Текст книги "Популярная история евреев"

Автор книги: Пол Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 55 страниц)

Быстрое распространение Протоколов на фоне Октябрьской революции оказывало некоторое время свое разрушительное воздействие даже в Англии, где антисемитизм был скорее явлением салонным, чем уличным. Корреспонденты в России Роберт Уилтон («Таймс») и Виктор Марсден («Морнинг Пост») были яростными антибольшевиками и склонялись к антисемитизму. Оба они считали подлинными варианты Протоколов, которые были им известны. «Таймс» под заголовком «Евреи и большевизм» напечатала корреспонденцию, где цитировалось письмо от некоего Веракса от 27 ноября 1919 г.: «Сущностью иудаизма… является прежде всего расовая гордость, вера в их превосходство и конечную победу, убежденность, что еврейский мозг превосходит христианский, короче говоря, глубокая убежденность, что евреи – Избранный Народ, которому суждено в один прекрасный день стать руководителем и законодателем человечества». «Джуиш Уорлд», в свою очередь, комментировал: «Письмо Веракса знаменует начало новой и злобной эры… Мы больше не можем утверждать, что в этой стране, которая больше всего любила Библию, нет антисемитизма». В начале следующего года редактор «Морнинг Пост» Х. Э. Гвинн написал введение к анонимной книге под названием «Причины беспокойства в мире», основанной на Протоколах. Они могут быть или не быть подлинными, писал он, «однако самое интересное состоит в том, что хотя содержащая их книга была издана в 1905 г., сегодняшние большевикиевреи претворяют в жизнь почти буквально все, что было записано в программе, сформулированной в Протоколах». Он отмечал, что свыше 95% нынешнего большевистского правительства – евреи». В публикации приводился список из 50 его членов с указанием «псевдонимов» и «подлинных имен» и объявлялось, что из них только 6 – русские, 1 – немец, а все остальные евреи. 8 мая 1920 г. «Таймс» опубликовала статью под заголовком «Еврейская угроза», основанную на допущении, что Протоколы – подлинный документ. Неужели Англия, спрашивал автор статьи, «избежала Пакс Германика, чтобы угодить в Пакс Юдаика?»

Эта агитация постоянно подкреплялась сообщениями о зверствах большевиков. Черчилль, всю жизнь бывший другом евреев, был глубоко потрясен убийством в российской столице британского военно-морского атташе. Евреи – самый замечательный народ на Земле, писал он, и их вклад в религию «ценнее всех прочих знаний и доктрин». Но теперь, продолжал он, «этот удивительный народ создал иную систему морали и философии, которая так же насыщена ненавистью, как христианство – любовью». Виктор Марсден, который сидел в большевистской тюрьме, вернулся с ужасными известиями. «Когда мы набросились на г-на Марсдена с вопросами, – сообщала «Морнинг Пост», – и спросили, кто несет ответственность за преследования, которые он перенес… он ответил одним словом: «Евреи». Уилтон из «Таймс» издал книгу, в которой объявлялось, что большевики воздвигли в Москве памятник Иуде-Искариоту. Впрочем, в конце концов именно «Таймс» в серии статей, опубликованных в августе 1921 г., показала, что Протоколы – подделка. После этого волна британского антисемитизма стала спадать так же быстро, как нарастала. Беллок попытался воспользоваться паникой, чтобы выпустить книгу «Евреи», где объявил, что именно большевистские зверства впервые вызвали настоящий антисемитизм в Англии. Однако, пока она вышла в феврале 1922 г., момент был упущен, и ее приняли холодно.

Во Франции ситуация была иная, поскольку там антисемитизм имел глубокие корни, собственную национальную культуру и приносил свои горькие плоды. Великая победа в деле Дрейфуса создала у французских евреев ложное ощущение того, что они окончательно приняты; это нашло свое отражение, в частности, в очень небольшом количестве заявлений, поданных французскими евреями на изменение фамилии – всего 377 за весь период с 1803 по 1943 гг. Лидеры еврейского общественного мнения во Франции настойчиво доказывали, что ненависть к евреям импортирована из Германии. «Расизм и антисемитизм – дело рук предателей, – утверждал памфлет, выпущенный бывшими солдатами-евреями. – Они завезены извне теми, кто желает гражданской войны и надеется на возобновление войны внешней». В 1906 г., в самый разгар триумфа сторонников Дрейфуса, «Юньон Израэлит» объявил, что антисемитизм – «мертв». Однако всего через два года возникли «Аксьон Франсез» Морра и столь же антисемитская группа «Камелот дю Руа». В 1911 г. камелоты организовали бурную демонстрацию против пьесы «После меня» в театре Комеди Франсез; пьеса была написана Анри Бернштейном, который в юности дезертировал из армии, и ее пришлось снять в результате волнений. Во Франции, в отличие от Англии, постоянно существовало, по-видимому, определенное число избирателей, откликавшихся на призывы агитаторов-антисемитов. Они с готовностью раздували страх перед большевиками и распространяли мифы Протоколов, которые вошли во многие французские издания. Акцент французского антисемитизма сместился с «власти еврейских денег» на евреев как источник подрывной социальной активности.

Евреи-социалисты вроде Леона Блюма не пытались оспорить эту идею. Блюм восхвалял мессианскую роль евреев как социальных революционеров. «Коллективный импульс евреев, – писал он, – ведет их к революции; их критическая мощь (я использую эти слова в высшем смысле) ведет их к уничтожению любой идеи, любой традиционной формы, которая не соглашается с фактами или не может быть обоснована логически». В долгой и печальной истории евреев, утверждал он, их поддерживала «идея неизбежной справедливости», «вера, что в один прекрасный день миром будет править здравый смысл, все люди будут подчиняться одному закону, и каждый получит по заслугам. Разве это не дух социализма? Таков древний дух народа». Блюм написал эти слова в 1901 г. В послевоенных условиях они зазвучали опаснее. Однако Блюм, самая видная фигура среди французских евреев, в период между войнами продолжал настаивать, что роль евреев состоит в том, чтобы возглавить движение к социализму. Он, по-видимому, считал, что к нему примкнут даже богатые евреи. В итоге в то время, как правые антисемиты считали Блюма воплощением еврейского радикализма, многие левые обвиняли его в том, что он – тайный агент еврейской буржуазии. Треть парижских банкиров составляли евреи, и у левых излюбленным было заявление, что «евреи контролируют финансы правительства, кто бы ни находился у власти». «Их давняя связь с банками и коммерцией, – говорил Жан Жорес, – сделала их особенно сведущими в капиталистической преступной деятельности». Когда в послевоенные годы левые социалисты образовали французскую компартию, антисемитский элемент, хотя и неявный, стал существенным элементом кампании оскорблений, значительная часть которых была направлена лично против Блюма. Тот факт, что Блюм вместе с другими видными французскими евреями постоянно недооценивали французский антисемитизм, будь он правый или левый, делу не помогал.

Наиболее серьезные последствия взятия власти большевиками и связь этого факта с деятельностью радикальных евреев имели в Соединенных Штатах. Во Франции на евреев нападали справа и слева, но страна продолжала великодушно принимать еврейских беженцев и в 20-е и даже в 30-е годы. В Америке же страх перед большевизмом положил конец политике неограниченной иммиграции, которая была спасительной для восточноевропейских евреев в 1881—1914 годах и позволила возникнуть великому Американскому Еврейству. Были попытки ввести квоты на иммиграцию еще до войны, но им успешно противодействовал Американский еврейский комитет, основанный в 1906 г. Но война покончила с ультра-либеральной фазой расширения американской демократии. С нее началась фаза ксенофобии, которая продлилась десятилетие. С 1915 г. ку-клукс-клан начинает контролировать группы национальных меньшинств, включая евреев, которые (как он объявляет) бросают вызов американским социальным и моральным нормам. В том же году молниеносно приобрела известность книга «Великая раса уходит» Мэдисона Гранта, где утверждается, будто прекрасный генофонд Америки был разрушен неограниченной иммиграцией, не в последнюю очередь евреев из Восточной Европы. За вступлением Америки в войну последовали закон о шпионаже (1917) и закон о подстрекательстве к мятежу (1918), которые фактически вели к тому, что «чужие» объявлялись предателями.

Большевизация России заложила краеугольный камень в основание нового здания страха. Результатом явилась кампания борьбы с «красной угрозой», которую возглавил в 1919-20 гг. демократический министр юстиции Митчелл Палмер, направленная против, как он выражался, «подрывных элементов и агитаторов зарубежного происхождения». Он объявил, что «в США имеется 60 000 этих организованных пропагандистов доктрины Троцкого», причем сам Троцкий – «чужестранец с сомнительной репутацией… самый гнусный из известных в Нью-Йорке». Значительная часть материала, распространявшегося Митчеллом и его союзниками, носила антисемитский характер. Так, в одном из списков было показано, что из тридцати одного высшего советского руководителя все, кроме Ленина, евреи; в другом анализировался состав Петроградского совета, где всего 16 из 388 – русские, а остальные – евреи, причем 265 из них – выходцы из нью-йоркского Ист-Сайда. Третий документ свидетельствовал, что решение свергнуть царское правительство было в действительности принято 14 февраля 1916 г. группой нью-йоркских евреев, в которую входил миллионер Джейкоб Шифф.

В результате появился закон о квоте (1921), устанавливающий, что ежегодное количество иммигрантов не должно превышать 3% от количества соответствующей этнической группы в США на 1910 г. Закон Джонсона-Рида (1924) срезал эту цифру до 2%, принимая за базу отсчета уровень 1890 г. В результате общий уровень иммиграции опустился до 154 000 человек в год, причем суммарная квота на выезд из Польши, России и Румынии (в основном – евреи) упала до 8879 человек. Практически это означало конец массовой иммиграции евреев в США. В дальнейшем еврейским организациям пришлось вести тяжелую борьбу за то, чтобы эти квоты не ликвидировали полностью. Они считали большим успехом, что за 9 трудных лет (1933-41) им удалось принять в США 157 000 немецких евреев – примерно столько же, сколько въехало за один лишь 1906 г.

В то же время нельзя сказать, что в Америке между двумя мировыми войнами еврейская община находилась в состоянии глухой обороны. Достигнув в 1925 г. 4,5 миллиона, она быстро шла к тому, чтобы стать самой многочисленной, богатой и влиятельной еврейской общиной в мире. Иудаизм стал третьей религией в Америке. Евреи были не просто приняты, они становились плотью и кровью общества и зачастую определяли его облик. Они никогда не пользовались кредитом для биржевой игры, хотя в ряде европейских стран им приходилось прибегать к этому средству. В 20-е годы экономика США стала такой обширной и разветвленной, что ни одна группа, сколь бы велика она ни была, не могла в ней доминировать. Но в банковском и биржевом деле, торговле недвижимостью, розничной торговле, системе распределения и индустрии развлечений евреи занимали сильные позиции. Впрочем, едва ли не более важным оказался успешный профессиональный рост евреев, который стал возможен благодаря открывшейся для них в Америке возможности дать детям высшее образование. В ряде колледжей, особенно привилегированных (Ivy League), существовали ограничения на прием евреев. Но практически каких-то численных границ распространения высшего образования среди евреев не существовало. К началу 30-х годов евреи составляли почти 50% студентов в колледжах НьюЙорка, а в целом по стране – свыше 9% (105 000 человек).

В результате впервые с античных времен у евреев появилась реальная возможность употребить на всеобщее благо свой законотворческий потенциал, который они так долго холили и лелеяли в лучших традициях раввинизма. В 1916 г. после 4-месячной борьбы Луис Брандейс (1856—1941) стал первым евреем – членом Верховного Суда. Он был вундеркиндом, младшим сыном в семье евреев-либералов из Праги. В Гарвардской юридической школе он получил самые высокие на тот день оценки. К 40 годам его практика принесла ему состояние свыше 2 миллионов долларов. Для американских евреев было характерно, что, становясь видными фигурами в мире больших денег, они чувствовали себя достаточно уверенно, чтобы позволить себе увлечение сионизмом (если считали его жизнеспособным). Стал видным сионистом и Брандейс. Но еще более важным было его стремление изменить направление американской юриспруденции. Еще до того, как стать членом Верховного Суда, он написал «меморандум Брандейса» в деле «Мюллер против штата Орегон» (1908), где отстаивал закон штата, ограничивающий продолжительность рабочего дня женщин. В нем он опирался не столько на юридические прецеденты, сколько на общие моральные и социальные аргументы в пользу закона, при этом он привлек в качестве аргумента свыше тысячи страниц статистики. В этом нашла отражение как творческая философия либеральных кафедократов, так и их изобретательность и энергия в отстаивании своей позиции.

В качестве члена Верховного Суда Брандейс получил возможность продвинуть доктрину социальной юриспруденции в самый центр американской философии закона и превратить тем самым суд в рамках Конституции в законотворческий орган. Будучи либеральным евреем с классическим образованием, который видел в духе американского общества сплав Афин и Иерусалима (ну просто современный Филон!), он считал, что суд должен поддерживать плюрализм не только религий, но и экономических систем, а еще более – взглядов. Он почитал истиной (см., например, дело «Уитни против штата Калифорния», 1927), «что опасно подавлять мысль, надежду или воображение; что страх вскармливает репрессию, репрессия вскармливает ненависть; ненависть угрожает стабильности правительства; путь к безопасности лежит в возможности открыто обсуждать предполагаемые неприятности и средства борьбы с ними; а лучшее средство против плохих советов – советы хорошие».

В 1939 г. в Верховном Суде к нему присоединился единомышленник – Феликс Франкфуртер (1882—1965), который иммигрировал в Нижний Ист-Сайд в возрасте 12 лет, учился сначала в нью-йоркском колледже, а затем – в Гарварде и основную часть своей профессиональной биографии занимался дискуссиями (в современном светском смысле) по поводу одной из ключевых проблем иудаистского закона: как уравновесить требования личной свободы и общественной необходимости. Эта его деятельность отражала зрелость американского еврейства как члена сообщества, наглядным примером чего была солидарность Франкфуртера со штатом против диссидентствующего меньшинства («Свидетелей Иеговы») в вопросе о приветствии Государственного флага: «Тот, кто принадлежит к наиболее поносимому и преследуемому меньшинству в истории, не может быть нечувствителен к свободе, гарантируемой нашей Конституцией… Но как Судьи мы не являемся ни евреями, ни язычниками, ни католиками, ни агностиками… В качестве члена этого Суда я не вправе вписывать в Конституцию мои личные представления о политике, сколь глубоко я не тешил бы себя ими».

Надо сказать, что евреи в Америке занимались не только фундаментальной перестройкой существующих институтов, вроде юриспруденции, но и внедрением новых. В Париже и Вене еврейские музыканты, от Галеви до Оффенбаха и Штраусов, создали новые виды музыкальных спектаклей, а также театры и оркестры, которые позволили их осуществить. Подобное сочетание талантов возникло вскоре и в Нью-Йорке. Оскар Хаммерштейн I (1847—1919) прибыл туда в 1863 г. и работал, подобно многим другим евреям, на табачной фабрике. Через 20 лет его сын, Оскар Хаммерштейн II (1895—1960), стал играть важную роль в качестве либреттиста в становлении американской «музыкальной пьесы» – нового вида синтетического драматического искусства. После «Роз-Мари» (1924) и «Песни степей» (1926) он объединил свои усилия с Джеромом Керном (1885—1945), тоже нью-йоркцем, для создания сугубо американского мюзикла «Плавучий театр» (1927); затем с начала 40-х он в сотрудничестве с Ричардом Роджерсом поднял этот жанр, ставший, пожалуй, наиболее типичным для американского искусства, на новую высоту, создав «Оклахому» (1943), «Карусель» (1945), «Юг Тихого океана» (1949), «Король и я» (1951) и «Звуки музыки» (1959). Эти американские музыкальные авторы шли к композиции разными путями. Роджерс учился в Колумбийском университете и Институте музыкального искусства. Ирвинг Берлин (род. 1888), сын кантора из России, появился в Нью-Йорке в 1893 г., работал «поющим официантом», не имел музыкального образования и не учился музыкальной грамоте. Джордж Гершвин (1898—1937) начинал наемным пианистом в музыкальном издательстве. Общим для всех них были невероятная изобретательность и абсолютно новые идеи. Керн написал свыше 1000 песен, включая «Ol’Man River» («Река-старик») и «Smoke Gets in Your Eyes» («Дым в твоих глазах»), для 104 постановок и фильмов. На счету Берлина также более 1000 песен, от «Top Hat» («Цилиндр) до «Annie Get Your Gun» («Бери ружье, Энни»). Его «Alexander’s Regtime Band» (1911), по сути дела, ознаменовал начало эры джаза. Через 13 лет «Голубая рапсодия» Гершвина, исполненная оркестром Пола Уайтмена, сделала джаз респектабельным. «Моя прекрасная леди» Фредерика Лоу, «Парни и куклы» Фрэнка Лессера, «Волшебник из страны Оз» Гарольда Арлена и «Вестсайдская история» Леонарда Бернстайна характерны тем же сочетанием постоянного новаторства и непременной «кассовости».

Те же богатство идей и организаторские таланты, что и в шоу-бизнесе, американские евреи принесли в развитие техники. В 1926 г. Дэвид Сарнофф (1891—1971) создал первую радиосеть – Нэшнл Бродкастинг Систем как информационную ветвь компании Рэдио Корпорейшн оф Америка (Ар-Си-Эй), президентом которой он стал в 1930 г. В это же время Уильям Пейли (род. 1901) сколачивал конкурирующую компанию Коламбиа Бродкастинг Систем (Си-Би-Эс). Позднее обе эти компании внедряли черно-белое, а затем и цветное телевидение. Из среды евреев вышло также много талантливых исполнителей, работавших в средствах массовой информации: Сид Сезар и Эдди Кантор, Милтон Берль, Эл Джонсон и Джек Бенни, Уолтер Уинчел и Дэвид Саскайнд. Музыкальный Бродвей, радио и телевидение являются в некотором смысле типичными примерами из истории еврейской диаспоры, когда евреи открывают абсолютно новые направления в бизнесе и культуре, некую табула раса, на которой делают свою политику прежде, чем другие смогут занять ключевые позиции, создать свою гильдию или профессиональный клан, закрытый для евреев.

Совершенно выдающимся примером является кинопромышленность, которая почти полностью была создана евреями. Разумеется, спорным является вопрос, им ли принадлежит основной вклад в формирование нынешнего лица нашей эпохи. Потому что если Эйнштейн создал космологию XX века, а Фрейд сформулировал основные постулаты человеческого мышления, то, конечно, именно кинематограф сформировал массовую культуру человечества. Правда, и здесь присутствовала своя ирония. Евреи не изобретали кинематографа. Томас Эдисон, который разработал первую настоящую кинокамеру, так называемый кинетоскоп, в 1888 г., не предназначал ее для развлечения. Она должна была стать, по его словам, «самым современным инструментом разума» для просвещенной демократии, чтобы показать мир, каков он есть, и противопоставить моральную силу реализма «оккультным знаниям Востока». Этот рационалистический подход пришелся бы по душе еврейским пионерам, но на практике все получилось совсем иначе. Подход Эдисона к кино не сработал. Образованный средний класс его проигнорировал, и в первое десятилетие особого прогресса в этом направлении не наблюдалось.

Затем, в конце 1890-х, бедные евреи-иммигранты соединили кино с другим созданным ими для себя институтом – пассажем развлечений. В 1890 г. в Нью-Йорке не было ни одного такого пассажа – к 1900 г. их стало более 1000, причем в их состав входили так называемые никелодеоны. Через 8 лет только в Нью-Йорке было уже 400 никелодеонов, и они распространялись по всем городам Севера. Вход стоил 5 центов, что делало их доступными для беднейшего городского населения. Сотни снимавшихся для них короткометражных фильмов были немыми, и в этом их большое преимущество, поскольку большинство постоянных посетителей не владело английским или владело слабо. Это был чисто иммигрантский вид искусства, а потому он мог служить превосходной основой для еврейского бизнеса.

Первое время евреи не вносили в этот бизнес творческого вклада. Они просто владели никелодеонами, пассажами, театрами. Большую часть съемочной работы и обработки первых короткометражек выполняли родившиеся в Англии протестанты. Исключением был разве что Зигмунд Люблин, который трудился в большом еврейском центре – Филадельфии и чуть было не превратил ее в столицу кинематографической отрасли. Однако, когда владельцы кинотеатров подключились к производству короткометражек, которых ждали их посетители-иммигранты, Люблин вместе с другими патентовладельцами образовали гигантскую Патентную Компанию, чтобы полностью получать причитающиеся отчисления от кинопроизводителей. Именно тогда евреи повели кинопромышленность в новый «исход» из «Египта» на северо-востоке страны, где преобладали люди WASP («белые англо-саксонские протестанты»), в калифорнийскую обетованную землю. В Лос-Анджелесе было много солнца, мягкие законы и возможность быстро удрать в Мексику от юристов Патентной Компании. Именно в Калифорнии по-настоящему проявился рациональный подход евреев. В 1912 г. там было уже свыше сотни мелких кинокомпаний, которые затем стали быстро сливаться, объединившись в 8 крупных. Из этих восьми «Юниверсал», «XX век Фокс», «Парамаунт», «Уорнер Бразерс», «МетроГолдвин-Майер» и «Коламбиа» были созданы в основном евреями, которые, впрочем, играли основную роль и в оставшихся двух: «Юнайтед Артистс» и «Ар-Кей-Оу Рэдио-Пикчерз».

Почти все эти евреи-кинематографисты имели следующие общие черты. Все они были иммигрантами либо детьми недавних иммигрантов. Они были бедны, иногда отчаянно бедны. Многие происходили из многодетных семей, где росло по 12 детей и более. Карл Лемль (1867—1939), первый из них, был иммигрантом из Лауфейма и десятым ребенком из 13. Он занимался всякого рода канцелярской работой, был бухгалтером и заведовал магазином одежды, прежде чем открыл свой никелодеон, превратил его в сеть, создал свою систему кинопроката, а затем основал в 1912 г. первую крупную студию – Юниверсал. Маркус Лев (1872—1927) родился в Нижнем Ист-Сайде в семье официантаиммигранта. В 6 лет он торговал газетами, в 12 бросил школу и стал работать в типографии; затем занялся мехами; к 30 годам успел дважды обанкротиться; основал сеть кинотеатров и сколотил компанию Метро-Голдвин-Майер. Уильям Фокс (1879—1952) родился в Венгрии в семье, где было 12 детей; в Нью-Йорк его привезли ребенком через иммигрантскую станцию Касл-Гарден. В 11 лет он ушел из школы на швейную фабрику, позднее завел собственное усадочное дело; от дешевых кинопассажей Бруклина дошел до собственной сети кинопроката. Луис Б. Майер (1885—1957) – сын иудаиста-богослова из России; привезен ребенком через тот же Касл-Гарден; в 8 лет занялся сбором утиля, к 19 имел собственное дело по этой части; к 22 владел сетью кинотеатров; в 1915 г. создал первый серьезный полнометражный фильм «Рождение нации». Братья Уорнер входили в число девяти детей бедного сапожника из Польши. Они торговали мясом и мороженым, чинили велосипеды, работали зазывалами на ярмарке и странствующими балаганщиками. В 1904 г. они купили кинопроектор и организовали свой кинотеатр, где их сестра Роза играла на рояле, а 12-летний Джек пел дискантом. В Голливуде они сделали крупный шаг вперед во внедрении звукового кино. Джозеф Шенк, один из основателей Юнайтед Артистс, владел парком развлечений. Сэм Голдвин работал помощником кузнеца и торговал перчатками. Гарри Кон, еще один выходец из Нижнего Ист-Сайда, был трамвайным кондуктором, играл в водевилях. Джесс Ласки играл в забегаловках. Сэм Кац работал посыльным, но, еще не достигнув 20 лет, стал владельцем трех никелодеонов. Дор Шэри работал официантом в еврейском летнем лагере. Адольф Цукор родом из семьи раввина торговал мехами. Этим же занимался Дэррил Цанук, который заработал первые деньги на новой застежке для меховых изделий. Не всем пионерам кинематографии удалось сохранить свои состояния и созданные ими студии. Некоторые обанкротились, а Фокс и Шенк даже оказались в заключении. Но Цукор так сказал от имени всех: «Я прибыл из Венгрии 16-летним сиротой, у которого в жилетке было зашито несколько долларов. Я был счастлив дышать свежим ветром свободы, и Америка была добра ко мне».

Эти люди начинали как неудачники и творили для таких же неудачников. Прошло много времени, прежде чем нью-йоркские банки стали обращать на них внимание. Их первым крупным спонсором оказался еще один калифорнийский товарищ-иммигрант, А. П. Джаннини, чей «Бэнк оф Итали» превратился со временем в крупнейший банк в мире «Бэнк оф Америка». За плечами у них были века бесправия, и на них лежала эта печать. Даже внешне они были маленького роста. Как писал историк кино Филип Френч, «без особенного риска для жизни на собрании магнатов кинобизнеса можно было бы махнуть косой на высоте 170 сантиметров от земли; вряд ли кто-нибудь из них даже услышал бы свист». У них было огромное желание вытянуть бедняков за собой в своем движении вперед – как материальном, так и культурном. Цукор хвастал тем, что превратил пролетарские кинопассажи в дворцы среднего класса и спрашивал: «Кто смел с лица земли ваши грязные никелодеоны? Кто поставил плюшевые кресла?» Голдвин так формулировал свою культурную задачу: создавать «картины на прочном фундаменте искусства и изящества». Их новая кинокультура не была лишена и традиционных еврейских особенностей, в частности критического юмора. Братья Маркс представили в своих фильмах взгляд неудачника на обычный мир примерно в том же ключе, в каком евреи обычно видели окружающее их общество большинства. Показывали ли они «Общество белых англо-саксонских протестантов» в фильме «Животные-бедняки», или культуру в фильме «Ночь в опере», университетский кампус в «Лошадиных перьях», коммерцию в «Большом магазине» или политику в «Утином супе», они всегда вторгались в устоявшиеся формы жизни, нарушая спокойствие и порождая смущение в душе «нормальных» людей.

Впрочем, вообще говоря, воротилы Голливуда не слишком стремились беспокоить общество. Когда они приютили в 30-е годы евреев из германской кинематографии, то прежде всего попытались внушить им дух конформизма. Это была их собственная форма ассимиляции, приспособления. Подобно тем евреям, которые рационализировали розничную торговлю в XVIII веке и организовали первые крупные магазины в XIX, они также служили потребителю. «Если аудитории не нравится фильм, – говорил Голдвин, – значит, у нее есть на то причина. Публика всегда права». Они абсолютизировали рынок. И в этом тоже заключалась своеобразная ирония. Кино стало первым видом культуры со времен античной Греции, который был доступен всему населению. Так же, как любой обитатель полиса мог прийти на стадион, в театр, лицей или одеон, так теперь все американцы могли смотреть фильмы более или менее одновременно. Исследование Мэнси, проведенное в 1929 г. в Индиане, показало, что недельная посещаемость кинотеатров втрое превышала количество населения. Поэтому кино, которое стало в известном смысле прообразом будущего телевидения, явилось гигантским шагом по пути к обществу потребления конца XX века. Оперативнее, чем другие институты, оно доносило до простых рабочих образ лучшей жизни. И в противоположность тому, что могли вообразить министр юстиции Палмер и Мэдисон Грант, именно евреи из Голливуда стилизовали, лакировали и популяризовали концепцию Американского Образа Жизни.

У этого Образа жизни были, естественно, и свои темные стороны. Между двумя мировыми войнами американские евреи начали приобретать определенные общенациональные черты, в том числе и отталкивающие. Как в случаях с музыкальным Бродвеем и кинематографическим Голливудом, преступность, и в особенности ее новые разновидности, оказалась тем полем, где предприимчивым евреям было где развернуться с самого начала, не сталкиваясь с формальными барьерами, которые воздвигаются неевреями. В Европе евреи часто оказывались замешаны в специфических преступлениях, связанных с бедностью, вроде укрывательства краденого, карманного воровства и мелкого жульничества. Кроме того, определенное развитие получили виды преступлений, требующие высокой степени организованности и разветвленных связей, например, торговля белыми рабами. В конце XIX столетия эта волна из Восточной Европы с колоссальным уровнем еврейской рождаемости докатилась до Латинской Америки. Любопытно в этом процессе наблюдать ярко выраженные национальные особенности. Скажем, удивительно большое количество еврейских проституток соблюдало шабат, еврейские праздники и правила питания. В Аргентине у них даже была своя синагога. При этом именно из-за значительной вовлеченности евреев в этот промысел легальные еврейские институты энергично боролись за его искоренение по всему миру и создавали для этой цели свои специальные органы. В Нью-Йорке преступники-евреи кроме обычных для этой нации «профессий» освоили рэкет-охрану, поджог и отравление лошадей. И вновь еврейская община ответила на этот процесс кампаниями, направленными на профилактику, в том числе школами перевоспитания. Такие попытки оказались весьма эффективными в случае мелких преступлений. И вполне возможно, что, не будь сухого закона, еврейское криминальное сообщество сократилось бы к концу 20-х годов до размеров небольшой группы.

Но случилось так, что незаконная торговля спиртными напитками предоставила умным евреям такие возможности для рационализации и организации, перед которыми устоять было никак нельзя. Евреи-преступники редко прибегали к насилию. Как писал Артур Руппин, видный специалист по еврейской социологии: «Христиане совершают преступления руками, евреи – головой». Типичным еврейским профессиональным преступником был «Жирный палец» – Джейкоб Гузик (1887—1956), который состоял у Аль-Капоне бухгалтером и казначеем. Другой, Арнольд Ротштейн (1882—1928), пионер в сфере крупного преступного бизнеса, изображен под кличкой «Мозг» в рассказах Деймона Рэньона и в образе Меира Вольфсхайма в «Великом Гэтсби». Был еще и Меир Лански, который создал и потерял великую империю азартных игр; в 1971 г. ему было отказано в предоставлении израильского гражданства.