Текст книги "Популярная история евреев"

Автор книги: Пол Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 55 страниц)

Практически в мировой истории не было больше ни одной такой системы, которая пыталась бы в течение такого долгого срока соединять морально-этическое учение с практикой гражданского и уголовного права. Но у этой системы всегда было много недостатков. Именно поэтому, только порвав с ней, евреи-христиане смогли прийти к универсализму. В конце концов в Эпоху Просвещения многие образованные евреи, а также нееврейское общество стали считать ее безнадежно отсталой и даже ненавистной. Но у нее имелись и сильные стороны, позволявшие евреям формировать моральное и социальное мировоззрение, которое было цивилизованным, практичным и в итоге исключительно стойким.

Идея человеческой жизни, которая священна потому, что создана по образу Божьему, являлась центральным положением еврейской этики и, как мы видели, определяла сущность еврейского уголовного права с древнейших времен. Причем мудрецы и их последователи проработали приложения этой доктрины в мельчайших подробностях. Все исходит от Бога, и человеку предоставляется право временного пользования этими дарами, причем он должен, например, тщательно обрабатывать землю, чтобы ее можно было использовать грядущим поколениям. В число этих даров входит и собственное тело человека. Хилальстарший учил, что именно поэтому человек обязан держать свое тело в хорошей форме и здравии. Филон, подобно многим, находившимся под влиянием греческих идей, разделял душу и тело с моральных позиций и даже считал тело неким эмоциональным, иррациональным «заговорщиком» против рациональной души. Но главное течение раввинского иудаизма отвергало дихотомию души и тела, так же, как отвергало и противопоставление добра и зла, присущее гностицизму. Душа и тело, учило оно, едины и вместе ответственны за грех, а потому и вместе наказуемы. Это стало существенным различием между христианством и иудаизмом. Христианская идея насчет того, что, ослабляя плоть через умерщвление и пост, вы укрепляете дух, была абсолютно чужда евреям. В I веке н.э. у них, правда, существовали секты аскетов; однако после того, как утвердился раввинский иудаизм, евреи навсегда отвернулись от монастыря, отшельничества и аскетизма. Публичный пост может расцениваться как символ общего искупления; пост же индивидуальный греховен, а потому запрещен. Воздержание от вина, как у назареян, также греховно, ибо отвергает дары Бога, направленные на удовлетворение потребностей человека. Вегетарианство редко поощрялось. Еще одним важным отличием от христианства является отношение к целибату. Раввинистская точка зрения сводится к следующему: «Неужели тебе недостаточно запретов, налагаемых Торой, что ты еще добавляешь к ним другие, для себя?» Вообще же тело, созданное по образу Божьему, должно вести себя с умеренностью, и столь же умеренно надо к нему относиться. Таким образом, традиционно еврейская линия направлена на умеренность, а не на воздержание.

Поскольку человек принадлежит Богу, самоубийство кощунственно, а подвергать свою жизнь необязательному риску есть грех. Для людей, не находившихся более под защитой государства и постоянно подвергавшихся риску преследования, эти идеи были крайне важными и приобрели первостепенное значение через два тысячелетия, при Холокосте. Мудрецы учили, что человек не имеет права спасать свою жизнь ценой жизни другого. В то же время от него нельзя требовать принесения себя в жертву ради спасения другого. Во время гонений со стороны Адриана мудрецы из Лидды учили, что еврей для спасения своей жизни может нарушить любую заповедь, кроме трех следующих: идолопоклонничества, прелюбодеяния-инцеста и убийства. Когда речь идет о человеческой жизни, количественные факторы не имеют значения. Невинная личность не может быть принесена в жертву во имя жизни группы. Важным принципом Мишны было то, что каждый человек является символом всего человечества, и, погубив одного человека, мы губим в известном смысле сам принцип жизни; если же кто-то спасает человека, то тем самым он спасает человечество. Рабби Акива, по-видимому, считал, что убить – значит «отречься от подобных», то есть покинуть род человеческий. Филон называл убийство величайшим святотатством и серьезнейшим преступлением. «Выкуп во искупление убийства, – писал Маймонд, – всегда неприемлем, даже если убийца готов заплатить все деньги мира и даже если истец согласен, чтобы убийцу отпустили. Ибо жизнь убиенного… принадлежит только Ему, да будь Он благословен».

Поскольку Бог владеет всем и каждым, именно он является пострадавшей стороной во всех преступлениях против человека. Грех против Бога – это серьезно, но грех против человека – это еще серьезнее, так как он направлен и против Бога тоже. Бог есть «Невидимый Третий». Следовательно, если Бог является единственным свидетелем сделки, то нарушение такого договора – большее зло, чем если речь идет о нарушении письменного соглашения; открытый грабеж – меньшее зло, чем тайное воровство, так как совершающий последнее показывает, что он с большим уважением относится к земной власти людей, чем к божественному возмездию.

Поскольку все люди в равной степени созданы по образу Божьему, они в принципе обладают равными правами. И не случайно рабство исчезло у евреев во времена Второго Содружества, совпав с подъемом фарисеизма; именно фарисеи настаивали на том, что поскольку именно Бог является судьей, то перед судом все равны: царь, первосвященник, свободный человек и раб. В этом одно из их коренных отличий от саддукеев. Фарисеи отвергали точку зрения, согласно которой хозяин отвечает за действия своих рабов (так же, как и своего скота), поскольку раб, как и все люди, обладает своим разумом. Это давало ему статус в суде, а уж если он обладает юридическим статусом, то рабство становится неуместным. Фарисеи, когда они контролировали синедрион, настаивали также на том, что царь ему подсуден и должен стоять в его присутствии; это служило одним из источников острых конфликтов между синедрионом с одной стороны и хасмонеями и Иродом – с другой. На практике эти яростные властители могли внушать и внушали суду страх, что не мешало теории как бы оставаться в силе и по-настоящему восторжествовать, когда вся практика галахи была сведена в Мишну, в результате чего равенство перед законом стало для евреев безусловной аксиомой. Здесь, правда, существовало некое противоречие с еврейской идеей о том, что царь есть «помазанник Божий», исходя из которой впоследствии теоретики христианства выработали доктрину божественности царской власти. Но евреи никогда не соглашались с юридическими выводами из факта помазания. Все акты произвола со стороны Давида заклеймены в Библии; там же поступок Ахава, захватившего виноградник Навуфея, представлен как чудовищное преступление. Причина, почему монархия не соединялась с иудаизмом, сводилась к тому, что евреи желали бы иметь царя со всеми обязанностями, но… без монархических прав. В глубине души многие никогда и не верили в помазание – только в выбор, который ему предшествовал. Высказываясь в пользу выборных царей, судей и прочих представителей власти, Филон цитировал Второзаконие: «Из среды братьев твоих поставь над собою царя; не может поставить над собою царем иноземца». Иосиф Флавий поддерживал точку зрения Гедеона, что правит лишь Бог, и никто иной; однако, если уж возникает необходимость в царе, он должен принадлежать к еврейской нации и подчиняться закону.

Правда состоит в том, что реальной властью в еврейском обществе, что естественно в условиях священного закона, обладали суды. Причем именно суды, а не судьи, так как одна из важнейших аксиом состояла в том, что человек не может судить в одиночку: «Не суди один, ибо никто не может быть единственным судием, кроме Единственного». Приговор выносился большинством голосов, а для смертного приговора требовался перевес не менее чем в два голоса. Тот же принцип большинства действовал при интерпретации Торы. Одна из причин, почему иудаизм выстоял в течение стольких веков, состояла в его приверженности принципу большинства при приеме решений и суровом наказании тех, кто не желал подчиниться, отказывался выполнять законно принятые решения. В то же время те, кто не согласен с решением, но подчиняется ему, имели право на то, чтобы их точку зрения зафиксировали; этот важный принцип был установлен Мишной. В судах и ученых коллективах практиковались не выборы, а кооптация, поскольку здесь считалось необходимым образование, судить мог лишь образованный. Еврейское общество первым ввело образовательный ценз, однако на практике следовало принципу: «Мы не назначаем руководителя общине, не посоветовавшись с ней». Не только суды, но и сам Закон имели под собой демократическую основу. Орган, напоминающий возникшее позднее жюри англосаксов, использовался для того, чтобы установить, какова практика, прецедент в конкретной общине, чтобы учитывать ее при приеме судебных решений. Принцип, что Закон должен быть приемлем для общины в целом, в иудейской юриспруденции не только подразумевался, но иногда и формулировался в явном виде: «Любое решение, налагаемое судом на общину, но отвергаемое ее большинством, не имеет силы».

Человек рассматривался и как личность, наделенная правами, и как член общины с вытекающими отсюда обязанностями. Ни одна судебная система в истории не делала столь настойчивых и в целом успешных попыток примирить личное с общественным; в этом еще одна причина того, почему евреям удалось сохранить сплоченность в условиях невыносимого гнета. Общество требовало равенства всех перед законом, что является величайшей гарантией личности, но общество, особенно такое, которое существует в условиях постоянного преследования, имеет собственные приоритеты в рамках этого всеобщего равенства. Вот ряд примечательных правил, выработанных мудрецами:

– Спасение жизни мужчины важнее, чем женщины.

– Прикрытие наготы женщины важнее, чем мужчины.

– Выкуп женщины неотложнее, чем мужчины.

– Спасение мужчины от содомского насилия неотложнее, чем женщины от изнасилования.

– Священник имеет преимущество перед левитом, левит перед израильтянином, израильтянин перед незаконнорожденным, незаконнорожденный перед натином (гаваонитянином), натин перед обращенным, обращенный перед рабом… Однако, если незаконнорожденный обучен Закону, а первосвященник невежествен, то незаконнорожденный имеет преимущество перед последним.

Ученый богослов считался более ценным для общества, чем, скажем, один из невежественных ам-гаарец. Соответственно ученому разрешалось сидеть перед судом. Однако, если другой стороной в суде оказывался один из ам-гаарец, то в соответствии с принципом личного равенства он тоже мог сесть. Мудрецы первыми в истории юриспруденции объявили о праве человека на защиту достоинства, дав следующую формулировку: «Если человек ранит своего собрата, то становится виновным в причинении телесного повреждения, боли, расходов на лечение, потери времени и ущемлении чести». Правда, штраф за последний вид ущерба оценивался иерархически, с учетом социального положения в общине.

Люди были не только равны перед законом, но и физически свободны. Мудрецы и раввины особенно не любили использовать наказание в виде лишения свободы (в отличие от задержания перед судом), потому и принцип свободы перемещения как одно из основных прав человека глубоко присущ иудаизму. В этом еще одна причина того, почему еврейское общество первым в античную эпоху отвергло рабство. Но если человек был свободен физически, он вовсе не был свободен морально. Напротив, у него был целый ряд обязанностей перед общиной, и не в последнюю очередь обязанность повиновения законно установленной власти. Еврейский закон безжалостен к бунтовщику, которого может постигнуть смертельная кара. В раннеантичную эпоху в каждой еврейской общине было, по сути, конгрегационное управление; власть осуществлялась семеркой, которая устанавливала уровень платы за труд, цены, меры и веса, а также дополнительные законы и карала нарушителей закона. Обязанность платить общинные налоги была как религиозной, так и социальной. Обязанностью была и филантропия, само слово зедака означало и благотворительность и праведность. Еврейская система социальной защиты, которую можно считать прообразом всех будущих систем, не была добровольной; человек обязан был делать взносы в общественный фонд пропорционально своим доходам, в случае необходимости его к этому мог обязать суд. Маймонид даже ввел правило, согласно которому еврея, уклоняющегося от этих взносов, следовало считать бунтовщиком и соответственно наказать. Другие общинные обязанности включали уважение к праву на уединение, необходимость быть добрым соседом (т. е. поначалу отказываться от прилегающего участка земли, выставленного на продажу), а также строгие запреты на шум, дурной запах, вандализм и грязь.

Общинные обязанности следует понимать в рамках положений еврейской теологии. Мудрецы учили, что еврей должен относиться к своим социальным обязанностям не как к бремени, а как дополнительному способу продемонстрировать свою любовь к Богу и праведность. Евреев иногда обвиняли в том, что они не столь хорошо понимают свободу, как греки. В действительности же они понимали ее точнее, усвоив, что истинная свобода – это чистая совесть, а это, в свою очередь, именно та концепция, которую Св. Павел перенес из иудаизма в христианство. Евреи думали, что грех и добродетель столь же коллективны, сколь индивидуальны. Библия неоднократно показывает, как город, община или народ могли заслужить своими действиями либо поощрение, либо наказание. Тора связала всех евреев в одно тело и одну душу. Поскольку индивидуум извлекал выгоду из благосостояния своей общины, он был обязан укреплять ее. Хилаль-старший учил: «Не отделяй себя от общины и не полагайся лишь на себя до самого дня своей смерти». Даже либеральный Маймонид предупреждал, что еврей, который сторонится своей общины, сколь бы богобоязнен он ни был в других отношениях, не получит места в ином мире.

В Библии подразумевается холистический принцип, согласно которому грех одного человека, сколь бы мал он ни был, влияет на весь мир, пусть даже незаметно, и наоборот. Иудаизм никогда не позволял принципу личной вины или персонального осуждения доминировать над более упрощенным принципом коллективного приговора; в результате сосуществования этих принципов родилась сложная и стройная доктрина социальной ответственности, которая является одним из величайших достижений человечества. Безнравственный человек есть всеобщий позор, святые – наша общая гордость и радость. В одном из своих наиболее трогательных текстов Филон пишет:

«Каждый мудрый человек является выкупом за глупца, который не прожил бы и часа, если бы мудрый не хранил его своим состраданием и предусмотрительностью. Мудрые подобны врагам, что борются со слабостями больных… Так что когда я слышу о смерти мудреца, мое сердце скорбит. Не о нем, конечно, ибо он жил в радости и умер в почете. Нет, я оплакиваю тех, кто пережил его. Без сильной руки, которая их защищала, они обречены на невзгоды, которые суть их пустыня, и они вскоре это почувствуют, если только Провидение не взрастит нового защитника на смену старому».

Человек мудрый обязан отдавать свою мудрость общине, так же как богач – свое богатство. Поэтому грех не служить, когда это требуется. Молиться за других – долг каждого. «Тот, кто способен молить Бога о милости к своим братьям и не делает этого, – грешник». Каждый еврей – поручитель за любого иного еврея. Если он видит, как собрат его грешит, долг его – увещевать и по возможности остановить, иначе он сам также грешит. Община в ответе за того, кто публично совершает неправедное дело. Еврей всегда должен обращать внимание на зло и протестовать, моля Бога о возмездии, особенно если речь идет о грехах сильных мира сего.

Но именно потому, что долг протестовать против прегрешений является первейшим, особенно нетерпимы ложные и злобные обвинения. Сознательно и несправедливо погубить репутацию человека – один из тяжелейших грехов. «Охота на ведьм» – большое коллективное зло.

Тора и комментарии к ней образуют некую моральную теологию, а также практическую систему гражданского и уголовного права. Она имеет довольно специфический и законообразный характер, особенно по ряду конкретных вопросов, при этом тора всегда стремилась укреплять авторитет суда, взывая к духовным факторам и грозя санкциями. Одной строгости юстиции всегда было недостаточно. Евреи первыми ввели в обиход понятия покаяния и искупления, которые стали затем первостепенными и в христианстве. Библия неоднократно говорит о «смене сердца»: «Обратитесь ко Мне всем сердцем своим» и «Раздирайте сердца ваши, а не одежды ваши» (Книга Пророка Иоиля) и «Сделайте себе новое сердце» (Книга Пророка Иезекииля). Закон и суды всегда стремились достигнуть большего, чем восстановление согласия между конфликтующими сторонами. Целью же всегда служило сохранение целостности еврейской общины. Таким образом, Закон и предписания мудрецов ставили своей задачей достижение гармонии и предотвращение возможных источников трения. Важнее было укрепить мир, чем соблюсти формальную законность. В сомнительных случаях мудрецы имели обыкновение ссылаться на Книгу Притчей Соломоновых, где говорится о мудрости: «Пути ее – пути приятные, и все стези ее – стези мирные».

Другим изобретением евреев является идея мира как позитивного состояния, благородного идеала, который к тому же является необходимым условием человеческого труда. Это – один из великих мотивов Библии, особенно прекраснейшей Книги Исайи: «Существование мира опирается на три вещи – справедливость, правда и мир», а весь труд завершается словами: «Бог не даровал Израилю большего, чем мир, ибо написано, что Бог дает силу своему народу, Бог дарует своему народу мир». Мудрецы утверждали, что одной из величайших задач учености является укрепление мира при помощи Закона – мира между мужем и женой, родителями и детьми, да и в более широком масштабе общины и нации. Молитва о мире была одной из главных, благочестивые евреи повторяли ее трижды на дню. Мудрецы цитировали Исайю: «Как прекрасны на горах ноги благовестника, возвещающего мир», и объявляли, что первым действием Мессии будет провозглашение мира.

Одним из важнейших этапов истории евреев, когда иудаизм стал радикально отличаться от упрощенной прарелигии израильтян, явился переход к этому подчеркнутому стремлению к миру. После 135 г. н.э. иудаизм стал отвергать даже насилие во имя праведной цели, подобно тому, как он неявно отвергал государство, и возлагать все надежды на мир. Еврейская доблесть и героизм ушли на второй план как составляющая национального характера, а на первый план стало выдвигаться еврейское миролюбие. Для несчетных поколений евреев то, что случилось в Явне, где ученый в конце концов взял верх над воином, было гораздо важнее того, что произошло в Масаде. Потерянная крепость была практически забыта, пока зловещий огонь Холокоста двадцатого века не высветил ее как национальный миф, вытеснивший миф Явны.

Сосредоточенность на идее внешнего мира и внутренней гармонии, а также поиск путей к достижению того и другого были принципиально важны для беззащитного народа, который остался без покровительства со стороны государства, и одновременно являлись одной из очевиднейших целей комментариев Торы. И в этом отношении они были в высшей степени (чтобы не сказать, чудесно) успешными. Ни одному народу не служил так успешно его свод законов и национальная доктрина. Начиная со II века н.э. сектантство, которое было отличительной чертой Второго Содружества, практически исчезает, по крайней мере, мы его не в состоянии заметить, и все направления иудаизма подчиняются раввинистскому. Изучение Торы оставалось ареной жестоких споров, но здесь установился принцип, когда в итоге все подчиняются мнению большинства. Отсутствие государства оказалось огромным благом.

Столь же важной оказалась и другая особенность иудаизма – относительная свобода в области догматического богословия. Христианство почти с самого начала оказалось лицом к лицу с довольно тяжелыми последствиями своего происхождения, носящими догматический характер. Его характеризует вера в одного Бога, и в то же время его монотеизм расшатывается божественностью Христа. Чтобы разрешить эту проблему, формируется принцип двойственной природы Христа и принцип Троицы, когда в одном Боге как бы сливаются три личности. Эти ухищрения, в свою очередь, создают новые проблемы, и, начиная со II века, возникает бесчисленное множество ересей, которые раздирали конвульсирующее христианство на протяжении Темной Эпохи. Новый Завет с загадочными заявлениями Христа и неясными проповедями Павла, особенно в Послании к Римлянам, стал просто минным полем. Установление церкви Петра с ее аксиомой центральной власти привело к бесконечным противоречиям и в конце концов к окончательному разрыву между Римом и Византией в XI веке. Точный смысл евхаристии явился поводом для дальнейшего раскола римской ветви в XVI столетии. Продуцирование догматической теологии, смысл которой в том, чему церковь должна учить относительно Бога, таинств и себя самой, стало основным занятием профессиональной христианской интеллигенции и остается таковым до настоящего времени, так что в конце XX века между англиканскими епископами продолжаются споры касательно Непорочного Зачатия.

Евреи избежали сией Голгофы. Их взгляд на Бога весьма прост и ясен. Некоторые еврейские ученые богословы пытаются доказать, что в действительности в иудаизме наличествует много догм. Это верно в том смысле, что там имеется много негативных догм-запретов, но в основном против идолопоклонничества. Но евреи, как правило, избегали позитивных догм, рождающихся в результате тщетных потуг теологов и являющихся источником многочисленных проблем. Они никогда не принимали, например, идеи Первородного Греха. Из всех народов древности евреев, пожалуй, меньше всех интересовала проблема смерти, что позволило им избежать целого ряда проблем. На самом деле, вера в Воскресение и вечную жизнь была основной отличительной особенностью фарисейства и фундаментом раввинистского иудаизма. В сущности, первое догматическое утверждение иудаизма содержится в Мишне и формулируется следующим образом: «Грядущий мир принадлежит всем сынам Израиля, кроме того, который говорит, что Воскресение не проистекает из Закона». Однако у евреев был и способ сосредотачиваться на жизни и прятать смерть (и связанные с ней догмы) в тайники сознания. Предопределение, одинарное и двойное, чистилище, индульгенции, молитвы за мертвых и заступничество святых – все эти досадные источники разногласий между христианами, они не волновали особенно евреев.

Разумеется, очень важно, что в то время, как христиане начали формулировать символы веры на довольно раннем этапе развития церкви, первые десять символов веры евреев были сформулированы Саадией Гаоном (882—942) лишь тогда, когда иудейская религия насчитывала уже свыше 2500 лет. И уже много позже появились 13 статей Маймонида, давшие полноценное определение сущности веры, причем нет никакого свидетельства того, что оно обсуждалось и утверждалось какимлибо властным органом. Эти тринадцать основополагающих формулировок, данных Маймонидом в его комментариях к 10 главе Мишны и к трактату «Синедрион», включают следующие догматы веры: существование идеального Существа, сотворившего все; единство Бога; Его бестелесность; Его первичность по отношению ко всему; поклонение Ему без посредников; вера в пророчества; уникальность Моисея; божественная данность всей Торы в целом; неизменность Торы; Бог – всеведущ; Он наказывает и вознаграждает в будущей жизни; приход Мессии; воскресение. Это кредо, впоследствии названное «Ани маамин» («Я верую»), напечатано в иудаистском молитвеннике и, вообще говоря, явилось источником ряда противоречий. Однако еврейские богословы не слишком увлекались формулировками догматов. Иудаизм концентрируется не столько на доктрине (которая принимается как данность), сколько на поведении: моральные нормы значат больше, чем символы вероучения.

В конце концов последним достижением мудрецов следует считать превращение Торы в универсальное, вечное, полное и последовательное руководство по всем аспектам человеческого поведения. Вслед за монотеизмом Тора превратилась в сущность еврейской веры. Уже в I веке Иосиф Флавий мог написать (со вполне допустимой степенью преувеличения), что в то время, как другие нации могли ничего не знать о своих законах, пока не окажутся в состоянии конфликта с ними, «стоит спросить любого из нашего народа касательно наших законов, как он повторит их с такой же готовностью, как свое имя. Результатом того, что мы тщательно изучаем свои законы с самого начала своего разумного существования, является то, что они буквально высечены в наших душах. Поэтому нарушаются они крайне редко, и никто не может избежать наказания, ссылаясь на их незнание». Эта ситуация еще усугубилась в эпоху академий и мудрецов, так что знание Бога через закон стало сущностью иудаизма. Таким образом, иудаизм стал обращенным внутрь, но приобрел способность выстоять во враждебном мире.

Степень этой враждебности зависела от места и времени, но в целом имела тенденцию к росту. Наиболее удачливые евреи в Темную Эпоху жили в Вавилонии при правителях-экзилархах. Эти князья, более могущественные и светские, чем палестинские наши, считали себя прямыми потомками царя Давида и жили в своих дворцах достаточно церемонно. Во времена парфян экзиларх был фактически старшим государственным чиновником. Рабби стояли в его присутствии и как особую милость получали право обедать за его столом и проповедовать в его дворе. С приходом династии Сасанидов в начале III века и восстановлением зороастризма как национальной религии религиозное давление на еврейские общины стало возрастать. Власть экзиларха ослабела, и при этом выросло влияние ученых богословов. В этот период (III в. до н.э.) в академиях Суры их число достигало 1200 и возрастало в те месяцы, когда сельскохозяйственные работы требовали меньше людей. Избежав ужасных последствий еврейских восстаний против Рима, вавилонские общины достигли более высокого уровня развития богословия. Во всяком случае, сами вавилонские евреи всегда считали себя хранителями строгих еврейских традиций и чистоты крови. Вавилонский Талмуд утверждал: «Все страны – тесто по сравнению с закваской земли Израиля, Израиль же – тесто по сравнению с Вавилоном». Вавилон, правда, зависел от Запада с точки зрения календаря, и существовала специальная цепочка, по которой из Иерусалима академиям передавались соответствующие команды. Но, скажем, Вавилонский Талмуд подробнее своего иерусалимского собрата (хотя тот и другой сохранились не полностью) и всегда считался более авторитетным. Он был главным руководством для евреев в средние века повсюду, кроме Палестины.

Однако и Вавилон не был безопасен для евреев. Известно много ссылок на преследования и страдания при Сасанидах, хотя документальные свидетельства редки и ненадежны. В 455 г. Таздигар III упразднил своим указом Шабат; тогда (согласно письму рабби Шериры Гаона) «раввины объявили пост, а благословенный Господь наслал на него ночью крокодила, который и проглотил его, спящего на ложе, после чего указ утратил силу». Впрочем, Шерира, глава академии в Пумбедите, расцвет которой приходится примерно на 906—1006 гг., описывал указанные события через 450 лет после них. Еврейское предание называет сына и наследника Таздигара Фирузом Злобным и обвиняет его в жестоком убийстве экзиларха. После смерти Фируза наступил период анархии, во время которой еврейскому экзиларху Мару Зутре II (ок. 496—520 гг.) во главе 400 воинов удалось организовать независимое государство со столицей в Магозе; однако через 7 лет его аморальность привела к победе персов, и экзиларх был обезглавлен и распят. Другой всплеск преследований приходился на 579—580 гг. Но некоторые персидские монархи были благосклонны к евреям, так что когда персы вторглись в Палестину и заняли Иерусалим в 624 г., местные евреи встретили их тепло.

Этот факт не удивителен, поскольку в Палестине и западной диаспоре положение евреев было намного тяжелее. В 313 г. император Константин принял христианство и покончил с государственным преследованием. Затем последовал краткий период всеобщей терпимости. Однако начиная с 40-х годов IV века христианство стало приобретать черты государственной церкви. К этому времени относятся первые эдикты против языческих культов. В 60-е годы при императоре Юлиане имела место кратковременная реакция со стороны язычников, за которой последовала жестокая и систематическая кампания по полному искоренению язычества. Христианство превратилось в массовую религию. В Восточном Средиземноморье оно зачастую становилось религией толпы. Популярные религиозные вожди устраивали массовые факельные митинги, на которых скандировали злобные лозунги типа: «На виселицу вместе с Искариотом!», «Ибас извратил подлинную доктрину Кирилла!», «Долой юдофилов!» Сначала эти сборища устраивали, чтобы напугать членов церковных советов. Но их очень легко было направить на то, чтобы разбивать идолов и жечь языческие храмы. Нужно было только время, чтобы натравить их и на евреев. В конце IV века христианство стало нормой в Римской империи, а язычество стало исчезать. При этом подозрение пало на евреев – большое, хорошо организованное, сравнительно обеспеченное меньшинство, образованное и весьма религиозное, отвергающее христианство не по незнанию, но из упрямства. И они стали для христианства «проблемой, которую надо решить». Они были непопулярны у толпы, которая верила, будто евреи помогали властям, когда императоры преследовали христиан. Они приветствовали с облегчением возрождение язычества при Юлиане, который известен в еврейских преданиях не как Юлиан-отступник, а как Юлиан-грек. В 80-е годы при императоре Феодосии I официальной политикой империи стало религиозное единообразие, и множество всякого рода правил и ограничений посыпалось на головы еретиков, язычников и вообще неконформистов. В это же время стали обычными налеты христианской толпы на синагоги. Это противоречило официальной политике империи, поскольку евреи являлись ценным и уважаемым элементом общества, оказывавшим законным властям неизменную поддержку. В 388 г. толпа христиан, подстрекаемая местным епископом, сожгла синагогу в Каллиникуме на Евфрате. Феодосий I решил сделать этот случай показательным и приказал восстановить ее за счет христиан. Он встретил энергичное противодействие наиболее влиятельного христианского прелата епископа миланского Амброзия. Тот предупредил Феодосия в своем письме, что монарший приказ наносит большой ущерб престижу церкви. «Что важнее, – спрашивал он, – демонстративное поддержание дисциплины или дело веры? Соблюдение гражданского закона вторично по отношению к интересам религии». Этот аргумент прозвучал в проповеди, с которой он выступил перед императором, и тот постыдно отменил собственный приказ.