Текст книги "А что, если бы"

Автор книги: Роберт Коули

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 39 страниц)

1942. Год решений

Последовавшие одна за другой катастрофы – разгром у Мидуэя и потеря Гавайев  –  поставили Объединенный Комитет начальников штабов перед нелегким выбором. Следовало определить, какой театр военных действий – тихоокеанский или европейский – должно признать приоритетным. Летом 1942 года по всему миру союзникам наносились тяжкие удары. В России нацисты рвались к Сталинграду на Волге и богатому нефтью Кавказскому региону. Германский «Африканский корпус» уже стоял у ворот Египта, тогда как в Атлантике ширилась смертоносная подводная война. В июне немецкие субмарины отправили на дно суда союзников суммарным водоизмещением в 700 000 тонн, а в ноябре потерям предстояло достигнуть высшей точки – 802 000 тонн. И в такой ситуации генералу Макартуру и президенту Рузвельту приходилось отвлекать значительные ресурсы на противодействие японской угрозе западному побережью США. Согласие между Англией и Америкой, базировавшееся на признании первостепенности европейского ТВД и борьбы против Гитлера, могло оставаться формальным стратегическим приоритетом, однако суровая реальность происходящего на Тихом океане, несомненно, потребовала бы существенной корректировки практических действий. Как, например, в сложившихся обстоятельствах могли осуществляться военные поставки из США в СССР [293]293
  На советских транспортах через северную часть Тихого океана – как и шла в действительности основная масса грузов.


[Закрыть]?

 Когда между Калифорнией и захваченными Японией Гавайями не осталось ничего, способного защитить побережье, по стране прокатилась волна требований направить все возможные силы и средства – войска, технику, снаряжение, припасы – на обеспечение безопасности собственной территории. Ограниченные возможности берегового авиационного патрулирования могли привести к отзыву из Британии главного стратегического оружия США – предназначавшихся для налетов на Германию «Летающих крепостей» В-17 [294]294
  В действительности существенные бомбардировки Германии американской стратегической авиацией начались только весной 1944 года.


[Закрыть], и превращению их в самолеты береговой обороны. Правда, применение В-17 на Филиппинах и в операциях возле Мидуэя показало, что тяжелые бомбардировщики не слишком эффективны при борьбе с кораблями – но что поделать, если ничего лучшего все равно нет!

Конечно, в первую очередь надлежало увеличивать производство военной продукции – но и тут имелось немало проблем, одной из которых, как ни странно, являлся патриотизм. Мужчины трудоспособного возраста рвались в армию, так что страна испытывала затруднения не только с материальными, но и с людскими ресурсами. Разумеется, даже в таких обстоятельствах Америка могла произвести больше военной техники, нежели весь остальной мир: вопрос заключался в том, могла ли она сделать это вовремя?

Не исключено, что в 1942 году стремление увеличить численность американской армии более чем до ста дивизий внесло бы сумятицу во все ранее составленные мобилизационные планы, а также схемы и расписания, связанные с производством, снабжением и подготовкой персонала. Адмиралу Эрнесту Кингу и генералу Джорджу Маршаллу при определении приоритетов пришлось бы выдерживать сильнейшее давление. Впоследствии реалистическая позиция могла снова возобладать над мобилизационной суматохой, однако это замедлило бы движение по истинно американскому пути, позволяющему, создавая качество, качество и еще раз качество, доставлять все необходимое в нужное время в нужное место, равно как и куда угодно.

 Нам представляется, что вопреки чаяниям Ямамото и некоторых других японских стратегов, захват Гавайев отнюдь не подвиг бы руководство Соединенных Штатов к мирным переговорам. Доказательством тому могут служить слова, произнесенные президентом Рузвельтом в Конгрессе 8 декабря 1941 года. «Не имеет значения, сколько потребуется времени для того, чтобы справиться с этим спланированным вторжением. Но народ Америки в своей праведной мощи добьется полной и окончательной победы» [295]295
  Честно говоря, Сталин в подобной ситуации выражался лаконичнее и убедительнее...


[Закрыть]. Однако долгая борьба за острова (даже с учетом того, что она наверняка ослабила бы и японский флот) могла серьезно истощить Америку. И тогда бы все чаще начали бы раздаваться голоса, твердящие о том, что отвоевание Гавайев не стоит времени и усилий, которые придется затратить на строительство огромного ударного флота.

Представляется вероятным, что после победы японцев у Мидуэя и оккупации Гавайских давняя мечта американских стратегов о постепенной подготовке вторжения в Японию путем захвата все более близких к ней островов и размещении на них своих баз, превратится в военно-исторический реликт. Однако, хотя бы в теории, еще будет сохраняться возможность осуществления альтернативного кошмара, пугавшего японских стратегов еще до войны – наступления американцев через Аляску.

В свете этой возможности становится понятен повышенный интерес Ямамото к Алеутским островам. Единственный прямой путь из Америки в Японию при сложившихся обстоятельствах пролегал через приполярные льды и туманы. Так называемый «Великий круговой путь», связывавший Сан-Франциско с Манилой, проходил прямо через Токио. Но чтобы сделать такое наступление реально осуществимым, потребовалось бы не просто завершить начатое в феврале 1942 года строительство Алканской дороги, обеспечивавшей прямой наземный путь в центральную Аляску. Нет, здесь была бы нужна «Аляскинская супердорога» – не только шоссе, но и цепь аэродромов, причалов, баз снабжения и тому подобного на всем пути от западной Канады и Сиэтла (штат Вашингтон), до Датч-Харбора, и даже далее. Проект воистину грандиозный – хотя Америка и Канада могли бы воплотить его в жизнь, сочти они это необходимым.

 Всякий, изучающий историю Второй Мировой войны, сталкивается с аксиомой: используя свой индустриальный потенциал, Америка всегда создавала то, что ей требовалось создать. После Перл-Харбора она показала способность к сплочению и мобилизации всех сил. Однако непрекращающаяся череда неудач – утрата Филиппин, отступление из западной части Тихого океана, потеря союзниками стратегических ресурсов Голландской Ост-Индии, а особенно – гибель флота у Мидуэя и падение Перл-Харбора, могли поколебать даже эту решимость.

Эндшпиль

Значит ли это, что Америка должна была проиграть войну? Маловероятно, учитывая ее гигантские экономические возможности. Однако после поражения у Мидуэя победа над Японией стала бы еще более трудновыполнимой задачей. И суть проблемы не только в восполнении потерь: дело в том что в этом случае с июня 1942 года инициатива в боевых действиях надолго закреплялась за Японией. То есть Америке приходилось сосредоточивать ресурсы на обороне собственной территории – что не могло не привести к затягиванию войны в Европе. А это, в свою очередь, давало Германии время, чтобы поставить на поток производство своего «супероружия». Технический прорыв Германии в области реактивного оружия, и та грозная сила, которую представляли собой ракеты (особенно «Фау-2»), существенно осложнили бы остановку на европейском театре военных действий. А для миллионов узников лагерей смерти, чьи судьбы не очень-то волновали союзников, нацистское «окончательное решение» могло и вправду стать окончательным.

Продолжение войны означало также продолжение японской оккупации Восточной Азии, а значит, и всех связанных с ней ужасов и страданий. Массовая мобилизация японцами трудовых ресурсов в Китае и Малайе могла повлечь за собой новые, неисчислимые жертвы. Ну и, наконец, последнюю, неизмеримо большую, чем та, что была уплачена в 1945 году, дань человеческими жизнями пришлось бы уплатить под градом атомных бомб самой Японии. Разумеется, при том допущении, что, несмотря на все дополнительные трудности, связанные с катастрофой 1942 года, власти США сочли бы возможным финансировать не сулившие скорой практической отдачи программы большой науки, к которым относился и «Манхэттенский проект».

Элихью Роуз
Спасшиеся авианосцы

Элихью Роуз преподает военную историю в Нью-Йоркском университете.

Когда 7 декабря 1941 года ударные японские самолеты внезапно обрушились на Перл-Харбор, Тихоокеанский флот Соединенных Штатов оказался для них легкой добычей. Почти весь – но все же не весь. В ловушке оказались линкоры, эсминцы, подводные лодки и множество вспомогательных судов – однако трем авианосцам удалось избежать гибели. Чтобы смягчить горечь потерь, боги войны сделали военно-морским силам США маленький подарок: «Саратога» проходила капитальный ремонт на Западном побережье, «Лексингтон» доставлял самолеты на Мидуэй, а «Энтерпрайз» находился с той же миссией у острова Уэйк. Им довелось участвовать в других сражениях. «Лексингтон» погиб в Коралловом море, «Саратога» заслужил семь «Боевых звезд», внеся важный, хотя и не решающий, вклад в достижение победы.

Однако именно самолеты с «Энтерпрайза» (а также с авианосца «Йорктаун») потопили  у   атолла   Мидуэй  четыре  японских авианосца, переломив ход отчаянного сражения, нанеся смертельный удар по надеждам японцев захватить Мидуэй и Гавайи и не позволив им развернуть боевые действия на Цейлоне и в Австралии. То было величайшее морское поражение Японии с 1592 года, когда японский флот уничтожили корейские броненосцы. Как справедливо отмечает Сэмюэль Эллиот Морисон, Мидуэй изменил весь ход войны на Тихом океане. Но представьте себе, чем могла бы обернуться эта историческая битва, не выйди «Энтерпрайз» в плавание за несколько дней до того страшного декабрьского утра...

Стивен Э. Эмброуз
Несостоявшийся «День Д».
Атомные альтернативы Европы

В военной истории нередки случаи, когда судьбы могущественных держав зависели от капризов погоды. Мы уже знаем, как повлияли на ход событий сырость и грязь 1529 года, шквал, разогнавший Испанскую Армаду, туман, позволивший Вашингтону увести армию с Лонг-Айленда. Но мало когда воздействие погоды имело столь далеко идущие последствия, как в «День Д». Шестое июня 1944 года стало поворотным пунктом не только в военном, но и в политическом отношении, ибо этот день определил магистральный идеологический путь для Западной Европы на половину столетия. Но что, если бы высадка союзников в Нормандии была отменена или провалилась? Что, если бы знаменитое «окно» – короткий перерыв в терзавшей Европу буре – так бы и не открылось, вынудив Дуайта Эйзенхауэра остановить вторжение или проводить операцию в крайне неблагоприятных условиях? Мог ли шторм сыграть на руку немцам, не дав союзникам воспользоваться результатами умелой дезинформации, заставившей Гитлера и его генералов перебросить ряд дивизий на другое направление, представлявшееся им более опасным? По мнению Стивена Эмброуза, неудача союзников могла повлечь за собой целый спектр возможных последствий – от просто неприятных до устрашающих.

Если популярность истории возрождается, то это в немалой степени является заслугой профессора Стивена Эмброуза. Его перу принадлежат (по последним подсчетам) два десятка книг, включая многотомные биографии Дуайта Д. Эйзенхауэра и Ричарда М. Никсона, а также недавно вышедшие бестселлеры «Беззаветная храбрость» (история экспедиции Льюиса и Кларка), два исследования о завершающем периоде Второй Мировой войны в Западной Европе – «День Д» и «Граждане-солдаты», а также новейший труд «Товарищи».

При ретроспективном взгляде на исторические события мы нередко вынуждены признавать, что ход их мог оказаться совсем иным под воздействием факторов, находящихся вне человеческого контроля – чаще всего погодных. Ведь если такие природные явления как приливы, отливы или смена фаз луны, могут предсказываются заранее, то другие – например, ветер, облачность или волнение – трудно угадать более чем за сутки, особенно там, где климат известен своей изменчивостью. Как, скажем, в проливе Ла-Манш.

Операция «Оверлорд» – кодовое название высадки союзников в Нормандии, являлась, вероятно, наиболее тщательно спланированным наступлением за всю войну. С самого начала ЭСВКС (Экспедиционные силы Верховного командования союзников) делали ставку на приемлемую погоду – слабый ветер, умеренное волнение, рассеянную облачность. Бурное море, ураганный ветер и нулевая видимость сделали бы осуществление плана невозможным.

Первоначально вторжение намечалось на 5 июня 1944 года. Первые три дня месяца погода действительно держалась прекрасная, но затем она начала портиться. Зарядивший над проливом мелкий дождь усиливался, превращаясь в хлещущий холодный ливень. На последнем оперативном совещании, состоявшемся 4 июня в 4 часа утра, полковник авиации Дж. М. Стрэгг, описанный Дуайтом Эйзенхауэром как «суровый, умудренный опытом шотландец», сообщил командующему прогноз. Звучал он неутешительно: давление падало, и 5 июля ожидались сплошная облачность и штормовой ветер. Эйзенхауэр принял решение отсрочить начало операции по крайней мере на день.

Ранним утром 5 июня, под завывание ветра и шума барабанившего в окна штаб-квартиры ЭСВКС дождя, Стрэг сделал новый, наверное самый известный в военной истории прогноз погоды, заявив, что к вечеру буря стихнет, а во вторник, 6 июня, погода станет вполне сносной, каковой и останется на протяжении примерно тридцати шести часов. На вопрос Эйзенхауэра, точно ли он за это ручается, Стрэг со смехом ответил, что «как известно самому генералу, в таких делах гарантии невозможны».

– Хорошо, – промолвил Айк после некоторого размышления – Мы дадим делу ход.

Предвидение Стрэга основывалось на интуиции в той же мере, сколь и на научном знании: в свои двадцать восемь это офицер уже успел стать опытным военным синоптиком. Другие метеорологи из соответствующих служб Королевского флота и ВМФ США придерживались иного мнения и в скорое окончание шторма не верили. Впоследствии в своих мемуарах, озаглавленных «Оверлорд-Прогноз», Стрэг написал, что даже будь у него тогда возможность использовать данные современных метеоспутников, он все равно в не меньшей мере положился бы на интуицию. В чем с ним трудно не согласиться: в наши дни, когда в распоряжении Би-Би-Си имеются технические средства, каких Стрэг не мог себе даже вообразить, сделанные за сутки майские и июньские прогнозы в зоне Ла-Манша в половине случаев оказываются абсолютно неверными.

А что, если бы буря не стихла и 6 июня? Эйзенхауэру пришлось бы отложить операцию – но вся беда в том, что 19 июля, в следующий, предусмотренный планом срок, когда сочетание полнолуния и низкого прилива должно было благоприятствовать высадке, на побережье Нормандии обрушился самый яростный шторм того года.

Попытка несмотря ни на что переправиться в намеченный срок могла обернуться самыми тяжкими последствиями. Суда болтало бы на волнах как щепки, и достигшие берега люди были бы измучены качкой и приступами морской болезни. Не было бы ни воздушного прикрытия, ни парашютно-десантной поддержки – поскольку при попытке осуществить выброску ветер раскидал бы парашютистов по всему побережью. Качка затруднила бы и поддержку высадки корабельной артиллерией, снизив точность попаданий, тогда как укрытым от непогоды в своих блиндажах и бункерах немцами ничто не мешало косить огнем незадачливых десантников.

У Эйзенхауэра не имелось бы иного выхода кроме отмены последующей высадки. В противном случае его люди были бы перебиты или захвачены в плен, как это случилось с участниками первой десантной операции союзников в Европе [296]296
  Первой десантной операцией союзников в Европе стала высадка в Норвегии в апреле 1940 года.


[Закрыть]– злосчастной высадке в Дьеппе в 1942 году. 6 июля главнокомандующий союзными войсками обнародовал бы заготовленное заранее заявление для прессы с признанием провала операции, а союзный флот, поджав хвост, ретировался бы в Англию.

Эйзенхауэр отдавал себе отчет в том, что это может стоить ему поста: потому он и подготовил вышеупомянутое заявление, приняв всю ответственность на себя. Заменять все союзное командование не имело смысла, но кто мог занять его место? Кандидатура Бернарда Монтгомери являлась неприемлемой для американцев, чей вклад в операцию являлся решающим. Омара Брэдли неудача запятнала бы не меньше, чем Эйзенхауэра. Джордж Паттон остался бы к ней непричастен – но его назначение представляется сомнительным в силу противодействия Монти. Возможно, выбор остановился бы на начальнике штаба Джордже Маршалле: он с самого начала надеялся возглавить кампанию в Европе, но президент Рузвельт счел его незаменимым в Вашингтоне.

 Между тем союзные стратеги наверняка впали бы в отчаяние. Конечно, в их распоряжении все равно оставались огромные силы, но ведь на подготовку к осуществлению операции «Оверлорд» ушло больше года, и альтернативного  плана  просто  не  имелось.   В  ретроспективе Нормандия представляется идеальным выбором, но вряд ли союзники рискнули предпринять вторую попытку в том же самом месте. Но если не там, то где? Побережье Па-де-Кале было защищено гораздо лучше нормандского. Гавр щетинился германскими пушками. Пожалуй, единственной приемлемой альтернативой являлась переброска собранных сил для высадки на юге Франции (придание более масштабного характера операции «Драгун»), но это повлекло бы за собой серьезные затруднения в материально-техническом обеспечении армии еще на пути к Рейну – не говоря уж о Берлине. Само же по себе освобождение Южной Франции не только не означало конца войны, но и вообще не создавало существенной угрозы для гитлеровской империи. Кроме того, обезопасив себя со стороны пролива, фюрер мог, почти ничем не рискуя, направить на юг любые подкрепления (когда операция «Драгун» началась в действительности, такой возможности у него уже не было). В долине Роны возникла бы тупиковая ситуация – такого же рода, как и в Италии. Впрочем, несмотря на все приведенные соображения, наиболее вероятной альтернативой Нормандии все же оставался именно юг Франции.

Помимо сугубо военных проблем, срыв операции «Оверлорд» породил бы и проблемы политические. Рискнем предположить, что это повлекло бы падение правительства Черчилля, сделавшего ставку на этот план. Новый кабинет получил бы мандат... – на что? На более энергичное ведение войны? Едва ли. На переговоры с Гитлером? Немыслимо! Топтаться на месте и в прямом смысле ждать у моря погоды? Скорее всего.

Точно так же в Соединенных Штатах поставившему все на операцию «Оверлорд» Франклину Рузвельту вотум недоверия не грозил, но через пять месяцев страну ждали президентские выборы. Не сумев должным образом продемонстрировать американскую военную мощь, он проиграл бы их, уступив место в Белом Доме Тому Дьюи. Его администрация получила бы мандат ... – на что? Думается, лишь на более активное ведение войны на Тихом океане.

Провал «Дня Д» не снял бы для Гитлера проблему ведения войны на два фронта, ибо сосредоточенные в Британии союзные силы продолжали представлять собой нешуточную угрозу, однако это позволило бы ему перебросить часть войск на Восточный фронт. Но самое главное – он мог воспользоваться сложившейся ситуацией, чтобы внести раскол в противоестественный союз Запада и Востока. Промедление с открытием Второго фронта играло на руку Геббельсу и нацистской пропагандистской машине, стремившейся убедить Сталина в готовности капиталистов сражаться до последней капли русской крови. Нет ничего невозможного в том, что Гитлер и Сталин сумели бы восстановить взаимопонимание, существовавшее между ними в 1939 году и восстановить прежний советско-германский пакт. А возможно, Сталин сумел бы разгромить Гитлера в одиночку и, захватив следом за Германией Францию, вышел к Ла-Маншу. Трудно представить себе менее приятную перспективу.

Переориентация союзников на операцию «Драгун», как и соответственное возрастание советской угрозы, должны были повлечь за собой активизацию США, Англией и Францией воздушных налетов на Германию, а в конце лета 1945 года это вполне могло закончиться атомной бомбардировкой. Финал поистине ужасный.

Дальнейшее развитие событий представляется весьма неопределенным. Однако можно предположить, что в образовавшийся в Центральной Европе в результате атомного удара вакуум тут же устремились бы союзные армии из Британии и Красная Армия с востока. Могло ли это вылиться в открытое военное столкновение и если да, то могли ли США применить атомную бомбу также и против Советов? Или союзники (как это и произошло в действительности) все равно договорились бы со Сталиным о разделе сфер влияния, проведя через центральную Европу разграничительную линию?

Но если бы летом 1945 года США использовали свой ядерный арсенал против Германии, Сталин вполне мог перебросить часть войск с германского фронта на Дальний Восток, что привело бы к вторжению Красной Армии на северные острова Японии. В соответствии с этим сценарием Япония не подверглась бы атомной бомбардировке, но оказалась бы разделенной надвое, как Германия, с установлением в северной ее части коммунистической диктатуры.

Сталин замышлял такое вторжение и осуществил бы свой замысел, если бы японцы не успели капитулировать перед США. А окажись русские в Японии, трудно сказать, когда бы они оттуда ушли – если бы вообще ушли.

То, что срыв «Дня Д» повлек бы за собой весьма нежелательные последствия, очевидно. Какими именно могли бы они быть – лежит в области догадок. Но лично для меня несомненно, что никакой расклад уже не мог сделать возможной победу нацистов. Зато победа коммунистов в Европе представляется достаточно вероятной. Коммунистические Франция, Германия, Италия и Нидерланды означали бы невозможность создания НАТО и, напротив, возможность добавления к ним коммунистической Великобритании. Советский Союз мог стать неизмеримо могущественнее, а отношения с ним опаснее и труднее. Перспектива безрадостная, но она вполне могла обернуться реальностью, если бы у берегов Нормандии нас постигла неудача.