Текст книги "В зеркалах"

Автор книги: Роберт Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

– Во всяком случае, – печально продолжал Нунен, – мне нужно ему втолковать, что хоть я и принимаю участие в организационной стороне дела, но с этими людьми ничего общего не имею и иметь не хочу. – Он прочувствованно посмотрел на Рейнхарта. – Я ведь его ни в чем не обманываю. Я делаю все, что в моих силах.

– Абсолютно, – сказал Рейнхарт. – Истинная правда. Человек делает все, что в его силах, – разумно ли требовать от него большего?

– Если бы я мог ему это объяснить… Но он проводит все время там с этими шакалами. И вообще-то, он не очень разумен.

– И кто же сейчас у него? – спросил Рейнхарт.

– Все они, – сказал Нунен и со вздохом протянул Рейнхарту программу и список приглашенных.

Рейнхарт проглядел список: кое-кто был ему совершенно неизвестен, но многих из перечисленных он встречал в студиях БСША в той или иной степени фанатического исступления.

Адмирал Бофслар, автор множества брошюр и гроза Ассоциации офицеров запаса, прибыл сюда, покинув в кои-то веки раз свое флоридское имение, где он жил, окруженный верными слугами, в вечном страхе перед ГПУ. Адмирал посвятил свой отставной досуг политической деятельности и разработке созданной им теории, согласно которой Американская республика не выполнила своего долга перед цивилизованным миром, так как по неразумию не перешла в лагерь противника в последние дни Второй мировой войны. Он всегда утверждал, что с адмиралом Редером [92]92
  Эрих Редер (1876–1960) – немецкий гроссадмирал, главнокомандующий ВМФ Германии в 1935–1943 гг.; ушел в отставку 30 января 1943 г. после того, как опротестовал приказ фюрера расформировать надводный флот.


[Закрыть]можно было разговаривать по-человечески. Все знали, что адмирал Бофслар тратит свою пенсию на издание еженедельного бюллетеня – бюллетень этот был полон бдительных разоблачений измены в правительственных учреждениях на всех уровнях и снабжался рисунками, на которых толстогубые люди в огромных шлемах шагали по горящим амбарам и церквям, – так изображалась ганская и индонезийская пехота, уже блокировавшая Мексиканский залив.

Бригадный генерал Джастин Джерген Тракки (в отставке), специалист по монгольской технике стрельбы из лука, представлял армию. В своей глобальной стратегии генерал Тракки исходил из того, что русско-китайский монолит, как ему удалось обнаружить, намеревался после завораживающих призывов к ядерному разоружению обрушить на ничего не подозревающий мир сотни миллионов конных лучников. По утверждению генерала, уже теперь черные корабли раскачивались на ледяных волнах арктических морей и берега Новой Земли оглашались пьяными воплями безбожной орды. Стрелы этих татар не пощадят никого, и в конце концов они устроят конюшню для своих лошадей в центральном мормонском храме Солт-Лейк-Сити.

Генерал Тракки был потрясен, узнав, что один его верный последователь, с которым ему не довелось встретиться лично, уже оказался в лапах аппаратчиков, став жертвой интриги, проведенной с азиатской тонкостью. Фаулер Фриментл, по прозвищу Пирожник, еженощно подвергался пыткам в клинике для душевнобольных преступников штата Нью-Мексико в Амбускадо, и пытали его крючконосые психиатры-евреи. Фаулер Фриментл был молодым предпринимателем, который вооружил, вымуштровал и снабдил военной формой и сапогами всех женщин, служивших в его «Кристи-Гаррет сити электрик компани». По субботам он и его девицы отправлялись на джипах в заросли чапарреля, где проводили маневры, устраивали показательные сражения и стреляли индеек. Как-то раз он привел свое войско на демонстрацию студентов-пацифистов во Флагстаффе, и, чтобы подтвердить делом пророчества генерала Тракки, они выпустили по демонстрантам сотни стрел с резиновыми наконечниками. Полицейский, наблюдавший там за порядком, внезапно обнаружил, что в его ягодицу впилась оленья стрела № 12 со стальным наконечником, который, по-видимому, предварительно окунули в крысиный яд. В результате фриментловское движение получило желанную огласку. Некоторое время спустя муж одной из воительниц Пирожника подал на него жалобу, и Пирожник попытался убедить эту даму, что в интересах нации им следует убить ее супруга. Она заупрямилась; Фриментл Пирожник был остановлен на федеральном шоссе номер шестьдесят шесть за рулем фургона, нагруженного ручными гранатами, после чего его, по приказу Кремля, отправили в Амбускадо.

Был там пастор Орион Бёрнс из Церкви Честного Христианства, собравший двадцать четыре тысячи подписей под требованием запретить преподавание всех теорий «квантов, происхождения человека от рыбы и относящихся к относительности» в учебных заведениях штата Оклахома.

Был конгрессмен Роско Чаплейн, собиравшийся рассказать о законопроекте, который он хотел предложить Палате представителей, – о запрете печатать в Соединенных Штатах книги, содержащие непристойные слова, а также сюжеты и ситуации развратного или аморального характера.

Был там и Олдос Марс, таинственный человек с чугунным подбородком, разъезжавший по маленьким городкам в увешанном собственными фотографиями «форде»-универсал в поисках субсидий для цикла лекций по «теории и практике подрывной деятельности», содержание которых опиралось на опыт, накопленный им за годы службы в самых секретных отделах военной разведки.

Был там и Фарли-моряк.

И знакомый Рейни, Калвин Минноу, плоскоглазый моложавый мужчина из прокуратуры штата, который, по слухам, подставил ножку всем тем, кто стоял выше его на служебной лестнице, по крайней мере в двух правлениях муниципалитетов. Прокурор Минноу был реформатором: в настоящее время он проводил кампанию по вычеркиванию бездельников, мошенников, паразитов, блудниц и прихвостней коммунистов из списков лиц, получающих пособия. Для этой цели он предпринял обследование получающих пособия, и выяснилось, что процент лиц, принадлежащих к той или иной из вышеупомянутых омерзительных категорий, весьма высок.

Простодушную добродетель и деревенский здравый смысл в этой компании представлял Джимми Снайп – критик-дилетант и новоявленный юный Брайан [93]93
  Уильям Дженнингс Брайан (1860–1925) – американский политический деятель, славившийся как прекрасный оратор. Выступал в качестве обвинителя на «обезьяньем процессе» в 1925 г.


[Закрыть]из края лесопилен. Он некоторое время флиртовал с организацией демократов и остановил свой выбор на Бингемоне. Метание молний увлекло его, и ему захотелось попасть в конгресс.

Доктор Брут Антиной Торнпол, декан технологического института в Кейро-Спрингс и украшение своей расы, на совещании, естественно, не присутствовал, но должен был выступать вечером.

Зато там присутствовали и не столь выдающиеся личности. Муниципальный советник Майкл Куни явился в качестве заинтересованного наблюдателя: советник был честолюбив и не удовлетворен своим положением. И еще – молчаливый представитель нефтяной компании «Лафайет», заведовавший там отделом связи с общественностью, несколько судей, шерифов и кандидатов на судебные должности, а также полковник полиции в штатском.

На отдельной странице программы в обрамлении голубых звезд и золотых лассо красовалась фотография Кинга Уолью, звезды вестернов.

– Кинг Уолью? – спросил Рейнхарт.

– Угу, – сказал Джек Нунен. – Н-но-о! Предел, верно?

– Он здесь?

– Конечно. Бингемон его на руках носит. Он живет на вилле Бингемона за озером. – Джек Нунен взял программу и посмотрел на фотографию Кинга. – Редкая сволочь, можете мне поверить.

– В самом деле? – с улыбкой спросил Рейнхарт.

– Можете не сомневаться, – сказал Джек. – Погодите, вот увидите его в действии. Любого человека – пусть он даже лилипут – готов в кровь расквасить. Он избивает сторожей на автомобильных стоянках. Он избивает тех, кто, по его мнению, выругался. Он сумасшедший! Бингемон на него не надышится.

– И часто вам приходилось с ним встречаться?

– Эх, – раздраженно сказал Нунен и посмотрел на Рейнхарта с робостью, которая, подумал Рейнхарт, как-то не вязалась с его характером. – Мы были на вилле Бингемона. И ведь за все время, что я здесь работаю, он мне даже выпить не предложил ни разу. Я убежден, что это приглашение было… было сделано, чтобы издевнуться надо мной.

Он поежился.

Рейнхарт спросил, почему он так считает.

– Ну, я не слишком нравлюсь Кингу Уолью, – сказал Нунен. – Он обо мне невысокого мнения. И… это забавляет Бингемона. Всю субботу Уолью не давал мне прохода. Не знаю, то ли ему не по вкусу моя физиономия, то ли он со всеми ведет себя так. Но меня он вконец извел и все время заигрывал с Терри. – Он снова посмотрел на Рейнхарта с той же робостью. – Бингемона это приятно щекочет. Он ведь… он ведь похотлив… Хотя сам он ничего не может, потому что прогнил насквозь. У него целый штат врачей, черт…

– Спокойней, спокойней, Джек! – сказал Рейнхарт. – Примите таблетку.

– Уже принял, – ответил Нунен. – И выпил. Так что теперь он решит, что я пьян, и спустит с меня шкуру.

Оба помолчали, глядя на стол. Рейнхарт отпил из фляжки.

– Они ни на минуту не оставляли меня в покое… то есть нас. Едва мы приехали, сразу началось. Бингемон все время расспрашивал меня про всякие мелкие подробности, о которых я представления не имею, – просто распускал хвост перед этим дураком актером. А потом сказал моей жене – прямо при мне, – что я хороший мальчик, но меня надо держать в руках.

Нахмурившись, Нунен принялся грызть наманикюренный ноготь мизинца.

– Потом он усадил меня у себя в кабинете за старые журналы передач, а Терри поехала кататься верхом с Кингом Уолью. С тех пор как я начал тут работать, она была какая-то растерянная… оттого что я поздно возвращаюсь… А она любит ездить верхом. Она из Южной Каролины. Ну, днем они ездили кататься, а вечером они ее напоили… Она совсем растерялась.

– Конечно, – сказал Рейнхарт. – Разумеется.

Он смотрел, как Джек Нунен трет кулаком по крышке стола, словно полируя ее.

– Она смотрела на меня, – сказал Джек. – Она смотрела на меня, точно потерянная. Понимаете, она ведь не знала, что ей делать. Она не знала, что я хочу, чтобы она делала… или не делала. В тех обстоятельствах, понимаете? Вы понимаете?

Джек Нунен, думал Рейнхарт. Лет тридцати, тридцати двух, приятное лицо, рыжеватые волосы, голубые глаза – ясные, когда в них нет хитрого или испуганного выражения. Подающий надежды молодой человек, счастливчик, американец. Он несколько раз видел миссис Нунен в студии. Рыженькая, милая, с нежным голосом. Она была похожа на Джека. Где-то у них был дом, и они жили в нем своей жизнью. Дети… словом, машинка крутилась.

«Джек Нунен. Миссис Джек Нунен. Что происходит? – думал Рейнхарт. – Скажи мне, Джек Нунен. Что все-таки происходит – независимо от обстоятельств? Кто вы такие и что, по-вашему, вы делаете, мистер и миссис Джек Нунен?»

Он опять отпил из фляжки и увидел, что на лице Нунена мелькнула досада.

– Да, – сказал он. – В тех обстоятельствах. Я понимаю.

– Зачем? Вот что ставит меня в тупик. Все это – весь день… только чтобы без конца меня унижать. Они… она… не знаю. Ее сапожки они оставили перед дверью спальни, и Бингемон велел негру отнести их – через тот кабинет, где я работал. А вечером, уже потом, они ее напоили в столовой, и я что-то сказал… И не о том вовсе, что происходило, боже упаси, а этот сукин сын киноковбой сказал, чтобы я не смел выражаться при даме. Моя жена… я не знаю – понимаете? А утром в воскресенье он провожает меня до машины и говорит, что прибавляет мне три тысячи долларов. Три тысячи! Только представьте себе!

– Это нелегко, – сказал Рейнхарт.

– А вам он прибавил? – быстро спросил Джек Нунен.

– Нет, – сказал Рейнхарт. – Мне – нет.

– Не знаю, Рейнхарт. Я не знаю, смогу ли я… вытерпеть. Я хочу сказать… Мальчик миссис Нунен… Я радиовещатель, понимаете?

– Послушайте, – сказал Рейнхарт, – почему вы не уйдете?

Нунен тупо посмотрел на него.

– Вы говорите, что это не для неженок. Вы правы. Это не для неженок. Вы мне это сказали, когда я явился сюда с улицы. Так почему вы не уходите? Вы же семейный человек, так? Вы хотите действия, но хотите и спокойного будущего. Как по-вашему, Бингемон даст вам пенсию? Вам нравится политика? И это – ваша политика?

– Да, отчасти. То есть я считаю себя… Конечно, немного экстремистская…

– Ну так почему же вы не уходите? – сказал Рейнхарт.

Внезапно муть исчезла из глаз Нунена, его губы настороженно сжались.

– Почему не уходите вы? – спросил он у Рейнхарта.

– Ну, – сказал Рейнхарт, – так ведь то я.

Звонок на углу письменного стола Джека Нунена зажужжал, и на панели вспыхнула красная лампочка.

Нунен улыбнулся. Уныния как не бывало.

– Сегодня не время для таких разговоров, дружище, – сказал он Рейнхарту. – Мы еще здесь, так поддадим жару.

– Ладно, – сказал Рейнхарт. – Пойдем и поддадим жару.

Он пожал плечами. Очко не в его пользу. Джек Нунен никуда отсюда не уйдет.

Они вошли в комнату, где пребывала дружественная пресса. Всего «друзей» было около десяти, и они, как заметил Рейнхарт, довольно точно делились на две категории в зависимости от своих взглядов – на «влажных» и «сухих». «Влажные» отличались естественной мужественностью внешнего вида; их пыл объяснялся избытком гормонов, что нередко проявлялось и в их статьях. Их лагерь был более профессиональным. «Сухие» были ороговевшими, ломкими людьми, чистыми, но пропыленными: возмущенные торговцы, воинственные лавочники с маленькими злобными лицами. Четверо «друзей» принадлежали к женскому полу – трое «сухих» в черном, чьи глаза горели горечью различных ужасных потерь, и одна пухлая старая дама с увеличенной щитовидкой, по-видимому «влажная». Все они принялись здороваться с Джеком Нуненом.

– Привет, Джек! Джек, милый! Мы сегодня зададим им перцу, Джек?

– Да, уж будьте спокойны, – сказал Джек и представил им Рейнхарта.

«Друзья» кивнули ему без особого интереса.

– Вы передаете ту музыку, – заметила дама со щитовидкой, презрительно глядя на него.

– Да, мэм, – сказал Рейнхарт.

Кудрявый «влажный», с тяжелым подбородком и нью-йоркским выговором, спросил его, правда ли, что Кинг Уолью обещал выступить.

– Он сейчас здесь, – сказал Рейнхарт с чувством. – Через несколько комнат от этого места, где мы с вами беседуем.

Глаза ньюйоркца увлажнились.

– Кинг Уолью! – одобрительно сказал кто-то из пожилых «сухих». – На таких людей можно положиться.

Нунен и Рейнхарт вышли в гостиную для персонала, где два молодых человека в полотняных костюмах изучали программу вечера; в одном из зеленых пластмассовых кресел сидела пожилая женщина с фотоаппаратом и проверяла его экспонометр.

– Как дела? – окликнул их Нунен.

– Очень хорошо, – ответили молодые люди.

– Насколько мы поняли, ваш шеф уделит нам время после пяти, – сказала женщина. – Это точно?

– Абсолютно, – сказал Нунен. – Будьте спокойны.

– Вы знаете, откуда они? – спросил Нунен у Рейнхарта в коридоре.

– Да, – сказал Рейнхарт. – Это написано на их сумках. Они что же, собираются поместить Бингемона на обложку?

– Не в ближайшую неделю. Но они придут вечером, понятно. И хотя я ничего хорошего от них не жду, помещать их к врагам я не хотел. Они – великие толкователи, если вы понимаете, что я хочу сказать, и восхищаются силой.

Кабинет Бингемона был насыщен запахом бурбона и тревоги. Люди в легких костюмах бродили среди трофеев – приунывшие, полные тайной радости, просто пьяные. Фарли-моряк беседовал с Орионом Бёрнсом – благолепно и настороженно. Калвин Минноу скользил по комнате, словно выискивая мух себе на завтрак [94]94
  Minnow (англ.) – пескарь, мелкая рыбешка.


[Закрыть]. Мэтью Бингемон то и дело хлопал по спине Джимми Снайпа – вид у того был самый несчастный. Адмирал Бофслар раскинулся на пластмассовом диване в объятиях каких-то приятных грез. Генерал Тракки критически рассматривал охотничьи сцены на стенах.

Рейнхарт, который последовал было за Нуненом по краю комнаты, вдруг увидел Кинга Уолью. Нелепость, подумал он, безумие. В первом кинофильме, который он видел в своей жизни – лет двадцать пять тому назад, – Кинг Уолью играл главную роль; с тех пор перед его глазами тысячу раз мелькало изображение этого худого загорелого лица. И теперь оно возникло перед ним во плоти – с чуть обвисшими щеками, с еле заметной желтушной желтизной в глазах, с выражением странного неудовольствия, словно он был Джоном Кэррадайном или Бартоном Маклейном [95]95
  Джон Кэррадайн (1906–1988) – актер, снимавшийся в вестернах и фильмах ужасов. Бартон Маклейн (1902–1969) – актер и драматург, снимался во многих классических фильмах.


[Закрыть].

– Кинг, – нервно сказал Нунен, – вы, кажется, не знакомы с Рейнхартом.

Рейнхарт решил попросту обойти его, опираясь на теорию, что кино на своем месте вещь необходимая и полезная, но к жизни, какая бы она ни была, отношения не имеющая. Это было все равно что увидеть Сидни Грин-стрита [96]96
  Сидни Гринстрит (1879–1954) – английский актер, восемь лет снимался в США, в том числе в классических фильмах-нуар.


[Закрыть]в твоем номере гостиницы.

– А-а, – протянул Кинг Уолью, – а, ты диск-жокей.

Черт, подумал Рейнхарт, что делать? Разбить стул о его башку? Это никогда не получалось.

– Привет, – сказал Рейнхарт.

– Привет? – возмутился Кинг Уолью.

– Да, – сказал Рейнхарт. – Привет. Разве вы не Кинг Уолью?

– Кинг Уолью, – объявил Кинг Уолью. – Не запустить ли нам немножко музычки на этой сраной станции?

– Ни под каким соусом.

– Ага, – сказал Кинг с широкой улыбкой. – Циник.

– Ну. Мистер Уолью, вы же видите, что творится в мире.

– Паршиво, да?

У Рейнхарта мелькнула мысль, что актер может заехать ему в нос за намек, что в мире паршиво. Но тут Джек Нунен вдруг решил вырваться на свободу. Уолью завалил его, как телка на родео.

– Малыш, – доверительно шепнул актер, поймав Нунена за лацкан. – Как там твоя женушка?

– А, прекрасно, Кинг. Прекрасно.

– Это прекрасно, – сказал Кинг. – Знаешь, она упругенькая в этих своих бриджах. Хорошо скачет. – Он игриво закатил глаза на публику.

– А как же, – сказал Джек, – она… она давно этим занимается.

Кинг Уолью громко рассмеялся и ущипнул Джека Нунена за щеку.

– Джек говорит, что его женщина давно этим занимается и потому она хорошая наездница, – объяснил он Рейнхарту.

Рейнхарт вежливо улыбнулся. Лицо Кинга Уолью опять приняло недовольное выражение.

– А ты, дружок? Ты женат?

– Нет, – сказал Рейнхарт. – Я за женщинами не гоняюсь.

– Не гоняешься за женщинами? Так ты, верно…

К ним подошел Мэтью Бингемон с полным стаканом виски – больше не замечая Джимми Снайпа, который брел за ним, весь красный и вспотевший.

– Черт возьми, – сказал Бингемон. – Цепляешься к моим ребятам, Кинг?

– Что у тебя за артель, Бинг? Сплошь педерасты и циники.

– Ни черта подобного. Ребята – чистое золото. Они тебя, наверное, разыгрывали.

– Педерасты и циники, – сказал Кинг Уолью. – Я пошел в спортивный клуб, залезу в сауну.

Они обнялись, как два ковбоя на развилке дорог в Симарроне.

– Не пропусти сегодняшнего предприятия, слышишь? – сказал Бингемон. – Ну что? – Он повернулся спиной к Снайпу и обратился к Рейнхарту и Нунену: – Как вы, парни?

– Бингемон, – говорил Снайп, – вы дали мне обязательства, и я хочу, чтобы вы их выполнили. Вы же использовали мою организацию в наших общих целях, и у вас есть обязательства по отношению ко мне.

– Вы готовы, Рейнхарт? – спросил Бингемон. – Вы готовы насвистеть нам нынче вечером «Дикси»? [97]97
  «Dixie», «I Wish I Was in Dixie», «Dixie’s Land» – американская народная песня, неофициальный гимн южных штатов; «землей Дикси» на сленге называлась Луизиана.


[Закрыть]

– Конечно, – сказал Рейнхарт.

– Бинг! – сердито сказал Джимми Снайп, стараясь встать перед ним. – Выслушайте же меня!

– Вы будете представлять ораторов. У вас есть все необходимые сведения?

– Конечно, – сказал Рейнхарт. – Все как в аптеке.

– Я хочу, чтобы все было в порядке, Рейнхарт. Вы у меня уже выступали перед толпой, и, черт побери, сегодня вам лучше меня не подводить.

– Я уже выступал, – сказал Рейнхарт. – Как вы сами сказали.

– И прекрасно…

– Послушайте, Бинг, – говорил Джимми Снайп, – почему вы поворачиваетесь ко мне спиной? У вас есть обязательства передо мной.

– Ну как, Джек, отношения с телевидением у нас налажены?

– Будьте спокойны, Бинг, – сказал Джек Нунен.

– Бингемон! – заорал Снайп. – Сейчас…

Бингемон повернулся и положил на его плечо успокаивающую руку.

– Конгрессмен Снайп, – сказал он, – я твердо убежден, что ваша позиция касательно обязательств, которые мы, возможно, имеем по отношению друг к другу, отнюдь не противоречит моей. Я осмелюсь даже высказать предположение, что она полностью совпадает с моей.

Джимми Снайп облизнул губы и уставился в лицо Бингемону.

– Эти обязательства… подотрись ими, и дело с концом, дружок.

Снайп, побагровев, отступил на шаг.

– Бингемон, – сказал он, – ты последняя…

Бингемон перебил его:

– Осторожнее, сынок. Лучше не договаривай – ты же здесь у меня.

Снайп отвернулся.

– Убирайся! – негромко сказал Бингемон.

Никто не заметил, как Снайп вышел из кабинета. Из дальнего угла комнаты к ним подошел дряхлый сенатор Арчи Пиккенс со стаканом «Сазерн камфорт» и со свежей розой в петлице.

– Идите-ка сюда, Арчи, – позвал Бингемон. – Очень приятно, что вы с нами.

– Я пришел, господа, – сказал Арчи, изящно прихлебывая свой бурбон, – как король Лир, которому возвратили трон. Лир, доживший до победы Корделии и Франции, овеянный теплым ветром благодатной юности…

– В точку, Арчи, – сказал Бингемон. – Рад, что вы с нами.

– Да-да, – продолжал Арчи. – Теперь меня вдохновляет юность. Наш мир принадлежит молодежи.

– Молодежь встает на защиту нашей конституции, так, Арчи? Она сплачивается вокруг прав, которые завещали им отцы?

– Мэтью, именно об этом я намерен говорить сегодня. Я думал, вам это известно.

– Да, конечно. И все же я с нетерпением жду, когда услышу это из ваших уст.

Арчи поглядел на Рейнхарта и Джека Нунена и потрогал розу в петлице.

– Этот молодой человек – Снайп… не кажется ли вам, что он покинул нас в некотором расстройстве чувств?

– Чувств, Арчи? – игриво сказал Бингемон. – Я бы сказал – желудка.

Они добродушно засмеялись. Джек Нунен попытался присоединиться к их смеху, но они кончили, едва он начал.

– Как вы думаете, куда он пошел, Мэтт? – спросил Арчи Пиккенс.

– Я знаю, куда он пошел. Он пошел в клуб демократов. Он и раньше туда ходил – тайком. Но на этот раз пусть там и останется.

– Какой жадный юноша, – заметил Арчи. – Такой молодой и такой поросенок.

– Он мне что-то говорил про свою организацию, Арчи. Вы слышали, чтобы у него была организация?

– Вероятно, Мэтью, он имел в виду округ Квинтош, но он заблуждается. Кроме прыщей на заднице, у него ничего не было и нет. Как раз на прошлой неделе я был там в суде и – пусть аналогия немного натянута – почувствовал себя, как Маленький капрал, вернувшийся в Тюильри из ссылки. Мои старые капитаны, старые генералы бросились ко мне со слезами на глазах. – Он кинул взгляд на Бингемона. – Не без вашего содействия, Мэтью. Вместе, я убежден, мы, черт возьми, непобедимы.

– Насчет натяжки в аналогии вы правы, Арчи, – сказал Бингемон. – Старина Наполеон проиграл, в конце концов.

– Черт, – сказал Арчи, – как говорится у нас на Юге – Après nous la déluge [98]98
  После нас хоть потоп (фр).


[Закрыть]. Не примите на свой счет, юноши.

– Пойдите отдохнуть, Арчи, – заботливо сказал Бингемон. – Я заеду за вами в восемь.

– Всего хорошего, господа.

Все обменялись с ним теплыми рукопожатиями.

– Какой прекрасный старик – и как говорит! – сказал Бингемон, с нежностью глядя вслед удалявшемуся Арчи. – Я им горжусь. А знаете, я помню еще время, когда он был самым заядлым демагогом и сквернословом, который когда-либо покупал за виски голоса дураков.

Пока они разговаривали, народу в кабинете стало заметно меньше. Бингемон улыбался и махал рукой некоторым из уходивших, другие ускользали незамеченными.

– Мне жаль, что вам пришлось соприкоснуться с той стороной дела, которая не имеет к вам отношения, – объявил Бингемон, когда они остались одни. – Я намеревался обсудить с вами, как мне хотелось бы обставить вечер, но Джимми не умеет уходить вовремя.

Он подошел к столу и нажал кнопку. Где-то зажужжал звонок, и в кабинет вошли три человека в соломенных шляпах. Рейнхарту показалось, что он видит их не в первый раз, – они попадались ему на глаза в Латинском квартале.

– Только мистер Алфьери, – сказал Бингемон.

Двое из троих повернулись и вышли; мистер Алфьери, пожилой человек с добрыми глазами, снял шляпу и подошел, слегка поклонившись.

– Да, сэр, – сказал мистер Алфьери, – он пошел в клуб демократов.

– Ну конечно, – сказал Бингемон. – Джек, Рейнхарт, это мистер Алфьери, который сегодня обеспечивает нашу безопасность. Как у вас дела, мистер Алфьери?

– Ну, – начал мистер Алфьери с новым поклоном, – мы так все организовали, что гости на поле за столиками могут ничего не опасаться. У нас есть переносные сетчатые ворота, которые можно быстро собрать и разобрать; их мы затянем полосатым тиком, а поверху проходит колючая проволока, так что через них никто не перелезет.

– И они запираются?

– Да, сэр, они все запираются снаружи.

– Это принцип овладения аудиторией, – с улыбкой сказал Бингемон.

Джек Нунен нервно засмеялся:

– Другими словами, люди, платящие по сто долларов за столик, будут заперты снаружи?

Бингемон перевел взгляд с Рейнхарта на Нунена, засмеялся и положил отеческую руку на плечо Нунена.

– Да, – сказал он. – Они будут заперты.

Нунен испустил несколько тактов смеха – за компанию – и побледнел. Рейнхарт подошел к накрытому скатертью столу и плеснул себе бурбона в кофейную чашку.

– Джек, – сказал Бингемон. – Ах, Джек! Если начнется пожар, мы их выпустим. Но в такого рода делах необходимо принимать меры против паники – на случай, если вдруг начнутся беспорядки. Мистер Алфьери – специалист, и он это подтвердит. Встревоженная толпа не успокоится, если увидит, что почетные гости внизу вдруг кинулись к выходам. Поэтому мы в интересах общей безопасности устроили так, что в случае необходимости охранник агентства, одетый в форму, откроет ворота, и гость сможет удалиться через крытый проход.

– Как на скачках, – сказал Алфьери.

– Вот именно. Я не могу допустить, чтобы почетные гости бросились наутек, если какой-нибудь сукин сын начнет буянить. Алфьери, поставьте там охранников понадежнее. Им придется объяснять гостям на поле, что им ничто не угрожает.

– Будет сделано, – сказал Алфьери.

– У нас есть на две тысячи долларов охранников из агентства, а наши билетеры на верхних ярусах – все солдаты Возрождения. Нам никакие помехи не страшны. Тот, кто что-нибудь затевает, очень просчитается.

– Ну, – сказал Джек Нунен после секундного молчания, – а чего вы, собственно, ожидаете, Бинг?

– Ожидаю я конструктивного и плодотворного вечера с вдохновенными речами под звездами. А вот что я стараюсь предотвратить – это вопрос другой. Что вы скажете? – спросил он у Алфьери. – Что вы слышали?

– Из моих источников в полиции, – спокойно сказал Алфьери, – я узнал, что группы черных экстремистов могут устроить беспорядки.

– Негры! – сказал Джек Нунен.

– Они не попытаются ворваться внутрь, – объявил Бингемон. – В этом я уверен.

– Да, сэр, – сказал Алфьери, – внутрь врываться они не станут, но вы знаете, что Дворец спорта находится в районе, населенном преимущественно черными. Стоянки машин и прочее ничем не ограждены, а потому мы удвоим число охранников в этих местах.

– Ну а полиция? Что она делает?

– Сосредотачивается там – так это у них называется. Но вы же знаете, полиция не оказывает нам того содействия, какое хотелось бы. – Он виновато улыбнулся. – Я даже узнал, что кое-кто возражал против того, чтобы вам дали разрешение.

– Кто? – спросил Бингемон.

– Сэр?

– Как фамилия того, кто возражал?

– Малоун, – сказал Алфьери. – Начальник этого участка.

– У вас есть на него материал? После первичных выборов мы с ним разберемся.

– Он не один возражал, мистер Бингемон, – сказал Алфьери. – Был момент, когда все могло провалиться. Вы знаете, они держат национальную гвардию в боевой готовности.

– Это все проклятая шайка из муниципалитета, – сказал Бингемон. – Черт бы их побрал. А от кого еще, кроме негров, можно сегодня ожидать неприятностей?

– Всегда найдутся сумасшедшие фанатики и просто хулиганы, – сказал Алфьери, слегка пожав плечами. – Меры против них можно принимать, только когда они начнут действовать.

– Итак, все выглядит неплохо, – сказал Бингемон.

– Да, сэр. Многие ситуации, потенциально куда более скверные, развивались самым наилучшим образом.

– Хорошо, – сказал Бингемон. – Мне бы хотелось, чтобы ваши люди проводили конгрессмена Снайпа из города. Приставьте к нему человека.

– Уже сделано, – сказал мистер Алфьери и, церемонно пожав всем руки, удалился.

– Вы, ребята, – сказал Бингемон Рейнхарту и Нунену, – знаете толк в шоу-бизнесе. Но с толпами дела не имели.

Джек Нунен расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и принялся листать пачку бюллетеней, точно надеясь обнаружить в них информацию, подходящую именно для этой минуты. Ничего не найдя, он робко улыбнулся Бингемону.

– Черт подери, Бинг! Вас надо бы… – Он оборвал фразу и начал сначала: – Вы говорите так, будто речь идет о сборе ку-клукс-клана под сенью соснового бора.

Бингемон ласково кивнул.

– Джек, старина, – сказал он задушевно, – вы же об этом ничего не знаете, верно? Об этой стороне дела вы не осведомлены, так? Вы ведь работник радио, и только? Вы бы и не знали, что вам там делать, на смолистом воздухе.

Нунен шмыгнул носом и покосился на Рейнхарта:

– Не знаю, так ли это, Бинг…

– А как же! Конечно так, – сказал Бингемон.

Рейнхарт тихонько отошел к столу и налил себе скотча.

Того же, что у Джека Нунена.

– Вы пьете из-за меня, мистер Рейнхарт? – спросил Бингемон, не оборачиваясь.

– Совершенно верно, – сказал Рейнхарт. – Я пью из-за вас.

– Джек, этот мальчик не заблудится в бору. Ты его видишь? Такое у него выражение лица. Как-нибудь, Джек, мы с вами подпоим старину Рейнхарта и заставим его выложить, откуда он произошел. Возможно, мы узнаем много новенького. Верно, Рейнхарт?

– О, – сказал Рейнхарт. – Разумеется. У вас откроются глаза.

– Я это знаю, – сказал Бингемон. – Мне стоит только взглянуть на вас, детки, и я уже все про вас знаю. Я бывал в Голливуде. Забавный вы народ, ребята.

Джек Нунен отошел к столу и налил себе виски, выплеснув часть на скатерть.

– Я просто честный труженик, – сказал Рейнхарт, – и делаю свою честную трудовую карьеру.

– Умница, – сказал Бингемон. – Вот кто вы такой. – Он повернулся к Нунену и стал смотреть, как тот возится со щипцами для льда. – Джек, я не сравниваю вас с Рейнхартом, потому что с вас совсем другой спрос. Я просто показал вам, что человеку следует иногда учиться у своих подчиненных.

– Бинг, – сказал Джек Нунен со всей возможной твердостью, – мне кажется, я выполняю все, что беру на себя. Я полагаю…

– Ну конечно, Джек, – сказал Бингемон. – У меня к вам нет никаких претензий. Но, по-моему, на словах вы смелей, чем на деле. – Он нежно погладил локоть Нунена. – Вам придется действовать, мальчик, а не только говорить. Вас обоих вряд ли удивит, что наша цель – не развлекать публику. Правила индустрии развлечений, каковы бы ни были эти правила, тут неприменимы. Мы не воздушные замки продаем – вовсе нет. Ничего похожего.

Он отступил и окинул их взглядом художника, изучающего своих натурщиков.

– В настоящий момент с нами связано немало дураков, которые думают, будто мы заняты продажей воздушных замков. Но наше дело – действительность. Мы относимся к этому движению с полной серьезностью. То, что мы используем радио, вовсе не означает, будто мы витаем в облаках. Наша станция существует ради движения, а не наоборот. Вам, ребята, нужно как следует осознать этот факт, так как он станет яснее ясного, едва мы выступим в поход. Если вы не сможете усидеть в седле, то останетесь позади, а если вы останетесь позади, то поскорее убирайтесь с дороги, или то, что двинется вслед за нами, оставит от вас мокрое место.