Текст книги "Гладиатрикс"

Автор книги: Рассел Уитфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

XXXVII

Лисандра была очень благодарна жрецу за то, что он позволил ей провести вечернюю молитву. Она понимала, чего тот добивался. Служба Афине вкупе с работой над свитками полностью занимала ее рассудок. Все это вместе было частью довольно-таки странной судьбы, сплетенной для нее рукою богини. Похоже, ей предстояло провести все свои дни в некоем публичном служении. Сперва она путешествовала как призванная жрица, несшая людям слово Афины. Потом были бои на арене. Теперь устами девушки опять вещала богиня, а впереди ее опять ждали схватки.

Как бы то ни было, здесь и сейчас она радовалась возможности довести до местных эллинов настоящее спартанское учение, ибо им оно было воистину необходимо. Она ведь слышала, как вел молитвы Телемах. Он был добрым человеком и хорошим жрецом, более того, Лисандра почитала его за друга. При этом жрец внушал людям расплывчатые аттические ценности, удалившиеся от истины едва ли не до полного ее извращения.

Воительница отдавала себе отчет в том, что ее гладиаторская слава немало способствовала разрастанию сообщества почитателей Афины. Весть о том, что некоторое время службы в храме будет проводить знаменитая Ахиллия, распространилась мгновенно. В храм стало набиваться столько народа, что люди только что не свешивались с колонн. Это было правильно и хорошо. Лисандра посвятила богине всю свою жизнь, чтя ее когда словом, когда мечом. Слава Лисандры явилась, так сказать, побочным плодом благочестивой битвы, длившейся многие годы. Она принимала ее в честь своей богини. Хорошо, если благодаря ей храм будет полон, а люди услышат не искаженную мудрость Афины.

Лисандру вовсе не удивляло, что местная эллинская община видела в ней свою героиню. Прежде среди них совсем не встречалось спартанцев, – а ведь прочие эллины относились к ее родному полису с особым почтением, едва ли не благоговейно. Теперь Афина послала к жителям Галикарнаса настоящую спартанку, известную гладиатрикс. Естественно, они восприняли это как великую честь и ответили всеобщим восторгом. Что тут такого?

Спустя несколько недель Лисандра заметила, что обрела способность уже без слез думать и вспоминать Эйрианвен, хотя боль утраты по-прежнему терзала ей душу. Она как-то вдруг поняла, что добрые и светлые воспоминания останутся с нею навсегда и никто уже не сумеет отнять их у нее. Однако ясно было и то, что на будущее ей следовало бы ожесточить свое сердце. Нельзя больше позволить себе подобной остроты чувства, иначе утрата будет совсем уж невыносимой. Любовь есть разновидность безумия. Надо научиться с нею справляться, а лучше всего – вовсе не допускать ее до себя. Лисандра решила, что в дальнейшем будет следовать именно такому пути.

Что же касается ночей, то редко какая из них обходилась совсем без кошмаров, но теперь Лисандре удавалось хоть сколько-то времени спокойно поспать. Пережитое отнюдь не изгладилось из ее памяти, как и ярость, вызванная бессилием.

«Спартанцы не ведают страха! – пытаясь разобраться в себе, повторяла Лисандра. – Наверное, у меня еще не совсем зажило что-то внутри, отсюда и страшные сны. Зато возвышенный спартанский дух явно помогает мне постепенно преодолевать все случившееся».

Она постоянно молилась о том, чтобы однажды отплатить Нестасену!

Между прочим, как ни болезнен оказался ее жизненный опыт, он явно помогал ей доходчиво объяснять истины Афины людям, собиравшимся в храме у Телемаха. Она ведь уже повидала и вытерпела столько, что любому из этих горожан с лихвой хватило бы на целую жизнь, значит, могла вдохновлять внимательных слушателей еще и личным примером. Если ее врожденная харизма вкупе со славой, приобретенной на арене, заставляла людей вслушиваться в ее слова, так это же к лучшему.

Нет, Лисандра была весьма далека от того, чтобы пытаться вернуть себе былой, именно жреческий настрой ума. Она стала гладиатрикс и не собиралась легкомысленно уклоняться с пути, предначертанного богиней.

Как-то за ужином она поделилась этими мыслями с Телемахом.

– Совсем не обязательно возвращаться в школу, – проговорил он, подумав. – Здесь тебя никто не стережет. Ты легко можешь бежать, исчезнуть, вернуться в Спарту или поселиться где-нибудь в другом месте и жить так, как захочешь.

Лисандра настолько не ожидала подобного, что некоторое время молчала.

– Но это значило бы уклониться от исполнения долга, – ответила она наконец.

– Долга – перед кем? Перед Бальбом, вашим ланистой?

– Перед ними. – Лисандра кивнула в сторону улицы. – Перед теми, кто ходит сюда послушать меня, гордится моими делами на арене. Я уже не говорю про богиню. Или не ты меня уверял, будто мне свыше предначертано драться во имя Афины?

Телемах слегка покраснел.

– Да, но с тех пор я успел гораздо лучше узнать тебя. Тогда ты была для меня всего лишь очередной невольницей, которую ждет арена. Да и Бальб мне как следует заплатил, чтобы я переговорил с тобой, поддержал в час духовной нужды.

Лисандра опять ответила далеко не сразу.

– А я и не знала, что тебе заплатили за дружбу со мной… – сказала она затем, не в силах сразу дать оценку услышанному.

– Нет, мне платили не за это. Дружба за деньги не покупается, – тотчас ответил жрец, и девушка испытала несказанное облегчение.

Предательство одного из немногих людей, которым спартанка по-настоящему доверяла, непоправимо подкосило бы ее.

А Телемах продолжал:

– Бальб не жестокий человек, но он делает деньги на людских жизнях. Таково уж его ремесло. К рабам же у любого из нас отношение в какой-то мере двойственное. С одной стороны, без рабства никак, оно есть и будет. А с другой – после того, как мы познакомились и стали друзьями, думать о тебе как о невольнице я уже не могу. – Он вздохнул. – Как же я не хочу, чтобы ты когда-нибудь пала на арене.

– Вот уж этого можешь не бояться, – усмехнулась Лисандра. – Меня не так-то просто убить. Я очень искусна в бою. Пусть первые напутствия ты давал за деньги, но они действительно развеяли тьму. Ты заставил меня понять очень многое.

Она подумала и добавила:

– Поэтому-то я сплеча и не рублю, если ты заметил. Кроме того, я рабыня лишь по названию. Знаешь, когда тысячная толпа рвет глотки, выкрикивая твое имя, трудновато воспринимать себя как бесправную вещь.

Телемах улыбнулся в ответ, и ей показалось, что эта улыбка была окрашена грустью.

Бальб шлет мне письма, спрашивая, как твое здоровье и что у тебя на уме, – сказал он Лисандре. – До нынешнего момента я его не особенно обнадеживал, но теперь вижу, что ты исцелилась и телом и духом.

– Так и есть, Телемах, – кивнула Лисандра. – Настала пора вернуться туда, где я должна быть.

– Я буду скучать по тебе, – сказал Телемах.

Это прозвучало очень искренне и потому понравилось ей.

– Ты так говоришь, словно мы навсегда расстаемся, – растроганно и оттого резковато проговорила воительница. – Луд не тюрьма, а я в ней не узница. Ты сможешь навещать меня, когда пожелаешь. Может, мне даже позволят одной покидать школу, поскольку, живя здесь у тебя, я вроде бы показала, что мне следует доверять. – Она улыбнулась. – Никуда не сбежала, чтобы начать новую жизнь.

– Но ты останешься, пока мы с ланистой не спишемся касательно твоего возвращения?

– Конечно, – кивнула она. – Надо же предупредить людей, что я уезжаю. Если однажды я просто закрою за собой дверь, то они почувствуют себя брошенными…

– Какая забота, – беззлобно поддел ее жрец.

Лисандра не осталась в долгу.

– А ты, я смотрю, очень разочарован. Еще бы, я уеду, и храмовые сундуки уже не будут ломиться так, как сегодня. Надеюсь, это убеждает тебя в великом преимуществе нашего спартанского образа почитания богини!

– Ничто так не радует сердце, о жрица, как проповедь самопожертвования и строгой умеренности, – торжественно проговорил Телемах. – Увы, я предпочитаю держаться чуть более широкого взгляда на вещи, даже имею смелость полагать, что за пределами Спарты твой подбор тем для службы кому-то может показаться скучным, пресным и даже высокопарным!

Лисандра расправила плечи, в ее глазах искрилось веселье.

– Высокопарным! – передразнила она. – Да неужто ко мне можно применить такое слово? Что за чушь ты несешь, афинянин! Когда это мы, спартанцы, могли тягаться с вами в том, в чем ваша хилая демократия достигла небывалого совершенства?

Телемах расхохотался, а за ним и она. Давным-давно он не видел Лисандру такой открытой, радостной – и наслаждался этим моментом.

– Пойдем, – предложил затем Телемах. – Давай погуляем и выпьем где-нибудь в городе.

– С удовольствием, – отозвалась Лисандра.

XXXVIII

Забирать Лисандру явился Катувольк. Она видела, что ему было очень не по себе. Не зря же он переминался с ноги на ногу, всячески избегая встречаться с ней взглядами.

«Еще бы! – сказала себе девушка. – Вспоминает небось, как вел себя со мной, за что и был наказан зрелищем моих смертных мук. Ну и поделом!»

Отъезд из Галикарнаса прошел так, что лучшего и пожелать было нельзя. Эллинская община едва не в полном составе явилась проводить свою жрицу. Ей наперебой желали доброго пути, дарили подарки. Иные из вещиц были ценными и полезными, иные не очень, но она все принимала благодарно и благосклонно. Катувольк только поспевал грузить подношения в открытую повозку, в которой они собирались ехать назад в луд.

Жрец Телемах тепло обнял ее на прощание, пообещал вскоре приехать. Лисандре показалось, что он моргал несколько чаще обычного. Она надеялась, что он говорил от чистого сердца. В глубине души спартанка была бесконечно благодарна ему за помощь и дружеское участие. Вот уже дважды в тяжелые дни он подставлял ей плечо, в первый раз, правда, за деньги, в чем и сознался. Теперь же его подвигла на это искренняя забота о ней. Девушка была не готова чтить его как отца, но вот то, что в Галикарнасе у нее с некоторых пор обитал старший брат, сомнению, кажется, не подлежало.

Наконец возок двинулся в путь извилистыми улочками города, провожаемый многоголосым «А-хил-ли-я, А-хил-ли-я!», долго раздававшимся позади. Катувольк точно на иголках сидел, тем самым доставляя Лисандре мстительное удовольствие. Первое время она с ним и не очень-то заговаривала. Для этого ей даже не требовалось особых усилий. Когда того требовали обстоятельства, девушка могла и умела быть замечательно красноречивой, однако спартанцы испокон века славились вошедшим в пословицу немногословием. К нему-то она теперь и прибегла, к тому же весьма сомневалась в том, что Катувольк вообще способен порадовать ее разумной беседой.

«Наверное, меня вконец избаловало пребывание в обществе соплеменников-эллинов. Взять хоть Телемаха. Он всего лишь афинянин, но можно ли равнять наши разговоры с пустопорожней болтовней луда!»

Несколькими часами позже, когда Галикарнас уже таял в дымке у них за спиной, Катувольк наконец нарушил каменное молчание:

– Я хочу попросить прощения. Я был не прав.

Лисандра повернулась к нему и сказала после некоторой паузы:

– Да, это так.

Она не видела никакого смысла являть великодушие, которого он не заслужил. Провинился, теперь пусть помучается. Спартанка молчала и мерила его самым ледяным взглядом.

Молодой наставник прокашлялся.

– Я не должен был так вести себя с тобой после… того нашего объяснения. Мне следовало поверить тебе на слово и не искать скрытых причин. Просто твой отказ тогда меня сильно задел, хотя теперь-то я понимаю, что ты была кругом права.

– Вот и надо было меня с самого начала послушать, – согласилась Лисандра. – Тем более что задевать твои чувства я совсем не хотела.

– Теперь это мне тоже понятно. – Рыжий галл пожал широченными плечами. – Жаль, тогда у меня в мыслях полный раздрай был.

– Верно замечено, – подтвердила Лисандра.

Катувольк залился краской, и девушка решила смягчиться, может, даже чуть раньше, чем следовало бы.

– Ладно, это дело прошлое, – сказала она. – Давай просто все забудем и станем жить дальше.

Наставник испытал явное облегчение и даже отважился робко улыбнуться спартанке.

– Ну а ты сама как себя чувствуешь… после всего, что стряслось?

Лисандра отвела глаза и стала разглядывать пыльный пейзаж, расстилавшийся до горизонта.

– Чувствую себя очень разгневанной и беспомощной, что мне на самом деле не свойственно, – проговорила она погодя. – Я не смогла отбиться, остановить их, вообще ничего не сумела им противопоставить. Их все еще не поймали, так ведь?

– Нет, – сказал Катувольк. – Хотя и прилагали к тому все усилия.

– Не сомневаюсь, – фыркнула Лисандра.

Катувольк собрался было что-то возразить, но она лишь отмахнулась.

– Какая, в сущности, разница? Все случившееся опять-таки в прошлом, а буду ли я отомщена – богине решать. Расскажи лучше, что нового в луде?

– Кое-что изменилось. Бальб сдержал слово. Твоих подружек переселили в удобные большие дома. Ясное дело, за это он вычитает из их заработков, но с каждым новым поединком девушки получают все больше. Ведь их известность растет, по-моему, им особо не на что жаловаться.

– А Сорина как поживает? – ровным голосом осведомилась Лисандра.

– Упражняется еще усерднее, чем обычно, – сказал Катувольк. – Знаешь, я слышал о том, что ты бросила ей вызов.

– Чего еще ждать от Сорины, – презрительно процедила Лисандра. – Перво-наперво всем разболтала.

– На самом деле она никому ничего не говорила, кроме меня. Если Бальб об этом проведает, то не будет никакого поединка. Да, он когда-то позволил Сорине драться против Эйрианвен, но теперь дело совершенно иное. Он нипочем не допустит вашей сшибки. Ты – восходящая звезда, Сорина – бывалая и проверенная опора всей школы. Он не захочет рисковать вашими жизнями, да еще чуть ли не сразу после гибели Эйрианвен. Сорине это отлично известно, поэтому она держит рот на крепком замке.

Лисандре нож острый было слушать, как всуе упоминалось имя Эйрианвен. Не то чтобы Катувольк был таким толстокожим и ляпнул что-то не то. Дело было в самой Лисандре. Кажется, она только теперь как следует поверила, что Эйрианвен действительно больше не встретит ее у ворот луда. Усилием воли спартанка отодвинула прочь нахлынувшую печаль и сосредоточилась на смысле услышанного. Ей горько было в том признаваться, но, похоже, Сорина верно понимала сложившееся положение.

– Пусть упражняется сколько душе угодно, – пробормотала Лисандра. – При всем том, что вы с ней друзья, Катувольк, дни ее сочтены, знай это. Можешь ей передать, что я сейчас сказала, мне все равно.

– Не буду я ничего передавать! – нахмурился молодой галл. – Хватит уже с меня ваших раздоров. Я вас обеих люблю и хотел бы, чтобы вы как-то поладили!

– Винить следует не меня. – Лисандра ни на йоту не повысила голос, но сама мысль о Сорине заставляла ее тихо звереть. – Если бы она вела себя по-другому, то сейчас все были бы живы и счастливы. Ее слепое предубеждение стало причиной беды. Ненависть ко мне толкнула ее на убийство Эйрианвен, за это злодейство Сорина должна сполна заплатить!

Катувольк примирительно воздел руки.

– Еще раз скажу, как мне хочется, чтобы между вами все улеглось! Только вас обеих с избранного пути уже не свернешь, как я погляжу.

– Вот тут ты прав.

Лисандре было что сказать еще, но избыточные слова ничем не помогли бы делу. Катувольк и так совершил большое усилие, принес ей давным-давно причитавшиеся извинения. Однако Сорина оставалась его подругой. Как ни претил Лисандре подобный выбор друзей, она не хотела усугублять ситуацию, и так непростую для него. Это было бы низко.

Она перебралась в заднюю часть возка, вытащила один из еще не прочитанных свитков, позаимствованных в храме, и углубилась в чтение, показывая тем самым Катувольку, что разговор окончен.

* * *

Путешествие от Галикарнаса до луда, занимавшее несколько дней, протекало довольно приятно. Тем более что в дальнейшем Лисандра и Катувольк старательно избегали упоминать как Сорину, так и Нестасена, предпочитая обсуждать не такие болезненные темы. Поразмыслив, Лисандра пришла к выводу, что ее дружба с молодым наставником если не восстановилась в прежнем виде, то, по крайней мере, изрядно окрепла.

Катувольк постоянно говорил за них обоих, в основном превознося добродетели своей новой подружки. То, что его мужской взгляд так скоро остановился на другой, заставило Лисандру ощутить укол ревности. Рассудок девушки твердил, что подобная ревность ничем не оправдана. Ведь она с самого начала не имела на Катуволька никаких видов. Тем не менее спартанку необъяснимо цепляло то обстоятельство, что рыжего галла сводила с ума уже не она. Конечно, Лисандра мигом совладала с собой, не подала никакого вида, и непрошеное чувство быстро прошло. Постепенно ее даже начали забавлять неуклюжие попытки Катуволька описать дешевую потаскушку языком высокой поэзии.

– Ремесло у нее, конечно, не самое почтенное, – говорил он, ни дать ни взять отстаивая проституцию как нечто вполне приемлемое. – Но хотя бы честное. По крайней мере, не милостыню собирает.

– Ни в коем случае, – ровным тоном отвечала Лисандра.

Ее так и подмывало позлить Катуволька, но мысль о том, что это будет жестоко, останавливала ее. Должно быть, Катувольк из кожи вон лез, подбирая слова. Ведь он знал, что Лисандра когда-то была целомудренной жрицей богини-девственницы. Самого-то его нимало не беспокоило, что его девушка зарабатывала на жизнь, ложась под других.

– Она бы тебе точно понравилась, – убеждал он Лисандру. – Она гречанка, как ты. А умная до чего!

Спартанке легко было вообразить этот ум, его склад и направленность. Она против воли презрительно скривила губы, но Катувольк ждал от нее ответа, и ей пришлось быстренько превращать этот надменный изгиб в вежливую улыбку.

Потом их повозка благополучно въехала в ворота гладиаторской школы.

– Ну вот мы и дома, – сказал Катувольк.

Лисандра слезла наземь и огляделась, жадно впитывая все знакомое. Перестук учебных мечей, натужные всхлипы, вопли наставников… Привычная музыка луда была сладостна для ее ушей. И правда, как же здорово было наконец возвратиться домой.

– Лисандра!..

Она повернулась. К ней со всех ног мчалась Вария, распахнувшая объятия. Прежде чем спартанка успела призвать маленькую рабыню к порядку, девочка обвила ее руками и крепко прижалась, уткнувшись курчавой темной головенкой ей в грудь. Лисандра принялась неуклюже гладить худенькие плечи.

– Как же я тебя заждалась, – повторяла Вария.

Улыбка Лисандры получилась немного искусственной, ибо спартанцы не почитали достойным делом открытое выражение чувств, а за ее встречей с Варией наблюдало некоторое количество чужих глаз.

– Я тоже скучала, – проговорила она, выпутываясь потихоньку из цепких объятий девчушки. – Рада снова тебя видеть, Вария.

– Дай я твое новое жилье тебе покажу! – Девочка уже тащила ее за руку.

Делать нечего, Лисандра покорно дала увести себя.

* * *

Новое жилье весьма впечатлило ее.

Никакого сравнения с той крохотной клетушкой, где она обитала до игр. Вария даже успела придать покоям Лисандры домашний и отчасти обжитой вид. Она натаскала откуда-то предметы обихода, расставила цветы, украсила стены скромными изделиями собственных рук.

Лисандре немедленно захотелось выкинуть это все на помойку, но Вария желала сделать как лучше, и обижать ее не годилось. Подумав немного, девушка сказала себе, что общее убожество здешней обстановки настолько отрицало какую-либо негу и роскошь, что, пожалуй, пребывало в согласии со спартанской традицией, а значит, можно было оставить его как есть.

– Я подумала, что тебе должно понравиться, – прервал стройный ход ее мыслей голосок Варии. – Вот это, это и это я перетащила из прежнего дома Эйрианвен. Я знаю, вы с ней дружили, и подумала, что тебе захочется получить ее вещи. Сорина пыталась остановить меня, но я ее обхитрила и кое-что все же сумела забрать.

Лисандра вздохнула, очередной раз скручивая овладевшие ею чувства. Рана, которую она почитала совершенно зажившей, как выяснилось, болела по-прежнему. Спартанка взяла с ложа покрывало, поднесла его к лицу и вдохнула запах. Ей показалось, что она коснулась губами кожи Эйрианвен.

– Спасибо за заботу, Вария. Благодарю тебя.

Польщенная девочка так и расцвела.

Больше они ни о чем не успели поговорить, потому как приветствовать Лисандру явились сразу все эллинки. Кажется, они искренне рады были видеть ее, но, глядя на них после некоторой разлуки, бывшая жрица отчетливо видела, что перед ней были совсем не те женщины, с которыми она уезжала когда-то на игры в Галикарнас. Их лица и взгляды сделались жесткими. Арена наложила на них свою печать. По мнению Лисандры, перемена была весьма к лучшему. Рабыни сделались воительницами.

«Конечно, они никогда не сравнятся со мной самой ни врожденными талантами, ни приобретенными качествами. Но эти женщины вышли из кровавой купели. Они, по крайней мере, станут моими достойными сестрами по оружию».

Ей приятно было думать об этом.