Текст книги "Гладиатрикс"

Автор книги: Рассел Уитфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

XXIII

Один день кончался, начинался другой. Бойня на арене продолжалась. Сотни мужчин, женщин и диких животных умирали ради развлечения толп зрителей, новой должности Эсхила и честолюбия Секста Юлия Фронтина.

Правитель Малой Азии был уже в годах, но обладал молодой силой и живостью не по возрасту. Он отличался непреклонной волей, которая сопротивлялась наползающей старости, не позволяла ему сложить полномочия, вернуться домой и пожинать плоды десятков лет службы. Фронтин знал, что не только он был таким. На людях, подобных ему, держалась империя. Не будь их, разве смог бы Рим стать величайшей силой, правящей миром?

Помимо прочего, правитель был знатоком арены и зрелищ. Напыщенный Эсхил вызывал у него омерзение, но глупо было бы отрицать, что этот толстяк устроил великолепные игры. Он стравил между собой две гладиаторские школы. Для Рима такое было не ново, но здесь, в отдаленной провинции, о подобном почти что не слыхивали. Ну а то, что бои женщин оказались не просто «закуской» для разогрева публики, но самостоятельным зрелищем, уж вовсе было сродни озарению.

Как человек увлеченный и тонкий знаток, Фронтин никогда не принимал девушек-гладиаторов всерьез. Новинка – да, потеха – да, но не более. И вот те на – выученицы этого Луция Бальба оказались на арене настоящими вестницами смерти. Женственная красота лишь добавляла остроты их воинскому обаянию. Эти обнаженные груди, эти точеные ягодицы, кружащиеся в гибельном танце… Фронтин то и дело ловил себя на том, что неловко ерзает в кресле, кутаясь в тогу, – не то, чего доброго, станет очевидным возбуждение плоти.

Еще он заметил за собой, что раз за разом стал являться в цирк гораздо раньше обычного, чтобы ненароком не пропустить какой-нибудь девичий бой. Одна или две гладиатрикс из школы Бальба показались ему настолько умелыми, что он решил даже дать ланисте аудиенцию, воздать должное его искусству обучения и отбора.

Прокуратор пригласил потливого смуглолицего Бальба в ложу сановников и тепло приветствовал его.

– Весьма впечатлен твоими девушками, ланиста, – сказал он ему. – Ты привнес в эти игры приятное разнообразие, твоими усилиями они стали совершенно новым и небывалым событием. Оно вполне может послужить политическому продвижению моего достопочтенного сподвижника Эсхила.

Он указал на грека, сидевшего рядом.

– Ты слишком добр, правитель. – Бальб почтительно наклонил голову. – Мы лишь делаем то малое, на что способны. Твои слова очень многое значат для такого незначительного человека, как я.

– Да ладно тебе, ланиста, – рассмеялся Фронтин. – Все знают, что ты богат, как Мидас!

Отмахнувшись от возможных возражений, он вновь устремил свое внимание на арену и спросил:

– Кто эта девушка?

Вызов в главную ложу Бальб встретил с превеликой радостью, но и с беспокойством. Теперь он с облегчением убедился в том, что волноваться было вроде бы не о чем. Правитель, по-видимому, просто хотел похвалить выступление его девушек, в особенности – последнего приобретения.

– Это Ахиллия, господин мой, – сказал Бальб и вздрогнул, потому что в этот момент Лисандра отхватила руку фракийке, с которой сражалась. Спартанка явно соответствовала легендам, ходившим о ее племени, и Бальб был доволен девчонкой. Она очень быстро оправилась от раны, полученной в первый день игр. С тех пор в небесах успела смениться луна, и Лисандра опять принимала участие в поединках. Еще было очень похоже на то, что она вправила мозги своим эллинкам. До игр они являли собой довольно жалкое зрелище, теперь почему-то стали плотно спаянной командой убийц. Гибель той полноватой рыбачки – Бальб успел забыть, как там ее звали – весьма благотворно повлияла на уцелевших девиц. Они начинали приносить настоящий доход.

– Нет, я хочу знать, кто она на самом деле. Ахиллия – это ведь не ее настоящее имя?

– Она рабыня, господин мой. Просто рабыня.

Бальб почувствовал, как по всему его телу выступили капельки пота. Он успел вообразить, будто далекое сестринство, к которому принадлежала Лисандра, умудрилось отыскать девушку и воззвало к правителю, требуя ее освобождения.

– Но имя-то у нее есть? – настаивал Фронтин.

– Да, господин мой. Ее зовут Лисандра, – сказал Бальб и судорожно сглотнул, гадая, сколь далеко могут забрести такие расспросы.

– Она в самом деле спартанка или это лишь образ, который ты для нее выдумал?

Бальб помедлил. Его отчаянно подмывало солгать Фронтину, но вдруг правитель знал больше, чем говорил? В этом случае ложь была бы откровенна опасна, даже гибельна.

– В самом деле, господин мой. Как говорится, все настоящее.

Фронтин снова повернулся к Лисандре, которая стояла на арене, положив клинок на шею побежденной противницы. Он жестом приказал спартанке лишить женщину жизни. Однорукая бывшая гладиатрикс была все равно бесполезна и никому не нужна. Лисандра равнодушно перерезала горло фракиянке и зашагала к воротам жизни, оставив ту биться на песке в предсмертной агонии.

Фронтин посмотрел на Бальба и сказал:

– Я хотел бы с ней встретиться.

– Как пожелает мой повелитель, – с облегчением поклонился Бальб.

Итак, никакое посольство из Спарты к Фронтину не приезжало. Старый козел просто возжелал утех с гладиатрикс. Плохо было лишь то, что он выбрал девицу с такой холодной кровью. Наверное, мраморная статуя по сравнению с ней сошла бы за пылкую любовницу. Этот похотливый старикашка мог бы указать на какую-нибудь заждавшуюся кобылку, которая рада была бы укатать его до потери сознания. Бальб подумал, что все это вызвано ревностью других богов, недовольных изобилием милостей, коими Фортуна ублажала прокуратора в последнее время.

Он вымученно улыбнулся Фронтину.

– Я пришлю ее к тебе по окончании сегодняшних представлений, мой господин.

– Отлично, – с улыбкой кивнул Фронтин. – Можешь идти.

* * *

– Ты хотел видеть меня, ланиста?

Бальб велел рабам усадить Лисандру в крытый паланкин доставить в его жилище, нанятое за пределами цирка. За время игр спартанка успела сделаться народной любимицей. Ее слава быстро росла, в открытую путешествовать ей теперь не годилось. Луций критически рассматривал девушку, стоявшую перед ним, прислушивался к собственным ощущениям и гадал, вызовет ли она и у него какое-то волнение плоти. Его влекло преимущественно к мужчинам, но в прошлом он, бывало, делил ложе и с женщинами. Лисандра – рослая, бледнокожая, неоспоримо прекрасная – была, вероятно, действительно притягательна, но именно такие женщины никогда ему не нравились.

– Хотел, – сказал он, изобразив почти искреннюю улыбку. – Пожалуйста, присаживайся.

Ланиста указал ей на мягкий диван, хлопнул в ладоши и приказал принести вина. Может, Лисандру и удивило подобное радушие с его стороны, но она ничем этого не показала. Ее взгляд оставался ровен, холоден и самую малость насмешлив, как показалось Бальбу.

– Ты проводишь отменные бои, – пригубив напиток из местных виноградников, сказал он.

Лисандра пожала плечами, совершенно спокойно приняв похвалу.

– Естественно, – сказала она. – Надеюсь, меня начнут выставлять против более достойных соперниц. Те, с которыми сейчас приходится иметь дело, бьются заметно хуже меня.

Бальб чуть не расхохотался.

«Надо же, какая неистребимая наглость!.. – подумал владелец луда. – Впрочем, возможно, за ее словами кроется не пустопорожнее высокомерие, а нечто большее».

Он не мог отделаться от впечатления, что Лисандра не играла словами, а высказывала свой действительный взгляд на вещи.

– Ты недооцениваешь другие школы, Лисандра, – проговорил он наконец. – Там тоже хватает отменных бойцов.

– Мне несвойственна недооценка противника, Луций Бальб, – ответила спартанка. – Это было бы глупо. Просто я трезво осознаю свои собственные возможности. В нынешних состязаниях я еще не увидела ничего такого, что смутило бы меня.

Бальбу захотелось услышать ее оценку Гладиатрикс Примы, и он заметил:

– Ты еще не видела на арене Сорину.

– А что мне до нее? – удивилась Лисандра. – На нынешних играх нас все равно друг против друга не выставят. Но если боги распорядятся так, что при каких-то иных обстоятельствах нам выпадет драться, то я без особых угрызений совести отправлю в Гадес твою самую прибыльную воительницу. Впрочем, ты же вызвал меня сюда вовсе не затем, чтобы узнать мое мнение об играх.

– Не затем, – кивнул Бальб.

Кажется, пора было переходить непосредственно к делу.

– Ты понравилась правителю. Он даже пожелал видеть тебя.

Лисандра подняла бровь.

– Так он что, ценитель женских боев?

– Еще какой, – улыбнулся Бальб. – Прокуратор заметил, что ты отменно хороша на арене.

Лисандра задумалась на некоторое время, потом сказала весьма язвительным тоном:

– Что ж, это будет приятная встреча. Мне, правда, трудно представить, с какой бы стати Фронтину приглашать невольницу за пиршественный стол.

– Ну-у-у… – Бальб широко развел руки. – Нынешние игры нравятся всем. Фронтин – тонкий ценитель. Занимаемое им положение позволяет ему встречаться с лучшими из бойцов. Считай, что тебе оказана великая честь, – сказал он, пытаясь сыграть на ее самолюбии.

Она спокойно ответила:

– У рабов нет чести, Бальб.

– Все равно желаю приятно повеселиться, – отмахнулся ланиста.

Лисандра поднялась на ноги, направилась было к двери, но на полдороге остановилась, вновь повернулась к нему и спросила:

– Бальб, правитель хочет просто поговорить со мной? Это все?

Луций вздохнул. Ему очень хотелось солгать ей, но он понимал, что Лисандра может взорваться, если шаловливые руки Фронтина застанут ее врасплох. Подобный случай уже был с Нестасеном. Для нее самой это будет означать смертный приговор, а для него – тьму-тьмущую неприятностей.

– Лучше присядь.

Девушка возвращалась к дивану, а ланиста гадал, понравится ли ей правда.

– Лисандра, может случиться и так, что разговорами дело не ограничится.

– Я с ним не лягу, – ледяным тоном заявила она. – Мы бойцы, а не потаскухи. И потом, я… я раньше была жрицей Афины. Нам запрещено отдаваться мужчинам!

Этого Бальб не знал, так что ему лишь теперь приоткрылась часть тайны, сопровождавшей эту девицу. Так вот почему ее до такой степени возмутила грубая выходка Нестасена!

– Я имел в виду, что он может возжелать… – Ланиста прокашлялся. – Да ты понимаешь. Если так произойдет, уступи ему. Но этого может и не случиться. Я просто хотел предупредить тебя…

Бальб не договорил, отчего-то почувствовав себя мышкой под неподвижным взглядом змеи.

– Коли так, то мое посещение становится невозможным. Бальб, тебе придется сказать ему, что я захворала…

– Лисандра, на приглашение правителя нельзя ответить отказом!

Ланиста терпеть не мог упрашивать, но что прикажете делать? Фронтин был слишком влиятельным человеком. Если он вздумает обидеться…

– Нет, – повторила спартанка.

– Погоди. – Бальб попробовал зайти с другой стороны. – Я сделаю так, что тебе ни о чем не придется жалеть.

– Ты не в состоянии предложить мне ничего такого, чтобы я передумала, – гордо заявила Лисандра. – Вот разве только свободу, но сомневаюсь, чтобы ты это сделал.

– Да, свободу я не буду предлагать, но, к примеру, могу отменить те двадцать плетей, которые тебе предстоит получить по возвращении в луд. Еще я начисто забуду жалобу лекаря, которого, по его словам, ты до полусмерти избила, чтобы украсть снадобья для уже мертвой подружки.

– Кнутом меня запугать трудно, – сказала Лисандра. – В школе я его напробовалась с избытком. Или ты не заметил, сколько шрамов я ношу на спине?

– Кроме того, я могу приказать, чтобы тебя и твоих гречанок переселили из крохотных каморок в хорошие домики, – пристально следя за выражением ее глаз, предложил Бальб.

Это заставило девушку чуть дрогнуть, и он продолжал:

– Могу давать Нестасену работу с таким расчетом, чтобы ты его и близко не видела. Более того, я, пожалуй, поручу тебе отвечать за обучение гречанок, конечно, в дополнение к твоим основным обязанностям и учебе. Ты, может быть, замечала, что старшие гладиатрикс живут по-иному? Я могу приравнять к ним тебя и твоих гречанок. – Он щелкнул пальцами. – Вот так.

– Если я пойду к Фронтину.

– Да, – кивнул Бальб. – Если пойдешь.

Лисандра снова поднялась и стала расхаживать туда-сюда, сложив на груди руки и задумчиво постукивая пальцем по подбородку. Бальб пристально наблюдал за спартанкой, пытаясь по едва уловимой игре лица распознать ее мысли. Она, конечно, была отнюдь не глупа, но ланиста умел заключать сделки. Его опыт по этой части измерялся годами.

Лисандра остановилась и сказала:

– Хорошо, я пойду, если ты поклянешься, что не отступишь от данного слова.

Бальб вскинул руки, призывая в свидетели небеса:

– Я клянусь.

Лисандра закатила глаза.

– Ох и легко же ты даешь клятвы, Бальб…

– Я человек набожный, – парировал ланиста. – Ты можешь мне не верить, но это действительно так.

Лисандра наградила его долгим-предолгим взглядом, и эти льдисто-синие глаза едва не заставили Бальба суетливо заерзать. Было в ней нечто властное, некое внутреннее право отдавать приказы и ждать их исполнения. Да, эта девчонка оказалась слишком прямодушной, не способной на хитрость и обман, но через несколько лет обещала стать поистине грозной персоной.

– Надеюсь, твои худшие опасения все же не подтвердятся, – негромко проговорила она. – Но если жизнь моих сестер-эллинок может быть облегчена в обмен на мое… на мой поход к этому человеку, значит, быть по сему.

– Я тоже надеюсь, что худшего не случится.

Луций, к своему удивлению, выговорил это вполне искренне. Другое дело, его не очень-то волновало, что он торговался с Лисандрой, используя те награды, которые она и ее соотечественницы заработали себе сами. Удачные выступления на арене уже обеспечили им новое и лучшее положение. Вот только стоило ли Лисандре об этом знать? Пускай лучше думает, будто приносит благородную жертву.

Еще он теперь знал, что миф о доверчивости спартанцев был столь же правдив, как и рассказы об их стойкости и воинской силе.

* * *

По возвращении в цирк Лисандра очень тщательно следила за выражением своего лица, не позволяя чувствам отражаться на нем. Внутри же она буквально рвалась на части, даже мышцы живота сводило судорогами. Девушка так до конца и не решила, что же ей делать, но не хотела обременять подопечных своими заботами. Это было бы недостойно. Ей отчаянно хотелось посоветоваться с Эйрианвен, но искать ее времени не было. Бальб велел спартанке сразу же идти в бани, чтобы приготовиться к посещению Фронтина, но она решила все-таки сперва заглянуть к своим эллинкам и поделиться с ними новостями… по крайней мере хорошими.

– Что случилось? – взволнованно спросила Фиба, как только Лисандра переступила порог.

– Да ничего скверного. – Девушка принудила себя улыбнуться. – Все хорошо, и даже очень, – продолжала она. – Меня, как лучшую среди вас, пригласили на торжественный ужин, который устраивает сегодня правитель Малой Азии. Похоже, Секст Юлий Фронтин стал моим почитателем, ну а ланиста, понятно, готов угождать каждой его прихоти.

Тут Фиба закатила глаза, лицо у нее стало кислое. Лисандра про себя приписала все это обыкновенной ревности. Знать бы коринфянке, чем в действительности мог кончиться этот ужин!

– Другие новости касаются уже всех нас, – продолжала она. – Бальб весьма впечатлен нашими выступлениями и по возвращении в школу прикажет содержать нас получше.

Женщины закивали и заулыбались.

– Нас переселят из общего барака в хорошие домики. Меня, разумеется, назначат старшей над вами.

– Неужели? – Фиба склонила голову к плечу.

– Да, – сказала Лисандра. – Я буду отвечать за наше совершенствование. В том, что касается воинских искусств и оружия, вам со мной не равняться. Я как-никак прошла неплохую школу.

– Да, – пробормотала Фиба. – Новости действительно добрые.

– Теперь мне пора. Когда вернусь, смогу порассказать вам немало занятного из жизни римского высшего общества…

Ни Фиба, ни остальные девушки не заметили иронии. Новостям они обрадовались куда меньше, чем ожидала Лисандра. Может, им было страшновато, воительницы сомневались, сумеют ли они соответствовать тому высокому примеру, который она собиралась им показать?

Это в самом деле будет непросто.

Но перво-наперво ей предстояло заплатить оговоренную цену…

XXIV

Когда они кончили с нею возиться, Лисандра едва узнала себя.

Небольшая армия девушек-рабынь, которым ее отдали на расправу, попросту стерла облик спартанки, сотворив вместо нее какую-то иную, незнакомую женщину. Ее лицо сперва выбелили мелом, после чего на щеках красной охрой нарисовали румянец. Той же охрой, только гуще замешанной, покрасили губы. Брови густо зачернили, а по векам прошлись раствором шафрана. Волосы зачесали наверх и уложили в прическу, по словам рабынь, соответствовавшую последней моде. Шаткое сооружение удерживала уйма шпилек, бесконечно раздражавших Лисандру. Ей приходилось все время бороться с позывом повыдергивать их из волос.

Ее облачили в длинный чисто-белый хитон в эллинском стиле, руки украсили браслетами весьма недешевого вида. Девушки ахали и охали, любуясь своей работой. Они поднесли ей зеркало из полированной бронзы, Лисандра глянула на себя и нашла, что выглядит глупо. Щеки спартанки полыхнули краской стыда, она вскочила… и едва не утратила равновесие. Ей показалось, что ее подвесили к потолку за волосы, намотанные на железную проволоку.

«Да что же это за наказание такое! – сердито подумала она. – И как только женщины соглашаются подвергаться подобным мучениям?»

– Я просто раскрашенная кукла! – пожаловалась она одной из девушек. – Может, мне стоило бы походить на себя саму, а не на какую-то размалеванную флейтистку!

Рабыня, к немалому раздражению Лисандры, лишь захихикала.

– Не глупи, – сказала она. – Ты стала прямо красавицей!

– Дурой я стала, вот кем. – Воительница заглянула в большие прозрачные глаза девушки и увидела в них одно лишь недоумение.

Она с возмущением мотнула головой, вдруг поняв, что все мысли этих рабынь были заняты прическами, румянами, белилами для лица… да еще сплетнями о том, кто с кем спит.

– Ладно, пошли, куриные твои мозги. Мне пора!

– Куриные мозги!.. – воскликнула девушка, и ее товарки отозвались смехом. – Какая ты смешная, Лисандра!

Спартанке до смерти захотелось придушить маленькую пустоголовую дрянь. Она во всех деталях представила себе, как это делает, и ей стало чуточку легче.

Рабыни проводили ее через охраняемые помещения под ареной. Естественно, появление спартанки в подобном обличье другие гладиатрикс встретили весьма обидными выкриками. Лисандра внутренне кипела, очень просто объясняя себе их поведение. Надо же было такому уважаемому бойцу, как она, появиться в столь дурацком наряде! Впору было немедленно умереть от смущения, но, конечно, этого не случилось.

Дальше все стало еще сложнее. У самого выхода девушка заметила Катуволька, сидевшего в обществе Сорины. Галл вскинул глаза, прищурился на нее в полутьме, но узнал не сразу. Лисандра понапрасну попыталась сделать вид, будто вообще его не заметила.

– Так-так, – протянул он, подходя. – И что это тут у нас?..

Сорина насмешливо улыбалась у него за плечом.

– Меня пригласили на пир к правителю, – сказала Лисандра.

Со времени того памятного разговора, когда галл сознался спартанке в своих чувствах и был ею отвергнут, он упрямо отказывался иметь с нею дело, ограничиваясь нехорошими взглядами и неразборчивым бормотанием на родном варварском наречии. Однако похоже было на то, что ее появление в этом глупом наряде давало повод для шуточек, пренебречь которым было бы просто грешно. Лисандра решила напасть первой, подпустить яду, целясь в его спутницу.

– Прокуратор пожелал провести время в обществе лучшей гладиатрикс этих игр.

Говоря так, она смотрела не на него, а на Сорину.

– На пир! – захохотал Катувольк, дыхание которого отдавало противным египетским пивом. – Ну, мы-то с тобой знаем, что происходит на этих цивилизованных пирах, правда, Сорина?

– Вот уж воистину, – скривила губы эта старуха. – Иди, развлекайся, шлюха накрашенная. Еще до конца ночи тебя пронзят столько раз, что твоя промежность будет зиять, словно врата Хель!

Лисандра отшатнулась, пораженная грубой прямотой, до которой амазонка позволила себе опуститься.

– Вот уж сомневаюсь, – с презрением проговорила она. – Я, в отличие от тебя, не раскидываю ноги перед всеми и каждым, кому это может понравиться.

Мысленно она поздравила себя с тем, что поддела разом и Сорину, и Катуволька. Не будет она им девочкой для битья, пускай не надеются!

Однако удар оказался даже метче задуманного. Сорина зарычала от ярости и рванулась вперед.

Лисандра отскочила прочь и мгновенно приняла боевую стойку. Она была готова кулаками вбить эту дикарку по уши в землю, но Катувольк успел схватить рассвирепевшую амазонку в охапку и отшвырнуть ее за себя.

– Эта эллинка не стоит того, чтобы ее бить! – выкрикнул он.

Девушки-рабыни, сопровождавшие Лисандру, испуганно завизжали и бросились кто куда, лишь бы не попасть под руку Сорине.

Та смотрела на Лисандру с испепеляющей ненавистью. Спартанка в ответ лишь хмыкнула. По ее мнению, в этой стычке проигравшей осталась старуха.

«Больно лишь то, что Катувольк обратился против меня, – подумала девушка. – Почему?.. Я ведь никогда не давала ему никаких надежд, ни разу даже не намекала, что между нами могло быть нечто большее, чем простая дружба. Откуда же такая внезапная враждебность?.. А он, похоже, еще и внезапно сдружился с Сориной. С какой бы это стати?.. Может быть, не сумев завоевать меня, этот галл тотчас утешился на стороне?.. Как-никак он варвар, а что с них взять!»

Лисандра отвернулась от них и ушла, не оглядываясь.

* * *

Девушки проводили ее до паланкина, ожидавшего за линией охраны. К нему оказались приставлены шестеро здоровенных носильщиков, впереди и позади шли по четыре легионера. Уж конечно, ланиста побеспокоился, чтобы с его ценной собственностью ничего не случилось.

Украшения и прическа мешали Лисандре откинуться на подушки и немного расслабиться в дороге.

«Да, отдохнешь тут, пожалуй!» – хмуро сказала она себе.

Перепалка с Сориной и Катувольком на время отвлекла ее от раздумий о пире в доме правителя, но теперь, оставшись одна, Лисандра о том только и думала. Ей пришлось сознаться себе, что она, в общем, побаивалась того, что мог принести наступающий вечер. Бывшая жрица могла только молиться, чтобы злобное замечание Сорины оказалось далеким от истины. Только представить, что ее вот так будут использовать…

Лисандра содрогнулась.

Спартанку пугала даже не столько мысль о мужском вторжении в ее тело. Они с Эйрианвен часто обсуждали это. Подруги сообща пользовались кое-какими штучками, и Лисандра нашла упомянутое проникновение даже весьма приятным. Но то, что ей, судя по всему, предстояло… Тут ведь не будет ни нежности, ни заботы, ни ласки. Ей придется стать простым сосудом, в который кто-то будет изливаться для своего удовольствия.

Сегодня рабство оставит на ней еще одну несмываемую печать.

Даная была права, рассуждая о том, что жизнь в качестве гладиатрикс давала определенную степень свободы. Понятно, это занятие было весьма рискованным. Однако Лисандра солгала бы самой себе, взявшись утверждать, будто сама эта опасность не привлекательна. Да что там, жизнь в луде по суровости не шла ни в какое сравнение с ее юностью, проведенной в школе, к тому же давала ей возможность славить Афину кровавыми боевыми деяниями. Пусть это была древняя, во многом отживающая традиция, но Лисандра чувствовала, что благодаря ей ее жизнь обретала смысл.

Сегодня же… Сегодня она собиралась принести благородную жертву во имя облегчения жизни подруг. Спартанцам было свойственно не уклоняться от исполнения долга. Вот только внутри нее поселился страх. Одно дело – ласковое проникновение той самой штучки, направляемой любящими руками Эйрианвен, и совсем другое – когда ее прижмут к ложу и примутся насиловать. Ведь именно это будет делать тот старый сенатор.

«Хватит! – сказала она себе. – Речь всего лишь о теле. Это будет что-то вроде выхода на арену. Пускай Фронтин увидит во мне Ахиллию, а вовсе не Лисандру. Это Ахиллия была рабыней и гладиатрикс, я же некогда служила Афине. Если Ахиллия умрет на арене или подвергнется недостойному обращению, то для меня это не будет иметь никакого значения.

Оказывается, можно облачить душу в доспехи и не позволить насилию ее осквернить!»

Мало-помалу Лисандра начала успокаиваться. Она смогла найти выход из нравственного противоречия. Многим ли удалось бы такое? Преимущество образования и спартанского воспитания наделило ее способностью логически и непредвзято взглянуть на положение дел. Одна маленькая уловка, и вот уже и честь спасена, и подчинение будет лишь внешним, но никак не истинным.

К тому времени, когда носилки опустили на землю, девушка уже слегка улыбалась, радуясь собственному уму и присутствию духа.

По выходе из паланкина ее ожидало легкое потрясение.

Она предполагала увидеть роскошь, но покои Секста Юлия Фронтина явно соперничали даже с римским дворцом императора Домициана! От их размеров и убранства голова шла кругом. Громадные мраморные колонны поддерживали здание, едва ли не превосходящее сам Парфенон, – так, по крайней мере, показалось Лисандре. Дорожку к главному входу обрамляло множество статуй. Гостей, входивших в обиталище правителя Малой Азии, встречали все двенадцать богов и богинь пантеона. В саду, окружавшем дворец, журчали фонтаны, украшенные изображениями дельфинов и всяких чудесных созданий. Песенка водяных струй придавала вечеру почти волшебное очарование.

Люди Бальба проводили ее до входных дверей и с рук на руки передали вооруженной охране. Стражи окидывали Лисандру плотоядными взглядами, явно не имея понятия о том, что она была способна изувечить или убить любого из них, если бы пожелала. Эта мстительная мысль помогла спартанке вынести похотливые взоры, заодно с гордостью признать, что она явно была красавицей… и ей нравилось сознавать себя таковой.

Впрочем, охранники и не пытались к ней прикоснуться. Они не могли знать, что перед ними рабыня. Должно быть, глупенькие девчонки из цирка весьма преуспели, делая из нее свободную римлянку.

Шагая через гигантский атриум, Лисандра помимо воли любовалась красотой и великолепием дворца. Ее рот готов был сам собой распахнуться от восхищенного изумления. Фрески по стенам, со вкусом расставленные сокровища… Спартанка то и дело спохватывалась и брала себя в руки, стараясь хранить пристойную невозмутимость.

По ту сторону атриума виднелись огромные двери. Там Лисандру ждал человек средних лет, похожий на суетливую птичку.

Он улыбнулся девушке и вытащил из недр просторной тоги какой-то свиток.

– Я Ахиллия, – сказала она на самой правильной латыни, какую могла изобразить.

Человек пробежал глазами свиток и покачал головой.

– У меня тут помечена одна женщина без спутников… по имени Лисандра. – Он вопросительно поднял брови.

– Это ошибка, – властно проговорила спартанка, внутренне сокрушенная тем, что Фронтин, оказывается, знал ее настоящее имя.

«Нет уж, просто так отказаться от духовной брони они меня не заставят!»

– Ты, конечно, слыхал обо мне. Я – гладиатрикс…

– О да, – перебил он. – Ахиллия. Тот бой в прошлом месяце против каледонки был великим событием! Я видел его. Редкое было зрелище! Да, теперь я тебя узнаю. Что взять с простого писца…

Он вытащил стиль, переправил имя в списке и улыбнулся.

– Вот так!.. Теперь все правильно. Так мне объявить о тебе как об Ахиллии Спартанской?

– Как пожелаешь, – надменно проговорила Лисандра.

Она не желала даже самой себе сознаваться в том, как порадовало ее то, что этот ничтожный человечек узнал ее в лицо и восхитился подвигами на арене.

Тот огляделся по сторонам, убедился, что никто их не видит, и прошептал:

– На самом деле я страстный болельщик. Хочу спросить… – Писец помедлил и моргнул, как сова на солнечном свету. – Ты умеешь писать?

– Конечно умею! – искренне возмутилась Лисандра, чувствуя, как жаркая кровь снова прихлынула к ее и без того слишком разрумянившимся щекам. – Ты меня что, за слабоумную принимаешь или думаешь, что у женщины, как говорится, все мозги в титьках?..

– Нет! – Он извиняющимся движением вскинул ладони и тоже залился краской. – Я лишь хотел попросить тебя написать для меня свое имя. Ну, не совсем для меня… моим детям. Они тоже сами не свои, когда доходит до игр.

– Мое имя?..

– Ну да. – И писец протянул ей клочок пергамента. – Просто на память…

Подобная просьба несказанно изумила Лисандру, но она постаралась ничем этого не выдать.

– Да пожалуйста. – И она взяла у него стиль. – Как их зовут?

– Марк и Луций, – ответил он гордо. – Разбойники, конечно, но они – все, что у меня осталось после кончины жены несколько лет назад.

Лисандра написала несколько слов, поставила свое имя и вернула пергамент, по-прежнему не в силах отойти от волнения и восторга. Ее узнали!

– Спасибо, госпожа.

Явно польщенный писец поклонился, потом повернулся, распахнул перед Лисандрой огромные двойные двери и зычным голосом, которого трудно было ожидать в столь щуплом теле, объявил о прибытии «Ахиллии Спартанской, грозной гладиатрикс, выступающей на играх Эсхила».

Проводив Лисандру и прикрыв двери у нее за спиной, отец семейства взволнованно развернул пергамент, подписанный ею.

«Марк и Луций! – гласили строки. – Ахиллия Спартанская приветствует вас и увещевает во всем слушаться вашего отца. Ибо совершенство достигается лишь послушанием и дисциплиной». Чопорная высокопарность записки вызвала у него невольную улыбку, но он знал, что мальчишки будут прыгать от счастья. А сколько раз он всем перескажет историю этой встречи! Великие мира сего так редко удостаивали людишек, подобных ему, даже взглядом.

Ахиллия Спартанская была, конечно, надменна, но сегодня у нее появился друг. Он, без сомнения, объяснит своим приятелям-болельщикам, кого именно им следует поддерживать с трибун.

* * *

– Значит, ты с ней не спишь?..

Сидя в помещении, отведенном для отдыха наставников, Палка с Катувольком еще не то чтобы тонули в своих чашах, но плавать в них определенно уже начинали. Покой для отдыха в действительности был просторным лабазом, расположенным неподалеку от цирка и нанятым на время игр. Стоил он относительно недорого, при этом вмещал столы для наставников из разных гладиаторских школ, давал приют изрядному количеству шлюх и служил вместилищем для бесчисленных бочек пива и вина. Ланисты платили за все это вскладчину, выражая таким способом признательность своим помощникам, как свободным, так и рабам.

– Нет. Она – друг. Знаешь… мы, дети завоеванных племен, чувствуем себя вроде как родичами. Если не по крови, так по обычаю.