Текст книги "А что, если бы"

Автор книги: Роберт Коули

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц)

В своей безграничной самонадеянности Филипп настаивал на том, чтобы Армада отправлялась в Кале как можно быстрее, не дожидаясь подтверждения готовности фландрской армии. Похоже, он просто не верил, что корабли голландцев и англичан, курсировавшие в проливе, смогут помешать Медина-Сидонии продвигаться на соединение и координировать с королем все свои действия с помощью депеш. Тех, кто осмеливался рекомендовать ему не торопиться и проявить осторожность, ожидали язвительные королевские упреки.

Нет никаких оснований полагать, что успех вторжения в юго-восточную Англию уменьшил бы желание Филиппа совать нос не в свое дело. Скорее всего, он попытался бы осуществить непосредственное руководство дальнейшей операцией, требуя, чтобы по всем мало-мальским вопросам военачальники обращались к нему. (При том, что сам он оставался в Испании, в двух-трех неделях плавания). Вероятно, Филипп потребовал бы от Пармы не поисков компромисса, а полной победы – точно так же, как после каждой успешной операции он отказывался от переговоров с голландцами, истощая в результате свои ресурсы. А случись испанцам увязнуть в Англии, это повлекло бы за собой, с одной стороны, активизацию голландских повстанцев, с другой – ухудшение положения французских католиков. Расходы Испании продолжали бы возрастать, подталкивая страну к банкротству. Впрочем, в 1596 году королевскому казначейству и в действительности пришлось остановить все выплаты по векселям.

После смерти Филиппа в 1598 году (в возрасте 71 года) власть унаследовал его единственный оставшийся в живых сын – Филипп III. Отсутствие старшего, более зрелого и опытного претендента, возможно, объяснялось тем, что наследственность испанских Габсбургов была испорчена продолжавшимися не одно поколение близкородственными браками. Старший сын Филиппа, дон Карлос, заключенный в темницу из-за психической ненормальности, мог похвастаться лишь шестью прапрадедами (и прапрабабками) вместо шестнадцати! Генофонд его сводного брата, короля Филиппа III, был не намного лучше: его мать, Анна Австрийская, доводилась своему мужу Филиппу II племянницей и кузиной. Эндогамия – или, как могли бы сказать враги династии, инцест – проистекал из желания объединять наследственные владения и не допускать их дробления. Упомянутый выше дон Карлос был потомком браков между представителями трех поколений правящих династий Испании и Португалии. При всей своей внешней успешности (в 1580 году два королевства объединились) такая политика таила в себе семя саморазрушения. Неудивительно, что спустя еще два поколения эндогамных браков испанские Габсбурги попросту вымерли! Покорение Англии не могло улучшить генофонд испанского правящего дома, а значит, преемникам Филиппа Второго просто-напросто досталось бы больше земель, которые все равно пришлось бы вскоре потерять. Контрафакт второго порядка наводит на мысль, что даже при условии полного успеха Армады, мировая гегемония Испании не продлилась бы долго.

Во всяком случае, победа Филиппа в 1588 году вошла бы в историю как пример исключительно скоординированной операции. Исследователи отмечали бы идеальный выбор места для вторжения, тщательное планирование, привлечение огромных ресурсов, прекрасное дипломатическое обеспечение, позволившее нейтрализовать всех возможных противников, – а также блестящее исполнение, результатом которого, невзирая на все препоны, стало соединение прибывшего из Испании непобедимого флота с непобедимой армией из Нидерландов. Если бы, несмотря ни на что, в понедельник 8 августа ветераны герцога Пармского начали поход на Лондон, то в наши дни вторжение в Англию считалось бы шедевром стратегии. Все нынешние американцы говорили бы по-испански, а день 8 августа отмечали бы как национальный праздник во всем мире.

Комментарии ко второй части

 Военное счастье изменчиво, и результат сражения зачастую может зависеть лишь от воли случая – что и является любимой темой авторов множества военных альтернатив. Но авторы таких версий, как правило, забывают о том, что для выигрыша войны одной-единственной победы бывает недостаточно. Более того, случаются ситуации, когда сторона, желающая всего лишь сохранить статус-кво, может одержать хоть десять побед – но это ее не спасает. Другой же стороне, желающей изменить ситуацию в свою пользу, достаточно одержать всего одну победу, и по теории вероятности рано или поздно это произойдет...

Увы, если победа готов при Адрианополе и была случайностью, то лишь в плане реализации одного из вариантов большой закономерности. Ведь к тому времени Рим уже одряхлел и просто не мог не пасть под натиском более молодых и энергичных народов. Не сокрушенный готами, он все равно рухнул бы лет через двадцать или пятьдесят под натиском каких-нибудь вандалов или лангобардов.

В то же время за триста-четыреста лет до того подобная проигранная битва оставалась бы всего-навсего проигранной битвой – не победили сейчас, победим в следующий раз, когда сменят командующего и пришлют подкрепление из метрополии...

У народов и империй, как и у людей, существует возраст – от юности до старости. Удар, после которого юноша отделается ушибом, ломает кость старику. Никто ведь не пытается утверждать, что если бы у его восьмидесятилетнего деда не оторвался тромб во время операции, то он прожил бы еще сто лет – однако на национальном уровне столь нелепые прогнозы почему-то воспринимаются всерьез.

Немного логики – и все построения профессора Барри С. Страусса рассыпаются в прах. Двести тысяч готов, включая женщин и детей? Но если во времена Христа в Риме проживало около миллиона человек, то даже через 350 лет во всей Италии должен был набраться этот самый миллион – а ведь в Римской империи имелись и другие провинции. Но при этом готы требовались императору как солдаты! Неужели во всей империи не было своих новобранцев?

Совершенно верно, не было. Римские граждане к помянутому времени воевать решительно не хотели, а желали лишь хлеба и зрелищ. Те же, кого все-таки удавалось поставить в строй, и становились теми самыми недисциплинированными солдатами, чья несдержанность определила судьбу империи – только не в данном конкретном сражении, а в принципе. А если Рим после потери 20 – 25 тысяч человек испытывал нехватку людских ресурсов, это говорит еще об одном: естественная убыль населения не восполнялась за счет прироста. Так какое будущее может быть у страны, мужчины которой не желают ее защищать, а женщины не стремятся заселять ее новыми жителями?

Обычно цивилизации, дошедшие до этой степени дряхлости, падают под ударами энергичных соседей куда раньше. Над Римской же империей мироздание словно поставило эксперимент: а что будет, если дать ей догнить до естественного конца? Результат оказался впечатляющим – каждый раз, когда мы говорим о разложении империи, нам бьет в ноздри запах именно этого гниения...

В картине же дальнейшего анализа особое умиление вызывает Мартин Лютер, брошенный на съедение львам за свои тезисы – раз в Риме когда-то так поступали с несогласными, значит, при любых обстоятельствах будут поступать именно так. Разумеется, уцелей Империя каким-то чудом, ее император-христианин воспринимал бы этих львов как ужасный пережиток язычества. Впрочем, неумение западных авторов отделять суть явления от его атрибутов известно давно и хорошо...

В оценке результатов битвы при Пуатье это неумение проявилось еще ярче. Не очень понятно, зачем вообще мусульманам тащиться в унылую Европу, где и климат похуже, и богатств поменьше, чем в землях халифата. Ладно, решим, что это был великий поход во славу истинной веры. Хотя вообще-то мусульмане, чтящие Ису и Мириам как пророков наравне с Мухаммедом, обычно позволяли христианам исповедовать их веру всего лишь за небольшой дополнительный налог; таким образом, вопрос исповедания переходил в чисто экономический аспект – решающий для ментальности нынешних западноевропейцев. Так что сами обратились бы, без всяких джихадов и газаватов...

Но вот заявление, что Аахен стал бы резиденцией халифа, вгоняет в изумление этим совершенно детским европоцентризмом. Да зачем халифу этот занюханный городишко, где идет дождь и не растут финики, если в его венце есть такие жемчужины, как Багдад и Дамаск [133]133
  Это маловероятно даже в случае, если речь идет об отдельно взятом Испанском (Кордовском) халифате, но во-первых, к моменту битвы при Пуатье означенная территория еще не была даже независимым эмиратом (хотя независимость ее была провозглашена всего лишь чуть более двадцати лет спустя), а во-вторых, сам эпический размах автора не дает усомниться в том, что речь идет именно о едином Арабском халифате.


[Закрыть]! Честное слово, историк, до такой степени пренебрегающий географией в своих выкладках, вряд ли достоин звания профессора.

Оглядываясь на мусульманскую Испанию, автор видит Альгамбру и университет в Кордове, но умудряется не заметить, что за века господства мусульман коренное население почему-то не только не обратилось поголовно в ислам, но потом все-таки устроило Реконкисту. Да и с изысканными касыдами и газеллами все не так просто – почему-то под просвещенным мусульманским влиянием испанцы продолжали сочинять свои простонародные романсеро, обучив им и завоевателей (кто не верит, пусть откроет соответствующий том из советской «Библиотеки всемирной литературы» и найдет там раздел «Мавританские романсеро»). Все-таки тогдашние европейцы кое-чем важным отличались от нынешних, покорно позволяющих американскому влиянию размывать остатки их собственной культуры.

Говоря же об исламе, который стал бы единственной мировой религией, автор как бы забывает не только о восточном православии, но и обо всем Дальнем Востоке с его буддизмом, синтоизмом и прочим конфуцианством. Похоже, что для современного представителя западной цивилизации в ее протестантской разновидности все, что не есть его религия, является варварством, если только вообще существует. «Вне видимости – вне сознания...»

Но оставим Европу и перейдем к монголам. Увы, ссылку на работы Л.Н. Гумилева большинство историков до сих пор воспринимает как некорректную, ибо «это же не серьезное исследование, а фантастический роман» (хотя вряд ли кто из отечественных исследователей столько занимался именно «монгольским вопросом»). Но, правдива или нет «черная легенда о желтом крестовом походе», в одном спорить с Гумилевым невозможно: с XIII века и по сей день западные историки представляют монголов исчадиями ада лишь потому, что никто и никогда так не пугал западную цивилизацию, как армии, пришедшие из долины Керулена. Впервые была явлена сила, перед которой основное оружие западной цивилизации – деньги и интриги – было пустым звуком, а основная западная ценность, то есть примат личности над обществом, едва не обратилась в основную причину гибели европейской цивилизации. Что мог противопоставить Запад с его продажностью и вероломством народу, в чьем законе было предусмотрено наказание за неоказание помощи терпящему бедствие! Яса – единственный дошедший до нас свод древних законов, в котором существует такая статья.

Впрочем, все мы – потомки тех самых русичей, которые в XIII веке отбивались одновременно от Востока и Запада, и с тех пор усвоили одну непреложную истину: незваный гость хуже татарина. А если вспомнить, что «гостями» в ту пору было, принято именовать иноземных купцов...

Удивительно, но «визжащая орда с Востока», на долгие годы ставшая одним из олицетворений сил хаоса, на деле была едва ли не большим воплощением порядка, чем даже легендарные римские легионы. Сесиллия Холланд пишет о необыкновенной дисциплине и потрясающей, почти современной организации монгольской армии, и она абсолютно права, но при этом упускает из виду еще кое-что немаловажное. Это можно было бы назвать «монгольским законом» или «монгольской сутью».

Начнем с того, что монголы в их стремлении дойти «до последнего моря» были достаточно мудры и понимали, что если они желают остаться собой, то по-настоящему могут владеть лишь Великой Степью. Территории с иными географическими условиями (такие, как лесная Русь) имело смысл оставить населяющим их народам, а сами народы всего лишь обложить данью и обязать подтверждать назначение правителей у великого хана – в «цивилизованном мире» такая система называется протекторатом и вовсе не считается чем-то зазорным и варварским. Но если хочешь что-то иметь с покоренных территорий, нет никакого резона чрезмерно разорять эти земли. Именно поэтому одним из непреложных законов для монголов было – стирать с лица земли лишь те города, что не согласились перейти под руку великого хана и оказали ожесточенное сопротивление (сами монголы называли их «злыми»). Закон есть закон, исключений из него не могло быть – и вот «была Рязань, а теперь остались одни головешки». Но не следует забывать, что не менее жестоки монголы были и к нарушению закона в своей собственной среде. Всем известен монгольский принцип, согласно которому за вину одного воина наказание нес весь десяток, а за вину десятка – сотня, что весьма способствовало искоренению разгильдяйства и военных преступлений. Можно сколько угодно осуждать этот принцип коллективной ответственности, но никто и никогда не докажет, что царящая ныне (не только в России) коллективная безответственность хоть в чем-то лучше...

Далее, для любого, кто хоть немного разбирается в вопросе (или хотя бы читал в детстве трилогию В. Яна о монгольском завоевании Руси), не секрет, что монголы были более чем веротерпимы – служители практически всех культов получали от них пайцзу, знак неприкосновенности. Храм мог быть разрушен только если в его стенах укрывались обороняющиеся. А ведь религия, духовное начало – средоточие любой культуры, и если она не тронута, ни о каком искоренении культуры не может быть и речи! Впрочем, европейцы постоянно путают культуру и цивилизацию, с одинаковым пафосом говоря о разграблении библиотек и сокровищниц.

Но так вели себя простые монголы, чья вера обитала «под синим небом, на земле зеленой». С теми же, кто казнил халифа, даровав ему почетную смерть без пролития крови, дело обстояло еще проще и позорнее для европейцев: ведь они были несторианами из Центральной Азии, пришедшие в Палестину, дабы помочь своим христианским братьям освобождать Гроб Господень! Разумеется, Китбуге-нойону и в голову бы не пришло затаптывать папу римского, пусть даже и являвшегося главой несколько иной христианской конфессии. (Кстати, в который раз следует напомнить, что римскому понтифику в мусульманском мире соответствует не халиф – носитель пусть и священной, но светской власти, а шейх-уль-ислам.)

И наконец, возвращаясь к своду монгольских законов: самым страшным, непрощаемым преступлением среди пришедших из степи считался обман доверия, или, проще говоря, предательство. За такое наказание было одно – смерть, зачастую мучительная, хотя вообще монголам не был свойственен садизм при казни пленных. А европейцы, с их манерой на всякий случай убивать чужеземных послов, частенько прямо-таки напрашивались на подобную высшую меру.

К величайшему сожалению, именно это и губило монголов – тот, кто честен сам, часто не в силах измерить глубину чужой подлости...

Да, без сомнения, монголы были жестоки – но и европейцы, и мусульмане жестоки были ничуть не меньше, просто их жестокость всякий раз оказывалась более избирательной, не зная монгольского равенства перед законом. Да, число жертв монгольского нашествия поражает до сих пор – но ведь это была лучшая армия того мира, никто другой просто не имел таких возможностей. Все мы знаем, что произошло, когда несколько сот лет спустя эти возможности получили европейцы...

Жестоки – но вдобавок законопослушны, веротерпимы и не способны на предательство... А то, что монголы вовсе не стремились опустить всех к своему «варварству», подтверждается хотя бы тем, что помимо женщин и детей, в их обычае было щадить искусных мастеров. Даже угнанные в чужие земли, эти мастера возводили дворцы и чеканили украшения своим новым повелителям. Между прочим, Кубла-хан из поэмы Колриджа, творец сказочного дворца в волшебной стране Занаду, – не кто иной, как монгольский хан Хубилай, правивший в Северном Китае и тоже (если верить Марко Поло) симпатизировавший христианам.

Так может быть, если бы Европа легла под копыта монгольских коней – это было бы только к лучшему? Во всяком случае, для православной цивилизации – к лучшему несомненно.

Но этого не произошло – и вовсе не из-за смерти Угэдэя. Просто потому, что у Европы было два щита вернее любых армий – европейские леса и европейское коварство.

Того, о чем пишет Сесиллия Холланд, просто не могло случиться.

Кто-то может порадоваться этому, а кто-то – пожалеть о неслучившемся. Пожалеть, что монголы остались в степях, мусульмане – в оазисах среди пустынь и по берегам Средиземного моря, и лишь одна цивилизация в своей безудержной экспансии не желает знать ни географических, ни культурных ограничений. Деньги – они везде деньги...

Приложение 2
Армии Средневековья

Краткий обзор

 В этой работе кратко освещены основные моменты развития армии в Средние века в Западной Европе и в Византии: изменение принципов ее комплектования, организационной структуры, основных принципов тактики и стратегии, социального положения. Обзор построен на тех же принципах, что и предшествующий.

1. Темные века (V—IX вв.)

Как уже говорилось в предыдущей статье, крах армии Западной Римской империи традиционно связывают с двумя сражениями: битвой при Адрианополе 378 года и с битвой при Фригидусе 394 года. Конечно, нельзя утверждать, что после этих двух поражений римская армия прекратила свое существование, но следует признать, что в V веке процесс варваризации римской армии приобрел невиданные ранее масштабы. Угасающая Римская империя выдержала еще одну, последнюю для себя битву, в которой, впрочем, в рядах римской армии уже стояли преимущественно отряды варваров. Речь идет о битве на Каталаунских полях, в которой объединенная армия римлян и варваров под командованием «последнего римлянина» Аэция остановила продвижение гуннов во главе с их ранее непобедимым вождем – Аттилой.

Подробное описание этой битвы дошло до нас в изложении Иордана [134]134
  Иордан. О происхождении и деяниях гетов. «Getica». СПб., 1997. С. 98-102.


[Закрыть]. Наибольший интерес для нас представляет описание Иорданом боевых порядков войска римлян: войско Аэция имело центр и два крыла, причем на флангах Аэций поставил наиболее опытные и проверенные войска, оставив в центре самых слабых союзников. Иордан мотивирует это решение Аэция заботой о том, чтобы эти союзники не покинули его во время боя.

Вскоре после этой битвы Западная Римская империя, не выдержав военных, социальных и экономических катаклизмов, распалась. С этого момента в Западной Европе начинается период истории варварских королевств, а на Востоке продолжается история Восточной Римской империи, получившей у историков Нового времени название Византии.

а) Западная Европа: от варварских королевств до империи Каролингов

В конце V —начале VI в. на территории Западной Европы складывается ряд варварских королевств: в Италии – королевство остготов, управляемое Теодорихом, на Пиренейском п-ове – королевство вестготов, а на территории римской Галлии – королевство франков.

В военной сфере в это время царит полный хаос, поскольку на одном и том же пространстве одновременно присутствовали три силы: с одной стороны, силы варварских королей, еще представлявшие собой плохо организованные вооруженные формирования, состоявшие практически из всех свободных мужчин племени; с другой – остатки римских легионов, возглавляемых римскими наместниками провинций (классический пример такого рода – римский контингент в Северной Галлии, возглавлявшийся наместником этой провинции Сиагрием и разбитый в 487 г. франками под руководством Хлодвига); наконец, с третьей стороны, присутствовали частные отряды светских и церковных магнатов, состоявшие из вооруженных рабов (антрустионов), либо из воинов, получавших от магната землю и золото за службу (букцелляриев).

В этих условиях начинают формироваться армии нового типа, включавшие в себя три названных выше компонента. Классическим примером европейской армии VI —VII вв. можно считать армию франков. Первоначально армия комплектовалась из всех свободных мужчин племени, способных обращаться с оружием. За службу они получали от короля земельные наделы на вновь завоеванных землях. Каждый год по весне армия собиралась в столице королевства на общий воинский смотр – «мартовские поля». На этом собрании вождь, а затем и король, оглашал новые указы, объявлял походы и их сроки, проверял качество вооружения своих воинов. Сражались франки пешими, используя коней только для того, чтобы добраться до места битвы. Боевые порядки франкской пехоты «...копировали форму древней фаланги, постепенно увеличивая глубину ее построения...» [135]135
  Разин Е.А. История военного искусства. СПб., 1999. Т.2. – (Военно-историч. библиотека). С. 137.


[Закрыть]. Вооружение их состояло из коротких копий, боевых топоров (франциска), длинных обоюдоострых мечей (спата) и скрамасаксов (короткий меч с длинной рукоятью и с однолезвииным листовидным клинком 6,5 см в ширину и 45 —80 см в длину) [136]136
  Винклер П. фон. Оружие: руководство к истории, описанию и изображению ручного оружия с древнейших времен до начала XIX века. М., 1992. С. 73-74.


[Закрыть]. Оружие (особенно мечи) обычно богато украшалось, и внешний вид оружия часто свидетельствовал о знатности его владельца.

 Однако в VIII в. в структуре франкской армии происходят значительные изменения, повлекшие за собой изменения и в других армиях Европы. В 718 году арабы, перед этим захватившие Пиренейский полуостров и покорившие королевство вестготов, перешли Пиренеи и вторглись в пределы Галлии. Фактический правитель Франкского королевства в то время – майордом Карл Мартелл – вынужден был изыскивать способы остановить их. Он столкнулся сразу с двумя проблемами: во-первых, земельный запас королевского фиска был истощен и больше неоткуда было брать землю для награждения воинов, а во-вторых, как показало несколько битв, франкская пехота была неспособна эффективно противостоять арабской коннице. Чтобы решить их, он провел секуляризацию церковных земель, получив, таким образом, достаточный земельный фонд для награждения своих воинов, и объявил, что отныне на войну собирается не ополчение всех свободных франков, а только люди, способные приобрести полный комплект вооружения всадника: боевого коня, копье, щит, меч и доспехи, включавшие в себя поножи, латы и шлем [137]137
  Подробнее о реформе Мартелла см. главу, посвященную силе и слабости каролингских армий в: Contamine Ph. La guerre au Moyen Age. – P., 1999.


[Закрыть]. Такой комплект, по данным «Рыцарской правды», стоил очень и очень недешево: полная его стоимость равнялась стоимости 45 коров [138]138
  Lex Ripuaria.XXXVI. 11 // MGH LL. – T.V. – Р.231. Цит. по: Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. СПб., 1994. Т. 2. С. 7.


[Закрыть]. Потратить такую сумму на вооружение могли себе позволить очень и очень немногие, а люди, которые не могли себе позволить таких затрат, были обязаны снарядить одного воина от пяти дворов. Помимо этого на службу призывались бедняки, вооруженные луками, топорами и копьями. Всадникам за службу Карл Мартелл раздавал наделы, но не в полную собственность, как это было раньше, а лишь на срок службы, что создавало у знати стимул служить дальше. Эта реформа Карла Мартелла получила название бенефициальной (бенефиций – т.е. благодеяние, – так назывался участок земли, даруемый за службу). В битве при Пуатье (25.10.732) новое войско франков под руководством Карла Мартелла остановило арабов.

 Многие историки считают эту битву переломным моментом в военной истории Средних веков, утверждая, что с этого момента пехота потеряла свое решающее значение, передав его тяжелой коннице. Однако это не совсем так, как в военном, так и в социальном плане. Хотя именно с этого момента начинается выделение слоя всадников не только как элитной боевой единицы, но и как социальной элиты – будущего средневекового рыцарства, – но все же необходимо учитывать, что это был долгий процесс, и еще достаточно большое время конница выполняла лишь поддерживающую роль при пехоте, принимавшей на себя основной удар противника и изматывавшей его. Изменению ситуации в пользу конницы, как в Западной Европе, так и в Византии, способствовало то, что в VII в. европейцы заимствовали у кочевого народа аваров неизвестное им ранее стремя, которое авары, в свою очередь, принесли из Китая.

Свой законченный вид армия Каролингов приняла при Карле Великом. Армия по-прежнему созывалась на весенний смотр, правда, перенесенный с марта на май, когда появляется много травы, служившей кормом лошадям. Вся численность армии по оценкам историков не превышала десяти тысяч воинов [139]139
  По вопросу о численности каролингских армий см. соответствующие главы в: Дельбрюк Г. История военного искусства... Т.2. СПб., 1994; Contamine Ph. La guerre au Moyen Age. – P., 1999; Oman C. W.C. The art of war in the Middle Ages: A.D. 378-1515 / Rev. ed. by J.H. Beeler. – Ithaca (N.Y.), 1963.


[Закрыть], а в походы никогда не выходило больше 5 – 6 тысяч воинов, так как уже такая армия «...растягивалась вместе с обозом на расстояние дневного перехода в 3 мили» [140]140
  Дельбрюк Г. История военного искусства... Т.2. С. 15.


[Закрыть]. В пограничной полосе и в крупных городах размещались скары – постоянные отряды, созданные из воинов-профессионалов, подобные же скары сопровождали императора и графов [141]141
  Разин Е.А. История военного искусства... Т.2. С. 131.


[Закрыть]. Внуком Карла Великого, императором Карлом Лысым, в 847 году был издан эдикт, обязывавший каждого свободного человека избрать себе сеньора и не менять его. Это закрепило уже сложившуюся в обществе вассально-сеньориальную систему отношений, а в сфере комплектования и управления армией привело к тому, что теперь каждый сеньор приводил на поле боя свой отряд, набранный из его вассалов, им обученных и снаряженных. Объединенным войском формально командовал король, фактически же – каждый сеньор сам мог отдавать приказы своим людям, что зачастую приводило к полной неразберихе на поле боя. Своего апогея подобная система достигла позже, в эпоху развитого феодализма.

б) Византия

Как уже говорилось, Восточная Римская империя не только выстояла после падения Западной, но и значительно усилилась. Своего военного и политического расцвета ранняя Византия достигает при императоре Юстиниане I Великом (527 – 565). Основной целью своей внешней политики Юстиниан видел реставрацию Римской империи, которая, – по словам одной его новеллы, – доходила прежде до двух океанов и которую римляне по небрежности потеряли...» [142]142
  Васильев А.А. История Византийской империи. Время до крестовых походов (до 1081 года). СПб., 1998. – (Визант. библиотека). С. 196.


[Закрыть]и установить в империи единую христианскую веру, как среди схизматиков, так и среди язычников.

Единственным средством для достижения этой цели были практически непрерывные жестокие войны, которые вела Византия при Юстиниане. При этом, надо отметить, что, обладая традиционно сильным флотом, Византия имела довольно слабую кадровую армию на суше. Она включала в себя панцирную пехоту и лучников, а также наемные отряды исавров и кочевых племен, составлявшие собой части легкой пехоты и конных лучников. Эти наемные войска были не очень надежны и при малейшей задержке выплат, положенных им за службу, поднимали мятеж и начинали грабить земли империи, оставляя открытыми внешние границы. Кадровую армию дополняли отряды пограничников (см. предыдущую статью), но они ко времени Юстиниана окончательно перестали быть серьезными боевыми соединениями. Чрезмерно централизованная мобильная армия далеко не всегда, особенно в условиях кампаний в Западной Европе, успевала им на выручку, что пагубно сказалось на византийской обороне в ходе вторжения славян на Балканы.

В условиях непрестанного натиска внешних врагов на Византию (подсчитано, что Византия была наиболее часто воевавшим государством в Средние века) эта система не удовлетворяла своему предназначению. К тому же она служила непосильным бременем для финансов империи. Радикальное ее преобразование провел император Ираклий (610—641), создавший т.н. фемную организацию. Суть ее в том, что империя разделялась на новые крупные округа (фемы), каждый из которых должен был выставлять самостоятельное войско (нормальной численностью было ок. 4000), благодаря чему достигалась необходимая децентрализация армии. Комплектование войска было поставлено в зависимость от землевладения. Земельные наделы воинов (стратиотов) освобождались от налогов и государственных повинностей, но они должны были сами оплачивать себе вооружение. Распределение по родам войск производилось сообразно местоположению и размеру наделов (были участи для кавалерийской, пехотной и морской службы). Несложно заметить здесь определенное сходство с бенефициальной системой на западе (с тем, однако, отличием, что за службу давалась не земля, а налоговые льготы) [143]143
  См. о фемной реформе: Успенский Ф.И. История Византийской империи. Т.1. – М., 1996. С. 405 – 412.


[Закрыть]. Хотя реформа и повысила боеспособность византийской армии, однако в целом вплоть до IX в. военное положение Византии остается тяжелым.

 Сильными сторонами военного дела в Византии были умение вести войну на море и осадное мастерство. Богатые традиции, доставшиеся Византии от Рима, сохраненные и приумноженные, делали византийцев одними из самых опытных осадных мастеров того времени, умевших как построить практически неприступную крепость, так и взять ее. Крупным достижением византийской военно-технической мысли стало изобретение сирийским греком Каллиником высокоэффективной горючей смеси – т.н. греческого огня. Его первое применение в 678 г. позволило отбросить арабов от стен Константинополя и остановить арабское вторжение (событие не менее важное, чем битва при Пуатье на западе). В Византии продолжала, в отличие от Западной Европы, развиваться и военная теория – ее наиболее выдающимися памятниками в рассматриваемый период явились «Стратегикон» Псевдо-Маврикия [144]144
  Маврикий. Тактика и стратегия: Первоисточник соч. о воен. искусстве имп. Льва Философа и Н. Макиавелли / Пер. с лат. Цыбышева; предисл. Н.А. Гейсмана. СПб., 1903.


[Закрыть], «Тактика» императора Льва Философа (886 – 912) и трактат «De velitatione bellici» («О военном столкновении»), приписываемый императору Никифору Фоке (963 – 969) [145]145
  Два последних, к сожалению, не переводились на русский язык. Изложение «Тактики» Льва см.: Кучма В. В. «Тактика» Льва как исторический источник // Византийский временник. Т.ЗЗ. М., 1972. – С.31-56.


[Закрыть].

Высокого искусства византийцы достигли в дипломатии. В отличие от народов Западной Европы они отнюдь не считали постыдным достичь успеха посредством дипломатической хитрости или подкупа противника [146]146
  Характеристику византийской дипломатии см.: История дипломатии. Т. 1. М., 1941. – (Библиотека внешней политики). С. 97-104.


[Закрыть].