Текст книги "Молитва по ассасину"

Автор книги: Роберт Ферриньо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)

Возможно, останься он фидаином, ему бы не пришло в голову ослушаться требования никогда больше не встречаться с Сарой. Ракким быстро продвигался по службе, получал награды за доблесть и находчивость, имел все шансы выгодно жениться, завести детей и продолжить опасную работу во благо страны. Вместо этого после двух продолжительных операций в Библейском поясе он подал в отставку и переселился в Зону. Бывший фидаин постоянно думал о встрече с Сарой, однако первой начала действовать она. Полтора года назад пожилая женщина в легкой чадре встретила Раккима у входа в военный музей, торопливо сунула в руку блок памяти и так же поспешно удалилась.

На следующий день Сара присела на соседнее с ним кресло в последнем ряду темного кинозала.

– Я считала, что фидаины отличаются храбростью. Я так ждала твоего возвращения. Ты решил позволить Рыжебородому распоряжаться твоей жизнью до самой смерти?

Ракким поцеловал ее.

– Так лучше. – Она погладила его по щеке.

В течение следующего года они встречались почти каждую неделю. Иногда по вечерам, под покровом темноты, иногда, если Сара не вела занятий, по утрам. Но всегда соблюдая предельную осторожность – даже военные операции ему доводилось планировать менее тщательно. Их связь грозила опасностью обоим. Она не могла долго оставаться незамеченной и благодаря подобному обстоятельству казалась им куда более сладостной. Однажды полицейский, узнав на улице Раккима, пожал ему руку, и они с Сарой поклялись больше никогда не встречаться. Клятва оказалась нарушена всего через неделю. В ночи под полумесяцем влюбленные опять улыбались друг другу.

– Мы должны пожениться, – произнес Ракким, задыхаясь от напряжения и радости быть вновь рядом с ней. – Нам не требуется разрешения Рыжебородого.

– Конечно требуется. – Сара всегда отличалась практичностью.

– Значит, мы должны остановиться. Женщина твоего положения… вся твоя жизнь может быть разрушена.

– Уже разрушена, – ответила она со смехом. – Не волнуйся, Рыжебородый передумает.

Дождь усилился. Ракким вспоминал прикосновение ее губ, вкус, манеру поглаживать его ступнями в постели. Он никогда не надеялся на длительность их связи, однако внезапность ее окончания задела неожиданно болезненно. Бывший фидаин ждал очередного свидания в доме уехавшего в отпуск приятеля. Ждал напрасно. Сара позвонила на следующий день и сказала, что им пока встречаться нельзя. По ее словам, обстоятельства сложились не самые удачные. Ракким едва удержал в руке телефон. Затем поинтересовался, уверена ли она. Уверена, – ответила Сара. С тех пор племянница Рыжебородого в течение шести месяцев три раза назначала ему встречу и три раза не приходила на нее. Теперь она исчезла и…

Звук работающего двигателя коснулся его ушей, и между деревьями замелькали огни фар.

Пара испуганных глаз блеснула возле обочины. Седан осветил мокрого оленя.

Перед поворотом преследователь сбросил скорость. Ракким включил передачу бесшумно работающего «форда», вжал в пол педаль газа и ударом в бок опрокинул серебристого с края обрыва. Вслед за грохотом и треском ломающихся кустов раздался пронзительный скрежет металла. Автомобиль рухнул на обломки двух или трех машин, разделивших ту же участь несколько ранее.

Олень, мигнув, скрылся в чаще.

Ракким вывел «форд» на дорогу. Никаких огней ни спереди, ни сзади. Лишь дождь, он сам и его воспоминания.

7

Перед утренним намазом

От хохота мулла Оксли так разинул пасть, что Халеду ибн-Азизу стал виден его мерзкий пищевод. Однако сама причина смеха по мерзости не шла с ним ни в какое сравнение. Оксли устроился во главе банкетного стола в окружении высокопоставленных «черных халатов», а ибн-Азиз занимал место по правую руку. Почетное место, открывавшее вид на непотребное зрелище.

– Улыбнись, Халед, – потребовал глава религиозной полиции. – Улыбнись. Твое кислое лицо портит веселье.

Ибн-Азиз исполнил повеление. По крайней мере, попытался.

– Посмотрите на него, – взревел Оксли, роняя изо рта куски жареного голубя. – Постится, как всегда. Если посмотреть на нашего истощенного брата, можно подумать, будто еда – это враг. – Он снова разразился хохотом. – Пристойного поведения от своих советников я требую на публике, но здесь ты среди друзей. Ты – на вечеринке, и мы празднуем усиление нашей власти, да прославится имя Аллаха, а мой первый заместитель сидит мрачный, как еврей в Судный день.

Стол вздрогнул от хохота, а некоторые из приспешников еще и принялись молотить по нему кулаками, отчего запрыгали тарелки и хрустальные бокалы. Руководящий эшелон «черных халатов» пировал всю ночь. За окном брезжил рассвет, однако заканчивать веселье никто и не думал.

Ибн-Азиз окинул взглядом собравшихся. Слабовольные и трусливые людишки в шелковых халатах. Разжиревшие и алчные, они напрочь забыли о великом предназначении. Лишь Таннер и Фазиль сидели перед тарелками с нетронутыми яствами, повесив головы и сложив руки на коленях.

В руководство религиозной полиции просочились лицемеры, возлюбившие роскошь, использующие святой орден ради личной наживы. Сокрыли грязные желания под дорогими одеяниями и надеются, что никто не заметит, а главный преступник из них – Оксли. Благочестивый на людях, он давно погряз в грехе винопития и прелюбодейства. Маленькие девочки, маленькие мальчики – ему безразлично, кого лишать невинности. Однако, сколь ни омерзительны его извращения как частного лица, в политике мулла ведет себя куда более скверно. Он готов заключить любую сделку со светскими властями и даже выступает на стороне умеренных. Оксли был третьим, кто возглавил религиозную полицию за последние двадцать лет. Ради веры он рискнул лишь однажды, когда убил предшественника.

Взмахом пухлой руки прогнав отроков-прислужников, мулла сам налил вина в и без того полный бокал ибн-Азиза. Белоснежную скатерть усеяли красные пятна от брызг.

– Пей, Халед. Пей, тебе говорят! – Он держал бутылку над бокалом, пока мерзкая жидкость не пролилась со стола на халат первого заместителя. – Противно смотреть на твое исхудалое лицо.

Ибн-Азиз, медленно подняв бокал, едва пригубил вино. Его едва не стошнило.

Оксли с грохотом поставил бутылку на стол.

– Так-то лучше! – Он поднял собственный кубок, выждал, пока все присоединятся к нему, и осушил одним махом. – Возможно, для тебя еще не все потеряно, мой юный скелет. – Мулла утер губы ладонью и довольно рыгнул, тряхнув многочисленными подбородками.

Ибн-Азиз смотрел прямо перед собой.

Бледный аскет с выпученными глазами, при всей его болезненно-истонченной внешности, на самом деле обладал сверхъестественной силой и славился ужасным характером. Редкая борода торчала нечесаными клочьями, а рассыпавшиеся по плечам длинные волосы напоминали проволоку. Мылся он крайне редко, дабы вид собственной наготы не породил в душе непристойных мыслей. Вступив в орден, ибн-Азиз встретил откровенно глумливое отношение со стороны соратников, однако довольно быстро продвинулся по служебной лестнице. Вскоре Оксли назначил его первым заместителем. Многие куда более заслуженные братья давно метили на занятое им место, тем не менее именно он сделался праведным молотом в руках главы «черных халатов». Теперь, когда Халед входил в помещение, все опускали глаза. Однако, планируя использовать ибн-Азиза для устрашения политических противников и чрезмерно амбициозных подчиненных, мулла ухитрился допустить большой промах – он не учел чистоту помыслов самого заместителя. А тот искренне полагал умеренных и модернов куда большим злом по сравнению даже с сионистами. Человеческой гнилью, поселившейся в идеальном исламском государстве. Сам Халед дал обет безбрачия. Он не владел никаким имуществом за исключением пары халатов и Священного Корана. Его было совершенно невозможно подкупить или совратить.

Оксли пристально посмотрел на него:

– Не могу понять, что омрачает твою радость. «Суперкубок» – это же настоящая победа. Камеры запечатлели, как наши браться наказывают модернов за нескромность. Весь мир стал свидетелем нашей твердости.

– Братья почти не пролили крови, – глядя, как вино стекает по халату, сквозь зубы процедил ибн-Азиз.

– Терпение, Халед. – Мулла обратился к сидевшим за столом: – Наш молодой брат хотел, чтобы во время перерыва правоверных к молитве призвал аятолла аль-Азуфа, а не аятолла Маджани.

Ибн-Азиз и сам понимал, как полезно в сложившихся обстоятельствах держать рот на замке, однако неумение совладать с собственной искренностью следовало назвать, пожалуй, его единственной слабой стороной.

– Аятолла аль-Азуфа – воин Аллаха, а Маджани – сладкоречивый клоун, из-за которого даже модерны причисляют себя к правоверным.

Оксли прищурился, лицо раскраснелось от выпитого.

– Ты прекрасно знаешь, что Маджани выбрал я.

За столом воцарилась тишина. Двое телохранителей муллы слегка подались вперед, положив ладони на рукоятки кинжалов. Они всегда маячили за спиной главы «черных халатов» – коренастый темнокожий йеменец и высокий американец – бывший выдающийся игрок, выступавший за «Сан-Франциско фалконс».

Оксли вдруг хлопнул ибн-Азиза по плечу и расхохотался. Остальные последовали ему, радуясь исчезнувшей напряженности.

– Если бы я поручил это аль-Азуфу, он бы непременно обвинил президента в недостаточном благочестии да вдобавок призвал забить камнями десяток-другой прелюбодеев. По-твоему, это хорошо бы выглядело на экранах телевизоров?

Он обратился к сидящим за столом:

– Халед был бы счастлив, если б на поле играли не мячом, а головами грешников. – Он еще раз покровительственно похлопал заместителя по плечу. – Тебе многому еще предстоит научиться, молодой брат. Коварство – высочайшая форма политики.

– Наша миссия – не играть в политику, а добиваться соблюдения законов Аллаха.

– Уповая лишь на Аллаха, мы не справимся с Рыжебородым! – рявкнул Оксли.

Услышав подобное богохульство, ибн-Азиз торопливо потупил взор.

– Разве не это наша ближайшая цель? – продолжал Оксли, вдохновленный одобрительным гулом со стороны приспешников. – Именно Рыжебородый стоит у нас на пути.

– Тогда позвольте сокрушить его силой. – Ибн-Азиз обвел глазами руководство «черных халатов» в поисках поддержки. – Всего час назад машина СГБ протаранила наш автомобиль. Трое братьев, осуществлявших слежку, серьезно пострадали. – Он постучал пальцем по столу. – Не время праздновать и предаваться низменным утехам.

– Наш брат рвется в бой, но своей торопливостью подвергает смертельной опасности всех нас. – Оксли махнул на заместителя индюшачьей ножкой, приказывая сесть. – Мы должны действовать скрытно, – изрек он, наслаждаясь звуком собственного голоса. – Как раз на прошлой неделе по моей личной рекомендации имам мечети, куда приходит сам Рыжебородый, издал фетву, осуждающую аморальность массовой культуры и называющую современную моду и музыку актами социального терроризма, не менее опасными, чем любые другие угрозы со стороны Библейского пояса. Этим он поставил директора СГБ в весьма двусмысленное положение. – Мулла впился зубами в ножку. – Понимаешь, Халед? Вот путь к победе – крошечные укусы. Мы будем отгрызать от нашего врага по кусочку, пока от него ничего не останется.

– Крошечные укусы? – Ибн-Азиз отодвинул тарелку. – Значит, вы хотите, чтобы мы, орудие Всесильного, уподобились нечестивым мышам?

Оксли швырнул недоеденную ножку на стол.

– А ты считаешь себя слишком хорошим для мыши? Настолько, что готов не повиноваться даже мне?

Высокопоставленные «черные халаты» нервно заерзали на стульях, а телохранители придвинулись еще ближе к ибн-Азизу, снова положив ладони на рукоятки кинжалов.

– В прошлую пятницу Халед явился ко мне и попытался убедить, будто племянница Рыжебородого сбежала. Якобы похоть овладела ею настолько, что она не выдержала и помчалась к своему любовнику…

– Блудница не пришла на занятия. Как сообщил мой осведомитель на факультете истории, заведующего кафедрой никто заранее об этом не предупреждал. Я счел это удобным случаем…

– Удобным случаем? – Оксли развел руками. – У сучки – женские проблемы, а судороги – у Халеда.

Над рядами «черных халатов» грянул дружный хохот. Даже телохранители не смогли сдержать улыбок.

– Наш брат хотел получить мое разрешение на то, чтобы его люди занялись поисками племянницы, – произнес Оксли, уже без капли веселья в голосе. – Какой же тебе был дан ответ?

– Вы сказали, что не стоит рисковать и пытаться привлечь ее к ответственности.

– А еще я сказал, что мы и так близки к победе и нет необходимости так демонстративно наносить по Рыжебородому прямой удар. По крайней мере, пока он пользуется доверием президента.

– Президент – пустой человек, – вполголоса заметил ибн-Азиз. – У него нет ни власти, ни мужества.

– Ты хотел получить разрешение, а я ответил отказом, – напомнил Оксли. – Что же ты сделал потом? Давай, Халед, поделись с братьями: как ты отреагировал на приказ своего муллы?

Сознание ибн-Азиза заполнил ледяной холод. Словно кровь, бегущая по жилам, разом замерзла, лишив его способности испытывать какие-либо ощущения. Ни наслаждения, ни боли. Осталась лишь кристально чистая уверенность – главу «черных халатов» не интересует триумф веры. Он желает только примириться с ее врагами, обеспечив себе возможность продолжать полную разврата жизнь.

– Мы ждем, Халед.

– Я отказался выполнить приказ своего муллы, решив следовать воле Аллаха.

– Звон в пустой голове показался тебе его голосом, – усмехнулся Оксли. – Ты – знаток наших законов. Скажи, какое наказание полагается за неповиновение стоящему выше тебя.

Ибн-Азиз встал, положил ладони на стол и покорно склонил голову.

– Ты служил нам верой и правдой, – произнес мулла. – Всегда действовал решительно и продуманно. – Он подал знак телохранителям. – В награду за твою службу я дарую тебе быструю и безболезненную смерть. Может, хоть тогда познаешь плотские радости, которые отвергал в жизни.

Телохранитель-американец подошел к ибн-Азизу.

– Не волнуйся, брат, – тихо произнес светловолосый убийца из Вайоминга. Он так и не избавился от легкой гнусавости. – Я сверну тебе шею быстро. Окажешься среди благоуханных дев, даже не успев заметить, как умер.

Халед не отрываясь смотрел на Оксли, когда раздался вскрик американца. Едва слышный, словно его испустил маленький ребенок. Глаза Оксли расширились от удивления, а ибн-Азиз улыбнулся.

Йеменец, аккуратно опустив на пол тело коллеги, извлек кинжал из его широкой спины.

Оксли попытался вскочить, однако алкоголь вкупе с растерянностью замедлили его реакцию. Заместитель, одним прыжком оказавшись позади него, набросил на шею муллы льняную салфетку. Глава «черных халатов» пытался освободиться от импровизированной удавки, впиваясь ногтями в руки ибн-Азиза.

Халед не обращал внимания на отчаянное сопротивление. Он лишь продолжал затягивать салфетку. Оксли вдвое превосходил его в весе, но давно обрюзг, предаваясь многочисленным грехам. Чистого в помыслах ибн-Азиза, напротив, питали уверенность и сила, присущие истинному правоверному.

«Откроете ли вы то, что в ваших душах, или утаите, Аллах предъявит вам счет за это», [5]5
  Сура «Аль-Бакара», аят 284.


[Закрыть]– повторил он по памяти, еще туже сдавливая горло жертвы.

Глава «черных халатов» хрипел и извивался. Глаза его вылезли из орбит. Слезы текли по щекам и капали на бороду.

Халед прижал Оксли к стулу.

«И Аллах ответил Иблису, шайтану: "Это тот путь, который Я считаю прямым. Воистину, нет у тебя власти над Моими рабами, за исключением заблудших, которые последуют за тобой, и воистину ад – это место, предназначенное всем им"». [6]6
  Сура «Аль-Хиджр», аят 42.


[Закрыть]

Губы муллы сделались лиловыми, как спелый виноград. Он судорожно вцепился в скатерть, и тарелки с бокалами посыпались на пол. Сопротивление его становилось все более слабым, пока он не ткнулся лицом в стол.

Ибн-Азиз разжал пальцы, и бездыханное тело рухнуло к его ногам. Вытерев руки салфеткой, убийца отбросил ее в сторону. Все молчали. Приспешники Оксли, сотрясаемые дрожью, дружно уставились в собственные тарелки, лишь Таннер и Фазиль с сияющим видом перебирали четки. Медленно и торжественно ибн-Азиз занял место во главе стола. Телохранитель-йеменец тут же материализовался за его спиной. Ибн-Азизу казалось, что его окутывает чистейший белый свет. Ему всего двадцать шесть. Сделать предстояло еще так много, а он только-только начал.

8

После полуденного намаза

На следующий день Ракким, расположившись за рабочим столом Сары, рассеянно блуждал глазами по кабинету: пытался представить себя на ее месте и увидеть то, что привлекло бы ее внимание. Взгляд бывшего фидаина наткнулся на знакомую фотографию, засунутую под прозрачную створку книжного шкафа. Сара, облаченная в оранжевую парку, победно вскинула руки на вершине горы Рейниер. [7]7
  Рейниер – гора в штате Вашингтон.


[Закрыть]Он улыбнулся. Если хорошенько присмотреться, то в стеклах ее горных очков можно увидеть отражение самого Раккима в голубой парке с фотоаппаратом в руках. Еще один маленький секрет. Еще одна, лишь им понятная шутка.

Пока он изучал содержимое стола, мимо кабинета торопливо пробегали студенты, подгоняемые вторым звонком. Первый прозвучал уже давно, и теперь до начала очередной лекции оставалось всего пять минут. За опоздание или несоблюдение приличий в одежде правила учебного заведения предусматривали большие штрафы, однако университет по-прежнему крайне нуждался в средствах на развитие материальной базы и ремонт зданий. Несмотря на безупречный порядок, поддерживаемый в студенческом городке, – по пути сюда бывший фидаин не заметил на дорожках и газонах даже соринки, – вощеные полы в зданиях коробились растрескавшимися паркетинами, аудитории поражали теснотой, а разношерстные столы и стулья давно требовали замены. Кабинеты преподавателей, обставленные дешевой мебелью, со стенами в многочисленных заплатах на месте обвалившейся штукатурки, выглядели ничуть не лучше. Устаревшие компьютеры на всех кафедрах вовсе не имели спутниковой связи, а доступ в Интернет им полагался весьма ограниченный. Вероятно, для предотвращения атак вездесущих русских вирусов. Впервые столкнувшись с подобной нищетой, Ракким долго не мог поверить собственным глазам. Учебные базы фидаинов всегда снабжались самым современным оборудованием, начиная от интеллектуальных рабочих столов и заканчивая голографическими боевыми тренажерами. На их фоне аудитории университета казались оснащенными как-то бездумно, хотя, возможно, они всего лишь страдали от катастрофической нехватки финансирования. Простенький замок от письменного стола Сары, например, имел право считаться замком только по названию.

Рано утром бывший фидаин оставил машину Рыжебородого на подземной стоянке в центре Сиэтла. Выйдя на улицу, он услышал призыв к утреннему намазу. Казалось, голос муэдзина с минарета главной мечети разнесся далеко за пределы столицы:

– Аллах велик, Аллах велик, Аллах велик! Нет бога, кроме Аллаха, а Мухаммед – пророк его. Все к молитве! Все к молитве!

Правоверные по всему городу, штату, стране, миру слышали подобные призывы и спешили повиноваться как один.

Ракким, озаренный розовым светом начинающегося дня, замер на месте, вздрагивая в унисон звукам. Единое сердце. Единая душа. Единый бог. В последний раз он молился три года назад, однако и сейчас его губы помимо воли воспроизводили слова муэдзина. Мимо спешили к намазу многочисленные верующие. Бизнесмены в деловых костюмах-тройках, юноши в джинсах, подростки, ведущие детей за руку и подгонявшие самых маленьких, чтобы не опоздать. Каждому известно – совместная молитва в двадцать семь раз действеннее сотворенной в одиночестве, а на первых из явившихся в мечеть непременно снизойдет благословение невиданной силы. Через несколько минут тысячи правоверных встанут на колени лицом к Каабе и идеально синхронизированная волна смирения, бескорыстного и безграничного, прокатится по всему миру в вечность. Провожая взглядом стекающиеся к храму толпы, Ракким искренне позавидовал их набожности.

В течение следующего получаса он петлял по Зоне, пересаживаясь на разные автобусы, затем спрыгнул в знакомом квартале и незаметно пробрался в собственную квартиру. Никто не знал, где обитает бывший фидаин, даже Марди. Ракким принял душ, вздремнул пару часиков, а проснувшись, закусил холодной курицей и проглотил четыре таблетки аспирина. Выбравшись из дому, он угнал машину с долгосрочной стоянки и поехал в университет, где совершил проникновение со взломом.

В пятницу вечером, когда студенческий городок совершенно опустел, Рыжебородый лично осматривал кабинет племянницы, однако Ракким счел нужным увидеть все собственными глазами. Кроме того, он хотел переговорить с доктором Барри, коллегой Сары, делившей с ней помещение. Скорее всего, она могла забежать сюда после лекций, то есть часа в три. Изначально кабинет предназначался для одного человека, однако позже, то ли из соображений экономии, то ли сочтя возможность индивидуального контакта преподавателя и студента нарушением морально-нравственных норм, руководство перераспределило все помещения минимум на двоих.

Содержимое ящиков письменного стола Ракким перебрал, привычно фиксируя в памяти расположение каждого предмета, чтобы потом все возвратить на прежние места. Он обнаружил множество линованных блокнотов с набросками заметок для «Ю-эс-эй пост Ирак 301» и «Введения в массовую судебную культуру», целую кипу ведомостей с оценками и толстенный том инструкций, изданных администрацией университета для преподавательского состава. В них пространно описывались нормы поведения и приводились ссылки на соответствующие суры Корана.

На одной из книжных полок Ракким, к некоторому своему удивлению, заметил экземпляр старого Билля о правах. Книга стояла вне пределов видимости тех, кто входил в кабинет, однако он так и не понял – является поступок Сары простой неосторожностью или она намеренно держала его поблизости, желая напомнить себе, до какой степени все изменилось в их мире? Некоторое время назад бывший фидаин где-то вычитал, будто даже сжигание государственного флага когда-то считалось проявлением свободы слова. Новый режим внес изменения во все десять поправок. По мнению племянницы Рыжебородого, первую из них совершенно выхолостили, напрочь лишив смысла, остальные в довольно ограниченном виде сохраняли кое-какие гражданские права. В целом, большая часть населения отнеслась к перекраиванию конституции довольно наплевательски, однако полная отмена второй статьи все же вызвала немало протестующих голосов. Некоторые консерваторы ворчали до сих пор, но и они, подобно более покладистым соотечественникам, давным-давно распрощались с личными арсеналами. Владение оружием для частных лиц находилось под строжайшим запретом. Сам Ракким потребности вооружиться не испытывал. Он и без оружия представлял собой немалую опасность.

Бывший фидаин закончил осмотр книжного шкафа. Верхние полки занимали академические тексты и биографии, на нижней выстроились материалы по самому любимому предмету Сары – массовой культуре конца двадцатого – начала двадцать первого века. Произведения по мотивам «Звездных войн» и «Людей X», «Властелин колец», литературные изложения детективных фильмов и фильмов ужасов, романтических комедий и политических триллеров. Карты памяти с программами телепередач за пятьдесят прошлых лет и энциклопедиями комиксов. Иллюстрированные каталоги модной обуви, верхней одежды, мощных машин и бижутерии – в минувшей эпохе буквально все служило предметом жадного любопытства Сары. «Все сходится, Ракким, – часто повторяла она. – Все сходится, нам остается лишь увидеть общую картину». Ей это удавалось. Она с первого взгляда вникала в суть предоставленной ей подборки культурологического материала и, благодаря редкому сочетанию проницательности и интуиции, успевала сделать необходимые выводы еще до того, как большинство специалистов только-только приступало к анализу данных.

Как бы то ни было, по Китаю Ракким не нашел ничего. Ни в печатном, ни в электронном виде. Он надеялся обнаружить хоть какой-то намек, объясняющий происхождение крошечного отверстия на карте. Книгу по китайской кулинарии или буклет, посвященный пандам, – однако поиски оказались тщетными. Выйдя в Интернет, бывший фидаин заглянул на один из географических сайтов. Отметка почти совпадала с местом расположения плотины «Три ущелья», но значение ее так и осталось неясным. Сара считалась экспертом по истории Америки, а Китай не имел к нынешней североамериканской стране почти никакого отношения. Он сохранил статус глобальной сверхдержавы, в то время как Исламская республика числилась зоной технического застоя. Раздробленное политически, государство давно утратило былую славу. Чем Дальний Восток мог заинтересовать Сару? Ракким недоуменно пожал плечами. Может, отверстие на карте появилось случайно? Например, она загнала туда кнопку по ошибке. В подобных ситуациях Рыжебородый рекомендовал сосредоточиться на известных фактах и лишь потом давать волю фантазии.

На известных, так на известных. Сара исчезла в пятницу утром. Ушла сразу после лекции по довоенной истории США, бросив машину на университетской стоянке. Рыжебородый заявил, будто она удрала от навязанного ей замужества, однако Ракким имел на данный счет большие сомнения. Если бы причина заключалась лишь в этом, она бы просто явилась на стадион и выразила наконец согласие сбежать вместе с ним. Что же послужило толчком на самом деле?

Возле входа лежала розовая записка. Для Сары.

Доктор Хоббс, преподаватель истории, просил позвонить ему и договориться о презентации для факультетского совета. Ракким долго разглядывал дверь. Сара пропустила лекции в пятницу и семинар по передовым методам исторических исследований, назначенный на сегодняшнее утро, а коллеги, вероятно, даже не подозревали о ее исчезновении. Тогда почему она получила именно этузаписку первой? Ракким еще раз осмотрел ее стол. Пусто. А у ее соседки по кабинету розовые квадратики покрывали всю столешницу.

Только сегодня для доктора Барри поступило четыре новых сообщения. Все от других преподавателей исторического факультета: перенос времени завтрашнего обеда, приглашение на чаепитие в кругу ученых коллег, просьба представить замечания по развитию франко-алжирских эмиграционных процессов, повторное напоминание вернуть книгу доктору Филлипи. Еще две записки предназначались Саре. Одна от заведующего кафедрой с просьбой связаться. Вторая, со штампом «Социология» от Мириам, гласила: «Я перепутала день? Позвони». Услышав звук вставляемого в замок ключа, Ракким поспешно сунул ее в карман. Он умышленно не стал закрывать кабинет изнутри.

– Что вы здесь делаете? – Женщина средних лет прижимала к груди папки с бумагами.

– Доктор Барри? – Бывший фидаин протянул руку, однако вошедшая никак не отреагировала. – Здесь оказалась не заперто, и я позволил себе войти. Надеюсь, вы не будете возражать? Я хотел бы взять интервью у доктора Дуган.

– Правда? – Оставив дверь открытой, доктор Барри прошла к столу и бросила на него папки. Розовые записки разлетелись во все стороны. – Она обманула вас, молодой человек. Добро пожаловать в клуб.

– Боюсь, я вас не понимаю.

– Их королевское высочество изволили отправиться в очередную исследовательскую экспедицию, удостоив меня чести вести за нее занятия, – проворчала доктор Барри. – Без всякого предупреждения. Даже не намекнула, когда вернется. – Она тяжело опустилась на стул и поправила очки указательным пальцем. Измотанная преподавательница в платье с длинными рукавами и седыми растрепанными волосами. – Меня совершенно не интересует ее так называемая специализация. Лично я занимаюсь углубленным изучением мусульманских демографических моделей конца двадцатого века, а не чепухой, обеспечивающей дешевую популярность.

Ракким улыбнулся:

– Я – не историк.

– Считайте, что вам повезло. – Доктор Барри внимательно посмотрела на него. – Какое интервью?

– Я пишу статью о профессоре Дуган для «Исламо-католического сборника».

– Может, когда звезда факультета соизволит вернуться, мне подать заявку на предоставление гранта и смотаться на юг Франции? – вздохнула доктор Барри. – Я была бы не против провести месяцок-другой за изучением крайне интересных документов по переписи населения, а потом вернуться сюда, чтобы у меня взял интервью такой приятный молодой человек.

Ракким показал на фотографии в рамках на ее столе:

– Ваши дети?

– Все шестеро, и каждый рожден в боли и муках. – Преподавательница перекрестилась. – Истинные католики, как и мусульмане, не боятся исполнять свой долг. Вы знакомы с профессором Дуган?

– Нет, но я просмотрел ее книгу.

– В сущности, я ничего не имею против нее, – сказала доктор Барри. – Просто у меня создалось впечатление, что Саре не хватает зрелости. Сколько раз я говорила ей: первой обязанностью женщины является брак и рождение детей. А карьерой можно заняться, когда дети подрастут. Я поступила именно так. – Она потерла нос-картошку. – Я много работаю. Каждый день хожу на мессу. С уважением отношусь к властям. – Женщина поправила одну из фотографий. – Вы – умеренный или модерн?

– Честно говоря, не знаю. Просто пытаюсь вести себя достойно.

– Странно услышать такой ответ от одного из вас. – Доктор Барри улыбнулась. Несмотря на большие неровные зубы, улыбка ее оказалась до крайности приятной и искренней. – Вы говорите как католик. Мы всегда во всем сомневаемся.

– У меня католическое воспитание, – без запинки солгал Ракким.

– Приняли другую веру, да? Я тоже подумывала об этом. – Повернув голову к двери, она подождала, пока группа оживленно болтающих студентов не пройдет мимо. – Мы все на пути в рай, но некоторым приходится ехать на задних сиденьях автобуса, если понимаете, что я имею в виду.

– Отлично понимаю, – кивнул бывший фидаин. – Жаль, что мне не удастся взять интервью у профессора Дуган. Случилось нечто непредвиденное?

– Она была здесь, когда я уходила на лекцию в девять часов утра. Больше я ее не видела. Даже не предупредила, что берет отпуск. Лично я нахожу это оскорбительным.

– В то утро к ней не заходили посетители?

Доктор Барри вопросительно уставилась на него поверх очков.

– Хочу попытаться разыскать ее. Если я не возьму интервью, редактор… будет очень недоволен моей работой. – Усевшись на стул Сары, Ракким придвинулся ближе к ее коллеге. Бросив взгляд на дверь, он доверительно произнес: – Думаю, вы тоже понимаете, что я имею в виду. Несмотря на принятие истинной веры, я вынужден работать лучше остальных. – Бывший фидаин старался выглядеть глуповатым. – Впрочем, это мои проблемы.

Доктор Барри поправила стопку бумаг.

– Везде одно и то же. Католики и мусульмане – люди Писания, дети Авраама, но когда наступает время раздавать земные дары… – Бросив очки на стол, она подалась вперед и перешла на шепот. – Как я говорила мужу, будь я мусульманской – стала бы заведующей кафедрой, а родись арабкой – возглавила бы университет.