Текст книги "Популярная история евреев"

Автор книги: Пол Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 55 страниц)

Вполне вероятно, что каждая сторона в своем отчете изложила то, что ей хотелось бы сказать, а не то, что было действительно сказано. Ряд еврейских богословов считает, что версия Наманида носит пропагандистский характер, да и лицемерный тоже, поскольку в своих собственных писаниях он придает гораздо больше веса пророчествам, чем признавал в ходе диспута. Согласно их точке зрения, Пабло был прекрасно осведомлен о внутреннем конфликте между евреями-рационалистами и антирационалистами, и диспут был так построен, чтобы воспользоваться этим обстоятельством и поймать Наманида на противоречиях либо заставить его отказаться от ранее высказанных взглядов. С точки зрения Маккоби, значительная часть диспута происходила в условиях взаимного непонимания сторон. В самом иудаизме существуют такие разнообразные точки зрения касательно Мессии, что быть еретиком по этому вопросу почти невозможно. В иудаизме идет речь о Законе и его соблюдении, в христианстве же – о догматическом богословии. Переживания еврея по поводу мелкого нарушения правил Шабата могут показаться христианину смешными. С другой стороны, христианин может пойти на огонь, отстаивая точку зрения на Бога, которую все евреи сочли бы дискутабельной. Барселона показала, что евреям и христианам трудно честно обсуждать главный вопрос, разделяющий их верования, так как они не могут договориться, в чем он состоит.

На долгом опыте евреи научились узнавать признаки надвигающейся беды. Наманид не хотел принимать участия в дискуссии; сам факт ее проведения представлялся зловещим. Подобные дебаты ничего не сулили евреям. Однако они были важны для христианского духовенства как в качестве пропагандистского упражнения для их рьяных приверженцев, так и для поиска в позиции евреев слабых диалектически и уязвимых мест, о которых ранее не было известно. Через год после диспута Раймунд де Пенафорте возглавил комиссию, занимавшуюся поиском богохульства в Талмуде, а в 1265 году принял участие в суде над Наманидом за то, что последний опубликовал свой отчет о дискуссии. Он был осужден и, хотя отделался легким наказанием от короля, почел за благо покинуть Испанию и отправиться в Палестину. Так была выбита одна из мощных опор испанского иудаизма.

В дни Наманида евреи в Испании еще могли с полным основанием продолжать считать себя интеллектуальной элитой. Их профессии оставались исключительно полезными, чтобы не сказать – необходимыми, для христианских владык. Но христиане быстро догоняли их и к концу XIII столетия восприняли учение Аристотеля, написали свои собственные трактаты, а в торговле и искусстве администрирования ни в чем не уступали евреям. На протяжении XIV века евреи (даже в Испании) неуклонно сдавали свои позиции. В области экономики свою пагубную роль играли антисемитские законы. Количество евреев убывало в результате принудительного их обращения. Некоторое время амбициозным и умным евреям казалось разумным креститься по доброй воле, присоединяясь, как им представлялось, к более широкой и передовой культуре. Остававшиеся евреи находили прибежище в каббале, преданиях аггады, суевериях и поэзии. Это было триумфом иррациональности. Труды Маймонида и прочих рационалистов, строго говоря, не были сожжены, но почти утратили значение. Вслед за «черной смертью» и бесчисленными зверствами, обрушившимися на евреев, в ортодоксальных кругах стало модным обвинять во всех этих несчастьях рационализм и другие прегрешения против Бога.

Таким образом, иудаизм, который в XI и XII веках шел в первых рядах интеллектуальной жизни, превратился в препятствие на собственном пути. Маймонид считал веру в мессию одним из элементов еврейской религии, однако всегда порицал апокалиптические и мессианские настроения как «миф черни». «Не думайте, – писал он в Мишне-Тора, – что мессии придется демонстрировать знамения и чудеса… Тора со всеми ее законами и указаниями имеет непреходящее значение, и ничего к ней нельзя будет ни прибавить, ни убавить». «Не произойдет никакого отклонения от нормального хода вещей или изменения в установленном порядке» – все, что в Библии как бы противоречит этому, следует понимать «в фигуральном смысле». С развивающимся упадком еврейских общин началось возрождение таких настроений. Множились ангелы и демоны, равно как и угрызения совести вместе с верой в предопределение. Равви Иаков бен Якар мел пространство перед Ковчегом собственной бородой; равви Шалом в Австрии ел мясные блюда в одной комнате, а молочные – в другой, причем настаивал, чтобы те неверные, что приносили ему воду, были одеты в белые рубахи. Было широко распространено мнение, будто благочестие способно ускорить приход мессии и тем самым поколебать положение легионов угнетателей. Евреи развязали в своей среде «охоту на ведьм», направленную против шпионов; последних подвергали проклятьям каждую субботу, а поймав, случалось, и казнили. В некоторых отношениях они, правда, оставались удивительно терпимыми: так, в мелких общинах еврей, который чувствовал, что к нему проявлена несправедливость, мог учинить, что называется, «оправданный скандал», прервав молитву или чтение Торы. Но все больше и больше люди все-таки прибегали к отлучению. Существовало несколько степеней этого вида наказания: назифа – временное (на семь дней) отлучение; ниддуи – изоляция от общины; герем – еще более жесткая форма отлучения, которая могла включать вмешательство христианских должностных лиц и конфискацию имущества нарушителя. Маймонид приводит список 24 видов нарушений, которые, согласно мудрецам, заслуживают ниддуи: от оскорбления ученого богослова (даже после его смерти) до владения опасными собаками. Однако по мере развития наказания становились все более усложненными и жестокими, причем под влиянием христианских процедур сам процесс отлучения превращался в драматичную и внушающую страх церемонию. Жестокий герем провозглашался в синагоге перед открытым Ковчегом или со свитком Торы в руках, под звуки шофара; после вынесения приговора виновный подвергался анафеме и проклятию, причем тушились все свечи.

Но внутренняя дисциплина не в силах была остановить процесс обращения по мере того, как нарастало давление со стороны христианства. Даже в конце XIII столетия епископы Арагона доносили в Рим о том, что христианские монархи уважительно относятся к евреям и не притесняют их достаточно энергично. В 1282 году крон-принц инфант Санчо, восстав против своего отца, разыграл антисемитскую карту, чтобы привлечь на свою сторону духовенство. Евреев постепенно вытесняли с королевской службы. После чумных бунтов в целом положение евреев в Испании стало быстро ухудшаться по мере того, как обвинения против евреев в кровавых преступлениях и прочие антисемитские басни получали все более широкое распространение. Например, в Севилье в 1378 году происходили антисемитские волнения, а в 1391 году произошел форменный взрыв. В организации этих бунтов зачастую обвиняют видного проповедника-доминиканца Висенте Феррера (ок. 1350—1419 гг.), впоследствии канонизированного. Однако с точки зрения евреев его роль была гораздо более хитрой и зловещей. Он, несомненно, способствовал формированию антисемитизма, который впоследствии бурно расцвел в XX веке. Правда и то, что его публичные проповеди зачастую были связаны с антисемитской истерией и насилиями. Однако он не поощрял бунтов, напротив – осуждал. Он публично осудил, например, бунты 1391 года. Он вообще считал предосудительным и антихристианским, если толпа прибегает к самосуду. Прерогатива таких действий является прямой обязанностью государства, причем последнее должно действовать в соответствии с законом. Бунты ясно показали, что евреи превращаются в «проблему», стоящую перед обществом, и необходимо искать ее «решение». В итоге Феррер и его духовные коллеги оказались ответственными за антиеврейскую политику, которую провозгласил поддерживаемый испанцами антипапа Бенедикт XIII, а также за выбор Фердинанда I королем Арагона, начавшего проводить эту политику в жизнь. Так война против евреев из дела рук толпы превратилась в официальное занятие церкви и правительства.

На таком вот историческом фоне в 1413—1414 гг. произошла последняя крупная иудейско-христианская дискуссия, проходившая в Тортосе. Это мероприятие, строго говоря, не было дискуссией – скорее, публичным шоу или показательным процессом. Феррер официально не принимал в нем участия, но действовал за сценой. Его целью, по-видимому, было подстегнуть народный энтузиазм в пользу христианства как единственной представляющей ценность религии, публично разоблачить идеологию иудаизма, а затем, опираясь на поддержку церкви, государства и населения и деморализовав евреев, вызвать их массовое обращение в христианство. Лидеры евреев предпочли бы не иметь с этим мероприятием ничего общего, однако во многих случаях у раввинов не было иного выбора, кроме как участвовать. Председательствовал антипапа, от которого Феррер позднее отрекся. Фердинанд, которого Феррер сделал королем, контролировал политическую сторону дела. Было предусмотрено около 70 мест для кардиналов, епископов и другой знати. С самого начала Бенедикт объявил, что целью мероприятия является не дискуссия между равными сторонами, а доказательство правоты христианства, исходя из талмудических источников. По сути, это был суд над иудейской религией. Роль прокурора играл Лерки, один из тех, кого обратил Феррер; после крещения он получил имя Геронимо де Санта-Фе. С еврейской стороны участвовало около 20 человек, включая видного философа и апологета Иосифа Альбо, который позднее написал знаменитый трактат по религиозным догматам иудаизма, Сефер га-Иккарим, или Книга Принципов. Но у них не было той свободы, которой, по-видимому, располагал Наманид в Барселоне. С самого начала Геронимо обрушил на них обвинения как в «еврейском упрямстве», так и, что любопытно, в ереси по отношению к их собственной религии; последнее могло отдать их во власть инквизиции.

Повестка в основном была обычная и сводилась к доказательству мессианской роли Христа на основе иудаистских источников, хотя обсуждалась также и проблема первородного греха, а также причины Исхода; кроме того, христианская сторона поднимала ряд технических вопросов по иудаистским текстам. На этот раз христиане были хорошо подготовлены к такой работе, да и Геронимо был и образован и умен. В общей сложности в течение 21 месяца было проведено 69 заседаний, причем пока раввины сидели в Тортосе, Феррер и его монахи разъезжали по их обезглавленным общинам, привлекая новообращенных. В ряде случаев этих выкрестов демонстрировали в Тортосе для подтверждения всепобеждающего характера христианской пропаганды. Равви Аструк га-Леви выразил по ходу диспута энергичный протест:

«Мы находимся далеко от дома. Наши средства сократились, чтобы не сказать – почти истрачены. В наше отсутствие причинен значительный ущерб нашим общинам. Мы не знаем о судьбе наших жен и детей. Мы находимся в плохих условиях, когда даже не хватает пищи. Нам приходится нести невероятные расходы. Почему люди, подвергающиеся подобным тяготам, вынуждены состязаться с Геронимо и другими, живущими в условиях процветания и роскоши?»

Равви Аструк заявил, что дискуссия подошла к такой стадии, что стало бессмысленным повторять дальше старые аргументы – все сводится к тому, во что каждый верит. Что может доказать спектакль, поставленный на фоне такой враждебности? «Христианин, живущий в сарацинской земле, может быть побежден аргументами язычника или сарацина, но это не означает, что будет побеждена его вера». На последних этапах дискуссии евреи объявили, что не понимают вопросов, и постарались, по возможности, хранить гордое молчание.

Тем не менее, Тортоса явилась пропагандистским поражением иудаизма и в какой-то степени интеллектуальным тоже. Впервые в Испании евреи оказались в анклаве обскурантизма и отсталости, окруженном подавляющей культурой. Это обстоятельство в сочетании с юридическим и экономическим нажимом, а также внушающим страх напором со стороны монахов привело к увеличению панического потока новообращаемых евреев. Это было свидетельством, что в значительной степени Ферреру удалось решить поставленную задачу. Но, увы, само по себе обращение евреев не означало решения «еврейского вопроса». Как вскоре обнаружили испанские власти, он приобрел новую и более скрытую форму, поскольку проблема стала не только религиозной, но и национальной. Церковь всегда изображала евреев как некий источник духовной опасности. С XII века из-за распространенных предрассудков эта опасность считалась также социальной и физической. Однако еврейская опасность была по крайней мере внешне различима: все знали, как выглядят евреи, они жили закрытыми общинами, их заставляли носить отличительные знаки и одежду. Когда же они становились обращенными, конверсос, или, как их называли в народе, марранос (оскорбительная кличка, происходящая от испанского названия свиньи), они превращались в скрытую опасность. Испанские горожане знали, что многие, если не большинство, крестились вынужденно. Они переставали быть евреями формально, причем кто из страха, а кто из выгоды. Будучи евреями, они страдали от жестоких юридических ограничений. Становясь конверсос, они приобретали (хотя бы теоретически) такие же экономические права, как и прочие христиане. Таким образом, маррано становился гораздо более ненавистной фигурой, чем практикующий еврей, ибо он конкурент в торговле и ремесле, а потому источник экономической угрозы; а поскольку он, возможно, остается тайным евреем, то он еще и лицемер и подрывной элемент.

Сохранявшие веру раввины предупреждали о возможных последствиях. Равви Ицхак Арама говорил обращенным: «Вы не найдете покоя среди неевреев, положение ваше будет неустойчивым». Касательно анусим (насильно обращенных) он говорил так: «Треть сгорит в огне, треть разбежится и попрячется, а оставшиеся будут жить в смертельном страхе». Равви Иегуда ибн Верга описывал анусим как три пары горлиц: первая пара останется в Испании и будет «ощипана», потеряв свое имущество и жизнь; вторая также будет ощипана, потеряв имущество, но сохранит жизнь, спасаясь бегством, когда наступят тяжелые времена; лишь третья пара, которая «сбежит первой», сумеет спасти и жизнь и имущество.

И жизнь вскоре подтвердила этот пессимистический взгляд. Испанский еврей обнаружил, что, окрестившись, он не сможет избежать антисемитской враждебности. Если он переезжал в другой город, как поступали многие, его христианство становилось еще более подозрительным. Его христианский преследователь сменил тактику. С обращением антисемитизм стал скорее национальным, чем религиозным, однако антисемиты (как и их последователи в нацистской Германии) обнаружили, что идентифицировать и выделить евреев по расовым критериям становится все труднее и труднее. И тогда они вернулись (как и нацисты) к старым религиозным критериям. В Испании XV века еврея нельзя было преследовать на религиозной почве, поскольку он был рожден евреем, как и его родители; необходимо было доказать, что он продолжает секретно практиковать иудаизм в какой-то форме. Утверждают, что король Кастилии Альфонсо VII постановил: «Никакому конверсо еврейского происхождения не позволяется занимать общественную должность либо пользоваться бенефициями в Толедо и землях, на которые простирается его власть, поскольку верность их Христу сомнительна».

Как можно было обосновать это подозрение? В Сьюдад-Реале, где горестная судьба конверсос была подробно исследована историком Хаимом Бейнартом, первые обвинения, что «Новые христиане» тайно участвуют в мищвоте, относятся к 1430 году. Обычно бывшие евреи старательно трудились, пытаясь преуспеть; само же их преуспевание в имущественном смысле или на общественном поприще становилось для них источником угрозы для них. В 40-х годах XV века в Толедо произошли первые бунты, направленные против конверсос. В 1449 году в Сьюдад-Реале они продолжались две недели. Конверсос ответили сопротивлением, организовав вооруженную группу в 300 человек и убив «старого христианина»; в ходе схваток было убито 22 человека и сожжено много домов. В 1453 году турки взяли Константинополь, и Византия, старый враг евреев, прекратила свое существование. Многие евреи поверили, что грядет мессия, и некоторые конверсос сочли, что вскоре можно будет вернуться к прежней вере. Появились даже предложения переехать в Турцию и открыто зажить там, не скрывая, что мы евреи. В 1 464 1467 и 1474 годах в Сьюдад-Реале произошли новые бунты, причем последний был особенно жестоким; не исключено, что его организовала полупрофессиональная антисемитская группа, которая проникла в город и получила поддержку в дружественно настроенных домах. В 1474 году в Сьюдад-Реале конверсос потеряли дома с мебелью, скотину в пригородах, лавки и склады в городе. Бунтовщики везде первым делом уничтожали списки должников. Напуганные конверсос бросились в цитадель под защиту коррегидора (губернатора); однако (согласно официальному документу) «бунтовщики взяли цитадель штурмом, разрушили центральную башню и погубили многих; коррегидор и многие конверсос были изгнаны, и город закрыли для них – без права возвращения». Некоторые успели найти защиту у знатного покровителя в Пальме, недалеко от Кордовы, где и жили еще три года.

Бунты против обращенных инициировали такую же цепь событий, что и антиеврейские. Государство было напугано бунтами как симптомом общественного беспокойства. Оно не могло ни предотвратить бунтов, ни даже наказать за них как положено; а потому оно пыталось устранить их причину… нападая на конверсос. Это было несложно. Многие действительно втайне оставались приверженцами иудаизма. Еврейский документ того времени свидетельствует, что сбежавшие в Пальму открыто соблюдали мицвот, шабат, постились и молились в йом-кипур и праздновали пасху и прочие праздники «не реже и не хуже обычных евреев». Один францисканский фанатик, Альфонсо де Эспина, сам не то обращенный, не то сын обращенного, составил целый том, Fortalitium Fidei, где, помимо прочего, перечислялось двадцать пять «грехов», по коим можно выявить предательских конверсос. В их число входили не только тайные еврейские обряды, но и свидетельства «дурного» христианства, которые, пожалуй, и обнаружить легче: уклонение от причастия, работа по воскресеньям, нежелание осенять себя крестным знамением, упоминать Иисуса и Деву Марию, нерегулярное посещение богослужений. К этому он добавляет еще и все преступления (типа кражи гостии), обычно приписываемые евреям, а также и кое-что новое вроде «ведения философских дискуссий». Вновь перед нами боязнь по отношению к евреям, особенно в скрытой форме конверсо, разжигающая беспорядок, сомнения и недовольство в обществе.

Отец Альфонсо явился идеологом следующей фазы антисемитизма. Показав возможность обнаружить тайного еврея не по расовым, а по религиозным признакам, он также предложил решение: изоляция и сегрегация. Население должно остерегаться подозрительных конверсос, а государство должно поставить физический барьер между ними и истинными христианами. В то же самое время и церковь и государство должны объединенными усилиями разыскивать и истреблять тех конверсос, которые практикуют иудаизм, а потому юридически являются еретиками. Он подробно описывает методы и виды наказания, которые следует использовать, основываясь на старых приемах инквизиции XIII века, однако настаивает, что следует разработать и новые, наилучшим образом отвечающие национальным потребностям Испании.

И государство безотлагательно приняло к исполнению программу отца Альфонсо. В 1480 году в Толедо кортесы провозгласили сегрегацию. Одновременно была создана специально испанская инквизиция. Первые инквизиторы, включая генерального викария доминиканцев, назначались в центральный совет расследований по Андалусии, действовавший в Севилье. Их работа началась в январе 1481 года, и уже в ближайшие восемь лет было сожжено на костре свыше 700 человек. Согласно некоторым источникам эта цифра достигает 2000. В том же году национальная инквизиция заменила в Арагоне традиционную папскую инквизицию, а с февраля 1483 года вся организация была поставлена под централизованный контроль, и ее фактическим руководителем стал доминиканский настоятель Томас де Торквемада. Менее чем за 12 лет инквизиция вынесла приговоры около 13 000 конверсос, мужчин и женщин, за тайное практикование иудаизма. Жертвами инквизиции становились самые разные люди, но среди наиболее распространенных были тайные евреи. В целом за все время существования инквизиции число ее жертв составило около 341 000. Из них свыше 32 000 было сожжено живьем, 17 659 были наказаны через сожжение изображений, а 291 000 понесли меньшие наказания. Большинство казненных (20 226) погибли до 1540 года, при первых пяти главных ликвидаторах, причем в основном эти люди были еврейского происхождения. Странный счет жертв аутодафе продолжался до 1790 года.

В 1469 году настоятель Торквемада стал исповедником кастильской королевы Изабеллы; в том же году она вышла замуж за арагонского короля Фердинанда, что привело к объединению этих королевств в 1479 году. Антиеврейская политика была в какой-то степени личной заслугой этих двух монархов. У организованной ими инквизиции было много противников, как внутренних, так и внешних. Одним из них был секретарь королевы, Фернандо дель Пульгар, сам конверсо. В своем письме, адресованном толедскому примасу, кардиналу-архиепископу Педро Гонсалесу де Мендоса и предназначенном для публикации, он жаловался на эдикты о сегрегации, которые не позволяли обращенным жить в Гипускоа и сочетаться браком с местными жителями, а также учиться ремеслу каменщика. Признавая, что среди новообращенных бывали случаи ренегатства, он отмечал, что в Андалусии было, например, 10 000 молодых женщин-конверсос, которые никогда не покидали родительского дома и просто жили по заветам своих отцов; сжигать их было бы крайне жестоко, и они просто сбежали бы. На это подручные Торквемады ответили, что лучше сжечь несколько невинных, чем позволить ереси распространиться: «Лучше человеку попасть на небо с одним глазом, чем в ад – с двумя». Единственным результатом этой акции явился перевод Пульгара с должности королевского секретаря в королевские летописцы.

Папская власть также была противницей инквизиции, частично потому, что та была королевским и национальным инструментом, стоящим вне пределов папской юрисдикции, отчасти же потому, что явно нарушалась естественная справедливость. В апреле 1482 года Сикст IV потребовал, чтобы за Римом было оставлено право выслушивать апелляции, чтобы обвиняемым сообщались имена свидетелей обвинения, и уж во всяком случае должен даваться отвод личным врагам и бывшим слугам, а также чтобы раскаявшимся еретикам позволяли исповедоваться и получить отпущение вместо осуждения, и чтобы им было даровано право выбора судей. Фердинанд отверг все эти требования и в своем ответе настаивал, что назначение им инквизиторов принципиально важно, поскольку во времена, когда системой руководила одна церковь, ересь процветала. Папы продолжали возражать, но безуспешно.

И Фердинанд и Изабелла утверждали, что действуют исключительно из ортодоксально-католического рвения. Оба горячо отвергали обвинения, которые выдвигали их современники (а также историки впоследствии), будто они стремились конфисковать собственность приговоренных еретиков. В письме, направленном ее агентам в Риме, Изабелла настаивала, что не прикоснулась «ни к единому мараведи» из конфискованного имущества, а эти деньги, дескать, пошли в фонд приданого для детей жертв инквизиции; тот же, кто обвинил ее в действиях из любви к деньгам – лжец. Она утверждала, что лишь в силу страстной преданности вере она разрушала города своего королевства и опустошала их, а также целые области. Фердинанд также подчеркивал падение доходов своей казны, но говорил, будто прежде, чем принять решение о деятельности инквизиции в национальном масштабе, они тщательно взвесили все факторы, но в итоге «поставили службу нашему Господу Богу превыше службы королю… и превыше любых прочих соображений». Правда, по-видимому, состоит в том, что мотивы обоих монархов носили смешанный, религиозно-финансовый характер, и важнее всего оказалось желание установить государственное и эмоциональное единство в их разобщенных и разделенных вотчинах. Но сильнее всего их действиями руководила зловещая и безличная логика антисемитизма, как такового. Как неоднократно свидетельствовала история, он имеет свойство набирать мощь и обороты сам собой.

Исследование Сьюдад-Реала, проведенное Хаимом Бейнартом, открывает грустную картину человеческой деградации. Официально целью не раскрывать имен свидетелей обвинения было стремление не допустить кровной мести; однако в реальной жизни это придало инквизиции наиболее зловещие черты, поскольку многие информаторы руководствовались злым умыслом по отношению к богатым и выдающимся людям. Так, Хуан Гонсалес Пикардо, бывший секретарем двух королей, просто не мог не иметь врагов, и был за это заживо сожжен. Еще более омерзительными были доносы мужей на жен и наоборот, сыновей на отцов, братьев на сестер. Одним из худших оказался Фернан Фалькон, дававший показания на посмертном суде над собственным отцом, бывшим, по-видимому, главой местной тайной еврейской общины: «Все, что говорится против него в обвинительном заключении, – правда; можно было бы к этому добавить еще многое – хватило бы на целый лист». Фалькон был свидетелем на всех процессах, проходивших в Сьюдад-Реале в 1483—1485 гг., причем его любимая характеристика в адрес обвиняемых звучала, как «еврей во всех отношениях». Об одной из них, Каролине де Самора, он сказал, что ради ее сожжения готов пройти тридцать кругов ада; фактически главным свидетелем против нее выступал ее собственный сын – монах, который поклялся добиться ее сожжения (кстати, она отделалась поркой). Многие из подсудимых оказывались столь же образованными, сколь и благочестивыми. Леонор Гонсалес удалось бежать в Португалию. Суд поручил ее сыну, Хуану де ла Сьерра, отправиться в Португалию и убедить ее вернуться. Сын выполнил поручение; она вернулась, ее судили, приговорили и сожгли заживо. Кому-то удавалось бежать, других ловили при попытке бегства. Самый богатый конверсо в городе, Санчо де Сьюдад, купил парусник и отплыл с семьей в Валенсию; однако ветер прибил их обратно, их схватили и сожгли всех в Толедо. Тех, кому удавалось бежать, судили заочно и сжигали их изображение. Если человека осуждали посмертно, то его останки выкапывали и сжигали как символ того, что предположительно происходит с ним в преисподней.

Некоторых оправдывали, однако, как правило, торжествовало обвинение. В этот период в Сьюдад-Реале считалось достаточным дважды прибегнуть к пыткам. Многие из осужденных были явно набожными евреями. Одну женщину поймали на том, что она зажигала свечу накануне субботы, дабы не делать этого на следующий день. Другая имела неосторожность отказаться пить из той же чашки, которой пользовался человек, евший свинину. Многие попадали на костер из-за того, что строго соблюдали правила ритуального забоя скота. Но всем выносили смертный приговор. Раскаявшийся конверсо мог быть наказан заключением, в том числе пожизненным, которое можно было заменить штрафом, если он был достаточно богат. Но ему предстояло носить не менее года (а иногда и всю жизнь) накидку из мешковины с двумя желтыми крестами; если же он этого не делал, его могли объявить релапсо и сжечь. На него также возлагалась обязанность информировать инквизицию; за уклонение его могли обвинить в «бунте против церкви» и сжечь. Список наказаний и запретов, налагаемых на такого человека, был огромен: ему запрещались всяческие бенефиции и должности, вплоть до городского глашатая, он не мог практиковать в качестве врача, адвоката или нотариуса, носить оружие, получать деньги или товары, резать по камню, владеть таверной, ездить верхом или путешествовать в карете либо повозке, носить на себе золото, серебро, жемчуг и вообще драгоценности, шелк и парчу, а также отращивать бороду. Эти запреты распространялись и на детей: женщин в одном поколении, мужчин – в двух.

Это жестокое преследование, начавшись, длилось двенадцать лет и распространялось на все еврейские общины в Испании. Страдания и потери были ужасающими, однако в глазах властей единственным результатом было осознание реальных масштабов «еврейского вопроса». Этот период совпал с последним этапом завоевания старинного мавританского королевства Гранада; победоносные рейос католикос вступили в поверженный город 2 января 1492 года. При этом на территории Испании оказались новые еврейские общины, да и мусульманские тоже. Борьба с евреями, открытыми и тайными, превратилась чуть ли не в основное занятие правительства. Все тюрьмы оказались полными. Десятки тысяч людей находились под домашним арестом и зачастую голодали. Разочаровавшись в собственных попытках ликвидировать контакты между конверсос и евреями обычными средствами инквизиторских расследований, подстрекаемые своим алчным окружением, рейос решились одним махом достичь «окончательного решения». 31 марта они подписали «Эдикт об изгнании», предписывавший через месяц удалить из Испании всякого еврея, который откажется немедленно креститься.

К этому моменту в королевстве оставалось около 200 000 евреев. Показателем, в сколь деморализованном состоянии находилась еврейская община и сколь привязаны были евреи к Испании, стране, где они в прошлом чувствовали себя безопасно и привольно, может служить то, какое большое количество людей, включая главных раввинов и членов лучших семей, предпочло подвергнуться крещению. Около 100 000 перешли через границу в Португалию, откуда их также выслали через четыре года. Около 50 000 переселились через пролив в Северную Африку или отправились морем в Турцию. К концу июля 1492 года изгнание стало совершившимся фактом.

Конец испанского еврейства был крупнейшим событием в истории евреев с середины II века н.э. Евреи жили в Испании с начала классической эпохи, может быть, даже с дней Соломона, и их община приобрела ряд отличительных особенностей. В Темную эпоху и в раннем Средневековье стали складываться две основные группы евреев: та, что ориентировалась на Вавилонские академии, и та, что была связана с Палестиной. Таких общин было две, и у каждой была своя синагога в маймонидовом Фустате (плюс третья синагога – для караитов). Однако, начиная с XIV века, точнее говорить об испанских евреях, сефардах (от искаженного названия Испании) и немецких евреях, или ашкенази, укоренившихся в Рейнланде. Сефарды создали свой иудейско-испанский язык, ладино, или юдесмо, имевший некогда свою скоропись, отличную от современного еврейского шрифта, который в основе своей – ашкенази. Они были образованны, грамотны, богаты, чрезвычайно гордились своей родословной, проявляли мудрость, не чуждались удовольствий и не были слишком строгих нравов в соответствии с классификацией Джозефа Каро. По сути, они играли роль моста между латинским миром и арабской культурой и носителей классической науки и философии. Среди сефардов были прекрасные мастера по драгоценным металлам и камням, математики, изготовители точных приборов, карт и навигационных таблиц.