Текст книги "Гладиатрикс"

Автор книги: Рассел Уитфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

XXXIII

– Будь здорова, гладиатрикс.

Лисандра приподняла веки, осознавая лишь боль, огненными токами перетекавшую внутри ее тела. Девушке казалось, что запредельная мука навсегда обожгла каждый нерв. Перед глазами спартанки все плавало и кружилось, но лекаря она узнала.

Какое-то мгновение бывшая жрица ничего не могла понять, потом на нее нахлынули воспоминания.

Каморка.

Цепи.

Нестасен.

И бесконечная пытка…

Она содрогнулась всем телом, дернулась на постели, и новая боль, причиненная движением, заставила ее вскрикнуть.

– Ну, ну, девочка, – ласково проговорил лекарь. – Здесь тебя никто не обидит. Ты в безопасности, Ахиллия. Вот, попей-ка. – Возле губ Лисандры качнулась чашечка. – Это вытяжка мака. Она тебе поможет во всех смыслах.

Лисандра позволила ему приподнять ей голову и влить в горло горькую жидкость. Гадостный вкус чуть не заставил ее поперхнуться, но она сделала усилие и не закашлялась, а проглотила снадобье. Лекарь уже подносил к губам страдалицы воду – ополоснуть рот.

Когда он бережно опустил ее голову на жесткую подушку, Лисандра зажмурила глаза, но из-под век все равно поползли горячие слезы.

Она по-прежнему видела их, слышала этот смех, чувствовала вонь мужских тел, взопревших от животного возбуждения, ощущала на себе чужие руки, плоть внутри своего разверстого тела.

– Афина!.. – вырвалось у нее. – Не оставь, помоги.

– Она непременно услышит и поможет тебе, – отозвался лекарь на языке эллинов. – Богиня никогда не предает своих верных.

Маковый сок медленно растекался по жилам спартанки. Телесная боль понемногу отступала, но воспоминания отнюдь не померкли, хотя Лисандра теперь присутствовала в них словно бы сторонним наблюдателем. Сцена пыточного насилия разыгрывалась в ее памяти снова и снова, заново растворяя душевную рану, которую силился заштопать дурман.

Все же лекарство действовало, и вот уже Лисандра не могла понять, явь это или дурной сон. Картины прошлого и настоящего сливались одна с другой, проплывая перед ее внутренним взором. Вновь погибала у нее на глазах Пенелопа, тянулась через пески слабеющая рука Эйрианвен. Соперницы падали под мечом спартанки, но яростный восторг тех побед девался неизвестно куда, развеялся, точно дым. Потом Лисандру снова насиловали.

Опять и опять.

Она смутно слышала мужские голоса, звучавшие у ее постели, хотела открыть глаза, но веки отказывались подниматься. Прохладная рука коснулась ее лба, вытерла пот, и Лисандра почему-то не испугалась.

Потом голоса начали отдаляться.

Некоей частью сознания девушка понимала, что рано или поздно проснется и должна будет осознать правду.

Но это будет потом, а пока она тонула в объятиях Морфея. С нее было довольно.

* * *

Нестасен спешил со всех ног, пробираясь запруженными улицами Галикарнаса, и едва ли не через каждый шаг оглядывался назад – нет ли погони. Нубийцу казалось, что каждый встречный-поперечный пялился на него и указывал пальцем. Вот он, беглый! Вот он, держите его!

Пот ручьями лился по телу гиганта, полуденное солнце немилосердно жгло его сквозь толстый плащ с глубоким капюшоном, низко натянутым на лицо.

«Ну что ж, я потерплю. Не то меня точно сразу узнают. Надо скорей найти спокойное место, где я смогу спрятаться, покурить конопли. Травка освежит ум, и я придумаю, как быть дальше».

Его отчаянно мутило, он как никогда нуждался в глотке благословенного дыма. Беглец знал, что все так или иначе уладится, как только он его вдохнет. Все будет хорошо.

Нубиец поплотнее запахнулся в плащ и увидел кровь у себя под ногтями.

«Кровь Лисандры! Ну да, сучка получила то, чего заслужила и, несомненно, втайне хотела».

Нестасен только не знал наверняка, убил ли ее тот удар ножом, который он нанес ей напоследок.

«Вот ведь дурак! Не удосужился проверить, что она и вправду издохла. Слишком отдался блаженству дурмана, кровавого насилия. Если она еще жива, то назовет мое имя. Тогда на меня объявят охоту. Может, уже теперь люди Бальба рыскают по городу, расспрашивают прохожих. Трудно ждать, чтобы кто-то отказался заработать лишний сестерций, указав погоне на беглеца!

Все точно сговорились. Все против меня. Ох, глотнуть бы дымка!»

Нестасен очередной раз тайком глянул назад, и простое движение породило невыносимую волну дурноты, а с нею и страх. Они с подельниками договорились удирать по одному, каждый в свою сторону. Теперь Нестасен об этом жалел. Если их схватят, они ведь не затруднятся рассказать, кто был главарем!

В конце концов он выбрался на окраину и оказался в городской клоаке, где обитало отребье Галикарнаса. Куда ни плюнь, сплошные потаскухи, воры, убийцы, насильники. Здесь не принято было задавать лишних вопросов, признавалась лишь звонкая монета, зато за деньги можно было купить все.

В какой-то клопиной дыре, называвшейся постоялым двором, Нестасен заплатил хозяину с чирьями на роже и был препровожден в маленькую комнатку. Оставшись один, нубиец перво-наперво швырнул надоевший плащ на постель и зашарил в поясном кошеле, ища драгоценные стебли. Он зажег один из них от масляной лампы, задул пламя и стал смотреть, как тлеет травинка. Вскоре комната наполнилась желанным ароматом дурмана. Нестасен накрыл стебелек глиняным цилиндром, подождал, пока там соберется побольше дыма, и жадно вдохнул. Его сердце тут же замедлило сумасшедший бег, да и мысли перестали беспорядочно и бестолково метаться.

«Чего я так боялся, дурак! – сказал он себе. – Кто из городских стражников отважится пойти по моему следу? Они же знают, на что я способен в бою. Всякий, кто меня догонит, будет убит. Да и жители города навряд ли станут рисковать жизнями, чтобы получить объявленную награду, схватить обидчика рабыни. Что бы там о себе ни воображала эта спартанка, но она именно рабыня!»

Нестасен усмехнулся и понюхал пальцы. Он наслаждался ароматом женщины, приправленным запахом свежей крови.

«Да, на самом деле Лисандра была несомненно в восторге. Она корчилась, кричала и отбивалась, но были мгновения, когда я улавливал похоть в ее глазах. Никто не разубедит меня в этом. Она хотела еще – распутная сучка!»

Стоило нубийцу подумать об этом, и его плоть опять напряглась.

Конопля помогла, и в уме Нестасена зародился план.

«Я выберусь из города, куплю место на корабле и поеду домой. Там меня встретят земляки и воздадут почести герою, вернувшемуся из плена. Как же глупо было чего-то бояться!»

Наполнив легкие остатками спасительного дыма, Нестасен раскинулся на постели и принялся ласкать и гладить себя, представляя бледную кожу Лисандры, мысленно вслушиваясь в ее крик.

XXXIV

Двигаться было невмоготу, так что Лисандре до последнего ноготка пригодилась вся ее спартанская выдержка. Ее изувечили до такой степени, что было больно даже просто лежать на постели, а о том, чтобы попробовать приподняться и сесть, не хотелось даже и думать.

Однако еще невыносимей была мысль о лишней задержке в лечебнице. Лисандра и так уже провалялась здесь более недели, которая стала для нее целой вечностью кошмарных видений, беспомощности и боли.

Сорина тоже постепенно шла на поправку. Амазонка не делала попыток заговорить, и Лисандра до глубины души была ей благодарна за это.

Кое-как, пядь за пядью, спартанка все же села на лежаке, потом слезла с него, шаркая, подобралась к двери и выглянула в пустые и безлюдные коридоры. Тут ей пришлось тяжело опереться о косяк. Телесная слабость была унизительна. Девушка уже знала, что ее плоть со временем выздоровеет, но душу бывшей жрицы сжигала бешеная ярость из-за того, что Нестасен ушел безнаказанным. Лекарь ей говорил, что на его поимку были брошены все возможные силы, но по здравом размышлении Лисандра решила, что его навряд ли поймают.

Никогда еще спартанка не ощущала подобного бессилия. Жизнь ни разу не воздвигала перед нею таких неодолимых препятствий. С этим не могло сравниться даже ее положение рабыни. Свое рабство она давно превозмогла и попрала, ее гений и мастерство посрамили угнетателей и завоевали зрительскую толпу. Но теперь… С нынешними обстоятельствами она ровным счетом ничего не могла поделать. Нестасен с подельниками скроются от погони и будут жить долго и счастливо, зная, что победили, восторжествовали над ней. Она не сумела им помешать, ничего не смогла противопоставить.

Воительницу принудили к подчинению, и стыд жег ее изнутри, как проглоченная кислота. Чего только она не отдала бы за право опять увидеть перед собой Нестасена, но чтобы на сей раз в руках у нее был меч! Она распустила бы негодяя на ленточки и выкупалась бы в его крови. То, что негодяй до сих пор ходил по земле и радовался жизни, было для нее невыносимым посрамлением и насмешкой.

От безысходности Лисандра пристукнула кулаком по деревянному косяку и тотчас пожалела об этом, ибо простое движение окатило ее волной мучительной боли.

– Ну что? Лучше тебе? – прозвучал в тишине комнаты голос Сорины.

Лисандра внутренне ощетинилась. Они ни разу не разговаривали с того самого момента, как очнулись в лечебнице. Спартанка и далее вполне обошлась бы без задушевных бесед с убийцей Эйрианвен.

– Я поправлюсь, – коротко бросила она.

С гораздо большим удовольствием девушка попросту промолчала бы, но поступить так значило бы опуститься до уровня варварки.

Сорина, морщась, с трудом приподнялась на постели, и Лисандра презрительно скривила губы. Спартанцы чувствовали боль в той же мере, что и прочие смертные, но никогда и ничем не выдавали ее – в особенности врагу. Бывшая жрица нимало не сомневалась в том, что достойно переносила страдания, даже пока валялась без памяти или плавала по волнам дурманного сна.

– Я сожалею о том, что случилось с тобой, – сказала Сорина. – Мужчины, которые так поступают, достойны проклятия перед лицом всего женского рода!

Лисандра отшатнулась, как от удара. У старой суки еще хватало безрассудства выражать ей сочувствие!

Это было прямым оскорблением, и спартанка, чувствуя, что вот-вот потеряет самообладание, ответила:

– Ты бы лучше пожалела о том, что убила Эйрианвен!

– А я и жалею, – проговорила Сорина. – Очень жалею. Я любила ее, словно родную дочь. Но драться с ней не в полную силу я не могла. Дать поблажку значило бы оскорбить Эйрианвен.

Старуха очень здорово изображала искреннее раскаяние, но Лисандра не попалась на удочку. У этой особы не получится снять с себя вину, немного поболтав языком.

– Только избавь меня от своего словоблудия, – прошипела она. – Под самую осень своего никчемного существования ты истребила ту, что воплощала собой чистоту, красоту и добро! Твое тщеславие этого потребовало. Ты отняла у нее жизнь и еще заявляешь, будто по-матерински любила ее? Эта любовь, знаешь ли, велит жизнь отдавать за своего ребенка, а ты ее хладнокровно зарезала. Я-то видела, что она билась против тебя не так, как могла бы.

– Лисандра, ты не знаешь обычая наших племен. – Голос Сорины звучал мягко, почти просительно.

– Хватит уже с меня вашей варварской чепухи! Я не Ата, богиня вины, чтобы исповеди выслушивать! Мое тело изранено, это так, но разум в полном порядке. И вот что я тебе скажу!.. На тебе клеймо смерти, старуха. Настанет день, и я убью тебя за то, что ты натворила!

Ореховые глаза Сорины вспыхнули гневом.

– Самонадеянная сучонка, – зарычала она и, пошатываясь, поднялась на ноги. – Я-то хотела примириться с тобой, чтобы позволить Эйрианвен упокоиться с миром! Ты в ответ плюешь мне в лицо! У меня тоже есть гордость. Она превыше той тупой наглости, которой отмечена твоя душа!

– Гордость? Да чем тебе гордиться-то, убийца родни? – Лисандра употребила то самое прозвище, что некогда примеряла на себя Эйрианвен. – Ты давно выдохлась. Ты знала, как трудно Эйрианвен поднять на тебя руку, и использовала это к своей выгоде! Иначе ты нипочем с ней бы не справилась. Так вот, я бросаю тебе вызов! Клянусь Афиной, моей руки ничто не удержит. Твоя смерть не отяготит мою совесть. Клянусь, ничто не доставит мне большего удовольствия, чем вид твоей крови!

– А кишка не тонка? – осторожно делая шаг вперед, осведомилась Сорина. – Я и прежде тебя в землю вколачивала, когда мы сталкивались в луде. Или, может, ты тогда слишком пьяна была, чтобы запомнить? Я опять это сделаю, можешь не сомневаться. С мечом или без меча…

С Лисандры было довольно.

– Давай, попробуй!

Она рванулась вперед, не помня больше ни о чем, кроме одного – добраться до Сорины, выдавить из нее жизнь!..

Их уже разделяло расстояние, позволяющее нанести удар, но тут сильные руки, протянувшиеся откуда-то сзади, обхватили Лисандру и оттащили назад. Она не могла вывернуться и взглянуть, кто же ее сгреб, забилась, яростно завизжала, но хватка была железная.

Встревоженный ее воплями, в комнату стремительно влетел лекарь, и за ним – Палка и Катувольк.

– Во имя огней Гадеса!.. Что здесь происходит?

– Я убью ее!.. – взвыла Лисандра.

Катувольк проскочил мимо нее и схватил в охапку Сорину, ковылявшую к ненавистнице и выкрикивающую оскорбления самого площадного толка. Лисандра попыталась достать ее хотя бы ногой, но этого не позволил сделать проворный парфянин.

– Уберите ее отсюда! – рявкнул лекарь, и извивающуюся спартанку просто вынесли вон.

– А мы-то шли проведать болящую, – пробурчал Палка.

Лисандра еще пробовала отбиваться, и он прикрикнул:

– Да утихни ты наконец!

Она ответила яростным взглядом. Ни на что большее у нее уже не было сил. Двое мужчин молча отнесли ее в закуток и там поставили на ноги.

– Бесподобное поведение перед лицом друга, – проворчал Палка и ткнул подбородком в сторону человека, находившегося за спиной у Лисандры.

Та крутанулась, полная неутоленной злобы… и замерла.

– Здравствуй, сестра, – улыбнулся ей Телемах, но его улыбка тут же погасла. – Не собираешься же ты и меня побить заодно?..

Лисандра выпрямилась, скручивая свой гнев.

– Не принимай на свой счет, брат мой, – сказала она. – Служителям богини не за что бить друг друга. Я не стану срывать на тебе ярость, приберегу ее для той суки, с которой ты меня застал.

– Ну и хорошо. Сядь, пожалуйста. – И Телемах указал ей на скамью. – А то вид у тебя!.. И как только на ногах держишься!

– Я постою, – с вызовом сказала Лисандра.

На самом деле после всех зверств Нестасена ей исключительно больно было сидеть.

– Ну тогда ляг на бок, – посоветовал Телемах.

Лисандра залилась краской отчаянного стыда. Его слова означали, что он был прекрасно осведомлен о случившемся. Однако ее коленки не на шутку подламывались, и она последовала совету. При этом бывшая жрица натянула на лицо маску самого твердокаменного стоицизма, не желая показывать, каким трудным и болезненным было для нее самое вроде бы простое дело – лечь на бок.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она, приняв наконец более или менее терпимую позу.

– Пришел тебя навестить, – ответил Телемах. – Бальб поведал мне, что с тобой случилось несчастье, и попросил заглянуть. Он сказал, что мы с тобой вроде друзья… Это ведь действительно так?

Они с Телемахом встречались всего один раз, но Лисандра про себя рассудила, что это не имело значения. Они были соплеменниками и служили одной богине.

– Думаю, что да, – сказала она и пожала плечами. – Спасибо. Я уже иду на поправку.

– Нисколько не сомневаюсь, – кивнул Телемах. – Вот я и попросил Бальба оставить тебя со мной до полного выздоровления.

Лисандра вскинула голову.

– С какой стати? Мое место – в луде, с моими эллинками. Я их предводительница, они не справятся без меня.

– Ну, некоторое время они как-нибудь да продержатся, – сказал Телемах. – Да и тебе только на пользу пойдет чуть отдохнуть от них.

– У меня все хорошо, брат мой, – напряженно выговорила Лисандра. – Нет нужды меня жалеть.

– А я тебе жалости и не предлагаю. Наоборот, это мне нужна твоя помощь. Я знаю обо всем, что ты претерпела от этого так называемого наставника, о потере твоей подруги тоже наслышан. Бальб мне все рассказал. Прости меня, тебе и так нелегко, а тут еще я с просьбами…

Лисандра нахмурилась.

– Чем же я способна тебе помочь? Сам видишь, я сейчас мало на что годна. Мы, спартанцы, привыкли с достоинством выносить боль, но я не настолько тщеславна, чтобы утверждать, будто полна сил и здоровья.

– Это так, – кивнул афинянин. – Ты еще не готова приступать к упражнениям в школе. Зато мне известно, что в Спарте воспитывают ученейших жриц, чей ум закален и остро отточен. Я знаю, что телесные увечья нимало не повлияли на твою духовную силу. Не будь ты спартанкой, я и беспокоить тебя не стал бы после всего, что ты пережила.

Лисандра ощутила, как невольная улыбка тронула ее губы. Все-таки Телемах был правильным малым. Будучи эллином и жрецом, он обладал врожденным пониманием спартанского превосходства.

– Ты полностью прав, – сказала она. – Мое тело изведало унижение, а дух омрачен утратой возлюбленной. – Говоря с Телемахом о своем чувстве к Эйрианвен, Лисандра не испытывала никакого смущения. – Но это не помешает мне прийти на выручку другу, которому требуется помощь.

– Работа предстоит очень большая, – сказал Телемах. – Нужно переписать множество свитков из моего собрания. Я говорю о трудах Гесиода, Фукидида, Платона, и не только. Ты уверена, что хочешь этим заняться?

– Естественно, – ровным голосом ответила Лисандра, потрудившись ничем не показать огромное облегчение, охватившее ее при этих словах.

«Как здорово будет отвлечься от ощущения беспомощной униженности, преследующего меня все последние дни. Нет, это не уймет бессильного гнева, вызванного преступлениями Нестасена, но по крайней мере у меня будет занятие, требующее внимания и сосредоточения. Понятное дело, Телемах чувствует себя непоправимо виноватым, взывая ко мне о помощи именно сейчас, но, должно быть, он в самом деле не смог найти в Галикарнасе никого столь же сведущего и в жреческом деле, и в искусстве писца. В общем, хорошо, что мы с ним знакомы и даже дружны. Некогда он меня очень здорово поддержал, сегодня настал мой черед его выручить».

Она была благодарна жрецу еще и за то, что его поручение поможет ей хоть как-то отойти от скорбных раздумий об Эйрианвен. Потом Лисандра подумала о том, что, по всей видимости, владеет языками и словом куда как получше самого Телемаха, значит, сумеет справиться лучше, чем вышло бы у него.

– Бальб-то не возражает? – спросила она.

– Ни в коем случае, – заверил ее жрец. – Он очень обрадовался, узнав, что о тебе станет заботиться искусный целитель, которому он еще и ничего не должен платить.

– Что еще за целитель? – удивилась Лисандра.

– Я весьма опытен в этом, – без ложной скромности кивнул Телемах.

– Похоже, твое искусство будет оплачено моим трудом переписчика, – усмехнулась Лисандра.

Усмешка потревожила струпья на разбитых губах, но она не позволила себе вздрогнуть.

– Вот именно. – Телемах протянул ей чистую тряпочку, чтобы утереть кровь. – Ну что, договорились?

– Договорились, – сказала Лисандра. – Когда ты меня забираешь?

– Прямо сейчас.

Он поднялся и хотел было подать ей руку, но спартанка не приняла помощи, встала сама.

Жрец повернулся к двери.

– Ну что ж, идем.

Телемах хмуро улыбнулся, пользуясь тем, что Лисандра не могла видеть его лица. Когда Бальб явился к нему и рассказал, что произошло, жрец сразу понял, что оставить Лисандру наедине с ее мыслями значило дать девчонке погибнуть. Ланиста тоже беспокоился о ней, но его волновала судьба его собственности, Телемах же переживал о духовном и телесном здоровье спартанки. Собственно, он был не очень хорошо с нею знаком, но она была жрицей Афины. На ее долю выпало слишком много злосчастий. Ему захотелось помочь ей, тем более что это был его долг как духовного лица и как эллина. Вот он и убедил Бальба в том, что смена обстановки окажется для девочки самым лучшим лекарством.

Потом жрец вознес молитвы Афине и Немезиде об отыскании негодяев, содеявших над Лисандрой жестокое и срамное насилие. Пусть справедливая Паллада поможет привести беглецов на суд, а богиня мести – учинить над ними казнь, достойную такого злодейства.

XXXV

Щуря заплывшие синяками глаза, Лисандра оглядывалась. Было очевидно, что в святилище только что закончились обширные строительные работы. Похоже, раньше здесь был совсем простой, скромненький храм. Он и теперь не блистал особенной роскошью, но старое здание обросло свежими пристройками. Храм Афины в Галикарнасе явно процветал заботами и трудами жреца-афинянина, и на это приятно было смотреть.

Телемах провел Лисандру в небольшую комнатку и поставил на скамью кожаное ведерко со свитками.

– Ну вот, – сказал он. – Поживи здесь, пока будешь выздоравливать. Не дворец, конечно, но уж чем богаты.

Он развел руками, и Лисандра вознаградила его подобием улыбки.

– Здесь совсем даже неплохо, брат мой, – сказала она, прекрасно понимая, что он вполне представлял себе «роскошную жизнь» как при храме, так и в гладиаторской школе. – Не хотела бы я провести в подобной неге весь остаток своих дней, но, пока здоровье ко мне возвращается, это, пожалуй, приемлемо.

Он покосился на нее, не очень понимая, шутит она или говорит всерьез, и Лисандра решила оставить его в неведении на сей счет.

– Когда мне следует приступить к работе?

– Времени более чем достаточно, – ответил жрец. – Спешить некуда. Повторюсь, однако, что труд велик, а твоя помощь – поистине неоценима.

Лисандра осторожно опустилась на скамью и уже привычно устроилась на боку.

– Давай-ка покамест осмотрим тебя, – сказал Телемах. – У меня имеются разные лечебные мази, которые я буду рад наложить на твои раны. Пойду принесу.

Он повернулся и стремительно вышел.

Проводив его глазами, Лисандра внезапно почувствовала, как на нее навалилась усталость. Стыдно было признаться, но короткая поездка в повозке от цирка к святилищу вымотала девушку до предела. Стиснув зубы, она сказала себе, что лежать бревном и жалеть себя было не лучшим способом вернуть былое здоровье.

Она кое-как села и принялась выпутываться из туники. Дело шло мучительно медленно, Лисандру то и дело подмывало выругаться. Скотина Нестасен умудрился даже самое простое занятие превратить для нее в муку и подвиг Геракла! Ее голова застряла в вороте туники, но спартанка не сдавалась.

Послышались шаги, потом резкий звук рвущейся ткани – и одежка полетела на пол.

– Лисандра, – укоризненно проговорил Телемах. – Ну не всегда же выбирать самый трудный из возможных путей!

Он показал ей нож, которым рассек упрямую тунику.

– Я так привыкла, брат мой. Нельзя уклоняться от тягот.

Телемах невнятно проворчал что-то в ответ, всматриваясь в ее обезображенное тело. Его лицо выглядело непроницаемой маской стоика. Для Лисандры это был признак того, что выглядела она по-настоящему скверно. Чему уж тут удивляться!..

– Смотрится гораздо страшнее, чем ощущается, – проговорила она.

– Ну да, конечно, – не дал обмануть себя Телемах. – Если не возражаешь, я начал бы…

– Какие могут быть возражения, – ответила Лисандра, растягиваясь на скамье. – Я привыкла к похабным выкрикам зрителей, охваченных похотью, но ты-то, брат мой, вряд ли вознамерился насладиться зрелищем моей наготы.

– Просто зови меня Телемахом, – проговорил он, со всей осторожностью начиная втирать мазь в ее подставленные плечи.

Он обработал вонючим снадобьем торс и предоставил Лисандре самой позаботиться о сокровенных местах.

– Ну и как оно? – спросил жрец погодя.

– Странное чувство, – прислушавшись к себе, сказала она. – Синяки как будто уже начинают рассасываться. Они меня не так уж и тревожат.

– Отлично. А теперь выпей-ка вот это. – Он протянул ей чашу. – Это не дурман, который того гляди превратит тебя в ходячего мертвеца, а лекарство. Хотя оно тоже должно помочь тебе расслабиться и отдохнуть.

– Спасибо. – Лисандра приняла чашу и стала глотать горькую жидкость. – Гадость редкостная, – сказала она, сделав последний глоток.

– Конечно, не заурядная, если даже спартанская жрица замечает ее вкус, – хохотнул Телемах. – Но если подумать, не таково ли чудо мироустройства? Все, что для нас вредно, почему-то радует вкус, а все полезное – отвратительно.

Она весело ответила:

– Так полагают те, кто живет в развращенных Афинах.

– Вот уж спасибо. – Улыбка Телемаха погасла, но глаза по-прежнему светились пониманием и добротой. – Надевай. – И он вытащил откуда-то длинный хитон. – У него спереди завязки, так что тебе не придется с ним мучиться, как с туникой.

– Ты очень заботлив, – одеваясь, сказала Лисандра.

Телемах пожал плечами.

– Я ведь жрец, нас этому учат… По крайней мере, так делается в Афинах.

– Полагаю, это до некоторой степени оправдывает их существование, – уже сонным голосом проговорила Лисандра, укладываясь.

* * *

Телемах еще постоял над своей подопечной, глядя, как она все глубже погружается в сон. Когда ее грудь стала подниматься спокойно, ровно и глубоко, он бережно отвел с лица девушки прядь черных волос и тихо вышел.

У него еще оставалась масса недоделанных дел, к тому же в храме скоро должны были собраться почитатели Афины. С тех пор как он вложил в обустройство святыни полученные от Бальба деньги, обязанностей и хлопот у жреца прибавилось самое меньшее втрое. Прихожан в обновленном и расширенном храме сразу сделалось больше, да и Телемаха среди местной эллинской общины заметно зауважали.

То обстоятельство, что эти деньги он заработал, оказав духовную поддержку Лисандре, поначалу беспокоило совесть жреца. Поразмыслив, однако, он пришел к выводу, что поступил правильно. От его услуги все оказались в выигрыше. Бальб получил отменную гладиатрикс, Лисандра обрела готовность к жизни и борьбе на арене, а богиня узрела, как похорошел и обогатился один из ее земных домов.

В этот раз все обстояло иначе. После того как Лисандру изнасиловали, Бальб буквально бегом бросился к Телемаху, сообразив, что между спартанкой и афинянином успело установиться дружеское доверие. Ланиста не был ни жестоким, ни бессердечным. Он вполне понимал, что последствия чудовищного испытания, которое постигло Лисандру, вполне могли довести ее до гибели. Бальб предлагал Телемаху деньги, но жрец решительно отказался.

Завершив дневные труды, он отправился в свою библиотеку и принялся подбирать тексты, чтобы предложить их Лисандре для переписывания. На самом деле у него не было никакой нужды в подобной работе, но ее следовало придумать. Это потребовало времени. Сказать по правде, большую часть его собрания составляли далеко не самые глубокие труды известных умов, и засаживать за них Лисандру он просто стеснялся.

Телемах так увлекся, откапывая достойные работы, что сам не заметил приближения позднего вечера. Но вот его лампа начала мигать, а это значило, что он рылся в хранилище уже несколько часов. Протерев усталые глаза, жрец оглядел внушительную гору подготовленных свитков. Вполне достойное поле деятельности для спартанки!

Он поднялся, с хрустом разогнул затекшую спину и отправился было к себе, но не дошел. В тишине храма отчетливо раздавался голос Лисандры. Она звала на помощь.

Мысленно обругав себя, Телемах кинулся в ее комнату, надеясь, что иссякающая лампа не погаснет на полпути.

Лисандра билась и корчилась на своем ложе. Судя по всему, ее одолевал жестокий кошмар. Телемах прислушался к крикам и понял, что девушке кажется, будто ее вновь истязают насильники во главе с Нестасеном. Жрец немедля устремился на помощь.

– Лисандра!

Он осторожно потряс ее, стараясь не причинить лишней боли и не испугать, сделав пробуждение слишком внезапным.

Ресницы спартанки взлетели, глаза цвета синего льда в ужасе распахнулись.

– Прочь!.. – закричала она. – Прочь от меня!.

– Лисандра, это я… – начал было жрец, но ответом ему был лишь бессвязный и бессмысленный крик, полный страха и боли.

Телемах понял, что она еще оставалась во власти жуткого сновидения, и присутствие в темной комнате мужчины уж точно не шло делу на пользу. Он сдался, поспешно вышел за дверь. Крики начали постепенно стихать. Жрец вздохнул и сел прямо на пол, прислонившись спиной к стене. Кажется, ему предстояла долгая и очень неспокойная ночь.

«Как бы то ни было, Лисандру я в одиночестве не оставлю».