Текст книги "Молитва по ассасину"

Автор книги: Роберт Ферриньо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

24

После полуденного намаза

Он объехал жилой дом, где, по словам Харриет, было обнаружено тело охотника за преступниками. Машин, выглядящих неуместно для данного района, ему на глаза не попалось. Информации, полученной от матроны, Ракким вполне доверял, но, к сожалению, не доверял ей самой. Например, бывший фидаин понятия не имел, назначено ли за его голову вознаграждение, а вот Харриет знала наверняка. Возможно, она бы пришла с цветами на его похороны, даже поплакала, причем совершенно искренне, но бизнес есть бизнес. Ракким припарковал машину за зданием, рядом с переполненными мусорными баками. Вокруг объедков и пропитанных жиром коробок из-под пиццы роились мухи. Порыв холодного ветра на секунду разогнал их, но они тут же вернулись на место. Судя по всему, собирался дождь.

В Балларде, старом обнищавшем районе, жили в основном рабочие – католики и падшие мусульмане. Мечети выглядели мрачными и неухоженными, с потрескавшимися пыльными стенами. Призыв к намазу звучал в записи, причем достаточно скверного качества – голос муэдзина выходил слабым и искаженным. По улице брели в основном усталые модерны и просто пофигисты с поднятыми для защиты от промозглого ветра воротниками.

По эстакаде, проложенной над районом, к центру города со свистом промчался сверкающий вагонами монорельсовый поезд. Система монорельсовых путей считалась гордостью столицы. Многомиллиардный проект, инициированный президентом Кинсли во время его первого срока, задумывался как демонстрация всему миру способности исламского государства воплотить в жизнь грандиозные технические проекты. Спустя двадцать лет, несмотря на постоянную перегруженность, надземная дорога оставалась чистой, тихой, безопасной, дешевой и надежной. Никаких надписей в вагонах. Особенно после того, как нескольких любителей подобной графики казнили в течение первого года эксплуатации. Все знали – надземка работает с колоссальными убытками, но реальные суммы, выделяемые городом на ее содержание, являлись государственной тайной. Грязные автобусы еле ползали, дороги приходили в негодность, одна монорельсовая система по-прежнему соответствовала высоким стандартам мечтаний президента. На Раккима подобные усилия не производили должного впечатления. Ему довелось бывать в некоторых странах Южной Америки, где правили диктаторы. Бесплатные городские кинотеатры там напоминали роскошные дворцы с мягчайшими кожаными креслами и звуком, достойным концертного зала консерватории, а мимо них прямо по улицам бежали реки нечистот.

Тело охотника обнаружили в триста второй квартире. Ракким поднялся по лестнице, мягко перепрыгивая через ступени и стараясь держаться ближе к стене, чтобы производить меньше шума. Он взбежал на четвертый этаж, через сквозной коридор выбрался к противоположной лестничной площадке и прислушался. В квартирах работали телевизоры. Отовсюду неслись звуки рекламы, закадровый смех и голоса дикторов, передающих новости. Непрерывные выпуски новостей.

Через закрытые двери наружу просачивались запахи – дурманящая смесь жареного лука и мятного чая. В четыреста девятой жарили курицу. Где-то фальшиво пел ребенок. Ракким представил, как усталый мужчина возвращается с работы домой в прилипшей к телу одежде, как размышляет, удастся ли ему когда-нибудь поселиться в собственном доме. Вот он проходит именно по этому коридору, останавливается у двери, принюхиваясь к аромату кухни и слушая неумелое пение. Мужчина выпрямляется, одергивает одежду, открывает дверь, и ребенок бросается ему в объятия. Подходит жена, спрашивает, как прошел день, а он говорит неправду, будто день прошел просто чудесно. Целует жену, чувствуя запах пота и едва заметный аромат духов, маленький флакон которых он подарил ей на день рождения. Аромат еще сохранился с прошлой ночи… Ракким встряхнул головой. Ребенок пел совсем другую песню. Сколько же он здесь простоял? Бывший фидаин медленно спустился на третий этаж, внимательно осматривая пролеты сверху и снизу и ругая себя пусть за минутную, но тем не менее совершенно неуместную слабость.

На третьем этаже царствовал совсем другой запах. Кто-то тушил капусту. Кисловатый дух ее распространялся с невероятной силой, совершенно заглушая все остальные ароматы, и Ракким даже не взялся определить, готовит ли кто-то из соседей что-нибудь более съедобное. Триста вторая находилась почти в самом конце коридора, сразу же за заколоченным шкафом для швабр. Проходя мимо трехсотой квартиры, он услышал за дверью слабый скрип. Ракким внимательно пригляделся к глазку и заметил, как сместилась тень в его стеклянном зрачке. Возле триста второй он мгновенно ощутил новый запах. Аромат тушеной капусты не шел с ним ни в какое сравнение. Дверь была заперта, но одна из петель оказалась практически выдрана из косяка. Вероятно, Ракким поступил так же, как и последний посетитель квартиры. Он нажал на створку, и засов, едва входивший в зацепление с ушком, мгновенно поддался. Бывший фидаин шагнул в прихожую. Кто-то оставил окна открытыми. Помогло, но не сильно.

Сара здесь явно побывала. На полу валялись ее разбросанные вещи. Он мгновенно узнал платье цвета подсолнуха – она как-то приходила в нем на свидание. Такое весеннее одеяние, хотя до наступления весны оставался еще месяц. Платье служило для нее своеобразным подтверждением уверенности в собственных силах. Ракким с нескрываемым удовлетворением оглядел разгромленную комнату – перевернутую мебель, ящики, взломанные ударами ног, опрокинутый холодильник. Приятно видеть руины, свидетельствующие о яростных поисках. Значит, ее саму не нашли. Понимая бесполезность обыска, он тем не менее внимательно обследовал квартиру. Разумеется, Сара не оставила ничего важного. Ни единого предмета, способного подсказать, куда она направилась отсюда. Еще один урок Рыжебородого.

Аккуратно прикрыв за собой дверь, он двинулся к лестнице. В трехсотой снова раздался скрип. Ракким постучал. Никто не ответил. Бывший фидаин постучал еще раз.

– Откройте, или я вышибу дверь.

– А вы кто? Злой серый волк? – раздался приглушенный голос.

Ракким рассмеялся:

– Просто откройте.

Дверь приоткрылась. Пожилой мужчина в полосатой пижаме смотрел на него в щель поверх дверной цепочки. Его щеки покрывала трехдневная седая щетина.

– Я ни в чем не виноват.

– Я – друг вашей соседки.

– Как вам повезло.

– Она должна была проходить мимо вашей двери, чтобы попасть на лестницу. Уверен, вы наблюдали за ней каждый раз, когда она уходила и когда приходила. Думаю, вы все видели.

– Сэр, мне не нужны неприятности.

– Меня зовут Ракким.

– Хенесси.

– Вы позволите мне войти, мистер Хенесси? Я не причиню вам вреда.

– Сколько раз я слышал это. – Мужчина вытер нос рукавом полосатой пижамы. – Ладно, можете войти. Все равно ведь сделаете все, что хотите. – Цепочка слабо звякнула. – Другие ублюдки не удосужились представиться, значит, вас вполне можно считать вежливым.

Ракким закрыл за собой дверь. Ковер у входа, где старик неусыпно дежурил в течение последних двадцати лет, протерся до дыр. Напротив дивана валялся раскуроченный телевизионный экран, без сомнения, содранный с противоположной стены.

– Знаете, если не нравится программа, телевизор можно просто выключить.

– Постараюсь запомнить. – Подойдя к окну, Хенесси уселся за небольшой столик, где стояла чашка холодного кофе со свернувшимся молоком, тарелка с остатками тоста и банка бойзенового джема. [10]10
  Бойзенова ягода (ежемалина) – гибрид малины, ежевики и логановой ягоды. Выведена Рудольфом Бойзеном в 1923 году.


[Закрыть]

– Я уже сказал, что ничего не знаю.

Всю раковину его правого уха украшали многочисленные продольные царапины. Ранки выглядели свежими, с едва подсохшей коростой. Левое ухо кто-то обработал лишь до середины. Вероятно, наскучило занятие.

– Вам следовало бы нанести мазь с антибиотиком.

Хенесси осторожно коснулся уха.

– Сам виноват, что оставил на столе фестонные ножницы. Они принадлежали жене…

– Они придумали бы что-нибудь другое. Более мучительное. Такие люди… всегда хватают то, что подвернется под руку.

Старик закрыл банку и смахнул крошки на пол.

– Они заявили, что девушка – преступница, которую разыскивает полиция. Убила человека, пытавшегося вернуть ее домой, и сбежала. Мне нечего было им сказать. И вам тоже.

– Я вам не верю, мистер Хенесси.

Тот сделал глоток холодного кофе.

– Когда я прищуриваюсь… я вижу смерть вокруг вас. Вы пришли убить меня? Просто хочу знать.

– Я вовсе не собираюсь убивать вас.

Хенесси подул на кофе, словно он еще не остыл.

– Я люблю ее, мистер Хенесси. Люди, которые пытали вас фестонными ножницами… как вы думаете, что они сотворят с Сарой, если найдут?

Старик сделал еще глоток.

– Меня это не касается.

Ракким покачал головой.

– Может быть, вас это не касалось, но вы сами вмешались, потому что вы такой человек. Как видите, вы – не единственный, кто разбирается в людях.

Хенесси дотронулся до запечатанного пакетика с фисташками.

– Она мне его подарила. Сказала, что ее зовут Рэйчел, но я не поверил. Сразу же понял, что она сбежала из дома. У нее был такой взгляд. Ожесточенный. Моя внучка сбежала от мужа несколько лет назад. Забрала обоих детей и сбежала. Муж так и не нашел ее. – Он отхлебнул кофе. – Я не ем орехи – плохо действуют на пищеварение, – но признателен ей за доброту.

Ракким не перебивал.

– Для тех, других, я притворился тупым. Сказал, что плохо слышу, хотя с ушами у меня все в порядке. – Хенесси коснулся пальцами изуродованного уха. – Я узнаю по шагам любого в этом доме. Могу с закрытыми глазами определить постороннего. Иногда жалею, что у меня такой хороший слух. – Его голос дрогнул. – Я слышал, как они поднимались по лестнице пару дней назад… их было трое. Двое скоро ушли, а третий спрятался в коридоре. Потом… – Он покачал головой. – Потом я услышал то, о чем хотел бы забыть. – Он пристально посмотрел на Раккима. – Она убила этого мужчину, охотника, но он заслуживал смерти. Я прижался ухом к стене и слышал все, до последнего слова. – У него навернулись слезы на глаза. – На ее месте могла оказаться моя внучка, а я просто стоял и слушал.

– Она пострадала?

– Я слышал, как она сопротивлялась. Слышал, но ничего не делал.

– Она была ранена, мистер Хенесси?

– Я не видел крови.

– Вы разговаривали с ней после этого?

Хенесси покачал головой.

– Мне так стыдно. – Он опустил взгляд на свои руки. – Раньше я не был таким трусом. Получил ранение в битве за Чикаго. Она считалась поворотной точкой в войне, но мне так не кажется. Помню только, что два дня притворялся мертвым на Иллинойс-авеню с пулей в животе. Голодранцы ходили по улицам и добивали раненых. Тогда я был молод, а молодому легко вести себя храбро. А теперь я ничего не стою.

Ракким накрыл ладонь старика своей. На ощупь кожа Хенесси напоминала вощеную бумагу.

– Откуда вы знаете, что она не пострадала?

– Я же говорил, она прошла мимо моей двери. Сильно торопилась. Впрочем, это понятно.

– Но как вы успели заметить, что на ней не было крови? В дверной глазок? Когда она быстро проходила мимо?

Хенесси молчал.

– Может, пора снова стать храбрым? Может, вы получили второй шанс?

– Я пошел за ней, – пробормотал наконец Хенесси. – Пошел следом, когда она спустилась по лестнице. Я могу ходить очень тихо, когда захочу. На стариков все равно никто не обращает внимания.

– Куда она ушла?

– К остановке монорельсового поезда, – мгновенно ответил Хенесси, словно боясь передумать. Рыжебородый часто говорил: труднее всего выжать из человека первые крохи информации. – Вещей у нее не было. Только большая дамская сумка. Она шла уверенно, словно точно знала, куда направляется. Ни разу не оглянулась. У меня сложилось впечатление, будто ей было на все наплевать. Или она просто боялась оглянуться? Я едва не потерял ее в толпе на станции. Едва успел вскочить в следующий вагон, прежде чем закрылись двери. Мне всегда везло. Понимаю, звучит глупо, но говорю правду, помню как-то…

– На какой остановке она сошла?

– Да, только факты, я понимаю. – Хенесси подергал себя за нос. – Вышла на Орион-стрит, я пошел за ней. На самой границе Зоны. Странное место для бегства.

– Куда она пошла в Зоне? – Ракким уже знал ответ, но не мог не спросить.

– В какой-то ночной клуб. Яркое освещение, громкая музыка… В молодости я хорошо танцевал. Сейчас вспомню название. «Полнолуние». Помню, была такая песня. Отец пел ее матери, когда я был мальчишкой. Давно это… что с вами?

– Вы вошли за ней в клуб?

– Она находилась там совсем недолго. Потом села в такси, и все.

– Где она поймала такси? У клуба?

– На следующем перекрестке. Прямо у пассажа, где показывают старые кинофильмы. Показывали «Звездные войны». Мне так нравится это кино. Вы смотрели?

– В какое время?

– Десять сорок пять или около того. Вы постоянно задаете вопросы.

– Вы не ошибаетесь?

– Следующий сеанс начинался в одиннадцать, у меня было время съесть хот-дог. Я уже говорил, что мне всегда везло в мелочах. – Хенесси наклонился над столом. – Из клуба она вышла совсем другим человеком. До этого она выглядела спокойной, несмотря на то, что случилось ночью. Я знаю, потому что следил за ней. Так, обычная современная девчонка, решившая немного повеселиться… но из клуба она вышла, еле сдерживая слезы. Словно только теперь на нее навалился весь пережитый ночью ужас. – Он пристально посмотрел на Раккима. – Вы в порядке?

– В какое такси она села? Желтое? «Саладин транзит»?

– Нет. В одну из незарегистрированных машин… раньше мы называли такие цыганскими. Темно-бордовый «форд», номер я не успел заметить, так что не стоит спрашивать.

Ракким встал.

– Спасибо.

– Те, что постучали в мою дверь, когда нашли своего приятеля мертвым… – Хенесси смотрел прямо перед собой. – Эти двое охотников, они усадили меня на стул, потом самый страшный, в кожаной куртке, взял фестонные ножницы, и у меня застучали от страха зубы, хотя они даже не прикоснулись ко мне. Они рассмеялись. Если бы вы услышали этот смех, то навсегда лишились бы способности смеяться. И тогда я сказал себе, дал слово, что ничего им не скажу.

Ракким наблюдал за ним, но Хенесси старался не смотреть ему в глаза.

– Три раза они прижигали меня сигаретой, просто вворачивали окурок мне в руку. От моих криков мертвые должны были проснуться, но никто не пришел на помощь. Местные жители ведут себя осмотрительно. Думаю, эти ублюдки не остановились бы на этом, но я обмочился и по-прежнему твердил, что ничего не знаю. Полагаю, они поверили мне. Решили, что я – выживший из ума, доживающий последние дни старикашка.

– Вы сохранили тайну Сары, мистер Хенесси. Вам нечего стыдиться.

– Я слышал, как на эту девушку напали, и ничего не сделал. – Хенесси по-прежнему смотрел прямо перед собой. – Не стал стучать в стену, не включил пожарную сигнализацию. Просто слушал.

– Вы не предали ее. Вас пытали, а вы не предали ее.

Хенесси коснулся пальцами пакетика с фисташками.

– Скажите ей, когда найдете, что мне очень жаль.

25

После предвечернего намаза

– Боюсь, для меня это слишком дорого, мистер Конклин. – Молодой красивый офицер полиции окинул взглядом гостиную. – Уверен, вы отличный агент по торговле недвижимостью, но, вероятно, понятия не имеете, какое жалованье получает простой патрульный.

– Вздор, офицер, – произнес Дарвин. – Было бы желание…

– Было бы желание… а дальше?

– А умение найдется.

Хэнсон почесал заросший редкой светлой щетиной подбородок.

– Впервые слышу. Век живи, век учись.

Дарвин кивнул.

– Даже я не сказал бы лучше.

Хэнсон шагал по пустой гостиной в своих начищенных до блеска черных ботинках. Подтянул ремень, поправил пистолет. Он только что закончил дежурство, лицо осунулось от усталости, но при мысли о перспективе вскорости покинуть родительский дом взгляд его исполнился вдохновения. Полицейский провел пальцем по облицовке газового камина и пригляделся к маленькому серебряному стенному подсвечнику, указывающему направление на Мекку.

– Мечеть – всего в нескольких шагах, бакалейная лавка – в двух кварталах, – вещал Дарвин. – Тихий район, недавно отремонтированная кухня. Площадь квартиры – девятьсот квадратных футов. Не особняк, конечно, но места вполне достаточно для тебя и… девочек-католичек, к которым ты явно питаешь слабость.

Хэнсон расправил плечи. Его глаза блестели как у нетерпеливого щенка. Грязная скотина.

– Как я уже сказал, мечеть совсем рядом, а до Зоны можно доехать всего за пятнадцать минут. Уверен, ты знаком с соблазнами католического района.

– Да, конечно. Только не в форме. – Парень усмехнулся, присел и провел ладонью по синему ковру с жестким ворсом. Повернул длинное лошадиное лицо к Дарвину. – Здорово. В ковре, что лежит у меня в комнате, можно найти крошки печенья старше меня самого. – Он встал и вытер ладони о брюки. – Трудно поверить, что цена такая низкая.

– Заинтересованный продавец. То есть ему не терпится продать эту квартиру. Хочет переехать в Палм-Спрингс. Говорит, что устал от дождя.

– А мне нравится дождь.

– Мне тоже. Есть в нем что-то очищающее.

– Верно подмечено. После вчерашнего дня… после того, что я увидел в том доме, нам понадобится любое очищение, предложенное Аллахом. – Могло показаться, что Хэнсона вот-вот стошнит. – В ванной… ванна или душ?

– И то и другое.

Хэнсон покачал головой.

– Просто рай.

– Тебе придется самому позаботиться о непорочных девах, но думаю, у такого красивого молодого мужчины не возникнет с этим проблем.

Хэнсон посмотрел на него.

– Справлюсь.

– Да еще в форме… не стоит недооценивать влияние формы на женских особей нашего вида. – Дарвин улыбнулся. – Когда собираешься переехать?

– Как можно быстрее. – Хэнсон снова поправил пистолет, подошел к окну. Великая мечеть едва виднелась между домами, лучи прожекторов отражались от ее бирюзовых стен. – Отец поможет с первым взносом. Часть суммы, возможно, удастся получить в полицейском кредитном союзе.

– Отлично.

– Было бы желание, – сказал Хэнсон.

Дарвин подмигнул ему.

– Ты быстро учишься.

Хэнсон посмотрел на часы.

– До вечернего намаза осталось восемнадцать минут. – Он кивнул на подсвечник. – Не хотите ко мне присоединиться, мистер Конклин?

– Почту за честь. Омовение можно совершить в ванной.

Хэнсон сел на ковер. Расшнуровал и снял ботинки. Затем снял носки и аккуратно вложил в ботинки. Поставил ботинки к стене. Снял куртку патрульного и повесил на дверную ручку. Его голубая рубашка потемнела от пота. Мистер Конклин почему-то не снял пиджак и не разулся, продолжая стоять у стены с руками, засунутыми в карманы. Полицейский не придал данному обстоятельству особого внимания: времени оставалось достаточно.

– Ванная там. – Дарвин пошел по коридору. За его спиной шлепали босые ноги Хэнсона. Он остановился у дверей ванной и знаком предложил полицейскому войти. – Располагайся как дома. Я совершу обряд после тебя.

Хэнсон нашел оставленный прежним жильцом обмылок, тщательно отдраил ноги, струей воды смыл пену и оглянулся в поисках полотенца.

Дарвин достал из кармана пиджака носовой платок.

– Я не могу так поступить с вашей модной вещью, мистер Конклин.

– Ерунда, – усмехнулся Дарвин. – Прошу тебя. Нельзя же возносить молитвы Всевышнему в непристойном виде!

Хэнсон промокнул ступни и пристроил платок на пустую вешалку для полотенец. Ванная комната не отличалась размерами. Стены душевой кабины имели облицовку из розовой плитки, а пол – из черной и белой, расположенной в шахматном порядке. Полицейский, закатав рукава выше локтей, принялся намыливать ладони и предплечья над огромной раковиной. Сняв рубашку, он испытал бы куда меньшие неудобства, но, по-видимому, стеснялся стоявшего в дверях Дарвина.

– А что именно ты увидел в доме той бедной женщины?

Хэнсон смыл пену с мускулистых предплечий. Мутная вода бежала по крепким запястьям.

– Поверьте, сэр, вам лучше этого не знать.

– Но мне бы хотелось знать.

Хэнсон бросил на него недоуменный взгляд.

– Не хочу говорить об этом. – Сорвав носовой платок с вешалки, он быстро вытер руки, сложил его и еще влажный протянул Дарвину.

– Нет, спасибо.

– Вы не станете совершать омовение?

– Уверяю тебя, мой бравый офицер, мне это не поможет.

Хэнсон мгновенно насторожился, расправил плечи и выпятил челюсть.

– В чем дело?

Дарвин захлопал в ладоши.

– Ты только что задал самый главный философский вопрос. Впрочем, как обычно, вопрос был задан слишком поздно, чтобы ситуация изменилась к лучшему.

Хэнсон оглядел Дарвина с головы до ног: перед ним стоял агент по продаже недвижимости. Хрупкого телосложения, в сером костюме английского покроя. Полицейский не улыбался, что делало ему честь. Его правая ладонь опустилась на ручку пистолета, однако движение казалось скорее рефлекторной реакцией, нежели проявлением тревоги.

– Прочь с дороги, мистер Конклин.

Дарвин не пошевелился.

– Почему так грубо?

Хэнсон сделал шаг вперед.

– Я попросил убраться с дороги, приятель.

– Меня зовут Дарвин. Сегодня я стану твоим убийцей.

Парень даже не успел сжать рукоять пистолета. В теле полицейского содержалось почти двести фунтов первоклассных мышц, однако удар выбил из него дыхание и заставил попятиться назад. Хэнсон успел схватиться за карниз шторы, но весь его корпус остался совершенно уязвимым. Дарвин подошел ближе и ударил во второй раз, целясь чуть выше солнечного сплетения. Молодой человек свалился в ванну, ударившись о стену головой.

Ассасин присел на край. Ноги Хэнсона болтались над клетчатым полом. Он подергал полицейского за мизинец.

– Маленькая свинка… – Вегетативная нервная система парня почти не отреагировала на прикосновение. Дарвин посмотрел Хэнсону в глаза. – Не суетись. Дыши неглубоко. Словно втягиваешь воздух через соломинку. Второй удар сломал два нижних ребра с левой стороны. То есть раздробил. Твои внутренности заполнены осколками костей. Они как шрапнель для жизненно важных органов. Ты постепенно заполняешься кровью. Я же сказал, не делай глубоких вдохов. Смотри на меня. Не теряй сознание. У тебя появился неприятный привкус во рту? Похожий на вкус гнилого мяса?

Полицейский захрипел в ответ.

– Понятно. Разорвана печень. Поразительно, как быстро возникает избыток желчи, когда разрушены протоки. Человеческое тело… великолепная площадка для игр.

– Почему? – прошептал Хэнсон.

– Нам всегда необходимо знать почему. Молодой бычок, стоящий в очереди на убой, видит, как другому бычку перерезали горло… ты думаешь, хоть одно из этих тупых животных задумывается почему? – Дарвин улыбнулся ему. – Быть человеком – тяжкое бремя.

Хэнсон попытался что-то сказать, но лишь застонал, и его лицо исказилось от боли.

– Я знаю восемьдесят семь способов убийства человека одним ударом. Восемьдесят семь мест на теле человека, точный удар по которым вызовет смерть, если нанести его с достаточной силой. Не хочу хвастаться, просто решил, что тебе будет интересно. Через пару часов ты умрешь, и я хочу провести это время с тобой. Я так редко обсуждаю свою работу. Только поэтому я спросил тебя о том, что ты увидел в доме. – Дарвин снова принялся перебирать пальцы Хэнсона. Полицейскому давно следовало бы постричь ногти. – Хотел узнать, какое это на тебя произвело впечатление.

У парня расширились глаза.

– Не хочу показаться тщеславным, но в газетах не было ни слова об этом событии, и по телевидению не показали ни кадра. Словно ничего не случилось. – Он вставил указательный палец в рот полицейского, подцепил за верхние зубы, повернул голову так, чтобы Хэнсону стало легче дышать. Руку он вытер о его рубашку. – Тщеславие – проявление слабости, но человеку необходимо гордиться результатами своей работы. В конце концов, семья и друзья ничего не значат, у нас есть только наша работа. Каждое совершенное мной убийство глубоко врезалось в память. Буквально каждое. Я могу подробно описать, как и когда я убил. Вплоть до выражения лиц в момент смерти. Я могу рассказать тебе, как сопротивлялась каждая жертва, во что была одета, какие звуки издавала или не издавала. Я могу доказать тебе это. Могу огласить весь список… – Дарвин улыбнулся и провел пальцами по лбу Хэнсона. – Но у тебя не хватит времени.