Текст книги "Популярная история евреев"

Автор книги: Пол Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 55 страниц)

Впрочем, был ряд граней положения евреев в мире, где с времен, предшествующих Холокосту, произошли существенные улучшения. Во-первых, было организовано национальное еврейское государство. На этом Изгнание, разумеется, не кончилось. Да и могло ли? Изгнание, как отмечал Артур Коэн, не было исторической случайностью, которую можно было бы исправить созданием светского национального государства; скорее это – метафизическая концепция, «некий некорректируемый исторический коэффициент». Большинство евреев оставались за пределами государства. Так было всегда, начиная с вавилонского изгнания. В Третьем Сообществе, как и во Втором, состояла всего четвертая часть евреев. И теперь, когда подходило к концу четвертое десятилетие существования Израиля, не было признаков того, что эта пропорция заметно изменится. Тем не менее, реализация светского Сиона дала мировому еврейству живое, бьющееся сердце, какого у него не было две тысячи лет. Она создала фокус глобального сообщества, какого не в силах были обеспечить ни старые благочестивые посещения, ни идея Возврата, сколь успешными бы они ни были. Строительство Израиля было для XX века тем же, чем ранее было восстановление Храма. Причем подобно Храму времен Ирода Великого, у него были и отрицательные черты. Но важно, что он существовал. Сам факт его существования, возможность посетить его и жить там придавали диаспоре совершенно новое измерение. Он был постоянным источником озабоченности, иногда достаточно эмоциональной, зачастую предметом гордости. После того как Израиль возник и доказал, что может себя защитить и оправдать, ни одному из членов диаспоры не приходилось более стыдиться того, что он – еврей.

Это было важно, поскольку даже в конце XX века в диаспоре сохранялись полюса крайнего богатства и невероятной нищеты, и вообще она была довольно разношерстной. В конце 30-х годов на Земле обитало почти 18 миллионов евреев. К середине 80-х еврейское население еще не оправилось от потерь, причиненных Холокостом. Из общего количества в 13,5 млн евреев 3,5 миллиона жили в Израиле. Самая же крупная еврейская община находилась в Соединенных Штатах (5 750 000); в сочетании с крупными еврейскими общинами в Канаде (310 000), Аргентине (250 000), Бразилии (130 000) и Мексике (40 000), а также с десятком более мелких общин это означало, что на Американском континенте проживает примерно половина мирового числа евреев (6,6 миллиона). Следующей по размерам после США и Израиля была община в Советской России (1 750 000). Заметное количество евреев проживало в Венгрии (75 000) и Румынии (30 000); всего в европейских соцстранах – 130 000. В Западной Европе евреев проживало чуть более 1 250 000; основные общины находились во Франции (670 000), Англии (360 000), Западной Германии (42 000), Бельгии (41 000), Италии (35 000), Голландии (28 000) и Швейцарии (21 000). В Африке за пределами Южно-Африканской Республики (105 000) оставалось совсем немного евреев, если не считать заметно поубавившихся общин в Марокко (17 000) и Эфиопии (по оценкам, около 5000). В Азии оставалось около35 000 евреев в Иране и 21 000 в Турции. Суммарная численность австралийской и новозеландской общин составляла еще 75 000.

История, состав и происхождение некоторых общин отличались заметной сложностью. В Индии, например, в конце 40-х годов проживало около 26 000 евреев трех основных типов. Около 13 000, так называемых Бене-Исраэль («Дети Израиля») жили в Бомбее и вокруг него на Западном побережье. Эти евреи потеряли свои летописи и книги, но сберегли подробную устную историю своей миграции, зафиксированную в письменном виде только в 1937 г. Согласно этим преданиям они бежали из Галилеи, спасаясь от преследований Антиоха Епифания (175—163 гг. до н.э.). Их корабль потерпел крушение в 50 км к югу от Бомбея, и выжило всего 7 семей. Хотя у них не сохранились религиозные книги и они вскоре забыли иврит, они продолжали чтить шабат и ряд еврейских праздников, практиковали обрезание и еврейскую пищу и помнили Шему. Они говорили на языке маратхи и следовали ряду индийских кастовых обычаев, причем разделяли себя на гоа (белых) и кала (черных), что позволяет предположить две волны поселения. Были еще кочинские евреи, количество которых достигало одно время 2500, которые жили на Западном берегу в тысяче километров к югу. У них имелся своего рода основополагающий документ в виде двух медных пластин с гравировкой на старотамильском, где перечислялись дарованные им привилегии; его датируют 974—1020 г. н.э. В данном случае заселение явно происходило в несколько этапов; раньше всех прибыли черные кочинские евреи, за ними в начале XVI века последовали белокожие евреи из Испании, Потругалии, а, возможно, и других стран Европы (а также Среднего Востока). Внутри черной и белой групп кочинских евреев существовали еще и подгруппы. В дополнение к ним имелась еще одна крупная группа – мешцарарим, низшая каста потомков былых связей между евреями и рабынями-наложницами. Ни одна из этих трех основных кочинских групп не участвовала вместе в религиозных церемониях. Кроме того, имелось еще около 2000 евреев-сефардов из Багдада, которые приехали в Индию между 1820 и 1830 годами, и последняя волна беженцев из Европы, прибывших в 1930-е годы. Последние две категории вступали друг с другом в контакты по религиозным (но не социальным) вопросам, но никто из них никогда не посещал те же синагоги, что и Бене-Исраэль или кочинские евреи. Все белокожие евреи и многие чернокожие говорили по-английски и процветали в годы британского правления. Они успешно служили в армии и государственных учреждениях, занимались оптовой и розничной торговлей, ремеслом, посещали Бомбейский университет, изучали иврит, переводили еврейских классиков на маратхи, а выучившись, становились инженерами, юристами, учителями и научными работниками. Один из них в 1937 г. стал мэром Бомбея – центра всех еврейских групп в Индии. Ставшая независимой Индия была к ним менее благосклонна, и с возникновением Израиля большинство предпочли эмигрировать, так что к 80-м годам осталось чуть больше 15 000 Бене-Исраэль и всего 250 евреев на кочинском берегу.

Выживание подобных групп свидетельствовало не столько о спасительной силе иудаизма, сколько о его невероятной приспособляемости даже к самым неблагоприятным условиям. Однако нельзя отрицать, что катаклизмы XX века практически уничтожили десятки еврейских общин, в том числе многие из самых древних. Например, послевоенный коммунистический режим в Китае выступил с собственным вариантом окончательного решения еврейского вопроса применительно к своему населению. Значительная часть евреев появилась в Китае в результате эмиграции из Советской России и Европы, захваченной Гитлером; в то же время в их число входили потомки евреев, живших в Китае с VIII века. Все они бежали или были изгнаны, после чего одинокими форпостами на Дальнем Востоке остались Гонконг (около 1000 евреев) и Сингапур (400).

В арабском мире в конце 40-х – 50-х годах исторические общины сефардов сократились в несколько раз по сравнению с довоенным количеством или вообще прекратили существование. В больших районах Европы евреи, которые выжили или вернулись, узнав ужасы Холокоста, были вытолкнуты дальше, в эмиграцию, особенно в Израиль. Население города Салоники, говорящее на языке ладино, составляло в 1939 г. 60 000 человек и всего 1500 – в 80-е годы. Венское обширное и плодовитое еврейство, едва ли не самое одаренное из всех общин, сократилось с 200 000 до менее чем 8000 человек. Даже останки самого Герцля, похороненные на городском кладбище Деблинг, были вывезены в 1949 г. в Иерусалим для перезахоронения. Амстердамских евреев было в 30-е годы почти 70 000, а через 40 лет с трудом набиралось 12 000. Евреи Антверпена, сделавшие его алмазным центром Запада, продолжали заниматься своим ремеслом, но их количество в городе в 80-х годах упало с 55 000 до 13 500. Древняя община Франкфурта, некогда так знаменитая своими финансовыми успехами, сократилась с 26 158 (1933 г.) до 4350 (1970-е гг.). В Берлине, где в 20-е годы почти 175 000 евреев сделали его культурной столицей мира, в 70-х годах их оставалось всего около 5500 (плюс еще 850 человек в Восточном Берлине). Самый глубокий вакуум возник в Польше, где к 80-м годам довоенное еврейское население в 3 300 000 упало до примерно 5000. В десятках городов, которые ранее славились синагогами и библиотеками, евреев не осталось вовсе.

В то же время наблюдалась определенная преемственность и даже рост. Например, итальянское еврейство с удивительной стойкостью перенесло нацистскую эпоху. 29 000, уцелевших к концу немецкой оккупации, постепенно за послевоенный период превратились в 32 000; это, впрочем, объяснялось эмигрантами, которые добирались до Италии с севера и востока. Исследование, проведенное в 1965 г. Еврейским университетом (Иерусалим), показало, что итальянская община, подобно многим другим в развитых странах, имеет очень уязвимые демографические характеристики: уровень рождаемости среди итальянских евреев составлял всего 11,4 на 1000 по сравнению с 18,3 для населения в целом. Аналогично ниже и цифры по фертильности и доле состоящих в браке; выше были лишь смертность и средний возраст (41 против 33). В Риме находилось старое гетто Трастевере, где евреи со времен королей раннего средневековья вели жалкое существование в качестве старьевщиков и мелких разносчиков. Здесь богатые евреи жили буквально рядом с беднейшими – как всегда. Тридцать семей элиты, Scuola Tempio, могли проследить свое происхождение на протяжении 1900 лет со времен императора Тита, когда их привезли в Рим в цепях после разрушения Храма. Римские евреи жили в тени величественной церкви, которая поочередно эксплуатировала, преследовала и защищала их. Соответственно и они то отрицали ее, то сливались с ней; даже их главная синагога на Лунготовере Ченчи, рядом с воротами старого гетто, являет собой прекрасный пример итальянского церковного барокко. Именно там в апреле 1986 г. папа Иоанн-Павел II оказался первым понтификом, посетившим службу в синагоге, читая псалмы по очереди с главным римским раввином. Он сказал, обращаясь к еврейской конгрегации: «Вы – наши горячо любимые братья, причем в некотором смысле старшие братья». Намерения его были, конечно, добрыми, но ударение на слове «старшие» несколько нарочитым.

Во Франции в послевоенный период наблюдался явный рост еврейской общины как по численности, так и по активности. Нацисты и их союзники-вишисты истребили 90 000 из 340 000 довоенного еврейского населения, причем эта традиция усугублялась тем, что местная хорошо устроенная и интегрированная община в некоторых отношениях способствовала депортации беженцев. В дальнейшем эта потеря была более чем компенсирована мощным притоком иммигрантов-сефардов из мусульманского мира в течение трех послевоенных десятилетий: 25 000 – из Египта, 65 000 – из Марокко, 80 000 – из Туниса и 125 000 – из Алжира, а также меньшим, но ощутимым количеством из Сирии, Ливана и Турции. В итоге еврейская община во Франции более чем удвоилась, став четвертой по численности в мире (свыше 670 тысяч).

Этот мощный демографический прирост сопровождался глубокими внутренними переменами. Французские евреи всегда относились к наиболее ассимилированным, особенно после того, как Французская революция позволила им почти полностью отождествить себя с республиканскими институтами. Подлое поведение многих французов при режиме Виши привело к определенной потере доверия к ним со стороны евреев; отражением этого было, в частности, то, что за 12 лет с 1945 по 1957 г. переменили имена столько же французских евреев, сколько сделали это с 1803 по 1942 г. Впрочем, само по себе абсолютное их количество было невелико, и сильная склонность к ассимиляции оставалась в послевоенный период характерной чертой французских евреев. В самом центре современной французской культуры находились писатели вроде Раймона Арона, а спокойно-уравновешенный и высокоинтеллектуальный верхний слой еврейского среднего класса порождал видных премьер-министров (Рене, Майер, Пьер Мендес-Франс в Четвертой республике, Мишель Дебре и Лоран Фабиус – в Пятой). Тем не менее, приток сефардов из Африки резко усилил, так сказать «еврейскость» французских евреев. Большинство из них были франкофонами, но довольно большой процент читал на иврите. У французских евреев XIX века существовала «теория трех поколений»: «Дед верит, отец сомневается, сын отрицает. Дед молится на иврите, отец – на французском, сын не молится вовсе. Дед соблюдает все праздники, отец – только Йом-Кипур, сын не чтит ни одного. Дед оставался евреем, отец ассимилировался, а сын в лучшем случае сохранял веру в Бога «вообще»… если не становился атеистом, последователем Фурье или Сен-Симона». В послевоенной Франции эта теория больше не работала. Скажем, стало вполне вероятным, что сын вернется к религии деда, оставив отца в объятиях его агностицизма. На Юге приток алжирских евреев возродил мертвые или умирающие средневековые общины. Например, в 1970 г., прославленный композитор Дарьюш Мило заложил камень в основание новой синагоги в Э-ан-Прованс (старая была продана во время войны и превращена в протестантскую церковь). Причем новые синагоги были не единственным признаком возрождения еврейства, которое носило и религиозный и светский характер. В 1960-70-х годах лидеры старого «Альянс Израэлит Универсаль» стремились побуждать евреев к активной позиции в стране и за рубежом. Все больший процент евреев соблюдал Закон и изучал иврит. Сохранение остатков французского антисемитизма, хотя и ослабевшего по сравнению с 30-ми годами, усиливало боевые настроения в среде евреев. Когда он приобретал парламентские формы (пужадисты в 50-х годах, Национальный Фронт в 80-х), еврейские организации давали энергичный ответ, отстаивая свои убеждения. Взрыв бомбы в синагоге на Рю-Коперник 3 октября 1980 г., один из нескольких, прозвучавших в этот период, послужил стимулом для еврейского обновления, как его называли. Надо сказать, что французские евреи, хотя и ставшие более многочисленными в результате иммиграции из Африки, имели довольно стойкий иммунитет к сионизму и не очень рвались в Израиль. Они, однако, солидаризировались с борьбой Израиля за существование в 1 956 1967 и 1973 гг., а также в начале 80-х и резко осуждали политику французского правительства, если считали, что она враждебна еврейским и израильским интересам. Они сформировали впервые во Франции еврейское лобби, и на выборах 1981 г. голоса евреев были важным фактором смены деголлевского правого режима, который правил Францией в течение 23 лет. Во Франции стал формироваться новый, гораздо более заметный и активный еврейский истэблишмент, сознающий свою количественную силу и молодость и претендующий на то, чтобы играть в 90-е годы более важную роль в формировании общественного мнения диаспоры.

Сильный французский голос в диаспоре можно было только приветствовать, особенно с учетом того, что немецкий голос практически умолк в гитлеровскую эпоху. Кстати, в последние десятилетия, особенно в связи с упадком идиша, голос диаспоры стал звучать в основном на английском языке. В известном смысле важность возвращения евреев в Англию в 1646 г. определяется тем, что свыше половины евреев мира говорят теперь по-английски: 850 000 в странах Британского Содружества (плюс Южная Африка) и почти 6 миллионов в Соединенных Штатах. По-настоящему английский этап в истории евреев наступил с зарождением современного сионизма, с Декларацией Бальфура и Британским мандатом. Британская еврейская община стала и остается до сих пор наиболее стабильной, довольной жизнью и безопасно устроенной из всех крупных еврейских сообществ. Она приняла в свое лоно 90 000 беженцев в 1930-е годы, что способствовало ее процветанию, и выросла с 300 000 перед Первой мировой войной до более чем 400 000 к концу Второй. Однако, подобно итальянской, она приобрела демографическую слабость, которая все больше усиливалась в шестидесятыхсемидесятых годах. Так, например, в 1961-65 годах свадьбы в британских синагогах составляли 4,0 на тысячу по сравнению со средненациональным уровнем 7,5. Общее количество евреев упало с 410 000 в 1967 г. ниже 400 000 в 70-е годы и, возможно, ниже 350 000 во второй половине 80-х. Однако недостатка энергии в современном британском еврействе не наблюдается. Еврейские предприниматели были, как всегда, активны в финансовом бизнесе и занимали ключевые позиции в индустрии развлечений, торговле недвижимостью, одеждой, обувью и торговле в кредит. Они создали такой национальный институт, как телекомпания «Гранада Ти-Ви». Династия Зиф превратила преуспевающую фирму «Маркс энд Спенсер» в стойкий и популярный символ триумфа послевоенного британского бизнеса, а лорд Вайнсток сделал Дженерал Электрик крупнейшей из всех английских компаний. Евреи были очень активны в издании книг и периодики, в том числе лучшего из всех журналов диаспоры «Джуиш Кроникл». Во все растущем количестве они вторгались (хотя иногда и временно) на скамьи Палаты Лордов. Одно время (в середине 80-х) в английском кабинете министров заседало не менее пяти евреев. Но эта могучая энергия не приобретала определенной формы, и она не выливалась в коллективные усилия, направленные на то, чтобы обрести решающее влияние на диаспору или на сионистское государство. В этом отношении британские евреи вели себя (и, пожалуй, были вынуждены вести) подобно Британии: они передали факел Америке.

Рост и консолидация американского еврейства в конце XIX-XX столетии были столь же важны в еврейской истории, как и создание Израиля; даже в некоторых отношениях важнее. Потому что, если выполнение сионистских планов предоставило всегда обеспокоенной диаспоре гостеприимное убежище с суверенными правами на определение и защиту своей судьбы, рост американского еврейства вел к обретению совершенно иной власти, позволяющей евреям играть важную, законную и постоянную роль в определении политики мощнейщей державы мира. При этом речь идет не о хрупком влиянии гофъюден, а о последствиях демократических убеждений и демографических факторов. В конце 1970-х годов еврейское население Соединенных Штатов составляло 5 780 960 человек. Это соответствовало всего лишь 2,7% общего населения США, но следует учесть, что распределялись эти миллионы неравномерно по территории и были сконцентрированы в основном в городской местности, в первую очередь в крупных городах, которые располагают гораздо большим культурным, социальным, экономическим и, конечно, политическим влиянием, чем мелкие городки, деревни и сельские районы. К концу XX века евреи оставались обитателями крупных городов. В Тель-Авиве – Яффе их проживало 394 000, свыше300 000 – в Париже, 285 000 – в Москве, 280 000 – в Большом Лондоне, 272 000 в Иерусалиме, 210 000 в Киеве, 165 000 в Ленинграде, 115 000 в Торонто. Но наиболее концентрированным было городское население в Соединенных Штатах. Грандиозный Нью-Йорк с его 1 998 000 евреев оказался самым «еврейским» из больших городов Земли. На втором месте стоял Лос-Анджелес с его 445 000. Далее шли Филадельфия (295 000), Чикаго (253 000), Майами (225 000), Бостон (170 000) и Вашингтон (160 000). В целом имелось 69 американских городов с еврейским населением свыше 10 000. Наблюдалась также повышенная концентрация евреев в ключевых штатах. В штате Нью-Йорк 2 143 485 евреев составляли 12% населения. Доля евреев составляла 6% в Нью-Джерси, 4,6% – во Флориде, 4,5% – в Мериленде, 4,4% – в Массачусетсе, 3,6% – в Пенсильвании, 3,1% – в Калифорнии и 2,4% – в Иллинойсе. Из всех крупных этнических электоратов в Америке еврейский был лучше всех организованным, самым отзывчивым на руководство лидерами и наиболее эффективно оказывал свое влияние.

Однако было бы ошибкой преувеличивать непосредственное политическое влияние избирателей-евреев, как бы хорошо они ни были вышколены. Начиная с 1932 г. евреи в подавляющем большинстве (иногда до 85-90%) голосовали за демократов. Однако нет явного свидетельства того, что в той же степени еврейское влияние на президентов-демократов и политику было определяющим. Фактически в 60-х и 70-х годах последовательная верность еврейского электората демократической партии основывалась скорее на эмоционально-историческом фундаменте, чем на общности интересов. В 1980-е годы большинство евреев, как ни странно, продолжало голосовать за демократов, хотя большинство это снизилось до 60%. На выборах 1984 г. они были единственной религиозной группой (не считая атеистов), которая помогала демократам получить большинство голосов, и единственной этнической группой (кроме черных). Евреи голосовали даже не из общинноэкономических или внешнеполитических соображений, сколько исходя из привычной симпатии к бедным и обиженным. К последней четверти XX столетия понятие «еврейского лобби» в американской политике стало в какой-то степени мифом. На самом же деле в отношении граждан-евреев к Америке в целом произошло нечто другое и гораздо более важное: еврейское меньшинство трансформировалось в один из основных элементов американского общества. На протяжении всего XX века американские евреи продолжали максимально использовать возможности, открывавшиеся перед ними в Америке: учились в университетах, чтобы стать докторами, юристами, учителями, профессионалами всякого рода, политиками, государственными служащими, а также вливаться, как всегда, в финансы и бизнес. Они занимали особенно сильные позиции в частно-предпринимательском секторе, печати, издательском деле, радиовещании и телевидении, индустрии развлечений и вообще в интеллектуальной жизни. В определенных областях, как, например, художественная литература, они вообще доминировали. Но и в других они были многочисленны и успешны. И постепенно во второй половине века их аристократия успеха стала приобретать столь же значительное культурное влияние, как прежняя элита, известная как WASP (Белые англо-саксы протестанты). В американском обществе евреи перестали быть лобби. Они стали частью этого организма, скажем, конечностью, и довольно мощной. Они стали оказывать свое влияние не извне по отношению к общественному организму, а изнутри. Со своими историческими традициями демократии, терпимости и либерализма они стали играть в Америке примерно ту же роль, что некогда в Англии играли виги: роль элиты, которая добивается морального оправдания своим привилегиям, оказывая просвещенную поддержку менее удачливым. Короче говоря, они из меньшинства, добивающегося прав, превратились в часть большинства, их дарующего; как-то незаметно их политическая деятельность переключилась с влияния на руководство на практическое участие в нем.

В итоге стало трудно различить специфически еврейские элементы в американской культуре, они гармонично в нее интегрировались. Еще труднее стало выделять в американской политической деятельности шаги, которые предпринимаются, исходя из предположительно еврейских интересов, которые стали все теснее сплетаться с общеамериканскими. Очень наглядно это видно на примере Израиля. Не было больше необходимости убеждать лидеров США в том, что следует гарантировать право Израиля на существование. Это уже считалось само собой разумеющимся. Израиль стал одиноким авангардом либеральной демократии, отстаивающим первенство закона и принципы цивилизованного поведения посреди окружения, которое эти ценности обычно игнорировало. И было совершенно естественно и неизбежно, чтобы Израиль получал американскую поддержку; дискуссии шли лишь вокруг того, как наиболее грамотно обеспечить эту поддержку. К 80-м годам реальности мира стали таковыми, что Израиль остался бы самым надежным американским союзником на Среднем Востоке, а Америка – его самым верным другом, даже если бы еврейская община в Америке не существовала.

Реально же эта община существовала и добилась совершенно уникального положения в диаспоре, причем не просто своим размером, но характерными особенностями. Эта община была полностью ассимилирована, но притом сохраняла свое еврейское сознание. Ее члены считали себя стопроцентными американцами, но и евреями тоже. В еврейской истории подобного явления ранее не встречалось. Оно стало возможным благодаря специфическим обстоятельствам роста и составу американского общества. Вечные странники и пришельцы, евреи обрели наконец покой в стране, где все были пришельцами. Поскольку же странниками были все, то все были равноправными с точки зрения проживания до тех пор, пока все с равным правом не смогут назвать это место проживания своим домом. Кроме того, Америка оказалась первым местом, где евреи, осев, обнаружили, что их религия и религиозные обычаи дают им определенное преимущество, ибо здесь пользовались уважением все религии, уважавшие гражданские добродетели. И не только это, ибо Америка превыше всего уважала собственную сверхрелигию, которую можно было бы назвать Законом Демократии, своего рода мирскую Тору, к соблюдению которой евреи были отлично приспособлены. В силу всех этих причин было бы, возможно, неверно вообще считать еврейскую общину в Америке частью диаспоры. Евреи в Америке ощущали себя в большей степени американцами, чем евреи в Израиле – израильтянами. Было необходимо изобрести новое слово, чтобы описать их положение, так как американские евреи вместе с евреями Израиля и евреями диаспоры образовали новый еврейский треножник, от трех частей которого в равной степени зависела безопасность и будущее всего народа. Итак, были евреи диаспоры, евреи, собравшиеся вместе в Израиле, а в Америке – евреи владеющие.

В некотором смысле американское еврейство было прямой противоположностью еврейства российского. В Америке еврей участвовал в обладании страной, в России же страна им обладала. Советский еврей был предметом владения, собственностью государства, совсем как в Средние века. Один из уроков, который преподала нам еврейская история, состоит в том, что антисемитизм растлевает народ и общество, которыми он овладевает. Он растлевал доминиканского монаха столь же успешно, как и алчного короля. Он превратил нацистское государство в навозную кучу. Но нигде его растлевающее действие не было таким явным, как в России. Мы уже упоминали разложение низов как результат царских законов, направленных против евреев. Но гораздо более важным результатом, по большому счету, оказалось моральное разложение государственной власти. Потому что, травя евреев, власти царской России привыкали к замкнутой, репрессивной и в высшей степени бюрократической системе управления. Эта система контролировала внутренние перемещения и проживание евреев, их право ходить в школу или университет, а также предметы, которые они там изучают, получать профессию или специальность, продавать свой труд, учреждать свое дело или образовывать компанию, молиться, принадлежать к организациям и вообще участвовать в бесконечно длинном списке иных родов деятельности. Эта система практиковала чудовищный, всепроникающий контроль за жизнями непопулярного и дискриминируемого меньшинства, безжалостное вторжение в их дома и семьи. При этом создалась бюрократическая модель государственной машины, которая, после того как царя сменил сначала Ленин, а потом – Сталин, распространила былой контроль над евреями на все население, и модель стала всеобъемлющей. В этой системе, в которой угнетению и дискриминации подвергались все, евреи были унижены еще сильнее, образовав некий подкласс, степень государственного контроля над которым была особенно сильной.

Использование Сталиным антисемитизма в борьбе за руководство в 20-е годы и во время чисток 30-х годов было для него очень характерно. Создание им во время войны Еврейского антифашистского комитета и издание журнала на идише «Айникайт» («Единство») были просто тактическими ходами. Дочь Сталина Светлана рассказывала о его личных взаимоотношениях с евреями. Он держал при себе некоторое их количество, включая сотрудника Министерства иностранных дел Соломона Лозовского. Когда Светлана в возрасте семнадцати лет влюбилась в еврея-киносценариста, Сталин отправил его в ссылку. Позднее ей удалось выйти замуж за другого еврея, Григория Морозова. Отец обвинил его в том, что он уклоняется от военной службы: «Люди гибнут, а он, смотрите-ка, дома отсиживается». Старший сын Сталина, Яков, тоже состоял в браке с еврейкой; когда он попал в плен, Сталин объявил, что она предала его. «Он никогда не любил евреев, – писала Светлана, – хотя в те дни не выражал свою ненависть так откровенно, как после войны».

На самом деле в советском антисемитизме не было перерыва даже во время войны. Это было очень заметно в Красной Армии. «Антисемитизм в Советском Союзе, – говорил один бывший армейский капитан, – такой необузданный, что это невозможно даже вообразить человеку, который не жил в этой проклятой стране». К концу войны ряд государственных ведомств, особенно МИД, были в основном очищены от евреев, и последних перестали принимать даже стажерами. Послевоенная антиеврейская кампания, предвестником которой было убийство Михоэлса в январе 1948 г., началась в том же году в сентябре. Старт ей дала статья Ильи Эренбурга в «Правде» – Сталин часто делал «нееврейских евреев» агентами своего антисемитизма подобно тому, как СС использовало зондеркоманды. Еврейский антифашистский комитет был распущен, «Айникайт» и еврейские школы с преподаванием на идише были закрыты. Затем начались систематические нападки на евреев, в особенности писателей, художников, музыкантов и интеллигентов всякого рода, с использованием оскорбительных терминов («безродный космополитизм»), близких к нацистской демонологии. Были уничтожены тысячи евреев-интеллигентов, включая писавших на идише, – Переца Маркиша, Ицика Фефера и Давида Бергельсона; жертвой рисковал оказаться любой еврей, попавшийся на глаза Сталину, как, например, тот же Лозовский. Кампания распространялась и на Чехословакию, где 20 октября 1952 г. Рудольф Сланский, генеральный секретарь компартии, и тринадцать других партийных боссов, в том числе одиннадцать евреев, были обвинены в троцкистско-титовско-сионистском заговоре, осуждены и казнены. Важным элементом «доказательства» обвинений послужила поставка оружия Израилю в 1948 г. (практически по личному указанию Сталина). Кампания достигла своего апогея в начале 1953 г., когда девятерых врачей, в том числе шестерых евреев, обвинили в том, что они, находясь в связи с английскими, американскими и сионистскими агентами, хотели отравить Сталина. Этот показательный процесс должен был послужить прелюдией к массовой депортации евреев в Сибирь, как части сталинского варианта «окончательного решения».