Текст книги "Чебачок к пиву. История одной мести"

Автор книги: Рим Фиктор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

В этот же день решительная натура Дениса вошла в режим переезда в Бург.

Первое, что он предпринял, это убеждение бабули. И удивительное дело, уговаривать её не пришлось, более того, мудрая старушка выдала ему свой убедительный аргумент:

– Денисушко, родной мой! Так и надо сделать. Здесь тебе уже тесно, а там огромный город, там ты найдёшь всё, что тебя ждёт в жизни. Там твой простор. А я – с тобой хоть на край света. Жить мне осталось совсем мало, все мои сверстники уже отошли в мир иной. Возьмёшь меня с собой?

Денис обнял старушку:

– Бабуля, ну что ты. Поедем?

– Поедем, Денисушко!

Вечером он двинулся на «Окушке» к дяде Асхату советоваться.

Галиаскаров с ходу желание Дениса перебраться в Бург не понял и даже обиделся. С чего это вдруг?! Разве в родном городе плохо? Всё есть, всё под рукой, заработки приличные, известность, уважение, его поддержка, а он мэр города как-никак.

Эх, рассказать бы дяде Асхату об армии и мести, но Денис этого сделать не мог. И без благословения самого близкого ему человека после бабушки, друга его отца, оторваться от города тоже не мог, чувствовал бы вину перед ним. Оставалось убедить.

– Понимаешь, дядя Асхат, я здесь достиг уровня, за которым пойдёт только повторение. А мне уже 22 года, хочу двигаться дальше. Тут я всё испробовал. А в Бурге открывается перспектива. И там есть друг, который поможет, у него там громадный бизнес.

Всю жизнь проживший в Н-ске, Асхат Галиаскаров вспомнил молодость. И он мечтал тогда куда-то на просторы рвануть, было такое желание. Наверное это свойство молодости, подумал он, и смирился. Ну, не препятствовать же своим настроением парню, раз он так рвётся в цивилизацию! Да и недалеко ведь Бург, всего-то пять часов езды по тракту на внедорожнике.

– Хорошо. Дерзай, Денис. – обнял он Дениса. – И помни – пока я здесь, ты всегда можешь вернуться.

И предложил план переезда:

– Квартира у вас с бабулей роскошная, в центре. Приобретём её для муниципалитета. Оценим по максимуму. Сгоняем в Бург, я посмотрю, что можно приличного купить для тебя. Купим и перевезём. Фуру всегда найдём, вещей-то у вас не так много. Всё лишнее оставишь, нужное заберёшь. Делов-то!

Через два дня поехали в Бург на разведку. Денис созвонился с Романом. Рационалист обрадовался, встретил их, и разведка обернулась приятным путешествием.

Роман мгновенно оценил план Дениса, принял его с удовольствием – такой друг будет рядом! – и ринулся помогать. Объехали агентства недвижимости, присмотрелись к ценам. Получалось совсем неплохо: за те деньги, которые назвал дядя Асхат, в Бурге высвечивалась Денису двухкомнатная квартира улучшенной планировки.

– Хватит такую? – спросил дядя Асхат.

– Вполне. – подтвердил Денис. – Главное, чтобы комнаты изолированные и кухня большая.

Роман предложил вариант и вовсе приятный: он добавит и можно купить трёхкомнатную. Но Денис отказался.

– Роман, спасибо, нам с бабушкой будет отлично и в двухкомнатной. А там посмотрим. Обжиться сначала надо, привыкнуть к городу.

– Замётано. – согласился Роман. – Всегда успеется.

Повёз их по своим владениям. И завязался у него с Галиаскаровым деловой разговор. Слушая их, Денис понял, что всё складывается как нельзя лучше, дядя Асхат совсем оттаял, увидев из разговора с Романом Кукуевым пользу от переезда Дениса не только себе, но и городу.

Через две недели квартира в Бурге была куплена и дядя Асхат с Романом филигранно перевезли в фуре и своих внедорожниках весь скарб Дениса, не разбив ни одной тарелочки.

Так Денис стал гражданином Бурга, города, где его ждали беды, счастье и мщение.

Часть третья

БЕЗУМНЫЙ ПРОЕКТ УЧЁНОГО ЮЛИАНА АРБЕЛИНА

***

В тот самый день, как Денис принял решение переехать в Бург, учёного и пенсионера Юлиана Юрьевича Арбелина посетила светлая, будто заглянувшее в окно ласковое апрельское солнце, мысль, необычайно его взбодрившая.

То, что постоянно последнее время беспокоило, мучило и порой ввергало его в апатию, как-то очень легко и просто отодвинулось, отлетело. Толчком для гнетущего настроения послужила передача по телевидению об астрономах, сумевших зафиксировать сигналы вселенной многих миллиардов световых лет отдалённости и гипотеза о взаимопереплетении галактик. На Арбелина вдруг нахлынула мысль, что с точки зрения вечности, в которую, как в прорву, засосет и нашу чудную планету, и нашу солнечную систему, и даже нашу галактику, теряется смысл любых его творческих напряжений и негодования по поводу непонимания или медленного распространения родных и любимых идей и гипотез. Всё уйдёт в невозвратную даль, растворится в метаморфозах безграничного Космоса. Сколько там осталось существовать человечеству? Светлые умы предрекают скорый крах, если человечество не образумится, не перейдёт к экологическому аскетизму и не отыщет способа расселения в Космосе. Наивная иллюзия! А сколько осталось Земле и Солнцу? Миллиард, пять миллиардов или двадцать? Любая цифра лишь обозначает конец. Рано или поздно солнечная система просто-напросто исчезнет в вечном космическом круговороте вместе с человечеством, каким бы оно распрекрасным ни стало благодаря научному и технологическому прогрессу и даже экологическому аскетизму. Потухнет ли солнце, заморозив всё живое, или взорвётся и поглотит в огненном смерче все свои планеты, какое это имеет значение, кроме единственного – придёт конец. Конец всему! В том числе и разуму, науке, будь то теория относительности или технологии продления жизни человека лет до пятисот. Конец человечества уничтожает смысл любого научного поиска и самой научной деятельности. Сознающий свою конечность разум – разум трагический. Получается, что эволюция породила трагедию разума, его бессмысленность перед лицом вечности, как некую игрушку, эксперимент ради эксперимента, жестокий розыгрыш. А каково разуму это осознать и погрузиться в свой будущий апокалипсис? Вот и ему, создавшему новую науку, каково знать, что век её будет хоть и долог, но не вечен? Лев Толстой горестно вздыхал, представляя, как всё безвозвратно исчезнет в тартарары: «Только музыку жалко». Что жалко ему, Юлиану Арбелину? Жалко свою музыку – фасцинетику.

Да, сгинет всё без надежд на продолжение, исчезнет, будто и не бывало, но ведь где-то, в каком-то уголке или закоулке Вселенной, возможно, опять начнётся такой же космический эксперимент и зародится жизнь, а значит и обслуживающая её коммуникация, и непременно будет коммуникация снабжена своими главными инструментами – информацией и фасцинацией с их функцией повышать организацию и адаптацию живых существ. И в результате появятся разумные существа, и вместе с ними наука и, как неизбежность её развития, открытие фасцинации и создание фасцинетики. А потом снова всё исчезнет спустя миллиарды лет, и вновь где-то возродится. А быть может вот сейчас на другой планете, отдалённой от Земли расстоянием в миллион или миллиард световых лет, фасцинетика уже давным-давно существует и продвинулась так далеко в понимании механизмов фасцинации, что ему, Юлиану Юрьевичу Арбелину и не снилось. Какие они, эти инопланетяне, знающие фасцинацию?

Арбелин прикрыл глаза, включив трансовое воображение, метод, каким он пользовался десятилетиями в своём творчестве и который ему замечательно помогал видеть сокровенные связи, и оно тут же выплеснуло удивительную по красочности и необычайности картину: два существа вели беседу, но как они были не похожи на землян! Вместо одежды у них была не то блестящая кожа, не то обтягивающий тело элластичный панцирь, но что бы это ни было, оно ежесекундно меняло окраску, пульсировало цветосветовыми эффектами, а вместо лбов светились небольшие экранчики, на которых столь же пластично и ежемгновенно менялись некие фрактальные динамичные картинки. «Это они так разговаривают, – подумал Арбелин, – у них, стало быть, фрактальная речь, а цветовые переливы по телу – интонации!». А что если им фасцинация неизвестна? Значит человечество могло бы им теорию фасцинации подарить и они её к своей фрактальной коммуникации приладили бы. Как только до них добраться… А что если человечество всё же преодолеет все барьеры и сумеет вырваться за пределы родной галактики? Тогда его труды не бессмысленны, они послужат будущему Разуму во Вселенной.

Э, размечтался! Этот свой замечательный способ погружения в мир воображения Арбелин использовал в художественном творчестве, особенно при сочинении пьес: в воображении создавался сюжет из живых сценок и часто он проваливался в эту картиночную захваченность настолько, что становился участником воображаемых действий героев и ему стоило порой некоторого усилия оторваться от этого фантазийного мира. Вот и сейчас, представив себе необыкновенных инопланетян, он поймал себя на желании с ними «поговорить», и они, словно уловив его желание, повернулись к нему своими экранами и запустили немыслимо красочные фракталы, будто пытаясь что-то ему сказать.

И его охватила какая-то детская весёлость: вдруг и они там, эти фрактально мыслящие инопланетяне, думают о том же – об этой апокалипсической бессмысленности смысла, о науке, которая растворится в небытии. И тут же исследовательский его интеллект выдал идею: а что если в прогнозируемый им психотерапевтический фасциносинтезатор ввести завораживающую фрактальную цветомузыку, перечёркивающую в мозге любую угнетённость и зацикленность и порождающую радостную успокоенность и блаженство...

Арбелин обычным тормозным приёмом остановил разыгравшееся воображение и выдернул себя из транса. «Ладно, пора возвращаться на землю, – пробурчал он, – оставим общение с инопланетянами нам будущее».

Да, да, вполне возможно, что не один он во Вселенной творец столь необходимой Разуму науки. И так будет вечно. Если дни человечества сочтены и через год или через 4-5 миллиардов лет придёт ему конец, есть ли какой-нибудь смысл в этой бессмысленности печального финала кроме погружения в параксизмы заложенных в тело наслаждений, фасцинацией своей заглушающих абстракции разума. Ведь моему эгоистичному гену придёт конец, как и эгоистичным генам всех живых существ на планете. И что же остаётся делать ему, сейчас, здесь, в этом закоулке Вселенной, которому придёт конец и в котором он рождён и ещё жив? Сколько песочка осталось в песочных часах его жизни? Выхода из этого тупика только два: либо в занудный пофигизм, отбрасывающий к чертям собачьим всё на свете, кроме своего сегодняшнего нутра, либо в весёлую игру со всем белым светом, захватывающую и отвлекающую от мыслей о неизбежности конца. Не закисать в безволии, не погружаться в апатию, что равносильно смерти. В наличии есть у него миг между прошлым и будущим, существование здесь-и-сейчас со всеми его удовольствиями и радостями, с потрохами и испражнениями. Вот вчера что-то в животе забурчало, слава небесам, прошло. Испражнения испражнениями, куда от них деться, но остаётся всё же и смысл, и это смысл творческих озарений, радости творчества здесь-и-сейчас. Чем он занят в этой жизни вот уже почти полсотни лет? Суетой, как и все грешные, это верно. Но также и не прекращающимися ни на один день размышлениями о тайнах психики и общения. Это его стержень жизни. Ему повезло дважды. В двадцать пять лет встретил он истинного учёного, ставшего его научным руководителем и подарившего ему тему для диссертации, которую он интуитивно не только принял, но буквально сросся с ней навсегда. Это была тема о глубинных тайнах и механизмах человеческого общения. И вот на седьмом десятке лет пришло второе везение – он создал новую неожиданную науку, фасцинетику. Зачем он, семидесятилетний, ещё существует? Исключительно ради фасцинетики. Она, милая, дала стимул и смысл жизни в старости. В эти годы большинство живет прошлым: воспоминаниями и заслугами. И страданиями от разных геморроев. А он жив будущим: исследованиями, книгами, открытиями. Огромная задача! Хоть двести лет живи. Счастливую старость подарила ему фасцинетика.

Не остаётся ли, раз уж родился и жив на этой грешной планете, насладиться её красотой и создать для себя некую весёлую жизнь-игру, захватывающий трикстерский спектакль, наполненный фасцинацией радости. Да, да, игру, ведь фасцинация по эволюционной природе своей пронизана чарующими волнами эйфории, любованием и жутью, фейерверками, молниями, озарениями, блеском, поэзией романтики и трагедии, не прекращаемой игрой в бисер. Значит надо погрузить фасцинетику в радостную возню, увлекательную драматургию, продолжать по мере сил встраивать её в человечество, хоть оно и исчезнет в тартарары, но не так, как он делал до сих пор, опираясь в основном на информацию и убеждение, а с весёлостью и юмором Сократа. Вечности всё это до фонаря, она бездушна и неумолима. Что ж, какое мне дело до того, будут ли знать фасцинетику через пять или десять тысяч лет, как египетскую Книгу мёртвых или ту же Библию, или канет она в космическую бездну вместе с галактикой. Осталось жить не так уж много и обретённый от создания фасцинетики энтузиазм этот срок продлит лет на десять, а возможно и больше. Значит надо жить, напрочь отметая все ненужное, суетное, мелочное и пакостное. Воплотить принципы фасцинации в собственную жизнь, провести своеобразный эксперимент над собой любимым. И написать книгу «Фасцинацией живи человече!», лейтмотивом которой будет конструирование каждым человеком своей системы фасцинирующей жизни – жизни с радостью, бодрым тонусом и хорошим настроением. Это будет новая философия человеческого бытия, очищающая человека от скверны озлобленности, агрессии, нездоровья и ненужных страданий. Ведь я, – размышлял Арбелин, – после создания фасцинетики уже начал это осваивать, хоть и стихийно. Теперь надо всё делать точно и умело. С сегодняшнего дня и начнем, сукин ты сын, Арбелин! И ничто не свернёт тебя с избранного пути! Начнем организацию весёлости и радостности, как учил мудрый Сократ. Всё важно! Всё необходимо связать в узел бодрого эмоционального тонуса. Чтобы тело пело и играло, а мозг взволновался и возрадовался. Так возвеселимся же!

В приподнятом настроении Арбелин ринулся в ванную навстречу контрастному душу – тонизировать и возвеселить тело. Но его коварно поджидало огорчение – вот она нестабильная стабильность Пригожина! – из крана с холодной водой лилась только тоненькая струйка. Какой же тут контрастный душ. Но тотчас же пришла подсказка, обновлённый фасцинацией мозг мгновенно выдал решение, развеселившее Арбелина: терпеливо набрать ведро холодной воды и после горячего душа, – а горячая вода в кране шла превосходно и нужной нагретости, – окатиться с головы до ног из ведра. Решено – сделано. Через пятнадцать минут Арбелин вытирался махровым полотенцем и с удовольствием наблюдал, как тело охватывает волна эйфории. Вот она, соматическая радость по Павлову!

«А теперь выпьем кофейку!» – воскликнул наш неофит философии радости. И надо купить сегодня эту бодрящую корейскую морковь-ча. Неделю назад он взял её на пробу и был приятно очарован. А кроме того была и несомненная польза: сырая морковь с красным перцем – мощный удар против вероятности рака. Морковь-ча стала ещё одним постоянным блюдом в его аскетическом рационе. Вкусным лекарством, как он назвал свою теорию фасцинирующей кулинарии.

Уже на другой день Арбелин поймал себя на том, что изменилось его восприятие мира. Эпоха аскетического и несколько неуютного, хоть и надежного, отшельничества закончилась. Депрессия от мучительного разрыва с последней женой почти улеглась. Он вдруг вновь возжаждал публичности, встреч с людьми, разговоров, дискуссий.

Начинался новый этап жизни – выстраивание драматургии радости и увлекательного общения на завершающем этапе биографии, который может продлиться всего-навсего год или месяц, – ведь человек внезапно смертен! – а возможно и лет тридцать. Арбелин намеревался жить до ста лет и истово верил в такую свою судьбу. А жить лет тридцать надо было позарез, поздновато мозг его выдал на свет божий фасцинетику: для её развития и распространения потребуется немало лет и каждодневный труд.

Как-то сама собой дозрела и волнующе захватила его идея зацепить фасцинетикой государственную машину, и не какое-нибудь нищее министерство образования или покрытую плесенью академию наук, которые наверняка отмахнутся от него из-за скудности своих бюджетов и кислой консервативности мозгов, а могущественную и всегда денежную госбезопасность, ФСБ. Все службы безопасности и разведки мира создавали секретные центры и лаборатории по разработке психотропных воздействий на человеческую психику, и даже на исследования такой чепухи, как ясновидение, телепатия и телекинез. Фасцинетика выходит на пути такого управления психикой масс, какие и не снились ни науке, ни разведкам. Ведь в основе всех страстных, доминантных, оглушающих и гипнотических воздействий на психику лежат сигналы и нейрофизиологические процессы фасцинации. Во всём живом мире. Уже вирус, не то живое, не то ещё неживое, мизерное агрессивное устройство, фасцинирует живую клетку, усыпляя её бдительность, чтобы проникнуть в неё и превратить в рабыню. Любое зомбирование, включая знаменитое вуду, без фасцинации пустой звук. Значит фасцинацию можно поставить на службу обществу, сделать огромной силы оружием против любых экстремистских трансформаций психики, против любого тоталитарного и агрессивного умопомрачения. Создать фасцинативную систему, обеспечивающую безопасность государства на уровне вредоносных изменений психики. Профилактировать и лечить массовую психику, а не ждать её провалов в массовую психопатию. Информационные технологии в этом мало пригодны. Фасцинативные могут стать всесильными как магия и религия, эти великие фасцинирующие изобретения человечества, уводящие его в бездны массовой шизофрении и психопатии.

И снова, как с контрастным душем, Арбелин не стал откладывать, а собрал воедино всё, что писал уже целый год, обдумывая и оттачивая формулировки, и принялся за обращение в ФСБ с идеей создания в её системе научно-практического центра антиэкстремистской фасцинетики.

Относился Юлиан Арбелин к странной и, казалось бы, давно вымершей категории учёных-одиночек, даже, можно сказать, учёных-отшельников. Причём удивительным было то, что это исследовательское одиночество соединялось в нём с гиперактивностью, с выдумкой и попытками реализовать самые разные социально-инженерные проекты. И к тому добавлялся ещё отточенный профессионализм по части технологий избирательных кампаний, на которых он и прирабатывал на кусок хлеба с маслом. А иначе хоть на хлеб с квасом переходи, заработной платы не было у него тридцать лет – юдоль свободного художника! Потому и пенсия была минимальная, ниже прожиточного минимума. Хоть бутылки собирай.

Всё это в нём сочеталось и переплеталось, не мешая, а даже, в конечном счете, образуя некую замысловатую, но продуктивную систему. Правда, приходилось и жертвовать, и для исследовательской кабинетной, тихой и усидчивой работы времени порой катастрофически не хватало. Те же избирательные баталии требовали порой круглых суток, до изнеможения и стресса. Выдерживал. И как только освобождался от всей этой чумной суеты, с головой уходил в сокровенное – в свои исследования.

На седьмом десятке осенило – фасцинация, это она-голубушка содержит в себе те многие тайны и секреты, которые делают живое существо устремлённым в жизнь, энергичным, эмоциональным и непредсказуемым, гибким и настырным, похотливым и возвышенным. В том числе и человека. Так он создал фасцинетику, науку оглушительную, внезапную, взывающую к преобразованию всего биосоциального знания. И не признаваемую с самого первого дня, как только он о ней оповестил мир. Это его огорчило, но не настолько, чтобы впасть в отчаяние. Что-что, а советско-российский учёный мир с его групповым тупоумием, консерватизмом и трусостью, при которых только и возможно было шельмование генетики, кибернетики и проч. и проч., он прекрасно знал. И знал – ему надо радоваться, что открытие сделано в век, когда шельмование сгинуло как средневековый инквизиторский кошмар, а непризнание он уж как-нибудь выдержит. Дел невпроворот, годы поджимают, надо трудиться. И, как мудро учил великий физик Пётр Капица, лучшим качеством учёного является многолетнее терпение. «Ничего, потерпим!», – шутил про себя Арбелин, только для долготерпения нужна долгая жизнь. И двигался дальше.

И вот родилась мысль альянса с ФСБ. Только в голове российского учёного-безумца могла родиться такая идея. Но Арбелин и был безумцем! Мысль его была проста и чиста: как учёный он обязан был проинформировать родное государство о своём открытии, поскольку оно проникало в некие тайны человеческой психики, знание которых укрепило бы безопасность страны. Фасцинетика должна была, как он считал, служить человечеству и родному Отечеству.

С приподнятым настроением он конструировал общение с всесильной государственной структурой. Что он терял, что может ему грозить? Безразличие и отвергнутость? Ничего страшного! Но вдруг, пусть величиной в один процент из ста, структура эта заинтересуется. И завертится-закрутится. Что? Одному аллаху известно. Но уж точно будет не скучно. Будет общение, будет распространение идей фасцинетики, будут люди. Мерзких отбросим. С интересными поговорим. Под лежачий камень и вода не течет. У меня в руках тема. А человек – это тема. Не предлагая тему, человек обрекает себя на вакуум. Я предлагаю тему. В том числе для ФСБ. Способно ли оно понять тему и подключиться к ней? Посмотрим.

Через три дня Арбелин шёл на главпочтамт с отпечатанным обращением в ФСБ. Сердце взволнованно и тревожно выстукивало повышенный ритм.

Это и было волнение «здесь-и-сейчас». Целый год оно поджидало толчка и толчок свершился.

Отправив послание в Москву, Арбелин почувствовал облегчение. Он сделал то, что обязан был сделать. Остальное зависело уже не от него.

Так началась замысловатая драма отношений учёного Юлиана Арбелина с зоркой, хотя часто и подслеповатой, всесильной организацией.

***

При медлительности российской почты послание Арбелина через неделю достигло первопрестольной и всесильного адресата.

Инициатива в России наказуема, и кому-кому, а Арбелину следовало бы это учитывать, когда он направлял свой проект в ФСБ. Там, как и всюду в государственных структурах, на девяносто девять процентов преобладают чиновники с законсервированной, как маринованные огурцы в банке, чиновничьей психологией, усталые и давно потерявшие вкус к живой жизни и её метаморфозам, за исключением сытной жратвы и утех. Всё, что происходило, они давно уложили в прокрустово ложе привычных схем и классификаций. В предложении Арбелина не было усмотрено ничего интересного, зато сразу закралось подозрение в утке очередного невежды или того хуже – параноика с навязчивой идеей-фикс. Возиться с подобными проектами было до ужаса скучно, но необходимо – того требовал закон демократии, предписывающий давать мотивированный ответ на каждое заявление и обращение гражданина в государственные органы. Чёрт те что придумали! И в региональное отделение по месту жительства заявителя был спущен наказ – «Проверить!». Проверить означало: а) на предмет паранойяльного бреда спасения России; б) на предмет мошеннического замысла заполучить от государства источник доходов; в) на предмет провокации.

В региональном отделении отреагировали, как и положено: поручили проверить и доложить. Московская приписка «тщательно» создавала некоторую установку на особую серьёзность.

Лицом, которого подключили к предложенному Арбелиным проекту, чтобы «проверить и доложить», мог быть только уставший от параноиков-изобретателей полковник ФСБ Гаргалин Станислав Анатольевич, главный специалист по надзору за опасными вывихами в мозгах высоколобых интеллектуалов региона, которых было в Бурге с его научными центрами, университетами, академиями и доморощенными кулибиными пруд пруди. И вот свалился на его голову еще один креатин, как обзывал своих клиентов циничный служака секретного отдела. На одном ведомственном совещании генерал обратился к нему с вопросом, как обстоят дела в его сфере, много ли в разработке креативщиков. Вопрос был иронический, потому генерал и подпустил входившее в моду словечко для обозначения творческих интеллектуалов. Гаргалин в ответ буркнул «Креатины они, а не креативщики», чем вызвал дружный смех коллег.

Кто-то отреагировал на мрачную реплику Гаргалина:

– Весёлая у тебя клиентура, Станислав Анатольевич.

Гаргалин едко парировал:

– Это вам со стороны она весёлая, а мне иной раз такое запетрят, что у меня мозги плавятся. Один такой креатин выдумал живую воду. Дистиллирует артезианскую воду, добавляет в неё мочу месячных младенцев, причём только мужского пола, и добивается клинических испытаний на предмет чуть ли не бессмертия. Ну не весело? Того и гляди травить начнут народ, он прёт как танк. Прозомбирует чиновников в минздраве или какого-нибудь депутата Госдумы.

Так и закрепилось словечко «креатин» у служителей тайного фронта, не знакомых с терминами химии, среди которых есть и вещество по этим названием. «Как твои креатины поживают?», – шутят с тех пор сослуживцы в перекурах.

Генерал призвал к себе Гаргалина, хотя и знал, что тот уходит в отпуск.

– Вот тебе, Стас, прелюбопытное задание. Звонили из Москвы, просили подключить именно тебя. Доверяют твоему нюху на гнилую интеллигенцию.

Были они давние друзья, не один пуд соли съели в госбезопасности, потому и общение у них наедине было запросто: Гаргалин звал начальника чаще «генерал» и изредка Ник, – сокращённо от Николай – а тот Гаргалина – Стас.

Ещё не заглянув в бумаги, Гаргалин оказал вялое сопротивление. С университетских времён он следовал мудрому совету ироничного профессора Иеронима Галесника. «Какое первое следственное действие должен совершить следователь, когда ему вручают уголовное дело?» – хитро щурясь, спрашивал студентов профессор на семинаре по уголовному процессу. Студенты выкладывали свои познания, он выслушивал всех, а потом со смехом говорил: «Запомните на всю оставшуюся жизнь. Первое действие таково: надо, не мешкая ни секунды, прикинуть, кому бы спихнуть это дело!» Обескураженные студенты смеялись, довольный розыгрышем Галесник потирал ладони.

Эх, если бы была возможность кому-то спихнуть это треклятое предложение очередного креатина.

– Ник, дорогой, я же через два дня в отпуск. Меня месяц не будет.

– После отпуска и раскрутишь. А перед отпуском прочти. Долго ли три странички прочитать. Какой-то ученый по фамилии Арбелин создал целую науку и предлагает нам открыть секретный центр. Давненько ведь ничего подобного не было. Разве не любопытно? Поразмышляй. Дай своей агентуре парочку заданий и кати в отпуск. Вернёшься, а тебя уже будет ждать целая биография этого креатина. Помощники-то у тебя ушлые.

Гаргалин, крепко про себя выругавшись, принял папку к исполнению.

В кабинете он повертел её в руках и лениво открыл. Чёрт подери, никому не спихнешь, придется заниматься.

И начал читать послание Арбелина в ФСБ России.

Обращение в Федеральную Службу Безопасности РФ

Арбелина Юлиана Юрьевича,

исследователя проблем фасцинации, создателя фасцинетики

Основания для этого обращения мне кажутся достаточно серьезными. Именно поэтому я осмеливаюсь потревожить внимание столь высокого государственного органа.

Суть их сводится к следующему:

1. Человечество в своём стремительном развитии за последние 100 лет достигло точки бифуркации. Точка бифуркации – это такое критическое состояние системы, при котором система становится неустойчивой и возникает неопределенность: станет ли состояние системы хаотическим или она перейдет на более высокий уровень организованной упорядоченности. И заранее невозможно предсказать, каким станет вектор развития. Оптимальными воздействиями на системы в точке бифуркации, как я считаю, являются фасцинирующие флуктуации. Фасцинация либо спасет человечество, либо погрузит его в самоуничтожающий хаос. И куда качнется маятник – непредсказуемо. Фасцинация тотальной зависти в обнимку со злобой и местью, неутолимая жажда наживы, массовое невежество и тотальное снижение интеллекта, массовый наркотизм психики, социальный экстремизм, доходящий до уровня жесточайшего терроризма, все эти фасцинирующие флуктуации, вероятнее всего, и качнут человечество к хаосу и самоуничтожению, если только не будут найдены профилактические гасящие средства.

2. Социальной науке давно известен так называемый «чарующий дьяволизм» в экстремальном поведении людей, что и делает его в эпохи социальной напряжённости и «социальной чумы» весьма распространенным, а иногда и массовым феноменом. Этот «чарующий дьяволизм» толкает одних людей в «демоническо-театральное» и психопатическо-истероидное поведение, других – в суггестивное, то есть подсознательно-внушенное преклонение перед «авторитетами» такого поведения (Гуру, Учителями, Спасителями, Великими Магами, Магистрами и т. п.). Это характерно для так называемых «нетрадиционных религиозных сект», молодежных экстремистских группировок, разного рода агрессивных «неформалов и экстремалов», а также экстремистских и террористических организаций. А иногда охватывает целые народы. Именно поэтому для всех названных человеческих сообществ, в том числе преступных, характерна сценичность, театральность, фасцинативный ритуализм и «колдовская» обрядовость. Более того, без мощной фасцинативной составляющей такого поведения попросту не бывает, оно рассыпается, так как только фасцинативные механизмы способны придавать ему синэнергетику и магическое групповое сцепление.

Точно так же давно отмечено существование феномена «очарования экстремально-ужасного», что выливалось во все времена в тягу к «смертельно-ужасному»: участию в ритуалах человеческих жертвоприношений в древние времена, страстному созерцанию экстремальных зрелищ (боев гладиаторов, корриды, собачьих боев и т. п.), публичных смертных казней и расстрелов, сцен реального насилия (драк, экзекуций и т. п.) и экстремального спорта. Свидетельством такой массовой «тяги созерцания ужасного» может служить огромное количество «любопытствующих зевак» при расстреле из танков Дома Правительства в 1991 году, а также толпы «любопытных» (множества к тому же ещё и пьяных!) в дни трагедии «Норд-Оста». Кстати, действие именно фасцинативных закономерностей приводит и к так называемому «стокгольмскому синдрому», когда заложники начинают вдруг симпатизировать террористам, наделяют их качествами благородства, справедливости и «высокой идейности», и «сердятся» на «непонятливое» правительство и органы правопорядка.