Текст книги "Противостояние"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

– Ну, что ты мелешь, Мила? – возмутился Отар.

– Неправду? А кто мне про любовь в уши пел?

Мужчина позеленел от злости, сигареты трофейные достал.

Нападки девушки Саниной были не понятны. Она внимательность Гаргадзе за ухаживания не посчитала. Помог ей, расположение части показал – и что?

– Во-первых, я его к себе не привязывала, во-вторых, не претендую.

– А на кого претендуешь?

Лена поняла, что девушка пьяна.

– Ты бы закусывала…

– А ты не учи. Ты вон за всех метешь, но не пьешь. Я полтора года на войне, а ты сколько, малолетка?

Лена застыла, тяжело глядя на нее. Многое бы сказала, но смысл перед пьяной душу выворачивать?

Отодвинула решительно тарелку и поднялась:

– Спасибо, пойду.

– Лена, подождите! – рванул за ней мужчина, послав взглядом Осиповой много «приятных» слов.

Нагнал уже на улице, за плечи к себе развернул:

– Не обижайтесь…

– Руки убери.

Отар отступил, рядом пошел:

– Вы не думайте плохого, Лена. Мила девушка странная, войной искалеченная.

– Где-то я это уже слышала.

– Не было у нас с ней ничего.

– Извините, Отар, но все равно мне у кого с кем чего было или не было.

Мужчина опять ее за плечи взял:

– Не нравлюсь?

– Руки убери.

Отар внимания не обратил.

– А ты мне очень понравилась. Как увидел глаза твои – в плен взяла…

Лена дернулась, руки его скидывая.

– Ну, что ж ты недотрога такая? – за руку ее поймал, к себе потянул. Саниной надоело – оттолкнула.

– Чего ты дерганая такая? Я же по-доброму, – вцепился ее останавливая.

Терпение девушки кончилось – пощечину влепила.

– Не понял? – протянул мужчина. Снова к ней шагнул. Лена поняла, что это он ненормальный, приготовилась ударить внушительнее и так, чтобы сразу ясно стало – в ее сторону лучше не то что не ходить, но и не смотреть. Но из темноты неожиданные защитники вынырнули.

Слева за спиной Лены Васнецов встал, справа Палий.

– Да все тут ясно, лейтенант, – лениво протянул Гриша.

Девушка чуть не присела от его ленивого голоса, в котором только глухой угрозы не услышал бы.

– Не понял? Рядовые!…

– Спокойно ночи, лейтенант, – отчеканила Лена, развернулась и пошла. Мужчины за ней, оглядев с презрением неудавшегося ухажера.

– Солдаты, значит, нравятся, – прошептал зло Отар. Санина остановилась, кулачки сжав.

– Ты что-то сказал? – посмотрела на него недобро через плечо, и кавалергард ее очень неоднозначно на лейтенанта уставился.

Тот невольно отступил.

Не было бы Васнецова, он бы устроил и им и ей, а с этим верзилой связываться неохота было. Отметелит в два счета, и потом никому не докажешь, под трибунал не отправишь – свидетелей нет. Понятно, что не Палий, ни Санина свидетельствовать против своего дружка не будут.

А быстро же она с солдатней. А еще недотрогу изображает!

Ладно, потом и с ней и с ними поквитается.

– Хорошо, значит, посидели, – ухмыльнулся Гриша.

– Нормально, – отрезала Лена. – Вопрос, что вы здесь делаете?

– Гуляем, – заверил Слава. – Воздух чудный, сплошной кислород.

– Ага, – закивал Гриша.

Лена только головой качнула: так и поверила. Дети, прямо. А еще ее ребенком назвал!

В блиндаж прошла, к себе на половину и растерялась – на полу матрац лежал, самый настоящий, а еще одеяло.

Она за занавеску выглянула и встретилась с равнодушным взглядом Григория.

– Спасибо, – пролепетала.

– Спокойно ночи.

Растянуться на матраце без гимнастерки, сапог и юбки – счастье! Лена улыбалась, даже засмеялась тихо: какие все-таки ребята в ее отделении славные!

Гриша переглянулся со Славкой, услышав ее тихий смех. Парень улыбнулся в ответ и плечами пожал: хорошо все, брат.

Жизнь налаживалась.

Артур смотрел на брата, как на привидение, потом на часы глянул: три ночи.

– Ян?

– Как видишь. Пустишь или будем на пороге стоять?

– Да… Да, – опомнился – спросонья плохо соображалось. Распахнул шире дверь, впуская мужчину и, пошел крепкого чая заварить, понимая, что брат ночью завалился не на него посмотреть. Значит, нужно быстро разбудить мозг и заставить его соображать – чефир самое подходящее средство.

– Чай будешь? – крикнул с кухонки.

– Не откажусь, – скинул плащ доктор, прошел в комнату. Почти ничего не изменилось – тот же разгром и военный аскетизм. Была бы женщина в доме, выглядел бы он иначе, но Артур уже был женат – на своей работе. Как и Ян.

– Садись.

Кивнул ему на стул у стола мужчина, кружки на пыльную скатерть поставил. Сел сам. Папиросы нашел, закурил, поглядывая на брата: вид не лучший.

– Устал?

– А ты?

– Кому сейчас легко.

Ян кивнул соглашаясь. Глотнул чефира и поморщился.

– Нет, Артур, сей прелестный напиток не для меня.

– Разбавить?

– Нет, – поморщился: с другим он пришел, но как начать разговор? – Застать тебя не могу, дозвониться.

– Но застал же? А телефон… С сентября сорок первого я в Штабе Партизанского движения, там днюю, ночую, телефоны – только спец связь. Ты же знаешь, как все строго и зашифровано. Особенно сейчас. Но ты ведь не с этим пришел?

– Нет, – стряхнул пыль с края скатерти и пальцы черными стали. Вытер их о висящее на спинке стула полотенце.

– Рассказывай.

– Мне нужна твоя помощь.

– Ого, – улыбнулся генерал: новое что-то. С братом их отношения стали сложными давным – давно, еще с тех пор, как Ян ушел в медицину, отказавшись от оперативной работы, а Артуру пришлось его прикрывать. Правда, об этом он его не просил. Ян вообще никогда ни о чем не просил Артура. – Ну, ну, весь в внимании.

– Мне нужно найти одного человека. Девушку. В двадцатых числах она выписалась из госпиталя, направлена на линию фронта. Это все что я знаю.

– Ты никак жениться собрался? – широко заулыбался мужчина, а взгляд был въедливым, пытливым и диссонировал с улыбкой на губах. Нормально для Артура.

Ян тяжело посмотрел на него, припоминая Марту, которую он лично должен был вывести, и отрезал:

– Нет. Она моя дочь.

Артур замер: неожиданно. Закурил, забродил по комнате:

– Значит, с Леной вы встретились.

Ничего себе судьба коленца выкидывает.

– С Леной?… Значит ты в курсе?! – перевернуло мужчину.

И это его брат?!

– Ты!!…

– Не кричи, – поморщился и вздохнул. – Конечно в курсе, естественно. Елена Санина, оперативная кличка Пчела, работала на оккупированной территории, налаживала связь с подпольем, участвовала в боевых операциях партизанского отряда. За мужество, героизм, отвагу и доблесть представлена к высшей награде нашей Родины – к званию Героя Советского Союза. Кстати, Санина – экспромт. Вьюношь один резвый голову вскружил. На самом деле ее фамилия Скрябина. Воспитывал ее Скрябин Игорь Владимирович с женой. Мой друг, между прочим, погиб в январе, на задании.

Ян грохнул по столу кулаком – вообще нечто. Артур даже перестал шагами комнату мерить.

– Я тебя убью. Тебе мало Марты?!… Почему ты мне ничего не сказал? Почему?!

– Потому что война! – отрезал и взглядом придавил: попсихуй еще. – Претензии к Гитлеру!

Банга помолчал, смиряя гнев и сказал:

– Лена попала ко мне в госпиталь.

– В курсе, – кивнул Артур и удостоился настолько раздраженного взгляда брата, что притих и в сторону смотреть начал, пытаясь понять, какая це-це Яна укусила.

– Знаешь? – прошипел тот. – Все знаешь? А в каком виде она ко мне попала, знаешь? Знаешь, что сразу узнала, начала отцом меня звать, а я понятия не имел, что не от контузии!!… Рассказывай, рассказывай все, иначе клянусь Богом и памятью наших родителей, я буду считать тебя умершим.

– Ультиматум?

– Факт!

– Не кричи!… Просто барышня на выданье, вся утонченная и ранимая. А дочь у тебя со стержнем, ого-го!

– Сволочь ты, Артур, – протянул Ян, глядя на брата, словно первый раз видел. – «Ого-го»? А ты видел, что с ней сделали? Ты!… Она же ребенок! Ей восемнадцать только будет, а она вся на ремни порезана. Два осколка в теле, психика не к черту. Я прости тебе Марту, а ты в ответ забрал мою дочь. Как ты мог? Кто дал тебе на это право?

– Жизнь, Ян.

– К черту такую жизнь!

Артур вздохнул. Оправдываться смысла не было. А вина понятие относительное. Лена хорошо укладывалась в ту комбинацию, как ничего не подозревающий связник была идеальна. Но кто знал, что начнется война?! Предполагали – да, лично Артур был в том уверен, как только узнал, что из порта Лиепаи в один день ушли все немецкие суда. И поэтому спешил! Но дату он не знал!

Мужчина отвернулся к окну, подкурил от окурка другую папиросу.

– Послушай, что ты хочешь? Хочешь, чтобы я извинился?

– Плевать мне на твои извинения! Я хочу, чтобы ты вернул ее с фронта!

– Как ты себе это представляешь? – пожал плечами: ну, бред!

– Я точно знаю, что ты это можешь!

Артур губы пожевал – ох, и ситуация. И брат в роли разгневанного родителя – посмеяться, что ли?

– А кто ее на фронт отправил? – качнулся к нему, в глаза заглянул, и Ян отвел взгляд:

– Да, это я не комиссовал ее, хотя должен был.

Артур развел руками: а что ты теперь хочешь от меня, старик?

– Я не мог… Я понял, что она все равно пойдет на фронт, пешком, без документов. Она смерти ищет, и я ее понимал. С теми ранами, что в душе, что на теле не живут, а мучаются. Эвтаназия, вот как моя подпись называлась. Но я подписывал сироте, у которой никого, ничего, и будущее – умирать в одиночестве, ненужной, пить каждый день от боли. И умереть, в конце концов, мучительно, страшно. Я спасал ее от этого будущего, но я не знал, что у нее есть я, что она моя дочь! Значит будущее другое.

Артур помолчал и спросил:

– Как узнал?

– Сумка Марты. Она не могла оказаться у посторонней. А еще альбом семьи Скрябиных. Леночка маленькая… У меня отличная память, как ты знаешь, и спутать свою дочь с любым другим карапузом я не могу.

Генерал побродил по комнате в раздумьях и сел на диван:

– Она отличная, урожденная разведчица, Ян…

– Она моя дочь!

– Она дочь своей страны, прежде всего!

Мужчины смолкли и тяжело уставились друг на друга. Первым Ян заговорил:

– Будь ты человеком, Артур. Страна? Не много ли ей отдала наша семья? Отца расстреляли белогвардейцы, мать умерла от голода. Моя жена, мой сын погибли. Ты… тебя нет, ты это твоя работа: агентура, информация – дезинформация, явки, пароли шифровки. Все на благо страны. Всех под ее поезд. Может, оставишь одну девочку, одного уже искалеченного ребенка, собственную племянницу в покое? Не для страны, для собственной семьи!

Артур начал мять следующую папиросу, делая вид, что думает. Но думать было нечего – Лена сама выбрала свой путь – путь верный и правильный. Ян всегда был сентиментален, и объяснять ему, что такое долг и обязанности бесполезно, когда задевают его семью. После гибели жены и дочери он замкнулся на сыновьях, опекая их, как курица. Они и стали для него единственной целью, смыслом. Но так нельзя. Есть Родина, а в ней от горизонта до горизонта миллиарды других семей. Им тоже нужна защита и помощь, и никто из них тоже не хотят получать похоронки, лить слезы над убитыми, видеть своих детей мертвыми или искалеченными.

Но Яну не пятнадцать лет, его долг Родине, патриотизм перегорел с гибелью любимых настолько, что и пепла не осталось.

Артур не понимал его и не хотел понимать, но он был его братом, поэтому мужчина сделал все, чтобы вывести его из игры максимально безболезненно. Это совпадало с желанием Яна, это была его жизнь, его решение, но то, что он даже не просил, а требовал от Артура сейчас, было уже делом совсем другого человека, другой жизнью. И эта жизнь решала сама за себя, не давая решать другим. Этим Банга мог только гордиться. Воспитай Лену Ян, кто знает, стала бы она такой, какой стала.

– Сейчас от края и до края каждый день час гибнет миллионы таких девочек, как Лена. И сын погиб не только у тебя…

– Я знаю! Ты хочешь прочитать мне лекцию по демографии, статистику военных, санитарных потерь? Я не дитя, я работаю в госпитале и лично списываю трупы, а их горы, и тонны бумаги на похоронки! Но моя дочь – не все! Я отдал долг стране – смертью жены, разлукой с дочерью, которую воспитывали чужие люди, а родной отец был уверен – умерла. Я отдал долг тремя сыновьями! Оставь мне дочь. Она не все.

Артур кивнул: хороший аргумент. Только он готов поспорить, что девять из десяти отцов заявили бы тоже самое, и десять матерей из десяти. А он бы всех слушал, жалел… и Гитлер бы уже гулял в районе Урала, а эвакуация шла в сторону Монголии. Лет через пять от населения бывших республик СССР и стран Европы, осталось бы процентов десять населения, и то, только те, кто согласился жить рабами.

На одной чаше весов жизнь племянницы и миллионы ей подобных жизней, на другой светлое будущее выживших в этой жуткой мясорубке. Дилемма без вариантов. И вопрос – стоят ли эти жизни, чтобы уничтожить фашизм – риторический, потому что ответ на него ясен без всяких раздумий и он однозначен – да, стоят. И никакого рейха от океана до океана по всей Евразии. Да, ценой жутких, немыслимых потерь и даже ценой жизни детей, которые уже не станут взрослыми. Зато вырастут другие дети и никогда не узнают те ужасы, что узнало это поколение.

А еще, он был абсолютно, на сто, двести и все тысяча процентов уверен – точно так думает сейчас девяносто процентов людей, и сто – сидящих в окопах, уходящих на фронт добровольцами, бьющих врага за линией фронта, стоящих сутками у станков за Уралом.

– Я ее найду, это все, что я могу пока тебе пообещать, – сказал спокойно.

Найти Лену действительно нужно. Она может пригодится с ее-то опытом. А комиссации – не комиссации, кто калека, а кто контуженный, у кого какое будущее и кто прав, кто виноват – после войны разберутся.

Глава 32

Майор чай пил, чувствуя себя значительно лучше. Миша на радостях где-то оладьи самые настоящие раздобыл, кормил как бабка внучку.

– Сам кушай! – отодвинул ему тарелку.

Чай себе еще налил.

– Может покрепче чего? – спросил Михаил, сунув в рот оладушек.

Водку Николай видеть не мог, за время болезни она ему поперек горла встала – долечился.

– Новости рассказывай.

– Так все ладно. Укомплектовались, окопались, обжились, саперы минную полосу соорудили. Ждем танкистов, артиллеристов. На подходе. Встанут километрах в пяти от нас. А из совсем нового – утром из штаба приказ пришел – «язык» нужен.

– Чего молчал?

– Так час назад только.

– Сразу доложить не мог?

– Так я капитану Грызову сказал. Тот заверил – яволь.

– Это что? Услышу еще – в зубы дам.

– Да так я, – отмахнулся. – Баньку затопить? Самое то после болезни остатки хвори выгнать. Все равно помывка сегодня.

– Давай, – кивнул.

Грызов оглядел лейтенанта и, даже нехорошо стало – присылают же детей на передовую. Это что – совести или понимания нет?

И шумно вздохнул – приказ есть приказ, но позже надо бы с Колей поговорить. Не дело разведчикам под командованием девочки ходить, и девочке здесь не место. Может, переведет ее, что ли?

– "Язык" нужен, лейтенант. Желательно сегодня. Думай.

– Что думать? Нужен, пойдем.

– Ты хоть раз в плен фрица брала? Наяву-то его видела? – скривился.

Лена промолчала. Сил нет больше язык об одно и тоже мозолить. И вопросы стандартные уже в гландах сидят.

– Ладно, свободна, – рукой махнул.

– Нужен немец, – объявила бойцам. – Идем вчетвером: Васнецов, Палий, Чаров.

Последний скорчил презрительную морду, но промолчал.

– Когда идем? Ночью самое то.

– Согласна. Сейчас отсыпаться. Потом собираемся и вперед. Я к пехоте, предупредить, чтобы в нас же, когда возвращаться будем, не пальнули.

Саня уставился на нее: откуда знает, что такое бывает? Взгляд изменился, презрение больше не выдавал. Чарову подумалось, что зря он, правда, катит на лейтенанта. Может прав Гриша, а раз так, не свин он в позу вставать да нервы трепать. Шут с ней, пусть командует.

Было страшно, но вида Лена не показывала. Не фрицев боялась – задание провалить, ребятам слабость и некчемность свою показать. Понимала, тест это для нее, и она, чтобы не было, должна на отлично его сдать.

На позиции в темноте выдвинулись. Через поле – нейтральную полосу ползком. Тихо было, словно нет никого на той стороне, а ближе ползешь и колючка. Васнецов плоскогубцами перекусил, приподнял, давая возможность другим пролезть, закрепил – здесь обратно пойдут.

Лене странно было видеть разгуливающих немецких солдат так близко, что руку протяни и здравствуй, и при этом очередью не полоснуть.

Нет, нет в небо ракета взмывала, освящая подступы к позициям, и в ее свете были видны бронебойные орудия, замаскированные за редутами. Стволы торчали, как их в лесу не прятали. Вот тут действительно страшно стало – если залп дадут – от расположения части и самого батальона одни воронки останутся.

Проверить бы, настоящие или нет, но далеко ползти, да и задание другое.

Заняли позицию у блиндажа немцев. Ждали лежали, переглядываясь. Земля холодная, тепло из тела вытягивала до судорог, еще и комары, откуда бы взяться, а пищат, в лицо лезут. Чаров скалился на них беззвучно, Лена лицом в руки уткнется, немного, отстанут. Васнецов же, хоть бы пошевелился.

Со света в ночь офицер наконец вышел.

"Наш", – кивнула, заметив нашивки капитан-лейтенанта.

Палий как тень вниз скользнул, в прыжке рот мужчине зажал. У того сигарета в сторону улетела. Замычал, а поздно – вытянули его вверх, спеленали, в рот кляп сунули и тягать в свои окопы.

Все прошло на удивление даже ребят, без сучка и задоринки. Два часа, и они уже «языка» на руке пехоте скинули, слезли в окоп. И тихо, ни одного выстрела.

– Чего, все что ли? – спросил пожилой солдатик, что винтовку обнимал, сидя на земле.

– А то? – хмыкнул Саня и на фрица кивнул. – Видишь, фрукта какого захомутали.

Прошелся по карманам пленного, сигареты забрал. Протянул ребятам, те взяли:

– А ты? – спросил Лену.

– Не курю.

– А! Ну, ладно, – расплылся в улыбке и подмигнул ей, – а ты фартовая.

– Новичкам везет, – подтвердил Слава.

Переглянулись и Лена, вдруг, рассмеялась – тепло было на душе и забавно смотреть – сидят четыре чудика в маскировке, бабаи настоящие, у ног немец лежит, от ужаса таращится на них и мычит что-то.

– С почином, – заулыбался на ее смех Гриша.

Докурили, пленного под белы ручки и к капитану.

Тот не понял спросонья, вытаращился:

– Все что ли?

– Ага!

– Ох, ты, – оглядел доставленного. – А, красавец! К майору давайте его.

– Есть, – заверила Лена.

Гриша со Славой офицера под руки и к избе тягать, Лена ногой в дверь бухнула, поднимая ординарца.

– Ну, че, че, че, шумим?! – вылез взъерошенный, грудью готовый встать, но Санина не потревожить. Только тот оклемываться стал.

Глаза-то распахнул, фрица узрел и крякнул:

– Понял!

Суматоху поднял: связистов в штаб докладывать, водителя машину заводить, солдат – охранять доставшееся «счастье».

Разведчики на крыльце сидели, курили, а Лена отошла.

Как раз и комбат вылетел, фуражку на ходу нахлобучивая:

– Молодцы, ребята! – бодро поздравил их и в машину. На заднее сиденье фрица с конвоем – попилили в ночь.

Лена вернулась – тишина уже.

– Свободны, – хмыкнул Мишка, оглядев девушку совсем иначе чем, когда первый раз увидел.

– Увезли уже?

– Так ты до ветру больше бегай.

– А ты балаболь меньше! – закинула автомат на плечо.

– Ох, ох, ох, какие мы, – передернулся и вздохнул, глядя в спины уходящим. – Цаца!

– Сам придурок! – послышалось.

– Ну, ты повозникай, да?

– Спи, малыш!

Ох, язва! – сплюнул в сторону Мишка. Семеновский на крыльцо вывалился:

– Чего орешь?

– Да вон, огрызается малолетка, – кивнул в сторону почти невидных силуэтов разведчиков.

– Это ты про себя? – закурил. Мишка насупился: и этот туда же! – Спать иди.

– Не, майора дождусь.

– Ну, он пока туда, пока обратно – утро будет.

– Ничего, мы привычные. Ох, нажалуюсь я ему на эту выступалку, Владимир Савельевич. Деловая больно. Взяла «языка» так прямо и слова уже не скажи – гордые мы до не могу. И вообще, у кого ума хватило бабу командиром разведчиков поставить? Весь батальон над ними ржет.

– Я, – спокойно ответил политрук и лейтенант притих.

– Понял. Ушел.

– Во-во, иди, балаболка.

Спать еще долго не ложились.

Сидели у блиндажа, мужчины курили, шутили, Лена смущенно улыбалась, радостная, что так удачно все прошло.

Гриша сахар вытащил из кармана, подал:

– Чего? – еще больше смутилась девушка. – Не маленькая.

– А я маленький? – пробасил. – А все равно сладкое люблю.

– Ну и ешь.

– Ну и не ругайтесь, все равно не подеретесь, – хохотнул Чаров, сахар забрал и в рот сунул.

Все рассмеялись, увидев, как вытянулось от возмущения лицо Васнецова.

Глава 33

Николай утром приехал, спрыгнул из машины на землю и к бочке с водой. Умылся, подмигнул довольно Михаилу, что тут же с полотенцем оказался:

– Начальство довольно. Молодцы наши разведчики.

– Да уж, – скривился тот.

– Чего рожи корчишь? – не понял мужчина, вытерся. В хату пошел.

– Так ведь издевательство, товарищ майор, форменное издевательство, – двинулся за ним Михаил.

– Чего ты бубнишь? – Семеновскому, что за столом сидел, курил, только китель на плечи накинув, руку для приветствия протянул. Фуражку на лавку кинул, за стол сел.

– Вот так, Владимир Савельевич, сработали наши на отлично, там, – ткнул в сторону потолка пальцем. – Очень довольны. Миша, чай есть? Пожевать что?

– Есть, – бухнул тот чайник на стол, кружки расставил.

– К награде будем представлять разведчиков, – заулыбался Санин.

– Тю! – возмутился Михаил. – Это эту малолетку и уже к награде?! Да она без году неделя! А уже нос воротит! Это вон… вон Васнецову да Палий с Чаровым – да, я понимаю!

Санин нахмурился – что парень несет? На политрука уставился – тот бровью не вел, курил с удовольствием, сахар в кружке с кипятком ложкой размешивал.

– Так, сядь! – рыкнул на ординарца – достал с утра пораньше. Тут плюхнулся:

– А чего? – плечами пожал. – Ну, товарищ майор, несправедливо это.

– Чего несправедливо? Внятно доложить можешь?

– А то, Николай Иванович, что командир разведчиков у нас теперь женщина, – спокойно, с каким-то непонятным довольством протянул Семеновский. – И это очень вашему протеже, сиречь Белозерцеву Михаилу Валерьевичу, не по душе.

– Так ржут же все!…

– Тихо! – хлопнул по столу ладонью Николай, пресекая высказывания парня. Уставился пытливо на невозмутимого замполита.

– Владимир Савельевич, опять вашими молитвами пополнение надуло?

– Так, атеист я, Николай Иваныч.

– И я, знаете ли, не религиозный деятель. Понять хочется – серьезно? Женщина командир разведчиков?

– Ну, уж, – хлебнул чая. – Не женщина – девушка.

Еще не лучше! Санина перекосило. Затылок огладил, пытаясь сдержаться, в руки себя взять:

– Владимир Савельевич, вы простите, понимаете, что такое разведка? Да у меня каждые три месяца – похоронка домой к лейтенанту отделения разведчиков летит! Вы как представляете похоронку на женщину отправлять!! И это в конце войны! Вы в своем уме, Владимир Савельевич?!

– Все? Проорался? – уставился на него мужчина. Санин сник. Головой качнул, соображая.

– Как вам в ум могло прийти?! Почему меня в известность не поставили? – зашипел.

– Значит так, войне может и конец, но пока о том не объявляли, а укомплектовывать батальон надо. Девушка неплохая досталась, справилась. Опыт у нее богатый.

– Ага, Гаргадзе вон по ушам ездить, – фыркнул Мишка.

– Так, молкни! И… И вообще, чайник согрей! – бухнул перед ним посудину с прямым посылом за дверь политрук. И его парень ремарками замучил.

Лейтенант насупился, но ушел.

Николай глаз с Семеновского не спускал:

– Зачем? Убьют ведь, – сказал тихо. – Совсем зачерствели?

– А ты меня не кори. Война, она знаешь, всех в одно корыто гребет. И нет здесь ни женщин, ни мужчин, ни детей, ни взрослых – все взрослые, все солдаты.

– В смысле, война все спишет. Слышал. Не пойдет! – отрезал. – Война вот-вот закончится. Мне лишний грех на душу не нужен. Мы без женщин справимся.

– За первую отмыться не можешь? – глянул на него мужчина.

У Николая желваки ходуном заходили.

Всем замполит хорош, но как нападет на него упрямство, хоть об стенку горох – ничего ни слышать, ни понимать не хочет.

– Не место женщинам в боевых операциях, – поцедил. – Плевать мне, кто, что и у кого. В моем батальоне женщины в бою гибнуть не будут.

Семеновский руками развел – дерзай.

Уже легче, – чуть успокоился Санин.

– Миша! – крикнул. Тот рядом встал, котелки с кашей на стол бухнул и в потолок смотрит, обиду выказывает.

– Давай за командиршей этой.

– Так они только спать легли.

– Плевать! Зато Костя не лег! Отвезет ее в штаб… да куда угодно! – по столу хлопнул. Поболел, так их раз так! И ведь не отлучался, а уже вон новости такие, что ни в какие ворота не лезут.

Мишка понял, засиял даже.

– Так точно! Сейчас будет!

И ринулся из хаты, с крыльца скатившись с миг.

– Осипову тоже отправишь? – спросил Семеновский, наблюдая за Николаем. Тот чая попил, головой мотнул: не лезет, и ладно. Проблем из-за не хватать, желания нет, бумажки всякие, формуляры, докладные – сдались они. Сейчас с этой новенькой суеты бумажной хватит. Еще не факт что его желание исполнится.

Политрук естественно это понимал, потому спокоен был, ухмылялся в усы.

А что смешного? Зачем девчонку – то подставлять?

– Ты где ее нашел, Савельич? На хрена к нам притащил?

– Так фамилия у нее, подходящая, – улыбнулся. – Санина.

Коля хмыкнул:

– Повод?

– Довод.

– Ну и оставил бы, где была.

– А нигде не была. Из госпиталя к нам распределили.

Санин вздохнул: приплыли. Теперь точно ее из батальона не сдвинешь.

– Ладно, придумаю, что-нибудь.

– Думай, думай. А лучше не думай. Пусть служит.

– Убьют ведь.

– Ай, Коля, всех нас когда-нибудь земля примет.

– Женщина она, ей детей рожать. Ты посмотри, что творится – потери людские колоссальные. Как восполнять будем, если еще женщин подставлять станем?

– Так себе в штат возьми, переводчицей вон. Пустует место-то. Немецкий она поди знает.

Тьфу, еще не лучше. Издевается? Каким это Макаром он ее из разведки в переводчики переведет?

– Мишки хватает.

– Или Милы?

Николай в сердцах сахар в кипяток бухнул. Хлебнул и обжегся, выругался.

Семеновский хитро в усы улыбнулся: вот сейчас и глянем – кто, чего, почему.

– Подъем, лейтенант!! – орал Мишка.

– Ну, чего ты блажишь, скаженный?! – запустил в него сапог Пал Палыч.

– Лейтенанта к майору, быстро!

Лена выползла из-за занавески, на ходу ворот гимнастерки застегивая:

– Не кричи, дай людям поспать, – почти вытолкала придурка. Огладила волосы, пилотку надела.

– Ой, ну королевна! – фыркнул парень, во все глаза ее рассматривая: губы очень понравились, припухшие ото сна.

– Что ты ехидный такой? – поморщилась Лена. – Нормальный ведь парень с виду, а рот откроешь – ну, мать честная, откуда что берется.

– А чего? – притих тот, рядом вышагивая. – Нормальный я.

– Вот я думаю.

Тот помолчал и бросил.

– Думаешь. А с Гаргадзе крутишь.

– С кем? – перекосило девушку.

– Отар! Лейтенант.

– А! Тьфу, – отмахнулась: еще один полудурок.

– Болтает, да? – сообразил парень.

– У него спроси, гляжу ему виднее. Язык без костей, вот и мелят. Да тебе-то что?

– Ну, как? – плечами пожал – лицо постное: чего он, правда? – Он со всеми крутит.

– Ну и счастья.

– А тебе значит, не нравится?

– Да тебе-то что? – обернулась.

– Как это? Моральный облик!

– В норме! Замужем я!

У Мишки лицо вытянулось:

– Это ты когда успела-то?

– Нет, ты чего ко мне привязался? – возмутилась.

– Так тебе лет сколько?!

– Слушай, отвяжись, а?! – разозлилась. – Ты приказ передал? Передал. Я его исполняю? Исполняю! Ну, и иди, без тебя дорогу к штабу найду!

Мишка подумал и обиделся.

– Цаца! – бросил, обгоняя девушку. Та не сдержалась, язык ему показала и улыбнулась обоим умиляясь – что он, что она – старшая группа детского сада. А еще лейтенанты!

– Сейчас будет, – объявил майорам Белозерцев, на лавку у дверей сел.

Николай покосился на него, папиросу мять начал.

В дверь постучали.

– Войдите, – бросил подкуривая.

Лена вошла и приморозилась к дверям, мурашки по коже пошли, под пилотку залезли. В первый момент подумала – с ума сошла. Перед ней сидел Николай и она никак не могла его ни с кем спутать. Да, другой, возмужавший, совсем взрослый, а не тот мальчишка лейтенант. И волосы у висков с сединой, шрам через щеку… Но это был он!!

Лену качнуло, ворот гимнастерки рванула, чувствуя, что воздуха ей не хватает, а слезы сами навернулись:

– Коля… – прошептала.

Тот спичку загасил, на нее уставился.

– В общем так, лейте… те… – осекся на полуслове, увидев девушку. И мороз по коже прошел, горло перехватило.

Она вниз по дверям ползет, во все свои глазищи на него глядя, а он шевельнуться не может, глазам не верит, сообразить ничего не может и, вот ринулся, подхватил. Оглядел жадно, волосы с лица убрал:

– Лена? – голос хрипит, губы сводит, голова не соображает.

– Коля…

И слов нет, смотрят друг на друга, не замечая, что на полу фактически стоят, что еще две, кроме них в комнате.

У Мишки челюсть сама вниз уехала. Семеновский вздохнул: ну, вот и ясно, бывают, значит, чудеса-то. Бывают.

– Лена? – коснулся щеки пальцами Николай, а она теплая. Живая! – Лена! – обнял, сжал, еще не веря, что она это, что не погибла. Лицом в волосы зарылся. – Леночка… Лена…

Господи!

Никому теперь не отдаст, никогда!

В лицо опять заглянул, огладил: живая, здоровая?!

Шрам над бровью, на скуле – больно стало, поморщился. Тоска в глазах:

– Прости, – коснулся пальцем дрогнувшим, кожи.

– Ты живой… – выдохнула, пальцами по щеке ему прошлась и вдруг обняла за шею, зажмурилась. – Коля!

"Девочка моя!" – задохнулся от счастья. Подхватил ее, крепко обнимая, закружил.

Семеновский встал и бочком, бочком, ординарца за шиворот и за двери – не стоит паре мешать.

Николай усадил ее на лавку и рассматривал, рассматривал. А в душе сердце – весна.

– Не верю, – коснулся лица. – Мне все кажется – сон. Ты мне постоянно снилась.

– И ты мне. Так странно, мы знали друг друга дней десять…

– А снимся почти два года.

Лена улыбнулась, тепло, светло, погладила шрам на его лице:

– Ранили?

– Ерунда, – он тоже улыбался, но не чувствовал того. Нежность его топила. Он видел не ту девочку из поезда, а взрослую девушку, и такой она казалась ему еще более прекрасной. Как бутон розы привлекая, грозит распуститься, и ослепить своей красотой – Лена ослепляла его. Внутри все трепетало от желания расцеловать ее, коснуться губами ее губ, ее кожи, почувствовать ее тепло и нежность, но он боялся спугнуть, оттолкнуть. Боялся, что она исчезнет, и ему опять останется лишь боль и сожаление.

И очнулся, вспомнил:

– Тебя привел Семеновский.

– Да, – она улыбалась как наивное дитя, но понимала ли, как опасно ее положение?

– Леночка, тебе нужно написать рапорт и уйти…

– Нет! – нахмурилась. – О чем ты, Коля? Как ты можешь такое говорить?

Мужчина вздохнул: если бы перед ним была любая другая женщина, она бы просто приказал, но ей, как раз той, кому обязан был – не мог.

– Леночка, – взял ее за руки, надеясь мягко донести необходимость перевестись куда-нибудь в штаб, подальше от линии фронта, но увидел ее руки, шрамы. Сердце ухнуло о грудную клетку и перевернулось. Лицо каменным стало, а взгляд…