Текст книги "Популярная история евреев"

Автор книги: Пол Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 55 страниц)

Видно, что, собирая и составляя кодекс законов Израиля, Моисей имел возможность опираться на довольно большое количество примеров законодательных сводов. Он вырос при дворе, был грамотен. Запечатлеть закон в письменной форме, высечь его на камне – все это было частью акта освобождения от Египта, где, по существу, отсутствовала четкая правовая система, и перемещение оттуда в Азию, где уже существовала законотворческая традиция. Но, хотя в некотором смысле свод Моисея явился частью ближневосточной традиции, его отличия от других древних кодексов настолько многочисленны и фундаментальны, что он представляется чем-то совершенно новым. Во-первых, хотя утверждалось, что остальные кодексы выпущены Богом, они были изложены и преподнесены от имени конкретных царей, как например, Халмурапи или Иштар; поэтому они поддаются переработке, изменениям и вообще носят светский характер. В то же время согласно Библии авторство законов, изложенных в Пятикнижии, принадлежит исключительно самому Богу, а потому ни одному израильскому царю и непозволительно было, да и не приходило в голову, издать собственный свод законов. Моисей (а впоследствии и Езекиль, продолживший законодательные реформы) был пророком, а не царем, занимался не творением, а передачей законов. Неудивительно, что в его кодексе не делается различия между законом религиозным и светским (они просто совпадают), между законами гражданскими, уголовными и моральными.

Эта неразделимость имеет важные практические последствия. Согласно духу законов Моисея, все их нарушения оскорбляют Бога. Всякое преступление есть грех, всякий грех – преступление. Нарушения законов носят абсолютный характер, и не во власти человека помиловать или сделать для кого-либо исключение. Возмещение убытков, понесенных пострадавшим смертным, является недостаточным; компенсации требует и Бог, а это сопряжено с суровым наказанием. Большинство сводов законов Древнего Ближнего Востока посвящено проблемам собственности, причем сами люди в некотором смысле представляются собственностью, стоимость которой поддается оценке. Кодекс Моисея ориентирован на Бога. Например, в других кодексах обманутый муж может простить неверную жену и ее любовника. Напротив, кодекс Моисея требует предания обоих смерти. Так же, если другие кодексы предусматривают монаршее право помиловать даже в случае убийства, Библия подобное право отвергает, равно как и право богатого человека откупиться от возмездия денежным штрафом; она требует казни за убийство, даже если убит «всего лишь» слуга или раб. Существует и ряд других преступлений, когда гнев господень настолько велик, что никакой денежной компенсации недостаточно. В тех же случаях, когда убийство, телесное повреждение или иное прегрешение носят неумышленный характер, Бог считается менее оскорбленным, и по закону возможна компенсация. Преступивший закон тогда «должен заплатить столько, сколько назначат судьи». В соответствии с кодексом Моисея такой подход возможен, например, если мужчина ударит женщину и у нее случится выкидыш либо если чья-либо смерть явится результатом неосторожности. Во всех более легких случаях следует руководствоваться принципом «око за око, зуб за зуб, рука за руку, нога за ногу»; этот принцип часто понимается буквально, на самом же деле он означает необходимость строгой компенсации за телесные повреждения. С другой стороны, когда имеет место телесное повреждение как результат преступной неосторожности, вступает с силу уголовная ответственность. Так, если бык забодает человека досмерти, быка просто конфискуют, а его хозяин наказанию не подлежит; если же хозяин знал, что его животное опасно, но не принял необходимых мер, в результате чего погиб человек, то хозяин подлежит смертной казни.

Последнее положение, известное под названием «Закон о бодающемся быке», свидетельствует о том, сколь большое значение придает кодекс Моисея человеческой жизни. Здесь, разумеется, заключен парадокс, как, впрочем, и во всех случаях применения смертной казни. Согласно теологии Моисея человек сотворен по образу Бога, в связи с чем его жизнь не просто драгоценна – она священна. Убить человека – совершить преступление против Бога, притом настолько тяжелое, что за него полагается высшая мера наказания, то есть своего рода конфискация, отъятие жизни; денежного штрафа здесь недостаточно. Таким образом, ужасный факт смерти призван подчеркнуть святость человеческой жизни! В итоге согласно закону Моисея встретили свою смерть многие мужчины и женщины, которые в соответствии со светскими законами окружающих государств могли бы отделаться выплатой компенсации пострадавшим или их семьям.

В результате той же аксиомы верно и прямо противоположное: там, где другие кодексы предусматривают смертную казнь за преступления против собственности, например, за грабеж во время пожара, кражу со взломом, ночное нарушение неприкосновенности жилища либо похищение жены, в кодексе Моисея о таком наказании речь не идет. По сравнению с нарушением прав собственности жизнь человека слишком священна. Кодекс также отвергает искупление чужой вины: за преступления родителей нельзя казнить их сыновей или дочерей, за преступление мужа нельзя заставить жену заняться проституцией. Более того, не только человеческая жизнь является священной; ценной является и личность человека, воплощающая образ Божий. Если, например, среднеассирийский кодекс предусматривает ряд жестоких физических наказаний, включая уродование лица, кастрацию, сажание на кол, забивание досмерти, то кодекс Моисея относится к телу с уважением, сводя жестокость к минимуму. Порка ограничена сорока ударами и должна выполняться «перед лицом судьи», иначе «если ты превысишь эту меру и нанесешь ему ударов более положенного, то отвратится от тебя брат твой». Фактически кодекс Моисея был намного гуманнее любого другого, поскольку, будучи богоцентрированным, он автоматически ставит в центр всего и человека.

Сердцевиной кодекса Моисея является Декалог, Десять Заповедей, где собраны заявления Бога в изложении Моисея (Второзаконие, главы 4, 5). Предполагаемые первоначальные формулировки этих заповедей приведены в Книге Исхода, гл. 20. В этих текстах имеется целый ряд неясностей. Складывается впечатление, что в первоначальном виде заповеди были проще, лаконичнее и только позднее усложнились. Была сделана попытка реконструировать первичную их формулировку, данную Моисеем. В этом виде они распадаются на три группы: заповеди с первой по четвертую посвящены взаимоотношениям между Богом и человеком, с шестой по десятую – между людьми, а пятая выполняет роль моста между этими группами и говорит о родителях и детях. В итоге мы получаем следующее: «Я, Яхве, твой Бог, и ты не должен иметь других богов; ты не должен сотворить себе кумира (идола); ты не должен всуе употреблять имя Яхве; чти субботу; почитай своего отца и мать; не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; не желай чужого». Некоторые из этих этических правил были присущи и другим ближневосточным цивилизациям; существует, например, египетский документ, известный под названием «Заявление о невиновности», в котором душа умершего на последнем суде перечисляет проступки, которых она не совершала. Однако в обстоятельном своде правил, регламентирующих взаимоотношения человека с Богом, которые предлагались народу, принимались им и были запечатлены в его сердцах, в античном мире не было ничего, что могло хотя бы отдаленно сравниться с Десятью Заповедями.

Декалог лег в основу Завета, соглашения с Богом, которое было первоначально заключено Авраамом, возобновлено Иаковом и еще раз возобновлено торжественно и публично Моисеем и всем народом. Современные исследования показывают, что завет Моисея, кратко сформулированный в главах 19-24 Книги Исхода и более обстоятельно в Книге Второзакония, изложен в форме древнего ближневосточного договора, вроде того, который был заключен гиттитами. В его состав входит некое историческое введение, изложены цели и существо предприятия, перечислены высокие свидетели и предполагаемые выгоды, собственно текст и место хранения табличек, на которых он записан. Однако завет Моисея уникален в том смысле, что это договор не между государствами, а между Богом и народом. Фактически это союз, в результате которого произошло слияние интересов израильского общества и Бога, которого в обмен на защиту и процветание это общество восприняло в качестве тоталитарного правителя, чьи желания определяют все стороны жизни этого общества. Таким образом, Десять Заповедей становятся сердцевиной сложного свода божественных законов, изложенных в Книгах Исхода, Второзакония и Чисел. На закате Древнего Мира ученые-иудаисты свели эти законы в систему из 613 заповедей, содержащую 248 предписаний и 365 запретов.

Эта правовая система касается множества вопросов. Очевидно, что далеко не вся она датируется эпохой Моисея; однозначно это можно утверждать разве что о форме изложения, в которой она дошла до нас. Часть этого материала связана, например, с оседлым земледелием и относится, по всей видимости, к периоду, последовавшему за завоеванием Ханаана. Можно предположить, что она прямо заимствована из ханаанского закона, а в конечном счете восходит к шумерским, вавилонским, ассирийским и хеттским источникам. Однако к этому времени у израильтян уже сформировалось правовое сознание, и они были вполне способны как формулировать новые законоположения, так и творчески перерабатывать те, что они заимствовали у соседей. Старую теорию о том, что возникновение основной массы материала в кодексе Моисея относится ко времени после изгнания, следует в настоящее время отвергнуть. Книга Левит, посвященная в основном ритуально-техническим вопросам и обеспечивающая правовую основу организации религиозной и гражданской жизни израильтян, прекрасно сопостовима с тем, что мы знаем о политической истории израильтян в XIII-XII вв. до н.э. То же можно сказать о Второзаконии, которое является популярным изложением священных текстов Левита. Этот материал касается таких вопросов, как диета, медицина, содержит элементарные сведения о науке и профессиональной деятельности, а также о юриспруденции. Значительная часть его вполне оригинальна, но весь он в целом согласуется с внебиблейскими источниками, посвященными тем же вопросам, которые были составлены на Ближнем Востоке в позднебронзовую эпоху или уже столетиями существовали к этому времени.

Хотя в целом израильтяне времен Моисея были типичными представителями эпохи, мы можем наблюдать зарождение заметных отличий. Так, законы Моисея весьма строги в сексуальных вопросах. Для сравнения: законы Угарита, изложенные в табличках Рас-Шамра, допускали в определенных обстоятельствах внебрачную связь, прелюбодеяние, разврат, кровосмешение. Хетты допускали определенные формы разврата, но не разрешали кровосмешения. Египтяне считали кровное родство не особенно существенным обстоятельством. Израильтянам же, напротив, запрещали все внебрачные формы секса, и у них имелся список степеней родства, препятствовавших вступлению в брак.

Израильтяне, по-видимому, заимствовали часть своих гастрономических ограничений у египтян, но имелось и много различий. Тем и другим было запрещено употреблять в пищу обитателей моря без плавников и чешуи. Впрочем, благочестивые египтяне вообще не ели рыбы. С другой стороны, они могли есть (и ели) различную водоплавающую дичь, что израильтянам возбранялось. Но и тем и другим можно было есть голубей, горлиц, гусей и другую домашнюю птицу, а также куропаток и перепелок. Надо сказать, что большинство правил, установленных Моисеем, базируется скорее на некоей научной основе, чем на предрассудках. Употребление в пищу хищников считалось рискованным, а потому запрещалось; к «чистым» животным относились в основном травоядные, копытные и жвачные: муфлоны, антилопы, косули, горные козлы, лани и газели. Свиньи подпадали под запрет, поскольку, будучи носителями паразитов, могли при недостаточной тепловой обработке представлять опасность. Израильтяне не склонны были трогать птиц и животных, питающихся падалью. Верблюда они считали «нечистым», поскольку он – ценное животное. Что труднее понять, так это почему у них существовал запрет на зайцев и кроликов.

В вопросах гигиены израильские законы обычно продолжали египетские традиции. В материалах, связанных с Моисеем, содержится довольно много медицинских знаний, и значительная их часть пришла из Египта, где медицинские традиции восходят по крайней мере к Имхотепу (около 2650 г. до н.э.). Четыре важнейших египетских папируса с медицинской тематикой даже в виде копий, которыми мы располагаем, старше или примерно того же возраста, что эпоха Моисея. Медицинский опыт часто фигурирует в древних сводах законов второго тысячелетия до н.э., например, в законах Хаммурапи, написанных за 500 лет до Моисея. Однако отметим, что знаменитый раздел Библии, посвященный проказе, где формируются обязанности специальной категории жрецов в области диагностики и терапии, является уникальным.

Уникальным считается и пристрастие израильтян к обрезанию, хотя к моисеевым временам этот обычай обладал уже древней историей. Эта практика не встречалась ни у ханаанитов, ни у филистимлян, ни у ассирийцев и вавилонян. Зато она была распространена у эдомитов, моабитов и аммонитов, а также египтян. Но ни одна из этих наций не придавала этому обычаю какого-то особого значения, и создавалось впечатление, что во втором тысячелетии до н.э. он постепенно отмирал.

Это подтверждает древность израильского обычая, который впервые упоминается как составная часть авраамого завета, им осуществленная. По мнению выдающегося французского ученого Пэра де Во первоначально израильтяне пользовались этим приемом во время обряда инициации, предшествующего вступлению в брак. В таком виде этот обычай был типичен для древних сообществ, и соответствующая операция производилась в возрасте около тринадцати лет. Однако сын Моисея был обрезан его матерью Сепфорой при рождении (Исход, гл. 4), после чего Моисеем было установлено, что церемониальное удаление крайней плоти должно производиться на восьмой день после рождения (Левит, гл. 12). Таким образом, израильтяне отделили этот обычай от вступления мужчин в пору зрелости и в соответствии с привычкой придавать своим обычаям историческое значение сделали его неотъемлемым символом исторического завета и принадлежности к избранной нации. Отметим, что согласно традиции, которая повелась еще от Авраама, для операции следовало использовать кремневый нож. Обычай сохранялся даже после того, как его перестали соблюдать другие древние народы, в качестве символа единства между народом и его верой. Стремление показать, что евреи отличаются от всех прочих, иронизировал Тацит, было при этом, конечно, не единственным мотивом, но все же имело место, что в свою очередь использовалось в качестве одного из элементов растущего антисемитизма.

Суббота – другое великое и древнее установление, отличавшее израильтян от иных народов, также явившееся зерном будущей непопулярности. Сама идея была, по-видимому, заимствована из вавилонской астрономии; что же касается ее логического обоснования, то в Книгах Исхода и Второзакония неоднократно говорится, что смысл ее состоит в том, чтобы увековечить отдых Бога после творения, освобождение Израиля от египетского рабства и необходимости давать переодическую передышку трудящимся, особенно рабам и рабочей скотине. Этот выходной день – один из крупнейших вкладов евреев в систему отдыха и развлечения человечества. Однако этот день отдыха был еще и духовным праздником, который олицетворял в народных умах избранность нации, так что в конце концов Господь объяснил Иезекиилю, что смысл Субботы в том, что евреи отличались от всех прочих: «Дал им также Субботы мои, чтоб они были знамением между Мною и ими, чтобы знали, что Я – Господь, освящающий их». И это обстоятельство также сыграло роль кирпичика в фундаменте представлений других народов о том, что евреи высокомерно относятся к остальному человечеству.

В это время (около 1250 г. до н.э.) полным ходом шел уже процесс дифференциации евреев с другими народами, и, надо сказать, что духовно в некоторых отношениях они опережали свою эпоху. Но в целом в сравнении с наиболее развитыми нациями они были достаточно примитивным народом. Даже в духовной жизни у них сохранилось много отсталого, причем столетиями. Любопытно, что при всем своем историзме и правовом сознании они цеплялись за старые предрассудки и узаконивали их. Отсюда многие запреты в области интимной жизни, крови и дел военных. Вера в колдовство была повсеместной и официально санкционированной. Моисей не только беседовал с Богом с глазу на глаз и присутствовал при невероятных чудесах, но также и собственноручно совершал разные магические фокусы. Трюки с превращением посохов и жезлов в змей были в древности любимыми в ближневосточной магии. Они стали и неотъемлемой частью израильской религии, будучи освящены со времен Моисея и Аарона. Первые пророки часто таскали с собой всякого рода магический инвентарь, да, собственно, от них этого и ждали. Мы можем прочитать о волшебных плащах и мантиях вроде тех, что носил Илия и унаследовал Илиша. Седекия сделал себе пару магических железных рогов. Самсон демонстрировал, что сила заключена в волосах; в дальнейшем отражением этого явилась ритуальная тонзура. Пророки вводили себя в состояние экстаза, и не исключено, что пользовались для пущего впечатления ладаном и наркотиками. В одной-единственной книге Библии перечисляются следующие виды фокусов-чудес: с магнитом, с водой, вызывание болезни, ее излечение, применение противоядия, оживление, вызывание удара молнии, расширение кувшина с маслом и кормление целой толпы.

Тем не менее, израильтяне были первым народом, который пытался систематически давать обоснование религиозных вопросов. Со времен Моисея и по сегодняшний день рационализм является одним из центральных элементов иудаистской веры. В каком-то смысле он может считаться самым центральным, ибо монотеизм в основе своей также есть некая рационализация. Если существует сверхъестественная внеземная сила, то как она может исходить из лесов и источников, рек и скал? Если движение Солнца, Луны и звезд может быть предсказано и измерено, и, значит, повинуется регулярным законам, то как они могут быть источником сверхъестественной власти, поскольку сами явно являются частью природы?! Откуда же исходит эта самая власть? Не логично ли, по мере того как человек начинает распоряжаться природой, живой и неживой, представлять эту власть исходящей от личности, а следовательно, живой? Но если Бог существует, как может его власть делиться произвольно и неравномерно среди пантеона божков? Идея ограниченного в своих возможностях бога несет в себе противоречие. Если к вопросу о высшей силе подходить с позиций логики, то идея единого, всемогущего Бога-личности, который, будучи бесконечно более могучим и добродетельным, чем человек, неуклонно руководствуется в своих делах системой этических принципов, вытекает отсюда сама собой. С высоты двадцатого века мы видим, что иудаизм – наиболее консервативная из всех религий. Однако в момент возникновения иудаизм был наиболее революционной религией. С этического монотеизма начался процесс разрушения античного мира.

Получив в свое распоряжение концепцию единого всемогущего Бога, израильтяне справедливо сделали вывод, что он не может быть, в отличие от языческих богов, частью мира и даже всем миром; он не есть одна из сил, на которых зиждется вселенная, и даже их совокупность. Его масштабы неимоверно грандиознее, ибо вся вселенная – его творение. Таким образом, израильтяне наделяли своего Бога гораздо большей мощью и сильнее дистанцировались от него, чем это делала любая другая религия древности. Бог есть причина всего, от землетрясений до политических и военных катаклизмов. В мире нет иного источника власти, Бог управляет даже демонами, причем божественная власть уникальна, едина и неделима. И, поскольку Бог не просто больше всего мира, но даже бесконечно больше, всякая попытка представить его абсурдна. А потому пытаться изобразить его равносильно оскорблению. Запрет на изображение Бога хотя и не столь древний, как религия израильтян, но имеет достаточно почтенный возраст и возник вскоре после того, как установился культ монотеизма. Он стал яростным символом религиозных пуритан-фундаменталистов, который им оказалось труднее всего внушить нации в целом. Он стал и наиболее очевидным, зримым отличием религии израильтян и всех прочих народов, догмой, которой весь мир сопротивляется наиболее энергично: ведь из него следовало, что правоверные израильтяне, а позднее евреи, не могли уважать чужих богов. Отсюда, кстати, вытекала не только исключительность израильтян, но и их агрессивность, так как их учили не только не чтить изображений богов, но и уничтожать их:

«Жертвенники их разрушьте, столбы их сокрушите, вырубите священные рощи их. Ибо ты не должен поклоняться богу иному, кроме Господа; потому что имя Его – «ревнитель»; Он – Бог ревнитель. Не вступай в союз с жителями той земли, чтобы, когда они будут блудодействовать вслед богов своих и приносить жертвы богам своим, не пригласили и тебя, и ты не вкусил бы жертвы их. И не бери из дочерей их жен сынам своим, дабы дочери их, блудодействуя вслед богов своих, не ввели и сынов твоих в блужение вслед богов своих».

Этот отрывок из Исхода отражает ужасный страх и фанатизм.

Кстати, израильтяне ошибались, предполагая (если только они действительно предполагали), что использование изображения бога есть признак религиозного инфантилизма. Большинство ближневосточных религий древности вовсе не считали идолов из дерева, камня или бронзы собственно богами. Они считали их удобным средством, при помощи которого рядовые, простые верующие могли зрительно представить себе божество и осуществить с ним духовный контакт. Это всегда служило в римско-католической церкви оправданием для использования изображений, причем не только Бога, но и святых. Порывая с язычеством, израильтяне, конечно, справедливо проводили линию на большую интеллектуализацию божества, двигаясь в сторону абстракции. Это было составной частью их религиозной революции. Но интеллектуализация – процесс трудный, и израильтяне зачастую привлекали себе на помощь словесный портрет божества. В Библии антропоморфизм Бога встречается постоянно.

Есть и еще противоречие. Как может быть человек создан по образу и подобию Божьему, если образ Бога невообразим и потому находится под запретом?

В то же время идея человека, задуманного по божественному образцу, является столь же ключевой в религии, что и запрет идолов-кумиров. В каком-то смысле на ней базируется религиозная мораль, целая структура основополагающих принципов. Ведь если человек олицетворяет образ Божий, то он и принадлежит Богу; эта концепция позволяет человеку усвоить, что он не является полноценным и постоянным владельцем даже самого себя, не говоря уже о чем-нибудь еще, что досталось ему от щедрот Господних. Тело находится в его временном пользовании, и он отвечает перед Богом за все, что он с ним и при его помощи делает. Но из того же принципа следует, что к телесной оболочке человека следует относиться с почетом и уважением. У этой оболочки существуют неотъемлемые права. На самом деле кодекс Моисея представляет собой свод не только обязанностей и запретов, но и прав, хотя и в эмбриональной форме.

Более того: кодекс – простейшая декларация равенства. По образу Божьему создан не только Человек вообще как категория; то же можно сказать и про всех людей по отдельности. В этом смысле все они равны, причем это равенство не отвлеченно-умозрительное. Оно реально во вполне практическом смысле: все израильтяне равны перед Богом, а потому равны и перед законом. Справедливость существует для всех, какие бы ни существовали формы неравенства. В кодексе Моисея в явной и скрытой форме фигурируют различные виды привилегий, однако по основополагающим вопросам они не дают преимущества какой-либо категории верующих. Принятие завета – дело всех; это популярное, даже демократическое решение.

Таким образом, израильтяне создавали новый тип общества. Позднее Иосиф пользовался термином «теократия», определяя ее следующим образом: «весь суверенитет находится в руках Бога». Мудрецы называли это «взвалить на себя ярмо царства небесного». У израильтян могли быть должностные лица различной иерархии, но правили они «по доверенности», ибо Бог создал закон и постоянно вмешивался, чтобы обеспечить его соблюдение. Тот факт, что правит Бог, фактически означает, что правит закон. И поскольку все несли равную ответственность перед законом, система впервые позволила реализовать на практике двойное преимущество принципа, в соответствии с которым обществом правит закон и все перед ним равны. Филон называл это «демократией», считая ее «лучшей из конституций, обеспечивающих законопослушность». Однако он не понимал под демократией власть всего народа; он определял ее как форму правления, которая «уважает равенство и имеет закон и справедливость для правящих». Пожалуй, еврейскую систему точнее было бы назвать «демократической теократией»; в сущности, именно ею она и была.

В эпоху Моисея израильтяне укрепляли и развивали тенденцию, о которой мы уже говорили, что она являлась подрывной с точки зрения существовавшего строя. Они были угнетенным народом, который поднялся против своего египетского владыки, олицетворявшего самую древнюю и автократическую монархию в мире. Они удалились в пустыню, где обрели свои законы, собравшись на склоне горы (а не в каком-либо давно сформировавшемся городе), обрели их от неистового вождя, который не потрудился даже провозгласить себя царем. Нам не известно точное расположение моисеевой горы Синай. Не исключено, что это какой-либо из действующих вулканов. Нынешний Синайский монастырь всегда был христианским; он наверняка не моложе IV века н.э., а может быть, еще на пару веков старше. Но даже и в этом случае он возник через 1450 лет после того, как Моисей спустился с этой горы. Представляется вероятным, что, после того как израильтяне осели в Ханаане, гора Синай для нескольких поколений оставалась местом паломничества. Однако традиция постепенно иссякла, место было забыто и вряд ли ранние христиане пришли именно сюда. Тем не менее, это полное драматизма место со всей его яростной и ужасной красотой полно своеобразного поэтического очарования. Это прекрасная декорация для акта, которым начинается формирование революционного народа, не признававшего современных ему городов, власти и богатства и способного осознать, что возможен уровень морали выше, чем в окружающем мире. Позднее в словах, исполненных драматизма, Моисей выразил еврейское чувство предельной беспомощности страждущего слуги Господня, который должен в конечном итоге победить; и еще позднее еврейский сектант Святой Павел вопрошал: «Не Господь ли обратил в глупость мудрость мира?» и цитировал Священное Писание: Ибо написано: «погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну». Но весна этой традиции пришлась на Синай.

С их большим опытом пришельцев и поселенцев для израильтян исход из Египта и блуждания в пустыне и горной стране Синай не представляли ничего особенно нового. Однако этот эпизод, продолжительностью около полувека, в их глазах подтверждал их уникальность, парадоксальность и обособленность. Достойно удивления, как отмечал еврейский историк Сало Барон, что Бог, которому они поклонялись, несмотря на свое явление на горе Синай, оставался вездесущим, как во времена Авраама: то он поселился в ковчеге, своего рода большой и сложной конуре, то присутствовал в шатре, то действовал, оказывая влияние на результат жребия. Это понятие блуждающейся сути существовало уже во времена Храма, и идея, что у Бога нет постоянного места пребывания, легко возобновилась после падения Храма и была впоследствии повсеместно принята в иудаизме. Она довольно естественно вписывается в еврейские понятия универсального, вездесущего, но невидимого Бога. Она также отражает уникальную приспособляемость нации, потрясающую ее способность быстро пускать корни, выдергивать их и затем укореняться на новом месте, достойное восхищения упорство в достижении цели независимо от окружения. Как писал Барон, «краеугольным камнем еврейской веры и практики была скорее религиозная и этническая мощь их стойкости, чем политическая мощь экспансии и завоеваний».

Тем не менее, необходимо вновь подчеркнуть, что израильтяне, хотя и не были слишком усидчивыми, все же не являлись пустынными кочевниками ни по своей природе, ни по склонности. Даже их бродяжничество по Синаю не носило по-настоящему кочевого характера. Основная часть рассказов об Исходе, охватывающих промежуток в тридцать семь лет, концентрируется вокруг завоевания Кадеша (Кадеса), который был богат, в том числе и водой, и принадлежал амалекитянам. Были попытки идентифицировать и некоторые другие географические пункты, фигурирующие в Исходе. Однако все эти часто предпринимаемые (и, разумеется, интересные) попытки воспроизвести на карте синайский маршрут – всего лишь догадки. Существует интересная гипотеза, что племя левитян, к которому принадлежал сам Моисей и которое вскоре стало претендовать на исключительное право быть священнослужителями, первым поселилось в Кадеше и выработало новую религию. Другие племена к этому времени уже были в Ханаане. Последними пробились в Землю Обетованную племя Иосифа (из Египта) и кадешские левитяне, которым Моисей уготовил судьбу быть инструментом яростного насаждения культа Яхве. Под их динамичным напором возникло новое израильское общество, катализатором чего послужила религия. Все это возможно, но, увы, недоказуемо.

Начиная с момента прихода в Ханаан и последующего его завоевания историческая картина начинает все более и более проясняться, тем более что все новые археологические открытия подтверждают и дополняют библейские записи. Книгу Иисуса Навина, прозванного впоследствии первым великим полководцем израильтян, можно считать в основном историческим документом, хотя и с важными оговорками. Иисус, сын Навин из племени Эфраима, возглавлял у Моисея службу безопасности; на Синае он был его телохранителем и командовал охраной его шатра. Его военная репутация возникла в результате отчаянной схватки с бандой шейха Амалика, на которую наткнулись в Рефидиме во время странствий по пустыне. Моисей приказал Иисусу «пойти сразиться амаликитянами», сам же он стоял «на вершине холма с жезлом Божьим в руке». Аарон и Ор поддерживали руки престарелого пророка, воодушевляя воинов, «и были руки его подняты до захождения солнца». «И низложил Иисус Амалика и народ его острием меча». Перед своей смертью Моисей передал власть Иисусу, «поставив его… пред всем обществом» на торжественной публичной церемонии. Этот акт сделал его одновременно пророком и военачальником: «И Иисус, сын Навин, исполнился духа премудрости, потому что Моисей возложил на него руки свои».