Текст книги "Чебачок к пиву. История одной мести"

Автор книги: Рим Фиктор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 36 страниц)

– Не ошибается тот, кто на печке бока греет.

– Значит работайте, Москва подождёт, а я буду отслеживать. Это моя работа. Согласны?

Арбелин такому повороту был поражён. Как непредсказуемы люди! Кто бы мог ожидать от серого чиновника, да ещё в ФСБ, такой дерзости. И как его дерзость толкова, чёрт подери. Он же сразу двух зайцев убивает: и точное заключение получает, и когнитивный диссонанс со своей совести снимает. Хотя риск тоже имеется. Вдруг в итоге я преподнесу нечто выходящее за пределы прогнозируемого.

– Не только согласен, но и восхищён Вами. Это неожиданно.

– Ну, не такие уж мы здесь динозавры. – польщённо улыбнулся Гаргалин. – Только о нашем соглашении никому, естественно.

– Могли бы этого и не говорить.

– А экспертизу я всё-таки организую. Самому любопытно, что учёный люд скажет о Вашем изобретении.

– Ваша воля, Станислав Анатольевич. Да Вам и положено так, понимаю. Только нагородят такого, что сам дьявол рехнётся и святым быть захочет. Вот увидите.

Он уходил от Гаргалина со странным ощущением удовлетворённости и тревожности.

По дороге домой Арбелин прокрутил в памяти всю беседу и дойдя до позволения Гаргалина экспериментально свести город с ума, вдруг осознал со всей отчётливостью, что Гаргалин, сам того не понимая, подсказал ему способ привлечь внимание к фасцинетике. Да, да, именно так – свести город с ума, погрузить его в ярчайшую сумасшедшую массовую фасцинацию. И тем самым привлечь внимание общества. Нужно устроить массовый шок. Весёлый шок. Фасцинирующий шок.

Он остановился от охватившего волнения.

Так, приняв решение сгоряча, Гаргалин дал Арбелину сигнал перейти Рубикон.

Арбелин сигнал услышал.

***

Вернувшись домой, Арбелин достал из портфеля диктофон, на который записал беседу с Гаргалиным, и внимательнейшим образом прослушал запись.

Вечером запись слушали втроём, сосредоточенно, молча. Когда запись закончилась, раскрасневшаяся Альфа выпалила:

– И после того, как Вы, Юлиан Юрьевич, ему все на блюдечке преподнесли яснее ясного, разве могут быть какие-то сомнения открывать или не открывать центр? У него что в голове мякина вместо мозгов?

– Мякина не мякина, а ведь разрешил же экспериментировать. Разве мало? –Арбелин весело посмотрел на ученицу.

– Так надо не ждать, а открывать центр! – не унималась Альфа.

– Стоп, стоп, стоп! Не горячись. Учись становиться на место другого «я», когда идёт спор или обмен мнениями. Он же чиновник, следователь, а не учёный-исследователь. Откуда ему знать, что такое фасцинация и с чем её едят? А ответственность громадная – безопасность страны. ФСБ ведь не клуб для игры в преферанс. Появился какой-то Арбелин с проектом спасения отечества от экстремистов. Да ещё и горбатый. А вдруг он параноик, изобретатель вечного двигателя? А может у него в руках нечто сверхопасное и он сам этого не понимает? Так что всё верно, полковник Гаргалин совершенно точно выполняет свою функцию сбережения родины.

– Но Вы же, Юлиан Юрьевич, не какой-то фанатик или параноик. Вы же ему всё по полочкам разложили и как манную кашку на ложечке поднесли.

– И что? Я так же вот своему давнему знакомому профессору Медведеву пять лет назад на пальцах всё показал. До сих пор, говорит он, не могу толком въехать. А тут чиновник и всего час беседы. К его чести, он все-таки понял, что надо внимательнее посмотреть.

– А я не понимаю! – не успокаивалась Альфа.

– Ай, какая ты гневливая! Но тебе это ужасно идёт. Пылают серозелёные глаза ведьмы священным огнём! Красиво! Правда, Денис?

– Альфа всегда и во всём красива. – улыбнулся Денис.

– Ладно, ладно, не успокаивайте. – кокетливо проворчала Альфа. – Я бы такого полковника метлой!

– А вот представь себе, вдруг перед Гаргалиным появляется этакий умный и хитрый провокатор Арбелин! А? Ведь сколько в истории было таких умников, влезающих в любые организации и государственные службы. Провокатор Малиновский Ленина объегорил, в друзьях у него был. А Азеф что вытворял! На этом разведка держится. Поверят мне, откроют под меня научно-практический центр, пустят к кормушке ФСБ, а я – иностранный шпион.

Альфа от такого парадокса опешила:

– Провокатор…

– Он так думает, он, Альфуша! Обязан так думать. Версия. Особенно, если учесть моё не очень-то симпатичное, с их точки зрения, прошлое. Они о нём наверняка знают. Сидеть не сидел, а в тунеядцах числился. Чуть не загремел в места не столь отдалённые.

– Вы?!

– О, ты ещё многое обо мне узнаешь нехорошего! Вот и осознай – не может полковник взять да поверить. Всё, что ты обозначаешь как «на блюдечке», для него может означать соловьиную охмуряющую песню провокатора. Так что нужна экспертиза, это уж как пить дать. Но можно и вожжи отпустить, позволить экспериментировать. Вдруг эксперимент удачным окажется. Тогда аплодисменты и вперёд заре навстречу.

– Вы сейчас – это он, я всё поняла. – Альфа восхищённо смотрела на Учителя. – Уже не сержусь. У каждого своя планида. Гаргалин раб своего дела.

– Не только раб, но и профессионал. И будет за мной и за нами следить, не спуская глаз. Игра завязывается весёлая. Поиграем?

– Поиграем! А, Денис? – повернулась Альфа к Денису.

Денис всё это время молчал, как губка впитывая каждое слово Арбелина. Это была наука мышления расчётливого и точного ума. Было чему поучиться.

– Поиграем. – кивнул он.

***

Гаргалин, по привычке анализируя разговор в записи, отметил для себя два ключевых момента. Первый – это многозначительное «не из разведки». Оно насторожило. И навострило. На Западе уж точно не упустят, если что-то стоящее в этой фасцинетике есть. Подумал: а вдруг горбун – хитрец, провокатор, завербованный влезть со своим проектом в ФСБ. Проект-то подан как сладкая конфетка для спасения от экстремистов и террористов, которых стало пруд пруди. Надо будет действительно разобраться посерьезнее, копнуть поглубже. Не просмотреть бы чего. Второе, – это слова «проследить ход рассуждений». Это звучало подсказкой. Что если собрать профессионалов и проследить ход их рассуждений о фасцинетике? Как это организовать Гаргалин ещё не представлял, но мозг начал работать в заданном направлении.

Что если действительно собрать нечто вроде консилиума, как в медицине делается? Несколько специалистов разного профиля, которые выскажут свои соображения по отдельным аспектам, а в сумме получится истина?

И всё равно что-то на душе Гаргалина скребло, мешало, как изжога. Он думал: конечно, креатин сумасшедший, конечно биография заковыристая, конечно жил сам по себе и раздражал ученый мир. Но может быть в этой чёртовой фасцинации что-то такое сокрыто, до чего он, старый кэгэбешный волк, ещё не допёр? Это шатание внутри себя смущало и злило, мешало взять да отмахнуться от надоевшего старика, до которого на всём свете никому нет дела. Правильно ли он сделал, предложив негласное соглашение? А вдруг да занесёт его в что-нибудь безумное. Благими намерениями в ад дорога устлана. Оправдывайся потом, что недоглядел.

Он решил повстречаться с двумя-тремя учеными, возможно, от бесед с ними об Арбелине и его изобретении и выявится способ получить заключение. Вспомнил о своих коротких телефонных разговорах перед отбытием в Европу с профессорами Миринковым и Цукерманом.

И вдруг Гаргалина озарило: к чёрту трафаретные экспертизы, он организует консилиум, круглый стол, схватку, схлёстку мнений о фасцинетике, и проведет круглый стол в телеэфире, чтобы и Арбелин видел и слышал «ход рассуждений». Это будет публичная, записанная на видео экспертиза! Тема круглого стола пришла в голову быстро – «Наука и лженаука». В ходе обсуждения ведущий вытащит на свет божий фасцинетику, а ученый люд подвергнет её многомудрому препарированию на предмет истины. А то, видите ли, экспертов нету. Всему всегда есть эксперты. Круглый стол и покажет «ху есть ху».

Гаргалин потирал руки от удовольствия. Такого финта ещё никто не делал. Отлегло, повеселел. Недаром же его ценили за интуицию и деловитость. Сказано – сделано. Он начал набрасывать список возможных участников круглого стола. Как-то само собой рука услужливо вписывала тех, от кого слышал нелицеприятные реплики в адрес Арбелина. Ещё раз обзвонил знакомых учёных мужей. И в первую очередь позвонил профессору Василию Миринкову, оценкам которого очень доверял.

Профессор Миринков прославился тем, что произвёл революцию в теории нравственного воспитания российской молодёжи, создав учение о перманентной нравственной коррекции детей и подростков. Учение его базировалось на формировании и коррекции у детей четырёх нравственных категорий: гордости, стыда, совести и долга. Гордость профессор называл стержнем нравственного развития человека и призывал родителей и педагогов развивать её у детей уже с 2 лет, а вслед за гордостью стыд – с 4-5-ти, потом совесть – с 6-ти, а долг – с 12-ти и далее. И чтобы все видели, как это должно происходить, он возглавил любезно предоставленную ему управлением образования администрации Бурга гимназию, которую и перепрофилировали под перманентную нравственную коррекцию с двух лет до самого выпуска. При гимназии профессор организовал детсад, в нём малышам корректировали не только гордость и стыд, но и учили избавляться от вредных привычек, приучали мыть посуду, подметать, стирать носочки, сервировать стол. Одна бабушка привела внука, который не умел правильно есть суп, он его пил из тарелки как чай. В гимназии внука быстро научили есть суп правильно, то есть ложкой, причём мальчику параллельно привили стыд и гордость: гордость – что он теперь умеет, а стыд – что был грязнулей. «И не надо стесняться постоянно в определенной мере на ребенка «давить», заставлять выполнять и закреплять полезные навыки. И иметь родительскую волю. Только так можно добиться чувств долга и ответственности», – учил родителей и педагогов профессор. А коронным аргументом Миринкова служил его собственный опыт, особенно то, как он приучил своего десятилетнего сына мыть посуду. Учение Миринкова бывшим апологетам нравственного совершенствования советского человека до уровня гармонической личности, сидящим ещё всюду в педагогических университетах и в системе образования, так пришлось по душе, что Миринков получил восторженные отзывы и сделал стремительную карьеру, став и заведующим университетской кафедрой, и даже академиком в Академии образования. Странно, однако, что родители правдами и неправдами принялись своих чад из гимназии Миринкова вытаскивать и переводить в другие школы и гимназии: у многих ребят от нравственной коррекции методами перманентного «давления» поехала крыша.

Гаргалину профессор Миринков служил как надёжный эксперт по всем нравственным проблемам, которые возникали при оценке тех или иных «спасающих Отчизну» проектов или расистских поползновений.

Миринков дополнил то, о чём поведал Гаргалину по телефону перед отпуском, обрушив на голову Арбелина каскад грозных эпитетов. По его мнению выходило, что Арбелин пустой прожектёр, мнящий себя гением. Чего только он не навыдумывал: академию социальной инженерии, какое-то Вольное философское общество, и всё это с грандиозными провалами и под хохот общественности.

– Одни игры у него на уме, а не позитив. Слышать не могу об этом сумасшедшем! Не портите мне настроение, Станислав Анатольевич!

Другой доктор наук, искусствовед Леонид Сергеевич Кропоткин, декан университетского факультета, долго и нудно, пришепётывая, разъяснял, что фасцинацию можно конечно использовать, но только в рекламе и маркетинге – как приём для увеличения продаж. Ну, а фасцинетика – это досужая выдумка умственно деградирующего динозавра, которого можно только пожалеть.

Доктор философии Олег Матвеев был ещё категоричнее и ехидствовал:

– Ему бы пора о душе думать, в церковь ходить, внуков нянчить.

Спустя неделю полный состав круглого стола определился – восемь человек, в том числе две учёные дамы, доктора политологии.

Недолго прикидывал Гаргалин и на каком телеканале закрутить мельницу. На самом бойком, рейтинговом, на 4-м канале. И ведущий мгновенно выскочил в памяти – Вьюгин, ему палец в рот не клади, юный, дерзкий, наглый. Договориться с таким кого-то размазать – раз плюнуть.

Затягивать с круглым столом не стоило, время шло, отчет в Москву рано или поздно надо было отправить.

Встреча с руководителем телеканала Эдуардом Королёвым прошла продуктивно и даже как-то весело.

Тот, как и положено маститому тележурналисту, мгновенно оценил замысел Гаргарина как суперсмотрибельный во всех смыслах.

– Все эти экстрасенсы, уфологи, колдуны, знахари осточертели! – подхватил он идею. – Запустим.

Увлекла его и мысль включить в сценарий детище Арбелина – фасцинетику. Арбелина Королёв, и не только он один, недолюбливал за острый язык и презрение к журналистам.

Пришли к варианту, который учитывал сразу всё, – круглый стол на тему «Наука и лженаука». По ходу дела, общипав перья ясновидению, уфологии и астрологии, ведущий подведёт участников круглого стола к фасцинетике, задав им вопрос, не лженаука ли это создание местного уральского ученого. В состав участников решили включить исключительно докторов наук, причем разных специальностей. Гаргалин взял это на себя.

Получалось нечто вроде дискуссии с элементами телешоу. Оживление всего процесса зависело от хватки и гибкости телеведущего.

Поискали, кто из журналистов мог бы быть ведущим.

– Может нашего волкодава Евгеньева? – предложил Королёв. – Он тему всегда схватывает за самое нутро.

Гаргалин поморщился:

– Он хорош для политических тем, на них собаку съел. Да и динамику потерял, ухмылочка кривая у него все та же, столетней давности, дряхлеет. Нужен поэнергичнее.

– Тогда предлагаю Иннокентьева. Этот по всем параметрам хват.

– Согласен, неплох, но для люмпенов и криминала, они его обожают. А у нас тема интеллектуальная. Я думаю, не запустить ли молодого, яростного Яшу Вьюгина. Этот и динамичен, и за словом в карман не полезет. Реакция у него просто огнестрельная.

На журналиста Яшу Вьюгина Гаргалин обратил внимание давно. Удивила его какая-то лихая в нём способность наносить удары по репутации выбранных им, или скорее всего заказанных, жертв под дых, этакое мастерство публичной подлости, выполненной в экстремальном стиле стёба и игры на обывательскую публику. «Вот он-то мне и нужен», – сказал себе Гаргалин. Задуманный им проект требовал именно такой смекалки и лихости.

Королёв не стал отговаривать. Пусть будет Вьюгин, бойкий парень, находчив, телегеничен.

– Вы его запрограммируйте только, а то у него есть привычка выходить за пределы сценария. Любит похулиганить, экстремал.

– Конечно, конечно, – заверил Гаргалин, хотя с Вьюгиным ещё не встречался и предложения про круглый стол ему не делал. Уверен был, что юноша с радостью заглотит идею.

Наметили провести круглый стол через неделю, в субботу и в самое удобное для телезрителей вечернее время.

На том и расстались.

Гаргалин, ещё раз встретился с участниками предстоящего круглого стола лично, настроил на серьезное обсуждение. Только физика, доктора наук Григория Невпопада, и биолога Аркадия Бубенчикова, предложенных «для объективности» главным редактором, не удалось повидать, но тот их прекрасно охарактеризовал.

***

Академия не могла даже в мечтах предвидеть, во что выльется эксперимент с пингвинчиком.

Через месяц город, что называется, подсел на пингвинчика, а Марвиц забыл о маячившем финансовом обвале. Ежедневно завод наращивал выпуск пингвинчика и линия уже не выдерживала, хоть ещё одну открывай.

Альфа выдавала варианты, дошло и до семейного пакета из трёх мороженок «Папа, мама и я», который раскупался мгновенно и большими партиями.

Добавки, которую использовал Денис и готовил у себя, уже не хватало.

– И не ломайте голову. – успокоил Арбелин, отслеживавший процесс. – Передайте заводчанам псевдодобавочку, как врачи делают, давая больным порошки и таблетки плацебо. И пусть себе добавляют. Город уже настолько свыкся с пингвинчиком, что один только вид его возбуждает в людях аппетит и программирует вкусовые ощущения. Чистейшая фасцинация.

Денис всё же сомневался и решил проверить. Три дня подряд он запускал псевдодобавку. И убедился, что спрос на пингвинчика нисколько не уменьшился.

Пингвинчик стремительно набирал обороты, увеличивая капитал Марвица и захватывая в свои чарующие сети всю Тагду. «Ещё хочу!», – кричали дети мамам, мамы покупали и себе по две-три штуки, не удержались от массового заражения весёлым пигвинёнком и суровые тагдинские мужчины. Город, что называется, вошёл от пигвинчика во вкусовую и веселящую зависимость. Другое мороженое тагдинцы покупать почти перестали.

Всеобщую любовь к пингвинчику подхлёстывала установившаяся летняя жара.

Часть одиннадцатая

КРУГЛЫЙ СТОЛ БРОСИЛ АРБЕЛИНУ ПЕРЧАТКУ

***

Шёл к концу июнь, заканчивался деловой год, маячили для всех каникулы и отпуска. Оттягивать круглый стол не годилось.

Назначили с телеканалом дату.

Накануне Гаргалин позвонил Арбелину.

– Юлиан Юрьевич, Ваше предложение завтра будет исполнено.– замысловато начал Гаргалин.

Арбелин не понял, о чем речь, и задал ожидаемый Гаргалиным вопрос.

– Какое предложение?

– Вы сказали, что было бы любопытно проследить ход мыслей экспертов.

– Вон Вы о чем! Так ведь тех, кого Вы называли, ход мыслей я знаю наперед. Я это так, для приличия сказанул. Я о наличии качественного мышления в их деревянных мозгах сильно сомневаюсь. У некоторыъх даже и количественного…

– Ну вот! Вы опять о мрачном! Кроме них есть ведь и другие. Семь-восемь специалистов. Доктора наук.

– С профессиональным идиотизмом.

Гаргалин поперхнулся.

– Ну, Вы уж сразу какие-то психиатрические ассоциации приводите. Я в том смысле, что соберутся профессионалы разных отраслей.

– Кроме фасцинетики. И как Вы предполагаете проследить ход их мыслей без главного специалиста? – все ещё не догадывался Арбелин.

Гаргалин наслаждался оригинальностью замысла и эффектом, который он произведёт на ученого:

– Завтра в девять вечера на четвёртом телеканале смотрите. Будет круглый стол о науке.

Арбелин сжался. Он мгновенно понял, во что это выльется. Гаргалин или провокатор, или неумный перестраховщик, не понимающий, когда, во что и как надо играть. Хуже, чем круглый стол для дискуссии о новой науке с невеждами, трудно себе что-либо представить. Восточный базар и тот лучше. Это было во сто крат ничтожнее обычных экспертных заключений. Не мало-мальская хотя бы экспертизка, а публичный на весь эфир балаган, в котором его имя и фасцинетику будут полоскать в куче жидкого навоза.

Молчание в трубке казалось Гаргалину шоком от неожиданной оригинальности предложенного вниманию учёного проекта:

– Что же Вы, Юлиан Юрьевич, молчите? Как идея?

Арбелин хмуро проворчал:

– Ваша воля. Посмотрю. – и повесил трубку.

Гаргалин побагровел и хотел было набрать номер Арбелина ещё раз. Что за хамство бросать трубку, не закончив разговора! Но остановился, понял, что Арбелин его восхитительную идею напрочь отвергает. «Что ж, посмотрим, поглядим, – зло ругнулся Гаргалин, ещё более укрепляясь в необходимости круглого стола. – Завтра увидим, какой Вы, господин Арбелин, гений». Ему уже хотелось его посрамления. Какая такая к черту фасцинофикация! От чего угодно другого теряют люди разум, только не от каких-то сигналов и шума в мозгу. Выдумки всё это. Эксперимент, который он разрешил, уж точно закончится пшиком. И слава богу.

Так с подпрыгнувшим давлением и нетерпением азартного мстителя Гаргалин ждал телеэфира.

С некоторой злостью ждал и Арбелин. Предупредил Альфу с Денисом, чтобы посмотрели, а сам настроил видеомаг для записи предстоящего маразма.

***

И грянул круглый стол.

Словесный спор похож на фехтование на шпагах, цель его – нанести эффектный укол, одержать верх и сорвать аплодисменты. Это прекрасно удавалось Маяковскому. Лидерами в поединках на словесных шпагах являются острословы и софисты. Шоу, круглые столы, многоумные дискуссии содержанием своим имеют вовсе не поиск истины, а снискание победы своей идеи, а чаще всего тощей какой-нибудь, да ещё и содранной у кого-то, идейки, и самого себя, любимого, речемыслительное красование, щегольство плоского остроумия, мошенничество словесных уловок, софизмов и ловушек. Побеждает изворотливый, а не умный.

Гаргалин был прагматичен как иезуит, ему уже надо было вывернуть наизнанку идею фасцинации, да так, чтобы она предстала всему просвещённому миру как лжеидея, интеллектуальный выверт ученого-одиночки, вознамерившегося подарить человечеству еще один вечный двигатель. Следовало создать образ смешного стареющего прожектёра. Те, кого он подобрал, не были отягощены интеллектуальной совестью пытливых умов, это были камуфляжные интеллектуальчики типа «чего изволите?», а кроме того, почти все они почему-то не любили Арбелина лично. А что может быть лучшим двигателем к разгрому, как не удар по антипатичному сопернику! Устроить публичное осмеяние было скрытым мотивом почти всех, кого Гаргалин и Вьюгин подыскали для круглого стола. Кроме физика со странной фамилией Невпопад, славившегося своей наивной парадоксальностью вопросов и комментариев. Его задача, о которой сам он совершенно не догадывался, но которую вменил ему изощренный ум журналиста-пройдохи, заключалась в создании по ходу обсуждения атмосферы смеха своими вопросами и репликами невпопад: парадоксальность физика соответствовала его неординарной фамилии. Был в приглашённом составе и ещё один учёный, не знавший Арбелина, доктор биологии Аркадий Иванович Бубенчиков, но включён он был исключительно для разбавления гуманитариев естественниками. Его вытягивать на дискуссию не требовалось, так как не обладал он бойцовскими качествами и был даже несколько флегматичен и вряд ли мог выдать нечто основательное и удобоваримое. Одним словом, приглашён был он для камуфляжа объективности, должен был, по замыслу, промямлить нечто биологическое про фасциацию растений, что так же далеко от фасцинации как небо от земли. Основную мелодию должны были вести пятеро гуманитариев. Некоторое сомнение вызывал разве что доктор политологии Пётр Ильич Замошкин, изрядный скептик и язвительный острослов. Но такой для оживляжа тоже был нужен, тем более, по данным Вьюгина, и он Арбелина недолюбливал.

Начало круглого стола было оживлённым. Все дружно погрузились в астрологию, обменявшись репликами, какой у кого знак зодиака. Правда критики, как следовало ожидать по замыслу ведущего, не получилось, дамы, похоже, веровали в связь личности и знака Зодиака. Но доктор физико-математических наук Григорий Максимович Невпопад был материалистом и астрологические выверты вызывали у него только иронию. И он добавил юмора, объявив, что раз он стрелец, то должен был стать полководцем или диктатором, а его затянуло в тихую и скромную физику:

– Выходит я какой-то астрологический мутант. – засмеялся он непринуждённо.

– Я тоже мутант! – подхватил вдруг и биолог Бубенчиков – Весы, должен стать артистом, а заброшен судьбой в биологию.

Вьюгин зорко следил за настроением, чтобы перевести вовремя стрелку на фасцинетику. Прошло всего минут десять, оставалось ещё целых сорок минут. Все перешли на упражнения в остроумии по поводу псевдонаучного бреда знахарей, разного рода гуру-колдунов, экстрасенсов и уфологов. Невпопад со смехом рассказал об остроумной проделке своего отца, прожжённого атеиста и публициста. Лет тридцать назад отец его организовал разоблачение знаменитой Розы Кулешовой. Занесло его в город Фрунзе, в Киргизию как раз в те дни, когда там демонстрировала свои выдающиеся способности эта бойкая дама. У него были приятели среди журналистов. Он и научил их подменить то, что ясновидица собиралась видеть своими габаритными ягодицами. Был в её арсенале такой коронный номер: ей подкладывали на стул листок от настольного календаря с крупными цифрами, она садилась и называла цифру, вызывая неописуемый восторг зрителей. Журналисты, наученные отцом, ловко подменяли листки от календаря в тот момент, когда ясновидица опускала свою филейную часть тела на стул. И она называла цифру предыдущего листка. Конфуз был грандиозный.

После весёлого рассказа Невпопада круглый стол был готов осмеивать всё что угодно, ловкий Яша Вьюгин уловил сатирическое настроение и продемонстрировал всем журнал Арбелина «Фасцинетика».

– А вот, господа, родилась новая наука и основал её наш земляк Юлиан Юрьевич Арбелин. В этом вот журнале он и объявил о ней в статье «Фасцинетика как наука». Видел ли кто из вас этот журнал, читал ли статью?

Все, кроме Невпопада и Бубенчикова, дружно утвердительно закивали.

– Читали, читали. – подтвердила доктор политологии Раиса Пантелеевна Дурандина. – Он этот журнал разносил лично по всем вузам и гуманитарным кафедрам.

– Прекрасно. – удовлетворённо произнёс Вьюгин. – Я прочитал такой пассаж: «Уже вирус чарует бактерию, как донжуан девушку, чтобы в неё проникнуть и подчинить своей репликации». Что-то мне не совсем ясно, как это вирус может быть донжуаном. Не вижу предмета науки, вижу только непонятную метафору. Каково ваше мнение?

Учёные несколько замешкались, переглядываясь и как бы спрашивая друг друга, кто выскажется первым.

В эту паузу вклинился биолог, обратившись к Вьюгину:

– Будьте добры, дайте мне журнальчик посмотреть. Я его не видел. И, кстати, вирусы весьма хитрые канальи.

Вьюгин передал ему журнал. Невпопад, сидевший рядом с биологом, тоже уткнулся в журнал.

Замешательство прервал Леонид Кропоткин.

– Занятная штука эта фасцинетика, что и говорить. Однако я считаю, что это всё же не стопроцентная наука, скорее фасцинетику можно воспринимать как маркетингово-рекламную технологию для оптимизации продаж товаров… Ну, там колготок, парфюмерии, женского белья, лекарств и так далее. На науку не тянет. – повторил он почти слово в слово то, что говорил Гаргалину наедине.

Василий Миринков хмыкнул:

– Презервативов…

Это был как нельзя лучший старт к размазыванию фасцинетики.

Учёный люд, как и любой другой, подчиняется закону законсервированности интеллекта с возрастом и достигнутым уровнем невежества.

– Юлиан Юрьевич большой выдумщик. – пробасила с иронической улыбочкой Раиса Дурандина, дама внушительных габаритов и мужеподобного голоса. – Это его, можно сказать, психотроника с использованием чарующих сигналов. Фасцинация ведь переводится с английского как очарование, околдовывание. Согласна полностью с коллегой Леонидом Сергеевичем, в рекламе вполне применима. Да и в любом пиаре.

В это время наливался страстью и энергией ненавидевший Арбелина профессор Миринков.

– Господа, о какой такой науке и психотронике может идти речь. – громогласно объявил он, по очереди грозно оглядывая сидящих за столом. – Нулевой бред это, а не наука! Выдумал старец какую-то фасцинацию, какую-то фасцинативную коммуникацию. Есть информация, есть потребности и эмоции, зачем добавлять и примешивать ещё какое-то фасцинатирующее очаровывание? Разве эмоций для очаровывания недостаточно?

Встрял Пётр Замошкин, внимательнее остальных изучивший журнал Арбелина.

– А музыка? Где в ней информация? У Моцарта, к примеру.

Василий Миринков снисходительно рассмеялся:

– Так ведь музыку записывают нотами, вот вам и информация.

Профессора Замошкина реплика профессора Миринкова не убедила.

– А как же было с музыкой до нот? Была музыка до нот или её не было? Играли на дудочках и барабанах или не играли?

Ответ был очевиден. Все весело переглянулись.

– Музыку запоминали и воспроизводили по памяти, только и всего. – ловко парировал Миринков замечание Замошкина.

– Так ведь запоминали мелодию и ритм, а не информацию о мелодии и ритме. А нот не было.

– Ерунда! Память может запоминать только информацию и больше ничего. – категорично отрезал профессор Миринков и победоносно окинул своим гневным взором круглый стол.

Это Замошкина явно не удовлетворило, но он почему-то не стал дальше спорить, только пробурчал, однако слышно для всех:

– Оргазм запоминается и действует очень хорошо без всякой информации…

Миринков вспыхнул, однако сумел сдержаться – не спорить же на весь эфир об информации, завершающей сексуальный акт, хотя он мог бы это объяснить доходчиво и понятно для всех, что, бывало, и делал в интимном кругу.

Женщины, переглянувшись, кокетливо опустили глаза и тихо хихикнули.

Зато пылко выступил молодой политолог и лихой пиарщик, доктор философии Олег Онуфриевич Матвеев.

– О чём речь! Господин Арбелин хитрец, он выдумал под видом науки новый способ разводки политиков на бабки. Будет их зомбировать, что с фасцинацией они выиграют любые выборы. Хитрая выдумка хитрого старого лиса! Не наука, а политтехнология.

Тут все снова оживились.

– А я вот противник всех этих англоязычных терминов, – интеллигентно проворковала тоненьким голосочком другая докторша политологии Жанна Арнольдовна Траухтенберг. – Уж если так надо было объявлять о создании особой науки соблазнения и очарования, назвал бы её господин Арбелин по-русски флиртологией что ли. И всем всё было бы ясно.

– Но, Жанна Арнольдовна, ведь «флирт» тоже слово не русское, а французское. – усмехнулся скептик Замошкин.

Траухтенберг сконфузилась было, но нашлась:

– Во всяком случае, оно уже так прижилось в нашем языке, что не требует разъяснений и всем понятно.

Матвеев вдруг ни с того ни с сего хохотнул и ошарашил коллег:

– Фас! Вспомнил, что кинологи учат собак команде «фас!» Фасцинетика – это и есть «фас!»

– Фас-фас-цинетика! – счастливо засмеялся Яша Вьюгин.

Тут вступил в тему доктор философии Иван Александрович Лукчанкин, славившийся тем, что увлекался живописью и создавал шизоидно сюрреалистические шедевры фиолетово-лилового цвета, нагонявшие тоску.

– Фасцинация хороша разве что в гламуре и техниках сексуального имиджирования. – произнёс он надменно. – Но это же не наука, это техники. Техники макияжа, к примеру. Или парикмахерское искусство. Или увеличение имплантантами груди у актрис и певиц. Чистая практическая манипуляция ради максимализации сексапильности. Знаменитая грудь Памелы Андерсон, к примеру.

Не смущаясь, Лукчанкин поднес свои ладони к груди и картинно продемонстрировал, каким может быть внушительной величины женский бюст.

Показ женских округлостей был эффектен, запахло сексуально порнографической темой.

Вьюгин ликовал.

Гаргалин, наблюдая за ходом круглого стола, потирал руки, хваля себя за придуманный ход. Получалось, что детище Арбелина было несерьёзным блефом вроде набора приёмов по обольщению. Он напрочь забыл об аргументах Арбелина.

Всё их разогревавшееся удовольствие смешал Григорий Невпопад.

– Прошу у присутствующих и телезрителей заранее прощения, если мои вопросы и рассуждения будут наивными. – заговорил он извиняющимся тоном. – Я ведь физик, для меня тема фасцинации, как китайские иероглифы для эскимоса. Слушал я, в журнальчик посмотрел, и начал терзать меня вопрос, который, возможно, покажется всем совершенно неподходящим.