Текст книги "Гладиатрикс"

Автор книги: Рассел Уитфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

LIII

– Случайность, говоришь? Непредвиденное несчастье?.. – гневно вопрошал Фронтин, сверля водянистыми глазами Бальба, переминавшегося перед ним.

– Я уже сказал, господин мой, что никак не мог предвидеть подобного.

Ланиста счел за благо без обиняков сразу поведать прокуратору об участи Нестасена. Тем более что откладывать этот разговор было все равно бесполезно.

– Что ж, весьма удачный для нас оборот обстоятельств, – подал голос Траян.

Бальб про себя считал выходцев с Иберийского полуострова близкой родней варварам, но этот хотя бы держался так, как пристало римлянину, и безупречно говорил на латыни. Вероятно, его родители в самом деле были из Рима.

– Я с самого начала знал, что у этой вашей женщины-воина, у спартанки, не было ни единого шанса устоять против мужчины, – продолжал сенатор довольно назидательным тоном. – Отважусь предположить, что какой-то болельщик спохватился, понял, что сделал неверную ставку и вот-вот все потеряет.

Траян покосился на правителя, и от Бальба не укрылось, как нахмурился Фронтин.

Ланиста прокашлялся.

– Нет, господин мой, уверяю, дело обстоит совершенно не так. У меня есть все основания думать, что убийство случилось по личным причинам, из-за старой вражды между рабами.

Он напустил на себя точно выверенный вид терпеливого сожаления. Да, лучше уж принять сторону Фронтина, который останется в Галикарнасе, а Траян скоро уедет.

– О поединке между Ахиллией и Нестасеном еще не было объявлено публично. Если кто и мог сделать какие-то ставки, так только вы сами, потому что больше об этой схватке никому не было известно.

У Траяна был вид человека, которого обманули.

Он негодующе хмыкнул и спросил:

– Убийцу поймали?

– Увы, господин мой, – проворно солгал Бальб. – Очень многие презирали и ненавидели Нестасена. Что греха таить, если кто и знает этого убийцу, то отнюдь не торопится его выдавать. Конечно, существует немало действенных способов установления истины, но рабов, каждый из которых был на это способен, слишком уж много. Опять-таки, это может оказаться стражник, служащий арены, да мало ли кто! – Бальб помолчал и виновато развел руками. – Я могу лишь сожалеть, если столь прискорбная случайность нарушила некое благородное пари, которое вы между собой заключили. Как бы то ни было, заверяю, что тут не велось никакой нечестной игры. Конечно же, вы вправе любым способом расследовать убийство Нестасена, если явите такое желание.

Ланиста говорил подчеркнуто ровным голосом, очень надеясь на то, что его невинный обман не будет тотчас раскрыт. Если ему повезет, то это предложение о расследовании лишь убедит обоих вельмож в его прямодушии.

Он здорово перетрусил, увидев, что Траян собрался что-то сказать, но Фронтин заговорил первым:

– В этом нет никакой нужды, добрый Бальб. Я отлично знаю, что ты всегда вел дела честно, от чистого сердца предложил нам разобраться в убийстве, но людям нашего положения не пристало вникать в подробности гибели каких-то рабов.

Была бы его воля, Бальб расцеловал бы Фронтина за эти слова. Даже если Траян и думал о разбирательстве, теперь он нипочем не станет на нем настаивать из боязни показать себя человеком мелочным и недостойным своего звания.

– Конечно, господин мой, – проговорил он вслух. – Я сболтнул глупость, но, как ты опять-таки верно заметил, от чистого сердца. Увы и увы, при всех предосторожностях, которые мы принимаем, различные несчастья все-таки происходят.

– Да. – Фронтин сделал жест, означавший, что разговор завершен и Бальбу позволено удалиться.

Тот множество раз поклонился и с большим облегчением покинул помещение. Другое дело, мысль о том, что он делается староват для подобных игр, никак не покидала его. Кто помоложе, вероятно, даже удовольствие получал бы от всех этих подходов-отходов, рискованной словесной игры, общения с высшими и ничтожнейшими. Он же просто устал и рад был отдохнуть хоть некоторое время.

* * *

Игры, названные Траяновыми, шли своим чередом, но Лисандре некогда было следить за ними. Выжженные карийские пейзажи сливались у нее перед глазами. Она бежала и думала только о том, как сделать очередной шаг. Быстрота. Выносливость. Сила. Стойкость. Мастерство. Вот все, что интересовало ее в этом мире. Дни следовали за днями, похожие, как близнецы. Все больше миль оставалось за плечами. Ныли синяки и ссадины от деревянного рудиса, полученные в учебных боях.

Она сама чувствовала, как крепнет ее и без того точеное тело, как наливается неистовой силой каждая мышца. Ни одна женщина уже не могла составить ей достойную пару, и она тратила свои сбережения, нанимая мужчин-гладиаторов для тренировок.

Время состояло из пота, боли и работы.

Впереди Лисандру поджидала Сорина.

* * *

– Давай! Еще чуть-чуть! – подбадривала верная Тевта.

На руках Сорины вздувались бугры. Амазонка в очередной раз дотянулась подбородком до перекладины.

– Теперь ноги!

Сорина без видимого усилия вытянула ноги вперед.

– Тридцать подъемов! – крикнула Тевта. – Раз!

Гладиатрикс Прима молча повиновалась.

* * *

Деревянные мечи Лисандры сливались в две свистящие полосы. Она нападала на жилистого эфиопа. Проворный чернокожий двигался очень быстро, успевая парировать ее удары и ответить на них. Они плясали взад и вперед, и вот уже лицо мужчины стало меняться, приобретая сходство с Сориной. Лисандра с воплем удвоила усилия, ее мечи плели в воздухе прозрачную паутину.

Она даже не поняла, который из них достал эфиопа и свалил его без памяти наземь.

* * *

Сорина тоже обнаружила, что обычных учебных боев против женщин ей сделалось мало. Когда она дралась на площадке, ее лицо становилось безумным, хищным и страшным. Одно движение тотчас перетекало в другое. Будь мечи настоящими, каждый удар был бы смертелен.

Мужчина, вышедший против нее нынче, был гибок и быстр, но недостаточно. Сорина метнулась под его замах, и ее мечи ножницами скрестились у него на горле.

– Добудь мне другого! – велела она безропотной Тевте.

* * *

– Девяносто шесть, девяносто семь, девяносто восемь…

Лисандра подтягивалась на перекладине, а Фиба считала. Вария, маленькая рабыня, храбро пыталась подражать гладиатрикс.

– Девяносто девять, сто! Отлично, хватит. Отдохни!

Лисандра обливалась потом, ее руки дрожали, но она лишь заскрипела зубами и приказала сама себе:

– Еще пятьдесят!..

* * *

Мешок с песком ходил ходуном, из него во все стороны летела пыль. Кулаки Сорины без устали молотили плотную стеганую холстину. Каждый раз, впечатывая в нее костяшки, амазонка воображала, как проминается, брызжет кровью холодно-прекрасное ненавистное лицо, и последующий удар получался еще сильней предыдущего.

* * *

Мужчины, собравшиеся поглазеть на тренировку девчонки, разразились шумным восторгом. Здоровенный германец рухнул на землю, заливаясь кровью из разбитого рта. Лисандра стояла над ним, тяжело дыша от напряжения. Разъяренный гладиатор тотчас вскочил, чтобы обрушить вихрь ударов на увертливую спартанку. Уклониться удавалось не всегда, и тогда Лисандра отбивала удары. Когда и с этим не получалось, она сама била в ответ. Ее ступня выстрелила вперед и влепилась германцу как раз между ног. Тот закрыл больное место ладонями и рухнул сперва на колени, а потом и врастяжку. Его приятели свистели и хохотали. Лисандра оглянулась на них и позволила себе улыбнуться, что случалось очень нечасто.

* * *

Месяц шел за месяцем. Каждый день обе женщины оттачивали себя, словно оружие, стремясь к совершенству. В юности Сорина считала себя очень сильной, чем и гордилась по праву. Теперь, когда ее подгоняла Лисандра, тело амазонки демонстрировало такие способности, о которых она прежде даже не подозревала.

Лисандра, вспоминая храмовую выучку, тоже отчетливо понимала, что достигла небывалых для себя высот. Она могла все. Ей все удавалось.

* * *

Наступила самая последняя ночь. Она подошла как-то даже неожиданно, знаменуя внезапное окончание всеобъемлющей подготовки, так долго определявшей их жизни.

Лисандра опустила мечи и проследила за тем, как Сорина нанесла последний, крушащий удар по мешку с песком. Они встретились взглядами, стоя по разные стороны учебной площадки. Время будто остановилось.

Всего через сутки одна из них будет лежать мертвой.

Думать об этом было большим утешением для обеих воительниц.

LIV

– Ты уверена? – Фиба придирчиво осмотрела Лисандру. – Они такие красивые.

– Да. Я уверена.

Две женщины и Вария сидели в комнатке спартанки. Высоко над ними неразборчиво гудела арена, слышались приглушенные аханья и вскрики толпы.

– Раньше тебя никогда это не беспокоило.

– Сегодня все по-другому.

Фиба пожала плечами.

– Ну, как хочешь…

Она взялась за волосы Лисандры и бронзовыми ножницами отстригла густую прядь. Упавшие локоны подбирала с пола Вария.

– Покороче так покороче, – сказала Фиба, щелкая ножницами. – Но наголо стричь не буду, Лисандра, ты уж как хочешь!

– Вот так и хочу, – пробормотала спартанка. – Стриги давай.

* * *

– Ты полностью готова, Сорина.

Тевта мягко разминала и разглаживала мышцы на плечах у подруги.

– Ты была воительницей всю свою жизнь. Из колыбели – прямо в седло, а потом и сюда. Ты всегда была лучше всех, предводительница. То, что ты ненавидишь врагиню, воздает честь богам, а то, что это Лисандра, не значит ничего. Еще одно тело, из которого ты вышибешь душу. Еще одна жертва твоему мечу. Ты сразишь ее!

– А я и не сомневаюсь в этом, – пробормотала амазонка.

* * *

Карийская гладиатрикс, исполняя волю трибун, прикончила соперницу.

Траян вежливо похлопал в ладоши, потом повернулся к Фронтину.

– Должен сказать тебе, правитель, что я весьма впечатлен. На этих играх я многое понял. Ваши воительницы попросту восхитительны. Однако я все-таки остаюсь при своем мнении. Да, женские бои, которыми ты столь увлечен, придают зрелищам замечательное разнообразие, но силы и мастерства настоящих гладиаторов этим девушкам все же недостает!

Фронтин пожал плечами и ответил не без некоторой гордыни:

– Нашей публике, похоже, равно нравятся те и другие. – Он обвел рукой море человеческих лиц. – Тебе разве не кажется?

Траян кивнул.

– Не могу не согласиться, – ответил он с оттенком презрения. – Тем более что воительницы, которых ты нам показал, на голову превосходят все, что мы видим на римских аренах.

Говорить обиняками и скрытно ревновать было уже ни к чему, и сенатор добавил:

– Я думаю, в следующем году император будет вполне доволен зрелищем, если оно хотя бы приблизится по своему уровню к нынешнему. Так я ему и доложу, – сказал он, приняв окончательное решение.

Фронтин подмигнул ему.

– Позволь напомнить, что самых лучших ты еще не видал, но все равно спасибо на добром слове.

Траян жестом велел Диоклу налить им обоим еще вина.

– Не за что благодарить, друг мой, – сказал он прокуратору и снова обратил взгляд на арену.

* * *

Лисандра сидела одна. После того как Фиба умастила ее, Лисандра отослала их с Варией прочь. Очень скоро ей предстояло предстать перед взорами многотысячной толпы, но сейчас спартанке требовалось уединение. Она подняла глаза к маленькой статуэтке Афины, что стояла в нише над ее ложем. Прекрасное лицо, вырезанное из слоновой кости, хранило загадочную полуулыбку.

– Пребудь со мною сегодня, – прошептала Лисандра, потом со вздохом провела рукой по остриженной голове.

В Элладе подобное считалось знаком скорби. Если она победит, то и в самом деле будет скорбеть. Не станет Сорины – и Лисандре больше не с кем будет сражаться.

Ну да, она докажет самым полным и неоспоримым образом, что она – лучшая. Что она – спартанка. Что она превзошла всех.

Ладно, а дальше-то что?..

Каждый день будут появляться молодые дарования, подобные прежней Лисандре, жаждущие сражаться со знаменитостями и побеждать их, тем самым что-то доказывая. Погибнет Сорина, и бывшая жрица займет ее место. Она сама станет… Сориной, Гладиатрикс Примой, той самой, которую все мечтают свалить.

Вот она, ее судьба, о которой когда-то говорил Телемах. Лисандра подумала о жреце-афинянине и улыбнулась. Вот бы знать, сидел ли тот где-то там, среди беснующейся толпы, пришел ли поболеть за нее в этот день жизни и смерти.

Лисандра не знала наверняка, но почему-то была совершенно уверена в том, что он пришел.

* * *

Сорина разглядывала свое отражение в большом бронзовом зеркале. Нет, на ее теле не было ни единой отметины возраста. Ее бедра прикрывал сублигакулум, но обнаженные груди смотрелись задорно и горделиво. Такими крепкими и скульптурными, как ныне, они не выглядели уже много лет. На животе воительницы просматривались твердые квадратики мышц вроде тех, что любили изображать на своих статуях римляне.

Как и Лисандра, Сорина пребывала наедине со своими мыслями. Странно, но тяжесть, придавившая ее в день гибели Эйрианвен, словно бы испарилась. Развеялось проклятие Морриган, давным-давно предсказанное прекрасной дочкой друида. Оглядываясь в прошлое, амазонка готова была признаться себе, что действительно сходила с ума от ненависти к спартанке. Да, она была одержима. Ненависть изменила ее, несмываемо заклеймила и чуть не уничтожила. Но теперь Сорина исцелилась. Сумасшествие кончилось. Осталась лишь ненависть, но и та не задержится в ней надолго.

Настал день, когда Лисандра падет. Тогда Сорина освободится совсем, в ее душу снизойдет мир.

Сегодняшний поединок станет самым последним. На арену она больше не выйдет, пусть даже для этого ей придется себя искалечить. Бальб не сумеет ни запретить, ни помешать. Это будет ее выбор. Она слишком долго ждала, но теперь все будет так, как захочется ей.

– Пора.

Сорина подняла взгляд и увидела на пороге кряжистую фигуру Тита.

– Центурион! – Губы амазонки тронула непрошеная улыбка. – А я думала, ты в луде.

– Я там и был, – ответил наставник. – Но как же я мог пропустить этот бой, Сорина! Разве не о нем мы думали и говорили последние несколько месяцев? Вот я и приехал в город, чтобы пожелать удачи тебе и ей. Вам обеим. Победу одержит сильнейшая. Только этого следует желать, только на это надеяться.

– Тогда она достанется мне! – Сорина поднялась на ноги. – Что ж, идем!

* * *

Лисандра шагала туда, где брезжил свет. Она шла коридорами, вокруг смолкали все разговоры, прекращалась обычная суета. У выхода собрались все ее друзья и подруги, не говоря уже про Бальба, Палку и Катуволька. От нее не укрылось, что молодой галл привел с собой Дорис. Рядом с ними стоял Телемах. Стало быть, она не ошиблась, полагая, что жрец непременно придет.

Спартанка задалась было вопросом, отчего они собрались с ее стороны арены, но тут из потемок возник Тит. Рядом с ним шла Сорина. Как и Лисандра, дакийка была облачена лишь в набедренную повязку. Ее тело, натертое маслом, мерцало в факельном свете.

Лисандра чуть напряглась, но старуха не сделала никакого угрожающего движения, даже не хмыкнула. Ее глаза были пусты, взгляд обращен внутрь.

Тит поставил амазонку бок о бок со спартанкой, указал им на ворота жизни и положил руки женщинам на плечи.

– Вот теперь все так, как тому следует быть, – проговорил Центурион. – Удачи вам обеим.

Он легонько подтолкнул их вперед. Лисандра и Сорина двинулись на арену, шагая в ногу.

Туннель попросту содрогался от рева толпы, столь знакомого воительницам. Тем не менее сегодня все было по-особому, не так, как всегда. Они шли к яркому свету, и все то, что называлось Лисандрой или Сориной, облетало с них, точно осенние листья.

Ворота заскрипели, растворились. Гладиатрикс залило светом, а на головы им обрушился осязаемо плотный рев людского множества. Казалось, за пределами арены рыскал чудовищный зверь и ждал кровавого пира, готового вот-вот начаться.

Когда женщины вышли на свет, трибуны неистово взвыли, распаляясь похотью и предвкушением крови.

Больше не было ни Лисандры, ни Сорины. Как снятые одежды, они затерялись где-то там, во тьме коридоров. На арене стояли Ахиллия и Амазона.

LV

Лисандра никогда еще не слыхала, чтобы они так ревели. Звук только что не валил с ног, несясь над песками подобно буре, поднятой Посейдоном. Он отдавался в груди, от него ощутимо пошатывались зубы. К Лисандре подбежал раб-харенарий и вложил ей в руки пару мечей. Другой служитель поднес оружие Сорине.

Женщины одновременно взмахнули мечами, и толпа ответила слитным воплем в два раза громче прежнего.

Лисандра дважды крутанула мечами, повела шеей туда-сюда и приняла боевую стойку. Ее левый меч косо смотрел вперед, правый прикрывал тело.

Сорина ответила примерно тем же. Она выставила левый меч, а правый занесла над головой. Амазонка была равно готова и к нападению, и к защите.

Шум толпы отдалился, теперь Лисандра слышала лишь собственное дыхание, удары сердца и – невероятным образом – шорох ветерка, перегонявшего песчинки у ступней. Она сжала пальцы ног, ловя запутавшиеся крупинки, резко выдохнула через нос, а потом шагнула вперед – навстречу врагине.

Сорина не стала топтаться по кругу и тем паче пятиться от нее. Она тоже ступила навстречу, и ее шаг был равен шагу Лисандры. Теперь, когда они уже могли достать одна другую, гладиатрикс помедлили, глядя друг дружке в глаза поверх тускло блестевших клинков. Какое-то мгновение прошло в неподвижности.

Лисандра закричала и устремилась вперед.

Ее мечи сверкнули двумя молниями и с визгом рассекли воздух, летя навстречу Сорине. Старуха ответила хитроумной защитой и ответным выпадом, который мог бы отведать плоти Лисандры, но спартанка перехватила удар.

Клинки свистели и мелькали, переливаясь в факельном свете.

Никто не уступал, не просил и не давал передышки. Удары наталкивались на непроницаемую оборону, заставляя зрителей напряженно гадать, которая из воительниц первой допустит промашку.

Тело Лисандры блестело от пота, смешанного с маслом. Она яростно пыталась проникнуть сквозь защиту Сорины, но старуха двигалась со скоростью, превосходившей всякое вероятие. Ни один удар Лисандры не остался без достойного ответа. Потом амазонка перехватила инициативу, и спартанка почувствовала, что ее начинают понемногу теснить.

Сорина крутанулась на месте. Лисандра мгновенно сделала выпад, но не распознала уловку соперницы. Как оказалось, та готовила ей не удар мечом, а пинок. Нога Амазоны резко выхлестнула вперед, вмазалась Ахиллии прямо в бок и лишила ее равновесия. Она споткнулась, и толпа ответила криком, в котором ужас мешался с восторгом. Сорина тигрицей рванулась вперед, ее мечи двумя молниями резанули сверху вниз.

Лисандра вовремя перекатилась, отделавшись лишь тем, что мокрое тело покрылось корочкой песка.

Сорина торжествующе зарычала и продолжала наседать на нее. Лисандра в ярости прыгнула навстречу. Железо громко и отчетливо зазвенело, столкнувшись в воздухе с таким же железом. Гладиатрикс кружились, рубясь в ближнем бою, клинки подбирались все ближе к ничем не прикрытым телам. В какой-то момент Лисандра еще подалась вперед и пожертвовала защитой ради того, чтобы локтем нанести Сорине скользящий удар в голову. Ее расчет оказался верен. Амазонка моргнула, безупречный рисунок движений оказался нарушен. Клинок Лисандры успел пройтись поперек ее торса, вычертив кровавую полосу чуть пониже грудей.

Ради того восторга, что испытала спартанка при виде крови Сорины, поистине стоило жить! Вдохновленная успехом, Лисандра мгновенно нанесла еще один режущий удар – на сей раз по животу.

Сорина шатнулась назад, боль и потрясение внятно читались у нее на лице. Радости Лисандры не было предела. Вот оно!..

Спартанка прыгнула вперед, занося мечи, чтобы раз навсегда завершить эту повесть ненависти и вражды, и вот тут-то Сорина нанесла встречный удар. Уже в движении Лисандра распознала очередную хитрость дакийки. Амазонка пошла на то, чтобы принять две поверхностные раны и прикинуться чуть ли не умирающей, но теперь клинки старухи искали плоти врагини и наверняка должны были испить ее крови, потому что поделать спартанка ничего уже не могла.

Ну, почти ничего.

В последний миг она отчаянно выгнулась, и клинок противницы не рассек ей кишки, а лишь пустил по ребрам кровавую бахрому. В рану тотчас затек пот, она вспыхнула огнем.

Боль – ничто! Ее просто не существует! Лисандра прислушалась к жжению, хладнокровно оценила свой ущерб, после чего перестала думать о нем.

Женщины снова смотрели одна на другую, их плечи ходуном ходили от напряжения. Потом, словно по молчаливому согласию, они шагнули вперед, пятная кровью песок. Вновь зазвенела резкая песнь сталкивающихся клинков, сопровождаемая стонами предельного усилия и ритмичными выкриками толпы. Вертясь в бешеном танце, воительницы еще несколько раз достали одна другую. Это были всего лишь царапины, но они-то и выцеживают всю кровь, постепенно лишая гладиатора силы.

Измаранные алым, облепленные песком, они продолжали нападать и защищаться, движимые той яростью, что гонит человека за все пределы выносливости.

Мечи Сорины затеяли двойную атаку. Один из клинков Лисандра отбила, но второй заставил ее зашипеть, больно ужалив в левое плечо. Брызнувшая кровь попала ей в волосы и на лицо. Сорина заскрипела зубами, точно хищное животное, и попыталась дослать клинок, добираясь до кости. Ореховые глаза горели плотоядным торжеством. Лисандру окатила тошнотворная боль, от которой подломились колени. Ее больная рука выпустила меч, но лишь для того, чтобы протянуться вперед и мертвой хваткой сомкнуться на теле Сорины.

Гладиатрикс рухнули на песок и покатились по нему. Наверху оказывалась то одна, то другая. Все четыре меча разлетелись в разные стороны, выбитые из ладоней. Ни одна из женщин не пожелала давать другой ни малейшего преимущества. Оставшись безоружными, они боролись и наносили удары, со зверским восторгом всаживая кулаки в ненавистное тело.

В итоге Лисандра все-таки отшвырнула старуху. Обе вновь поднялись и тут же изготовились для рукопашного боя. У спартанки сновали перед глазами черные точки. Это делала свое дело усталость. Девушку утешало лишь то, что Сорина, конечно же, чувствовала себя не лучше.

Не поразив амазонку оружием, Лисандра была исполнена решимости расправиться с ней голыми руками, забить насмерть кулаками, удавить пальцами.

Но первой за дело взялась Сорина. Удар наотмашь с силой кувалды врезался Лисандре в скулу. Кожа лопнула. Разъяренная спартанка тотчас дала сдачи, всадив основание ладони прямо в нос дакийке. Хрящ и хрупкие кости вмиг стали месивом, размазанным по лицу задохнувшейся амазонки. Держа кулаки наготове, Лисандра поспешила вперед и не заметила ногу дакийки, взметнувшуюся навстречу. Удар пришелся в низ живота, Лисандра согнулась пополам и лбом вписалась в жесткое колено Сорины.

Перед глазами девушки полыхнуло белое солнце. В его сиянии качнулась жилистая фигура противницы, смазанные лица на трибунах и наконец – темно-синее вечернее небо. Лисандра рухнула навзничь. Боль порывалась скрутить ее спазмами рвоты, но все же спартанка разглядела тень Сорины, ринувшейся добивать поверженную противницу. Едва ли не последним отчаянным усилием спартанка встретила ее ударом ноги вроде того, что достался ей самой. Когда же амазонку согнуло, Лисандра сгребла ее за плечи, по-борцовски рванула к себе, и Сорина, увлекаемая собственным весом, головой вперед перелетела через нее.

Она упала и пропахала песок, оставив в нем кровавую борозду. Лисандра перекатилась на четвереньки, силясь подняться. Как выяснилось, ее левый глаз совсем ничего не видел, заплыв страшным синяком от предыдущего удара дакийки. Лисандра попробовала встать, однако ноги уже не держали ее, и она повалилась опять. Воля и разум яростно приказывали телу: «Поднимайся!» Оно вздрагивало и корчилось, но выполнить приказ не могло. Его силы были исчерпаны.

Сорина тоже перевернулась на живот и теперь пыталась подобрать под себя руки, чтобы оторвать от песка хотя бы голову. Титаническое усилие приподняло ее на колени, но это было все. Она дрожала и качалась. Лисандра посмотрела на нее и поняла, что амазонка уже не встанет.

Она сцепила челюсти и поползла к ней.

То, что последовало за этим, было по-звериному страшно. Опираясь на руки и колени, они обхватывали одна другую и качались, точно колонны обрушенного храма, столкнувшиеся на полпути до земли. Начисто забыв все боевые приемы, Лисандра сомкнула кулак и бросила его Сорине в лицо. У той запрокинулась голова, но чуть погодя она ответила спартанке тем же. Удар следовал за ударом. Обеим воительницам давно пора было упасть без сознания, но жутким напряжением воли они продолжали сражаться.

Наконец женщины прислонились одна к другой, чтобы не рухнуть.

Пальцы Лисандры нашарили горло Сорины.

Пальцы Сорины медленно доползли и сомкнулись на горле Лисандры.

Они смотрели друг дружке в глаза и все сильней стискивали руки.

В последний раз.

Увидеть, как в зрачках соперницы меркнет огонек жизни, – и тогда уже провалиться в блаженное отдохновение смерти!

* * *

Траян давно вскочил с кресла, да так и остался стоять, что-то выкрикивая, поддерживая воительниц. Творившееся на арене было против всех римских обыкновений, но он просто ничего не мог с собой поделать. Какое мужество! Какое искусство!.. Когда обе гладиатрикс остались без оружия, он ждал, что вот-вот будет объявлено об окончании поединка, но нет. Эти женщины принялись забивать одна другую насмерть голыми кулаками. Траян никогда не видел ничего подобного. Сколько гладиаторских поединков прошло у него перед глазами, но такой страсти, такой яростной воли к победе ему еще не встречалось.

Когда они поползли одна к другой, Траян словно очнулся, подхватил дубовый ларчик, стоявший возле его кресла, и бросился из почетной ложи на арену.

* * *

Лисандра увидела, как начали стекленеть глаза ненавистной врагини. Ее собственный разум кричал криком, требуя воздуха, сила и выносливость были вычерпаны до дна, но какое это имело значение? Еще несколько мгновений, и амазонка умрет.

Эйрианвен будет отомщена.

Тут сильные руки сгребли спартанку за плечи и потащили куда-то, вырвав Сорину из ее убийственной хватки.

Соперницы буквально взвыли, хватая воздух, царапаясь и тщетно пытаясь освободиться.

– Нет!.. – хрипло закричала Лисандра.

* * *

Траян стоял между израненными гладиатрикс, которых удерживали крепкие харенарии. Сверху в немом изумлении взирала зрительская толпа. Люди уже понимали, что у них на глазах происходило нечто небывалое.

– Поднимите их, – негромко велел Траян служителям арены.

Он возвысил голос, чтобы его отчетливо слышали в каждом уголке цирка:

– Люди Галикарнаса! Я – Марк Ульпий Траян, римский сенатор, друг и советник божественного императора. Слушайте же! Сейчас много говорят о великом амфитеатре Флавия и о дивных зрелищах, которые можно в нем лицезреть. Я там был и своими глазами видел все то, о чем говорят люди. Но я готов засвидетельствовать перед всеми богами, что ни разу в жизни не удостаивался чести узреть бой, равный сегодняшнему! Вы по праву разделили со мной эту великую честь! Эти женщины подарили нам поединок, о котором вы будете рассказывать внукам!

Траян открыл ларец и извлек две пальмовые ветви, выкованные из чистого золота.

– Каждая из них предназначена для победительницы! – выкрикнул он, вкладывая золотые листья в бессильные пальцы воительниц. – Они почтили нас поединком, и я употреблю свою власть, чтобы наградить их. Я, Марк Ульпий Траян, римский сенатор, дарую Амазоне и Ахиллии свободу! Пусть им вручат деревянные мечи в знак того, что впредь они не будут сражаться – разве только по своей воле.

Толпа, вознесенная на вершину восторга, многоголосым хором принялась выпевать имя сенатора.

Траян придвинулся вплотную к израненным гладиатрикс и покачал головой.

– Я в самом деле ни разу еще подобного не видал, – сказал он. – Да пребудет милость богов с вами обеими.

Победительниц увели.

Каждую – в ее собственные ворота.