Текст книги "Популярная история евреев"

Автор книги: Пол Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 55 страниц)

По мере взлета еврейской преступности ее представители стали все больше прибегать к насилию. Некоего Луиса Лепке Бухалтера (1897—1944), известного под кличкой «Судья», ФБР называло «самым опасным преступником в Соединенных Штатах»; именно он помог организовать «Синдикат» (он же «Murder Incorporated» – АО «Убийство») в 1944 г., и в том же году был казнен в тюрьме Синг-Синг за умышленное убийство. По приказу Бухалтера киллеры синдиката убили «Голландца-Шульца» – Артура Флигенхаймера (1900—1935), который пытался, вопреки указаниям, убрать Томаса Е. Дьюи. Синдикат нес также ответственность за смерть «Bugsy» («Чокнутого») – Бенджамина Зигеля (1905-47), который организовал для них комплекс Лас-Вегаса, а затем отошел от дела. И, наконец, евреи во главе с «Пурпурным Сэмми» – Сэмьюэлом Коэном организовали в Детройте печально известную «Пурпурную банду», которая хозяйничала в тамошнем Ист-Сайде, пока верх не взяла мафия. Впрочем, трудно напрямую сопоставлять еврейскую и итальянскую преступность в Соединенных Штатах. На удивление большое количество видных преступников-евреев было похоронено по ортодоксальным канонам. В целом организованная еврейская преступность, в отличие от сицилианской мафии, не была ответом на конкретные социальные условия и никогда не пользовалась ни малейшей поддержкой общины. В итоге она оказалась временным явлением.

В то время, как еврейская община реагировала на еврейскую преступность, особенно белую работорговлю, со стыдом и ужасом и делала все, что в ее силах, для перевоспитания преступного элемента в своих рядах, было довольно много американских евреев, которым не по душе была сама по себе идея еврейской «особости», будь она хорошая или плохая, и они отвергали ее целиком и полностью. Вопрос для них даже не состоял в том, чтобы посещать или не посещать синагогу, соблюдать или не соблюдать закон, речь шла о сознательной попытке перестать считать себя евреями. Даже Брандейс еще в 1910 г. критиковал «привычки жить и думать, консервировавшие различие в происхождении» как нежелательные и «несовместимые с американским идеалом братства». Подчеркивать свое еврейство он считал «нелояльным». Однако подобные попытки не были успешными при внезапных столкновениях с проявлениями антисемитизма, и Брандейс кончил тем, что ударился в противоположную крайность. «Чтобы быть хорошими американцами, – утверждал он, – мы должны быть лучшими евреями, а чтобы быть лучшими евреями, мы должны стать сионистами». Некоторые евреи неуверенно колебались между этими двумя полюсами. Ярким примером был Бернард Барух (1870—1965), фигура типа Иосифа. Он был советником у нескольких президентов подряд; утверждали (как нам теперь известно, несправедливо), что он сделал себе состояние во время кризиса 1929 г., распродав свои ценные бумаги до того, как произошел обвал рынка. Отец Чарльз Кафлин, радиопроповедник из Детройта, вечно придиравшийся к евреям, называл его «исполняющим обязанности президента Соединенных Штатов, некоронованным королем Уолл-Стрита». Барух делал все, чтобы избавиться от образа еврея. Благодаря своей жене с протестантскими связями он попал в справочник «Соушел реджистер» в то время, когда он еще был закрыт для шиффов, гуггенхеймов, зелинманов и варбургов. Он проводил отпуск в компании неевреев на Адирондаке. Однако в любой момент могло случиться так, что все усилия пойдут насмарку. Для него было страшным ударом, когда в 1912 г. его дочь Бэлла получила загадочный отказ в приеме в манхэттенскую школу Брирли, несмотря на сдачу вступительного экзамена. «Это было самым горьким потрясением в моей жизни, – писал он, – поскольку травмировало моего ребенка, а мне отравило существование на долгие годы». Ему самому пришлось выдержать тяжелую борьбу, чтобы добиться избрания в модный Оклендский гольф-клуб и быть допущенным на закрытую площадку в БельмонтПарке; кстати, он был обладателем прекрасной конюшни. Ему так и не удалось пробиться в Университетский клуб или Метрополитэн. Даже в Америке еврея, невзирая на его богатство, влияние и связи, могли поставить на место, и это сплачивало общину больше, чем что-либо.

Тем не менее, некоторым крайним сторонникам ассимиляции удавалось побороть собственное еврейство, по крайней мере, для собственного удовлетворения. Уолтер Липпман (1889—1974), мэтр газетного дела, был в свое время столь же влиятелен, как Барух, и в течение всей жизни пытался как можно точнее вписаться в окружающие его декорации. Его родители, богатые фабриканты готового платья из Германии, отдали его учиться в привилегированную школу Сакса для мальчиков. Семья посещала синагогу Эману-Эль. Они категорически не признавались в том, что знают идиш. Своей целью они ставили желание не быть «восточными». Орды иммигрантов остъюден приводили их в ужас. Журнал «Америкен Хебрю» писал, как бы озвучивая их страхи: «Все мы должны быть чувствительны не только к тому, как на нас смотрят наши единоверцы, но и к тому, как нас воспринимают наши сосединеевреи, естественные спонсоры наших братьев». В Гарварде изгнание из знаменитой сети клубов «Золотой берег» сделало Липпмана на некоторое время социалистом. Но вскоре он решил, что антисемитизм – наказание, которое евреи сами себе накликали своей, как он любил выражаться, «подозрительностью». «С моей личной точки зрения, – писал он, – к ошибкам евреев следует относиться намного жестче, чем к ошибкам других народов». Он нападал на сионистов за их «двурушничество», а «богатых, вульгарных и претенциозных евреев наших больших американских городов» считал «самым, пожалуй, серьезным несчастьем, выпавшим на долю еврейского народа».

Липпман был либералом и цивилизованным человеком, которому просто (как ему казалось) хотелось, чтобы его не причисляли к евреям. Он не мог убедить себя смириться с антиеврейскими квотами в Гарварде, поскольку «никакие правила приема не должны исходить из расы, убеждений, цвета кожи, принадлежности к определенному классу или слою». С другой стороны, он соглашался с тем, что если евреев будут набирать свыше 15%, то это будет «ужасно». По его мнению, решение могло бы состоять в том, чтобы у евреев Массачусетса был собственный университет, а Гарвард набирал студентов из более широкого слоя, разбавляя тем самым евреев. «Я не считаю евреев невинными жертвами», – писал он. У них «множество неприятных личных и социальных привычек, которые возникли в ходе горькой истории в результате селекции и усилились под воздействием фарисейского богословия». «Личные манеры и физические привычки «неевреев» намного лучше преобладающих манер и привычек евреев». Эта еврейская самоненависть усугублялась тем фактом, что Липпману так и не удалось достигнуть общественных позиций, которых он заслуживал. Так, он вступил в клубы «Ривер» в Нью-Йорке и «Метрополитэн» в Вашингтоне, но не сумел попасть в «Линкс» и «Никербокер».

Пожалуй, самым трагичным в жизни тех евреев, что отрицали свою национальную принадлежность либо подавляли ее в себе, была своеобразная слепота, которую они почти сознательно вырабатывали у себя. В течение полувека Липпман был, по-видимому, мудрейшим из американских комментаторов по всем вопросам, кроме тех, что касались евреев. Подобно Блюму во Франции, он отмахивался от антисемитизма Гитлера, считая его несущественным, и объявлял фюрера немецким националистом. После того, как в мае 1933 г. нацисты учинили сожжение еврейских книг, он заявил, что преследование евреев, «удовлетворяющее страстное желание нацистов кого-нибудь покорить… играет роль громоотвода, защищающего Европу». О Германии не следует судить по нацистскому антисемитизму, говорит он, так же, как о Франции – по якобинскому террору, о протестантстве – по ку-клукс-клану и, если уж на то пошло, «о евреях – по их выскочкам». Одну из речей Гитлера он назвал «достойной государственного деятеля», «подлинным голосом по-настоящему цивилизованного народа». После этих двух комментариев, посвященных соответственно евреям и нацистам, он не обращался к этому вопросу в течение 12 страшных лет и никогда даже не упоминал о лагерях смерти. Другим примером подобной слепоты является подход в духе Розы Люксембург, принятый блистательным драматургом Лилиан Хеллман (1905—1984), чьи пьесы «Детский час» (1934) и «Лисички» на Бродвее имели грандиозный, хотя и скандальный, успех в течение десятка лет. Она мучительно пыталась соединить свой еврейский гуманизм со сталинистским подходом, подобно многим тысячам евреев-интеллектуалов. В итоге ее антифашистская пьеса «Вахта на Рейне» (1941) отражает, в свете последующих событий, фатальный взгляд на судьбу евреев. Она не позволяла любви к справедливости найти свое естественное выражение в резком протесте против судьбы своего собственного народа. В итоге это чувство выродилось в твердолобую идеологическую ортодоксальность, отстаиваемую с раввинистским упорством. Потребность отвернуться от реалий жизни евреев вынуждала ее смешивать факты с вымыслом. В 1955 г. она переработала в драматическое произведение «Дневник Анны Франк», при этом из трагедии практически исчез еврейский элемент.

Вся эта путаница, противоречия и неясности, наблюдавшиеся в жизни американской еврейской общины, и не в последнюю очередь среди интеллектуалов, помогает объяснить, почему американские евреи, несмотря на огромные возможности, которыми они располагали в промежуток между мировыми войнами, удивительным образом не смогли повлиять ни на события в Европе, ни даже на общественное мнение в Америке. Как показывают опросы общественного мнения, в 30-е годы в Америке наблюдался неуклонный рост антисемитизма, пик которого пришелся на 1944 г.; кроме того, опросы показали, что, например, в 1938 г. 70-85% населения страны были настроены против увеличения квоты на въезд евреев-беженцев. Руководитель одной из служб общественного мнения Элмо Роупер предупреждал: «Антисемитизм захватил нацию и особенно города».

Вот на таком фоне событий в Европе и Америке рассмотрим теперь ситуацию в Германии. Германия была сильнейшей страной в Европе в экономическом, военном и культурном отношении, и ее наступление на евреев в 1933-45 гг. является центральным событием современной еврейской истории. Во многих отношениях это явление остается загадочным; я говорю не о фактах, которые отражены в необходимом количестве документов, а о причинах. К этому времени Германия была наиболее образованной нацией в мире. Она первой добилась всеобщей грамотности взрослого населения. Между 1870 и 1933 гг. ее университеты были лучшими в мире, практически по всем специальностям. Почему же эта высокоцивилизованная нация набросилась на евреев с такой колоссальной, организованной и бессмысленной жестокостью? При этом кто является нацией-жертвой – вот что еще более усугубляет загадку. B XIX столетии судьбы немцев и евреев оказались очень тесно сплетены. Как отмечал Фриц Штерн, между 1870 и 1914 гг. немцы внезапно объявили о себе как мощная и активная нация – так же внезапно, как некогда евреи. Обе нации оказывали друг другу огромную помощь. Они вообще имели много общего, в том числе почти фанатическую тягу к учебе. Способные евреи обожали Германию, поскольку это было лучшее в мире место для работы. Современная еврейская культура была преимущественно немецкой по форме. В свою же очередь, как указывал Вейцман в своей знаменитой беседе с Бальфуром, евреи отдавали Германии все свои силы и помогли ей стать великой. С момента учреждения Нобелевских премий до 1933 г. Германия получила их больше, чем любая другая страна, около 30% общего количества. Из них примерно треть приходилась на долю евреев (а в области медицины – половина!). Для Германии истребление евреев было не просто массовым убийством; по сути, это было массовым самоубийством. Как же это могло случиться?

Попытки дать этому объяснение в книгах и монографиях, которые заполняют целые библиотеки, но все они не исчерпывают проблемы. Величайшее преступление в истории человечества до сих пор в какой-то мере озадачивает. Тем не менее, можно попытаться выделить основные моменты. Из них, по-видимому, важнейшим является Первая мировая война. Для германской нации она стала потрясением. Немцы вступили в нее с уверенностью, что близятся к апогею своего величия. Понеся огромные жертвы, они, тем не менее, потерпели сокрушительное поражение. Тем сильнее были их горе, гнев и… потребность найти козла отпущения.

Война привела и ко второму результату. Она изменила способ ведения дел в Германии. Германия довоенная была самой законопослушной страной в Европе. О насилии в гражданской среде и слуха не было – это было бы не по-немецки. Антисемитизм царил повсюду, но физического насилия по отношению к евреям, не говоря уже об антисемитском бунте, – такого не бывало в Германии, да и быть не могло. Война все изменила. Она повсюду приучила людей к насилию, но в Германии она привела к насилию отчаяния. Перемирие 1918 г. не принесло мира Центральной и Восточной Европе, это был лишь 20-летний перерыв между двумя огромными открытыми конфликтами, но и в эти 20 лет насилие служило чуть ли не главным способом разрешения споров в политике. К насилию прибегали как левые, так и правые. Ленин и Троцкий показали пример своим путчем 1917 года. В 1918-20 гг. этому же примеру последовали их коммунистические союзники и подражатели в Германии, и во всех этих попытках насильственного изменения существующего строя видную роль играли евреи. На службе коммунистического режима в Баварии состояли не только евреи-политики вроде Эйспера, но и еврейские писатели и интеллектуалы вроде Густава Ландауэра, Эрнста Толлера и Эрика Мюхсама. Правые ответили организацией ветеранских вооруженных формирований Фрейкорпс.

В России в итоге применения насилия выиграли левые, в Германии – правые. Еврейских экстремистов вроде Розы Люксембург и Эйспера просто убили. «Устранение» оппонентов-евреев перестало быть чем-то необычным. За четыре года с 1919 по 1922 в Германии произошло 376 политических убийств, причем жертвами всех, кроме 22, были левые деятели, многие из них – евреи. Одним из них был Вальтер Ратенау, министр иностранных дел. Суды довольно мягко относились к убийцам из отставных военных. Собственно, к суду привлекались очень немногие; еще реже встречались приговоры к заключению свыше 4 месяцев. Когда старый и заслуженный еврейский писатель Максимилиан Гарден был в 1922 г. избит антисемитами до полусмерти, суд счел его «непатриотичные статьи» «смягчающим обстоятельством» для хулиганов.

Именно на этом фоне насилия со стороны радикальных ветеранов войны появляется фигура Адольфа Гитлера. Он был австрийцем; родился вблизи австро-баварской границы в 1889 г. в семье мелкого чиновника. Жил в Линце, а затем в Вене Карла Люгера. Имел хороший послужной список после участия в войне, был сильно отравлен газами. В своей «Майн Кампф», написанной в 1924 г., Гитлер утверждает, что о «еврейском вопросе» он узнал будучи молодым человеком; очевидно, однако, что отец его был антисемитом, и Гитлер находился под влиянием антисемитских идей на протяжении всего детства и юности. Евреи стали (и оставались) для него навязчивой идеей на всю жизнь. Ключевым моментом в войне, которую Германия развязала против евреев, служила его личная страстная ненависть и, в еще большей степени, колоссальная сила воли. Без него такого бы не произошло. С другой стороны, он мало что смог бы сделать, не подчинив себе деструктивные элементы в Германии. С особым искусством он связал воедино две силы, и результат оказался больше, чем их простая сумма. Ему удалось слить небольшую социалистическую группу, Немецкую рабочую партию, с движением ветеранов, дать им антисемитскую платформу и превратить в массовую Национал-социалистическую рабочую партию (нацисты), военное крыло которой составляли штурмовики, или СА (Sturmblteilung). Штурмовики охраняли партийные собрания и разгоняли митинги оппонентов. Далее, он сумел соединить два последствия войны, а именно потребность в виновном или козле отпущения и культ насилия, и на их пересечении оказались евреи: «Если бы в начале войны и в ее ходе тысяч этак 12 или 15 этих евреев-растлителей были бы отравлены газом, как это случилось на фронте с сотнями тысяч лучших трудящихся из различных слоев общества, то жертвы, принесенные миллионами, оказались бы ненапрасными».

Слагаемыми антисемитизма Гитлера послужили все традиционные элементы, от христианского юдензау до псевдонаучной расовой теории. Но было и два заметных отличия. Во-первых, для него в антисемитизме заключалось именно мировоззренческое значение. Антисемитизмом в Германии грешили и другие политические группировки и даже выдвигали его на видное место, но только нацисты поставили его во главу угла и сделали его основой своей программы (хотя и расставляли акценты несколько по-разному в зависимости от особенностей аудитории). Во-вторых, Гитлер был австрийцем по рождению, но пангерманистом по жизненной программе, в 1914 г. он пошел служить не в австрийскую, а в немецкую армию, и его антисемитизм соединял в себе черты немецкой и австрийской моделей. В Германии он заимствовал сильный и растущий страх перед «еврейско-большевистской Россией», а также мифологию «Протоколов сионских мудрецов». Послевоенная Германия кишела беженцами из России немецкого происхождения, прибалтийскими немцами, бывшими членами антисемитских группировок, существовавших в царской России, вроде черносотенцев, футуристов («желтые кофты»), Союза русского народа. Все они подчеркивали связь между евреями и большевизмом, которая стала ядром гитлеровской идеологии. Альфред Розенберг, прибалтийский немец, стал главным теоретиком нацистов. Гертруда фон Зейдлитц из русских немцев дала Гитлеру возможность приобрести (1920) «Фелькишер Беобахтер» и превратить ее в ежедневную антисемитскую газету. В новую эпоху Германия, и Пруссия в особенности, боялись русской угрозы больше всего на свете. И вот теперь Гитлеру удалось направить эту боязнь в антисемитское русло. Но при этом он разбавил ее специфическим антисемитизмом, который впитал в Вене. Основой его был страх перед остъюден, темной силой и низшей расой, загрязняющей немецкую кровь. Гитлера особенно интересовали два момента, причем оба были связаны с остъюден: торговля белыми рабами с центром в Вене, которой заправляли евреи (по крайней мере, так утверждали борцы за мораль), и распространение сифилиса, для борьбы с которым еще не были изобретены антибиотики. Гитлер сам верил и учил других, что существует не только непосредственная военно-политическая угроза Германии со стороны еврейского большевизма, но и более глубокая, биологическая угроза, которую несет любой контакт, в особенности сексуальный, с представителями еврейской расы.

Сексуально-медицинский аспект был, пожалуй, наиболее важной чертой антисемитизма Гитлера, особенно в среде его последователей. Он превращал человека с предрассудками в фанатика, способного на сколь угодно иррациональные и жестокие поступки. Подобно тому, как средневековый антисемит считал еврея не человеком, а то ли дьяволом, то ли животным (отсюда юдензау), так и нацистский экстремист, впитав гитлеровскую лженаучную фразеологию, начинал воспринимать евреев как микробов или особенно опасных паразитов. Помимо всего прочего, подобный подход позволял оценить всех евреев чохом, независимо от их индивидуальных особенностей, взглядов и т. д. Так, еврей-профессор, который писал на безукоризненном немецком языке, прошел всю войну и был награжден Железным Крестом, оказывался столь же опасным осквернителем расы, что и еврейско-большевистский комиссар. Ассимилированный еврей был таким же бациллоносителем, что и старый раввин в своем квартале, но только еще опаснее, так как ему легче инфицировать, или, по терминологии Гитлера, «осквернить» арийскую женщину. То, до какой степени ему удавалось оболванить своих последователей, видно из письма, которое написал ему в апреле 1943 г. министр юстиции Тирак:

«Одна еврейка, родив ребенка, продала свое молоко женщине-врачу, скрыв от нее свою национальность. Этим молоком в клинике вскармливали младенцев немецкой крови. Это давало основание обвинить ее в обмане, и покупатели молока понесли ущерб, так как молоко еврейки не может считаться пригодным для кормления немецких детей… Однако официальное обвинение не было ей предъявлено, чтобы не причинять излишнего беспокойства родителям, не знавшим о случившемся. Я собираюсь обсудить расово-гигиенические аспекты этого дела с главой службы здравоохранения рейха».

Если спросить, как в подобную чушь могли верить в такой высокообразованной стране, как Германия, то ответ будет таков: у Гитлера никогда не было проблем с интеллектуальной поддержкой его взглядов, пусть иногда и косвенной. «Скандал» вокруг Фрейда и его учения косвенно работал на позицию нацистов, так как (по утверждению последних) Фрейд снимал моральную ответственность за беспорядочные сексуальные связи и тем самым поощрял их. Таким образом, Фрейд увеличивал для евреев доступность арийских женщин. В этом вопросе Юнг оказывал Гитлеру поддержку, когда подчеркивал различие между фрейдистско-еврейской психиатрией и другими его разновидностями:

«Разумеется, нельзя считать, что Фрейд или Адлер полностью представляют европейскую разновидность человечества… Еврей как существо относительно кочевое никогда не создавал, да и, пожалуй, никогда не создаст, собственной формы культуры, поскольку все его инстинкты и талант зависят от того, насколько цивилизован народ-хозяин… По моему мнению, большой ошибкой медицинской психологии было прилагать еврейские категории, которые неприложимы даже ко всем евреям, к христианам-немцам и славянам. При этом самый драгоценный секрет тевтонца, его глубоко укоренившееся созидательное знание души, приравнивался к банальному и инфантильному отстойнику нечистот, в то время, как на мои, звучавшие десятилетиями предупреждения отвечали подозрениями в антисемитизме… Может быть, теперь мощный феномен национал-социализма, на который с изумлением взирает весь мир, научил их чему-нибудь?»

Аналогичным образом мыслили и некоторые ученые, которые характеризовали труды Эйнштейна как «еврейскую физику».

Вообще, надо сказать, что в целом Германская академия не только не служила преградой на пути гитлеризма, но и помогала его продвижению к власти. Ключевую роль в триумфе нацистов сослужило поколение школьных учителей, которое сформировалось в последнее десятилетие XIX века и было заражено фолькиш-антисемитизмом, став старшими учителями в 20-е годы. Учебники, которыми они пользовались, отражали те же тенденции. Университетские академики тоже внесли свой вклад в усиление влияния нацистов, проповедуя национальное спасение через всякого рода панацеи и «духовное возрождение» вместо скептического эмпиризма. Но самого большого успеха Гитлер добился у студентов университетов. Они стали его авангардом. На каждом этапе продвижения нацистов к власти очередному успеху на выборах предшествовала студенческая поддержка. Нацисты работали в первую очередь через студенческие братства, которые еще в 1919 г. приняли «Эйзенахскую резолюцию», где исключали евреев из своих рядов на расовой и религиозной почве. Став более влиятельными, они стали работать через студенческий союз, движение «Хохшульринг», которое доминировало в студенческой жизни в 20-е годы. Наконец, в конце десятилетия они организовали собственную студенческую партию. Успех нацистов объяснялся готовностью достаточного количества молодых фанатиков посвятить свое время служению их идеям, а также эгалитарностью и радикальной программой партии. Укреплению связи между нацистами и студенчеством способствовали бурные демонстрации, направленные против евреев. Студенты были среди первых организаторов бойкота евреев и массовых петиций, направленных на насильственное удаление евреев с государственной службы и запрет для них ряда профессий, особенно преподавательской; вскоре эти действия переросли в прямое насилие. В 1922 г. угроза студенческого бунта привела к тому, что в Берлинском университете отменили панихиду по убитому Вальтеру Ратенау. До войны такое невозможно было представить, но самым зловещим была даже не угроза насилия, а то, с каким малодушием перед ней склонялось университетское начальство. Нападки на студентов и профессоров-евреев (а последних заставляли отказываться от чтения лекций) настолько усилились, что в 1927 г. правительство отозвало разрешение на деятельность Дойче-Студентеншафт из-за того, что союз поддерживал насилие. Но это мало на что повлияло, и университеты не предприняли решительных действий, чтобы обуздать студентов-головорезов. И не то чтобы профессура была настроена пронацистски – она была в первую очередь антивеймарской и антидемократической, и, что главное, она трусила перед студенческими акциями, про которые заведомо знала, что они служат неправому делу, предвосхищая тем самым всеобщую трусость, проявленную позднее нацией. В результате нацисты стали хозяевами положения в университетских городках еще за 2-3 года до того, как подчинили себе страну.

Климат насилия, питавший нацизм, в свою очередь, поддерживался все шире распространявшимся словесным и изобразительным насилием в средствах массовой информации. Иногда утверждают, что сатира, даже в самой разнузданной форме, есть признак здоровья свободного общества и не следует ее ограничивать. История евреев свидетельствует о противоположном. Евреи чаще других групп становились мишенью подобных нападок, и они знали на своем долгом и горьком опыте, что насилие печатное является зачастую прелюдией к насилию кровавому. Веймарская республика была, по немецким стандартам, более чем либеральной, и одним из результатов ее либерализма было снятие большинства ограничений на свободу печати. Подобно тому, как арабские экстремистские газеты в Палестине пользовались в своих целях либерализмом Сэмьюэла, так нацисты наслаждались возможностью наносить оскорбления, которую им предоставлял веймарский либерализм. У антисемитизма всегда был порнографический оттенок, особенно в Германии и Австрии; сама тема юдензау была симптомом этого. Но упор, который Гитлер делал на теме сексуально-расового растления, в сочетании с веймарской вседозволенностью породили особо мерзкий вид антисемитской пропаганды, типичным представителем которой был еженедельник «Штюрмер», который издавал Юлиус Штрейхер, нацистский босс в Средней Франконии. Он помогал распространять и усиливать один из главных, неиссякающих аргументов антисемитского насилия – идею, что евреи не часть человечества, а потому не подлежат защите, на которую, как мы инстинктивно считаем, вправе рассчитывать все человеческие существа. Это было далеко не единственное издание такого рода. Но оно все время наращивало оскорбления евреев. В условиях веймарского законодательства было очень трудно возбудить против этого уголовное преследование, поскольку Штрейхер пользовался депутатской неприкосновенностью сначала как депутат ландтага, а позднее и рейхстага. По-видимому, в 1927 г. в продажу поступило всего 13 000 экземпляров этого издания (последняя надежная цифра), но на последнем этапе восхождения нацистов к власти оно уже имело общенациональную аудиторию.

К сожалению, насилие царило не только в печати. Подобно тому, как и коммунистические и нацистские банды систематически переносили насилие на улицы и тем самым дружно содействовали созданию общенациональной обстановки насилия, так и значительное количество словесной дикости исходило от либералов, в том числе и от евреев. Сатира была делом привычным для евреев. Еще Гейне дал в Германии мощный и достаточно злобный пример для подражания, вдохновлявший впоследствии многих еврейских писателей. С 1899 по 1936 г. венский писатель Карл Краус (1874—1936), крещенный подобно Гейне, издавал газету под названием «Факел», где сложился новый стандарт агрессивной сатиры, значительная часть которой была направлена против евреев, в том числе Герцля и Фрейда. «Психоанализ, – писал он, – это новейшая еврейская болезнь», а «подсознание – гетто для человеческих мыслей». Его злобная способность выискивать самое больное место была предметом восхищения и подражания в веймарской Германии, причем использовали ее самым провокационным образом, особенно Курт Тухольски (1890—1935) и журнал «Вельтбюне». У последнего был тоже небольшой тираж, 16 000 в 1931 г., но он вызвал сильный шум благодаря сознательным нападкам на все, что правые немцы считали для себя дорогим. Изданная в 1929 г. книга Тухольски «Германия, Германия превыше всего» была посвящена юстиции, церкви, полиции, Гинденбургу, социал-демократам и профсоюзным лидерам; в ней, в частности, был помещен блестящий фотомонтаж с немецкими генералами, озаглавленный «Животные смотрят на вас».

С самого начала это исходившее слева печатное насилие играло на руку антисемитам. Карл Герецке умело использовал «Вельтбюне» в своем трактате «Библейский антисемитизм» (1920), на который в дальнейшем опирались нацисты. Особенно опасными были нападки евреев на армию. Ассоциация бывших фронтовиков-евреев сумела показать, опираясь на официальные данные, что количество евреев, которые участвовали в войне, были убиты, ранены и награждены, прямо пропорционально их доле в населении страны. Однако бытовало мнение, которое разделяли и настойчиво пропагандировали Гитлер и нацисты, что евреи избегали воинской службы и наносили армии удар в спину. Особенно отличавшийся своей сатирой на армию и класс юнкеров Георг Гросц сам евреем не был, однако был тесно связан с еврейскими художниками и писателями, а потому считалось, что он «в этом замешан». Тухольски вел аналогичную работу в прозе. Многие из его заявлений были сознательно рассчитаны на то, чтобы вызвать у людей ярость. «Нет в германской армии такого секрета, – писал он, – который я с готовностью не передал бы иностранной державе». Однако разъяренные люди, особенно если они не наделены красноречием и не способны ответить тем же, вполне могут дать ответ физически или проголосовать за тех, кто может; а Тухольски и его собратья-сатирики злили не только профессиональных армейских офицеров, но и семьи бесчисленных резервистов, погибших на войне. А уж антисемитская и националистическая печать постарались, чтобы самые ядовитые насмешки Тухольски приобрели самую широкую известность.

Некоторые евреи пытались что-то противопоставить навешиваемому на них непатриотическому большевистскому ярлыку. Еврейских детей учили на ремесленников и крестьян. В начале 20-х годов берлинский адвокат д-р Макс Науманн, бывший армейский капитан, организовал Лигу германских евреев-националистов. Существовала также правая еврейская молодежная организация Камераден и Национальная лига еврейских ветеранов-фронтовиков. Но Науманн допустил ошибку, пытаясь уменьшить ненависть Гитлера к евреям, для чего объявил его политическим гением, который может восстановить процветание Германии; да и остальные разделяли иллюзию, что с нацистами можно иметь дело. Нет никаких подтверждений того, что их деятельность повысила популярность евреев.