Текст книги "Гладиатрикс"

Автор книги: Рассел Уитфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

XXI

– Ну и развратница ты, Пенелопа! – едко заметила Фиба.

Бывшая рыбачка все утро разгуливала по каморке и услаждала соотечественниц баснословными подробностями своего приключения с жеребцом. Оказывается, минувшим вечером этот титанически одаренный любовник еще и пригласил дружка, чтобы вместе насладиться дарами, столь щедро предлагаемыми Пенелопой.

Лисандра слушала ее и от души забавлялась. Потом ей пришло на ум, что до встречи с Эйрианвен она была бы, пожалуй, до глубины души оскорблена россказнями Пенелопы. Теперь ее душа словно бы сбросила груз, и с каждым днем у нее становилось все меньше забот.

– Ха! Я сразу-то даже не поняла, когда они сказали, что, мол, хотят сделать это по-гречески. – Пенелопа явно пропустила замечание Фибы мимо ушей и продолжала вовсю развлекать слушательниц. – Я ведь сама вроде гречанка, так в чем, думаю, дело? – Она задорно тряхнула головой. – Все скоро и выяснилось. Скажу, что я была как ломоть мяса, засунутый между двумя хлебными лепешками! После этой маленькой встречи меня уже никакими движениями не запугаешь, если кто-нибудь понял, о чем я…

– Да хватит тебе! – крикнула Фиба и запустила в Пенелопу подушкой, ибо та принялась пояснять свои слова непристойными жестами, используя кулак и руку до локтя.

От подушки, впрочем, она увернулась.

– Тоже мне, скромница выискалась, – сказала островитянка, села, бросила подушку обратно и показала Фибе язык.

Тут дверь закутка скрипнула. Женщины обернулись и увидели на пороге тощий силуэт наставника Палки. Парфянин с беспечным видом шагнул внутрь, неся в руке ведерочко с маслом.

– Доброе утро, красавицы, – проговорил он весело. – Как мы чувствуем себя сегодня?

– А тебе что за забота? – отозвалась Даная.

Еще недавно ее немедленно поколотили бы за подобное обращение, но арена быстро превращала новичков в ветеранов, и Палка начинал вести себя с ними сообразно их новому положению.

– Обижаешь, Даная, – сказал он афинянке. – Я забочусь лишь о вашем благополучии, в особенности же о твоем.

Парфянин чуть помолчал и добавил:

– Ты сегодня дерешься.

Даная чуть побледнела, но кивнула и напустила на себя решительный вид.

– Но первой выйдет биться Пенелопа. – Палка поставил ведерко на пол. – Или я должен был сказать «Патроклия, меч смерти»? Готовься, девочка!

Пенелопа выглядела слегка оробевшей, и наставник это заметил.

– А ты думала, что дело так и обойдется пирами, весельем и подглядыванием за чужими боями? Пора уже тебе отрабатывать ту пропасть денег, которую мы на тебя затратили.

Пенелопа передернула плечами и начала стаскивать тунику. Когда она повернулась к Палке и выгнула бровь, тот хихикнул и вышел за дверь.

– Глазам своим не верю, – сказала Лисандра. – Уж кого-кого одолела бы скромность, но тебя…

Пенелопа пожала плечами и пробормотала:

– Лучше поздно, чем никогда.

Лисандра поднялась и зачерпнула из ведерка горсть масла.

– Что ж, смотри, береги эти вот места, – сказала она, густо смазывая ягодицы бывшей рыбачки. – Полагаю, ты найдешь им доброе применение.

* * *

– Что-то сомнения меня гложут, – глухо проговорила Пенелопа сквозь шлем. – Не стать бы посмешищем.

То, что Палка заставил ее выступать в качестве мирмиллона, то есть «рыболова», уже стало предметом для шуток.

Вооружение такого бойца нельзя было назвать ни тяжелым, ни легким. Голову мирмиллона защищал богато украшенный шлем, снабженный полным забралом, правую руку и плечо прикрывал кожаный рукав. Однако самым главным средством его обороны был крупный изогнутый щит, который Пенелопа держала на левой руке. Ее торс оставался открытым, чтобы в случае ранения зрители увидели как можно больше крови. Полные груди эллинки, конечно же, были обнажены для всеобщего любования.

– Даже не задумывайся. – Лисандра похлопала ее по плечу. – Вид у тебя грозней некуда!

Пенелопа залилась краской смущения, заметной даже под шлемом.

– Ну да… – сказала она.

Глашатай выговорил положенные слова, под звуки труб распахнулись ворота жизни. Пенелопа решительно вскинула голову и шагнула через порог на арену.

Ее выставили против тяжеловооруженной воительницы, называвшейся гопломахой. Щит у соперницы был круглый, а шлем – весьма старомодный, увенчанный гребнем. Такие в стародавние времена носили прославленные греческие гоплиты. Крупная стрелка, прикрывавшая нос, и массивные нащечники не давали рассмотреть лицо воительницы. Для зрителей обе соперницы оставались, в общем, безликими. Пенелопа присмотрелась к смуглой коже гопломахи и решила, что та, вероятно, была из какого-то восточного племени. И точно, ее представили зрителям как Дракку из Сирии.

Рабы-служители поднесли женщинам мечи. Они подняли их, салютуя Фронтину, повернулись одна к другой и прикрылись щитами.

Пенелопа шершавым языком облизала пересохшие губы. Товарки считали ее шумной и развязной болтушкой, но сейчас ей было откровенно не по себе.

«Еще бы, – подумала она, делая шаг навстречу Дракке. – Надо быть полной дурой, чтобы выходить на арену и самодовольно ожидать легкой победы».

Рыбачка вспомнила один из первых уроков в гладиаторской школе, когда Катувольк велел им разить соломенные чучела. Она представила себе, что сейчас ей предстоит выполнить такое же упражнение, и устремилась вперед. Ее крепкие ноги живо набирали разгон, расстояние между противницами быстро сходило на нет.

Однако сирийка была вовсе не безответной соломенной куклой. Она приготовилась достойно встретить соперницу.

Щиты с громким треском врезались один в другой, толпа восторженно закричала. Меч Пенелопы сверкнул, опускаясь, но лишь лязгнул по краю щита-гоплона, которым орудовала Дракка. Сирийка крякнула от усилия, ударила в ответ и вскользь достала коренастую гречанку сбоку по голове. Металл не поддался, но у Пенелопы зазвенело в ушах. Она заскрипела зубами и подала щит вперед, стараясь оттолкнуть более легкую соперницу.

Но Дракка оказалась слишком хитра. Она не стала отвечать силой на силу, лишь чуть повернулась, пропустила мимо тычок Пенелопы и заставила ту потерять равновесие. Эллинка шатнулась вперед, и клинок провел кровавую черту на ее спине. Зрители встретили первую кровь взрывом ликования. Пенелопа вскрикнула, настигнутая болью, но все-таки отмахнулась мечом, стараясь хотя бы отогнать Дракку. Пот заливал ей лицо, глухой шлем не давал вздохнуть полной грудью, все же она вовремя повернулась, чтобы встретить нападающую сирийку.

Пенелопу внезапно охватила ярость. Она издала боевой клич и устремилась вперед. Клинок рыбачки врезался в дерево щита гопломахи. Пенелопа удвоила усилия, стараясь вовлечь Дракку в соревнование на выносливость. Она была уверена в своем преимуществе. Теперь ее совсем перестала донимать боль, зато начали брать свое долгие месяцы изнурительного учения. Она вдруг ощутила такую свободу духа и тела, с которой не могло сравниться ни одно мгновение земного блаженства, пережитое ранее. Меч был живым продолжением руки островитянки. Разум, тело и дух женщины пребывали в полной гармонии, упивались яростью битвы, предугадывая движения соперницы.

Вот когда Пенелопа как следует поняла слова Лисандры о свободе, которую обретаешь в бою. Ее сила не знала пределов. Она ощущала себя богиней-воительницей во плоти, явственно видела прорехи в защите Дракки и вовсю пользовалась ими. Сирийка приготовилась сделать очередной выпад, и меч Пенелопы метко ужалил ее в плечо. Толпа оценила то, как она исправила свою первоначальную ошибку, и громкими криками погнала ее вперед.

Пенелопа заставила противницу пятиться, осыпая ее щит градом ударов. Она знала, что каждая такая атака отнимала у сирийки толику силы. Щиты весили немало, и Пенелопа предвидела, что врагиня устанет быстрее ее самой. Мысленно она даже поблагодарила Палку, Нестасена и Тита за неистовую муштру. Эта самая муштра наполнила тело рыбачки необыкновенной силой. Пенелопа до сих пор и не подозревала, что способна на такое. Мышцы работали слаженно, никакой усталости не было и в помине.

Дракка все реже и медленней заносила свой меч, бешеные выпады заставляли ее отступать все дальше. Пенелопа наддала еще, понимая, что почти вымотала соперницу. Она ударила своим щитом в ее щит и лишила сирийку равновесия. Та чуток промедлила с защитой, и тогда Пенелопа ударила. Меч островитянки со свистом устремился вперед, прямо к открытому горлу гопломахи.

Дракка стремительно пригнулась и с бешеной силой пырнула Пенелопу в живот. Та судорожно напряглась и закричала, ощутив внутри себя острое железо, пронзавшее внутренности.

Зрители взорвались криком, но всего громче звучал вопль торжества. Сирийка праздновала победу. Из раны хлестала кровь, заливая обеих противниц. Дракка провернула меч в ране, лезвие скрежетнуло по ребрам, и Пенелопа опять закричала. Когда боль превзошла всякое вероятие, гопломаха выдернула клинок, и рыбачка рухнула на песок, отчаянно зажимая ладонями рану. Она свернулась в комок, задыхалась и блевала внутри тесного шлема. Мучение заслонило весь мир.

Через несколько бесконечных мгновений грубые руки подхватили ее и потащили куда-то. Сознание Пенелопы ненадолго прояснилось, и она успела понять, что ей даровали миссио.

* * *

В открытом проявлении чувств нет особых достоинств. Человеку приличествует сдержанная невозмутимость вне зависимости от обстоятельств. Слишком сильные и явные переживания о ближнем – это слабость. Одна из спартанских истин гласила, что воинам должны быть присущи товарищество и любовь, но если боги решали забрать к себе кого-то из братьев или сестер по оружию, то этот тяжкий час следовало встречать с суровой торжественностью и честью.

Все так, но вид Пенелопы, стонавшей и вскрикивавшей на ложе в лечебнице, оказался испытанием, которого Лисандра доселе не ведала. Рыбачка брыкала ногами, не в силах выдерживать боль. Кровь изливалась потоком, пропитывая тюфяк и растекаясь по полу.

Даная стояла на коленях, держала Пенелопу за руку и ласково нашептывала ей что-то бессмысленное, пока лекарь безуспешно пытался остановить кровь. Рабы, сражавшиеся на арене, стоили дорого. В случае успеха этого эскулапа ожидала награда, но в этот раз он быстро сдался, встретился глазами с Лисандрой и отрицательно покачал головой.

– Есть у тебя хотя бы маковый сок? – требовательно спросила она.

Спартанка понимала, почему лекарь не пытался унять боль, пока осматривал раненую. Он должен был видеть истинную картину, не искаженную действием лекарства. Но отправить Пенелопу к берегам Стикса, корчащуюся и плачущую, точно дитя? Нет, такого допустить было нельзя.

– Есть, конечно, – легко согласился лекарь. – Но на умирающих мне его тратить не следует. Снадобье дорогое. Если хозяин узнает, то меня будут пороть.

– Я понимаю, но ее нельзя так оставить!

Пенелопу начало судорожно трясти. Ее глаза блуждали, рассудок мутился от боли.

Лисандра шагнула вперед.

– Где лекарство?

– Вон там. – Лекарь указал на полочку, где стояли растворы и мази.

Он хотел еще что-то сказать, но кулак Лисандры вдруг с треском врезался ему в челюсть. Эскулап мешком свалился на пол. Девушка спокойно перешагнула через него, взяла с полки маленький горшочек, понюхала содержимое и кивнула.

– Что ты делаешь?.. – спросила Даная, изумленная такой неожиданной вспышкой насилия.

– Этот костоправ – неплохой парень, – склоняясь над Пенелопой, распростертой на тюфяке, сказала Лисандра. – Не хочу, чтобы его выпороли за нарушение воли хозяина. А так ему и врать не придется, если спросят, что произошло.

– Но тебе достанется плетей за то, что побила его!

Губы спартанки сжались в одну тонкую черту. Она разжала Пенелопе зубы и влила ей в рот клейкую жидкость.

– По сравнению с тем, что терпит она, это будет – тьфу да и только.

Они стали ждать действия снадобья. Мучительные судороги мало-помалу стали ослабевать. Маковый сок постепенно отодвинул боль за пределы восприятия, и Пенелопа даже заговорила. Она, как младенец, лопотала что-то непонятное, и Лисандра даже подумала, не переживала ли бедняжка какие-то события из своего детства. Жутко и омерзительно было наблюдать это. Лишь нынешним утром Пенелопа была среди них, веселая, смешливая, шумная, рассказывала о своих любовных успехах… Теперь она превратилась в кусок кровавого мяса, трепетавшего последними содроганиями жизни, и маковый сок плотным покрывалом окутывал ее разум.

Подобное зрелище лишит иллюзий кого угодно.

Даная плакала взахлеб, уткнувшись лбом в руку Пенелопы, которую по-прежнему держала в ладони.

Они ждали, что рыбачка перед смертью придет в себя и, может быть, поймет, что подруги рядом, что она не одна, но этому не суждено было случиться. Раненая перестала лепетать и, казалось, понемногу уснула. Вот только грудь ее прекратила подниматься и опадать.

– Все, – с хрипотцой в голосе проговорила Лисандра.

Даная подняла осунувшееся лицо.

– Бедная Пенелопа, – выговорила она сквозь слезы.

Лисандра кивнула. Ее душу снедала горькая скорбь, но показывать это не годилось. Спартанцы никогда не лили слез по усопшим. Усилием воли она заперла на замок и ожесточила свое сердце. Странно, но девушка впервые почувствовала, что отрешается таким образом от какой-то части своей человеческой сути.

– Идем, Даная, – сказала она. – Нам пора.

– Да как ты можешь быть такой бессердечной? – всхлипнула та. – Нашей подруги не стало!..

– Верно. Но ты не забывай, что мы здесь именно ради этого и находимся.

Она хотела, чтобы это прозвучало как утешение, но напряжение было слишком велико, и девушка сорвалась на резкость:

– Мы все здесь для этого. На ее месте могла быть я или ты. Думаешь, подруги той женщины, которую ты убила, меньше по ней горевали? Это должно было произойти с кем-то из нас. Раньше или позже, но без этого не обошлось бы. Жаль, я не успела вас подготовить к неизбежности подобной утраты.

Последние слова на какое-то время лишили Данаю дара речи.

– Да кто ты такая, чтобы нас к чему-то готовить? – вырвалось у нее затем. – Ты ничем от нас не отличаешься, что бы ни воображала о себе! Тоже мне, предводительница нашлась! Ты просто нахальная сучка, которой до ужаса нравится болтать языком. Меня уже тошнит от тебя! И всех остальных тоже!..

– Даная… – начала было Лисандра, но афинянка зажала уши руками.

– Да заткнись уже ты наконец! – завизжала она. – Слышать тебя не могу!

Эллинка вскочила на ноги и в слезах вылетела из лечебницы.

Лисандра проводила ее глазами. Она понимала, что Даная попросту срывала на ней свое отчаяние и горе. Другая приняла бы ранящие слова близко к сердцу, но спартанка была выше подобных обид и с удовольствием это осознавала. Еще она понимала, что это Эйрианвен пробудила некую часть ее души, ведавшую заботой о ближних.

Склонившись над телом, более не принадлежавшим Пенелопе, Лисандра прошептала напутственную молитву. Она не гадала, прислушаются ли боги к ее словам, просто исполнила свой долг так, как понимала его. У нее не было монетки для Харона. Девушка надеялась на то, что перевозчик душ все поймет и позволит Пенелопе переправиться через Стикс в блаженный Элизиум.

Больше Лисандра ничего не могла для нее сделать.

XXII

Поразмыслив, Лисандра пришла к выводу, что именно сейчас эллинские женщины как никогда нуждались в утешении. Понятное дело, их выбила из колеи несчастная судьба Пенелопы. Даная наверняка закатит новую сцену, от которой всем станет только хуже. Сейчас наступало время спокойного голоса и холодных голов, а вовсе не безутешного погребального плача. Да, гибель Пенелопы была трагедией. Однако воин должен быть не просто готов к встрече со смертью, но и знать, что все время шагает с нею бок о бок!

Подобные речи, произносимые над окровавленным телом, даже самой Лисандре показались пустым умствованием. Но в чем еще эллинки могли почерпнуть силу? Кто, кроме Лисандры, мог им ее дать?

Она пробралась через лабиринт коридоров, расположенных под ареной, и вернулась к закутку, где обитали эллинки. На подходе туда она заметила Сорину с ее приятельницами. Все они целеустремленно шагали к воротам жизни. Впрочем, стареющая дикарка не была снаряжена для поединка, и Лисандра невольно помедлила, высматривая, которая же из опытных воительниц школы Бальба должна была выходить на песок.

Вот женщины поравнялись с ней, и у Лисандры перехватило горло. Среди них она заметила Эйрианвен.

Силурийка шла совершенно нагая. Ее тело было сплошь выкрашено той же синей краской, которой разрисовала себя Альбина, а волосы, обычно ниспадавшие волнами золотого шелка, жесткими иглами торчали во все стороны. Эйрианвен неотрывно глядела на женщин, шагавших чуть впереди. Лисандра едва не окликнула ее, но вовремя спохватилась. Негоже было нарушать сосредоточение возлюбленной, готовившейся к поединку…

Возлюбленная!

Это слово явилось совершенно непрошеным, но Лисандра тотчас осознала его правоту. При мысли о том, что Эйрианвен вот сейчас выйдет на арену, спартанку охватило чудовищное волнение. Что, если ее там ранят или… или даже хуже того? Тем более что сегодняшний день был полон недобрых предзнаменований. Они уже потеряли Пенелопу, и девушка отчаянно боялась, что и Эйрианвен постигнет та же судьба. Она должна была непременно проследить за боем и помочь спасению подруги хотя бы молитвой. Мысль о том, что придется беспомощно ждать исхода поединка, заранее внушала ей ужас. И пускай Сорина с присными, которым наверняка не понравится ее присутствие, говорят что угодно…

Она пропустила процессию мимо себя и уже направилась было следом, держась в разумном отдалении от варварок, когда вдруг вспомнила, что собиралась вернуться к своим! В ней нуждались ее эллинки!

Сердце Лисандры рвалось следом за Эйрианвен, чтобы переживать за нее у ворот. Рассудок и чувство долга приказывали ей идти в другую сторону.

В итоге она остановилась, беспомощно кусая губу…

«Нет, пожалуй, сейчас эллинок переполняют ярость и скорбь. Вряд ли они способны воспринимать разумное слово. Лучше подождать и не ходить к ним прямо теперь. Я переговорю с ними попозже, когда они чуть-чуть успокоятся. Больше толку будет. Так я и бой Эйрианвен погляжу, и долг свой исполню».

– Нет, – вслух проговорила девушка.

Такой поступок был бы преступным. Чувства, побуждавшие ее следовать за Эйрианвен, не имели никакого значения. Британика была очень сильна. Она дожила до сегодняшнего дня вовсе не благодаря голой удаче. Быть может, она даже оскорбится, узнав, как за нее переживала Лисандра. В конце-то концов, сама она, зная о поединке спартанки, подобного беспокойства не проявила.

Девушка следила за маленькой процессией, пока та не скрылась в сумраке туннеля. Тогда Лисандра повернулась и решительно зашагала в сторону жилых помещений.

* * *

Нестасен, по-прежнему сидевший под замком, приподнял голову и сощурился на свет, внезапно затопивший тесную каморку. Побои еще ощущались по всему телу, хотя его ярость сожгла в себе почти всю боль.

– Привет, Неста. – Безобразная рожа Палки расплылась в ухмылке. – Ну что, успокоился малость?

Нубиец ответил:

– Вытащи меня отсюда.

– Полагаю, Бальб подпрыгнул до потолка, узнав о твоей выходке. – Палка прошел за порог, в его руке позванивали ключи. – Даже был вне себя… Однако тебе повезло! Эти игры – событие до того крупное, что у нашего ланисты и без тебя полон рот забот и хлопот.

Нестасен, избавленный от цепей, благодарно кивнул и спросил:

– А как там эта спартанская сучка?

– Забудь о ней! – грозя тощим пальцем, посоветовал Палка. – Ее выпорют за неподчинение.

– И все?

– Этого будет более чем достаточно, – подтвердил Палка. – Она не виновата в том, что ты ее невзлюбил. Кроме того, девчонка очень неплохо выиграла свой поединок. После такого выступления Бальб ее нипочем не продаст, так что привыкай жить рядом с ней, – продолжал он, выходя вместе с Нестасеном из тюремной каморки. – Лучше забудь обо всей этой истории. Ну не любишь ты эту особу, так не обращай на нее внимания. Как будто нету ее!

– Она затронула мою честь, – упрямо проговорил Нестасен.

Палка мог говорить что угодно. Нубиец уже придумывал для спартанской девки наказания, одно другого унизительней и страшней.

– А ты полагаешь, что попытка запустить пальчики ей в промежность не затронула ее чести? – Палка заржал. – Сам знаешь, какова она на сей счет.

– Ты сам только этим с новичками и занимаешься, – сказал Нестасен.

– Нет, – проворчал Палка. – Только с теми, кто не станет поднимать из-за этого бучу. Ты, кстати, уже второй, кто со мной об этом заговаривает. С чего это вдруг на всех такая скромность напала?

Нестасен не ответил, и через некоторое время Палка сказал:

– Вот что. Для всех будет лучше, если ты просто станешь держаться от нее подальше. Ясно тебе?

Нестасен покосился на коротышку, шедшего рядом. Не-ет, Лисандре не уйти безнаказанной после того, как она пустила ему кровь, посмела ударить его. Нестасен не собирался сносить подобного оскорбления от женщины, но не был дураком.

«Я еще свершу свою месть, но сейчас лучше брать пример с крокодила, таящегося под тихой поверхностью воды, пока не настанет время ударить».

Нубиец выдавил из себя улыбку.

– Ладно, Палка, ты прав, – сказал он и хлопнул маленького парфянина по плечу. – Ты прав. Я вел себя глупо.

– Вот именно.

Палка расплылся в щербатой улыбке, полагая, что неприятное происшествие действительно отошло в прошлое.

– Теперь к делу. Прямо сейчас будет биться Эйрианвен. Пошли-ка посмотрим в деле нашу размалеванную дикарку.

* * *

Входя в жилой закуток, Лисандра по-прежнему слышала рев толпы, приглушенно доносившийся сверху. Она сжала губы в тонкую черту, попыталась очистить свой разум от всех мыслей об Эйрианвен и сосредоточиться на том, что ей предстояло сделать.

Хмурые эллинки сидели по своим топчанам. Их молчание было сродни погребальному савану. Даная безутешно всхлипывала, раскачиваясь взад и вперед в объятиях Фибы. Та взглянула на вошедшую Лисандру, но ничего не сказала.

Спартанка выпрямилась и набрала побольше воздуху в грудь.

– Похоже, вы все уже знаете, что Пенелопа…

Она запнулась, подыскивая подходящие слова, решила, что нечего рассусоливать, и довершила:

– Мертва.

Тут Даная всхлипнула громче и взялась рыдать в голос.

Лисандра смерила ее неласковым взглядом и продолжала:

– Это, конечно, страшное несчастье. Но совсем неожиданным и непредвиденным его не назовешь.

– Сейчас неподходящее время для подобных разговоров, – сказала Фиба, и девушки ответили ей согласным бормотанием из каждого угла.

– Вот тут я с тобой не согласна, – твердо проговорила Лисандра. – Как раз сейчас и надо о таком говорить. Наши слезы и печаль не воздадут Пенелопе никакой чести. – Она рубанула воздух рукой. – Никакой, слышите?! Напротив, мы унижаем ее, распуская сопли и завывая, точно плакальщицы на поминках. – Она косо посмотрела на Данаю. – Вы ведь сейчас думаете только о собственной гибели! Вы видели, как пала Пенелопа, и теперь каждая говорит себе: «На ее месте могла бы быть я!» Разве не так? Скажу больше! На ее месте могла оказаться каждая из нас. Но если смерть запугает вас, если вы появитесь на арене со страхом в сердцах, тогда точно отправитесь следом за Пенелопой! Воин-победитель не страшится Гадеса. Повелитель мертвых – наш постоянный спутник, пока мы с вами играем в эту игру! Не показывайте ему страха, и он не заберет вас! Шарахнетесь от него в испуге – и как пить дать погибнете.

– Легко тебе так говорить, – сквозь слезы выговорила Даная. – Ты-то вернулась живая. Бедная Пенело-о-о-па…

– Прекрати реветь! – резким голосом приказала Лисандра. – Полагаешь, от твоего нытья кому-то будет что-то хорошее? А? Хоть кому-то из вас?.. Молчите? – Она обвела закуток яростным взглядом. – Мы деремся, чтобы остаться в живых, и наши противницы делают то же. Не думайте о них просто как о соперницах! Пусть память о Пенелопе пребудет в ваших сердцах, но не смейте о ней горевать! Обратите вашу скорбь в ярость! Возненавидьте тех, кто отнял у нее жизнь! Заново представьте, как та стерва хохотала, наслаждаясь смертными муками нашей подруги! Думайте о ней, когда настанет черед выходить на арену! Сделайте все, чтобы паршивая сука с визгом низринулась прямо в Тартар!..

Женщины понемногу начали кивать. Их плаксивые лица постепенно преображались в резкие, жесткие. Вначале перемена была малозаметна, но от Лисандры не укрылись взгляды товарок. Они явно вспоминали, как дергалась, корчилась на песке Пенелопа, и слезливая скорбь перековывалась в холодную ярость. Воительницы из другой школы превращались в смертных врагинь, которым следовало отомстить. Лисандра покосилась на Данаю. У нее, как и у остальных, успели высохнуть слезы. Спартанка удовлетворенно кивнула и вышла за порог.

Когда эллинки больше не могли видеть ее, она чуть не бегом устремилась к арене. Толпа наверху жутко завывала, подстегивая поединщиц. Это по меньшей мере означало, что Эйрианвен была еще жива.

Лисандра ужом просочилась сквозь плотную толпу бойцов, запрудивших все подходы к воротам жизни. Высокий рост помог ей во всех подробностях рассмотреть то, что творилось на арене. У девушки округлились глаза, когда она увидела Эйрианвен, сплошь залитую кровью. Спартанка в смертном ужасе вскинула руку ко рту, и тут до нее дошло, что кровь на теле Эйрианвен была чужой.

Силурийка яростно размахивала одноручным боевым топором и буквально врубалась в тело несчастной противницы. Куски мяса так и летели в разные стороны. Толпа неистово ревела. Умирающая соперница Эйрианвен исходила ужасающим криком, но сквозь все прочие звуки было отчетливо слышно влажное чмоканье железного топора, рассекавшего кости и плоть. Женщина рухнула на колени. Кровь хлестала из дюжины смертельных ран. Ее левая рука висела на ниточке. Словно забыв о присутствии правителя Фронтина, прекрасная силурийка сгребла соперницу за волосы, рванула ее голову назад, выставляя горло, и занесла топор. Она тыкала им в небеса в такт крику зрителей, скандировавших ее имя, еще чуть-чуть потянула время, упиваясь восторгом своих почитателей… Добившись, чтобы крики достигли уже запредельного неистовства, Британика сверху вниз полоснула секирой и единым взмахом срубила противнице голову.

Толпа сходила с ума, силурийка же высоко подняла трофей. Эйрианвен являла собой поистине жуткое зрелище – нагая, со вздыбленными волосами, сплошь покрытая кровью зарубленной жертвы. Она сдвинулась с места и приблизилась к барьеру, отделявшему зрительские места от поля сражения. Трибуны примолкли, Эйрианвен же разглядывала публику. Она раскрутила отрубленную голову за длинные волосы и запустила ее в дальние ряды, где сидели беднейшие зрители. Там мгновенно вспыхнула драка. Люди кулаками отстаивали свое право обладать кровавым подарком.

Эйрианвен небрежно отсалютовала Фронтину и этаким прогулочным шагом двинулась к воротам жизни.

Лисандра следила за ее приближением со смешанным чувством восторга и омерзения. Была, стало быть, у Эйрианвен и такая вот сторона. Лисандра едва могла заподозрить такое, когда британка рассказывала ей о своем прошлом. Теперь она показала себя во всей красе, представ самой что ни на есть дикаркой. Лисандра и сама сполна насладилась убийством соперницы, а потом упивалась обожанием толпы, точно хмельным вином. Но Эйрианвен просто зарубила противницу, точно корову на бойне, да еще и нарочно заставила ее помучиться, прежде чем смилостивилась и добила.

«Вот она, сущность дикарки, – подумала Лисандра. – Что ж, Эйрианвен и в самом деле происходит из дикого захолустного племени. Отсутствие благородной сдержанности нельзя вменять ей в вину».

Но эта пустая мысль мелькнула и исчезла, когда окровавленная британка миновала ворота и вошла в туннель. Девушка бросилась вперед и крепко обняла подругу, поздравляя с победой и совершенно не замечая кровавой жижи, впитывавшейся в ее тунику. Улыбка Эйрианвен выглядела неправдоподобно белозубой на темном лице, сплошь покрытом синей краской и запекшейся кровью. Женщины обнялись, не обращая никакого внимания на окружающих.

Теперь Лисандра понимала, насколько слаще делается жизнь, когда идешь по ней бок о бок со смертью.