Текст книги "Гладиатрикс"

Автор книги: Рассел Уитфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

XXVII

– Слышать ни о чем таком не желаю!

Луций Бальб зло смотрел на Сорину. Ну за что, спрашивается, такая напасть? Стояло раннее утро, солнечный луч неторопливо переползал по рабочему столу в его галикарнасском наемном жилье… Вот тут-то ему и свалился подарочек на голову!

– От тебя на самом деле мало что зависит, ланиста, – ровным голосом ответила Сорина. – Мы все равно с ней сразимся. Вне зависимости от твоего мнения на сей счет. Однако надеюсь, что кто-то из нас выживет. Так почему бы тебе не получить от этого выгоду?

– Не о выгоде речь! – Бальб грохнул кулаком по столешнице. – Ты, случаем, не забыла, кто кому подчиняется? Напоминаю, что владелец этой гладиаторской школы – я! Без моего позволения никто не будет устраивать личных разборок просто потому, что им, видите ли, так захотелось!

На миг жесткие, резкие черты лица амазонки окрасило что-то вроде печали.

– Мне самой все это не нравится, – проговорила она. – Но как бы то ни было, я должна сразиться с Эйрианвен.

Бальб поднял брови.

– Уверен, уж вы-то с ней как-то сумеете договориться, – сказал он примирительно. – Вы же всегда были так близки. Неужели нет способа все распутать и выправить без кровопролития?

– Ты не понимаешь наших обычаев и нашей души, Бальб, – вздохнула Сорина. – Это не сделка, которую можно обсудить, и не суд, где возможны переговоры. Мне брошен вызов, и я обязана на него ответить. Другого выхода нет.

– Но это же нелепо! – вырвалось у ланисты, он возвел глаза к потолку. – О боги, чем же мне досталось управлять!

– Я – Гладиатрикс Прима, – сказала дакийка. – Эйрианвен – Гладиатрикс Секунда. Теперешние игры принесли славу твоей школе. Разве Лисандра, новичок на арене, не была приглашена в гости к правителю?

От Бальба отнюдь не укрылось, с каким отвращением Сорина произнесла имя спартанки, однако он жестом предложил ей продолжать.

– Я знаю, что ты не собирался устраивать подобный бой, но он всем покажет, насколько же далеко ты готов зайти в своем стремлении угодить толпам зрителей… не говоря уже об эдиторе. Выставив двоих лучших воительниц на бой до смерти, ты всем явишь небывалую щедрость, покажешь, что готов лишиться своих самых ценных вложений. До сих пор твоих девушек-гладиатрикс было смешно равнять с новичками из других школ. Будь уверен, зрители оценят небывалое зрелище. Только вообрази, какие ставки будут сделаны на каждую из нас! Спорю на что угодно, вы с Фалько сумеете выжать для себя кое-какие деньжата из толстяка Эсхила.

– Тут ты права, – нехотя согласился Бальб, сам ощущая, что алчность понемногу начинает брать над ним верх.

В утешение он сказал себе, что каждый добывает пропитание, как уж умеет.

– Только не воображай, будто я что-то пообещал тебе, – добавил он поспешно. – Я еще посмотрю, насколько хороши будут условия. Если они окажутся достаточно выгодными, тогда – ладно, будет вам поединок. Это по справедливости?

– Вполне. Бальб, я благодарю тебя.

На этом амазонка поднялась и повернулась, чтобы уйти.

– Сорина! – окликнул Бальб, когда она уже протянула руку к двери. – Ну а мне-то на кого из вас ставить?

– В живых останусь я, ланиста, – не оборачиваясь, ответила дакийка. – Эйрианвен молода и сильна, ей не занимать быстроты. Но она никогда не будет предводительницей общины.

Сорина вышла прежде, чем Бальб успел задать еще один вопрос. Дверь хлопнула у нее за спиной.

Луций тяжело опустился обратно в кресло, стал так и этак прикидывать открывавшиеся перспективы и очень быстро пришел к выводу, что эта дикарка была права. Поединок, о котором она говорила, в самом деле мог принести ему состояние. Стареющей львице предстояло схватиться с молодой и задорной воительницей. Сила юности против мудрого опыта… Все приметы классического противостояния. Грех на них не сыграть.

– Никос! – громко закричал он, призывая писца.

В комнату тотчас вбежал тощий грек. Вид у него был несколько взъерошенный.

– Хозяин?..

– Пошли гонца к Септиму Фалько. Скажи, что я зову его к себе, причем как можно скорее.

– Да, хозяин!

Грек с поклоном исчез, оставив Бальба мысленно пересчитывать еще не заработанные деньги.

* * *

Проснувшись рано поутру, Лисандра хотела первым долгом идти разыскивать Эйрианвен, однако соотечественницы не проявили никакой чуткости к ее нуждам и буквально засыпали вопросами о вечере с правителем. По счастью, они быстро поняли, что не дождутся от нее искрометных подробностей, на которые рассчитывали. На этом их интерес угас, и женщины от нее отстали. При этом Лисандра не могла не вспомнить о Пенелопе, и эти воспоминания заставили ее грустно улыбнуться. Рыбачка всех больше была бы разочарована, так и не услышав от нее смачного: «А потом он меня… а я его… и тогда мы…»

– Не слишком надеюсь, что вы поймете, – с ноткой презрения завершила она свой рассказ. – Мы говорили о тактике, об искусстве войны. Все вы неплохие воительницы, но такие вещи, как стратегия и тактика, боюсь, вам не по уму.

Эти слова почему-то вызвали насмешливое хихиканье женщин. Лисандра решила, что таким образом они прятали свое смущение. Она ведь чистую правду сказала. Положа руку на сердце они не могли этого не признать.

Ладно, так или иначе, но эллинки поняли, что от души посплетничать не удастся, и оставили ее в покое. Лисандра покинула жилой закуток и пошла по коридорам, довольно пустынным по причине раннего утра. Бойцы еще отсыпались после излишеств, которым предавались вчера вечером. Спартанка по-прежнему не понимала, что за удовольствие было до бесчувствия напиваться после выигранного поединка, но успела усвоить, что для всех остальных это было делом вполне обычным.

Она знала, что Эйрианвен тоже предпочитала по утрам не залеживаться в постели. Сколько бы она ни выпила накануне, – а влезало в нее удивительно много! – на рассвете ее всегда можно было найти в банях. Лисандра направилась в это заведение, устроенное при амфитеатре. Сердце у нее так и подпрыгнуло, когда она в самом деле увидела Эйрианвен. Прекрасная силурийка сидела на краю бассейна, болтая ногами в воде.

Девушка незаметно подобралась сзади, села за спиной подруги, обхватила коленями бедра и сомкнула руки на животе. Эйрианвен чуть вздрогнула, но Лисандра уже покрывала поцелуями ее шею и плечи.

– Доброе утро, – шепнула она, глубоко вдыхая аромат только что вымытых волос британки. – До чего же я по тебе соскучилась.

– Как прошла ночь?

Золотая голова откинулась на плечо Лисандры, но голос женщины прозвучал напряженно.

– Все было совсем не так, как я ожидала, – быстро ответила спартанка, стремясь скорее развеять все страхи Эйрианвен по поводу ее верности. – Оказывается, правитель – страстный болельщик. Ничто другое его не интересовало. Он пригласил меня для беседы, вот и все! Ты представляешь? Похоже, он без ума от нас.

– Жаль, что под это дело он не надумал оставить нас, силуров, в покое. Римский недоносок…

Лисандра прикусила губу. Она хотела успокоить и утешить подругу.

– Пожалуйста, не сердись на меня, Эйрианвен. Меня же никто не спрашивал, чего я хочу. Повторяю – между нами ничего такого не произошло. Мы просто сидели и разговаривали.

Наступила тишина, нарушаемая лишь падением капель влаги с потолка да отдаленным ревом пламени в печах, подогревавших воду для бассейна. Лисандра подумала, что настало самое подходящее время высказать правду.

Она плотнее притянула к себе Эйрианвен и шепнула:

– Я люблю тебя.

Та повернула голову, и Лисандру потрясло увиденное. Веки британки опухли и покраснели от слез.

Девушка принялась гладить мокрые щеки подруги.

– Что случилось? – целуя ее, шептала она. – Что с тобой? Что у тебя на душе?

– Любовь… – просто ответила та, повернулась и крепко обняла спартанку.

Так они и сидели некоторое время, наслаждаясь близостью друг друга, утешением и теплом.

– А все-таки, что случилось? – опять спросила Лисандра.

Она принимала близко к сердцу боль Эйрианвен. Ей самой хотелось разреветься, но усилием воли она отогнала слезы.

«Плакать недостойно! – с неодобрением напомнила она себе. – Хотя я только что и призналась в любви, но моих жизненных принципов это не изменило».

Эйрианвен первой отняла руки, слегка отодвинулась и заглянула ей в глаза.

– Я тоже люблю тебя, Лисандра, – проговорила она, отчего сердце спартанки так и взмыло. – Только эта любовь приносит мне немалую боль.

– Каким образом? Почему?

Слова Эйрианвен вихрем закружили Лисандру, но она вновь сделала усилие и взяла себя в руки. Сейчас, как никогда, требовалась холодная ясность ума.

– Сорина… – сглотнула Эйрианвен. – Она ненавидит тебя! Ей поперек души то, что нас тянет друг к дружке. Она… – В глазах британки снова задрожали слезы. – Она вышвырнула меня из общины.

По мнению Лисандры, это было скорее благо. Она даже допускала, что Эйрианвен наконец поймет и оценит, как это здорово – быть цивилизованной женщиной, если сумеет вырваться из-под влияния свирепой старой суки. Одного жаль – подруга слишком болезненно переживала разрыв с прошлым.

– Может, Сорина еще передумает, – заметила Лисандра.

Она хотела утешить британку, но та покачала головой и сказала:

– Этому не бывать. Потому что я оспорила ее право так со мной поступать.

– Да уж, скверные новости. Боюсь, никто из ваших приятельниц не отдаст голоса за нашу любовь.

Это последнее слово так приятно было произносить, ощущать на губах. Однако Эйрианвен ответила резковатым смешком.

– Голоса? – переспросила она. – Лисандра, не о голосовании речь! Я буду драться с ней за тебя. Насмерть…

Спартанка отшатнулась.

– Этого нельзя допустить! – вырвалось у нее. – Конечно, мы с ней совсем не испытываем взаимного восторга, но тебе-то она, как я понимаю, подруга! Предводительница твоей общины!..

– Когда-то была, а теперь – нет. Все идет к тому, что одна из нас должна умереть. Либо она останется предводительницей, либо я займу ее место. Третьего не дано. Но главная беда в том, что при обоих раскладах я проиграю. Если погибну… ну, что тут говорить. Но даже если я ее убью, то что от этого буду иметь? Нашим женщинам придется подчиниться мне, но я все равно навсегда останусь изгоем – из-за нашей с тобой любви.

Лисандра взяла руки Эйрианвен в свои.

– Бессмыслица какая-то, – сказала она. – Слушай, если все из-за меня, так мне этот груз и нести!

Она вправду многое отдала бы, чтобы встать против ненавистной амазонки с мечом в руке. И в первую голову – из-за боли, которую та причинила Эйрианвен.

Однако британка лишь покачала головой.

– Ты не из наших, – проговорила она. – Но даже будь ты членом общины, вызов Сорине бросила все-таки я. Я и буду с ней драться.

– Не могу я этого понять, – пожаловалась спартанка. – Так поступать принято у… – Она еле успела прикусить язык и не сказала «у варваров». – Да, у племен, воюющих с Римом. Я воспитана по-другому, но вот в чем уверена, Эйрианвен. Вожди все одинаковы, к какому бы народу они ни принадлежали. Ты одержишь победу, и ваши женщины согласятся признать твою власть. Ты же сама так сказала, Эйрианвен! Сорину иссушила ненависть, ее повадки далеко не всем по душе.

Силурийка наморщила чистый лоб, обдумывая эти слова, и Лисандра едва удержалась от немедленного поцелуя, который неминуемо свел бы на нет все ее ораторское искусство.

– Неужели имеет значение, что мои предки были спартанцами, а твои – благородными жителями Британии? – продолжала она. – Какое зло можно усмотреть в том, что нас соединила любовь? Особенно в таком месте, как это?.. Ну не пойму я, с какой стати Сорине не по душе наше счастье?

– Да с такой, что мы с тобой все-таки разные, – прошептала Эйрианвен. – Если подумать как следует, то станет ясно, что нам с тобой не на что надеяться. Наши шансы выбраться отсюда живыми становятся все меньше с каждым поединком. Но даже если мы обе и сумеем завоевать себе свободу, дальше-то что? Хороша парочка! Две женщины, дикарка да бывшая жрица… Где мы сможем найти себе место, чтобы нам на головы тотчас не посыпалась тысяча бед?..

– Любовь победит все. Я думаю, в этом изречении есть правда. Мы вырвемся на свободу, и никто нас не разлучит! – Говоря так, она сама страстно, искренне верила в эти слова. – Никогда прежде я не знала любви. Скажу тебе больше. Я ее отвергала, почитая за слабость. Но я заглядываю тебе в глаза и черпаю в них такую силу!.. Мне кажется, что когда я с тобой – на свете нет ничего, с чем нельзя было бы справиться! Мне плевать, что скажут другие. Пусть они презирают меня сколько угодно, лишь бы ты была рядом со мной, а я – с тобой. Пусть мы обе – женщины, но наша любовь сильнее и глубже, чем у любых счастливых супругов. Ибо мы с тобой – равные, а это встречается очень редко.

Девушка увидела, как в прекрасных синих глазах подруги разгорелся огонек надежды.

– Ты думаешь, это сбудется? – спросила силурийка.

– Не думаю, а знаю, – сказала Лисандра.

Кажется, в самый первый раз не она отчаянно нуждалась в Эйрианвен, а наоборот. До сих пор силурийка, старшая и опытная, была ведущей в их отношениях. Но вот пришел ее черед растеряться на жизненном перепутье, и Лисандра ощущала небывалый прилив сил.

– То, что у вас случилось с Сориной, конечно, скверная штука, – проговорила она. – Что ж, в жизни сплошь и рядом случается какая-нибудь гадость. Но боги уравновешивают наше горе радостью и добром. То, что мы угодили в рабство, без сомнения, плохо, хотя мы не встретились бы, если бы не стали рабынями. Поистине, моя свобода – очень малая плата за то, что я сейчас чувствую.

Эйрианвен ничего не сказала в ответ, просто наклонилась и поцеловала ее очень нежно и страстно.

Мудрено ли, что заботы и хлопоты бренного мира на некоторое время перестали для них существовать.

XXVIII

– Эсхил палец о палец не желает ударить.

Септим Фалько и Бальб отдыхали в своих любимых городских банях. Они любили сочетать полезное, то бишь деловые беседы, с приятным расслаблением вдали от суеты и шума амфитеатра.

– Вот жалость-то!.. – Фалько пошевелил пальцами ног, наслаждаясь теплой водой. – Но я не могу упустить свою выгоду, тем более что возможности еще не все исчерпал. – У него вырвался короткий смешок. – Тебя, Бальб, в любом месте поскреби, и посыплется золото, но мне-то каждый день на жизнь зарабатывать приходится! К тому же я слышал краем уха, что сам правитель заинтересовался таким поединком и, конечно, приковыляет на него посмотреть.

Бальб ответил, не поднимая опущенных век:

– А я думал, его симпатии принадлежат исключительно нашей Ахиллии. С чего бы ему платить за право взглянуть на то, как дерутся другие?

– Ты, похоже, с головой закопался в сиюминутных заботах! – Фалько оттолкнулся от бортика и лениво проплыл немножко на спине. – Наш Секст Юлий Фронтин заделался ярым приверженцем воительниц. Верно, твоя Ахиллия для него прямо свет в окошке, но разве ты не замечал, в какую рань он является в цирк, чтобы не пропустить женские поединки?

Бальб насмешливо хмыкнул.

– Нет, – сознался он затем. – Не замечал. У меня дел и вправду невпроворот. Так что некогда особо смотреть, кто чем занят на трибунах и даже в ложе правителя. Надо платить лекарям, делать ставки, оценивая рабов из других школ, отвечать на письма, заключать сделки… – Тяжкий вздох означал, что Луций перечислил лишь малую толику своих обязанностей, – Друг мой, неужели кто-то сказал тебе, что быть владельцем школы очень легко и приятно? С чего это люди вообразили, будто для успеха нужна лишь горстка сестерциев да парочка вооруженных рабов?.. Знали бы они, во что впутывается ланиста!..

– Ну, про тебя можно сказать, что ты возвел девичьи поединки в ранг истинного искусства, – жизнерадостно подхватил Фалько.

Бальб нахмурился, а его молодой собеседник повернулся в воде на бок.

– Как бы то ни было, но подготовка к бою идет своим чередом, – сказал он. – Я стараюсь выторговать как можно более выгодные условия. Фронтин так и загорелся этой идеей. Так что вопрос лишь в том, какую сумму мне удастся из него выдоить!

Бальб улыбнулся.

– Вот такая речь всегда звучит в моих ушах музыкой! – заявил он.

* * *

Слух о грядущем поединке между лучшими воительницами вскоре распространился по всему луду Луция Бальба, а там и среди бойцов иных школ. Сохранить дело в тайне представлялось решительно невозможным, даже если бы кто того и хотел. Рабы и рабыни сплетничали вовсю, и всех пуще – писцы, к которым волей-неволей обратился Бальб при составлении необходимых бумаг.

Эйрианвен переживала едва ли не худшие дни своей жизни. Ее выкинули из общины! Даже задушевные подруги больше не могли с нею общаться. Таков был закон. Лисандра делала все от нее зависевшее, чтобы ввести ее в свой круг, но гречанки слишком уж отличались от тех женщин, которых Эйрианвен знала с рождения. Стало быть, в словах Сорины содержалась некая правда. Люди с берегов Срединного моря были особой породой, ни в чем не похожей на племена севера.

При этом эллинки были вполне дружелюбны. Эйрианвен не умела, а главное, не желала вливаться в их среду, но была им благодарна.

Она больше думала о том, насколько трудно будет ей занять место Сорины, стать предводительницей общины в случае победы в поединке. Соплеменницы будут презирать ее за то, что она приводила на свое ложе гречанку и вообще якшалась с этим племенем. По зрелом размышлении Эйрианвен пришла к выводу, что любовь к Лисандре ей, может, еще и простят, а вот дружбу с теми особами, которых ее община почитала враждебными, – ох, навряд ли.

Силурийка слишком хорошо представляла себе все последствия их с Сориной соперничества за главенство. Это будет не просто схватка двух женщин. Амазонка олицетворяла приверженность старым обычаям, она же, Эйрианвен, – перемены. При этом ярость первой воительницы успела заразить и других женщин. Сорина каждого человека считала частью чего-то целого, не более и не менее. Для нее не существовало индивидуальных различий, и Эйрианвен не могла с этим согласиться. Да, Рим был и оставался жестокой машиной войны. Но это же не делало мерзавцами всех поголовно римлян… ну, или греков, если уж на то пошло. Верно, Эйрианвен ненавидела Рим за то, что империя поработила ее народ. Но не судить же каждого римлянина за преступления его политиков и полководцев!..

Переполненные ненавистью разглагольствования Сорины рано или поздно должны были стать зародышем беспорядков в гладиаторской школе. Эйрианвен в этом нимало не сомневалась. Если какая-нибудь дикарка начнет без конца задевать жительниц побережья, те в конце концов не потерпят. Школа тут же разделится на два непримиримых враждующих лагеря, и жизнь в ней станет попросту невыносимой. В итоге кровь начнет проливаться не только на арене, причем все чаще и больше.

«И так уже смертей более чем достаточно, – думалось Эйрианвен. – На арене мы деремся по принуждению, но путь, избранный Сориной, грозит вообще потопить все в крови. Участвовать в этом я ни под каким видом не желаю.

Но стоит ли ради этого убивать Сорину?..

Как трудно принять правильное решение!»

Эйрианвен сама поддалась гневу и возвысила против нее голос. После чего они обе в запале наговорили одна другой таких слов, которые взять обратно было уже нельзя. При всем том британка не могла отыскать в себе ненависти к «старухе». Они слишком долго были подругами. Не имело значения даже то, что они вели род из разных племен. Замкнутый мирок луда давным-давно сделал их сестрами.

«Эйрианвен Убийца Родни. Вот как меня теперь назовут!»

Горькая мысль.

Гладиатрикс Секунда знала, что Сорина не даст ей ни малейшей поблажки, когда они сойдутся на песке арены. А значит, надо всемерно скрепить сердце и отставить чувства в сторонку. Иначе – неизбежное поражение и гибель. Эйрианвен и так опасалась, сможет ли она достойно противостоять дакийке. Да, она была моложе, но Сорина провела в битвах всю жизнь. Она дралась не только на арене, но и на широких равнинах своей родины. В арсенале Эйрианвен не было ни единого приема, которого не знала бы могучая амазонка. Ведь это она, предводительница, сама научила британку всем хитростям и ухваткам.

Как ни поддерживала ее Лисандра, Эйрианвен понимала, что обстоятельства складывались не в ее пользу. Силурийка пыталась прибегнуть к дару ясновидения, унаследованному от отца-друида. Увы, даже он не позволял ей предугадать судьбу поединка. Морриган покрыла будущее слишком плотными пеленами.

Эйрианвен было страшно.

* * *

– Итак, я решил поставить на силурийку.

Палка и Катувольк вновь сидели в амбаре, оборудованном для отдыха наставников. Здесь они проводили почти каждый вечер. Как всегда, в помещении было полно народа. Все, кажется, только и говорили о предстоявшем бое между Примой и Секундой.

– Ни разу еще не видал такой бучи вокруг бабского боя, – продолжал Палка. – Глазам не верю! Неслыханные деньжищи на кон ставятся! Бальб и вовсе сияет, точно сам Гелиос. Ну а ты как думаешь? Которая из них победит?

Катувольк некоторое время молча смотрел в кружку с пивом.

– Трудно сказать, – проговорил он затем. – Вроде бы все говорит в пользу Сорины, но я печенкой чувствую, что Эйрианвен так просто не скрутишь. У нее больше причин стремиться к победе.

– Вот как. – Палка отставил опустевшую кружку и пододвинул к себе полную. – И что это за причины?

– Сорина будет отстаивать то, что и так ей принадлежит. Эйрианвен станет биться за любовь. По мне, это всем причинам причина.

Палка в ответ рассмеялся, вернее, заржал.

– А ты, парень, стал мягкотелым. – В выпуклых глазах парфянина плескалось веселье. – Ишь заговорил, аж прямо как поэт какой! Только не рассказывай мне, будто у Эйрианвен с Лисандрой такая-растакая любовь, если они облизывают одна другую по темным углам! Брось, Катувольк!.. – И Палка хлопнул себя по бедру.

– Тошнит меня от тебя! – буркнул молодой галл.

– Вот уж спасибо, – фыркнул парфянин.

– Кстати, я не шутил, – продолжал Катувольк. – Я очень пристально наблюдаю за ними обеими с тех самых пор, как впервые заговорили про бой. Трудно поверить, но спартанка так ее опекает!.. Я сам думал, что она бревно бесчувственное, а на деле… Эйрианвен же, как я посмотрю, просто удержаться не может, чтобы лишний раз ее не коснуться. Да, Палка, все это мелочи, но весьма много говорящие. Даже когда они просто беседуют, обязательно одна другой на плечо руку положит. Они в самом деле близки. Во всех смыслах.

– Мне бы к ним третьим. В серединку. – Палка мечтательно облизнул губы. – В луде я и в самом деле удерживаю свой меч в ножнах, но мужчиной-то быть не перестаю! Как подумаю, что Эйрианвен… эти ее пухлые титьки!.. Ясно же, чего девка хочет, так при чем тут Лисандра? Ей мужика надо, и говорю тебе, Катувольк, что этим мужиком стану я!

Галл невольно расхохотался.

– Палка, да она тебя на завтрак проглотит! И выше на целую голову, и дерется получше твоего…

– А я любовных сражений никогда не боялся, – расплылся маленький парфянин. – Представь только, как мы с ней сойдемся. Беленькая и черный, мягкое с твердым!..

– Нет, я точно сейчас блевану, – согнулся от хохота Катувольк.

Ничего более непристойного, нежели Палка, бьющийся в судороге страсти, вообразить было невозможно.

– Нанял бы ты себе шлюху, – посоветовал он парфянину. – Опустошись как следует и не изводи нас больше такими вот умствованиями.

Идея Палке понравилась. Он немедленно обвел заведение взглядом.

– Хочешь, вместе повеселимся?

Катувольк покачал головой.

– Нет. Я, пожалуй, лучше пройдусь.

– Опять в тот лупанарий потащишься? Искать ту… ну, как там ее звали-то?

– Дорис.

– А, ну да. – Палка так и лучился, готовя подначку. – Дорис. Милая Дорис… Ты, небось, уже целое состояние туда перетаскал! Вот что такое спятивший галл. Ты не забыл, что шлюхи здесь дармовые? За все платит ланиста.

– А я подожду, пока она кончит работу, – сказал Катувольк. – Я просто… быть с ней люблю.

Он и сам услышал, насколько глупо прозвучали эти слова.

– Так ты что же, и подол ей не задираешь? – Палка даже не заржал, а просто взревел от веселья. – И это Катувольк, наша гордость! Наш галльский петух!.. С ума сойти! Сперва Лисандра, а теперь еще эта…

Катувольк сдвинул брови, наливаясь краской гнева и смущения, но Палка вдруг притих, на его лице нарисовалась улыбка.

– Повезло тебе, парень. Завидую, – проговорил он в кои-то веки без насмешки. – Нам так редко удается забыть о том, куда мы попали и в кого превратились. И как же это здорово, если Дорис вправду делает тебя немножко счастливей!

– Ты в самом деле так думаешь?

– Ну, по крайней мере, она вылечила тебя от Лисандры, – заметил наблюдательный Палка.

– Это верно, – кивнул Катувольк. – Честно тебе скажу, с тех пор как встретил Дорис, я больше не могу сердиться на Лисандру. Я с ней вел себя глупо. – Он махнул девушке-рабыне, требуя еще пива. – Она не могла бы стать женой мне и никакому другому мужчине. Об этом говорит все ее воспитание и то, как переменила ее жизнь в луде, которая хоть кого переменит, – добавил он тихо. – Для нее каждая победа – глоток свободы, лишнее подтверждение ее веры в собственное величие.

Палка негромко рассмеялся.

– Согласись, для бабы она действительно жуть какая головастая. Редко встретишь такую. Как по-твоему, все спартанки такие?

– Не знаю. Думаю, вряд ли.

Палка вновь стал серьезен.

– Сорина здорово обозлится, если вы с Лисандрой помиритесь. Особенно теперь…

Катувольк нахмурился. Он сам был кельтом и понимал неизбежность боя Сорины с Эйрианвен. Не принять брошенный вызов значило погубить честь. Зато любовные дела Эйрианвен и Лисандры никого, кроме них самих, не касались. Даже предводительница общины имела здесь очень мало прав для вмешательства. Катувольк сказал об этом Сорине, и дело кончилось ссорой.

– Мне жаль, что у них до этого дошло, Палка, – сказал наконец молодой галл. – И Эйрианвен, и Сорина – они обе по-своему хороши, но в том, что касается любви, нашей амазонке точно шлея под хвост попала. Сама она говорит, будто Лисандра должна непременно совратить общину и привести ее к гибели. Я думаю, правда состоит в том, что Сорина ревнует. Конечно, она показала себя добрым другом, когда мне было худо… Но она любит Эйрианвен, словно дочь родную. Ее без ножа режет то, что девчонка прилепилась к Лисандре, а сама Сорина вроде бы отодвинулась на второе место. Может ли она этакое спокойно перенести?

Палка грустно покачал головой.

– Да, – сказал он. – Если уж один варвар бросает вызов другому, то пути назад нет у обоих. Кто-нибудь непременно умрет. В любом случае это будет большая потеря.

– Еще какая, – согласился молодой галл. – Сорина места себе не находит, думая о том, к чему привела эта ссора. Ей предстоит драться насмерть с британкой, которую она привыкла считать почти дочерью. Наверное, она очень жалеет о случившемся, но деваться ей некуда. Такие слова назад не берут! А ведь закрой Сорина глаза на любовные шашни, до непоправимого не дошло бы.

Некоторое время мужчины молча потягивали пиво.

«Если бы на месте Эйрианвен оказалась любая другая женщина, то все кончилось бы иначе, – думал Катувольк. – Но Эйрианвен… Такая прекрасная, со всех сторон совершенная, прямо богиня, ступающая по земле… Действительно, столько достоинств редко сочетается в одном человеке. Телесная красота, добрый и дружелюбный характер, не говоря уже о бездне знаний, унаследованных от отца-друида. В общем, о лучшей наследнице Сорине трудно было мечтать, но Эйрианвен угораздило по уши влюбиться в гречанку!»

– Ну, пойду я к Дорис, – поднимаясь на ноги, сказал Катувольк.

Палка тряхнул головой, словно отгоняя мрачные мысли.

– Думаю, ты все же беспросветный дурак, если отказываешься острожить в этом пруду бесплатную рыбку. Ладно, катись отсюда и оставь настоящим мужикам настоящие мужские дела.

Палка подмигнул Катувольку, вылез из-за стола и отправился на поиски девиц.

Молодой галл оставил его развлекаться, а сам бодрым шагом направился привычной дорогой. Он лишь недавно познакомился с Дорис, но уже чувствовал искреннюю привязанность к ней. Наставника воительниц менее всего волновал способ, которым она зарабатывала себе пропитание. Его собственное ремесло временами тоже дурно попахивало. Те, кого он воспитывал и обучал, чаще всего погибали до времени или, хуже того, становились никчемными, беспомощными калеками.

Катувольк мотнул головой, злясь на себя за то, что разговор с Палкой настроил его на такой грустный лад. Впрочем, горечь рассеялась сама по себе, стоило ему увидеть дом, где работала Дорис. Она уже ждала его, стоя в дверях. Ее труды на сегодняшний вечер были завершены. Девушка поспешила навстречу Катувольку, и ее торопливый шаг наполнил радостью его сердце.