Текст книги "Гладиатрикс"

Автор книги: Рассел Уитфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

XLIV

– Он правда едет? Сюда?!

Более чем когда-либо в жизни Секст Юлий Фронтин был близок к панике.

– Да, государь мой, – спокойно отвечал бывшему хозяину Диокл, его вольноотпущенник-грек.

Фронтин встал с ложа.

– Когда?

– Месяца через три. – Диокл провел пятерней по редеющим волосам. – Если не раньше. Письмо отправлено в июле, скоро уже сентябрь.

Прокуратор беспокойно заходил по комнате.

– Вот так, без предупреждения! – пожаловался он и глянул на своего письмоводителя, словно тот был причиной всему.

– Рим не считает себя обязанным соблюдать правила, господин мой, – без особого одобрения подтвердил вольноотпущенник. – Он сам их устанавливает.

Фронтин остановился и вперил в него пристальный взгляд.

– Сказать тебе, что это значит?

Бывший раб только кивнул. Попробовал бы он ответить как-то еще.

– Они высылают соглядатая, чтобы проверить, как у меня дела! Другого объяснения нет! Он едет сюда удостовериться, достаточно ли усердно я тут готовлюсь к празднованию дня рождения Домициана! Эти выскочки полагают, будто мы, старая гвардия, без их помощи шагу не сумеем ступить.

– Вот именно, мой господин, – старательно храня непроницаемый вид, поддакнул Диокл.

– Ну так я покажу этому Траяну, из чего мы тут в Галикарнасе сделаны. Пусть знает!

– Непременно, мой господин.

– Три месяца! Все полностью перед ним разыграть мы, конечно, не сможем, но и допустить, чтобы в Риме болтали, будто в моей провинции все вот так сиднем сидят… Ведь не допустим, верно, Диокл?

– Именно об этом я сейчас думал, мой господин.

Опытный слуга подпустил в свой голос точно отмеренную толику скуки, чтобы показать Фронтину, что довольно пустой болтовни, пора принимать решения, причем побыстрее.

На какой-то миг правитель был готов ощетиниться, но потом махнул рукой и расхохотался.

– Все равно нет смысла паниковать по поводу того, что мы не в состоянии изменить.

– Да, мой господин.

– Раз так, то надо созывать всех. Пригласи ко мне Бальба и того сирийца, поставщика шлюх, как там его… ну ты понял, о ком я.

– Полагаю, господин, я уже понял, что ты имеешь в виду. Всевозможные утехи для глаз и для чувств. Игры, конечно же. Опять-таки всю свиту необходимо должным образом разместить. И так далее, и так далее…

– Совершенно верно, Диокл. – Фронтин снова опустился на ложе и вытер вспотевший лоб. – Паршивцы вообразили, будто вот так обойдут старого полководца на повороте. Пусть попробуют!

– Все будет сделано, господин мой. Я за всем прослежу.

Диокл чуть улыбнулся, почтительно наклонил голову и удалился. Ему предстояло много работы.

* * *

– Дело замышляется крупное, – поведал Бальб наставникам, собравшимся у него. – Оно должно превзойти даже игры Эсхила. Право же, это станет великолепным зачином той битвы, которую мы думаем устроить на будущий год. Для этого надо привести девок в самый лучший вид, на какой они только способны. – Пухлый палец нацелился на парфянина.

Палка, валявшийся на ложе, слегка приподнялся и спросил:

– А как же наше растущее войско? Полководец Лисандра вряд ли будет довольна, если все ее занятия вдруг полетят кувырком.

– Думаю, тут не о чем беспокоиться, – вмешался Тит. – Нам не понадобится вмешиваться. Она и так творит чудеса со своими воспитанницами. Так что там говорит Фалько? Другие школы закупают наездниц? – спросил он ланисту.

Бальбу совсем не хотелось уводить разговор в сторону, но и Тита, явно болевшего за подготовку к сражению, обижать не стоило.

– Да, – сказал он. – Закупают. И что за привычка у этой Лисандры! Вечно она оказывается права!.. До меня дошел слух, что другие ланисты в основном уповают на численность и на врожденное умение своих варваров управлять лошадьми. Так что все будет так, как хотелось нашей спартанке. Другое дело, что Фронтин отнюдь не торопится развязывать кошелек, особенно теперь, с этим неожиданным визитом важного вельможи из Рима. Остается надеяться, что доходы от предстоящих игр с лихвой покроют будущие затраты.

Палка не верил собственным ушам.

– Значит, нам предстоит своими силами набирать еще и женскую конницу? Да где ж мы денег возьмем?..

Бальб развел руками.

– Будем собирать, приторговывать, еще что-то придумаем. Учти, если Лисандра потерпит поражение, мы вообще окажемся на улице. Если же выиграет, то денег получим столько, что ни одному скряге и во сне не приснится. О славе я уже не говорю. Но это когда еще будет, что же касается безотлагательных дел…

Бальб понял, что настала пора применить все свое умение управлять людьми, которым он не зря гордился.

– Вот что, друзья, права на ошибку у нас нет, – сказал он, чувствуя себя военачальником перед решительной битвой. – Наши девочки обязаны будут во всей красе показать себя перед советником Домициана. Рим должен прослышать о нашей работе. Кто знает…

Ланиста не договорил. Перед его глазами пронеслись картины имперской столицы, обожания ликующих толп.

Бальб сделал усилие, возвращаясь на бренную землю.

– Одним словом, наша репутация полностью зависит от грядущих Траяновых игр, как их теперь уже называют. Это в первую голову значит, что свары в школе должны быть полностью исключены. Надо известить женщин, что на подобных играх римляне охотно вознаграждают доблесть свободой. Какие-либо стычки повлекут не только суровое наказание, но и отлучение от арены.

– То есть от возможной свободы, – удовлетворенно кивнул Тит. – Мудрое решение, Бальб.

Ланиста самодовольно улыбнулся.

– Надеюсь!..

* * *

Новые рабыни прибывали в луд во все большем количестве. Все они были перепуганы, не знали, какой участи ждать в этом новом и неведомом месте. Лисандра, впрочем, видела, что Бальб кого попало не приобретал. Большей частью это были крепкотелые эллинки с руками, натруженными стиркой и работой за ткацким станком.

Эти новенькие и составили основную часть ее войска. Как ни хороши были ее теперешние гоплиты, для победы требовалась гибкая мощь, вовсе не свойственная воинскому строю, бытовавшему столетия назад. Все верно. Они будут разыгрывать историческое событие, а значит, современные черты придавать войску нельзя. Но если применить македонский опыт, то все останется в допустимых границах. Ну, почти…

Вскоре будущие воительницы уже орудовали длинными сариссами – восемнадцатифутовыми копьями, теми самыми, с которыми воины Филиппа и его сына Александра наводили такой страх на врагов. Правильно устроенная фаланга обращала к противнику сплошной лес копий, проникнуть сквозь который не представлялось возможным. Всякий, кто сунется, повиснет на остриях. А кого не сметет фаланга, с теми расправятся лучшие маневренные силы.

Перезнакомившись со всеми и каждую расспросив, Лисандра выделила уроженок Родоса и Крита. Первые в большинстве были пастушками, то есть искусно владели пращой. Это древнее оружие испокон веку помогало отгонять волков и других хищников от овечьего стада, да и на войне применялось вовсю. Девушки с Крита больше привыкли пользоваться луками. Дальнобойность у этих двух видов оружия была разная, но если с умом их сочетать, то можно было обрушить на вражескую конницу смертоносный град стрел и камней. Немалую подмогу лучницам и пращницам мог оказать отряд легковооруженных пелтастов, которые, выскочив из засады, смешают вражеские порядки.

Как и прежде, Лисандра сперва обучала избранную горстку, после чего перепоручала дело тем, кто способен был вести за собой остальных. В итоге возникала цепочка нисходящего подчинения, простая, действенная и очень надежная.

Как выяснилось, Лисандра очень вовремя сформировала ее. Довольно скоро ожидалось начало роскошных гладиаторских игр, и ей волей-неволей приходилось выкраивать время для собственной подготовки. Но теперь она вполне могла себе это позволить. Войско и без нее работало как хорошо отлаженный механизм.

* * *

– Трудно небось отрываться от любимого воинства, а, полководец? – дружески подначила ее Фиба как-то вечером, после учебного поединка.

– Еще как. – Лисандра уселась и вытерла мокрый лоб. – Когда человек видит плоды, приносимые его гением, он чувствует удовлетворение.

– Ну конечно, – улыбнулась Фиба. – Лишь ты могла свершить такой подвиг, о великая.

Лисандра немного подумала и кивнула.

– Пожалуй, ты права. Любая спартанская жрица обучена тем же боевым искусствам, что и я, но не каждой, как мне, присущи харизма и богоданная способность вести за собой людей.

Фиба закатила глаза. Вот что у Лисандры было действительно богоданным, так это ее беспредельная самоуверенность.

Эта наглость вызывала почти умиление, и эллинка поддакнула:

– Сам Александр позавидовал бы!..

Лисандра улыбнулась в ответ. Все же трагический конец Данаи и гибель Эйрианвен заметно смягчили спартанку. Она оставалась как прежде упрямой и высокомерной, но Фиба видела, как ее подруга прорабатывала за оплошности своих новеньких. Ни пыток, ни битья, по ее же словам, бытовавшего у спартанцев.

Наверное, двойная утрата все же переменила ее, причем не однозначно в лучшую сторону. В Лисандре появилась некая одержимость. Войско и собственная подготовка – вот и все, чем теперь ограничивался ее мир. Она и говорить-то ни о чем не могла, кроме тактики, оружия и способов убийства врага. Казалось, спартанка ковала себе броню, защищаясь от будущей боли, а с нею и от любого естественного чувства. Под маской Ахиллии больше не было молодой жрицы, с которой Фиба познакомилась когда-то. Рядом с ней сидела гладиатрикс, ставшая совсем чужой.

– Ты что, смеешься надо мной? – прервала Лисандра ход ее мыслей.

– Я? – с напускным возмущением ответила Фиба. – Да кто я такая, чтобы насмехаться над великим полководцем?

Она была исполнена решимости обращаться с Лисандрой как прежде. Вдруг это поможет спартанке обрести прежнюю душу?

– Похоже, будущие игры должны прогреметь, – сказала та, меняя русло беседы.

– Да уж, – отозвалась Фиба. – Я слышала, сенатор, ни больше ни меньше, едет из Рима их посмотреть. То-то все бегают как ошпаренные! Такого зрелища в этой провинции еще не видали. Четыре месяца игр! – Она покачала головой. – Подумать только!

Лисандра посмотрела на равнину, где вышагивало ее войско.

– Надо будет заручиться согласием Бальба, чтобы после поединков мне было позволено возвращаться сюда и присматривать, как идет дело, – сказала она.

– Он вряд ли откажет, – кивнула Фиба. – Подготовка к будущему сражению обходится ему в жуткие деньги. Ради победы ланиста сделает все, а лучше тебя никто войско не обучит. Без шуток говорю!

– Кто бы сомневался. – Лисандра поднялась на ноги. – Ну что? Продолжим?

Фиба встала, пряча улыбку. Нет, эта гладиатрикс своей для нее так и не сделалась. Как была наглая паршивка, так и осталась.

XLV

В луде царила лихорадочная деятельность. Наставники гоняли девушек без всякой пощады. Каждая гладиатрикс должна была выйти на песок арены, пребывая на вершине возможностей.

Разрываясь между собственной подготовкой и обучением каждодневно растущего войска, Лисандра оказалась близка к пределу выносливости.

После того как учебная схватка с какой-то германкой едва не кончилась для нее поражением, Палка отозвал девушку в сторонку.

– Уймись, – посоветовал он. – А то добром это не кончится.

– Я сама знаю, что мне по силам, а что нет, – огрызнулась спартанка.

Она стояла согнувшись, положив руки на бедра, ее грудь ходила ходуном.

– Нет, не знаешь. – Наставник поднял ладонь, пресекая все возражения. – Уймись, тебе говорят, а то драться нечем будет, когда время придет. Посмотри на себя! Ты из последних сил боролась с этой соплячкой, когда должна была одним щелчком ее на задницу посадить!

– Послушай, я не ребенок, чтобы выслушивать твои указания. Я сама знаю, что мне делать!

– Нет, это ты послушай! – рассердился парфянин, и Лисандра против воли напряглась, выпрямившись во весь рост.

Палка же неожиданно огляделся, подошел к ней вплотную и проговорил, понизив голос до шепота:

– Вот что, девочка. Я ведь не глухой. Я по ночам прохожу мимо твоего дома и слышу, как ты кричишь во сне. Тебе страшное снится, так ведь?

Палка не стал уточнять, но было ясней ясного – он отлично знал, кто именно являлся терзать Лисандру ночами.

– Короче, еще раз повторяю: уймись! Не то велю отлупить тебя так, чтобы не могла заниматься!

– Неужто Бальб тебе позволит?..

– Его здесь нет! – Палка пригрозил ей посохом, вырезанным из упругой лозы. – Иди-ка отсюда. Заберись в баню. И чтобы никаких упражнений! Ни войска, ни всего этого! – Он обвел рукой площадки. – Отдыхай, это приказ. Читай, пиши, молись своей Афине, делай что хочешь, мне все равно, только расслабься. Ты хоть представляешь, сколько сейчас стоишь, спартанка? Ну так вот, я совсем не хочу, чтобы кто-нибудь размотал твои кишки по песку только из-за того, что ты от усталости не могла биться. Отлежись, отоспись… Дошло?

– Дошло, Палка. – Губы Лисандры сжались в знакомую упрямую черту. – Только ты все равно ошибаешься.

– А мне все равно. Короче, брысь отсюда, да не вздумай переживать! Любая другая на твоем месте прыгала бы от счастья.

Лисандра пошла прочь, но напоследок бросила:

– Если ты еще не заметил, Палка, я – не «другая».

* * *

Про себя Фронтин твердо решил, что нипочем не позволит считать себя этаким замшелым провинциалом. Он – настоящий римлянин, который покажет этому Траяну, выходцу из Иберии, что очень даже умеет развлечь гостя так, как принято в столице. Галикарнасский правитель не считался ни с какими затратами и не терял втуне ни единого мгновения, готовясь к прибытию доверенного советника Домициана. Нет уж, он в лепешку расшибется, но римский посланец увидит роскошь, достойную столичных вельмож!

Помимо чисто внешнего лоска Фронтин с помощью неутомимого Диокла убедился в том, что римские войска, расквартированные в округе, были как следует вымуштрованы, что все панцири должным образом блестели, а кожа доспехов была как надо окрашена и промаслена. Нельзя было упустить ни единого пустяка, ничто не списывалось на авось. Фронтин знал, что малейший недосмотр тотчас привлечет внимание иберийского выскочки, а значит, в Риме о нем станут думать такое…

Чем дальше, тем больше дни правителя были заполнены безотлагательными делами, не говоря уже о прошениях от разных городских партий, каждая из которых жаждала вложить деньги – и, соответственно, заработать на высоком посещении. Фронтину приходилось несладко, но, с помощью Диокла, он как-то справлялся.

Хорошо хоть, от Луция Бальба не приходилось ждать подножек в решительный миг. Ланиста уже заверил его, что подготовка к играм продвигалась отменно.

Септим Фалько, верный соратник Бальба, подогревал публику с того самого дня, когда впервые распространился слух о приезде Траяна. Город наводнили приезжие не просто со всей Малой Азии, но даже из Греции. Это было хорошо. Пускай все запомнят, как он, Секст Юлий Фронтин, в небывалые сроки устроил игрища столь роскошные, что люди приехали взглянуть на них даже из-за моря. Такой политический задел на дороге не валяется!

Все было готово, тем не менее в день приезда Траяна Фронтин не находил себе места. Когда же ему донесли, что сенатор со свитой уже в городе и движется к его дому, прокуратор аж заметался.

– Не волнуйся так, господин мой, – утешал верный Диокл. – Вот, выпей вина и немного отдохни, пока есть время. Не будет никаких неожиданностей. Все идет своим чередом.

Фронтин ожег вольноотпущенника взглядом, но все же послушался и устроился на ложе. Диокл был прав. Когда явится ибериец, тут уж не отдохнешь.

– Надеюсь, все и правда в порядке, – сказал он и потянулся за чашей разбавленного вина.

Время тянулось медленно. Правитель успел даже слегка задремать, но только для того, чтобы рев медных труб грубо выдернул его из сладкого забытья. По счастью, предусмотрительный Диокл успел унести вино, а не то, чего доброго, он спросонок облил бы безукоризненно белую тогу.

Фронтин поднялся, внутренне собираясь.

Распахнулись двери, и люди правителя вытянулись в струнку – в покой входила свита сенатора.

Процессию возглавлял рослый светловолосый мужчина лет тридцати с небольшим. Он был крепко сложен и одет подчеркнуто по-военному – сплошные пряжки и блестящая бронза. Этот человек подошел к прокуратору, на мгновение замер и вскинул руку вперед от плеча.

– Приветствую тебя, Секст Юлий Фронтин! – сказал он отрывисто и громко, с характерным выговором своей родины.

– И я тебя приветствую, Марк Ульпий Траян, – отозвался тот, мысленно давая первую оценку стоявшему перед ним человеку.

Он уже видел, что военная выправка Траяна была отнюдь не наигранной. От взгляда Фронтина не укрылись скрещенные шрамы на его правой руке. Это был не какой-нибудь столичный хлыщ, увешанный наградами, купленными чужой кровью. Правитель Малой Азии увидел перед собой мужчину и воина, не понаслышке знавшего, насколько сладок хлеб легионера. У этого мужчины был такой же цепкий, оценивающий взгляд, как и у него самого. Фронтин протянул ему руку и встретил крепкое пожатие. Удивительное дело, Траян начинал ему нравиться.

– Приветствую тебя в моем доме.

– Большая честь для меня, господин мой, – наклонил голову ибериец.

– Пойдем же. – Прокуратор повел гостя вдоль строя легионеров. – Мы посетим бани, и ты расскажешь мне о путешествии и о его цели. – Тут он искоса глянул на молодого сенатора.

Траян усмехнулся.

– Вот что я называю лобовой атакой!..

– Мы родились воинами, ты и я, – пожал плечами Фронтин. – Политиками нас сделало стечение обстоятельств.

Это была похвала, и Траяну она очень понравилась. Тем более в устах человека, водившего в бой легионы, когда он еще сосал материнскую грудь. Если он почитает тебя как равного, то это дорогого стоит.

А Фронтин продолжал:

– Люди вроде нас предпочитают говорить напрямик. Нам нет нужды в словесных уловках.

– Верно сказано. Итак, идем в бани. Там и побеседуем.

* * *

Бани, как и все прочее, у Фронтина были роскошные. Обильный пар струями поднимался под потолок, мешаясь с драгоценными египетскими благовониями в ароматный туман. У бассейна дожидались господ несколько рабов обоего пола и разных цветов кожи, избранных за телесную красоту. Мало ли какие желания возникнут у высокого гостя? Надо, чтобы он смог их тотчас удовлетворить.

Сперва беседа вращалась вокруг Рима и политической обстановки в столице. Прокуратору не терпелось узнать о походе против изменника Луция Антония Сатурнина, вступившего в союз с германскими племенами. Траян участвовал в нем.

– Одного из тамошних вождей я видел на недавних играх, – сказал Фронтин. – Представь, это была женщина!

– Ничего удивительного, – ответил сенатор, блаженно раскидываясь в воде. – Они дерутся бок о бок со своими мужьями, ни в чем им не уступая, а временами и превосходя. Некоторые племена даже наделяют женщину равными правами с мужчиной. Более того, они их почитают. Правда, странный обычай?

– На войне – согласен, это нелепость, – ответил Фронтин. – Но вот что касается гладиаторских игр, то женские бои мне кажутся довольно занятными. Волнующее зрелище, ты не находишь?

– Я? – Траян поднял брови. – Я таких боев, можно сказать, и не видел. Вот божественный Домициан – да, является большим их поклонником. У него даже есть любимица, германка по прозвищу Ауриния. Так что в Риме женские поединки сейчас весьма даже в моде. Их, как и мужские бои, проводят ближе к вечеру, при факельном свете.

Эта последняя фраза прозвучала весьма неодобрительно. Фронтин сделал вывод, что сам ибериец схватками воительниц не увлекался, скорее напротив. С другой стороны, упоминание о факельном свете означало, что в столице женские поединки достигли невиданного размаха и славы.

«Вот так меняются нравы, – подумал Фронтин. – Воистину наступили новые времена».

– А еще в Риме поговаривают, будто в Малой Азии как нигде знают и любят это… изящнейшее из гладиаторских зрелищ, – сказал вдруг Траян.

Фронтин не поторопился с ответом. Он прекрасно понимал, что здесь следовало соблюсти разумную осторожность.

– Мы не претендуем на что-то выдающееся. Стараемся, конечно, сделать все возможное, но живем всего лишь в провинции. Не сомневаюсь, что игры, вдохновляемые императором, с легкостью затмят все, что мы способны устроить здесь.

Траян рассмеялся. Стены бань откликнулись эхом.

– Да ладно, правитель, не ты ли сказал, что мы по рождению воины, а не политики! – Он повернулся и пристально посмотрел на Фронтина. – Не бойся сказать то, что почитаешь за правду. Неужто ты считаешь, что я вернусь к Домициану и доложу ему, будто ты хвастаешься тем, что твои зрелища превосходят столичные?

Он вышел из воды, встал на краю бассейна и поманил к себе рабыню с полотенцем.

Фронтин окинул взглядом его молодое тело, одетое крепкими мышцами, украшенное боевыми рубцами, но еще не изведавшее калечащего прикосновения старости, и ощутил мимолетную зависть. Он тоже выбрался из теплой воды, и прохладный воздух заставил его вздрогнуть.

Траян поднял руки, и миловидная карийская девушка принялась промокать его кожу.

– У нас в Риме премного наслышаны о недавних играх Эсхила. Говорят, именно ты добился такого повышения уровня женских поединков, что они из второстепенного развлечения превратились в самостоятельное и едва ли не основное зрелище. У нас болтают, что здешние гладиатрикс – так, кажется, их принято называть? – достигли неслыханного уровня мастерства. Твои женщины якобы великолепно обучены, об их схватках рассказывают несусветные вещи! Кое-кто даже склонен считать, что наши столичные бойцы очень неплохи, но по сравнению с воительницами Малой Азии они просто бледная немочь. Верить ли этим слухам?

Фронтин отмахнулся.

– Не хочу врать. Пожалуй, мы действительно подняли женские бои на небывалый уровень. Но, может статься, зрители попросту увлекаются новизной? Все со временем приедается.

Траян вновь рассмеялся, и мужчины отправились одеваться.

Потом они отдыхали на удобных ложах в рабочей комнате Фронтина, закусывая маслинами и виноградом.

– Тебе, конечно, уже известно, что я прислан сюда ради одной цели. Мне поручено убедиться в том, что подготовка ко дню рождения императора осуществляется в соответствии с его вкусами, – продолжая беседу, сказал Траян. – Без сомнения, ты понимаешь, что досада императора может обернуться для нас самым худшим.

Правитель даже закашлялся, после чего ответил:

– Истинные слова.

– Мне стало известно, что в последнее время ты лихорадочно готовил игры в мою честь, – добавил Траян и не без самодовольства воспринял удивленный взгляд Фронтина. – Ты, конечно же, согласишься с тем, что без доносчиков и соглядатаев в наше время не обойтись.

– Ну, насчет лихорадочности я бы поспорил, – вежливо возмутился Фронтин. – Твоего приезда мы, в общем, не ждали. Другое дело, что здесь, в Малой Азии, еще не забыто римское искусство немедленно отвечать на вызов, который бросают нам обстоятельства, и тем подчинять их.

Да, мальчишка был прав, но прокуратор никому не позволял садиться себе на голову.

Траян не рассердился.

Он чуть склонил голову и сказал:

– Я употребил неудачное слово, господин мой.

Это прозвучало как извинение.

Фронтин им вполне удовольствовался, а сенатор продолжал:

– Как бы то ни было, я прибыл сюда узнать, правдивы ли слухи и можно ли ждать, что твои игры окажутся достойны нашего божественного цезаря.

– Я, в свою очередь, полагаю, что тебе ни в коем случае не придется скучать, Траян!

Правитель приветственно поднял кубок. В уме он стремительно перебирал варианты действий. Ясно было, что молодой сенатор стремился увидеть нечто совершенно особенное.

«Ну что ж, – решил про себя Фронтин. – Он получит желаемое».