Текст книги "В зеркалах"

Автор книги: Роберт Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Джеральдина вышла из ванной в белых трусиках и остановилась перед ним; он посмотрел на нее и отставил бутылку.

Кожа у нее слегка покраснела от песка и воды. Рейнхарт лениво обнял ее рукой за широкие бедра и стащил с нее трусики до щиколоток. На правой стороне живота у Джеральдины был ожог от сигареты; Рейнхарт провел пальцами по коже и дотронулся до него:

– Тебя и прижигали, да?

– Нет, – сказала Джеральдина. – Где я лежу, на всем остаются следы от сигарет: на кроватях, на столах – в общем, везде. Какой-то ушел без сигареты. Я тогда легко засыпала – раз и всё. А он прислонил ко мне сигарету и ушел без нее.

– Тебя нехорошо использовали. Ты саламандра.

– Почему это?

– Ты саламандра, потому что проходишь сквозь огонь и питаешься воздухом.

Джеральдина закрыла глаза.

– Хорошо бы так, – сказала она.

Он приложился щекой к ее бедру рядом с мягкими светлыми волосами лобка и притянул за собой на кровать. В пьяном дурмане она ему казалась порождением озера, соленой неподвижной воды; он водил губами по свежеотмытому телу, наслаждаясь изысканным вкусом своей собственной и ее смерти. Мощью колеса, на котором ломается всякая плоть. Он обследовал каждый квадратик ее плоти; поместив ладонь между ее ягодиц, он привлек ее к себе и ощутил в ее рту пронзительный вкус разрушения и гибели.

В беспамятстве он любил ее до глубокой ночи, до тех пор, когда она могла только льнуть к нему с беззвучным смехом, и последний спазм его пробудившихся нервов разбился о ее плоть.

– Мистер Рейни, – как-то раз сказал Лестер Клото, обращаясь к Моргану Рейни, – мне кажется, состояние вашего здоровья оставляет желать лучшего.

– Я здоров, – сказал Рейни.

Но это не соответствовало истине. Его мучил кашель, который мешал ему говорить и не проходил даже в самые жаркие дни. Кроме того, он стал забывчив и часто засовывал материалы обследования неизвестно куда; в последние недели с глазами у него становилось все хуже.

– Ну а все-таки, – настаивал Лестер, – опишите мне ваши симптомы. У меня есть некоторый практический опыт.

– Я простужен, – сказал Рейни.

– Это глубокая простуда, мистер Рейни, или нечто мимолетное? Понимаете…

– Простуда, думаю, обычная простуда.

Они сидели в кухне кафе. Масляный сумрак прорезывали жаркие пальцы солнечного света, пылавшего за закрытыми ставнями.

– Простуда летом – вещь неприятная и опасная, – заметил мистер Клото. – Она может привести к нарушениям деятельности центральной нервной системы и вызвать воспаление мозговой оболочки.

Рейни отвернулся и начал рыться в анкетах. Мистер Клото покачал головой:

– Мне очень неприятно видеть, как молодые люди, наделенные чувством ответственности, пренебрегают своим здоровьем.

– Да, – сказал Рейни.

– А кстати, что вы поделывали? Я видел, что вы шли своим нелегким путем и тут, и там, и сям. Вы стали неотъемлемой принадлежностью квартала. «Вас приняли», как мы выражаемся.

– Я ничего не делал. Я прихожу к людям и задаю вопросы по анкете. Я опросчик.

– Опросчик, но и нечто большее, чем опросчик, мистер Рейни. Там, где вы побывали, я всегда слышу похвалы вам.

– Послушайте, – сказал Рейни. – Я, правда, собирался заняться этим раньше… Но все-таки я навел справки для Хоскинса, и у меня для него есть несколько анкет. Он умеет читать?

– Он служил в армии. Наверно, там его научили читать.

– Прекрасно. Пойдемте к нему.

– Его нет, – сказал мистер Клото. – Он ушел за пенсией во вторник и не вернулся. Позавчера я был вынужден сдать его комнату.

– А!

Голова Моргана Рейни наклонилась набок, его подбородок дернулся к плечу. Это движение было непроизвольным и появилось у него после болезни; ему всегда было очень трудно подавлять это движение.

– Может быть… полиция…

– О, – сказал мистер Клото, – я не принадлежу к людям, которые ходят в полицейские участки. Лично я не верю в таинственные происшествия. Я убежден, что его так называемое исчезновение было результатом логической последовательности событий.

Рейни не ответил. Через несколько секунд он спросил, не лучше ли им будет подняться наверх, потому что в кухне из-за закрытых жалюзи совсем темно.

Они вышли, на мгновение окунулись в буйство солнечного света и поднялись по деревянной лестнице.

– Я не взял сегодня направления, – признался Рейни, – и буду вам очень обязан, если вы проводите меня к тем жильцам на третьем этаже, которые получают пособия.

Мистер Клото изобразил угодливый восторг.

– Как изволите, хозяин! – воскликнул он. – Слушаю, сэр!

Они поднялись еще выше и прошли по красному коридору третьего этажа к первой двери слева. Рейни постучал.

– Кто там? – произнес голос внутри.

Мистер Клото стал между Морганом и дверью.

– Большой Джин, – сказал он, – это я – Лестер.

Человек в нижней рубашке открыл дверь, увидел Клото и посторонился. В комнате было темно.

Человек повернулся спиной к двери и зажег лампу. Войдя в комнату вслед за Клото, Рейни внезапно увидел себя в большом зеркале на комоде. Человек, открывший дверь, тоже смотрел в это зеркало, и при виде Рейни он застыл на месте, как олень на шоссе в свете фар; его глаза расширились, но в них не появилось никакого выражения. Ему было лет тридцать, на его небритых щеках розовели два шрама.

Рейни вдруг отчетливо и остро осознал, каким белым было его лицо в зеркале.

Обитатель комнаты стоял к ним спиной, слегка пригнувшись, держа руки у груди.

– Клото… – сказал он, не поворачиваясь. – Клото…

– Полегче, – сказал мистер Клото, – полегче, Большой Джин.

Большой Джин сел на кровать, опустив мускулистую коричневую руку на подушку.

– Этот человек – из муниципалитета, Большой Джин. Он имеет право видеться со всеми постояльцами, потому что наше заведение сотрудничает с властями. Рейни, это Джонс. Спрашивайте его, о чем хотите.

Морган Рейни с минуту конался в папке, вытаскивая бланки. Большой Джин и Лестер Клото молча глядели друг на друга.

– Ну так скажите, мистер Джонс, – спросил Рейни, – какие пособия вы получаете?

Большой Джин долго смотрел на Рейни ничего не выражающими глазами, а потом перевел взгляд на Клото.

– Разве вы не получаете пособия?

– Да нет, – сказал Большой Джин негромко, с непонятным добродушием. – Нет, не получаю.

Мистер Клото благожелательно улыбнулся Большому Джину. Рейни спрятал карандаш и убрал бланки в папку.

– Понимаю, – сказал он. – Простите, что побеспокоил вас.

– Ничего, – сказал Большой Джин. – Да, сэр.

Когда они выходили, мистер Клото прокудахтал:

– До чего же смешно получилось. Джонс, наверно, решил, что мы его разыгрываем.

– Послушайте, – сказал Рейни, – нет, послушайте… Мне нужно опрашивать только тех, кто получает пособие. Мне незачем видеть кого-либо еще.

– Мистер Рейни, – сказал мистер Клото, – попробуйте понять, что успех всей вашей миссии зависит от взаимного доверия и сотрудничества. У меня есть дела с Большим Джином. Он живет у меня, платит очень мало, потому что он родственник, – и я люблю показывать всем моим подопечным, в каких я прекрасных отношениях с представителями власти.

– Я не хочу видеть никого, кроме тех, кого я должен видеть.

– А, – сказал Клото, – теперь мне ясно. – Он присвистнул сквозь зубы и запел: – «Отступи, отступи! – кричало сердце мое…» [82]82
  «Retreat (Cries Му Heart)» – популярная песня, написанная Нэнси Фарнсуорт, Томми Фуртадо и Анитой Бойер в 1952 г. и тогда же ставшая большим хитом в исполнении Патти Пейдж.


[Закрыть]А ваше сердце призывает вас отступить, мистер Рейни? Ощущаете ли вы потребность бросить все теперь – на довольно позднем этапе?

– Клото, – сказал Рейни, – это чушь.

Клото пожал плечами и пошел по коридору.

– Ваше замечание меня не задело. Человек в моем положении весьма чувствителен к нюансам резких слов, и мне кажется, это – оскорбление весьма качественное, да, сэр, это такого рода оскорбление, каким могут обменяться два человека большой культуры. Это почти что скрытый комплимент.

– Очень хорошо. Мне нужно вести опрос.

– О да, сэр, конечно, сэр, – подтвердил мистер Клото.

Они остановились перед другой дверью, и Рейни увидел, что к ней приколот яркий листок, по-видимому вырезанный из комикса. «Голли» – гласили большие разноцветные буквы, а под буквами улыбалось лицо блондинки, тщательно зачерненное карандашом.

Рейни постучал, а мистер Клото встал между ним и дверью.

В дверную щель выглянул молодой человек с худым лицом, которое походило на маску – так густо оно было накрашено.

– Привет, душка, – сказал Лестер Клото, поджимая губы.

– А, Лестер, – сказал молодой человек. – Что тебе надо?

Когда он увидел Рейни, его улыбка погасла, и он отшатнулся от двери, словно его ударили.

– Не беги, детка, – сказал Клото в дверь. – Небольшое официальное дело.

Он распахнул дверь и вошел. Рейни вошел вслед за ним.

Когда молодой человек открыл дверь, он был в шортах. Теперь он надевал красное ситцевое кимоно, целомудренно запахивая полы. Он встал в углу перед комодом, который был обклеен фотографиями кинозвезд, и со страхом смотрел на вошедших.

– Мистер Рейни, – сказал Лестер Клото, – позвольте представить вам мистера Рейни.

– Да… Да, сэр, – пробормотал юноша; казалось, что ему от страха трудно говорить.

– Рейни? – переспросил Морган Рейни.

– Да, – сказал Клото, – совершенно верно. Ну-ка, Голливуд, приди в себя, – сказал он юноше. – Этот человек, детка, не из грубых белых. Он социолог и принимает участие в чрезвычайно гуманной работе.

– О, – сказал юноша.

Он оправился так быстро, что Моргану Рейни показалось, будто в отчаянности его страха было что-то фальшивое. Однако секунду спустя он снова весь напрягся, и его лицо приняло прежнее выражение испуганной настороженности.

– Мне просто нужны некоторые сведения, – сказал Морган Рейни, откашливаясь. – Как ваше полное имя?

– Роберт Ли Рейни.

– По прозвищу Голливуд, – сказал Клото.

– Моя фамилия, – с отсутствующим видом сказал Рейни, – тоже Рейни.

Лицо молодого человека просияло всеохватывающей улыбкой, и его глаза закатились под зеленые веки. Улыбка сразу угасла. Он посмотрел на Рейни так, словно следующий вопрос мог с одинаковой легкостью вызвать у него и смех, и слезы.

– Какие пособия вы получаете?

– Он получает пособие своей сестры, – мягко сказал мистер Клото.

Голливуд посмотрел на мистера Клото, открыв от удивления рот.

– Видите ли, – сказал он, судорожно сглотнув, – мне присылают чеки на ее пособие, потому что я веду ее дела.

– Но разве ей не надо расписываться в их получении?

– Он сам расписывается, – сказал Клото.

На лице Голливуда-Рейни под краской выступил пот.

– А, да. Я расписываюсь за них, – сказал он очень медленно. – Да, это верно. Я ее деловой поверенный.

– Вы расписываетесь в их получении? И получаете по ним деньги? Но они выдаются на ее имя, ведь так?

– Я ее деловой поверенный, – с отчаянием повторил юноша.

– Поверенный в делах, душечка, – сказал мистер Клото. – А деловой поверенный – это то, что понадобится тебе, когда тебя изловят на обмане социального обеспечения.

– Как же вы получаете по ним деньги, если она их не подписывает?

– А, – сказал Голливуд-Рейни, пожав плечами. – Я просто этого того… а потом, вы понимаете…

– Да помилуйте! – сказал мистер Клото. – Он сам их подписывает. И получает по ним деньги. Он чудесно перевоплощается в женщину – прелестную, как картинка.

– Сука, – сказал Голливуд-Рейни, обращаясь к Клото. – Ты у меня дождешься, сволочь.

Морган Рейни сел на кровать и обмахнулся клеенчатой шляпой.

– Я запомню то, что ты сказал, Голливуд, – заметил Лестер Клото.

– Это вранье, мистер, – сказал Голливуд, обращаясь к Рейни. – То есть я могу все объяснить.

Несколько секунд они выжидающе молчали.

– Сука жирная! – сказал Голливуд.

– Ну, – сказал Морган Рейни, – вы поставили себя в скверное положение. И я не вижу никакого выхода.

– Моей сестре деньги не нужны, – со злостью сказал Голливуд. – У нее есть мужчины.

– И у тебя тоже, – сказал Клото.

– Ниггеры, – сказал Голливуд. – Рвань.

– Я думал, твой парень работал в библиотеке? – озабоченно спросил мистер Клото.

– Отстань от меня, извращенец. Если ты хочешь, чтобы я убрался отсюда, Клото, то мог бы прямо так и сказать, а не плести про меня черт знает что.

– У тебя слишком уж много всяких проблем для твоих лет. Мне надоело про них слушать. И я решил, что будет лучше, если ими займется доброжелательный профессионал.

– Мне придется сообщить об этом, – сказал Рейни. – Ведь это очень серьезное дело.

Голливуд-Рейни подергал складку своего кимоно.

– Моей сестре все равно. Она ни в чем не нуждается. Такое положение вещей всех устраивало.

– Вы подписываете чеки? – спросил Рейни, потирая лоб. – А потом получаете по ним деньги, переодевшись женщиной?

Голливуд пожал плечами.

– Тот, кто оплачивает чек, знает, что чек настоящий, – объяснил Клото. – Он не затрудняет себя разглядыванием людей. Он наживает десять центов на долларе.

– Меня разглядывают, – сказал Голливуд. – Только без подозрения.

– Вы всегда носите женскую одежду? – спросил Рейни.

Голливуд-Рейни посмотрел на него и ничего не ответил.

– Сколько вам лет?

– Двадцать пять.

– Вам не дашь двадцати пяти.

– Благодарю вас, – сказал Голливуд-Рейни. Он следил за Морганом уголком глаза с еле заметной усмешкой.

– У вас есть семья?

– Жена, – сказал Голливуд с неприятной улыбкой. – И восьмилетний сын. Они живут в деревне.

Морган посмотрел на него с удивлением.

– Но… – Он не удержался от вопроса. – Зачем вы перебрались в город?

– Ради свободы, – сказал Голливуд-Рейни. – Здесь больше свободы.

– А откуда вы родом?

– Пасс-Руайом, – сказал Голливуд-Рейни.

Морган уставился на него и не отводил взгляда так долго, что он смутился, заерзал на стуле, нетерпеливо передернул плечами, ослепительно улыбнулся мимолетной фальшивой улыбкой и принялся грызть ногти.

– Я… э… – начал Морган Рейни. – Я тоже оттуда… из Пасс-Руайома.

Морган и Голливуд-Рейни смотрели на противоположные стены комнаты. Голливуд обкусывал ногти. Наконец Морган встал и быстро двинулся к двери.

– Извините, – сказал он. – Я не знал… об этом.

Мистер Клото, улыбаясь, вышел вслед за ним.

Уже в коридоре они услышали за дверью стон и звон разбитой посуды.

– Голливуд, лучше не бей ничего! – крикнул мистер Клото.

В следующей комнате слепой старик нежно поглаживал ржавую подзорную трубу.

– Он это про реку под рекой, – говорил старик. – Под этой рекой сундук с драгоценностями. Какой грузовик там ни остановится, так знает, что там сундук. Помните, был оркестр из девушек. Одни девушки – играли на скрипке, на тромбоне, на всем. Хе-хе. Желтенькие писюшки.

Он был невысокого роста, очень худой и совершенно лысый; на светло-коричневой коже пестрели веснушки. Ослеп он от глаукомы. Разговаривая, он взмахивал подзорной трубой, а иногда умолкал и приставлял ее к глазу. Окуляр и объектив заросли по краям ржавчиной.

– Ред возвращается, – продолжал старик, – буй мигает на мели. Килем прямо проехал. Прямо пронесся. Этот старый голландец не знал. Он там один живет. Грузовики останавливаются около мигалки – они знают. Схватило брюхо, пролил виски. Черт, видишь, они танцуют. – Он заглянул в трубу. – Ага. У одного летучая рыба на часовой цепочке.

Морган Рейни встал со складного стула.

– Довольно, – сказал он негромко. – Довольно.

– Потом доскажешь, Бивер, – сказал мистер Клото старику. – Мы зайдем как-нибудь еще.

– В следующий раз сдаю я, Льюис, – сказал Бивер. – Он не разберет, фабрика это или не фабрика.

– Мне жаль, что я не могу сообщить вам данных мистера Бивера, – сказал Клото, когда они вышли в вестибюль. – Но я знаю, они есть в моих книгах. Я их приготовлю к тому времени, когда мы в следующий раз будем иметь удовольствие вас видеть.

– Да-да, – сказал Рейни.

– Ах! – задумчиво вздохнул Клото. – Я присматриваю за ними всеми. Может быть, больше до них никому нет дела, но я за ними присматриваю.

– Пожалуй, на сегодня я закончу, – сказал Рейни.

Они спустились на первый этаж и прошли через кухню, где бывший кондуктор промывал в раковине миску с озерными крабами.

В кафе, за столиком у стены, перед бутылкой виски и стаканчиком сидел молодой негр. На нем были темные очки в круглой оправе и белая соломенная шляпа, сдвинутая на брови так, что поля касались очков. Время от времени он отпивал виски, опускал подбородок на руки и мычал какой-то мотив.

Когда мистер Клото проходил мимо него, молодой человек приветственно поднял свой стаканчик.

– «Если вас спросят, кто я такой, – пропел он мистеру Клото, – скажите, что я Господне дитя» [83]83
  «If anybody asks you who I am, tell them I’m a child of God» – из рождественской песни «Child of God», известной в южной Луизиане с XIX в.


[Закрыть].

– Добрый день, Рузвельт, – весело сказал мистер Клото. – Вы что же, на сегодня лишаете прямодушную цветную прессу своих услуг?

– Прямодушная цветная пресса дает мне по средам выходной, дядюшка, – сказал молодой человек. – Я общаюсь со своей душой.

Морган Рейни, подойдя, рассеянно остановился рядом с Клото; молодой человек повернулся вместе со стулом.

– Мистер Рейни, позвольте представить вам Рузвельта Берри из «Дельта эдванс», бесстрашной цветной газеты. Рузвельт, это мистер Рейни. – Чуть понизив голос, мистер Клото добавил: – Говоря между нами, мистер Рейни принадлежит к тем наделенным чувством ответственности молодым белым, которые готовы ради негритянского народа пойти в огонь и в воду.

– Я в восторге, – сказал Берри.

– Послушай, Рузвельт, когда ты снова порадуешь нас бородкой? Последняя тебе очень шла.

– Я теперь ношу ее в кармане, – сказал Рузвельт Берри.

– Своей последней бородки Рузвельт лишился очень забавным образом, – сообщил мистер Клото, повернувшись к Рейни. – У него была миленькая подружка в соседнем штате, и он постоянно к ней ездил. Как-то ночью он столкнулся с помощником шерифа, и этот служитель закона и его друзья сбрили бородку Рузвельта охотничьим ножом.

– Но вы думаете, я рассердился? – сказал Берри. – Я не рассердился. Да и эта лохматая мочалка мне ни к чему. В наши дни злобы хватает, но я ею не заражаюсь. Другие, вернувшись домой, стали бы думать о том, как бы отобрать ножик у этой сволочи и ободрать его свиное рыло. Но только не я.

– Да, в сельских местностях они очень консервативны, – заметил мистер Клото. – Но Рузвельт придерживается умеренных, христианских взглядов. По всей вероятности, он во многом ваш единомышленник, мистер Рейни.

– Почему ты не оставишь этого джентльмена в покое, Лестер? – сказал Берри. – Почему ты не оставишь всех джентльменов в покое?

– Ну, – сказал мистер Клото, – мне надо кое с кем повидаться. Я буду с нетерпением ждать вашего следующего визита, мистер Рейни.

Он отряхнул плечи своего пиджака, любезно кивнул и неторопливо вышел за дверь.

Рейни пошел за ним, но у порога остановился. На раскаленном тротуаре продавец мороженого стоял, нагнувшись над своей тележкой. Зеленый козырек у него над глазами был залит потом.

Рейни вернулся к столику, за которым пил Рузвельт Берри.

– Вы работаете в «Дельта эдванс»? – спросил Рейни. – Это верно?

Берри молча поглядел на него сквозь очки из-под шляпы.

– Мистер Клото сказал, что вы работаете в «Дельта эдванс», мистер Берри. Это верно?

– Да, верно.

– Я пытаюсь разобраться в некоторых вещах, – сказал ему Рейни. – Мне кажется, работа, которой я занимаюсь, была бы несколько более… эффективной, если бы я мог поговорить с кем-нибудь…

– На улице вам хватит собеседников, – сказал Берри. – Это их дело – снабжать вас сведениями. А я этим не занимаюсь.

– Мне нужны не сведения. Я хотел бы разобраться для себя, что я, собственно, делаю.

Берри посмотрел на него из-под шляпы и с шипением выпустил воздух сквозь зубы.

– Ну, на мой взгляд, всякий человек, готовый пройти по воде ради негритянского народа, заслуживает выпивки. Хотите выпить, кузен?

– Спасибо, – сказал Рейни. Ему совсем не хотелось пить.

– Только как же это осуществить? Сесть вы не можете – это запрещено законом. Мне придется вас угостить, а вы должны будете пить стоя. Иначе мне придется уступить вам стул и стоять, пока вы будете пить мой виски. Эй, папаша, – обратился он к подавальщику, – как нам быть с этим джентльменом? Как бы ему выпить?

– Сообразил бы уйти, – тихо ответил старик.

Рейни придвинул стул от соседнего столика.

– В данный момент это законом не запрещается, – сказал он и положил свою клеенчатую шляпу на пластиковую скатерть.

– Папаша, – позвал Берри.

Подавальщик принес стакан и поставил рядом со шляпой Рейни. Рейни налил себе чуть-чуть виски из бутылки.

– Откуда вы? – спросил его Берри. – Вы проповедник?

– Нет-нет, – сказал Рейни и почувствовал, как у него судорожно дернулась шея. – Я участвую в обследовании лиц, получающих пособия от социального обеспечения. Я занимаюсь этим уже довольно давно.

– Господи помилуй! – сказал Рузвельт Берри. – Вот вы чем занимаетесь! Ну, это уж слишком. – Он снял очки и посмотрел на Рейни с широкой пьяной улыбкой. – Это уже предел.

Он налил себе еще виски, покачал головой и захохотал. Каждый раз, когда он взглядывал на Рейни и пытался заговорить, на него нападал смех.

– Ну так чего же вам от меня надо? – спросил он, овладев наконец собой. – Я-то социальным обеспечением не занимаюсь.

– Я работал, – сказал Рейни, пытаясь объяснить ему, – за границей. Я хотел вернуться… к людям. Некоторое время я ничем не занимался. Болел. Нынешняя работа – единственное, что мне удалось найти… что могло бы… помочь.

– О-ох! – сказал Рузвельт Берри. – Ох! С каждым днем жить становится все смешнее. – Он выпил свой виски. – Не подумайте, что лучше! Но смешнее!

– Я в каком-то тупике! – с отчаянием сказал Рейни. – Я не понимаю, что происходит. Я не понимаю, что я должен делать. А те, кто ведет обследование, отсылают меня к Клото.

– Естественно.

– Но почему? Почему это естественно? Он сознательно мне мешает. Я не могу добиться от него никакого толку.

– У вас какие-то дикие представления о помощи. Чего бы, по-вашему, вы могли добиться этим своим проклятым обследованием, если бы Лестер вам не мешал?

– Не знаю, – сказал Рейни. Он медленно поднял свой стакан и отхлебнул виски. – Я не принадлежу к общительным людям. Я… замыкаюсь в себе. Я хотел вернуться и с чего-то начать. И мне казалось, что, даже работая внутри системы, можно найти способ бороться с ней. Я не за эту систему. Я против нее. И всегда был против. Всегда.

Рузвельт Берри сдвинул шляпу на затылок.

– Ох! – сказал он. – Просто не верится. Да вы – бомба, детка. Лестеру, наверно, здорово приятно возиться с вами.

– Берри! Что это значит? Что? Кто такой Клото? Какое отношение он имеет к этому обследованию? – Глаза Рейни слезились от виски. – Что происходит?

– Вы хотите знать, что происходит, а, мистер Помогатель? Ну, предположим, я вам попробую объяснить. Скажем так: наша небольшая община находится в культурной и политической зависимости от белого города, а по какой-то причине, несомненно указанной в Библии, оный белый город относится к нам не слишком сердечно. То есть мне очень неприятно, что именно мне выпало на долю сказать вам это, мистер, но в Соединенных Штатах во многих местах можно обнаружить явную дискриминацию.

– Берри! Ради бога, говорите без экивоков.

– И не просите. Вы даже такой откровенности не заслуживаете. Сказать по правде, мне не нравится ваша физиономия. И вы мне не нравитесь.

– Мне это безразлично, – сказал Рейни.

– Да, черт побери! – сказал Берри, оглядываясь. – Вы сидите в кафе Лестера, пьете мой виски и говорите, что все с вами обходятся плохо, и спрашиваете, что, собственно, происходит. А как по-вашему, что всегда происходит? Да вы же командуете! А что, если я вас спрошу, что происходит? Это ваш спектакль, детка. Лестер на вас работает, и вы хотите, чтобы он вас еще и любил?

– Я не этого хочу…

– Довел ты меня, беломазый… – Берри положил голову на локоть. – Да, – запел он тихонько, – «я проснулся утром, о тебе я думал…» [84]84
  «When I woke up this morning, you were on my mind» – из песни «You Were on My Mind», написанной Сильвией Тайсон и спетой ею в дуэте Ian and Sylvia(альбом «Northern Journey», 1964). Также песню исполняли Барри Макгвайр (1965), We Five(1965), Джо Дассен (1966), Криспиан Сент-Питерс (1966) и др.


[Закрыть]

– Вы хотите сказать, что Лестер работает на политических воротил?

– Я хочу сказать, что Лестер работает на Белого Дьявола. – Он помотал головой и засмеялся. – Да, сэр, Лестер работает на Белого Дьявола.

Рейни поставил свой стакан.

– Не вешайте носа, – сказал Берри. – Не глядите оскорбленной невинностью, детка! Вы надрываете мне сердце. Да! Он работает на политических заправил. Он работает на полицию. На бандитов. На всю сволочь.

– Да, – сказал Рейни. – Это я и имел в виду.

– Белый Дьявол – бог здешних мест, детка. Тут все люди чихать хотят на церковь Христову и поклоняются ему. И мусульмане, и епископальные методисты – все поклоняются Белому Дьяволу. И всякие ему возносят молитвы, ясно?

– Да, – сказал Рейни. – Я понимаю.

– Вы понимаете! – Берри откинулся на спинку стула. – Это прекрасно. Да и не так уж трудно это постигнуть чуткому чувствительному чудотворцу, верно? Ничего же нового тут нет, а, детка?

– Но как же обследование? – сказал Рейни. – Я не понимаю, зачем же обследование?

– Разрешите задать вам вопрос. Вы когда-нибудь слышали про Большую Лавочку?

– Про большую лавочку? Какую лавочку?

Берри встал, икнул и подошел к стойке. Он бросил шесть долларов на стопку грязных салфеток и пошел к двери.

– Когда в следующий раз будете в муниципалитете, спросите там, что такое Большая Лавочка, они вас просветят.

Рейни продолжал сидеть за столиком, глядя на пустую бутылку. Потом вскочил, бросился к двери и побежал по тротуару, заполненному возвращающимися с работы людьми. Через минуту он догнал Берри. Прохожие останавливались и смотрели на них.

– Что такое Большая Лавочка?

Берри с удивлением посмотрел на него и продолжал идти.

– Большая Лавочка, – сказал Берри снисходительно-нравоучительным тоном, – находится там, где вы только что сидели и попивали мой виски. И Большая Лавочка находится также и здесь, на этой симпатичной улице.

Они остановились на углу. Обитатели домов напротив высовывались из окон и глядели на них.

– Большая Лавочка, – продолжал Берри, – это изобретение Белого Дьявола и, в частности, человека, которого зовут Желтый Малыш Уэйл [85]85
  Джозеф Уэйл (1875–1976) – один из самых знаменитых американских мошенников XX в. Описываемая афера, осуществленная им в конце 1920-х гг., легла в основу сюжета фильма Джорджа Роя Хилла «Афера» (1973) с Робертом Редфордом и Полом Ньюменом в главных ролях.


[Закрыть]. И это мошенничество, ясно? Процедура, известная под названием «Большая Лавочка», состоит в том, что мошенник ведет простака, куда ему нужно. Он открывает букмекерскую или маклерскую контору. Телетайпы стучат, секретари сидят у телефонов, рассыльные бегают – дела кипят. Но все это – одна видимость. Секретари у телефонов, солидные управляющие за письменными столами, рассыльные – это все актеры. Ничего не происходит – только кому-то втирают очки. Хозяин Большой Лавочки создает свою собственную реальность, понятно? Он создает целый мир, в который кому-то по какой-то причине хочется верить. Настоящие люди, настоящие действия, но на самом-то деле ничего этого нет, ясно?

Рейни молчал, стараясь не дать своей шее дернуться. От виски и жаркого солнца у него стучало в висках.

– Лестер управляет Большой Лавочкой для Белого Дьявола, – негромко, с улыбкой сказал Берри, поглядев через плечо; рядом с ними никого не было. – Он устраивает так, чтобы здесь случалось то, что кому-то нужно. Он показывает человеку то, что человек хочет увидеть. Видите ли, Лестер может устроить здесь все, что ему угодно. Иногда он показывает людям вещи, которые они предпочли бы не видеть. Может быть, с вами как раз это и произошло, э? А ваше обследование, детка, – это Большая Лавочка. Да нет же никакого обследования. И ничего не обследуют. Есть белый политикан по фамилии Минноу, который хочет угодить белым, лишив пособий побольше черномазых. И обследование проводится для того, чтобы он мог это сделать. Результаты были налицо прежде, чем завели тут эту волынку. Вас они послали к Лестеру, чтобы он последил, как бы ребеночек не наделал бед.

– Я с этим покончу, – сказал Морган Рейни. – Я этому помешаю.

– Умница, – сказал Берри, похлопывая Рейни по плечу. – Задайте им хорошенько!

– Этого не может быть, – сказал Рейни.

– Тише, тише, деточка. Не надо так расстраиваться. Я сейчас расскажу веселую историю, и вам сразу станет легче. Видите ли, Лестер знает, что все вы не способны отличить одного черного от другого, потому что иначе вам было бы невмоготу, и прочее, и прочее. И это его очень забавляет, соображаете? Ну и однажды они прислали к нему дурака вроде вас, и он водил его по всем этажам своей миленькой гостиницы и знакомил с разными людьми. Представителями всевозможных человеческих судеб. Всеми ими – мужчиной, женщиной, ребенком – был один и тот же парень. Это была такая Большая Лавочка, какой свет не видел, и миляга Лестер устроил все это ради развлечения.

Берри снял очки и протер глаза.

– Парня звали Арчи – он их всех изображал. Арчи был талантлив, но спектакль поставил Лестер. Ну, я не могу! Этот белый ушел с блокнотом, полным данных, и каким-то странным чувством в голове. Думаю, он так и не допер.

Берри плакал от смеха и махал очками перед лицом Рейни.

Рейни тоже разобрал смех.

– Большая Лавочка, – сказал он, мучая свою клеенчатую шляпу, которая чуть не сложилась пополам.

– Она, она самая, – сказал Берри, схватив Рейни за плечо. – Ну, я не могу!

– Я не могу, – эхом подхватил Рейни.

На них с другой стороны улицы смотрели дети и улыбались во весь рот. Вцепившись друг в друга, Берри и Рейни изнемогали от смеха на перекрестке; прохожий остановился и уставился на них.

В Одюбон-парке Рейнхарт и Джеральдина гуляли по берегу протоки, а потом сворачивали в дубовую рощицу у поля для гольфа. В последние дни весны парк под вечер превращался в оранжерею, полную мертвой духоты и пряных тяжелых запахов почвы и листвы.

Они шли очень медленно, иногда увертываясь от случайных мячей, с треском падавших сквозь ветки над их головами, и смотрели на игроков в гольф.

Иногда они гуляли вдоль домов у южной оконечности парка. За последним домом начинался огороженный луг, принадлежавший агрономическому факультету Тьюлейна. На лугу жил пятнистый жеребенок, который, едва они появлялись, галопом несся к изгороди, и Джеральдина кормила его ветками, сорванными с кустов по ту сторону дороги.

В ту неделю, когда Рейнхарт вел только вечерние передачи, они побывали в Одюбон-парке три раза, и каждый раз Джеральдина кормила жеребенка. На четвертый день жеребенка на лугу не оказалось.

Джеральдина сказала:

– Не надо мне было его кормить. Листья тут обрызгивают против насекомых. Он, наверное, отравился.

Рейнхарт пожал плечами – ему вдруг стало не по себе. Вид пустого пастбища нагонял жуть. Он быстро взглянул на Джеральдину и увидел тусклые глаза, осунувшееся лицо.

В нем шевельнулась злоба.

Почти совсем стемнело; парк затих, вспыхнули фонари на аллеях, и кругом не было ни души. Рейнхарт закусил губу, им овладел страх.

Черт возьми, подумал он, это слишком близко к краю. Слишком много переживаний для одного дня.

– Его куда-нибудь перегнали, – сказал он поспешно. – Их кормят в конюшне.

Джеральдина смотрела сквозь изгородь, словно пораженная ужасом.

– Ну идем же, – сказал Рейнхарт. – Чего ты?

– Происходит что-то страшное, – сказала Джеральдина; к жеребенку это не имело никакого отношения. – Все время происходит что-то страшное.

– Да брось, – сказал Рейнхарт. – С чего ты взяла?