Текст книги "Популярная история евреев"

Автор книги: Пол Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 55 страниц)

Книги апокалипсиса могли читаться (и читались) на разном уровне восприятия. Умеренным, благочестивым евреям, составлявшим, по-видимому, большинство, которые со времен Иеремии и Иезекииля считали, что могут отправлять свою веру и при либеральном чужеземном правлении (и, может быть, эти условия – даже наилучшие), Даниил обещал не восстановление некоего конкретно-исторического царства (вроде царства Давида), а итоговой акт совершенно иного свойства – воскресение и личное бессмертие. Что особенно потрясало фарисеев, так это утверждение в конце Книги Даниила, что в конце времен «люди… спасутся… И многие из спящих во прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление». Это утверждение Даниила подкреплялось так называемой Эфиопской Книгой Еноха, написанной в начале I века н.э., которая говорит о «последнем дне» и «судном дне», когда «избранные» будут отмечены и вступят в свое царствие.

Идея посмертного суда и вознаграждения бессмертием возникла в Египте более чем за тысячу лет до этого. Она не принадлежала евреям, поскольку не содержалась в Торе, и саддукеи, которые держались за свои тексты, по-видимому, отрицали возможность посмертной жизни. Однако зародыш этой идеи содержался в Книге Пророка Исайи, и фарисеи с готовностью ухватились за этот аспект апокалипсиса, поскольку он отвечал их сильному чувству этической справедливости. Как показал Иов, на земле может не быть разрешения проблемы теодиции; однако, если справедливости нет в этом мире, она обязательно должна быть в другом, последующем, где праведники будут вознаграждены божественным судией, а грешники – наказаны. Идея последнего суда прекрасно вписывалась в иудаистскую концепцию о главенстве закона. Именно благодаря тому, что они учили этой доктрине, а вместе с ней и рационалистическому подходу к соблюдению Закона, что позволяло надеяться на спасение, фарисеи привлекали столько последователей, особенно среди благочестивых бедняков, чей горький жизненный опыт оставлял им крохотную надежду на счастье, да и то по другую сторону жизни.

Однако, если фарисеи (так же, как впоследствии Св. Августин) проводили четкое различие между царством небесным и земным, другие воспринимали апокалипсис более буквально. Они верили в реальное, физическое существование царства справедливости, ждали его и были готовы сделать все, чтобы ускорить его приход. Наиболее склонная к насильственным действиям группа получила у римских оккупационных сил название «сикарии»; эти люди скрытно носили кинжалы и занимались тем, что убивали евреев-коллаборационистов, особенно в праздничной толпе. На самом деле это было крайне террористическое крыло движения, называвшего себя зелотами. Название это пришло из книги Финееса в Книге Чисел. Финеес спас Израиль от кары, убив копьем нечестивца и его женщину, чем «показал ревность по Боге своем». Согласно Иосифу Флавию, движение было основано в 6 г. н.э. Иудой Галилеянином, который организовал восстание против прямого правления и переписи, организованной римлянами. Он был, по-видимому, кем-то вроде первых раввинов и проповедовал древнюю доктрину о теократическом характере еврейского общества, призывая не признавать ничьей власти, кроме Божьей.

Иосиф Флавий различает зелотов, которые проповедовали и применяли на практике насилие, и другие три (как он их называет) основные секты, а именно фарисеев, саддукеев и ессеев, которые в принципе не возражали против власти иностранцев. Но тот факт, что заместитель Иуды, Задек, был фарисеем, показывает, что грань между ними была достаточно размытая, так что, видимо, в течение I века все большее и большее количество благочестивых евреев, и фарисеев в том числе, стало соглашаться с тем, что в определенных обстоятельствах насилие неизбежно. Об этом, однако, можно только догадываться, так как наш главный источник информации, Иосиф Флавий, был стороной заинтересованной. Сам он использовал термин «зелот» (ревностный) как почетное звание и перестал им пользоваться, как только счел их деятельность террористической и антиобщественной. Допустимость терроризма, когда другие формы протеста исчерпали себя, обсуждалась в те дни так же горячо, как и сегодня, и конкретная роль, которую играли зелоты и сикарии в восстаниях I века, является предметом научных дискуссий.

Еще больше неясного связано с многочисленными сектами, возникавшими на границе пустыни, которых Иосиф Флавий, а также Филон и Плиний собирательно именовали ессеями. В действительности они принадлежали ко многим группировкам. Лучше всего из них известны кумранские монахи, чей монастырь у Мертвого моря был раскопан Дж. Л. Хардингом и Пьером де Во в 1951-56 гг.; найденные там многочисленные рукописи достаточно полно проанализированы и опубликованы. Летом они жили в шатрах, а на зиму скрывались в пещеры. В их центральных зданиях, где совершались омовения, существовала достаточно сложная трубопроводная система; нам удалось обнаружить их кухню, пекарню, столовую, гончарную мастерскую и комнату для собраний. На примере этой секты хорошо видно значение, которое экстремистские группы придавали литературе. В монастыре было специальное помещение для переписывания рукописей и большое собрание книг; во время восстания 66 г. н.э., когда монастырю грозило нападение римлян, рукописи были спрятаны в расположенных поблизости пещерах в высоких кувшинах. Здесь хорошо видна также и подстрекательская роль литературы; в дополнение к каноническим текстам апокалиптической направленности (типа Книги Исайи) монахи производили на свет собственные эсхатологические писания революционной и милитаристской направленности. Так, составленный ими документ, известный под названием «Война детей света против детей тьмы», не просто содержит туманные намеки на апокалипсис, а является, по сути, подробной инструкцией по подготовке к битве, которую они считали неизбежной. Их лагерь представлял собой оборонительное сооружение с наблюдательной вышкой. По всей видимости, он был атакован и разрушен римлянами, когда в 66-70 гг. наступил «конец времен».

Однако, воинствующие монахи из Кумрана представляли лишь одну из многочисленных общин ессейского типа. Все они складывались под влиянием апокалипсиса, хотя не все имели склонность к насильственным действиям. Многие из общин состояли из отшельников, живших в пещерах, подобно выходцам из Египта, где пустынные общины существовали, по меньшей мере, в течение 2000 лет. В Сирии в пещерах обитали монахи-маргериане. Другие группы жили в пещерах вблизи Иордана; из них лучше всего известны Иоанн Креститель и его последователи.

Иоанн Креститель жил и трудился в основном в Галилее и Пирее; в настоящее время здесь преобладает еврейское население, но когда-то, во времена маккавеев, эта территория была присоединена к Иудее огнем и мечом, а ее население было подвергнуто принудительному обращению. Здесь можно было встретить и ортодоксальность и крайнюю ересь, эти провинции являлись источником постоянного религиозного и политического брожения. Большая часть области была разрушена во время восстаний, происходивших сразу после смерти Ирода и в 6 г. н.э.; сын великого властителя, Ирод Антипа, которого римляне назначили правителем, попытался восстановить ее, основывая новые города по типу греческих. Между 17 и 22 гг. н.э. он создал новый административный центр Тиберию на Галилейском озере; чтобы заселить его, он принуждал евреев из сельской местности бросить свои хозяйства и перебраться в город. Сюда переселяли также бедняков и бывших рабов. Так возникла странная аномалия: единственный греческий город, где большинство составляли евреи. Антипа был объектом критики по другим причинам. Его иудаизм вызывал сомнения, поскольку мать его была самаритянкой; к тому же он нарушил закон Моисея, женившись на жене своего брата. Именно за этот грех обличал его Иоанн Креститель, за что был ввергнут в узилище и казнен. По мнению Иосифа Флавия, Антипа чувствовал, что движение последователей Крестителя становится грозной силой и ведет к восстанию.

Креститель верил в приход Мессии. Его проповеди основывались на двух книгах – Исаий и Еноха. Он не был ни отшельником, ни сепаратистом, ни сектантом. Напротив, его проповеди о грядущем судном дне были обращены ко всем евреям. Все должны покаяться в своих грехах и креститься водой в знак искупления, подготовив себя к Последнему Суду. Своей задачей он считал откликнуться на призыв Исайи: «Приготовьте путь Господу» и провозгласить наступление конца времен и пришествие Мессии, который, согласно Еноху, будет Сыном Человеческим. Согласно Новому Завету, Креститель был родственником Иисуса из Назарета, крестил его и опознал как Сына Человеческого. Вскоре после казни Крестителя Иисус приступил к выполнению собственной миссии. В чем состояла эта миссия и кем считал себя Иисус?

Еврейская доктрина Мессии восходит к верованию, что царь Давид был помазан Богом, с тем чтобы он и его потомки правили Израилем до конца времен и осуществляли власть и над другими народами. После падения царства это верование трансформировалось в ожидание чудесного восстановления дома Давида. Сюда же добавлялось данное Исайей описание этого грядущего царя как носителя справедливости, что стало важнейшим элементом верования, так как Исайя был наиболее читаем и почитаем, тем более что его книга несомненно написана лучше всех в Библии. Во II и I веках до н.э. эта инкарнация преемника Давида – носителя справедливости – отлично стыковалась с идеями Книги Даниила, Книги Еноха и других апокалиптических работ относительно конца дней и Четырех Последних Вещей: смерти, суда, ада и небес. Именно на этом сравнительно позднем этапе божественно избранную харизматическую фигуру впервые называют Мессией, или «помазанным [царем]». Это слово было первоначально еврейским, затем – арамейским, после чего было просто транслитерировано в греческий (messias). Собственно же греческое слово, означающее «помазанник», звучит как «christos»; важно, что именно греческий, а не еврейский титул был присвоен Иисусу.

Мессианская доктрина с ее сложным и даже противоречивым происхождением посеяла великую смуту в умах евреев. Но большинство их, по-видимому, сочло, что Мессия будет военно-политическим лидером и его приход ознаменует установление вполне земной, физической государственной власти. В Деяниях Апостолов есть важный раздел, где рассказывается, как Гамалиил-старший, внук Хилаля (Гиллеля), возглавлявший некогда синедрион, удержал еврейские власти от наказания ранних христиан, мотивируя это тем, что подлинность их Мессии может быть подтверждена успехом их движения. Он напомнил историю некоего Февды, «выдававшего себя за кого-то»; Февда был убит, «и все, кто следовали за ним, были рассеяны и обратились в ничто». Потом был Иуда Галилеянин («во время переписи»), который также «погиб, и все, которые слушались его, рассыпались». Христиан, говорил он, следует оставить в покое, ибо, если их миссия не имеет благословения свыше, то она «разрушится».

Аргументы Гамалиила убедили прочих еврейских старейшин, которые до того считали, что имеют дело с заговором, направленным на свержение правительства. Когда Ирод Великий узнал о рождении Христа-Мессии, его реакция была такой, как будто возникла угроза его династии. Да и любой еврей, услышав, что кто-то выступает с претензией на мессианство, посчитал бы само собой разумеющимся, что у этого человека имеется некая политическая и военная программа. И римское правительство, и еврейский синедрион, и саддукеи, и даже фарисеи считали, что Мессия займется изменением существующей структуры власти, частью которой они являлись. Бедняки Иудеи и Галилеи также сочли бы, что Мессия, призывающий в своих проповедях к изменению основ, имеет в виду не духовные и метафизические категории (или, по крайней мере, не только их), а властные реалии – правительство, налоги, законы.

Из имеющихся свидетельств ясно, что Иисус из Назарета не соответствовал ни одному из этих ожиданий. Он не был еврейским националистом. Напротив того, он был евреем-универсалистом. Подобно Крестителю, он находился под влиянием учения пацифистски настроенных ессеев. Но, подобно Крестителю, он верил, что программа покаяния и возрождения должна быть обращена к большинству, как виделось в главе 53 Книги Исайи. Не дело учителя справедливости скрываться в пустыне или пещерах. Его дело – проповедь для всех, причем в духе полнейшей покорности Богу, который может востребовать готовность идти на муки. Человеку, о котором писал Исайя, следовало быть «нежным цветком», «презренным и отверженным», преисполненным печали, которого «ранят наши беззакония и прегрешения»; «угнетенный и опечаленный, он, тем не менее, не протестует вслух». Этот «страдающий слуга» Божий будет «взят из заточения и из судилища», «принесен в жертву словно агнец», погребен вместе со злодеями и «причислен к грешникам». Этот Мессия – не вождь толпы, не демократ, не главарь мятежников и тем более не земной царь или властитель мира. Скорее, это богослов и мученик, учивший людей своим словом и личным примером, своей жизнью и смертью.

Если Иисус был богословом, то каково было его богословие и откуда оно произошло? Его истоки – еретический иудаизм и растущая эллинизация Галилеи. Его отец-плотник умер еще до крещения Иисуса, где-то в 28-29 году н.э. В греческом тексте Нового Завета Иосиф носил еврейское имя, однако мать Иисуса там называлась Марией, что есть греческий вариант Мириам. Два брата Иисуса, Иуда и Симон, носили еврейские имена, а два других – нет (еврейский вариант их имен Иаков и Иосиф). Собственно Иисус – греческая форма еврейского имени Иешуа. Семья вела свою родословную от Давида и была, повидимому, вполне конформистской, поскольку, как указано в Новом Завете, проповеди Иисуса вызывали определенную напряженность в семье. Однако после смерти Иисуса родные стали его последователями. Его брат, Иаков, возглавил секту в Иерусалиме. Преемником Иакова, после того как он принял мученическую смерть от саддукеев, стал двоюродный брат Иисуса, Симон. Внуки его брата Иуды возглавили в годы правления Траяна христианскую общину в Галилее.

Согласно свидетельству, которым мы располагаем, хотя Иисус и находился под влиянием учения ессеев и, возможно, прожил с ними некоторое время и хотя был лично связан с баптистской сектой, по основным вопросам он примыкал к хакамимам, благочестивым евреям, пошедшим в мир. Он был ближе к фарисеям, чем к какой-либо иной группе. Это утверждение может производить впечатление сомнительного, поскольку Иисус открыто критиковал фарисеев, особенно за их «лицемерие». Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что критика со стороны Иисуса носит совсем не столь суровый характер, как та, что содержится в примыкающих евангелистских текстах; по сути она аналогична критике фарисеев со стороны ессеев и позднейших раввинических мудрецов, которые проводили четкое различие между хакамимами, которых считали своими предшественниками, и «лже-фарисеями», к которым относились как к врагам истинного иудаизма.

По-видимому, истина состоит в том, что Иисус представлял быстро растущую прослойку среди благочестивых евреев, куда входили различного рода фарисеи. Цель хакамимского движения состояла в том, чтобы способствовать распространению святости. Как же они собирались этого добиться? Споры группировались в основном вокруг двух вопросов: главенствующее положение и необходимость храма и соблюдения Закона. По первому вопросу Иисус явно был солидарен с теми, кто относился к храму как препятствию на пути широкого распространения святости, поскольку поклонение физическому зданию с его иерархией, привилегиями (большей частью наследственными) и богатством было, по сути дела, формой отрыва от народа, стеной, от него отделявшей. Иисус использовал Храм как форум для своих проповедей; но ведь так же поступали и другие, выступавшие против Храма, в первую очередь Исайя и Иеремия. Идея, что евреи могут обходиться без Храма, не была новой. Напротив, она была чрезвычайно стара; можно даже утверждать, что подлинная религия евреев, существовавшая задолго до строительства Храма, была универсальной и привязывалась к какому-либо месту. Иисус, подобно многим благочестивым евреям, считал средством всеобщего приобщения к святости школы и синагоги. Но он шел дальше большинства из них, считая Храм источником зла и предсказывая его разрушение, а также относился к стоящим во главе Храма и всей системе иудейской администрации и судопроизводства с молчаливым презрением.

По второму вопросу касательно того, в какой степени надлежит соблюдать Закон, к первоначальной дискуссии между саддукеями, которые признавали только писаное Пятикнижие, и фарисеями, которые чтили Устный Закон, ко временам Иисуса добавился спор между хакамимами и фарисеями. Одна школа, которую возглавлял Шаммай-старший (ок. 50 г. до н.э. – 30 г. н.э.) занимала жесткую позицию, в особенности по вопросу чистоты и нечестивости; проблема достаточно взрывоопасная, поскольку здесь ставится под вопрос возможность достижения святости обычным, простым человеком. Жесткая позиция школы Шаммая логично вытолкнула впоследствии его последователей из рядов традиционного раввинистского иудаизма, после чего они исчезли, подобно саддукеям. С другой стороны, имелась школа Хилалястаршего, современника Шаммая. Он прибыл из диаспоры, и впоследствии его называли «Хилаль-вавилонец». Он принес с собой более гуманистические и универсалистские принципы интерпретации Торы. С позиций Шаммая, сущность Торы – в ее букве, деталях; если вы не разобрались досконально в подробностях, вся система лишается смысла. С позиций же Хилаля, существо Торы – в ее духе: если вы правильно уловили дух, то детали сами встанут на место. Предания сохранили воспоминания о противоположности между гневом и педантизмом Шаммая и гуманностью и терпимостью Хилаля; при этом лучше всего запомнилось стремление Хилаля сделать так, чтобы служить закону могли равно все евреи и обращенные. Одному язычнику, который сказал, что станет евреем, если ему сумеют объяснить Тору, пока он стоит на одной ноге, Хилаль, как утверждают, ответил: «Не делай своему соседу того, что тебе самому ненавистно – вот тебе и вся Тора. Все остальное – это комментарии, иди и изучай их».

Иисус принадлежал к школе Хилаля и, возможно, учился непосредственно у него, поскольку у Хилаля было много учеников. Он любил повторять это высказывание Хилаля, а может быть, и другие, ибо Хилаль был известен своей афористичностью. Разумеется, строго говоря, афоризм Хилаля насчет Торы ложен. Поступать так, как бы ты хотел, чтобы поступали с тобой, – этим Тора не исчерпывается. Этический кодекс – лишь часть Торы. Ее сущность определяется целым рядом содержащихся тем, абсолютных божественных истин, охватывающих широкий спектр видов деятельности, причем многие из них никак не связаны с взаимоотношениями между людьми. Неправда, что «все остальное – комментарии». Если бы было именно так, другим народам, и грекам в том числе, было бы гораздо легче принять Тору. «Все остальное», от обрезания и диеты до правил контакта и чистоты, весьма далеко от просто комментариев; это – древнейшие предписания, которые образовывали высокий барьер между благочестивыми евреями и остальным человечеством. Фактически они препятствовали не только универсализации иудаизма, но и его приемлемости для всех евреев.

В своей карьере учителя Иисус трансформировал афоризм Хилаля в морально-богословскую систему; сделав это, он лишил Закон всего, что выходило бы за пределы морали и этики. Это вовсе не означает, что он был как будто небрежен, нетребователен. Как раз наоборот. В некоторых вопросах он был жестче многих мудрецов. Так, например, он категорически не признавал развода, что впоследствие приобрело огромное значение (да и сохраняется сегодня). Но, подобно тому, как Иисус не признавал Храм, когда он становился на пути между Богом и стремлением человека к святости, так он отметал и Закон, если тот затруднял путь к Богу, вместо того чтобы облегчать его.

Последовательность, с которой Иисус довел учение Хилаля до его логического завершения, привела его к тому, что он перестал быть ортодоксальным мудрецом, да и вообще евреем-иудаистом. Он создал свою религию, которая была самодостаточна; ее справедливо назвали христианством. В свой этический иудаизм Иисус включал значительную долю эсхатологии, найденной им у Исайи, Даниила и Еноха, а также все, что счел полезным у ессеев и Крестителя, в результате чего он сумел сформировать и представить достаточно четкую перспективу смерти, Суда и загробной жизни. Свою новую теологию он предложил всем, кто находился в пределах досягаемости: благочестивым евреям, ам гаарец, самаритянам, нечестивым, даже язычникам. Однако у него, как и у многих религиозных новаторов, было две доктрины: одна, публичная, для масс; и другая, конфиденциальная, для ближайших последователей. В центре последней находился рассказ о том, что случится с ним лично, в жизни и смерти; именно здесь он объявлял себя Мессией – не просто страстотерпцем, а гораздо более важным лицом.

Чем больше мы исследуем учение и деятельность Иисуса, тем более очевидным становится: они наносили столь болезненные удары по иудаизму, что его арест и суд, произведенные еврейскими властями, были неизбежны. Его враждебность по отношению к Храму была неприемлема даже для либеральных фарисеев, которые достаточно серьезно относились к храмовой обрядности. Его отказ от Закона носил основополагающий характер. Марк рассказывает, что, «призвав весь народ», Иисус объявил торжественно: «Ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его; но что исходит от него, то оскверняет человека». Тем самым отрицалось какое бы то ни было отношение Закона к процессу спасения и оправдания. Он утверждал, что человек может иметь непосредственную связь с Богом, даже если он беден, невежествен и грешен; и наоборот, отношение Бога к человеку определяется не тем, повинуется ли он Торе, но милость Божья простирается на тех, кто выполняет его повеления, руководствуясь верой в него.

Для большинства ученых евреев эта доктрина была ложной, поскольку Иисус отвергал Тору как несущественную и настаивал, что перед Последним Судом для спасения необходимо не повиновение Закону, а вера. Если бы Иисус оставался где-то в провинции, с ним бы ничего не случилось. Однако, прибыв со своими последователями в Иерусалим и открыто проповедуя, он сам напросился на арест и суд, особенно учитывая его отношение к Храму; именно на это делали упор его враги. Лжепророков обычно ссылали в отдаленные районы. Но Иисус своим поведением в суде создал условия для гораздо более серьезного наказания. В главе 17 Второзакония, особенно в стихах 8-12, говорится, что случаи неповиновения священнику (по религиозным вопросам) или судье (по юридическим) подлежат обстоятельному расследованию, после чего обвинительный вердикт выносится большинством голосов; если же обвиняемый отказывается согласиться с решением, его следует предать смерти. У народа, столь связанного логикой и законопослушного, как евреи, положение, именовавшееся «сознательный бунт», считалось принципиально важным для сохранения единства общества. Иисус, несомненно, был достаточно просвещенным человеком; именно поэтому Иуда перед арестом называл его «рабби». Соответственно в глазах синедриона или перед кем он предстал, Иисус выглядел именно «сознательным бунтовщиком»; отказавшись же признать свою вину, он отдался на милость суда и самим фактом своего молчания вынес себе приговор. Не приходится сомневаться, что наибольшую угрозу со стороны доктрины Иисуса чувствовали священнослужители Храма, фарисеи-шаммаиты и саддукеи, а потому и желали предать его смерти в соответствии с приведенным выше положением. Но, с другой стороны, Иисус не мог быть виновен в преступлении, по крайней мере, в соответствии с тем, как впоследствии закон был сформулирован Маймонидом в его иудейском кодексе. Во всяком случае, было не ясно, вправе ли евреи выносить смертный приговор. Чтобы разрешить эти сомнения, Иисуса как государственного преступника направили к римскому прокуратору Пилату. Это обвинение нельзя было ничем подкрепить, кроме общего утверждения, что до сих пор все, кто провозглашал себя мессией, рано или поздно организовывали восстание; обычно, если они становились слишком беспокойными, их сдавали римским властям. Пилату не хотелось выносить приговор, но он все же сделал это – по причинам политическим. В результате Христа не побили камнями, как следовало по еврейским законам, а распяли по-римски. Обстоятельства проведения суда или судов над Иисусом в том виде, как они описаны в Новом Завете, выглядят не слишком законными. Мы, однако, располагаем весьма ограниченной информацией о судебных процессах того времени; не исключено, что они все были такими.

Важны даже не столько обстоятельства гибели Иисуса, сколько тот факт, что все большее и большее количество людей упорно верили в его воскрешение. Тем самым возрастало значение не только его моральноэтических проповедей, но и само его утверждение, что он является мучеником Божьим, и вообще его специфической эсхатологии. Ближайшие последователи Иисуса расценили его смерть и воскресение как свидетельство «нового завета» и подтверждение планов Господа, то есть как основу, на которую может опираться индивидуальное соглашение каждого непосредственно с Богом. Но все, что они могли делать в подтверждение этой линии, это повторять высказывания Христа и пересказывать историю его жизни. Настоящая евангелическая деятельность началась с Павла Тарсийского, киликийского еврея из диаспоры, семья которого происходила из Галилеи; он вернулся в Палестину и учился у Гамалиила-старшего. Получив фарисейское обучение, он понимал богословие Иисуса и начал толковать его, будучи убежден, что воскресение является подлинным фактом, так же, как и претензии Иисуса на то, что он – Христос. Часто утверждают, что Павел «изобрел» христианство, перенеся этическую часть учения Христа в новую теологию, впитавшую интеллектуальные концепции эллинской диаспоры. То, как он отделял «плоть» от «духа», сравнивали с филоновской анатомией тела и души. Утверждают также, что под «Христом» Павел имел в виду что-то вроде «логоса» Филона. Однако Филон имел дело с абстракциями; для Павла же Христос был реальностью. Говоря о теле и душе, Филон говорил о внутренней борьбе в человеческой натуре. Павел же, говоря о духе и плоти, обращался к внешнему миру, где человек есть плоть, а дух – Бог или Христос. Правда, по-видимому, состоит в том, что корни и Иисуса и Павла – в палестинском иудаизме. Ни тот ни другой не заимствовали концепции у эллинской диаспоры. Оба проповедовали новую теологию, причем практически одну и ту же. Иисус пророчествовал новый завет, отдавая свою кровь за людей, да и самим фактом воскресения. Павел же учил, что пророчество уже сбылось, а Христос нашел свое воплощение в Иисусе, и потому Новый Завет уже существует и открыт для тех, кто в него уверует.

Ни Иисус ни Павел не отрицали моральной или этической ценности Закона. Они просто отделяли его сущность от его же исторического контекста, который оба считали устаревшим. Грубейшим упрощением является утверждение, что Павел проповедовал спасение милостью в противоположность спасению трудом (то есть соблюдением Закона). Именно Павел говорил, что хороший труд есть условие сохранения верности Новому Завету, но условие недостаточное, ибо спасение достигается милостью Божьей. И Иисус и Павел были истинными евреями в том смысле, что видели религию как историческую последовательность событий. Они перестали быть евреями, когда прибавили к этому ряду новое событие. Как говорил Павел, когда Христос воплотился в Иисуса, основы Торы был сведен к нулю. Некогда первоначальное еврейское соглашение было средством приобщения к Господней милости. Теперь этого нет, учил Павел. Планы Господни изменились. Механизм спасения теперь – в Новом Завете, вере в Христа. Договорные обещания Аврааму имели отношение не столько к его нынешним потомкам, сколько к христианам: «Если же вы Христовы, то вы семя Авраамово и по обетованию наследники». Иисус бросил вызов, а Павел подчеркнуто отрицал лишь иудаистские основы процесса спасения: выбор, договор, Закон. Они уже неработоспособны, вытеснены, с ними покончено. Итог сложного теологического процесса можно подвести такими словами: Иисус изобрел христианство, Павел его проповедовал.

Таким образом, Христос и христиане заимствовали у иудаизма его универсалистский характер и наследие. Иисус Христос стремился сам выполнить божественное предназначение: «Да благословленны будут через тебя все семьи земли». Павел принес этот завет в самую глубину еврейской диаспоры, а также и в граничащие с ней общины неевреев. Он не только воспринял логику палестинского универсализма Иисуса и преобразовал его в некий более общий универсализм, но и отрицал существование старых категорий. Были отброшены понятия «старого человека с его делами», былого выбора и Закона; на сцене появились Новый Завет, его новый избранник, «новый человек», созданный по образу Божию, и только. Основанием для избрания становится исключительно вера и милость Божья, «где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос».

В известном смысле это соответствовало универсалистской программе реформаторов эллинистического толка времен селевкидов. Но в то время, как Менелай и его интеллектуальные союзники затевали универсализацию сверху, в союзе с властью и богатством, армиями и сборщиками налогов и тем самым неизбежно отдавали большинство, и в первую очередь бедняков, в руки ригористов Торы, Иисус и Павел проводили универсализацию снизу. Иисус был образованным евреем, который говорил, что обучение не является необходимым, который считал сущностью Закона не букву его, но дух и тем самым протягивал руку неученым, невежественным, презираемым ам-гаарец, делая их своей паствой. Павел донес послание до тех, кто и вовсе был за пределами Закона. И он в отличие от реформаторов-эллинизаторов был способен извлечь на поверхность из глубин иудаизма, древней религии Яхве, эмоциональную силу, которая была почти квинтэссенцией веры священного договора – идеи, что Господь свергнет существующий в мире порядок вещей, сделает бедняков богатыми, а слабых – сильными, отдавая предпочтение невинным перед мудрыми и поднимая униженных и скромных. Никто из евреев, и Иисус в том числе, не развивал эту тему так настойчиво, как Павел. И религия, которую он проповедовал, была не только универсалистской, но и революционной, имея в виду революцию духовную и ненасильственную.