355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Швейхель » За свободу » Текст книги (страница 32)
За свободу
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 18:16

Текст книги "За свободу"


Автор книги: Роберт Швейхель



сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)

Глава восьмая

Беглецы разминулись с ротенбургским отрядом. Охваченный зловещим предчувствием при виде кровавого зарева, отряд шел вперед без привалов, встречая на своем пути лишь толпы бегущих крестьян, которые кричали, что все погибло, что рейтары Трухзеса свирепствуют, как бешеные волки, и что Вендель Гиплер и Иорг Мецлер тоже бежали.

– Раз такое дело, раз крестьянское войско разбито и рассеяно под Кёнигсгофеном, чего ради переть на рожон и зря рисковать своей шкурой? – заявляли ротенбуржцы. Большой Лингарт яростно обрушился на них:

– Не верьте трусам! Позор тем, кто оставляет братьев в беде! Вперед! Вперед!

Но никто не поддержал его. Даже Леонгард Мецлер молчал. Тогда бывший ландскнехт, разразившись громовыми проклятиями, выхватил свой исполинский меч, врезался в толпу на своем сером жеребце и, ударяя плашмя мечом, пытался повернуть беглецов. Но устремившийся вспять поток был так силен, что увлек и его за собой. Все рвались назад, по домам.

Лишь с огромным трудом, врезаясь на коне в самую гущу беглецов, он сумел пробиться и со слезами ярости поскакал в Гейдингсфельд. Но, примчавшись к дому священника Штейнмеца, где собрались военачальники, он лишь мог подтвердить то, что уже сообщили опередившие его вестники несчастья. Правда, сообщения первых беглецов показались настолько невероятными, что их бросили в тюрьму, решив, что они подосланы Трухзесом, чтобы посеять панику в крестьянских войсках. Но Большому Лингарту нельзя было не верить, и принесенные им страшные вести повергли весь Гейдингсфельд и Вюрцбург в тревогу и смятение. Не один военачальник из тех, что рвутся в бой больше на словах, чем на деле, пустился наутек под покровом ночи, не один казначей исчез вместе с вверенной ему войсковой казной. К утру от спасшихся, бежавших через горы тауберцев стало известно, что Ганс Кольбеншлаг, продержавшись до темноты на лесистой возвышенности и нанеся тяжелый урон противнику, пал в бою.

В воскресенье уныние сменилось небольшим подъемом, когда в город вошел молчаливый Грегор из Бургбернгейма со своим отрядом, потеснившим маркграфа Казимира. К тому же распространился слух, что евангелическая рать стоит цела и невредима под Кёнигсгофеном. Вполне возможно, что слух этот был пущен командованием, но он сделал свое дело. Люди опять воспрянули духом и решили двинуться на Кёнигсгофен. Сидя за чаркой вина, они клялись, что не оставят в живых ни одного пленного, перевешают рейтаров и отрубят головы ландскнехтам.

День прошел в лихорадочных приготовлениях к выступлению, и не один Симон Нейфер с тоской смотрел вдаль, не едет ли Флориан Гейер. Противники Гейера в крестьянском совете много отдали бы теперь, чтобы с ними был этот опытнейший полководец. Теперь на Нейфере лежала тяжелая ответственность – предводительствовать Черной ратью. Чтобы не привлечь внимание фрауенбергского гарнизона, войска готовились к выступлению ночью. Но и на Мариенберге творилось что-то необычное. Из города и с Телля было заметно, как после полуночи во всех комнатах замка забегали огоньки, а засевшие в траншеи на Телле ратники увидели в предрассветных сумерках несколько черных всадников, которые, отделившись от замка, помчались по направлению к лесу у Гохберга. Крестьяне открыли огонь, но всадники уже исчезли. Рыбак Тес Мерц уверял, что эго были привидения – мертвые рейтары, – которых напустил на них монах-чернокнижник.

Когда заалело небо и наступил первый день троицы, крестьянские отряды стояли готовые к выступлению, не менее пяти тысяч человек и вся артиллерия: легкие полевые орудия, семьдесят фальконетов, бомбарды, двойные и одинарные кулеврины, пороховые фургоны и обоз. Чтобы держать под ударом Мариенберг, оставили две тысячи ратников из Вюрцбурга, три тысячи – из сельских округов под командованием Ганса Берметера, Леонгарда Виснера и Бальтазара Вюрцбергера.


Жизнь в крестьянском лагере. С гравюры Г. 3. Бегама

Но кто это спускается по холму из Гейдингсфельда на взмыленном коне? Кому навстречу летят Якоб Кель, Грегор, Симон Нейфер, Большой Лингарт? Кому радостно пожимают руку? Громовой крик из многих тысяч глоток и звон оружия приветствуют появление Флориана Гейера. Встречает его и брат Амвросий – единственный из всех священников, приведший свою паству под Вюрцбург и оставшийся с повстанцами до конца. Остальные убрались восвояси под покровом темноты, даже не попрощавшись. Это он благословил выступавших в поход. Благословила их и Черная Гофманша, только, правда, на свой лад. Когда войска, выйдя из города через Гейдингсфельдские ворота, стали спускаться по холму, она воскликнула пронзительным голосом:

– Отмщение! Отмщение за наших порубленных братьев! Мертвые встанут из могил и поведут вас вперед! Победа в наших руках!

Старуха осталась в Вюрцбурге. Показывая костлявой рукой на Мариенберг, она сказала Каспару Эчлиху, уходившему с войсками:

– Я останусь здесь до Судного дня.

Флориан Гейер выступил во главе своей Черной рати. К нему присоединился Большой Лингарт с пятьюдесятью молодцами, которых завербовали на свой счет вюрцбургские францисканцы. По-летнему жаркое солнце взошло над горизонтом, когда утром 4 июня крестьянские войска начали подниматься по склону горы. Поднявшись, они свернули на ретингенскую дорогу, в надежде, что враг еще стоит под Кёнигсгофеном. Беглецы из Тауберского ополчения в один голос твердили, что Ганс Кольбеншлаг нанес неприятелю тягчайший урон.

Было прекрасное летнее утро. В прозрачном воздухе звонко заливались жаворонки. Овсянки, синицы, зяблики оживляли своим щебетанием и трелями рощицу вдоль дороги. Слышались веселые звуки свирелей и волынок; не переставая, гремели барабаны, и крестьяне распевали песни, шутили, смеялись и оглашали воздух радостными криками. На широком лугу между деревнями Ингольштадт и Зульцдорф, в полумиле к западу от Гибельштадта, крестьяне сделали привал. Лесистая возвышенность, на которой стояли развалины некогда разрушенного ротенбуржцами разбойничьего Ингольштадтского замка и небольшая рощица заслоняли от глаз Флориана Гейера его родное гнездо. На севере, в тылу у крестьян, в трех четвертях мили от деревни Моос, начинался дремучий Гуттенбергский лес.


Осада Ингольштадта. С гравюры Ганса Милиха

Не успели крестьяне снять с плеч самопалы, мушкеты, копья и двуручные мечи, а всадники – сойти с коней, как на юго-западе засверкало оружие. Раздались крики: «Враг!», «Трухзес!» С бешеной быстротой, по приказу Флориана Гейера, вокруг лагеря был выстроен вагенбург, а в промежутках между повозками установлены орудия. Железные всадники летучего отряда Трухзеса уже приближались. Их встретили убийственным огнем. Вот они повернули на скаку – одни направо, другие налево, пытаясь охватить крестьян с флангов. Но им не удалось прорвать крестьянский вагенбург. Два раза они атаковали его в конном строю и оба раза были отброшены сильным огнем. Не одни всадник был выбит из седла, не один конь остался на месте.

Вдруг надвинулась черная туча, но это еще не были главные силы врага. Не получив от Трухзеса добавочной платы за Кёнигсгофенское сражение, ландскнехты взбунтовались и отказались идти в бой. Приближавшийся к вагенбургу отряд состоял из военачальников, знаменосцев, фельдфебелей и получавших двойное жалованье ландскнехтов. Всех их, общим числом около восьмисот, Трухзес сумел посулами отколоть от их товарищей. Их вел он сам. Между тем его конница была стянута к деревне Моос, чтобы отрезать крестьянам возможное отступление через Гуттенбергский лес. Но и этим отборным войскам крестьяне не дали спуску. Большой урон наносил им огонь артиллерии, особенно же каменные ядра бомбард Черной рати. Эти ядра прорывали широкие борозды в рядах оголтелых молодчиков, которые бросались в атаку в изодранных копьями камзолах и штанах и в лихо заломленных набекрень беретах. Любо-дорого было смотреть, как разлетались в клочья их пестрые перья! Многим рабам божьим пришлось здесь распрощаться с жизнью. «За дело! За дело!» – только и слышался боевой клич. Но у отборных ландскнехтов не было копий, а крестьянских стрелков прикрывал вагенбург. Вдруг земля задрожала от гула и грохота, от топота бесчисленных копыт. То приближалась неприятельская конница и пушки.

Когда в тылу у вагенбурга образовалась брешь, защитники хлынули через нее и в паническом ужасе бросились бежать. Впереди всех мчался сам командующий – Якоб Кель. Но «иоргова смерть» настигла беглецов. Несколько часов железные рейтары преследовали убегающих, на скаку врезывались в толпу, кололи, рубили, давили направо и налево всех, безо всякой пощады. Как рассказывал впоследствии Генрих Трухзес, маршал епископа Конрада, это было зрелище почище кабаньей травли. Но кабан еще показал охотнику свои клыки. Грегор из Бургбернгейма не пожелал спасаться бегством. С кучкой своих храбрецов он стойко держался до конца, пока не пал смертью героя. Шестьдесят крестьян, которых всадники взяли в плен, польстившись на обещанный выкуп, были тут же, у вагенбурга, перебиты по приказанию Трухзеса. Ему донесли, что перед сражением крестьяне клялись не оставлять никого в живых.

Из-за вагенбурга, который уже больше не мог держаться, вышла небольшая, тесно сплоченная группа войск и направилась назад, к деревне Ингольштадт. Это были «черные» Флориана Гейера и пятьдесят вюрцбургских молодцов под предводительством Большого Лингарта. Несколько раз налетали на них железные всадники, но небольшой отряд ощетинивался во все стороны «ежом», перед иглами которого лошади шарахались назад. Защищенные таким образом своими длинными копьями, стрелки поражали неприятеля смертоносным огнем. Черная рать благополучно достигла деревни. Но колючая щетина представляла собой плохую защиту, поэтому отряд разделился: Симон Нейфер с двумя сотнями крестьян занял обнесенное каменной стеной кладбище, а Флориан Гейер с остальными четырьмя сотнями устремился в прежнюю цитадель рыцаря-разбойника фон Эльма, куда вела из деревни полуразрушенная арка ворот. Внешняя стена, вдоль которой тянулся болотистый ров, еще довольно хорошо сохранилась, а угловая башня была цела. Во дворе, среди развалин этого разбойничьего гнезда, разрушенного ротенбуржцами, приютились бездомные. Теперь от их жалких лачуг осталось сплошное пожарище. Их сжег летучий крестьянский отряд, тот самый, который разрушил замок Флориана Гейера.

Гейер приказал завалить ворота камнями и поднялся на башню, чтобы следить за ходом сражения в деревне, откуда доносились отчаянные крики и непрерывная пальба.

Несмотря на упорное сопротивление, Симон Нейфер со своим отрядом под натиском превосходящих сил отборного неприятельского войска очистил кладбище и отступил в церковь. Флориан Гейер больше не мог следить за боем. Со стороны вагенбурга к замку мчался пфальцграф с тяжелыми пушками, а за ним следом – Георг Трухзес со своими графами, рыцарями и баронами спешил на кровавую тризну. Разрушив часть стены, неприятельские пушки образовали в ней брешь шириной в двадцать четыре фута. Три крестьянина выбежали из замка и упали на колени, моля о пощаде. Но их прикончили на месте. Теперь осажденные могли воочию убедиться, какая милость их ждет, если они сдадутся.

Наступающим уже казалось, что они могут взять замок шутя и играя. Все спешились, и рыцари, графы, бароны, чтобы показать пример рейтарам, побрели в своих тяжелых доспехах через вязкую тину рва. Они шли с криками «За дело! За дело!» под звуки рожков, но были встречены градом пуль и грозным лесом копий и алебард. Смерть пожинала богатую жатву. Разъяренному неудачей Трухзесу пришлось трубить отступление. Атакующие были отброшены, и более сотни из них, в том числе много знатных господ, остались в болотистом рву. Уцелевшие были обессилены и нуждались в передышке. Теперь им было не до шуток. Они отстегнули тяжелые шлемы и шишаки, чтобы охладить разгоряченные головы. Снова загрохотали пушки, расширяя брешь. Обрушившаяся стена уже не могла служить защитой для «черных», но их мужество было несокрушимо, и, забывая в пылу сражения об опасности и жажде, ратники осыпали насмешками господ, ковылявших назад через ров, как хромые журавли. К Каспару вернулся его прежний юмор.

Вдруг пушки смолкли. Господа бросились на второй приступ – на этот раз не с шутками, а с затаенным бешенством. Не встретив сопротивления, они пересекли ров и подошли к бреши. У «черных» уже не оставалось ни пороху, ни ядер. Атакующие разразились ликующими криками. Они решили, что препятствия уже преодолены. Но что это? Перед ними оказалась еще одна стена, высотой с копье, с небольшой амбразурой и узкой дверью, преграждавшая им путь. На стене развевалось знамя Черной рати. Дверь была заложена изнутри камнями. На стене стояли бесстрашные воины Флориана Гейера и пятьдесят молодцов Лингарта. Они осыпали атакующих камнями и отгоняли пиками, и лишь крепкие шлемы и латы спасали атакующих от смерти. Зато многие убрались назад с тяжкими ушибами, с раздробленными или вывихнутыми ногами и руками. А вслед им неслась популярная в то время, сложенная в насмешку над дворянами песенка. Ее пел своим громовым басом Большой Лингарт, безбожно фальшивя:

 
Ах ты, бедный Иуда,
Что ты натворил?
Расскажу я людям,
Станет свет не мил.
Ах ты, бедный Иуда,
Что ты натворил?
 

Неожиданно взрыв смеха сменился возгласами ужаса: «Смотрите, смотрите на церковь!» Каспар показал Гейеру на деревню. Расстреляв все заряды, Симон Нейфер и его молодцы продолжали яростно сопротивляться. Они сбрасывали с крыши церкви и с колокольни черепицу и камни на головы атакующих и многих уложили на месте. Но вдруг церковь запылала, и колокольня, как гигантский факел, взвилась к небесам, уготовив Симону и его храбрецам пылающую могилу.


Осада крепости. С гравюры XVI в.

Засевшие в замке в глубоком молчании смотрели на бушующее пламя. Флориан Гейер обнажил голову, другие последовали его примеру.

– Они пали смертью героев, – сказал он, – так последуем же их примеру, дорогие братья, если так суждено. Победа или смерть! Иного выхода у нас нет!

– Победа или смерть! – громко подхватили все его возглас.

– А теперь, друзья, – продолжал Гейер, – передохните и соберитесь с силами. Они не заставят нас долго ждать.

Каждый устроился как придется, кто стоя, кто лежа. Большинство застыло в немом напряженном ожидании, но были такие, что смеялись и перебрасывались шутками. Большой Лингарт и Каспар, сидя рядом на каменной глыбе, с глубокой печалью глядели на объятую пламенем церковь, то ярко вспыхивающую, то окутанную клубами дыма. Великан положил свою ручищу Каспару на плечо. Он, видно, хотел что-то сказать, но не мог. Его лицо хищной птицы как-то странно подергивалось. Каспар взглянул на него и, хитро улыбнувшись, проговорил:

– Да, я знаю, что ты хочешь сказать.

Глубокий вздох вырвался у бывшего ландскнехта:

– Черт меня совсем побери, если Симон не был храбрейшим из храбрых!

Его совиные глаза замигали, и на ус скатилась слеза. Каспар сидел, молча понурив голову. К ним подошел Флориан Гейер и сказал, обращаясь к Лингарту:

– Дай руку, старый товарищ. Кто знает, может, потом нам уже будет не до этого. Прими мою благодарность. Ты был верен нашему делу до конца.

– Эх, капитан, – отозвался Лингарт, отвечая на его пожатие, – если свободе пришел конец, то пусть идет к чертям вся эта кутерьма. Что толку цепляться за жизнь? А вот его, Эчлиха, мне от души жаль. У него дома есть зазнобушка.

Каспар покраснел до ушей. Флориан Гейер, протягивая ему руку, с улыбкой сказал:

– Ну что же… передай от меня привет твоей зазнобе, если выберешься отсюда. А ты должен выбраться. Мне кажется, ты и смерти нос утрешь.

– Опять началось! – крикнул, вскочив с места, Большой Лингарт и тихо прибавил: – Ах, если бы не эта проклятая жажда!

Наступающим теперь уже нечего было бояться выстрелов Черной рати, и их канониры выкатили орудия вперед и поставили их на самом краю рва. Возобновив с такой близкой дистанции канонаду, они скоро не только значительно расширили брешь в наружной стене, но и снесли верхнюю половину внутренней стены. Благородные господа не повторяли штурма в ожидании Трухзеса. После неудачного второго штурма он поскакал в деревню Ингольштадт, чтобы привести оттуда отборный отряд ландскнехтов, который уже закончил там свое кровавое дело. И когда эти наемники подошли ко рву, знатные господа погнали их на крестьян, как гончих на зверя. «За дело! За дело!» – не переставая кричали господа.

Атакующие карабкались на стену по грудам трупов. Вот уже один из них очутился наверху и водрузил желто-черное знамя. Тут Каспар, появившийся на стене, внезапным ударом сбросил вниз знаменосца, сорвал вражеское знамя и вместе с ним спрыгнул со стены. Но вслед за знаменщиком на стену в разных местах карабкались все новые и новые ландскнехты, с диким воем бросаясь на крестьян, которые стойко держались, не отступая ни на пядь. Завязался горячий бой врукопашную. Бились древками копий, прикладами аркебузов, колотили по головам камнями, душили голыми руками, и все это в яростном молчании; слышался лишь лязг оружия, хруст костей, стоны раненых, хрипы умирающих, глухие вопли растоптанных тяжелыми сапогами.

Флориан Гейер и Большой Лингарт все время были там, где их воинам грозила наибольшая опасность; своими острыми мечами они беспощадно разили врага. Длинный меч Каспара был красен от крови. Свой аркебуз он разбил о голову капитана ландскнехтов. Черное знамя с золотым солнцем он сорвал с древка и обмотал вокруг туловища.

Спустилась ночь, и с наступлением темноты немая ярость сражавшихся сменилась звериным воем. Но и мрак не положил конец кровавой бойне. Она продолжалась в зареве от пылавшего Ингольштадтского замка. Во многих местах прикрытием для сражавшихся служили тела убитых и раненых. Но численный перевес неприятеля был слишком велик, а горсть «черных» все таяла и таяла. Завербованные в Вюрцбурге добровольцы были перебиты все до единого. Небольшая кучка крестьян укрылась в подвале замка. Через окна туда полетели пуки зажженной соломы и бочонки с порохом. Раздался оглушительный взрыв. Только троим удалось спастись, остальные задохнулись или сгорели. Рухнул потолок, камни разлетелись во все стороны, и неприятельским ландскнехтам пришлось отступить. Но в это время в тылу у «черных» обрушилась часть внутренней стены. Флориан Гейер вовремя заметил это. «Выходи!» – скомандовал он. К нему подбежал Большой Лингарт, и они, пустив в ход мечи, прикрывали отступление. От всего отряда уцелела лишь ничтожная горсточка. Благодаря смятению, вызванному взрывом, поднявшейся пыли и темноте всем им удалось выбраться из замка. Последними вышли Флориан Гейер и Лингарт.

Прежде чем неприятель успел опомниться, беглецов принял под свою защиту лесок, расположенный к югу от замка. Эта рощица уже была полна крестьян, укрывавшихся там от преследования рейтаров Трухзеса. В небе полыхало зарево: то горели зажженные противником деревни Ингольштадт, Зульцдорф, Бютгарт и Гибельштадт. Взошел красный месяц. Он плыл точно по морю крови. Из деревни Моос, где разбил свой лагерь Трухзес, доносились ликующие звуки труб и литавр. Благородные господа пировали, истребляя захваченные у крестьян припасы.

Взбунтовавшиеся накануне сражения ландскнехты явились с повинной головой. Трухзес простил их, но не из великодушия, на это он не был способен: предстояло еще немало кровавой работы, и он не мог без них обойтись. Кёнигсгофенское сражение и особенно нынешний день стоили ему огромных потерь людьми и лошадьми. От его отборного отряда не осталось и одной трети. Конное охранение, оцепившее лес, теперь сменили явившиеся с повинной ландскнехты. «Кабанья травля» была окончена, наутро еще предстояла веселая охота на мелкую дичь.

Под темными сводами леса, на прогалине, озаренной кровавым отблеском пожаров и бледным сияньем луны, Флориан Гейер собрал беглецов и пытался вдохнуть мужество в их сердца.

– Если вы станете ждать до утра, – убеждал он их, – когда ландскнехты смогут проникнуть в лес, то вы неминуемо погибнете. Вы сами прекрасно знаете, что скорей волк пощадит ягненка, чем Трухзес крестьянина. Если вы пойдете со мной, я переправлю вас через Майн и доведу до Вюрцбурга. Эти края мне знакомы с детских лет, я охотился здесь не раз. Летучих отрядов врага нам бояться нечего. Вы хорошо вооружены. В тысячу раз достойней умереть в бою, чем трусливо ждать смерти, укрываясь в лесу.

Но крестьяне пали духом, и лишь ничтожная горсточка согласилась следовать за ним и его «черными» ратниками. Оставшиеся в лесу отдали уходившим свои самопалы и еще полные пороховницы. Между тем вернулся Большой Лингарт, ходивший в разведку до опушки леса. Тогда Гейер, производя как можно больше шума, чтобы отвлечь внимание противника, атаковал Зульцдорф, и когда ландскнехты Трухзеса устремились туда, повернул назад и, быстро пройдя через лес, вышел к югу, на дорогу к Аллерсгейму. Молниеносным ударом он ошеломил преследователей и, прежде чем к ним подоспела помощь, благополучно достиг Зееберга – лесистого холма у одноименной деревни.

Измученные почти непрерывным боем, длившимся с самого утра, беглецы повалились на землю. Недосчитывались только одного.

– Сто чертей! А где же Эчлих? – крикнул Большой Лингарт, вскочив на ноги. – Он ведь вышел вместе с нами из лесу.

Другие тоже видели его, но никто не знал, куда он девался. Большой Лингарт долго во всю глотку выкрикивал его имя, но ответа не последовало. Каспар Эчлих пропал без вести.

Несмотря на смертельную усталость, беглецы, гонимые жаждой, шли не останавливаясь. В Эйергаузене они вышли на большую дорогу, ведущую мимо Гибельштадта на Вюрцбург. Возле трактира бил ключ, и они жадно прильнули к нему. Флориан Гейер, забарабанив в дверь своими железными кулаками, разбудил трактирщика, спавшего мирным сном. Прошло немало времени, прежде чем тот осторожно высунулся из окошка, но при виде поздних гостей тотчас скрылся. Он боялся мести войск Швабского союза, всадники которого, преследуя беглецов, уже рыскали по Эйергаузену. Только угроза выломать дверь заставила его отпереть. Крестьяне потребовали прежде всего хлеба и с жадностью набросились на него. Они ничего не ели с самого Гейдингсфельда. Но Большой Лингарт не мог проглотить ни куска и отказался даже от вина, которое потребовал для всех Флориан Гейер. Бывший ландскнехт только бормотал что-то себе под нос и то и дело качал головой. Флориан Гейер сидел сумрачный, в глубоком раздумье.

– А теперь разойдемся, друзья, всяк своей дорогой, – сказал он, выйдя на улицу. Он заплатил за пиршество из своего кармана, оставив всего несколько геллеров. – Кому через Майн, вот отсюда дорога прямо на Оксенфурт. Но ждите моего сигнала в ближайшие дни. Пляс еще не кончен. Поверьте мне, мы еще споем им отходную.


Штурм крепости. С гравюры XVI в.

Они пожали друг другу руки и исчезли в темноте. Флориан Гейер, Большой Лингарт и несколько человек из Черной рати, все рейхардсродерские крестьяне, свернули на проселочную дорогу, ведущую к Реттингену. Она привела их к Бибергейму, где Штейнах впадает в Таубер. Здесь ратники распрощались с Флорианом Гейером и Лингартом, который заявил своему командиру, что, куда бы тот ни направил свой путь, он от него не отстанет. Вместе они двинулись к верховьям Таубера и к вечеру вошли в Ротенбург.

Стража у Оружейных ворот и прохожие на многолюдных по случаю троицы улицах с удивлением смотрели на пришельцев, особенно же на рыцаря Флориана, пешего, в полном вооружении. Друзья расстались перед домом фон Менцингена. Большой Лингарт решил остановиться у свояка – члена магистрата и владельца «Красного петуха» – Кретцера.

– Так ты понял? – спросил Флориан. Лингарт утвердительно кивнул головой. – Стало быть, завтра на рассвете. Я полагаюсь на тебя. Ну, до более счастливого свиданья, старый товарищ!

Большой Лингарт, ответив таким же пожеланием, зашагал по Кузнечной улице. Флориан Гейер вошел в дом рыцаря фон Менцингена. Хозяин как раз собирался выезжать. Он был дома один: его супруга с дочерью отправились к фрейлейн фон Бадель, пригласившей их посидеть у нее в саду. При виде вошедшего хозяин в изумлении отпрянул.

– Ради бога, что случилось? – спросил он, выпучив глаза.

– Рассказать недолго, – с обычной невозмутимостью отвечал Гейер. – Но сначала помогите мне снять доспехи. С самого отъезда от вас, с кануна троицы, я не разоблачался.

И он в кратких словах рассказал о поражении под Ингольштадтом, между тем как хозяин дрожащими от волненья руками помогал ему вместо оруженосца. Вся кровь отхлынула от его лица, и губы почти беззвучно прошептали:

– Все погибло?!

– Ничего не погибло! – решительно возразил Флориан Гейер. – Только дайте мне подкрепить силы и промочить горло. Я давно в этом нуждаюсь.

Фон Менцинген, с трудом овладев собой и стараясь сохранять внешнее спокойствие, отдал необходимые распоряжения слуге. Пока тот выполнял приказание, хозяин в смятении, звеня шпорами, метался взад и вперед по комнате, не снимая берета и выездного плаща.

Флориан Гейер в изнеможении присел к столу. Прежде чем приняться за еду, он должен был смочить вином пересохшее от зноя и пыли горло. Его спокойствие еще усиливало тревогу рыцаря Стефана, опустившегося на стул рядом с ним. Слегка подкрепившись, гость повторил:

– Нет, пока еще ничего не погибло. Конечно, Франконское войско рассеялось. К несчастью, у нас не хватило времени обучить как следует крестьян военному искусству. Но они еще научатся. И, что ужасней всего, мои «черные» молодцы перебиты. Но я могу вас заверить, что они с честью выполнили свой долг.

– Но что же теперь будет? – прервал его фон Менцинген, лихорадочно теребя усы.

– Крестьяне Галля Швабского еще не разоружены. Лимбуржцы присягнули «Двенадцати статьям», а гайльдорфский отряд еще даже не нюхал пороху. Так поднимем же снова крестьян в ротенбургских владениях. Бреннэкен, то есть Большой Лингарт, уверен, что они откликнутся на наш призыв, и не пройдет и несколько дней, как в тылу у Трухзеса вырастет новая грозная рать. Оружием, порохом, пушками город снабжен в изобилии, и здешнее бюргерство, – я, конечно, разумею не патрициев и купцов, – несомненно готово бороться до конца, как и бюргерство Вюрцбурга, Мейнингена, Бамберга и других, менее значительных городов Швабского союза. Не станут они обороняться, им же самим хуже будет.

Лицо рыцаря Стефана снова оживилось. Он перевел дух и сказал:

– Низшие цехи Ротенбурга стоят за меня горой. Но я сомневаюсь, чтобы магистрат по доброй воле открыл вам свой арсенал и склады.

– Так нужно его заставить! – с решимостью воскликнул Флориан. – Тогда видно будет, действительно ли эти господа только и ждут предлога, чтобы разорвать союз с крестьянами. В таком случае они используют наше вчерашнее поражение. Тогда их песенка спета. Гоните их прочь.

– Клянусь честью, за мной дело не станет! – подтвердил фон Меннинген. – Я ими сыт по горло.

– Вы должны понять, что стоит вюрцбуржцам продержаться еще немного, и Трухзесу со всеми его князьями придется убираться подобру-поздорову, чтобы не попасть в мешок. Ведь, несмотря на все победы, его положение далеко не блестящее.

– Да, но смогут ли вюрцбуржцы продержаться? – спросил фон Менцинген, усердно разглаживая усы.

– Об этом позабочусь я, – успокоил его Флориан Гейер. – Отсюда я направлюсь в Римпар, призову к оружию крестьян из Грамшацкого леса, если это еще не сделано, вызову Ганса Шнабеля с его бильдгаузенским отрядом из Мельрихштадта. Мне думается, что, располагая такими силами, можно прийти на подмогу вюрцбуржцам с севера, тогда как Большой Лингарт с лимбуржцами и гайльдорфцами пробьется к нам с юга. Да, еще одно обстоятельство: Венделю Гиплеру, конечно, удалось спастись после Кёнигсгофенского дела. Будь это иначе, Трухзес раструбил бы о такой добыче на весь мир. Вендель Гиплер, человек с обширнейшими связями, будучи еще в Вюрцбурге, говорил мне, что восстание опять готово вспыхнуть со всех концов, от Зальцбурга до Боденского озера и вдоль всей Рейнской долины. Альгауцы вооружаются, чтобы осадить Мемминген; Вейсенбург и Вормс примкнули к крестьянам, а в Мюнстере все кипит и бродит. Вюрцбуржцам придется держаться не так уж долго.

Черные выпуклые глаза Стефана фон Менцингена заблестели из-под тяжелых век. Несгибаемое мужество и хладнокровие Флориана Гейера вдохнули в него новую надежду. Они еще продолжали обсуждать детали плана, когда слуга доложил о том, что господина Флориана желает видеть магистратский гонец. Тот вошел – в должностном наряде: с цепью на шее и с медной бляхой с гербом имперского вольного города Ротенбурга.

– А, Лизеганг, в чем дело? Чего ради вы затрудняете себя в праздничный день? – непринужденно обратился к чиновнику Стефан фон Менцинген. Но тот, напустив на себя неприступный вид должностного лица, отвечал:

– Я пришел с поручением от всемудрого магистрата передать это письмо высокородному и достославному рыцарю Флориану Гейеру фон Гейерсбергу в собственные руки.

Флориан Гейер взял большое с печатью магистрата письмо и вскрыл его. Краска гнева залила его лицо, и он отрывисто рассмеялся и сказал, иронически глядя на Лизеганга, который стоял вытянувшись, как на посту:

– Можете доложить вашему всемудрому магистрату, что я, высокородный и достославный рыцарь Гейер фон Гейерсберг, почту для себя величайшей честью отряхнуть прах этого гостеприимного града от моих ног.

– Будет доложено, – отвечал гонец и, круто повернувшись, направился к двери.

Флориан Гейер протянул фон Менцингену письмо и сказал:

– Читайте! Магистрат высылает меня; завтра поутру я должен покинуть город.

– Клянусь адом! Это неслыханная наглость! – вскричал фон Менцинген и с размаху стукнул кулаком по письму.

– Если вам нужны доказательства вероломства магистрата – вот они, перед вами, – сказал Флориан Гейер.

– Не я буду, если их наглость не станет им поперек горла! – задохнулся хозяин. – Магистрат вместе со всем этим спесивым юнкерством нужно вымести помелом, чтобы и духу их не осталось!

Такие же пожелания слышал Большой Лингарт из уст горожан, отдыхавших по случаю праздника за стаканом вина в «Красном петухе». Разумеется, и они, узнав об ингольштадтском побоище, пришли в уныние, но Лингарт сумел поднять их дух. Он пристыдил их за малодушие, рассказал, как геройски защищал Ингольштадт отряд Черной рати, рассказал о готовности галльцев и гайльдорфцев прийти на помощь и выразил уверенность в том, что ротенбургские крестьяне поднимутся вновь, как только увидят, что горожане взялись за дело не на шутку. Но, что самое главное, Флориан Гейер жив и не собирается сложить оружие. В правоте его доводов все окончательно убедились, когда за здоровье Флориана было выпито немало кубков доброго вина.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю