Текст книги "Популярная история евреев"

Автор книги: Пол Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 55 страниц)

В итоге за первые четверть века существования Израиля его население выросло (в основном за счет иммиграции) с 650 000 до более чем 3 миллионов. Прием, расселение, обучение и трудоустройство вновь прибывших стало задачей, уступавшей по важности и объему бюджетного финансирования только обороне и безопасности. Доставка евреев из так называемых зон стресса требовала иногда специальных мер вроде экстренной переброски морем или по воздуху; например, так были доставлены в течение года (июнь 1949 – июнь 1950) 43 000 евреев из Йемена; другим примером являлся секретный воздушный мост, которым были переброшены в середине 1980-х годов 20 000 евреев-фалашей из Эфиопии.

В деле создания новой национальной общности роль двух важнейших инструментов играли армия и иврит. Израильские вооруженные силы, благодаря враждебности арабов, после киббуцев стали наиболее характерным продуктом сионистского государства и наиболее сильным средством трансформации мнения о евреях в мире. Кроме того, проходя через горнило военной службы, дети иммигрантов обретали эмоциональное единство с обществом. Ставка на иврит оказалась еще более замечательным достижением. Вплоть до конца XIX века абсолютно никто не пользовался ивритом как основным языком. Чтобы быть точным, он играл роль разговорного языка лишь до позднебиблейских времен, когда на смену ему пришел арамейский (мы не говорим о литургических функциях). Разумеется, он продолжал играть роль основного письменного языка иудаизма. Еврейские богословы, собиравшиеся в Иерусалиме, обнаружили, что могут общаться на нем, хотя различия в произношении между ашкенази и сефардами затрудняли взаимопонимание. Сионистское государство могло бы, конечно, легко заговорить на немецком языке или идише, но последствия этого могли оказаться ужасными. Элиезер бен-Егуда (1858—1922), который прибыл в Палестину в 1881 г., сделал возможным переход на иврит своей кипучей деятельностью. Когда он и его жена, урожденная Дебора Йонас, прибыли в Яффу, он настоял на том, чтобы в дальнейшем они общались между собой только на иврите. В итоге их семья оказалась первой ивритоговорящей в своей стране (и, конечно, в мире), а их первый сын, Бен-Цион, был первым ивритоязычным ребенком в мире с античных времен. Иврит затем продолжал развиваться как современный язык, то есть совершил то, что не удалось, скажем, ирландскому; частично это объяснялось тем, что иудаизм, рабочим языком которого был все-таки иврит, всегда присутствовал в бесчисленном множестве практических дел: трудовом процессе, домашнем хозяйстве, приготовлении пищи, освещении и отоплении, странствиях и вообще жизни. Разумеется, в первую очередь он был языком молитвы, но, кроме того, и языком поведения. Заставив себя заговорить на нем, люди удивительно быстро почувствовали, что он отвечает потребностям повседневной жизни и к тому же органически способен развиваться. Его развитию в качестве официального государственного языка весьма содействовало то, что англичане во времена своего мандата (1919 г.) дали ему равный статус с английским и арабским языками. Претензии немецкого на эту роль погубил Гитлер, а идиша, на котором в конце 30-х годов говорили свыше десяти миллионов евреев, – массовая иммиграция евреев из арабских стран после 1945 г. Иврит заработал благодаря тому, что на нем говорила новая армия. Армия же заработала благодаря тому, что говорила на иврите. Таким образом, Израиль пошел против всех законов современной лингвистической социологии и сделал возрождение языка самоподдерживающимся процессом.

Были, конечно, и проблемы, особенно с именами и фамилиями. Правда, евреи со времен Авраама занимались тем, что меняли имена, исходя из религиозных, патриотических и культурных соображений. Бен-Егуда оживил эту практику, отказавшись от прежней фамилии «Перельман». За ним следовали и многие поселенцы трех первых алий, как только начинали изучать иврит. Так, Давид Грюн, или Грин, стал Давидом Бен-Гурионом. Позднее в этом процессе появился и элемент принуждения, и в этом была определенная историческая ирония. Известно, что в XIX веке немецкие и австрийские власти заставляли евреев тевтонизировать свои имена. Гитлер повернул этот процесс вспять. В 1938 г. немецким евреям было запрещено менять свои имена; более того, им было предписано вернуться к еврейскому варианту. Возможности евреев в этом смысле были ограничены списком «официальных еврейских имен» из 185 мужских и 91 женского. Из него был исключен ряд библейских имен, которые облюбовали немецкие граждане-неевреи: Руфь, Мириам, Йозеф и Давид. Евреи, сохранившие запрещенные имена, должны были добавлять к ним «Израэль» (мужчины) или «Сара» (женщины). Аналогичные законы приняли режимы Виши (во Франции) и Квислинга (в Норвегии). Но ни одна из таких аналогий не остановила Бен-Гуриона, чья отчаянно-яростная борьба за иврит была одним из факторов, обеспечивших его успех. Услышав однажды, что в Южную Африку пришло с визитом израильское судно под командой капитана Вишневского, он распорядился, чтобы отныне «ни одного офицера не посылали за рубеж с официальным визитом, если он не носит еврейской фамилии».

Примеру Бен-Гуриона последовал израильский правящий класс. Моше Шарет «до того» был Шертоком, Элиаху Элат – Эпштейном, Леви Эшкол – Школьником. Была образована Комиссия по еврейским наименованиям, которая составила перечень еврейских имен вместе с правилами их замены. Например, фамилию Портной следовало поменять на Порат, Тейтельбаум – на Агози, Юнг – на Элем, Новик – на Хадаш, Вольфсон – на Бен-Зев. Фокусы злокозненных австрийских бюрократов следовало компенсировать, заменив Инкдигер (хромой) на Амир (сильный), а Люгнер (лжец) – на Амити (правдивый). Кроме фамилий были ивритизированы и имена. Например, Перл становилась Маргалит. Надо сказать, что евреи были менее склонны менять имена, чем фамилии. Так, Голди Меерсон в соответствии с практикой израильского МИДа сменила фамилию на Меир, когда стала в 1959 г. министром иностранных дел, но отказалась стать Зехавой, ограничившись тем, что взяла имя Голда. Потребность в ивритских именах привела к тому, что пришлось старательно перелистать Библию. После этого в моду вошли Игал, Ярив, Яэль, Авнер, Авитал, Хагит и даже Омри и Зерубавель. Появились и новоизобретенные имена: Бальфура вместо Бальфур, Герцля вместо Герцль. Согласно раввину Бенциобу Каганоф, видному специалисту по еврейским именам, возрождение библейских имен привело к сознательному отказу от многих табу иудаизма, в особенности от запрета на библейские имена доавраамовых времен. Израильтяне стали нарушать его, называя своих детей Ювал, Ада, Пелег и даже Нимрод, который в Талмуде фигурирует в числе пяти наиболее нечестивых людей в истории человечества. Стали модными и другие «нечестивые» имена, как Рейма, Делия, Аталия и Цинор. Самого Бегина назвали в честь Менахема, о котором в Библии сказано: «И он сделал то, что было злом в глазах Бога».

Иврит был не просто связующей силой. Он спас Израиль от языковой проблемы, которая стала проклятием стольких наций, особенно новых. Это было большой удачей, так как у Израиля хватало и других проблем. Тот факт, что в конце 1942 г. в Варшавском гетто между еврейскими политическими партиями могли идти резкие дискуссии по поводу того, как организовать сопротивление нацистам, дает некоторое представление о глубине идеологических разногласий, которые (вместе с другими) были присущи и Израилю. Основная линия раздела проходила между лейбористской партией (иногда называемой МА– ПАЙ) с ее профсоюзным крылом Гистадрут и военной организацией Хагана – с одной стороны и ревизионистами, которые в своих инкарнациях назывались Херут, Гахал и, наконец, Ликуд; отношения были дополнительно отравлены, как мы рассказывали выше, убийством Арлозорова в 1933 г. и его последствиями. Они стали еще хуже в результате ужасной истории, которая произошла во время Войны за независимость. Бен-Гурион постоянно опасался, что Бегин, который отвергал границы раздела, установленные ООН, будет сражаться за их расширение, если Иргуну позволить действовать как самостоятельной силе. Бегин согласился влить Иргун в национальную армию 1 июня 1948 г., но продолжал пользоваться независимыми поставками оружия. Когда во время первого прекращения огня к побережью неподалеку от ТельАвива прибыло судно «Альталена» с партией оружия для Иргуна, правительство запретило Иргуну получать его. Бен-Гурион заявил кабинету министров: «Не должно быть двух государств и не должно быть двух армий… Мы должны решить, передать власть Бегину или приказать ему прекратить свою сепаратистскую деятельность. Если он не сдастся, мы откроем огонь». Правительство приказало министру обороны обеспечить соблюдение закона. На берегу начался бой, и Бегину пришлось прорываться на борт судна, чтобы взять оружие. Игал Алон, главнокомандующий Пальмах, регулярными частями Хаганы, и его заместитель Ицхак Рабин, руководивший операцией из отеля Ритц, решили обстрелять судно из орудий и потопить его. Бегину пришлось плыть на берег, 14 человек Иргуна были убиты, и организация на этом практически прекратила существование. Бегин называл лейбористскую коалицию «правительством преступников, тиранов, предателей и братоубийц». Бен-Гурион просто назвал Бегина Гитлером.

Впоследствии лейбористская партия и ее союзники правили Израилем до 1977 г. Вместе с киббуцами, Гистадрутом, Хаганой и доминирующим положением в Еврейском агентстве они начали формировать местную правящую верхушку еще во времена мандата. После провозглашения независимости они продолжали это формирование, контролируя вооруженные силы, государственную службу и через авуары Гистадрута промышленность Израиля. Израиль во времена мандата унаследовал многие английские политические, конституционные и юридические институты. Но в одном отношении он радикально отличался от Англии, позаимствовав у социалистических партий Восточной Европы принцип, в соответствии с которым партия становится государством. В этом отношении он больше походил на Советский Союз. Различие между профессиональными политиками и профессиональными госслужащими, столь характерное для британской парламентской демократии, в Израиле практически отсутствовало. Алон отошел от командования Пальмах, чтобы стать министром и вице-премьером.

Рабин стал начальником Генштаба и позднее Премьер-министром. Двое других военачальников, Хаим Бар-Лев и Давид Элазар, также прошли через лейбористское движение. Моше Даян, самый прославленный из военачальников, вышел из Зеирим, молодежного движения МАПАЙ, так же, как и Шимон Перес, который при Бен-Гурионе возглавлял аппарат Министерства обороны, а со временем сам стал премьером. Человек мог последовательно быть депутатом кнессета, генералом, министром, послом и руководителем государственного радио. Израиль был партийным государством, но никогда не был однопартийным. Важнейшие мнения совсем необязательно принимались в кабинете министров. Назначения на государственные должности основывались, как правило, на принадлежности к партии, добившейся того или иного успеха на выборах. Каждая партия сама решала, кто чего заслужил и кого выдвигать в министерства, которые она контролирует. Лейбористское движение в целом формировало сельскохозяйственно-промышленный комплекс, охватывало значительную часть военной промышленности, жилья, страхования жизни, распределения. Оно играло, благодаря своим механизмам, решающую роль в вопросах, которые обычно относятся к компетенции правительства: трудовые соглашения, образование, здравоохранение и иммиграция. В значительной степени это коренилось в том, каким образом происходило заселение земель во времена мандата. Для структуры Израиля после провозглашения независимости были характерны некоторые слабые стороны типичной бывшей колонии Третьего мира, возникшей как независимый режим в результате движения сопротивления, националистического движения и даже терроризма.

Многопартийная структура способствовала сохранению демократии. Однако сами партии находились в постоянном процессе взаимопроникновения, раскола, перегруппировки, переименования, образования коалиций. Между 1947 и 1977 гг. лейбористская партия МАПАЙ никогда не получала менее 32,5% голосов, но не получала и более 40%. В результате наблюдалась значительная нестабильность, несмотря на общее преобладание лейбористского движения, с трудными переговорами о создании коалиций после каждых выборов, а то и между выборами. Бен-Гурион был премьером с 1948 по 1963 г., за исключением краткого периода 1953-55 гг., когда он уступил место Моше Шарету. Многие из произведенных им назначений и снятий с должности (генералов, например) носили достаточно произвольный характер и объяснялись реакцией на внутриполитические маневры. Его давняя вендетта Пинхасу Лавону, министру обороны, на которого Бен-Гурион возложил ответственность за провал разведки в Египте, была спровоцирована как внутрипартийными, так и общественными факторами. Партии были одновременно и выразителями интересов, и носителями определенной идеологии. Соответствующим образом шел и отбор в них, особенно среди иммигрантов. Это восходило еще к временам между двумя войнами, когда устройство на поселение было в значительной степени в ведении партии. В начале 1930-х годов существовало межпартийное соглашение о разделе дефицитной земли. После провозглашения независимости земли стало достаточно для всех, кто хотел бы заняться сельским хозяйством, поэтому партийные чиновники ездили по лагерям переселенцев с целью отбора желающих. Существовало неофициальное размежевание по религиозно-этническому принципу. Например, выходцы из Румынии, Болгарии и Югославии тяготели к светским партиям (в основном МАПАЙ), североафриканцы – к религиозной группе Мицрахи, которая входила в коалицию. Благодаря ловкости йеменской агентуры МАПАЙ эта партия практически монополизировала иммигрантов из Йемена, хотя после протестов Мицрахи ее доля была ограничена на уровне 60-65%. МАПАЙ и Мицрахи заключили также соглашение о разделе 100 000 иммигрантов из Марокко; при этом МАПАЙ брала на себя организацию эмиграции из Южного Атласа, Мицрахи – из Северного. В 1955 г. недовольство выходцев из Марокко тем, что их рассматривают как собственность и объект для оболванивания, привело к разрыву этого соглашения.

Вейцман ненавидел эту сторону политики сионизма. Когда государство образовалось, он стал его первым президентом, но проиграл бой за то, чтобы президентское правление было организовано на американский манер. В итоге он не смог стать знаменем антипартийных настроений в обществе и государстве. Это было суждено сделать Бен-Гуриону, и, надо отдать ему должное, он попытался бороться с партийной системой. Он всю свою жизнь был профессиональным партийным активистом и до самого конца был ее бойцом. Будучи премьер-министром, он делал все, что мог, чтобы отделить партию от государства, спасти государство от железной хватки партии, а также бороться с партийной машиной лейбористов (которую он прежде всего сам и создал) по вопросам политики, назначений и, не в последнюю очередь, расследования обвинений. Он вырвал аппарат премьер-министра, министерство обороны, армию и школы из рук партии. Но ему не удалось сделать то же самое с системой здравоохранения, которую Гистадрут сумел сохранить за собой. В конце концов он проникся антипатией к своим товарищам по партии, создал собственную партию (1965), а когда она провалилась, сердито удалился во внутреннюю ссылку в своем киббуце Седе-Бокер.

В отличие от Герцля, Вейцмана и даже Жаботинского, Бен-Гурион считал себя не европейцем, а евреем-средневосточником. Его надеждой были сабра, родившиеся в Израиле потомки первопоселенцев, которые могли бы превратить Израиль из европейской колонии в подлинно азиатское государство, хотя и по-своему уникальное. Он был Моисеем с печальной вестью, который обещает своему народу кровь и слезы, труд и пот. «Это еще не нация – пока», – сказал он в конце своей жизни в 1969 г.

«Пока еще это изгнанный народ, который в пустыне мечтает о довольстве и благополучии. Его нельзя считать нацией, пока не заселены Негев и Галилея, пока миллионы евреев не съедутся в Израиль и не установятся моральные стандарты, необходимые для соблюдения этических принципов в политике и высоких ценностей сионизма. Это сейчас не толпа и не нация. Это – народ, все еще прикованный к своему прошлому в изгнании, спасенный, но пока не состоявшийся».

Тем не менее, лейбористское движение продолжало вдохновляться европейским социализмом. Это была партия городских интеллигентов, для которых киббуцами были их воскресные дачи. Это был культурный средний класс с университетским образованием. К рабочим, особенно к афро-азиатским иммигрантам-сефардам, он поворачивался лицом с ясно различимым снисходительным выражением и терпеливо объяснял, в чем для них заключается благо, – примерно так же, как некогда Роза Люксембург пыталась читать лекции немецким пролетариям. Они были настоящими аристократами нового государства, которых, пожалуй, можно было бы назвать светской катедократией. Постепенно сформировалось даже внешнее различие между правительством и оппозицией. Лейбористские государственные деятели демонстрировали простецкие рубашки с расстегнутым воротом. Ликуд Бегина щеголял в элегантных костюмах и галстуках. Так выглядела разница между социалистической интеллигенцией и инстинктивными популистами.

После ухода со сцены Бен-Гуриона зависимость лейбористского движения от слабеющего притока европейцев стала еще более явной. Напротив, вновь прибывающие с арабских территорий тяготели к оппозиции. Этот процесс начинался еще в период между войнами. Жаботинский всегда стремился привлечь на свою сторону сефардов из Леванта. Он учился наречию ладино и сефардскому произношению слов иврита. Бегин легко вписался в эту традицию. Будучи польским евреем, одним из немногих уцелевших, он имел много общего с евреями, которых жестоко изгоняли с арабских земель. Подобно им, он не чувствовал необходимости извиняться за пребывание в Израиле. Он разделял их ненависть к арабам. Как и они, он ставил еврейские интересы превыше иных соображений – по моральному праву страждущих. Подобно восточным евреям, он считал оскорблением мертвых идею насчет того, что арабы имеют якобы выбор признавать право Израиля на существование или нет. «Право существовать даровано нам Богом наших отцов, – настаивал он, – еще на заре человеческой цивилизации почти 4000 лет тому назад. За это право, освященное кровью многих поколений евреев, мы заплатили цену, равной которой нет в анналах ни одной нации». В противоположность лейбористскому истэблишменту, у него и евреев с востока была общая и очень ценная черта: полное отсутствие чувства вины.

Хватка, с которой лейбористы держали режим под контролем, была крайне крепкой и слабела лишь постепенно. Бегин был, должно быть, единственным партийным лидером в истории, который проиграл 8 выборов подряд, но сохранил свой партийный пост. При последующих премьер-министрах: Леви Эшколе (1963-69), Голде Меир (1969—1974) и Ицхаке Рабине (1974-77) поддержка, оказываемая лейбористам избирателями, постепенно слабела. Конец долгого единоличного правления лейбористов ознаменовался крупными скандалами, что неудивительно, если учесть, что они пренебрегли предупреждением Бен-Гуриона и не отделили партию от государства. В итоге на выборах в мае 1977 г. лейбористы наконец утратили монополию на власть. Они получили голосов на 15% меньше, чем прежде, и всего 32 места в кнессете. Ликуд Бегина получил 43 места, и ему было не слишком сложно сформировать коалиционное правительство. Он выиграл и следующие выборы – в июне 1981 г. После его ухода в отставку в 1984 г. установилось равновесие между Ликудом и лейбористами, что привело к договоренности о создании между ними коалиции, в соответствии с которой партии поочередно управляют страной, назначая премьера. Так Израилю удалось в конце концов прийти к своеобразной двухпартийной системе и избежать единопартийной опасности.

Следует отметить, что различия между израильскими политическими партиями, сколь глубоки и отравлены яростными страстями и историческими событиями они ни были, касались светских проблем и в конечном счете всегда заканчивались прагматическим компромиссом. Более серьезным было глубокое противоречие между светским характером лейбористского государства и религиозностью иудаизма как такового. Проблема была не нова. Требования Закона и требования мира всегда были источником напряженности в еврейском обществе. Это противоречие немедленно вырывалось на поверхность в виде открытого конфликта, как только евреи становились сами себе хозяевами. Вот почему многие благочестивые евреи верили, что евреям лучше жить под властью неевреев. Но при этом они оказывались в зависимости от доброй воли неевреев, на которую, как показала история нового времени, положиться нельзя. Новый Сион был задуман в ответ на антисемитизм XIX века и рожден сразу вслед за Холокостом. Он не был рассчитан на еврейскую теократию, а был политическим и военным инструментом выживания евреев. Короче говоря, в принципе ситуация была аналогична той, что существовала в дни пророка Самуила. Тогда израильтяне находились под угрозой истребления филистимлянами и, чтобы уцелеть, обратились к монархии. Самуил воспринял это изменение с грустью и неодобрением, ибо ясно видел, что монархия, или, как мы бы сказали теперь, государство, находится в непримиримом противоречии с правлением по Закону. В конечном счете он оказался прав. Законом пренебрегли, Бог был разгневан, и последовало вавилонское изгнание. Второе Содружество столкнулось в точности с теми же трудностями и так же погибло. Так евреи попали в диаспору. Согласно сути иудаизма изгнание должно кончиться благодаря метафизическому событию во время, назначенное Богом, а никак не благодаря политическому решению или воле человека. Сионистское государство – просто новый Саул. Предполагать, что это – новая разновидность Мессии, не только неверно, но и богохульно. Как предупреждал великий еврейский богослов Гершом Шолем, оно может лишь породить нового лже-Мессию: «Сионистский идеал – это одно, а мессианский – совсем другое. Они не соприкасаются друг с другом, разве что в пышной фразеологии на массовых сборищах, которые часто вселяют в нашу молодежь дух нового шаббатизма, который должен пасть». Правда, сионисты, которые большей частью были нерелигиозны, а то и вовсе антирелигиозны, нуждались в помощи иудаизма. У них не было выбора. Без иудаизма, без идеи евреев как народа, объединенного верой, сионизм был ничем, всего лишь эксцентричной сектой. Они нуждались и в Библии, поскольку извлекали из нее всякого рода моральные нравоучения, риторику для шумных дискуссий и идеалистических призывов, обращенных к молодежи. Бен-Гурион использовал иудаизм как путеводитель в военной стратегии. Но все это была, по сути, восточноевропейская разновидность еврейского просвещения. В сионизме нет места для Бога как такового. Для сионистов иудаизм – просто удобный источник национальной энергии и культуры, а Библия – что-то вроде основного закона страны. Вот почему большинство религиозных евреев с самого начала относилось к сионизму с подозрением, а то и с открытой враждебностью; некоторые (как мы отмечали) считали, что он – дело рук сатаны.

Но подобно тому, как Самуил согласился помазать Саула, так и религиозным евреям пришлось признать существование сионизма и определиться по отношению к нему. Существовало несколько направлений мысли, все они видоизменялись со временем, но все были ортодоксальными. Реформистский иудаизм практически не играл никакой роли в освоении Палестины и создании Израиля. Первая реформистская синагога была построена в Иерусалиме только в 1958 г. Ортодоксальные же течения различались по тому, в какой степени они признавали сионизм. Как сионисты использовали иудаизм, чтобы создать свое государство, так и некоторые благочестивые евреи верили, что можно использовать сионистский национальный дух, чтобы вернуть евреев в лоно иудаизма. Авраам Исаак Коок (1865—1935), назначенный главным европейским раввином при поддержке сионистов, придерживался той точки зрения, что новый патриотический дух евреев может укрепить соблюдение Торы при условии, что соблюдающие закон евреи самоорганизуются. И после того, как Х Сионистский конгресс (1911) высказался в пользу светских школ в противовес религиозным, основанным на Торе, первая религиозно-политическая партия, Мицрахи, возникла, чтобы бороться за Тору в рамках сионизма. В итоге во времена мандата она работала вместе с сионистами, а с момента возникновения государства вошла в правительственную коалицию. Она способствовала тому, чтобы в Израиле не произошло полного разрыва между светскими и религиозными евреями, и была скорее прослойкой между двумя лагерями, чем автономной религиозной силой.

В ответ на «предательство» Мицрахи ортодоксальные мудрецы основали в 1912 г. агудистское движение. Оно стало организованным и активным лишь когда власть в Палестине перешла к англичанам. При турецком правлении сохранялась старая система делегирования власти меньшинствам через их религиозных лидеров, что естественным образом благоприятствовало ортодоксам. Однако в соответствии со статьей 4 мандата 1922 г. англичане вручили право политического представительства всех евреев сионистам. Их Национальный Совет прочно держался в светских руках и просто передавал религиозные функции своей деятельности Мицрахи. В ответ агудисты организовали в 1923 г. массовое движение под руководством «Совета Великих людей Торы», чьи отделения приучали добропорядочных евреев отдавать свои голоса его выдвиженцам. Так возникла вторая религиозная партия. В Восточной Европе она была исключительно сильна, имела собственную прессу и лоббистов и оставалась откровенно антисионистской. Однако в Палестине она была вынуждена идти на компромиссы после того, как взлет Гитлера породил панический спрос на иммигрантские визы. Все они шли через сионистское Еврейское агентство, которое также контролировало через централизованные фонды финансирование нового поселения. Справедливости ради надо сказать, что как израильтяне перед лицом филистимлян, так и Агуда перед лицом гитлеризма не знала, как соблюсти свои принципы. Может быть, декларация Бальфура есть спасение, дарованное провидением? В 1937 г. один из ее лидеров, Исаак Брейер, внук знаменитого раввина Гирша, обратился к Совету Великих за формальным разъяснением: несет ли декларация Бальфура евреям указание свыше строить свое государство или же это есть «порождение сатаны»? Совет никак не мог прийти к единому ответу, и тогда он сам для себя принял решение. Фоном для него служили огни Холокоста, убедительно свидетельствующие в пользу компромисса с сионизмом. И окончательный вывод Брейера, что государство есть дар Небес израильским мученикам и может стать «началом Спасения» при условии, что оно будет в своем развитии опираться на Тору, лег в основу идеологии Агуды.

В результате, когда речь зашла о конкретных шагах по организации государства, Агуда потребовала, чтобы в основу его законов была положена Тора. Требование было отвергнуто. 29 апреля 1947 г. Еврейское агентство писало Агуде: «Организация государства требует утверждения ООН, а последнее невозможно без гарантий свободы совести для всех граждан государства и без ясного заявления, что его не собираются делать теократическим». Государство должно было быть светским. С другой стороны, агентство соглашалось на то, чтобы восторжествовал религиозный подход к шабату, вопросам питания и брака, а также в школах объявлялась полная религиозная свобода. Такой компромисс позволил Агуде войти при основании государства во Временный совет управления и в качестве члена Объединенного религиозного фронта участвовать в правящих коалициях 1949-52 гг. Точка зрения Агуда формулировалась следующим образом (10 октябре 1952 г.):

Мир был создан во имя Израиля, и священным долгом Израиля является сохранение и исполнение Торы. Местом, где израильтянам суждено жить и хранить Тору, является Израиль. Это означает, что смыслом существования мира является установление режима Торы в земле израильской. Фундамент этого идеала уже заложен, ибо евреи уже обитают в своем национальном очаге и блюдут Тору. Но процесс еще не завершен, ибо в своей земле живут еще не все сыны Израиля и даже [пока] не все они соблюдают Тору.

Короче говоря, Агуда дала обет использовать сионизм, чтобы завершить сбор и привести всех в итоге к теократии.

Как компромиссы Мицрахи породили Агуду, так и Агуда в свою очередь породила ригористскую группу, называющую себя «Городскими Стражниками» («Нетурей Карта»). Она откололась от Агуды в 1935 г., на всех уровнях противилась основанию государства, бойкотировала выборы и государственную деятельность и объявила, что пусть лучше Иерусалим будет интернационализирован, чем им будут править еврейские отступники. Группа была численно невелика и со светской точки зрения носила экстремистский характер. Но вся история евреев показывает, что ригористские меньшинства имеют свойство становиться торжествующим большинством. Более того, подобно самому иудаизму, его члены демонстрировали железную логическую последовательность. Евреи – «народ, жизнь которого регулируется сверхъестественным божественным порядком… не зависящим от нормальных политических, экономических и материальных успехов или неудач». Евреи – «не такая нация, как другие», они подвержены действию факторов, «вызывающих их взлет и падение». А поэтому создание сионистского государства не есть возврат евреев в историю (Третье Сообщество), но есть начало нового и гораздо более опасного Изгнания, поскольку «теперь дана санкция на искушение победой зла». Они часто цитировали заявление группы раввинов из Венгрии, которые по прибытии в Аушвиц признали справедливость Божьей кары, которая пала на них за слишком вялое противодействие сионизму. Сионистские притворщики, якобы представляющие народ Израиля, испепелили его душу; в то же время печи Гитлера лишь сжигали тела и освобождали души для вечной жизни. Они равным образом осуждали и Синайскую, и Шестидневную войны, считая, что те сознательно заманивали евреев своими эффектными победами в объятия сионизма, обрекая тем самым на вечную погибель. Более того, подобные победы, будучи делом рук сатаны, ведут в конечном счете к грандиозному поражению. Стражи отвергали «освобождение и защиту» со стороны сионизма вместе с его войнами и завоеваниями: