Текст книги "А что, если бы"
Автор книги: Роберт Коули
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 39 страниц)
После состоявшегося при Гилфорд Корт Хаус в Северной Каролине и дорого обошедшегося ему сражения с возрожденной континентальной армией, командующий британскими силами на Юге лорд Чарльз Корнуоллис отступил к побережью, решив отказаться от использовавшейся до сих пор королевской армией стратегии последовательного покорения штата за штатом. По его мнению, чтобы добиться господства надо всем югом, было достаточно привести к покорности богатую и густонаселенную Виргинию. Направившись на север и приняв под начало войска, грабившие Виргинское побережье, граф не встретил заслуживающего внимания сопротивления со стороны малочисленного американского корпуса маркиза де Лафайета.
Куда более серьезно его планам противодействовал британский главнокомандующий сэр Генри Клинтон, полагавший, что граф вторгся в его вотчину, в то время как существует опасность захвата Юга повстанцами Натаниэля Грина. Его язвительные депеши дали Корнуоллису понять, кто распоряжается на этой войне, и тот скрепя сердце отступил к небольшому табачному порту Йорктаун, венчавшему собой полуостров с тем же названием. Согласно приказу, Корнуоллису следовало укрепить город, а большую часть своих сил отправить Клинтону в Нью-Йорк.
Граф не преминул ответить Клинтону, что для постройки требуемых фортификационных сооружений ему необходимы все наличные силы – семь с половиной тысяч человек. Таким образом к концу лета 1781 ход войны поставил обе стороны в такое положение – безысходное на Севере и немногим лучшее на Юге, что стало ясно: тот, кто сумеет нанести один удар, равный по силе Саратоге или Чарльстону, выиграет этот матч нокаутом.
Близ города Нью-Йорка Джордж Вашингтон и командир французского экспедиционного корпуса граф де Рошамбо совещались относительно того, куда лучше такой удар нанести. Вашингтон хотел напасть на Нью-Йорк, но для этого его армия, даже с учетом французских подкреплений, была слишком слаба. Французский командующий предлагал выступить на юг, дабы поймать Корнуоллиса в ловушку в Йорктауне. Вашингтон, однако, считал, что покуда побережье Америки контролирует британский флот, такой поход будет пустой тратой времени и сил. Моряки выручат Корнуоллиса прежде, чем американская армия вынудит его капитулировать.
Однако Рошамбо сообщил, что французские корабли из Вест-Индии получили приказ отплыть на север, дабы укрыться от непогоды в сезон штормов. Почему бы не направить эти корабли в Чесапик, пока солдаты движутся туда сушей? Вашингтон согласился, хотя и неохотно. Во-первых, он опасался того, что английские моряки, как уже не раз бывало, разобьют французских, а во-вторых того, что в время марша многие из его уставших от войны и давно не видевших жалования солдат попросту разбегутся.
Но откажись Вашингтон идти на Йорктаун, французы могли отказать ему в поддержке. Казалось, что революция выдохлась. Континентальный доллар обесценился настолько, что, как мрачно шутил сам Вашингтон, «чтобы купить воз сена, нужен воз денег» Вербовщики докладывали о полном отсутствии интереса к воинской службе. Французы были готовы отозвать войска из Америки и признать свое поражение.
Этого не случилось. Вашингтон выступил в поход на Юг, сопровождавшийся чередой чудес. Дезертирство почти не имело места благодаря срочной выплате жалования звонкой монетой из французской казны. Французский флот поспел как раз вовремя, чтобы поймать Корнуоллиса в ловушку в Йорктауне. Британский флот отплыл из Нью-Йорка на выручку Корнуоллису, но пятого сентября в малоизвестном сражении у мыса Чесапик третьеразрядный английский адмирал по имени Томас Грэйвз ухитрился сделать неправильно решительно все, тогда как французы кое в чем не ошиблись. Сильно потрепанным англичанам пришлось убираться назад в Нью-Йорк, а запертый на полуострове Корнуоллис остался под дулами орудий союзников.
А ведь сумей Грэйвз выиграть морской бой и вызволить Корнуоллиса, взаимное разочарование американцев и французов могло достигнуть критической точки. Вполне возможно, что Континентальный конгресс поставил бы перед своими дипломатами задачу выторговать у англичан максимально приемлемые условия мира. Скорее всего американцам пришлось бы поступиться значительными территориями в штате Нью-Йорк и большей частью Юга. Вдобавок британцы могли предъявить претензии на земли к западу от Аппалачей, где вели кровопролитную войну союзные им индейцы. Рухнувший союз Америки с Францией оставил бы новорожденную республику в мире, где за Британией сохранялось положение доминирующей державы.
В Нью-Йорке энергичный сэр Генри Клинтон предложил Грэйвзу план спасения Корнуоллиса, заключавшийся в посадке большей части армии на суда и походу на Чесапик. Решительное совместное наступление генерала и адмирала могло определить исход войны, но, к глубочайшему сожалению сэра Генри, у Грэвза для подобного предприятия не хватило духу. Не отказываясь наотрез, он, под предлогом необходимости приведения в порядок потрепанных судов, всячески тянул время.
Наконец флот был приведен в готовность. Отплытие намечалось на 13 октября, но именно в этот день над Нью-Йоркской гаванью разразилась страшная буря. Могучий порыв ветра сорвал с якоря один корабль и швырнул его на другой, так что оба получили серьезные повреждения. Грэйвз, само собой, заявил, что не может выйти в море, пока все они не будут исправлены. Не в первый и не в последний раз погода сыграла в борьбе за независимость немаловажную роль.
Пятнадцатого октября французская и американская артиллерия превратила большую часть оборонительных сооружений Корнуоллиса в руины. Кроме того, нападавшим удалось захватить два ключевых редута, что позволяло обстреливать позиции англичан продольным огнем. Понимая, что близится момент, когда союзники предпримут решающий штурм, Корнуоллис отважился на весьма рискованный маневр.
В Глостере, за рекой Йорк, находился британский аванпост, окруженный по периметру небольшим отрядом из 750 французских солдат и некоторым количеством американских ополченцев, главной задачей которых было не допускать грабительских вылазок. Памятуя, возможно, о бегстве Вашингтона с Бруклинских высот, Корнуоллис решил в ночь на 16 сентября переправить большую часть армии через реку на паромах и на рассвете объявиться на Глостерских позициях. Оттуда он намеревался двинуться форсированным маршем к устью реки Делавэр, на соединение с британскими силами, имевшими штаб-квартиру в Нью-Йорке.
В то время, как союзная артиллерия продолжала безжалостно осыпать британцев ядрами, Корнуоллис снял свою легкую пехоту с передовых позиций и отправил к побережью, где солдаты погрузились на 16 тяжелых плоскодонок, управлявшихся моряками Королевского флота. К ним присоединились отборные подразделения Пешей Гвардии и Королевских Валлийских стрелков. На переправу и возвращение ушло около двух часов, так что принять на борт следующую партию суда смогли около полуночи. Но не прошло и пяти минут после погрузки, как поднялся ветер, по силе, согласно многим описаниям, ничуть не уступавший разогнавшему Британский флот урагану. Продрогшим на пронизывающем ветру, промокшим до нитки, вымотанным солдатам и матросам пришлось вернуться к побережью Йорктауна. Ветер стих лишь к двум часам ночи, когда переправлять оставшуюся часть армии было уже поздно. Семнадцатого октября, около 7 часов утра, граф и его первый заместитель, бригадир Чарльз О'Хара, в сопровождении адъютантов появились на передовых позициях: ущерб, нанесенный шквальным орудийным огнем союзников, поверг их в уныние. Командующий артиллерией доложил, что у него осталось не более сотни ядер к мортирам. Количество больных и раненых множилось с каждым часом.
Обратившись к своим офицерам с вопросом, следует ли им драться до последнего, Корнуоллис получил единодушный ответ – он обязан сдаться ради спасения жизней солдат, сделавших все возможное и гораздо больше. Молча кивнув в знак согласия, Корнуоллис обернулся к адъютанту и продиктовал ему свое историческое письмо.
«Сэр, я предлагаю вам приостановить боевые действия на 24 часа и назначить по два офицера от каждой из сторон... для обсуждения условий на постах в Йорке и Глостере».
Многие военные специалисты считают, что не случись той бури, Корнуоллису, возможно, и удалось бы ускользнуть. А не случись предыдущего шторма в Нью-Йоркской гавани, сэр Генри Клинтон, возможно добился бы от адмирала Грэйвза выхода в море 13 октября. В этом случае британцы добрались бы до Чесапика до 19 октября, прежде чем Корнуоллис успел подписать акт о капитуляции. Любая из приведенных альтернатив создавала возможность совершенно иного результата. Бегство Корнуоллиса поставило бы разочарованных, раздосадованных французов и американцев перед перспективой затяжной войны, на которую у них уже не оставалось ни денег, ни боевого духа. Америка могла поступиться большей частью своей, ставшей предметом торга на переговорах свободы. Поход Клинтона на Чесапик неизбежно повлек бы за собой масштабное морское и сухопутное сражение, победа в котором англичан представляется вполне вероятной. А эта победа означала бы для них возможность навязать измотанным американцам и побитым французам сколь угодно суровые условия мира. Но вышло иначе: удар союзников оказался нокаутирующим.
Что, если бы Джорджу Вашингтону не удалось пресечь заговор в Ньюбери?
В то время как война постепенно свелась к случайным стычкам между мелкими отрядами на Юге, на Западе и на северной границе штата Нью-Йорк, Американской Революции пришлось столкнуться с последним кризисом, едва не сделавшим всю долгую, тяжкую борьбу совершенно напрасной. И снова свобода была спасена лишь благодаря Джорджу Вашингтону – человеку на все времена.
В самом начале 1783 г. из Европы пришло известие о том, что Бенджамин Франклин и другие участники переговоров торжественно подписали мир на условиях признания независимости Соединенных Штатов и расширения американских владений до восточного берега Миссисипи. Оставалось лишь заключить мирный договор между Англией и Францией, но в континентальной армии отнюдь не все восприняли эту новость с восторгом.
Напротив, первый проблеск мира над горизонтом поверг часть офицерского корпуса в мрачное неистовство. Конгресс, годами не плативший им положенных денег, в 1780 г. пообещал всем пожизненную пенсию в размере половины жалования. Но теперь Конгресс больше в них не нуждался и ходили упорные слухи, что выполнять это соглашение власти не собираются. Антагонизм между законодателями и «джентльменами клинка», как прозвали офицеров некоторые враждебно настроенные конгрессмены из Новой Англии, возник давно, но теперь военные сочли необходимым разрешить давний спор, пока в их руках еще есть пушки.
Первым делом они направили в Конгресс делегацию во главе с генерал-майором Александром Мак-Дугласом из Нью-Йорка, выбор которого в качестве представителя уже сам по себе являлся своего рода демонстрацией. В начале 1770-х гг. этот горлопан и демагог приобрел известность как агитатор, уступавший разве что Сэму Адамсу. Офицеры требовали начала выплаты задолженности, торжественного обещания того, что она будет погашена полностью, и урегулирования вопроса об обещанной пожизненной половинной пенсией путем замены ее уплатой либо крупной суммы единовременно, либо полного жалования за ряд лет.
Тринадцатого января 1783 г. Мак-Дуглас встретился с Джеймсом Мэдиссоном, Александром Гамильтоном и другими конгрессменами. Мэдисон нашел, что глава военной делегации говорил «чрезмерно резко». Другой делегат, полковник Джон Руке, предупредил, что разочарование может подвигнуть армию на «крайние меры». Тринадцатого февраля Гамильтон, вышедший в отставку после Йорктауна, отправил Вашингтону письмо, где сообщал, что ситуация чревата взрывом.
Письмо Гамильтона пришло как раз вовремя. Офицеры из Ньюбери и члены военной делегации в Филадельфии составили опасный заговор. К числу его вожаков принадлежал помощник давнего недруга Вашингтона Горацио Гэйтса майор Джон Армстрог. Армстронг писал Гэйтсу, что окажись во главе войск вместо Вашингтона кто-нибудь вроде «Безумного Энтони» (Вэйна) «я и сам не знаю, на чем они остановятся», особенно если «смогут научиться думать, как политики».
Вскоре Армстронг и еще один человек Гэйтса, полковник из Пенсильвании Уолтер Стюарт, начали распространять в лагере в Ньюбери анонимные «адреса», призывавшую армию «не расходиться, пока не будет восстановлена справедливость». Потом появилось новое анонимное воззвание, призывавшее офицеров собраться и решить, что же им следует предпринять в отношении государства, «которое попирает ваши права, пренебрегает вашими мольбами и презирает ваши горести».
Предупрежденный письмом Гамильтона, Вашингтон отреагировал, немедленно и яростно. Сурово осудив несанкционированное собрание, он заявил о решительном намерении «арестовать всякого, кто вздумает занести ногу над краем ужасной пропасти». Он чувствовал, что с наступлением мира закладываются основы существования новой страны, и если армии сойдет с рук запугивание Конгресса, это станет для будущей Америки неисчерпаемым источником трагических коллизий.
Тринадцатого марта 1783 г. Вашингтон созвал офицеров лагеря в Ньюбери на официальное собрание. Оно состоялось в большом здании, которое называли «храмом» – по воскресеньям оно служило церковью, а в других случаях использовалось как танцевальный зал. Главнокомандующий произнес страстную речь, призывая людей, «если им дорога собственная священная честь», презреть призывающие к походу на Конгресс подметные письма и взглянуть с «крайним ужасом и отвращением» на тех, кто «готов под любым обманчивым предлогом погубить свободу нашей страны».
Слушали его внимательно, но лица людей оставались суровыми. Над ними все еще властвовало озлобление. Вашингтон завершил речь призывом повести себя так, чтобы потомки могли сказать «Не будь этого дня, мир никогда бы не увидел, до какого совершенства способна возвыситься человеческая природа». Однако напряженность в помещении не спадала.
Вашингтон достал из кармана письмо виргинского конгрессмена Джозефа Джонса, заверявшего, что Конгресс не остается глухим к нуждам армии, поколебавшись, извлек очки (о том, что ему приходиться пользоваться ими уже несколько месяцев, знали лишь ближайшие помощники) и сказал: «Джентльмены, позвольте мне надеть очки, ибо, служа вместе с вами, я не только поседел, но и почти ослеп».
Волна эмоций прокатилась по рядам собравшихся. Эта простая констатация факта оказалась гораздо действеннее любых призывов. Многие рыдали, не стесняясь слез. Зачитав письмо конгрессмена, Вашингтон удалился, предоставив офицерам принимать решение в его отсутствие. Они единодушно проголосовали за выражение благодарности командующему, доверия Конгрессу и осуждение анонимных писем.
Сообщение Вашингтона о результатах собрания в Ньюбери достигло Конгресса как раз вовремя, помешав законодателям объявить войну армии. Джеймс Мэдисон записал в своем журнале, что эта депеша развеяла «тучи, которые, похоже, сгущались». Конгрессмен Элифалет Дайер из Коннектикута предложил заключить соглашение: выдать пятилетнее жалование в виде ценных бумаг, с обязательством погашения их стоимости, как только правительства США станет платежеспособным. Офицеры согласились, и самый опасный кризис периода борьбы за свободу Америки миновал.
Говоря в отношении событий в Ньюбери о «крае пропасти», Вашингтон не преувеличивал. Не сумей он изменить умонастроение армии, революции грозила бы серьезная опасность. Армия могла выступить против Конгресса и продиктовать ему свои условия под дулами пушек, однако штаты, особенно такие большие, как Виргиния и Массачусетс, почти наверняка отказались бы признать подобную сделку. Попытка армии подвигнуть их к уступкам силой означала гражданскую войну. Не успевшая окрепнуть американская конфедерация дала бы трещину, создав для еще державших в Нью-Йорке армию и флот англичан сильное искушение возобновить свое участие в политической игре. Трудно представить себе, чтобы один из названных выше штатов вернулся в лоно империи, однако другие, те, в которых имелось влиятельное лоялистское меньшинство (например, Нью-Йорк или Нью-Джерси), возможно, вступили бы с англичанами в оборонительный союз для защиты от бесчинствующих континенталов.
Как известно, спустя много лет Джордж Вашингтон вел с секретарем Континентального конгресса Чарльзом Томпсоном переписку относительно написания мемуаров. Томпсон присутствовал практически на всех заседаниях Конгресса от его созыва до роспуска в 1788 г. Можно предположить, что им двоим было известно больше тайн, чем всему Конгрессу и армии вместе взятым. В конце концов, оба пришли к выводу, что идея опубликования вредна, ибо для американского народа будет слишком большим разочарованием узнать, как часто «Славное Дело» оказывалось на волосок от гибели. И тот и другой сошлись на том, что истинная причина победы Америки в восьмилетней борьбе за независимость заключается в двух словах «Божественное Провидение»
Аира Д. Грубер
Рискованная игра Джорджа Вашингтона
Аира Д. Грубер – профессор истории университета Райс.
К концу декабря 1766 г. британцы выбили потрепанные и деморализованные войска Вашингтона с Манхэттена и погнали их через Нью-Джерси. Срок службы оставшихся 1400 солдат истекал к концу года. В армии ощущалась острейшая нехватка продовольствия, одежды, одеял и палаток, тогда как тысячи простых жителей Нью-Джерси выражали готовность покориться британцам на условиях предложенной теми амнистии. Континентальный конгресс, предвидя неизбежную потерю Филадельфии, перебрался в Балтимор. По словам Томаса Пэйна, то было время «испытания человеческих душ».
Если бы в тот момент отчаянные атаки Вашингтона на британские аванпосты в Трентоне и Принстоне не увенчались успехом и британцы уничтожили его армию, это вполне могло стать концом восстания. Ведь вынужденный в таких обстоятельствах вести мирные переговоры Конгресс, вероятно, счел бы предложенные британцами условия (предложение заменить устанавливаемые парламентом налоги фиксированным колониальным взносом на нужды обороны империи) весьма привлекательными. Такие условия при таких обстоятельствах устроили бы и многих американцев.
Но коль скоро ставки при Трентоне и Принстоне были столь высоки, мы вправе задаться вопросом, сколь велик был риск и какова для поставившего все на карту Вашингтона вероятность проигрыша. При Трентоне, где Вашингтон имел численное превосходство, воспользовался преимуществом внезапности, а также тем, что гессенский гарнизон еще не проспался после празднования Рождества, риск был небольшим, но осуществленное им немногим более чем неделю спустя нападение на куда более многочисленных и готовых к отражению атаки англичан в Принстоне вполне могло закончиться катастрофой. Если бы Вашингтона обнаружили во время его долгого ночного марша, если бы гарнизон был объединен к моменту прибытия американцев или просто продержался подольше, Корнуолллис мог появиться на поле боя и ударить по измотанным бойцам Вашингтона. Этот удар мог оказаться роковым для репутации Вашингтона, для американской армии и для самой американской революции.
Дэвид Мак-Гиллоу
Что натворил туман
Дюнкерк революции, 29 августа 1776 г.
Что бы ни говорилось в пользу детерминистического представления о обусловленности и неизбежности исторических событий, что Т. С. Эллиот назвал «великими безликими силами», – случай и удача (явления близкие, но отнюдь не тождественные), тоже играют немаловажную роль. Как еще объяснить случившееся в середине августа 1776 г., когда сильно потрепанному в сражении у Лог-Айленда (Бруклин) небольшому войску Джорджа Вашингтона, противостоявшему гораздо более сильной, одной из лучших в мире, британской армии, грозило полное уничтожение. Как указывает Дэвид Мак-Гиллоу, тогда на кону стояла не менее чем сама независимость Соединенных Штатов. Однако в ход событий вмешались совершенно, как это часто бывает, непредсказуемые капризы погоды. Если что-то в этой истории и позволяет говорить о «неизбежности», так это как всегда проявленные Вашингтоном интуиция и чувство момента.
Дэвид Мак-Гиллоу– один из самых известных и популярных историков нашего времени. Его работа «Трумэн» удостоилась одновременно двух премий – Национальной книжной и Пулитцеровской (за биографическое исследование). Другой Национальной книжной премией было отмечено его повествование о строительстве Панамского канала «Путь между морями». Читатели хорошо знают такие его книги, как «Потоп в Джорджтауне», «Великий мост» и «Утренние прогулки верхом». Миллионам телезрителям он знаком как ведущий или гость различных телевизионных шоу – таких как программа «Американский опыт». Бывший президент Общества Американских историков, Мак-Гиллоу является также лауреатом премии Фрэнсиса Пикмена и Книжной премии газеты «Лос-Анджелес Тайме». В настоящее время он работает над биографией Джона и Абигайль Адамс.
«Близится судный день, в известной мере решающий для судьбы Америки», – писал в середине августа 1776 г. из своей штаб-квартиры в Нью-Йорке Джордж Вашингтон. Всего несколькими днями раньше, 8 августа (а не 4 июля, как принято считать), в Филадельфии была подписана Декларация Независимости – и вот уже на протяжении шести недель в Нью-Йоркскую гавань британский флот доставлял самый сильный королевский экспедиционный корпус, когда-либо посылавшийся за океан.
Первые британские парусу были замечены еще в конце июня, а весь могучий флот, по выражению одного очевидца, создавал впечатление, «будто весь Лондон спустился на воду». Такого зрелища у берегов Америки еще не видели. Корабли продолжали прибывать все лето. Тринадцатого августа Вашингтон узнал о приходе 96 судов за один день. На следующий день бросили якорь еще двадцать, а в конечном счете в гавани собралось более четырехсот судов – из них десять линейных кораблей, двадцать фрегатов и сотни транспортных кораблей. Тридцать две тысячи прекрасно экипированных британских и германских солдат (некоторые подразделения считались лучшими в мире), не встречая сопротивления, высадились на Стэйтен Айленд. Число вражеских солдат превосходило все население Филадельфии, самого большого города только что провозглашенных Соединенных Штатов.
Оборону Нью-Йорка считали важной задачей как Конгресс (главным образом, по политическим соображениям), так и генерал Вашингтон, приветствовавший приближение решающей битвы: по его собственному выражению, «судного дня». Правда, при этом он располагал всего двадцатью тысячами солдат, а флота – ни боевых, ни транспортных судов – не имел вовсе. Его армия представляла собой сборище плохо вооруженных волонтеров и необученных новобранцев. Снабжалась она весьма скудно, достаточно сказать, что у солдат не было палаток и лишь очень немногие имели штыки – оружие, использовавшееся британцами с устрашающей эффективностью. Как писал служивший под началом Вашингтона хирург: «...в плане численности, дисциплины и военного опыта... неприятель обладал решающим превосходством, не говоря уж о важности поддержки со стороны сильного флота».
Среди немалого числа людей, вовсе не рвавшихся сражаться, был и самый способный из офицеров Вашингтона, Натаниэль Грин. Немногие из американских командиров имели опыт широкомасштабных военных операций, да и сам Вашингтон до сих пор не выводил армию в поле. Ему еще предстояло дать свое первое сражение в качестве командующего.
Не имея представления о том, куда англичане нанесут удар, Вашингтон решил разделить свои силы: половину оставить на острове Манхэттен, а другую переправить через Ист-Ривер на Лонг-Айленд и занять позиции на утесах над рекой, известным под названием «Бруклинские высоты». Все это делалось в нарушение известного правила, предписывавшего никогда не разделять армию перед лицом превосходящего противника. Когда 22 августа британцы начали переправляться на паромах через пролив и высаживаться на юге Лонг-Айленда, в восьми милях от маленькой деревушки Бруклин, Вашингтон направил дополнительные силы через Ист-Ривер (заметим, вовсе не через реку, как могло бы следовать из названия, а морской пролив шириною в милю с очень сильными течениями).
«У меня нет сомнения, что в скором времени произойдут великие события», – эти слова из письма Вашингтона, адресованного президенту Конгресса Джону Хэнкоку, стали теперь классикой. Но по существу сложившаяся ситуация грозила обернуться для Америки катастрофой. Вашингтону, имевшему на Лонг-Айленде не более 12 тысяч, предстояло вступить в бой с примерно двадцатитысячной армией, а в случае если попытка остановить противника не увенчается успехом, отступать со своими плохо обученными солдатами, имея за спиной водный рубеж. Случилось последнее.
Ожесточенное сражение на Лонг-Айленде разыгралось во вторник, 27 августа 1776 года, в нескольких милях от Бруклинских высот. Англичанам под началом генерала Уильяма Хоу потребовалось немного времени, чтобы обойти американцев с флангов, смять и отбросить. Все подчиненные Хоу офицеры, в числе которых были Джеймс Грант, Генри Клинтон, лорд Корнуоллис и лорд Перси, проявили себе знающими командирами. «В общем, наших генералов перегенералили», – кратко высказался по этому поводу Джон Адамс.
Есть свидетельства того, что сидевший верхом на крупном сером коне и наблюдавший за ходом битвы со склона холма Вашингтон с горечью промолвил: «Всемогущий Боже! Каких бравых парней суждено мне сегодня потерять!» А согласно поздним оценкам, он и сам не знал подлинного размера своих потерь, составивших убитыми, ранеными и захваченными в плен свыше 1400 человек. Двух его генералов пленили, многие из лучших офицеров погибли или пропали без вести. Британские штыки не щадили и сдавшихся, по этому поводу один английский офицер высказался так: «На войне все средства хороши, особенно на войне против столь гнусных врагов короля и страны». Вашингтон с уцелевшими солдатами отступил к укреплениям на Высотах и, заняв позицию спиной к проливу, стал дожидаться ночи и финальной атаки англичан.
В этот момент судьба американцев повисла на волоске. Англичане, чего по-видимому не понимал (или не позволял себе понимать?!) Вашингтон, загнали его в почти идеальную ловушку. Чтобы отрезать противнику путь к спасению, им стоило всего лишь ввести в Ист-Ривер несколько кораблей. Битва тогда закончилась бы совсем по-иному, но все изменилось из-за капризов погоды.
Джордж Вашингтон в ловушке. Бруклинские высоты, 30 августа 1776 года
Вероятность произошедшего была ничтожна, а вот то, что хотя и не произошло, но случиться вполне могло, представить совсем не трудно.
Разумеется, индивидуальные планы обоих командующих сыграли свою роль в ходе сражения. Действия, предпринятые Хоу на второй день, явно диктовались опытом Банкер-Хилл: добившись успеха, генерал предпочел не закреплять его штурмом американских позиций на Бруклинских высотах. Он не видел ни малейших причин как для увеличения своих потерь сверх необходимого минимума, так и для спешки. По правде сказать, образ действий Уильяма Хоу почти всегда отличался неторопливостью, но на сей раз ему и вправду не было надобности спешить – ведь он загнал Вашингтона именно туда, куда и хотел.
Джордж Вашингтон, со своей стороны, кажется, даже не задумывался об отступлении, являвшемся для него единственным разумным выходом. Все его порывы сводились к одному – сражаться. В среду 28 августа и в четверг 29, при том что на позициях заканчивались припасы, а время, когда еще можно было отойти, стремительно истекало, он (решение, которому трудно найти объяснение) посылал в Нью-Йорк приказы о высылке к нему подкреплений.
При всей своей отваге и преданности командиру его голодные, измотанные солдаты не испытывали особого подъема духа, когда 29 числа, во второй половине дня, резко похолодало и на не имевшие никакого укрытия войска хлынул дождь. «На нас обрушился такой сильный ливень, какой трудно припомнить»,– записал в своем дневнике бруклинский пастор. Мушкеты и порох промокли. Окопы в некоторых местах залило так, что солдаты стояли в них по пояс в воде, и при этом им приходилось вести постоянное наблюдение за противником, ибо атака могла последовать в любой миг. Многим приходилось обходиться без сна. Один житель Нью-Йорка, увидевший солдат Вашингтона когда все уже закончилось, сказал, что «отроду не встречал бедолаг, выглядевших такими несчастными».
Но сам Вашингтон присутствовал на позициях днем и ночью. Люди чувствовали заботу о себе командира, двое суток (28 и 29 августа) почти не слезавшего с седла и практически не дававшего себе отдыха.
Но именно в горестном положении американцев коренилась надежда на спасение. Холод и дождевые тучи приносил с собой державшийся больше недели, порывистый, а временами просто неистовый ветер – тот самый, который не позволял английским судам, воспользовавшись приливом, подняться вверх по Ист-Ривер. То, что этот пронизывающий, злой ветер не стихал, оборачивалось великим благом для новой страны.
Правда, ее защитники об этом не догадывались. Как писал английский историк сэр Джордж Тревильян, в то время «девять тысяч (или более того) истощенных, павших духом солдат, в которых заключалась последняя надежда нации, зажатые между морем позади и торжествующим неприятелем впереди, сгрудились на одной квадратной миле открытой местности, насквозь продуваемой студеным и яростным северо-восточным ветром...»
В письме Джону Хэнкоку, написанном в 4 часа утра 29 августа (кульминационного дня сражения), Вашингтон сетовал на суровость погоды и на то, что Конгресс не удосужился обеспечить армию палатками, однако и словом не обмолвился об отступлении. Он видел, как пять английских кораблей потерпели неудачу, попытавшись подняться по Ист-Ривер, и, таким образом, вероятно не рассчитывал на перемену ветра. Возможно, он также полагал, что корпуса затонувших в гавани кораблей надежно блокируют вход в пролив для всех судов, кроме имеющих очень малую осадку. Забегая вперед, можно сказать, что это предположение являлось ошибочным, да и в любом случае он был очень близок к тому, чтобы, уже подвергнувшись обходу по суше с флангов, оказаться обойденным еще и по воде с тыла.
Решение, напрашивавшиеся, казалось бы, само собой, созрело лишь вечером, после того, как сделалось очевидным, что англичане, используя тактику «постепенного продвижения», под покровом темноты ведут окопы в направлении американских позиций (а, возможно, и того, как Вашингтон допустил, наконец, вероятность появления английского флота у него за спиной). Важно, что, как подчеркивает сам Вашингтон, принято оно было «по совету ...старших офицеров».
