Текст книги "А что, если бы"
Автор книги: Роберт Коули
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 39 страниц)
Часть VII
ТРЕТЬЯ МИРОВАЯ
Дэвид Клэй Лардж
Похороны в Берлине.
Холодная война становится горячей
На протяжении сорока пяти лет разделенный надвое Берлин являлся центром того, что Дэвид Клэй Лардж назвал «сюрреалистической игрой, известной под именем "Холодной войны". Но за это время, как и во многих других случаях, не раз и не два возникали ситуации, когда игра могла вылиться в совсем иные формы. Ниже Дэвид Лардж рассматривает ряд наиболее серьезных вариантов такого рода сценария. Что, если бы немцы и русские заключили в 1944 году второй «пакт о ненападении»? Могли ли мы попытаться опередить русских и самим захватить Берлин в апреле 1945 года? Был ли у такой попытки шанс на успех? Насколько реальной была угроза вторжения Советов в Западную Европу в конце 1940-х годов? Чем могла бы обернуться наша попытка силой воспрепятствовать блокаде Берлина в 1948 году? С другой стороны, к чему привело бы решение западных держав оставить город? В чем заключалась опасность превращения Германии в «нейтральную» страну с самостоятельной армией – вариант, предлагавшийся Сталиным в 1952 году? Что, если бы президент Эйзенхауэр не позволил Фрэнсису Гэри Пауэрсу отправиться в свой роковой полет на U-2? Или если бы он прибегнул к силе, чтобы помешать восточным немцам воздвигнуть «Берлинскую стену»? Итак, мог ли Берлин стать Сараево Третьей Мировой войны?
Дэвид Клэй Лардж,профессор истории университета штата Монтана, является автором таких книг, как «Меж двух огней: Европа в 1930-х годах», «Там, где блуждали призраки: Мюнхенская дорога к Третьему Рейху» и готовящаяся к печати работа «Берлин: Роль столицы в созидании современной Германии».
«Холодная война» длилась так долго, что в обоих лагерях разделенного мира многие люди привыкли воспринимать ситуацию как нечто «нормальное» и даже неизбежное. Они не верили ни в наступление перемен, ни в то, что исторические обстоятельства могли сложиться как-то по-иному. Однако на самом деле сорокалетнее противостояние, известное нам под названием «Холодной войны», отнюдь не было исторической неизбежным – во всяком случае, в той форме, в какой оно нам известно сейчас. Возможности для осуществления других вариантов развития событий появлялись неоднократно, особенно на ранних стадиях конфронтации.
Чаще, чем где бы то ни было, они возникали там, где завершилась война в Европе – в Германии, и прежде всего в Берлине. В этом месте недавние союзники, превратившиеся в соперников, сошлись лицом к лицу и танк к танку.
Но существовала вполне реальная возможность того, что сюрреалистическая игра, названная «Холодной войной», могла не начаться совсем, а Германия вполне могла избежать участи главного игрового поля и наиболее желанного приза в этом матче. А окажись она выведенной из игры, сама природа состязания, равно как и соотношение сил его участников, стали бы совсем иными.
Союзники занимают Берлин
Все знают об открывшем для Германии возможность для вторжения в Польшу, заключенном нацистами с Советским Союзом в августе 1939 года «Пакте о ненападении» [298]298
Еще ранее договора о ненападении с Германией заключили многие другие страны, в том числе сама Польша. Более того, в октябре 1938 года ряд стран из числа «столпов демократии» согласились на передачу нацистам части территории суверенного государства – Чехословакии.
[Закрыть], однако куда менее известен тот факт, что Гитлер обдумывал возможность заключения другого пакта – сепаратного мира с Советами – в конце 1944 года. От самого Сталинграда вермахт терпел на Восточном фронте поражение за поражением и неуклонно откатывался назад, а союзные Гитлеру японцы убеждали фюрера в необходимости заключить мир с Советами, дабы бросить все силы против США и Великобритании. Поначалу фюрер и слышать не хотел ни о чем подобном, однако по мере того, как военная удача отворачивалась от немцев, мысль о том, чтобы сесть за стол переговоров с бывшим союзником, казалась все более приемлемой. Есть основания полагать, что в Москве были готовы выслушать германские предложения. В конце концов, несмотря на формальную приверженность провозглашенному союзниками курсу на достижение безоговорочной капитуляции нацистов, Советы сочли возможным обещать группе антигитлеровски настроенных военных (так называемому «Комитету "Свободная Германия"») сохранение Германии в границах 1937 года в случае прекращения Рейхом боевых действий против СССР [299]299
В нашем распоряжении нет материалов, подтверждающих или опровергающих это утверждение, но выглядит оно чересчур неправдоподобно – в июле 1943 года, когда был создан «Национальный Комитет "Свободная Германия"», Третий рейх уже безусловно проигрывал войну.
[Закрыть].
Правда, в конечном итоге Гитлер предпочел переломить ситуацию и повернуть вспять накатывавшие на него с двух сторон валы иным способом – реализацией своего амбициозного плана наступления на Западном фронте, в Арденнах. Да и Сталин, уже почуявший германскую кровь, отказался от попыток заключить сепаратное перемирие. Но что, если бы русские и немцы все-таки подписали, бы во второй половине 1944 года новый Пакт, позволивший рейху бросить все силы на Запад? Мы не знаем, смог ли бы в таком случае Гитлер вынудить к заключению соглашения и западные державы (в 1918 году подобный сценарий так и не удалось реализовать) – но, во всяком случае, это позволило бы Германии избежать одновременного вторжения с востока и с запада. А Россия, со своей стороны, не получила бы возможности урвать себе кусок побежденной Германии и тем более – утвердиться в Восточной Европе. А не возникни под эгидой СССР обширная восточноевропейская империя, весьма сомнительно, чтобы Советы вообще смогли бросить вызов Западу в послевоенный период.
Другая возможность избегнуть «Холодной войны» возникла в апреле 1945 года, когда союзные армии вторглись в Германию и с востока и с запада. Ранее союзники согласились на том, что Берлин будет занят Красной Армией, ибо тогда казалось, что это продиктовано логикой обстоятельств. Более того, предполагалось, что Берлин целиком окажется в советской зоне оккупации Германии. Однако после форсирования Рейна в марте 1945 года продвижение западных армий ускорилось [300]300
Со второй половины марта 1945 года сопротивление германских войск силам союзников на Западе постепенно слабело, к концу апреля оно фактически прекратилось.
[Закрыть]настолько, что их бросок на Берлин стал не только возможен, но и – по крайней мере, с точки зрения некоторых военных деятелей – весьма желателен. Известно, что фельдмаршал Монтгомери всеми силами пытался склонить Дуайта Эйзенхауэра к нанесению «одного решительного, полнокровного удара», нацеленного на Берлин. Эйзенхауэр отверг эту просьбу, предпочитая целенаправленному удару по столице широкое наступление по всему фронту, оставлявшее Берлин русским. В Британии это вызывало раздражение: отношения Эйзенхауэра со Сталиным характеризовали фразой «Пойдем-ка, Джо» – обычным обращением лондонских проституток к потенциальным клиентам из числа американских солдат. Снова «берлинский вопрос» был поднят в середине апреля, когда Девятая армия США вышла к Эльбе, всего в пятидесяти милях от германской столицы. Теперь уже американский командир, Уильям Симпсон, умолял главнокомандующего позволить ему взять город, которого он – как был уверен – мог достигнуть за один день. Но Эйзенхауэр вновь сказал «нет», не желая, чтобы американцы несли высокие потери ради достижения цели, не казавшейся ему стратегически значимой. Генерал Джордж Паттон, поддержавший просьбу Симпсона, настаивал на быстром взятии Берлина и выдвижении к Одеру, но Эйзенхауэр упорствовал, заявляя, что Берлин, с его разрушенной инфраструктурой и толпами охваченных паникой жителей, станет скорее обузой, чем добычей. «Кому это нужно?» – промолвил он, на что Паттон сказал: «Я думаю, ответ на этот вопрос даст история».
Вот уже полвека ведутся споры о том, могли ли войска западных союзников и вправду выхватить Берлин из-под носа у русских. Ответ таков: едва ли. Монтгомери, сколько бы он ни петушился, являлся весьма осторожным и медлительным генералом, а потому маловероятным кандидатом на победу в гонке с любой целью – кроме, разве что пьедестала для водружения на оный собственной персоны. Симпсон был более энергичным военачальником, но он привел к Эльбе не более чем передовой отряд, тогда как основные силы оставались далеко позади. Кроме того, на пути к Берлину ему пришлось бы форсировать несколько водных преград, что не могло не замедлить продвижения, да и топлива для финального рывка потребовалось бы явно больше, чем было в наличии. Русские, со своей стороны, подошли к городу на 15 миль ближе, чем американцы, и располагали несравненно большими силами – около 1 250 000 человек при 22 000 единицах артиллерии [301]301
1 900 000 человек в войсках трех фронтов (1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского) и 156 000 в двух польских армиях, 41 600 орудий и минометов, 6250 танков и САУ.1 900 000 человек в войсках трех фронтов (1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского) и 156 000 в двух польских армиях, 41 600 орудий и минометов, 6250 танков и САУ.
[Закрыть]. Правда, с начала наступления Красной Армии на Берлин до его захвата прошло две недели, однако узнав о приближении к городу американцев русские, разумеется, ускорили бы ход операции.
Но поскольку мы рассматриваем сугубо гипотетические сценарии, попробуем на миг представить себе, что армии Запада все же смогли бы занять Берлин первыми – или, в крайнем случае, вступить в него приблизительно в одно время с русскими. Могло ли это решающим образом изменить последующий ход событий? И вновь наш ответ будет тем же: едва ли – если только изменение военной ситуации под Берлином не сопровождалось бы коренным изменением геополитической стратегии западных держав. Соперничество с Красной Армией в стремлении овладеть Берлином имело бы смысл лишь в случае осознанного намерения западных союзников пересмотреть все достигнутые ранее соглашения о разделе сфер влияния в Германии и Восточной Европе. В 1945 году ни один из западных политических лидеров, даже Черчилль, не вынашивал подобных планов.
Однако подобные настроения, или очень близкие к ним, имели хождения среди военных. Паттон и Монтгомери не только размышляли о противостоянии русским, но и открыто высказывались в его пользу. Паттон считал возможным, коль скоро война с нацистами закончена, начать поход на Москву, причем допускал участие в нем остатков вермахта, а Монтгомери настаивал на немедленном создании «фронта, обращенного к востоку». С точки зрения Паттона американцы пришли в Европу, дабы принести ее народам право самим определять свою судьбу. Сначала их лишали этого права нацисты, теперь схожая угроза исходила от Советов. Таким образом, свою миссию в Европе американцы еще не выполнили. «Мы все равно должны будем завершить работу, – заявил он в мае 1945 года,– или сейчас, когда мы находимся здесь и пребываем в готовности, или потом, при менее благоприятных условиях».
Идеи Паттона и Монтгомери в контексте того времени представляются не более чем политическими фантазиями, но нельзя сказать, что при наличии воли к воплощению их в жизнь они были бы неосуществимы с сугубо военной точки зрения. К моменту окончания войны западная часть Европейского континента была занята мощнейшей коалиционной армией, какую когда-либо видел мир. Одни лишь американские силы, размещенные на западе Германии, составляли 1600 000 человек. Война с Японией шла к завершению, и Америка была близка к единоличному (во всяком случае, до поры) обладанию атомной бомбой. Красная Армия, хотя и многочисленная, была измотана до крайности тяжелейшими боями на территории Рейха и снабжалась столь скудно, что (отнюдь не на пользу установлению добрых отношений с населением) буквально опустошала землю, по которой проходила [302]302
Легенда о плохом снабжении советских войск в 1945 году придумана кем-то из западных журналистов или тем же Паттоном, у которого (судя по описанию автора) было не в порядке с психикой. Увы, большинство свидетелей (а также документы) говорят о другом: наиболее склонными к грабежу были именно американские войска. И не столько из-за стремления к обогащению, сколько из «спортивного азарта» (того же самого, что за сто лет до этого послужил причиной полного истребления бизонов), а также по причине традиционного отсутствия дисциплины.
[Закрыть]. Предпринятая Западом кампания по вытеснению Советов из Восточной Европы силовыми методами несомненно привела бы к продлению на континенте «горячей войны», но в случае успеха столь же несомненно сделала бы невозможным наступление войны «холодной» как результата раздела Германии и Европы.
Впрочем существовала и другая, более непритязательная альтернатива, позволявшая подорвать позиции Советов в Восточной Европе без (снова используя выражение Паттона) изгнания русских «в азиатские степи, где им и место». Американцы, британцы и французы имели полное право настоять на оккупации своих секторов Берлина одновременно с установлением оккупационного режима Советами, а потом (что тоже являлось их правом) потребовать создания совместной администрации для управления всем городом. Это позволило бы предотвратить завуалированный раздел города Советами путем создания в своем секторе контролируемых коммунистами органов власти. При отсутствии контроля над восточным Берлином советские позиции в остальной восточной Германии были бы куда слабее, что, в свою очередь, ослабило бы большевистскую хватку на горле всей Восточной Европы.
1948 год
Было бы, стало бы, могло бы... К 1948 году все возможности предотвращения «холодной войны» были исчерпаны по той простой причине, что она уже началась. Возможность не допустить господства СССР над Восточной и Центральной Европой также была упущена, ибо соотношение сил в этом регионе (во всяком случае, вооруженных сил) существенно изменилось в пользу Советского Союза. По данным американской разведки (как стало недавно известно – преувеличенным) советские сухопутные войска состояли из 175 дивизий общей численностью 2 500 000 человек. Считалось, что 88 дивизий размещены на территории Восточной Германии и других советских сателлитов. Противопоставить этой мощи Запад мог лишь шестьдесят дивизий, базировавшихся в Германии, Австрии, странах Бенилюкса и Франции. Из-за быстрой демобилизации и сокращения бюджетных ассигнований посланная в Европу против Гитлера великая американская армия прекратила свое существование. На континенте остались лишь малочисленные, плоха оснащенные и никудышно обученные части. Силы союзников США пребывали в еще худшем состоянии. Аналитики Пентагона полагали, что голландскую и бельгийскую армии вообще не следует принимать в расчет и испытывали сильные сомнения относительно вооруженных сил Франции в силу наличия в этой стране таких факторов, как серьезные проблемы с колониями и сильное влияние коммунистической партии. Кстати, этим и объясняется желание США заново вооружить немцев в Западной зоне оккупации: можно было рассчитывать, что те, по крайней мере умеют драться. В некоторых штабах считали, что превосходство русских в обычных вооружениях позволяет им через два дня после начала наступления форсировать Рейн, а через две недели достичь Ла-Манша. «Чтобы дошагать до Рейна русским не хватает только сапог», – сказал государственный секретарь США Роберт Ловетт.
Сейчас мы знаем, что в первые послевоенные годы Советский Союз не вынашивал планов вторжения в Западную Европу, поскольку Сталин считал, что его народ еще не готов к войне с Западом. Но что, если бы Советы не проявили подобного благоразумия и терпения? Что, если бы в 1948 году они надели-таки сапоги и совершили бросок к Рейну, а то и к берегам Ла-Манша? Могли ли они и вправду провести это с такой легкостью, какой страшились западные аналитики?
В добавление к крепким сапогам им потребовались бы антирадиационные костюмы. Сознавая свою относительную слабость в обычных вооружениях, западные державы были готовы остановить продвижение русских по Центральной и Западной Европы применив тактическое, а то и стратегическое ядерное оружие. Планы, разработанные различными службами в американских штабах, предполагали воздушные атомные атаки по наступающим русским войскам и их коммуникациям в сочетании с ядерным ударом по территории СССР с баз в Испании и на Сицилии (вариант, предложенный армией), или бомбардировкой советских объектов силами дальней авиации (вариант ВВС), или применением против советских войск тактических ядерных зарядов самолетами, базирующимися на авианосцах (предложение, сделанное командованием флота). Адмирал Д.В. Галлери, один из авторов военной доктрины США, выражал надежду, что тактические атомные удары по продвигающимся советским войскам в Центральной Европе помогут избежать необходимости стратегической бомбардировки собственно территории России. «Когда русские армии будут остановлены у Рейна, – писал он,– и вождям и народу станет ясно, что лучше вступить в переговоры о мире, чем подвергнуться полномасштабному ядерному удару. Пока их войска находятся восточнее Рейна, угроза атомной бомбардировки будет иметь больший эффект, нежели нанесение удара после того, как они уже наводнят Европу».
Но и без бомбардировки территории СССР нанесение тактических ядерных ударов по продвигающимся советским войскам нанесло бы страшный ущерб тем самым регионам Центральной и Западной Европы, которые в Вашингтоне собирались спасать. Понимание этого факта способствовало распространению того мнения, что «лучше быть красным, чем мертвым», во всей Европе, а особенно в Западной Германии, подозревавшей Вашингтон и его союзников в намерении вести Третью Мировую войну «до последнего немца».
Впрочем, русские, вместо того чтобы, разжившись сапогами, выступить в поход, усилили нажим на Берлин, где Запад был особенно уязвим. В ответ на действия западных держав по созданию нового западногерманского государства (чему Москва, не потерявшая надежды установить контроль надо всей Германией, всячески противилась), Советы в 1948 году начали препятствовать железнодорожному и автомобильному сообщению между Западным Берлином и Западной Германией. Сделать это русским было совсем не сложно в силу того, что в свое время западные союзники не позаботились об обеспечении каких-либо гарантий свободного доступа к своим секторам Берлина через советскую зону оккупации Германии. Теперь их доступ ограничили тремя шоссе, двумя железнодорожными ветками, каналом и тремя воздушными коридорами. В июне 1948 года следом за введением в Берлине новой западногерманской валюты Советы ужесточили блокаду. Впрочем, вопреки широко распространенным мифам, Западный Берлин не был изолирован полностью: осуществлялась торговля западных секторов города с советской зоной, а также перемещение товаров и людей между Восточным и Западным Берлином. Эти связи не прервались по той простой причине, что экономика советской зоны оккупации находилась в сильной зависимости от торговли с Западным Берлином. Непосредственная цель Москвы при проведении этой отнюдь не непроницаемой блокады сводилась к тому, чтобы помешать созданию западногерманского государства. Кроме того русские надеялись, что, убедившись в уязвимости своих гарнизонов в Западном Берлине, союзники их оттуда попросту выведут.
Действия СССР вызвали ощущение кризиса в западных столицах, и в первую очередь в Вашингтоне, от которого ожидали адекватного ситуации ответа. Джордж Кенанн, глава группы политического планирования Государственного Департамента, вспоминал: «Никто понятия не имел, как при данных обстоятельствах противодействовать русским и есть ли вообще возможность как-то им противодействовать. Ситуация сложилась мрачная и весьма опасная».
Она и впрямь виделась столь опасной, что Конгресс призвал к немедленной эвакуации из Берлина американских граждан, а некоторые политики высказались и за вывод войск. Интересно, что среди последних оказался и начальник штаба армии генерал Омар Брэдли. Еще до того, как Советы перерезали сухопутное сообщение с Западным Берлином, Брэдли, обсуждая с Берлинским комендантом генералом Лусиусом Клеем вопрос о том, имеет ли для США смысл рисковать ввязаться в войну, стараясь сохранить свои позиции, заметил, что «сомневается в готовности американского народа начать войну ради сохранения наших позиций в Берлине и Вене». Клэй, в отличие от него, полагал, что советская тактика представляет собой простой блеф, как раз и рассчитанный на вытеснение Запада из Берлина. При этом он добавил, что в случае возникновения реальной опасности готов и к войне – лишь бы «спасти» Берлин. «Если падет Берлин,– предупреждал он, – следом падет и вся Германия. Если мы и впрямь намерены защитить Европу от коммунизма, то не должны бездействовать».
В конце концов Запад не отказался от Берлина, но мы вправе задаться вопросом: что, если бы Вашингтон и его союзники в 1948 году оставили город? Решение сохранить свое присутствие в Берлине являлось единственно разумным, ибо вне зависимости от военного аспекта проблемы контроль над Западным Берлином имел огромное политическое значение. В 1948 году от решения Берлинской проблемы зависел престиж Запада, и отступление там повлекло бы за собой ослабления влияния союзников – в первую очередь американцев – в Европе и во всем мире. Вашингтон считал своим долгом помочь Европе в восстановлении экономики и доверия к либеральным политическим институтам, каковая задача требовала высокого уровня доверия к самим США.
Неизбежный урон, нанесенный авторитету США в случае их уступки Советам, тяжелее всего сказался бы на претворении в жизнь американской политики в отношении Германии, ибо способствовал бы усилению внутри страны позиций противников создания отдельного западногерманского государства.
Конрад Аденауэр, ярый сторонник создания тесно связанной с Западом «Боннской Республики», не мог бы рассчитывать на успех без сильной американской поддержки. Состоявшийся в 1949 г. формальный раздел Германии многие немцы восприняли с горечью, однако без него вся страна оставалась бы открытой для дальнейших шагов по дестабилизации, предпринимаемых СССР и действовавшими по его наущению германскими коммунистами. Раздел явился болезненной процедурой, но потенциальная возможность коммунистического захвата была чревата куда большими бедами.
Как мы знаем, вместо того, чтобы покинуть Берлин, западные державы ответили на советскую блокаду созданием мощного воздушного моста, снабжавшего Западный Берлин всем необходимым, от продовольствия и угля, до сластей для детишек (но, вопреки распространенному мифу, далеко не всем необходимым берлинцам для жизни). Однако, помимо воздушного моста, на Западе рассматривались и иные возможности «прорыва» советской блокады. Так, еще до принятия решения о усилении снабжения по воздуху, генерал Клей выдвинул весьма рискованную идею доставки припасов в Западный Берлин через советскую зону оккупации военными конвоями. Он обратился к генералу Кертису Ле Мэю, командующему ВВС США в Европе, с просьбой обеспечить воздушную поддержку на тот случай, если русские откроют огонь – что, по мнению Ле Мэя, могло стать прекрасным поводом для превентивного удара по всем русским военным аэродромам в Германии. «Естественно, нам было известно их расположение,– говорил он позднее. – Мы видели их самолеты, выстроившиеся ровными линиями перед ангарами, и, случись заварушка, думаю, смогли бы не дать взлететь ни одному».
«Заварушки», правда, так и не случилось, поскольку идея с прохождением конвоев была отвергнута как нецелесообразная. Как возразил Брэдли, «русские запросто могли остановить любой вооруженный конвой и не открывая по нему огня: достаточно перекрыть шоссе для проведения ремонтных работ или поймать конвой в ловушку, разобрав мост и перед ним, и позади него». Если бы американские военные попытались претворить в жизнь план Клэя и попали в ловушку, единственным способом вызволить их оттуда стала бы посылка на выручку еще больших сил – что означало эскалацию вооруженного конфликта.
Воздушный мост, на котором в конце концов остановили выбор, имел очевидные преимущества перед сухопутным конвоем, но и эту идею нельзя назвать вовсе избавленной от риска. Существовала серьезная опасность того, что русские станут мешать осуществлению воздушного сообщения провокационными методами, вплоть до того, что начнут сбивать самолеты. Добавил опасений и случившийся незадолго до открытия «моста» воздушный инцидент, когда русский истребитель, сопровождавший в опасной близости британский транспортный самолет, столкнулся с ним при подходе к аэродрому Гатов в английском секторе берлина. Погибли все: советский летчик, экипаж английского самолета и 14 его пассажиров. К счастью, более подобных происшествий не случалось, и за все время существования моста русские ни разу не открывали огонь по западным воздушным судам. Правда, в сентябре 1948 года Советы объявили о проведении воздушных маневров над английским сектором: в Вашингтоне это расценили как подготовку к агрессивным действиям и восприняли весьма болезненно.
Если бы Советский Союз и впрямь прибегнул к силе, дабы пресечь воздушное сообщение (хотя о том, что советское руководство серьезно обдумывало такую возможность, сведений не имеется), это означало бы развязывание войны, ибо США (равно как и Британия) были настроены отвечать огнем на огонь. Президент Трумэн заверил министра обороны Джеймса Форрестолла, опасавшегося любых уступок, что прикажет применить атомную бомбу, если ситуация вокруг Берлина взорвется. В устах человека, в 1945 году отдавшего приказ о атомной бомбардировке Японии, подобное обещание звучало более чем серьезно. Бомбардировщики Б-29, способные нести ядерное оружие, были переброшены в Британию. Совет Национальной Безопасности подтвердил принятую ранее концепцию, допускавшую применение ядерного оружия в случае развязывания войны. Окажись большой курок и впрямь спущенным, Берлин – место, откуда Гитлер начал Вторую Мировую войну, мог бы стать еще и Сараево Третьей Мировой. У которой имелись шансы стать тем, чем, вопреки надеждам многих, не смогла обернуться Первая Мировая – «Войной за Прекращение Всех Войн».
В конце концов Советы сняли блокаду Берлина не только потому, что воздушный мост сделал ее малоэффективной, но и в результате предпринятой Западом контрблокады СССР. К весне 1949 года это позволило практически свести на нет жизненно важную для советской экономики торговлю между Западом и Востоком в Центральной Европе. Будь русские сильнее в экономическом отношении – образно выражаясь, будь у них столько же масла, сколько и пушек – они могли бы ужесточить блокаду Берлина и устоять перед контрмерами Запада. В этом случае положение союзников стало бы действительно отчаянным, ибо сколь бы ни был полезен воздушный мост, обеспечить Берлин всем необходимым для жизни лишь с его помощью было попросту невозможно. Не открывая огня, Советы могли поставить западные державы перед выбором: оставить город на милость русских или снова посылать туда самолеты, но уже не с конфетами, а с бомбами на борту.
