уолью ударилась о железный пол.
– Я его пощажу, черт подери! Ибо я христианин и ребенок в душе. А еще потому, что деньги как-то размягчают душу.
– И на счастье, – сказал Рейнхарт.
Они поднялись еще выше и оказались перед металлической дверью с засовом. Рейнхарт открыл ее, и они вышли на каменный пандус, залитый светом пожара. Под ними у подножия стадиона виднелись десять-одиннадцать пожарных машин, блестевших в лучах полицейских прожекторов. Они перебежали пандус и по стальным конструкциям спустились вниз, спрыгнув в грязь у подножия колонн. Из темноты под трибунами доносились звуки тихих схваток, топот бегущих ног, стоны. Раздался пистолетный выстрел и лязг металла, от которого рикошетом отлетела пуля. Прямо на них от пожарных машин, держа оружие наготове, надвигалась шеренга полицейских в шлемах; пожарные направились в другую сторону, разматывая шланги. На середине выдвижной лестницы стоял человек в штатском и что-то выкрикивал в мегафон.
Фарли и Рейнхарт метнулись в сторону, чтобы не быть на пути приближавшейся шеренги. Будочка кассы у запасных ворот валялась перевернутой в метре от ближайшего ряда машин на стоянке; присев за будочкой, Рейнхарт и Фарли оглядели стоянку. В центре многие машины были перевернуты и горели; в дальнем конце около шоссе машины все еще внезапно вспыхивали огненными столбами, и ветер разносил запах горящей резины и электрической изоляции. Ревя клаксонами, два зеленых армейских грузовика въехали на середину стоянки и высадили отряды национальных гвардейцев, которые, озираясь, опасливо становились в строй.
Две пивные через шоссе забаррикадировали окна; соседняя бакалейная лавка зияла опустошенными витринами, из нее валил жирный дым. В здании у начала боковой улочки Рейнхарт заметил движущийся в окнах фонарик, который выхватывал своим лучом людские тени, отчаянье жестов, взмах красной материи, а стекла одно за другим разлетались, усыпая мостовую осколками. Тротуары казались пустыми – зевак на них не было.
Один из армейских грузовиков начал шарить по стоянке ослепительным лучом прожектора, время от времени озаряя какую-нибудь одинокую фигуру, которая по-муравьиному копошилась возле разбитых машин. Гроздья теней бросались из-под луча, люди пригибались, припадали к земле. Свет выхватывал и белых, и черных к обоюдному ужасу, они бежали прямо по автомобильной падали, кидались врассыпную. Центр битвы, по-видимому, переместился куда-то еще – из боковых улиц доносилась частая стрельба.
Внезапно Рейнхарт увидел, как свет засиял на его рукаве, – он попятился, луч ударил ему в глаза, мгновенье помедлил и скользнул дальше.
– Рейнхарт! – позвал в отдалении женский голос.
Это был не вопль и не оклик, а… стон.
– Рейнхарт! – на этот раз чуть дальше.
Рейнхарт вдруг повернулся и побежал на голос. Он несся за движением могучего луча, увидел седого человека, который стоял на четвереньках в липкой луже, увидел башмак…
– Рейнхарт! – прозвучало, удаляясь.
Он бежал сквозь темноту и наткнулся на проволочную изгородь; по ту ее сторону двигались темные человеческие фигуры, отблеск пожара озарял их бегущие ноги, лица были невидимы.
– Рейнхарт!
Это была она. И исчезла.
Звуки. Звук собственного имени, названного в ужасе, названного в тоске, названного… в то же время… если угодно… с любовью, – слабеющий, затихающий. Звук собственного имени, как крик горя, проваливающийся куда-то. Замер.
– Рейнхарт, – негромко сказал Рейнхарт.
Он пошел вдоль темной изгороди, пытаясь обойти ее, но она огибала стадион, и он так и не обнаружил, где она кончалась. Он повернул, чтобы возвратиться под защиту разграбленной кассы, и внезапно увидел Фарли на фоне вспыхнувших фар какого-то «форда». Машина только что тронулась и еще набирала скорость, а Фарли бросился от нее и увернулся в последний момент, как критский боец от быка. «Форд» отчаянно затормозил в шаге от изгороди; Фарли кинулся к нему, держа в руке пистолет Бингемона. «Форд» дал задний ход, но тут Фарли рукояткой пистолета разбил боковое стекло и распахнул дверцу – жена Джека Нунена принялась молотить его по голове сумочкой. Рядом с ней Джек Нунен за рулем лихорадочно пытался завести заглохший мотор. Пока Рейнхарт бежал к ним, Фарли удалось стащить миссис Нунен с сиденья за длинную соблазнительную ногу; он вскочил на сиденье рядом с Нуненом и выпихнул его из кабины. Джек Нунен проскакал на одной ноге по гравию и упал спиной на изгородь. Фарли дал задний ход. Рейнхарт стремительно подскочил к «форду», ухватился за ручку и залез на переднее сиденье. Фарли деловито навел пистолет на голову Рейнхарта.
– Рейнхарт! – сказал он. – Я чуть было не застрелил тебя, старина.
– Знаю, – сказал Рейнхарт.
Они отъехали от изгороди, следуя изгибу стадиона, полавировали среди дымившихся обломков и устремились в первый же выезд на примыкавшую улицу. Позади них кричали: «Стой!» – гремели выстрелы. Фарли на двух колесах свернул в переулок; они мчались через пустые перекрестки мимо одинаковых темных дощатых домишек. На одном углу из темноты выпрыгнула группа негров, держа в руках деревянный шлагбаум с надписью: «Полицейское управление Нового Орлеана». Они направили его на ветровое стекло, точно таран. Фарли бросил машину на тротуар и свернул за угол.
За следующим светофором стало поспокойнее. На тротуарах, переговариваясь, стояли толпы негров и глядели в сторону стадиона. Они молча смотрели на проезжавший «форд». Впереди поперек улицы стояли две полицейские машины. Фарли притормозил – полицейский с фонариком подошел к ним и махнул, чтобы они проезжали.
Фарли улыбнулся, Рейнхарт откинулся на спинку сиденья. От усталости у него отвисла челюсть.
– Ну, – сказал Фарли, – вот так. Пусть теперь Джек Нунен рассказывает национальным гвардейцам, как я украл его автомобиль.
Рейнхарт смотрел в окно; мимо, ревя сиренами, проносились полицейские машины.
Фарли весело смеялся, покачивая львиной головой.
– Несчастный старый пердун, – сочувственно произнес он. – Наверное, стоял локтями к стене, когда рвануло. Могу понять его растерянность и отчаяние – я сам потерял так свои природные зубы. Как-то ясной ночью я определял место, прислонившись к броневой стенке мостика – и тут в среднюю часть попадает снаряд. Щека моя прямо у стенки, я смотрю в секстант – и нате. Все до одного природные зубы. – Правя одной рукой, он оттянул другой левый угол рта и показал фарфоровое сооружение. – Видишь, изумительная работа, даже коренные. Стоила мне шестьсот долларов – при военных ценах, делал лучший дантист в Нью-Йорке. Конечно, мне пришлось заменить то, что нагородили флотские уроды в Бристоле, потому что, понимаешь…
– М-да! Дела приняли странный оборот, верно, Фарли?
– Удивительный, – сказал Фарли. – Удивительный! Тем не менее для хладнокровных людей эти ситуации имеют свою прелесть.
– Что ты думаешь делать?
– Ну, – сказал Фарли, – ночь предлагает большой выбор заграничных самолетных рейсов. Воспользуюсь каким-нибудь из них. Я всегда слежу за авиационным расписанием. Когда дело касается самолетов, я превращаюсь в мальчишку. Меня не хватятся до утра, а может быть, и несколько недель. А завтра утром я уже буду в самом неожиданном месте.
Они остановились перед светофором. Фарли принялся весело напевать. Он сорвал хороший куш.
– Советую тебе убраться из этого города, старик. Сейчас же. Если бы я тебе не доверял, я тебя прикончил бы, как Бингемона, это ты понимаешь. Но события нас отлично замаскировали, и мне было бы очень неприятно, если бы тебе пришлось разъяснять некоторые из них.
– Сегодня я уехать не могу, – сказал Рейнхарт. – Мне надо кое-кого разыскать. Я уеду завтра.
– И поскорее, – сказал Фарли. – Как только они тут наведут порядок, положение станет очень трудным.
– Высади меня на Норт-Рэмпарт-стрит. Переночую у Богдановича, если удастся войти.
– Ах! – сказал Фарли. – Жизнь!
– Жизнь – это то, что ты из нее сделаешь.
– Жизнь не грезы! Жизнь есть подвиг! [120]120
Г. Лонгфелло. «Псалом жизни». Пер. И. Бунина.
[Закрыть]Так сказал поэт. Жизнь, какой бы прихотливой она нам ни представлялась, ведет к определенной цели. Однако дела складываются весьма и весьма своеобразно.
– Да, – сказал Рейнхарт. – Я только что об этом кому-то говорил. Становится холодновато.
– Да, – сказал Фарли, – ты совершенно прав. Однако я старый канадец и холода не боюсь.
– Ты молодец.
– Станет еще холоднее, Рейнхарт. Это пустяки. Когда ударит настоящий мороз, я вернусь. Мне это нравится. «И если ты способен все, что стало / Тебе привычным, выложить на стол, / Все проиграть и вновь начать сначала…» Киплинг. Сегодня вечером он пришелся кстати.
Они остановились около безлюдной заправочной станции на углу Норт-Рэмпарт-стрит.
– Ну, ладно, – сказал Рейнхарт.
Фарли сердечно потряс его руку.
– Vive la bagatelle [121]121
Да здравствуют пустяки (фр.).
[Закрыть]и все прочее. Я еще вернусь. – Он возвел глаза к небу и поднял правую руку, уставив вверх указательный палец. – Я вернусь очень скоро.
– Пока, Фарли. Увидимся, когда ты вернешься.
– Давай живи, – сказал Фарли, отъезжая.
Рейнхарт шел в темноте по Рэмпарт-стрит, с трудом переставляя ноги. Он старался держать глаза открытыми пошире.
Издалека доносились пение «Дикси» и звук, похожий на топот марширующих ног. Было холодно.
Джеральдина сидела на сломанных качелях посреди темной детской площадки и смотрела, как по стенам стадиона в квартале от нее бегают лучи прожекторов. В синей тьме у ворот площадки пытался встать на ноги молодой негр – пытался уже довольно давно и безуспешно. После каждой попытки он падал ничком и начинал сызнова. Джеральдина наблюдала за ним, слегка покачиваясь и постукивая носком по гравию. Изредка проезжали полицейские машины, сверкали фарами и уносились.
Через несколько минут негр стал кричать. Потом умолк и еще раз попробовал подняться. Фары проезжавшей полицейской машины осветили его; рысцой подбежали два полисмена и попытались поставить его на ноги. Ничего не получилось; снова положив его на землю, они ушли. Немного погодя подъехала «скорая помощь», и санитары унесли его на носилках.
Полицейские, появившиеся с санитарами, стали ходить по площадке, светя фонариками. Один из них заметил Джеральдину.
– Эй, – сказал полицейский. Он подошел, ощупал ее лучом фонарика. – Что с вами? Вы не ранены?
Джеральдина покачала головой.
Он постоял, разглядывая ее при свете фонарика. Подошел другой, тоже с фонариком. Оба навели свои фонарики на нее.
– Вы не ранены? – спросил второй. – Что вы тут делаете?
Джеральдина покачала головой.
– Была там? – спросили они, показывая на стадион.
Джеральдина помотала головой.
– Как тебя звать, детка?
– Смит, – сказала Джеральдина.
– А полностью?
– Форт Смит [122]122
Форт-Смит – город в штате Арканзас. См.
[Закрыть].
Полицейские успокоились. Они буркнули что-то, скосили глаза, почесали носы.
– Это не смешно, – сказал один.
– Да, – сказала Джеральдина.
– Что у тебя в сумке?
– Песок, – сказала Джеральдина.
Полицейские переглянулись; один осторожно взял у нее сумку, взвесил на ладони. Он втянул щеки, держа сумку на прямой руке.
– Оружие в сумке есть?
– В первый раз эту сумку вижу, – сказала Джеральдина.
Полицейский положил фонарик на землю, поставил рядом с ним сумку и осторожно открыл замок. Потом залез в сумку, вытащил пистолет и проверил предохранитель. Он прижал пистолет коленом и вытащил косяк, держа его двумя пальцами.
– Смотри-ка, – сказал он, вертя сигарету перед фонариком. – Старушка Марианна.
– Для себя или для кого-нибудь? – спросил полисмен, стоявший рядом с Джеральдиной.
Джеральдина смотрела на световые пятна, метавшиеся по стене стадиона, и молчала.
– Это не наша забота, – сказал другой. – Заберем ее.
Полицейские сложили вещи в сумку, отвели Джеральдину к машине и посадили между собой. Они заметно повеселели: им пришлось самим везти ее в участок – можно было на время уехать со стадиона. Они ехали в хорошем настроении, напевали что-то себе под нос, толкали ее коленями.
– Может, тебе это подложили? – сказал тот, что справа. – Если подложили, ты скажи районному прокурору, а мы подтвердим, что ты была пьяная. Если будешь хорошо себя вести.
Полисмен за рулем метнул на него взгляд: поаккуратней.
– Ты знаешь, что тебе за это придется предстать перед присяжными? Слышишь, красавица, в нашем городе наркоманов не жалуют.
– Да ну? – спросила Джеральдина.
Они ехали дальше, навстречу санитарным и полицейским машинам, двигавшимся к стадиону. Полисмен на пассажирском месте нагнулся и включил сирену.
– Кто-то должен заняться неграми, – сказал он. – Рано или поздно в этой стране невозможно будет жить.
Другой, стиснув зубы, невнятно выругался.
Около приземистого кирпичного здания полиции они остановили машину и втолкнули Джеральдину в вестибюль. Снаружи стояла охрана из полицейских в шлемах; они были вооружены помповыми ружьями и обшаривали прожекторами улицу перед зданием. Внутри теснились полицейские и агенты в штатском, которые проводили мимо ряда освещенных столов длинные очереди людей с разнообразными повреждениями.
– Придется подождать.
– Я не против, а ты?
Позвали человека из районной прокуратуры; человек из районной прокуратуры велел им обыскать Джеральдину и запереть на ночь – утром ею займутся первой.
Полицейские отвели Джеральдину к лифту и спустили в подвальный этаж, где за металлическим столом возле синей железной двери сидел старик-полицейский.
Они предъявили ей обвинение в бродяжничестве и вызвали надзирательницу. Надзирательница была маленькая, хрупкого вида женщина с перманентом.
Джеральдина перешла с надзирательницей в соседнюю комнату и разделась. Надзирательница спросила, почему на ней нет белья. Джеральдина сказала, что так полезней для здоровья. Надзирательница влепила ей пощечину.
– Хочешь драться? – сказала она. – Будем драться.
Старик полицейский принес сумку Джеральдины, и надзирательница вытащила пистолет и сигарету. Старик положил их в коричневый конверт.
Потом они втроем вернулись к металлическому столу, и старик-полицейский заявил Джеральдине, что на основании обыска, проведенного надзирательницей, она обвиняется в хранении наркотиков, незаконном ношении оружия, а также в нанесении ущерба городскому имуществу и нарушении порядка в общественном месте.
Сейчас им некогда, а завтра ею займутся с утра пораньше, сказал он. За ночь она может продумать объяснение своих действий. Надзирательница отвела ее в бетонированный подвал и там взяла у нее отпечатки пальцев, а мужчина ее сфотографировал.
Другая надзирательница провела ее через другую железную дверь в коридор. В камерах были оранжевые стены и синие откидные койки на цепях – очень яркие, очень новые. Джеральдина шла по освещенному коридору впереди надзирательницы; она не оглядывалась на женщин, которые наблюдали за ней. Кто-то свистнул ей вслед.
Ее поместили в крайнюю камеру – узкое треугольное помещение с умывальником посредине; решетки и койка поставлены были, по-видимому, недавно, когда уборную переделали в камеру. Койка была только одна, но на стенах висели цепи еще для нескольких коек. Рядом с раковиной стоял унитаз без крышки, с лужицей густо-коричневой жидкости.
– Побудешь здесь, чтобы суду не пришлось тебя искать завтра утром, – сказала надзирательница. – Одеяло я тебе дам, а свободных матрацев не осталось. Если будешь блевать, то в унитаз, а не в раковину. Ты здесь ненадолго, поэтому веди себя тихо и скажи спасибо, что сидишь одна. А будешь шуметь, отправим как скандалистку в городскую тюрьму – там с тобой разберутся. Не будешь шуметь?
– Нет, – сказала Джеральдина.
Надзирательница ушла. Джеральдина села на койку и посмотрела сквозь решетку. В камере напротив, скорчившись под одеялом, лежали две женщины со спутанными седыми волосами – одна над другой. Третья, средних лет, стародевичьего вида, в коричневом ситцевом платье, сидя на унитазе, читала Библию. Она подняла глаза на Джеральдину и слегка улыбнулась; на ней были очки в золотой оправе. Джеральдина закрыла глаза и откинулась к стене; ей очень хотелось спать. Когда надзирательница принесла одеяло, она закутала ноги и почти задремала. В здании стоял сильный шум, где-то в негритянском секторе кричали, пели, гремели цепями коек, в ответ из мужской камеры белых за стеной неслись ругательства и улюлюканье. Все время где-то открывались и захлопывались стальные двери.
– Чертова кузница! – закричала какая-то женщина в коридоре.
Женщина в камере напротив читала Библию и улыбалась. Джеральдина протянула руку, дотронулась до решетки и вздрогнула. Прутья были тонкие и частые, два пальца не просунуть. Когда она отпустила решетку, ее пальцы пахли пастой для чистки металла.
«В тюрьме, черт, – подумала она и выпрямилась в панике. – Не в баре». Она снова тронула решетку, провела ладонью по ее холодной шкуре. Грязный металл. Вуди с ножом для устриц. Мужчина с медным кастетом во Французском квартале. Рейнхарт, бегущий вдоль ограды стадиона. Вкус металла.