Текст книги "А что, если бы"

Автор книги: Роберт Коули

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 39 страниц)

Талейран надеялся на великодушие Наполеона по отношению к Австрии, что могло обеспечить равновесие сил в Восточной Европе и сделать эту страну барьером против России, ибо в конце концов злополучный австро-русский союз 1805 г. являлся случайным и противоестественным. Но вместо этого Австрия, как и Пруссия, оказалась оскорбленной и мечтающей о возмездии.

Россия после Тильзита стала формально союзницей Наполеона. Однако и она чувствовала обиду и раздражение. Воссоздание у самых границ России, на землях, традиционно считавшихся сферой ее влияния, Польши (Великого герцогства Варшавского) Александр воспринял так же, как Ельцин в 1990-х гг. расширение НАТО на восток. Союз, заключенный Наполеоном в интересах продолжения его кампании против Британии, являлся искусственным и непрочным. Наполеон заставил царя присоединиться к направленной на удушение Англии «Континентальной блокаде», но тот пошел на это без малейшей охоты [186]186
  Обещания Наполеона в отношении Турции так же остались обещаниями.


[Закрыть].

Такого рода комбинации отнюдь не устраивали Талейрана, больше всего стремившегося положить конец пятнадцатилетней войне, разорявшей Францию еще со времен Революции. В его глазах оставивший Францию без друзей Тильзитский мир являлся не более чем прелюдией к новой войне, и он не ошибался. Недовольный развитием событий Талейран по сути решился на измену, предложив свои услуги царю [187]187
  Это произошло в осенью 1808 года во время свидания императоров в Эрфруте.


[Закрыть]. Правда, сам дипломат отвергал все обвинения, заявляя, что это был лишь «вопрос времени» – казалось предпочтительным предать Наполеона прежде, чем тот погубит страну. А в Париже известие о заключении Тильзитского мира было встречено с явно большим восторгом и ликованием, нежели того заслуживало.

Но чего мог бы добиться Наполеон, последовав в Тильзите рекомендациям Талейрана? Опираясь не на военное принуждение, а на убеждение и дипломатию, он мог распространить некоторые привлекательные административные аспекты бонапартистской системы на всю Европу. Это с течением времени создало бы возможность установления над важными для британской экономики рынками куда более эффективного контроля, нежели жесткая «Континентальная блокада», бившая по партнерам Франции на материке куда больнее, чем по Англии.

В стратегическом плане у него имелась возможность добиться поддержки царя в организации угрожавшего самой основе британского владычества в Индии похода через Турцию и Ближний Восток. Мечта о таком походе посещала Наполеона еще со времен неудачной Египетской кампании 1798 г., и в этом вопросе он вполне мог встретить понимание России, чьи интересы постоянно пересекались с британскими в Центральной Азии [188]188
  Автор забегает вперед приблизительно на 50 лет. В 1806 году Россию интересовали только Проливы и Закавказье.


[Закрыть]. На Ближнем Востоке Наполеон не встретил бы серьезного противодействия, а ислам, вполне вероятно, сумел бы поставить на службу интересам своей империи, определив ему место в одном строю с прочими религиями.

 Впрочем, мы вправе вспомнить о судьбе воинов Александра Великого, во множестве сгинувших от болезней в страшных пустынях Персии и Белуджистана. То же могло случится и с солдатами Великой Армии – да и случилось, только не в песках, а на необозримых просторах России. К тому же при сохранявшемся господстве Британии над морями любые растянутые коммуникации неизбежно становились уязвимыми – их можно было бы перерезать, скажем, посылкой судов к Босфору или предусмотрительной высадкой десанта в Леванте. Да и Оттоманская империя могла преподнести сюрприз, оказавшись отнюдь не уступчивой и вовсе не бессильной.

Размышляя о «ближневосточном выборе», мы вправе задаться вопросом о возможных его последствиях для палестинских евреев. Во Франции Наполеон проявил серьезный и даже по сегодняшним меркам прогрессивный подход к еврейскому вопросу. Во время ожесточенной осады Аккры (где королевский флот также основательно подпортил ему настроение) он издал прокламацию, торжественно провозглашавшую, что евреи имеют такое же «право на политическое существование, как и любая другая нация». Это никогда не было забыто. Могла ли переориентация Наполеона на Средний Восток привести к реализации еврейских национальных устремлений в Палестине на столетие раньше возникновения государства Израиль? Впрочем, не стоит забывать о том, какая пропасть лежала между обещаниями, дававшимися Наполеоном, скажем, полякам, и их исполнением. Геополитика значила для него куда больше, чем верность слову и принципам.

Однако в Тильзите Наполеон отринул все эти возможности, и не исключено, что измена Талейрана ознаменовала собой важнейший поворот в его судьбе. Как неоднократно признавался он сам уже в ссылке на острове Св. Елены, Тильзит, вероятно, был прекраснейшим его часом.

Попытки залатать дыры в «континентальной блокаде» привели к тому, что не прошло и нескольких месяцев после Тильзита, как Наполеон совершил свою самую крупную стратегическую ошибку. Португалия, старейший союзник Англии, оставалась ее последним бастионом в материковой Европе. Бонапарт решил уничтожить этот бастион, однако путь к нему лежал через Испанию. Оккупировав ее, он создал себе проблему, оказавшуюся неразрешимой [189]189
  Летом 1808 года Наполеон вероломно арестовал находившуюся у него с визитом испанскую королевскую семью и провозгласил королем своего брата.


[Закрыть]. Сопротивление ему вылилось в партизанскую войну, победить в которой почти невозможно. Непокорные испанские войска получили сильную поддержку в виде девятитысячного (и это было только начало) экспедиционного корпуса под командованием сэра Артура Уэсли (будущего герцога Веллингтона). В разверзшейся по вине самого Наполеона войне, получившей название «испанская язва», англичане открыли свой «второй фронт». К концу 1809 г. в войну на Иберийском полуострове оказались втянутыми 270 тысяч отборных наполеоновских солдат, что составляло три пятых всех его сил. Это неизбежно повлекло за собой кардинальное изменение отношений с Россией. В Тильзите Наполеон продиктовал побежденному Александру свои условия, а по прошествии менее чем года оказался вынужденным просить того продемонстрировать дружеское расположение, удерживая в узде Австрию [190]190
  На свидании в Эрфруте Наполеон предлагал России участвовать в войне с Австрией в обмен на часть австрийских земель. Александр на это не согласился.


[Закрыть].Между тем Австрия энергично перевооружалась, мечтая отомстить за Аустерлиц. Если мы спросим, мог ли Наполеон повести себя иначе на Иберийском полуострове, то ответ будет один – несомненно. Он мог попросту не вступать на Испанскую территорию. Перекрыв границы на Пиренеях, Наполеон предоставил бы гордым, националистически настроенным испанцам самим разбираться с британской авантюрой. В конце концов, испанцы не забыли о том, что у Трафальгара Нельсон топил и их корабли, так что не исключено, что, не случись французов, иберийцы, прервав дремоту, обратили бы свой гнев против англичан [191]191
  Гибралтарская проблема также не улучшала англо-испанские отношения.


[Закрыть]. Беда заключалась в том, что Наполеон никогда не умел вовремя остановиться. Между тем нарастание экономических проблем и падение духа народа в самой Франции подтолкнули его к излюбленному решению диктаторов: отвлечь нацию от реальных невзгод, бросив в погоню за манящим призраком Славы.

Летом 1809 г. Наполеон оказался в состоянии войны с восстановившей силы Австрией. При Ваграме [192]192
  5—6 июля 1809 года


[Закрыть], недалеко от Вены и Аустерлица, он одержал последнюю свою большую победу, но заметную роль в ней сыграли иностранные, главным образом саксонские и итальянские, рекруты, на которых едва ли можно было положиться в трудную минуту. К тому же, в отличие от Аустерлица, Ваграм не стал ни решающей, ни окончательной победой. Австрия пришла в себя довольно скоро. Тени сгущались, вражеские генералы учились.

 С каждым последующим годом Королевский флот все туже затягивал удушающее кольцо блокады вокруг европейских портов [193]193
  Блестящее фундаментальное исследование вопроса о последствиях континентальной блокады и английской блокады материка на русском языке см.: Тарле Е.В. Континентальная блокада. Исследования по истории промышленности и внешней торговли Франции в эпоху Наполеона I // Соч.: В 12 т. М., 1958. – Т.З (1-е изд. – М., 1913); Он же. Экономическая жизнь королевства Италии в правление Наполеона I. (Континентальная блокада. II) // Соч.: В 12 т. М, 1958. Т.4. С.9-312 (1-е изд. – М, 1916).


[Закрыть]. В 1806, 1810 и 1811 гг. Францию поражали экономические кризисы, и Наполеону следовало бы внять этим предостережениям. В 1810 г. 80% импортируемой Англией пшеницы проскользнуло в Англию с территорий, контролируемых Наполеоном, причем часть ее поступила из самой Франции. В то же время для обеспечения Великой Армии шинелями и сапогами наполеоновским квартирмейстерам приходилось тайком нарушать им же установленный запрет на торговлю с Британией. В том же самом году из 400 сахарных заводов Гамбурга работали только три. Но наибольший урон от континентальной блокады несла Россия, которая со временем стала ею почти открыто пренебрегать. К лету 1811 г. в портах России побывало 150 английских судов, ходивших для видимости под американским флагом. Наполеон не мог оставить без внимания столь дерзкое нарушение его воли. Грозовые тучи сгущались, а разразившийся в январе 1812 г. хлебный кризис создал дополнительную мотивацию для похода на восток.

Однако 1811 г. оказался весьма опасным и для Англии, где неурожай совпал с общим экономическим кризисом. Вышло так, что в 1812 г. небеса предоставили Наполеону уникальный шанс – в июне американский Конгресс объявил Англии войну [194]194
  Англо-американская война 1812—1814 гг. началась в результате стремления Великобритании к подрыву экономики и торговли США и экспансионистской политики определенных кругов США, рассчитывавших захватить территории в Канаде. Американские войска одержали победы на оз. Эри (сентябрь 1813 г.), оз. Шамплейн (сентябрь 1814) и др. Однако английский десант захватил и сжег большую часть Вашингтона (август 1814 г.). В 1814 г. был подписан договор, восстановивший довоенное положение.


[Закрыть]. Этот нелепый и крайне нежелательный, во всяком случае для англичан, конфликт явился прямым следствием деспотизма, проявлявшегося Британией в осуществлении морской блокады наполеоновской Европы. Но к тому времени, когда император мог бы воспользоваться неожиданно возникшей возможностью, он уже возвращался во Францию, потерпев поражение в России.

 Что, если бы вместо похода на восток Наполеон в 1812 г. сосредоточился на взаимоотношениях с западом, причем поставив во главу угла не военные, а дипломатические усилия? Что, если бы он по-прежнему мог полагаться на Талейрана? Во время Великой Французской революции Талейран два года жил в Филадельфии и имел представление о движущих мотивах американской политики. Поскольку на морях господствовала Англия, Наполеон не имел возможности оказать американцам серьезную военную помощь, но они были бы благодарны ему за моральную и дипломатическую поддержку борьбы против диктаторских замашек «Владычицы Морей», их бывшей метрополии. Игра стоила свеч. Давайте подумаем и еще об одном возможном результате. В ноябре 1814 г. герцогу Веллингтону предложили пост главнокомандующего английскими силами в Северной Америке. Резко отрицательное отношение к этой войне побудило его ответить отказом, чего, возможно, и не случилось бы, выступи Наполеон на стороне американцев. Отказ Веллингтона явился большой удачей для Британии, так как борьба с бывшими колониями закончилась вничью всего через несколько недель после этого. Но сделай Веллингтон другой выбор, будущее Европы оказалось бы поставлено на карту, когда герцог находился бы в трех тысячах миль от места событий. Это могло бы произойти, сумей американцы создать серьезную угрозу Канаде, и особенно Квебеку.

Весьма вероятно, что Веллингтон сумел бы нанести американцам решающее поражение. Подумаем, не ввело бы это англичан в искушение возвратить себе значительную часть бывших колониальных владений в качестве репараций, как бы вернуться в 1775 г.? Нам это представляется маловероятным: Англия не желала увязнуть в Новом Свете и боевые действия в 1812 г. вела весьма вяло. Ее несомненным приоритетом являлся Наполеон.

Вышло так, что некоторые из полков Веллингтона, очень нужные под Ватерлоо, возвращались из-за Атлантики как раз накануне этого сражения. Ну а результаты отсутствия на поле боя самого герцога предсказать легко: лучшего подарка для Наполеона невозможно вообразить.

А у последнего к ноябрю 1812 г. дела шли отнюдь не лучшим образом. Наполеон дошел до Москвы и разрушил ее. Но он не сделал того единственного, что могло дать ему преимущество в противостоянии с царем – не освободил русских крепостных крестьян. Вынужденный повернуть обратно, он вернул лишь 93 000 солдат из 600 000 переправившихся в июне 1812 г. через Неман, да и то в самом жалком состоянии. Империя вернулась в границы, существовавшие до Тильзита, а действовавший в Испании Веллингтон уже угрожал рубежам самой Франции.

Вывод прост: Наполеон допустил ошибку, когда напал в 1812 году на Россию, имея в тылу непокоренную Испанию. (Впоследствии так же ошибся Гитлер, напавший на Сталина, оставив за спиной непобежденную Англию.) А по большому счету Наполеону вообще не следовало соваться ни в Испанию, ни тем более в Россию. В следующем, 1913 г. объединенные силы Австрии [195]195
  26 июня 1813 года Австрия предложила посредничество в заключении мира на условии передачи Австрии – Иллирии, Пруссии – Данцига, России – великого герцогства Варшавского и очищения городов Гамбург и Любек. Предложение было отвергнуто, и 10 августа Австрия объявила войну Наполеону.


[Закрыть], Пруссии и России впервые за всю историю Наполеоновских войн сумели загнать в угол и разбить Великую Армию в «Битве Народов» под Лейпцигом.

За этим поражением последовали другие, теперь уже на земле Франции. Однако даже тогда Наполеону было еще не поздно остановиться: по меркам своего времени союзники выдвигали сравнительно мягкие условия и, во всяком случае, не посягали на историческую и географическую целостность Франции [196]196
  В феврале 1814 года союзники предлагали Наполеону мир на условиях возврата в границы 1792 года, но он отверг эти предложения.


[Закрыть]. Однако Наполеон предпочел продолжить борьбу, тщетно уповая на то, что его «звезда» совершит чудо. Чуда не произошло: в апреле 1814 г. ему пришлось отречься и отправиться в свою первую ссылку, на остров Эльба, неподалеку от Корсики. Однако спустя десять месяцев он ускользнул, высадился на юге Франции и стремительно двинулся на север, к Парижу. Начались знаменитые «Сто дней». Казалось, долгожданное чудо все же свершилось.

 И вот, в июне 1815 г. под Ватерлоо все уже в который раз оказалось поставленным на карту. Согласно часто цитируемым словам самого «железного герцога»: «Это была такая гонка наперегонки, какой вы не видели». Но окажись он не во главе армии, а, как вполне могло случиться, в Канаде, Блюхер почти наверняка не совершил бы свой прославленный бросок на помощь союзнику и битва под Ватерлоо, с той же степенью вероятности, была бы проиграна.

Правда, стоит отметить, что победа в этом сражении отнюдь не означала бы полное торжество Наполеона. Огромные свежие силы России, Австрии и Германских государств уже двигались к французским границам, и за Ватерлоо несомненно последовало бы другое сражение, а возможно, и не одно. Но и окажись в конечном итоге Наполеон побежденным, победа, одержанная без участия англичан, принадлежала бы не им, а континентальным державам. Исходя из этого условия будущего мира предстояло бы выработать не Британии, а политикам держав центральной Европы (России, Австрии и Пруссии), среди которых ведущую роль играл Меттерних. Будущее столетие несомненно выглядело бы по-иному, однако мы можем лишь гадать, был бы это век разброда и шатания (а не завещанной Ватерлоо стабильности) или же победители все же сумели бы обеспечить длительный мир, выработав свою форму «европейского концерна».

Но каким могло стать в этом уравнении место Америки? В какой мере развитие событий по альтернативному сценарию способствовало бы скорейшему включению недавних колоний в орбиту мировой политики? Предположим, что Англия потерпела сокрушительное поражение в июне 1815 г. или на Среднем Востоке, или в Индии, или после Тильзита не выдержала бы организованной Наполеоном «континентальной блокады»... – чем любой из этих вариантов мог обернуться для молодых Соединенных Штатов? С известной степенью уверенности можно предположить, что необходимость, неблагоприятные внешние условия и общие интересы сблизили бы бывшие колонии и лишившуюся могущества бывшую метрополию – как и произошло в 1940 г.

Главная беда всех этих вариантов, сценариев, альтернатив, контрафактов и прочих «Что если?» состоит в полнейшей зависимости их всех от характера самого Наполеона. Невольно вспоминаются слова Кассия, сказанные о Цезаре в «Юлии Цезаре» Шекспира: «Беда, дорогой Брут, не в наших звездах, а в нас самих...»

Однако Наполеон никогда не мог заставиться себя признаться виноватым в собственных неудачах и упорно возлагал вину на других. Если позволить себе вновь процитировать Шекспира он, подобно Гамлету, мог бы «...считать себя королем бесконечного пространства, когда бы... не было дурных мечтаний».

«Дурные мечтания» Наполеона – это не что иное, как стремление к нескончаемым завоеваниям. Подобно большинству завоевателей и до и после него, он просто не знал, когда (и как!) можно остановиться, что прекрасно понимал Веллингтон.

«Завоеватель,– как-то заметил герцог,– подобен пушечному ядру. Он должен продолжать полет». Именно это заставило Талейрана разочароваться в Наполеоне и переметнуться к царю. Тильзит предоставил Наполеону последнюю возможность связать свое имя с длительным и прочным миром, однако характер не позволил ему не только ухватиться за эту возможность, но даже ее заметить. Впрочем, даже не упусти он ее, никто не в силах ответить, как долго позволили бы ему униженные, побежденные народы Восточной Европы, Пруссии, Австрии и России пользоваться достигнутым.

Девяносто лет назад подающий надежды молодой английский историк Джордж Тревильян выиграл конкурс, объявленный Лондонской «Вестминстер Газетт» и получил премию за эссе под заголовком «Если бы Наполеон выиграл битву под Ватерлоо». (Впоследствии он станет одним из самых известных историков в своем поколении.) Как видится это Тревильяну, инстинкт самосохранения побудил бы одержавшего победу, но истощенного бесконечной войной и донимаемого призывами к миру в рядах армии императора предложить своему главному врагу – Англии – «неожиданно мягкие» условия мирного договора. В результате Россию ожидало бы изгнание из Европы, немцев – участь «самых спокойных и верных подданных Наполеона» (эти слова написаны за пять лет до 1914 года!), а Британию – изоляция [197]197
  Факт интересный с точки зрения оценки настроений в английском обществе начала XX века. В остальном сценарий более чем сомнительный с точки зрения самосохранения англичан. Поражение при Ватерлоо было бы для них далеко не первой неудачей на суше и его эффект переоценивать не стоит. Россия же была настроена бороться с Наполеоном, не взирая на его попытки раскола коалиции, и русская армия в дело еще не вступала.


[Закрыть].

В этой схеме можно увидеть намек на политическое устройство Европы, возможно, довольно близкое к мечтаниям Шарля де Голля или современных брюссельских технократов.

Калеб Карр
Наполеон побеждает при Ватерлоо

Последними работами Калеба Карраявляются книги «Союзник» и «Ангел Тьмы».

Предположим, что несчастный маркиз де Груши оказался способным справиться с задачей (невыполнимость которой представляется спорной), поставленной перед ним Наполеоном 17 июня 1815 г., и не позволил бы войскам прусского маршала Блюхера соединиться на следующий день у Ватерлоо с силами английского герцога Веллингтона. При наиболее благоприятном для французов развитии событий Наполеон мог одержать при Ватерлоо победу, и тогда союзникам пришлось бы примириться с восстановленным бонапартистким режимом. Что принесло бы это Европе и миру?

Если допустить также, что Наполеон повел себя на переговорах не как сумасшедший, одержимый манией величия, то его можно представить искусным участником дипломатической игры, которую вели на Венском конгрессе такие политики, как английский виконт Кастльро и австрийский князь Меттерних. Это  открыло  бы  весьма  привлекательную возможность: согласись Бонапарт стать одним из многих игроков на политической сцене Европы девятнадцатого века, это дало бы континенту самый долгий к его истории (полные сто лет) период относительного мира, а возвышение Германской империи (событие, которое со временем привело к нарушению этого баланса) было бы предотвращено. При осуществлении такого сценария всеобщий мир мог продлиться куда дольше, нежели до 1914 г.

К сожалению, для того, чтобы сделать подобное допущение, пришлось бы проигнорировать серьезные психологические сложности, с которыми должен был столкнуться император французов. Мысль о том, что он – пусть император, но тем не менее дитя Великой Французской революции – удовольствовался возможностью сидеть на равных за столом переговоров с недавними врагами, представлявшими собой живое воплощение реакции, кажется нелепой, если не смехотворной. Куда вероятнее, что, выиграв время и восстановив армию, он, рано или поздно, начал бы новую игру за господство на континенте. Очень трудно (если вообще возможно) найти свидетельства того, что Наполеон хотя бы в малейшей степени ощущал себя ответственным за многолетние бедствия, в которые он вверг Европу. Поэтому его победа при Ватерлоо, скорее, не отсрочила бы бедствие 1914 г., а приблизило лет на девяносто, превратив девятнадцатый век в еще один период непрекращающегося массового кровопролития, большую часть которого европейцы предавались бы взаимному истреблению по воле кровожадных правителей.

Приложение 3
Армии войны за независимость

Вспомним, что представляли собой войска, сражавшиеся на рубеже XVIII —XIX веков. Англия содержала в колониях небольшие контингенты регулярных войск, сформированные по найму в Европе и обученные действовать в классическом линейном порядке. Их задачей была защита колоний от французов из Канады и поддержание внутреннего порядка. Кроме них существовала милиция из колонистов, использовавшаяся для борьбы с индейцами и усиления регулярных войск. В ходе войны из метрополии были переброшены новые подкрепления регулярных войск, а на месте сформированы из сторонников короля – «лоялистов» – нерегулярные части.

Армия восставших колоний первоначально состояла из необученных боевым порядкам отрядов милиционеров. Они тем не менее имели опыт войны с индейцами и хорошо умели обращаться с огнестрельным оружием. Вашингтон занимался постепенным превращением их в некое подобие регулярных войск. Позднее к армии Вашингтона присоединились французские контингенты, имевшие европейскую боевую подготовку.

Классическая тактика «гладкоствольного» периода считала главным элементом штыковую атаку. Войска для боя выстраивались в линии из двух-трех шеренг каждая, обеспечивавших максимальную эффективность ружейного огня. Атакующий стремился сблизится с противником в плотных шеренгах, обеспечивающих победу в рукопашной. Его задачей было максимально быстро пройти зону ружейного огня, не смешав при этом строя. Обороняющийся, в свою очередь, стремился расстроить ряды атакующих ружейным огнем до того, как дело дойдет до штыкового боя.

Артиллерия использовалась прежде всего для борьбы с артиллерией противника, но была и наиболее эффективным средством поражения плотных порядков пехоты. Традиционные гладкоствольные пушки имели прицельную дальность около одного километра, дальность эффективной стрельбы картечью не превышала 300 метров. Однако и она была большей, чем дальнобойность пехотных мушкетов, и удачно поставленные пушки могли самостоятельно рассеять вражескую пехоту.

Подобная тактика работала при эффективной дальности ружейной стрельбы порядка 150 метров и скорострельности 2 выстрела в минуту. Атакующие успевали преодолеть опасную зону, выдержав, в теории, один или максимум два прицельных залпа до начала рукопашной схватки. Основную роль в бою играла способность солдат в ходе атаки автоматически заполнять места выбывших из строя и соблюдать равнение.

В подобном бою шансы на успех имели только вымуштрованные профессионалы, автоматически выполняющие команды и боящиеся своего капрала больше, чем вражеских пуль. С другой стороны, бывалые ветераны, вроде солдат Фридриха II, знали, что их спасение – в сохранении строя и дружности удара. Недостатком подобного строя была чрезвычайная трудность управления им, требовавшая длительного обучения войск и специальных солдат – флигельманов. Последние ставились на флангах и задавали движение всей шеренги.

Но как только бой терял плац-парадный характер, подобные войска, не привыкшие выходить в своих действиях за рамки устава, теряли значительную часть своих преимуществ перед милиционерами, действующими по своему разумению. Подобное часто случалось как во время войны за независимость, так и в ходе наполеоновских войн.

Милиционные войска не имели шансов на победу при использовании классических боевых порядков из-за недостаточной по сравнению с профессионалами выучки. Их ответом на это стало применение рассыпного строя и ставка на ружейный огонь. Дополнительным фактором было то, что в регулярных армиях культивировался залповый огонь с упором не на точность, а на скорострельность. Превосходя противника в меткости и используя складки местности, милиционеры отступали перед наступающими шеренгами, подвергая тех эффективному обстрелу. При этом англичане несли тяжелые потери и не могли использовать свою выучку к рукопашному бою. Малоэффективен был против рассыпного строя и артиллерийский огонь.

Подобная тактика оправдывала себя в тех случаях, когда милиционерам было куда отступать до тех пор, пока потери противника не вынудят его остановиться. В противном случае они терпели поражение, подобное Бруклину.

В революционной Франции нашли свой путь для борьбы с линейным боевым порядком. Этим способом стали батальонные колонны и каре. (Русские применяли каре в войнах с Турцией и раньше, там это было вызвано необходимостью отражать в степи атаки многочисленной конницы, и в каре строились целые дивизии.) В две-три шеренги теперь строился только батальон первой линии, выславший вперед редкую стрелковую цепь для разведки и охранения, а следующие за ним части оставались в колоннах. При столкновении с противником головные батальоны прикрывали собой остальных и вели перестрелку с противником. Неразвернутые подразделения должны пройти через передовые линии и с ходу обрушиться на линии противника. Подобный боевой порядок обеспечивал возможность сосредоточить главные силы на решающем участке, сохраняя возможность маневрировать, и был применим на пересеченной местности. От солдат в подобном построении не требовалось особой вымуштрованности: держаться в бою вместе роту заставляли и чисто психологические причины. Атака превосходила оборону за счет возможности выстроить, пренебрегая интенсивностью собственного ружейного огня, более глубокие боевые порядки. При этом первая шеренга наверняка погибала, но идущие сзади успевали достичь «разрядившегося» противника.

Отразить атакующие колонны можно было только артиллерийским огнем.. Ядра и бомбы находили себе многочисленные жертвы в густых рядах солдат противника, и это делало артиллерию чрезвычайно эффективным средством.

Необходимость встретить атакующего в готовности к рукопашной делала бессмысленным рытье окопов и сводила полевые укрепления к сочетанию рва (препятствия для противника) и вала (укрытия для своих солдат).

А. Поляхов