Текст книги "А что, если бы"
Автор книги: Роберт Коули
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 39 страниц)
Приложение 4
Армии гражданской войны
Регулярные вооруженные силы США в 1861 году комплектовались по найму и были одними из самых дисциплинированных и маленьких в мире. Численность сухопутных войск составляла лишь 16 тысяч человек, в том числе 1098 офицеров – выпускников академии Уэст-Пойнт. В пехоте и кавалерии самой крупной войсковой единицей был полк, а в артиллерии – батарея. Этих сил было совершенно недостаточно для начавшейся войны, и в ходе нее были созданы первые в военной истории массовые армии «на пустом месте». Мобилизационные ресурсы Севера составляли около 4 миллионов человек, южане имели 1140 тысяч белых призывного возраста. Кроме того, за время войны в федеральную армию поступили более 500 тысяч эмигрантов.
При организации армии обе стороны сохранили привычную для командиров регулярных войск старую систему. В армии США она была несколько необычной. Основным тактическим соединением в ней считался пехотный полк, состоящий из одного батальона в составе 10 рот. Боевой состав полка должен был составлять около 1000 штыков. Фактически батальонное звено в составе полка отсутствовало, хотя иногда весь полк именовался батальоном. Подобная система была пригодна в мирное время, когда полк фактически представлял собой административную единицу, позволяя сократить офицерский штат и соответственно расходы. Управление же подобным соединением в бою представляло значительные трудности, которые привели к постепенному снижению в ходе войны численности полков до 350 – 400 человек. Таким образом, американский пехотный полк приблизился к европейскому батальону. Эти полки-батальоны сводились в бригады, включавшие от 2 до 5 батальонов в каждой. Численность этих формирований сильно колебалась в зависимости от потерь, прибытия пополнений и других обстоятельств. Федеральная бригада могла насчитывать от 800 до 1700 человек (конфедеративная – от 1400 до 2000). Дивизии включали в себя 3 – 5 пехотных бригад и одну артиллерийскую из трех батарей по 6 орудий. Северные соединения насчитывали обычно 3 – 7 тысяч человек. Южане предпочитали дивизии большего состава, численность их дивизий доходила до 14 тысяч солдат и офицеров. Следующим соединением с 1862 года являлся корпус из 3 – 4 дивизий, общей численностью до 20 000 человек у федералов и 28 000 у южан. Большая численность южных дивизий и корпусов объясняется тем, что они имели талантливых, но немногочисленных командиров, справлявшихся с управлением подобными частями. Высшим соединением являлась армия. Армия Северной Виргинии – наиболее крупная из южных – включала в себя 2 – 3 корпуса, Потомакская армия северян – 7 – 8. Предпринятая северянами попытка создания групп корпусов не привела к значительным результатам.
Всего за время войны на Севере было сформировано 2144 пехотных и 272 кавалерийских полка. Артиллерия союза составила 432 батарей. Конфедерация создала 642 пехотных и 137 кавалерийских полков, усиленные 272 батареями.
Датой официального начала формирования армии Конфедерации можно считать 6 марта 1861 года, когда президент Джефферсон Дэвис призвал губернаторов своих штатов предоставить 100 тысяч добровольцев на одногодичную службу. Подготовка к созданию собственной армии, однако, началась на юге еще в канун 1861 года, сразу после выхода первых штатов из состава Союза. Первоначально создавались и обучались «по месту жительства» отдельные добровольческие формирования численностью около роты, вооружавшиеся и обмундировывавшиеся из местных ресурсов. Базой для части из них послужила ранее существовавшая местная милиция, другие создавались заново. Численность формируемых войск определялась наличными запасами оружия. К моменту официального начала формирования армии бойцы этих рот уже прошли некий начальный курс боевой подготовки и привыкли друг к другу и своим командирам. (Необходимо заметить, что в создании этих отрядов не было ничего противоречащего законам США.) Организаторам армии оставалось собрать готовые роты в учебных лагерях для окончательной «доводки», а потом свести их в полки и бригады. Командный состав этих частей, до командира полка включительно, первоначально был выборным. Серьезность подхода населения к делу создания армии на Юге позволила поставить во главе новых формирований людей действительно соответствующих своим новым обязанностям. Положение с командным составом облегчало и то, что из 286 офицеров, которые примкнули к армии Конфедерации, 182 были старшими. Это позволило заполнить должности от командира бригады и выше профессиональными военными, назначаемыми президентом. Логичностью своей организации армия Юга обязана Джефферсону Дэвису, бывшему в 1850-х годах военным министром САСШ. Основной проблемой для армии Юга являлось нежелание губернаторов давать «свои» войска для действий в других штатах и слабость транспорта, неспособного обеспечить нормальное снабжение крупных соединений. Последнее относится как к железнодорожному, так и к гужевому транспорту.
Союз приступил к организации большой армии заметно позже южан – 15 апреля 1861 года, когда президент обратился к губернаторам штатов с призывом предоставить ему 75 тысяч добровольцев на трехмесячную службу. (Он получил на это право после нападения на Форт-Самтер, но энтузиазма у губернаторов эта идея не вызвала, и в некоторых местах они прямо противодействовали формированию войск.) Создание армии первоначально носило характер политической кампании, так как многие политики создавали «свои» полки ради звания и положения и делали это так как умели и привыкли. Формирование частей началось сразу с уровня полков, создаваемых из совершенно необученного личного состава. Обилие формируемых частей вызвало распыление людских ресурсов, и в результате некомплект частей стал общим явлением. Положение усугублялось нехваткой офицеров-инструкторов, способных обучить новобранцев и формировать части. В этом вопросе основная «заслуга» принадлежит главнокомандующему Союза генералу Уинфильду Скотту. Располагая офицерами и сержантами регулярной армии, он не только сам не направил их на создание новых частей, но и препятствовал тем, кто желал стать инструктором. Его отказ предоставлять отпуска офицерам для организации обучения волонтеров граничил с предательством. (Другой «гениальной» идеей Скотта была борьба против казнозарядных и магазинных винтовок. Тезис о вреде скорострельного оружия был изобретен не императором Николаем II.). Но настоящим бедствием для армии Союза стала некомпетентность представителей старшего командного состава. Отсутствие достаточного количества старших офицеров привело к стремительному карьерному росту вчерашних майоров и капитанов. Получив под свое командование корпуса и дивизии, они начали вспоминать свою учебу в Уэст-Пойнте и пытаться применять остатки знаний на практике. Результаты были самые печальные. Не имея опыта управления войсками, они могли создавать в своих штабах красивые оперативные планы, но при их реализации сталкивались с непредвиденными обстоятельствами или действовали слишком неуверенно. В обычных армиях необходимый опыт приобретается, а неспособные офицеры отсеиваются еще в мирное время, что и составляет задачу соответствующих отделов Генерального штаба. Но северным командирам пришлось сдавать экзамен на зрелость под огнем, и «экзаменационная комиссия» в лице генералов Ли и Джексона не прощала ни малейшей ошибки. Платой за подобную учебу стали десятки тысяч человеческих жизней и затянувшаяся война. Другой вид военачальников Союза представляли дилетанты, назначавшиеся по причинам политического характера и прозванные генералами-политиканами. Они тоже учились методом проб и ошибок.
Тактика
Классическая тактика «гладкоствольного» периода считала главным элементом штыковую атаку. Атакующий стремился сблизится с противником в плотных шеренгах, обеспечивающих победу в рукопашной. Его задачей было максимально быстро пройти зону ружейного огня, не смешав при этом боевого порядка. Идущий в атаку полк строился в две-три шеренги, выслав вперед редкую стрелковую цепь для разведки и охранения, а следующие за ним части оставались в колоннах, развертываясь по мере надобности. Обороняющийся, в свою очередь, стремился расстроить ряды атакующих ружейным огнем до того, как дело дойдет до штыкового боя. Подобная тактика работала при эффективной дальности стрельбы порядка 150 метров и скорострельности 2 выстрела в минуту.
Все изменилось с массовым применением нарезного оружия, пришедшего на смену гладкоствольному. Прицельная дальность винтовок составляла 400 метров и более, а убойная доходила до двух километров. Скачок дальности ружейного огня, вызванный переходом на нарезное оружие, обеспечивает превосходство обороны над атакой и самым решительным образом меняет тактику войск. Наступление в плотных построениях под четвертьчасовым градом свинца стало самоубийственным. Плотные шеренги и колонны стали теперь представлять собой прекрасные мишени и было вполне возможным отразить атаку одним ружейным огнем, не доводя ее до рукопашной. Преимущество обороняющихся состояло в том, что они могли располагать своих стрелков в укрытиях, как имеющихся (дорожные выемки, насыпи, стены) так и специально построенных (траншеях). Армии Америки широко применяли самоокапывание, успевая за одну ночь построить вполне законченную оборонительную позицию с окопами в рост человека. Нашли себе применение колючая проволока, противопехотные мины и магазинные винтовки, появились снайперы с оптическими прицелами, выбивающие вражеских командиров. На все эти новшества атакующие ответили превращением шеренг в цепи, наступающие перекатами, но этого было недостаточно для прорыва обороны. Лобовые атаки на сколько-нибудь подготовленную оборону неизменно отбиваются с тяжелыми потерями и обе стороны стремятся обходными маневрами заставить противник выйти из укреплений и принять маневренный бой в поле.
Артиллерия в Гражданскую войну играла меньшую роль, чем до и после нее. Это объясняется тем, что она переживала переходный период и условиями местности, в которой проходили сражения. Дальность картечного огня оказалась много меньше прицельной дальности новых винтовок, что сделало артиллеристов потенциальной добычей вражеских стрелков. Новые нарезные пушки обладали большой дальнобойностью, но реализовать ее мешало отсутствие прицелов и конструктивные недостатки снарядов. Снаряды того времени снаряжались слабым взрывчатым веществом – порохом и не имели ударных взрывателей. При стрельбе основным «противопехотным» средством – картечью – нарезные пушки были мало эффективны. Дополнительным обстоятельством, осложнявшим использование артиллерии, был закрытый характер местности в районе основных сражений.
Уроки гражданской войны в США были многочисленны и понятны. Фактически это уже война новейшего времени. При внимательном рассмотрении ее можно увидеть многие элементы будущих мировых войн. Прежде всего, это тотальность ведения войны со стороны Севера. В отличие от предшествующих межгосударственных войн Север не рассматривает Юг как послевоенного соседа и партнера, южная цивилизация подлежит уничтожению. Неспособный победить южан в генеральном сражении, Север сосредоточивает свои усилия на разрушении экономической системы Конфедерации. Это достигается им удушающей блокадой и методическим захватом территории, опирающимися на огромное превосходство в силах. Поход Шермана, обладавшего трехкратным превосходством, направлен прежде всего против транспорта и промышленности южан, а не против их армии. Последняя просуществовала до самого конца, но разрушенная страна не могла больше снабжать ее. Ранее к подобным методам прибегали только в колониальных войнах, но теперь такое стало дозволено и по отношению к «белому человеку».
В оперативной области эта война является первой, где широко применяются железные дороги. За них идет борьба между противоборствующими армиями, и их пропускная способность определяет численность последних, образуя, таким образом, «рисунок» войны. Переброски по железной дороге корпуса Лонгстрита с Востока на Запад и обратно являются первым случаем подобного маневра в истории. Одновременно обнаруживается и уязвимость рельсовых магистралей, легко выводящихся из строя или блокирующихся.
Но просвещенные европейцы, собиравшиеся только наступать, не снизошли до полноценного анализа Гражданской войны и приняли только отдельные новшества, позабыв об остальных. Французы вооружили свою пехоту превосходной для своего времени дальнобойной винтовкой, но позабыли реформировать пехотную тактику. Дальнобойную артиллерию они вообще перестали развивать, полагаясь на эффективность подвижных гладкостволок. Немцы сделали упор на создание многочисленной нарезной артиллерии и ударных взрывателей, но не заметили бессилия тогдашних полевых пушек против укреплений. Платить за эту невнимательность пришлось на полях франко-прусской войны.
Не умеющая окапываться французская пехота будет стоять под градом прусских снарядов, беспощадно выкашивающих ее ряды. Траншеи могли бы спасти ее от этого избиения с дальней дистанции, но саперов, обязанных их соорудить, не хватает. Выдать лопаты самим пехотинцам никому не приходит в голову, и французские генералы проигрывают сражение за сражением, действуя в полном соответствии с уставом. У них во всем виновато не собственное тупоумие, а промышленность, которая не дала им таких же пушек. Не заметят они и массовый призыв со всеми его возможностями и проблемами, а в результате, создав новую армию из одних резервистов, будут поражаться ее низкой боеспособности. Пруссаки, в свою очередь, будут бросать свою гвардию в лобовые атаки и восторгаться ее героизмом на этой бойне. От разгрома их спасет только уже упомянутое выше пренебрежение французов к строительству оборонительных сооружений. И что еще поразительнее, уроки не будут извлечены и из собственных бед. В 1914 году французы по-прежнему не будут жаловать рытье окопов, а немцы посылать свою пехоту в атаку густыми шеренгами под отбивающий шаг барабан против пулеметов. Легко представить себе, что сказал бы по этому поводу генерал Ли.
А. Поляхов
Часть V
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ
Роберт Коули
Альтернативы 1914 года
Мировая война, которой могло бы не быть
И по сей день общепринятое представление о Первой Мировой войне связано прежде всего с замершей в неподвижности линией окопов Западного фронта. Однако сегодня мы видим, что ответы на многие вопросы, связанные с этой войной, следует искать в событиях, произошедших до того, как на исходе 1914 года эти окопы были вырыты. Война началась как мобильная и маневренная, а траншеи стали своего рода подведением итогов первых месяцев боевых действий, указавшим столетию направление, еще год назад показавшееся бы немыслимым.
Первые месяцы войны 1914 года таили в себе множество альтернативных возможностей. Что,если бы Великобритания не вступила в игру? Могла бы тогда Германия выиграть войну? Сделал бы мир ставку на германскую победу? Могла ли война и вправду закончиться в сроки, представлявшиеся поначалу единственно реальными большинству европейцев – «до начала листопада»? Что, если бы США не оказались вовлеченными в конфликт? Как выглядело бы наше столетие, не случись в его начале этой войны или же свелись она к непродолжительному конфликту с участием лишь держав континентальной Европы? И главное: обязательно ли эта война должна была стать Мировой?
И ныне, на пороге нового, двадцать первого, столетия еще не сгладились шрамы тех лет – шрамы, навсегда изменившие соотношение сил и до сих пор оказывающие влияние на нашу жизнь. На что был бы похож мир без этих шрамов? История, перефразируя Джеймса Джойса, это кошмар, от которого мы силимся пробудиться.
Роберт Коули– издатель «Милитари Хистори Квотерли» («Ежеквартального журнала военной истории») и (совместно с Джеффри Паркером) «Спутника любителя военной истории», а также редактор настоящего сборника, является признанным знатоком истории Первой Мировой войны.
То была худшая из войн, случившаяся в лучшее из времен. «Первая Мировая война стала конфликтом трагическим и ненужным» – такими словами начинается книга Джона Кигана о «Великой войне» [221]221
Эта работа готовится к изданию в рамках «Военно-исторической библиотеки».
[Закрыть], как называли ее до тех пор, пока не разразилась другая, еще более великая. «Это была величайшая ошибка современной истории»,– вторит Кигану Нил Фергюсон в заключении к своему труду «Печальный факт войны». И по мере того как мы приближаемся к концу отмеченного почти непрекращающимся насилием столетия, справедливость подобных утверждений становится все яснее.
Но зададимся несколькими вопросами. Можно ли было избежать этой войны? Можно ли было свести ее, и по масштабу и по последствиям, к конфликту не общемирового, но общенационального значения. И наконец – могла ли война закончиться с другим результатом?
На каждый из названных вопросов – быть может, за исключением первого, следует дать положительный ответ. Разумеется, какая-то вспышка насилия все равно бы произошла: длительное политическое противостояние в духе «Холодной войны» не соответствовало менталитету того времени. Подстегиваемая гонкой вооружений, Европа с трудом сдерживала стремление к решению дипломатических проблем с помощью силы и давно уже балансировала на опасной грани. Национальная вражда, борьба за рынки и колониальные владения, столкновение стратегических планов и гегемонистских устремлений – нельзя отрицать, что политический климат во многом определялся именно этими факторами. Мнение о неизбежности войн получило широкое распространение и нашло отражение в литературе и публицистике того времени. Спорили лишь о том, охватит ли будущий пожар весь континент, долго ли продлится и кто одержит верх. При этом мало кто сомневался в том, что победа будет достигнута в достаточно короткие сроки и изменит лишь соотношение сил, но никак не политическую структуру Европы с ее колониальной системой. Того, какой размах примет эта бойня, как надолго увязнет в ней человечество и какие гигантские перемены принесет она миру, не представлял себе практически никто. Все расчеты и предсказания оказались неверными [222]222
Вполне точное предсказание относительно хода Первой Мировой войны было сделано, в частности, Ф. Энгельсом в 1887 году: «Для Пруссии – Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом Европу до такой степени дочиста, как никогда еще не объедали тучи саранчи. Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, – сжатое на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент, голод, эпидемии, всеобщее одичание как войск, так и народных масс, вызванное острой нуждой, безнадежная путаница нашего искусственного механизма в торговле, промышленности и кредите; все это кончается всеобщим банкротством; крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, – крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым, и не находится никого, чтобы поднимать эти короны...» (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Т. 21, С. 361). О том, что война с неизбежностью затянется, предупреждали оба Мольтке – дядя и племянник. В Великобритании аналогичную позицию занимал лорд Китченер.
[Закрыть].
Если какое-то событие и можно назвать водоразделом современной истории, то именно Первую Мировую войну. Но при всей исторической неизбежности такого рода водораздела им вовсе не обязательно должно было стать одно событие, и не обязательно именно война. Да и война, пусть и приняв значительные масштабы, могла и не перерасти в глобальное вооруженное столкновение – к такому мнению все чаше склоняются современные исследователи, признанным лидером которых является Фергюсон. В случае полного отказа или отсрочки Англией своего вступления в войну боевые действия вполне могли завершиться еще в конце 1914 года – вскоре после осеннего листопада. Одержав победы в нескольких сражениях, Германия могла заключить выгодный для себя мир, заняв на континенте положение первой среди номинально равных держав. В этом случае распад Британской империи был бы отсрочен на десятилетия – равно как и наступление «американского века», берущего начало со вступления США в Первую Мировую войну. К тому же при воплощении в жизнь такого сценария коммунисты едва ли захватили бы власть в России. И наконец, спросим себя – не случись ПЕРВОЙ (это слово выделено намеренно) Мировой войны – разве произошла бы Вторая, с ее трагическим финалом в виде атомной бомбардировки [223]223
Если бы не произошло Первой Мировой войны, Вторая Мировая просто стала бы Первой. Политические технологии начала XX века не знали других способов разрядки международной и социальной напряженности. Лишь колоссальные жертвы Мирового кризиса 1914 – 1945 годов привели к пониманию недопустимости атомного конфликта и созданию новых форматов межгосударственных отношений. Параллельная Реальность, в которой Первая Мировая война разразилась не в начале, а в середине столетия, описана у А. Лазарчука («Мост Ватерлоо»). Смотри также: А. Франс, «Остров пингвинов».
[Закрыть]? Хотя, принимая во внимание тягу человечества к экстремальным способам разрешения конфликтов, можно предположить, что рано или поздно бомбу все равно пустили бы в ход.
Давайте же рассмотрим несколько альтернативных вариантов развития событий, каждый из которых исключил бы те последствия, которые принесла война в действительности но, зато, без всякого сомнения, повлек бы за собой иные. Какие – трудно даже вообразить.
Англия остается в стороне
Всю последнюю неделю, когда над континентом сгущались грозовые тучи и основные материковые державы уже приступили к мобилизации, вероятность вступления в войну Великобритании оставалась ничтожно малой [224]224
Великобритания входила в военный союз с Францией и Россией. Несмотря на формулу «никаких обязательств», характерную для британской политики начала столетия, военное планирование Франции опиралось на вполне конкретные договоренности с британскими высшими штабами. Поскольку эти договоренности отвечали интересам Великобритании (как их понимал тогда военный и административный аппарат, парламентарии, пресса), они были обречены на выполнение.
[Закрыть]. Франция всячески пыталась склонить ее к военному союзу против Германии и Австро-Венгрии, но со времен победы над Наполеоном англичане старались держаться в стороне от сугубо материковых дел, а разгорающийся конфликт виделся им поначалу именно таким. Участие во внутриевропейском противоборстве могло лишь уменьшить мировое влияние Британии, подорвав ее военную и экономическую мощь [225]225
Неучастие в этом конфликте оставляло Великобританию в одиночестве против Германии, объединившей Европу. В этом случае Англия потеряла бы свое международное влияние, а вслед за этим – свою экономическую и военную мощь. Чтобы остаться мировым лидером, страна должна была уплатить «цену крови» (Р. Киплинг). Заметим, что через четверть века, в 1938 году, Великобритания попыталась уклониться от участия в намечающейся европейской войне. Н. Чемберлен, как известно, привез из Мюнхена «мир для нашего поколения».
[Закрыть].
Хотя эрцгерцог Австрии Франц-Фердинанд и его жена были убиты в Сараево 28 июня, либеральный кабинет Герберта Асквита собрался на заседание, посвященное международным делам, только в пятницу 24 июля. Причем основным на повестке дня стоял вопрос об Ирландии, ибо правительству Англии наиболее острой и злободневной виделась проблема гомруля [226]226
Внутреннее самоуправление Ирландии.
[Закрыть]. Когда после утомительного заседания государственные мужи уже собирались разойтись, их попросил задержаться на несколько минут министр иностранных дел сэр Эдвард Грей. Невозмутимый, несколько скрытный, подслеповатый вдовец как всегда усталым голосом проинформировал собравшихся об ультиматуме, предъявленном Австро-Венгрией предполагаемому вдохновителю убийства – правительству Сербии. Ультиматум представлял собой явное посягательство на суверенитет Сербии, а его отклонение означало начало войны. Причем войны, вступления в которую на стороне Австро-Венгрии следовало ожидать связанной с ней союзом Германии, а на стороне Сербии – России и дружественной ей Франции. Министры выслушали Грея и разъехались на выходные.
В написанном в тот же вечер письме Асквит отмечал, что на континент надвигается «Армагеддон», однако выражал надежду на то, что «...к счастью, нет оснований полагать, будто мы будем чем-то большим, нежели зрители». В начале следующей недели, когда все континентальные правительства, оправившись от растерянности, вплотную занялись мобилизационными мероприятиями, Англия все еще пребывала в благодушном спокойствии. В среду, 29 июля, занявшая позиции на правом берегу Дуная австрийская артиллерия начала обстрел столицы Сербии – Белграда. Тем временем Грей позволил себе довольно туманные высказывания, воспринятые в Германии как завуалированное подтверждение невмешательства Британии в случае осуществления давно разработанного немцами плана вторжения во Францию через Бельгию. Все говорило о намерении Англии и впредь держаться подальше от континентальной свары. Разве в тот самый день, когда австрийцы предъявили свой ультиматум сербам, канцлер казначейства Дэвид Ллойд-Джордж не доложил парламенту о настолько заметном улучшении отношении между Великобританией и Германией, что он «предвидит значительное сокращение расходов на военно-морской флот». Асквит прекрасно понимал, что и в его партии и, более того, в его кабинете большинство принадлежит сторонникам неучастия в назревающем конфликте. Более того, на тот момент отказ от нейтралитета мог бы угрожать падением правительства. Даже в пятницу 31 июля, после того как Австрия, Россия, Турция и Франция начали мобилизацию, он планировал на следующее утро выступить с речью в Честере, после чего сесть на поезд и поехать на уикэнд в гости к своему другу, лорду Шеффилду.
Восстанавливая хронологию тех дней, на какой-то момент можно просто поверить, что Англия так и останется в стороне – а значит, 947 000 молодых парней, цвет Британской Империи, не сложат головы в этой бойне. Их тела не будут громоздиться на проволочных заграждениях Тьепваля и тонуть в грязи Пашендаля. Война не выйдет за пределы континента и уж ни в коем случае не станет глобальным столкновением, с участием Индии, Австралии, Южной Африки и Канады. Не ввяжутся в драку и Соединенные Штаты: разные партии за океаном станут, вероятно, поддерживать ту или другую сторону, но общие отношения бывшей колонии с бывшей метрополией, оставаясь особой смесью любви и ненависти, так и не перерастут в военный союз, оказавшийся самым долговременным стратегическим альянсом столетия. Империя попросту не будет нуждаться в американской поддержке, ибо, не растратив силы в войне, она останется мировым лидером и после 1945 года – который, в свою очередь, тоже не станет примечательной исторической датой.
Итак, мы вправе вообразить, что 4 августа, спустя одиннадцать дней после того, как Грэй проинформировал своих коллег о содержании австрийского ультиматума, Англия все еще оставалась бы нейтральной. Во всяком случае, в тот уик-энд тон задавала антивоенная фракция. Утром в субботу (1 августа) Грэй сообщил французскому послу о «невозможности направить в настоящий момент на материк экспедиционный корпус», поскольку пребывал в убеждении, что предоставление военных гарантий Франции приведет к расколу кабинета. Тем временем Лондон охватила связанная с известиями о мобилизации в Германии финансовая паника, что повлекло за собой экстренные заседания правительства. В целом оно склонялось к объявлению нейтралитета, чему препятствовала позиция Грэя, не согласного с таким курсом и угрожавшего подать в отставку. Между тем за бильярдом молодой сторонник жесткого курса, первый лорд Адмиралтейства Уинстон Черчилль, все-таки убедил только что узнавшего об объявлении Германией войны России Асквита в качестве предупредительной меры привести в боевую готовность военно-морской флот. В тот же самый вечер, перепутав что-то в суматохе военных приготовлений, германские войска вступили в Люксембург – и тут же были выведены обратно, поскольку в соответствии с утвержденным планом вторжение намечалось лишь на следующий день.
«С тех пор, – пишет Барбара Такман, – историки беспрестанно задаются вопросом – «А что, если бы в 1914 г. Германия ограничилась оборонительными действиями против Франции, развернув полномасштабное наступление на восточном фронте?» [227]227
Мольтке-младший был вынужден отказаться от наступления на Востоке, поскольку корректно спланировать такую операцию при существующих в 1910-х годах транспортных сетях было невозможно. Германия, уступающая объединенным силам Франции и России, могла строить свою стратегию только на быстроте маневра по внутренним линиям. Операции с решительными целями на востоке завлекали германские армии на русскую территорию, имеющую низкий железнодорожный индекс. В результате, немцы теряли важнейшие темпы: ни при каких обстоятельствах они не успевали разгромить русских до завершения сосредоточения французской армии на Рейне.
Наступление на востоке, как альтернатива наступления на Западе, была подробно рассмотрена Тренером в «Завещание Шлиффена» и отвергнута по военным соображениям.
[Закрыть]
В то воскресенье состоялось два заседания кабинета (второе было прервано и отложено в половине девятого вечера), и все это время казалось, что правительство Асквита должно пасть. Такой исход представлялся не просто вероятным, но по существу неизбежным! Четыре министра говорили о возможной отставке, и найдись среди них решительный лидер (в первую очередь им мог стать Ллойд-Джордж), она бы непременно состоялась. Но именно Ллойд-Джордж попросил отложить заседание, а вместе с ним и обнародование поданных им и его коллегами прошений об отставке.
Ночь свершила чудесную перемену в настроениях общества и политиков, добавив им воинственности – не без помощи немцев. С утра 3 августа, в понедельник, являвшийся банковским выходным, Асквит узнал о предъявлении Германией ультиматума Бельгии с требованием беспрепятственного пропуска через бельгийскую территорию тридцати четырех дивизий 1-й армии генерала Александра фон Клюка [228]228
Тридцать четыре дивизии входили в состав трех германских армий Правого крыла: соответственно – 1-й армии фон Клюка, 2-й армии фон Бюлова и 3-й армии Хаузена. На самом деле, цифра не совсем точна. К моменту завершения развертывания в состав Правого крыла входило 10 армейских, 6 резервных и 2 кавалерийских корпуса: 32 пехотные, 4 кавалерийские дивизии. К началу Приграничного сражения в состав Правого крыла вошел также 9-й резервный корпус с частями усиления (ланд верным и бригадами), что довело количество пехотных дивизий до 36.
[Закрыть]. Момент для этого немцы выбрали самый неподходящий. Неожиданно в Англии заговорили о том, что четырехсоттысячная германская группировка не просто срежет уголок через Бельгию, а пройдет по всей стране, создав непосредственную угрозу таким портам на Ла-Манше, как Кале и Булонь [229]229
И это была правдой. Фон Шлиффен четко сформулировал схему развертывания: «Пусть крайний справа коснется плечом пролива».
[Закрыть]. Легионы кайзера окажутся менее чем в тридцати милях от Британского побережья. Маятник общественных настроений тут же качнулся в сторону войны. На Трафальгарской площади и возле парламента митинговали толпы людей с национальными флажками в руках. Британский ультиматум стал облегчением для нерешительного Асквита, опасавшегося, что отказ от вмешательства ввергнет его правительство в еще более глубокий раскол, чем интервенция. Для тори приоткрылась дверь к власти, и Черчилль уже начал осторожные переговоры с консерваторами, интересуясь, «готова ли оппозиция спасти правительство путем вступления в коалицию», если слишком многие члены кабинета Асквита уйдут в отставку. Правда, в конечном счете в отставку подали всего два министра. Как слишком часто случалось в те тревожные дни и в Англии, и на материке, политиков куда больше заботило, что будет с ними если они не вступят в войну, нежели последствия их вступления. В тот день выступавший от имени правительства в Палате Общин Грей заявил «совершенно очевидно, что мир в Европе сохранить невозможно...» [230]230
Даже такой либерально настроенный историк, как Б. Такман, соглашается с тем, что Э. Грей повел за собой парламент и страну, убедительно разъяснив Палате Общин: проблема заключается не в Бельгии, а во Франции. Великобритания не может допустить разгрома этой страны, поскольку при таком исходе войны Германия станет господствующей державой на европейском континенте. Между тем вся политика Британской Империи со времен Людовика XIV была направлена на сохранение европейского равновесия.
[Закрыть]
К концу следующего дня Англия официально вступила в войну. Но что могло бы произойти в случае общей отставки и падения правительства Асквита?
Даже в случае замены его воинственно настроенным коалиционным кабинетом отсрочка на одну-две недели могла изменить все. Не состоялись бы арьергардные бои при Монсе и Ле Като, где британские экспедиционные силы впервые после Крымской войны пролили кровь на европейском театре военных действий. Вполне возможно, Англия воздержалась бы от посылки на материк своих незначительных (80 000 человек и 30 000 лошадей) сил, сосредоточившись на морской блокаде германских портов [231]231
В этом случае Франция была бы разбита, невзирая на все ошибки, сделанные Мольтке-младшим при исполнении плана Шлиффена. И тогда Англии пришлось бы блокировать не германские, а европейские порты. На это не хватило бы сил даже у Гранд-Флита.
[Закрыть]. Ну, а в случае назначения новых выборов вступление в войну оказалось бы и вовсе отложенным до осени. Кто взял бы на себя ответственность объявления войны до выборов? К тому же воинственное возбуждение в обществе могло бы улечься довольно быстро, с пониманием того, что германская военная машина не создает непосредственной угрозы портам Английского Канала.
К тому же (хотя по этому поводу можно спорить до бесконечности) французы имели возможность остановить немцев и без британской помощи. Их пыл еще не угас, как произойдет в 1915 году, после страшных потерь в Артуа и Шампани [232]232
Потери союзников в Приграничном сражении и в битве на Марне превышали потери в Артуа и Шампани.
[Закрыть]. Да и такие командиры, как Фердинанд Фош или Луи Феликс Мари Франсуа Франше д'Эспре [233]233
В августе 1914 года соответственно командовали XX и I армейскими корпусами и не могли оказать заметного влияния на общий ход событий. Даже при наличии на левом фланге французов английской армии, преимущество немцев в Приграничном сражении можно оценить приблизительно как 1,5:1. Если бы британского экспедиционного корпуса не было, армия фон Клюка наступала бы в оперативной пустоте, операция развивалась бы гораздо быстрее, и французские армии были бы разгромлены с опережением графика, намеченного фон Шлиффеном – то есть в первых числах сентября.
[Закрыть], ничем не уступали германским военачальникам. Несмотря на неудачное начало войны, французская армия была вовсе не так плоха, как думают многие. Вопрос о вступлении в войну мог со всей остротой встать перед Англией осенью, когда Германия и впрямь подошла бы вплотную к захвату портов в Канале. Однако к тому времени вполне могла появиться и возможность достижения договоренности, каковая и будет нами рассмотрена ниже.
В действительности же исход войны был предопределен вечером во вторник 4 августа. Германия имела возможность выиграть войну на континенте – но отнюдь не мировую. Однако всю тяжесть вовлечения в боевые действия всего мира немцы начали ощущать лишь позднее, осенью. Пока все было на их стороне.
