Текст книги "Популярная история евреев"

Автор книги: Пол Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 55 страниц)

Маркс был не просто еврейским мыслителем, он был также и антиеврейским мыслителем. В этом заключен парадокс, который наложил трагический отпечаток на развитие марксизма и его претворение в жизнь в Советском Союзе и у его последователей. Антисемитизм Маркса имеет глубокие корни. Мы уже видели, какую роль антиеврейская полемика играла в трудах писателей-просветителей вроде Вольтера. В дальнейшем эта традиция разделилась на два течения. Одно – немецкое «идеалистическое» течение в лице Гете, Фихте, Гегеля и Бауэра, причем у каждого последующего антиеврейские элементы становились все более явно выраженными. Второе – французское «социалистическое» течение. Оно связывало евреев с промышленной революцией и сильнейшим ростом коммерции и материализма, которым было отмечено начало XIX века. В своей книге, изданной в 1808 году, Франсуа Фурье называл коммерцию «источником всех зол», а евреев – «инкарнацией коммерции». Пьер-Жозеф Прудон пошел дальше, обвиняя евреев в том, что они «служили буржуазии, крупной и мелкой, подобной им, по всей Европе». Евреи, по его словам, «необщительная раса, упрямая, дьявольская… враги человечества. Нужно отправить эту расу обратно в Азию либо уничтожить». Последователь Фурье Альфонс Туссенель издавал антисемитский журнал «Фаланга» и в 1845 году выступил с первой массированной атакой на евреев как на сеть коммерческих заговорщиков против человечества, назвав свой труд «Евреи – короли эпохи: история финансового феодализма». На следующие сорок лет эта книга стала первоисточником для издававшейся на многих языках антисемитской литературы.

Маркс впитал оба потока, добавив в их мутную воду собственных страданий. В своих рассуждениях о евреях-революционерах историк Роберт Унстрич считает, что ненависть к себе у некоторых из них отражает ярость наиболее умных членов ущемленного меньшинства, не получившего положения и признания в обществе, соответствующего их талантам. Мыслители просвещения, и немцы и французы, утверждали, что отрицательные черты иудаизма должны быть ликвидированы еще до того, как евреев можно будет освободить: евреи, которые подвергались дискриминации, соглашались с таким подходом и зачастую направляли свой гнев скорее против неперестроившихся евреев, чем против тех, кто преследовал и тех и других. Пресловутая «самоненависть» концентрировалась на евреях гетто, которые были, конечно, антисемитским типажом. Гейне, который, в сущности, очень мало знал о реальной жизни большинства евреев, ненавидя себя, пользовался всеми стандартными антисемитскими клише. Маркс, который знал еще меньше, заимствовал свою брань из нееврейских студенческих кафе. И оба использовали карикатурное изображение жителя гетто, чтобы мордовать близких им образованных и крещеных евреев, особенно прогрессивно настроенных друзей. Едва ли не самые злобные и почти невообразимые нападки Гейне были направлены на Людвига Борна (1786—1837), урожденного Лоба Баруха, крещеного еврейского писателя-радикала, чье происхождение и взгляды были весьма близки к его собственным. Маркс, по-видимому, перенял эту привычку у Гейне. Так, сам пытаясь где только возможно скрыть свое еврейское происхождение, он постоянно нападал на своих оппонентов-евреев – за то же самое. Почему, спрашивал он, Иосиф Моисей Леви, владелец лондонской «Дейли Телеграф» и крещеный еврей, старается, «чтобы его причислили к англосаксонской расе… если мать-природа написала о его происхождении безобразными прописными буквами прямо посередине лица».

Но, пожалуй, самое мерзкое упражнение в самоненависти было адресовано Марксом его соратнику социалисту Фердинанду Лассалю (1825—1864), еврею из Бреслау, который подправил свою прежнюю фамилию (Ласаль) в честь французского героя-революционера, а в дальнейшем стал основателем немецкого социализма как массового движения. Его практические достижения в этом направлении были намного значительнее, чем у Маркса. Несмотря на это (или вследствие этого), он стал мишенью невероятной брани в переписке Маркса с Энгельсом. Маркс называл его «барон Ициг», «еврейский негр». Он видел в нем польского еврея, а польских евреев он считал «самой грязной расой». Энгельс писал Марксу 7 марта 1856 года: «[Лассаль] настоящий еврей со славянской границы и всегда стремился использовать партийные дела в личных целях. Отвратительно наблюдать, как он старается пробиться в аристократическое общество. Это сальный еврей, маскирующийся бриллиантином и блеском бижутерии». Нападая на еврейство Лассаля и глумясь над его сифилисом, Маркс не постеснялся воспользоваться древнейшей антисемитской клеветой. 10 мая 1861 года он писал Энгельсу: «Кстати, о Лассале – Лазаре. В своей выдающейся работе по Египту Лепсий доказал, что исход евреев из Египта – не что иное, как описанная Мането история изгнания из Египта «прокаженного народа». Во главе этих прокаженных стоял египетский жрец, Моисей. В итоге Лазарь-прокаженный есть типичный еврей, а Лассаль – типичный прокаженный». И снова, 30 июля 1862 года: «Мне абсолютно ясно, что, как показывает форма его головы и характер шевелюры, он происходит от негров, которые присоединились к Моисею, бежавшему из Египта (если только его мать или бабка со стороны отца не скрещивали с ниггером). От этого союза евреев с немцами, да на негритянской основе обязан был получиться удивительный гибрид».

Личный антисемитизм Маркса, как бы неприемлем он ни был, мог бы сыграть в его деяниях не бульшую роль, чем у Гейне, если бы не являлся частью систематического и теоретического антисемитизма, в который Маркс, в отличие от Гейне, глубоко верил. Фактически можно утверждать, что марксова теория коммунизма явилась конечным продуктом его теоретического антисемитизма. Спиноза первым показал, как критику иудаизма можно использовать для радикальных выводов мирового масштаба. Его примеру последовали французские просветители, хотя их отношение к иудаизму было намного более враждебно по тону и носило более расистский характер. Среди радикальных немецких писателей идея, что разрешение «еврейского вопроса» может дать ключ к решению общечеловеческих проблем, обсуждалась весьма широко. В 1820-е и 1830-е годы именно этим путем шел к своему социализму тот самый Людвиг Борн, который был подвергнут обильным поношениям. В 1843 году Бруно Бауэр, антисемитский вождь левых гегельянцев, издал статью, где требовал, чтобы евреи полностью отказались от иудаизма и перешли от своих призывов к равным правам к общей кампании за освобождение человека от религии и тирании государства.

Маркс ответил на работу Бауэра двумя статьями в «Немецко-французском ежегоднике» в 1844 году, когда Дизраэли опубликовал «Танкреда». Они названы «По еврейскому вопросу». Маркс полностью воспринял свирепый антисемитизм аргументации Бауэра, про которого он говорил, что тот пишет «со смелостью, пониманием, остроумием, отточенным языком, который столь же точен, сколь и энергичен и полон смысла». Он с одобрением цитирует злобное преувеличение Бауэра насчет того, что «евреи определяют судьбу целой [австрийской] империи силой своих денег… [и] решают судьбу Европы». Он расходится с Бауэром лишь там, где тот утверждает, что антисоциальная природа евреев является религиозной в своей основе, и ее можно излечить, оторвав евреев от их религии. По мнению Маркса, это зло носит социальный и экономический характер. «Давайте, – пишет он, – рассмотрим реального еврея. Не Шаббатного… а ежедневного». Что, спрашивает он, лежит «в мирской базе иудаизма? Практические надобности, личный интерес. В чем житейский культ евреев? В барышничестве. В чем житейский бог? В деньгах». Евреи постепенно навязали эту «практическую» религию всему обществу: «Деньги – ревнивый Бог Израиля, помимо которого не может существовать другого. Деньги унижают всех богов человечества и превращают их в предметы потребления. Деньги – самодостаточная цена всех вещей. В результате они лишили весь мир, как человечество, так и природу, их собственной истинной цены. Деньги есть отчужденная сущность человеческого труда и существования: эта сущность преобладает над ним, а он ей поклоняется. Бог евреев был секуляризован и стал богом этого мира».

Евреи, продолжает Маркс, превращают христиан в свои подобия, так что некогда стойкие христиане Новой Англии, например, превратились в рабов Маммоны. Используя власть своих денег, евреи эмансипировались и перешли к порабощению христиан. Совращенный евреями христианин «убежден, что у него нет иной судьбы, чем постараться стать богаче соседей», и «мир стал биржей». Маркс утверждал, что противоречие между теоретической нехваткой политических прав у евреев и их «эффективной политической властью» есть противоречие между политикой и «властью денег вообще». Политическая власть перевешивает деньги; фактически они стали ее поручителем». Отсюда следует: «Именно своей внутренней сущностью гражданское общество непрерывно порождает евреев».

Таким образом, марксово решение, в отличие от бауэровского, носит экономический, а не религиозный характер. Еврей при деньгах стал «всеобщим антисоциальным элементом нашего времени». Чтобы «сделать еврея невозможным», необходимо ликвидировать «предварительные условия» и «саму возможность» его пресловутой финансовой деятельности. Коль скоро изменится экономическая структура, еврейское «религиозное сознание испарится подобно безжизненному туману в настоящем, животворном воздухе общества». Ликвидируйте еврейское отношение к деньгам, и тогда как еврей с его религией, так и извращенный вариант христианства, который он навязал миру, просто исчезнут: «В конечном счете, эмансипация евреев есть эмансипация человечества от иудаизма». И снова: «Эмансипировав себя от барышничества и денег, и тем самым от реального и практического иудаизма, наш век эмансипирует себя».

Эти две статьи Маркса содержат, таким образом, в эмбриональном виде сущность его теории возрождения человечества: посредством экономических перемен, особенно ликвидацией частной собственности и личной погони за барышом, вы можете преобразовать не просто взаимоотношения между евреями и обществом, но и все человеческие взаимоотношения и человеческую личность. Его антисемитизм стал генеральной репетицией марксизма как такового. Позднее в этом же столетии Август Бебель, немецкий социал-демократ, отчеканит фразу, которой впоследствии неоднократно пользовался Ленин: «Антисемитизм – это социализм дураков». За этим лозунгом стоит следующая несложная аргументация: мы все знаем, что еврейские богачи, которые не запятнали свои руки трудом, эксплуатируют бедных рабочих и крестьян. Но только дурак способен обвинять одних евреев. Зрелый социалист понимает, что евреи – лишь симптом болезни, а не сама болезнь. Болезнь – это религия денег и ее современная форма – капитализм. Рабочих и крестьян эксплуатируют не одни евреи, а весь буржуазнокапиталистический класс, и именно класс в целом, а не только его еврейская составная часть подлежит уничтожению.

В итоге революционный социализм, к которому Маркс пришел в конце 1840-х годов, является расширенной и видоизмененной формой его раннего антисемитизма. В своем зрелом виде его теория оказалась предрассудком, причем опаснейшим – верой в заговор злых сил. Но если первоначально она основывалась на самой старой теории заговора – антисемитизме, то в конце 40-х – начале 50-х годов она была не то чтобы отброшена, а скорее расширена, дабы объять теорию всемирного заговора, организованного всем классом буржуазии. Маркс продолжал придерживаться первоначального предрассудка, что извлечение прибыли из торговли и финансов есть, по существу, паразитическая и антиобщественная деятельность, но теперь он базировался не на расовой и религиозной основе, а на классовой. Это расширение, разумеется, не повысило ценности этой теории. Оно делает ее более опасной, если претворять ее в жизнь, поскольку тем самым расширяется масштаб ее приложения и увеличивается число тех, кто считается заговорщиками, а потому попадает в разряд жертв. Маркса уже больше не волновала охота на ведьм еврейских – речь шла о ведьмах вообще. Теория оставалась иррациональной, но приобрела более изощренное обличье, что делало ее весьма привлекательной для образованных интеллектуалов. Перелицовывая высказывание Бабеля, если антисемитизм есть социализм дураков, то социализм стал антисемитизмом интеллектуалов. Интеллектуал вроде Ленина, который ясно осознавал иррациональность русского антисемитского погрома и постыдился бы его организовывать, тем не менее, полностью принимал его дух, коль скоро цель его была расширена до размеров всего класса капиталистов, и продолжал проводить погромы бесконечно большего масштаба, убивая сотни тысяч не по принципу личной вины, а просто за принадлежность к осужденной группе.

После того как Маркс привел свой антисемитизм к более общей форме в виде теории капитала, его интерес к евреям отошел на второй план. Правда, время от времени, как на палимпсесте, он проступает на страницах «Капитала». Например, так: «Капиталист знает, что за всеми товарами, как бы жалко они ни выглядели и как плохо бы ни пахли, маячат на самом деле деньги и стоят обрезанные евреи». Еще более важным было сохранение агрессивного эмоционального тона, так характерного для антисемитизма. На смену типичному еврею пришел типичный капиталист, но основные карикатурные черты при этом сохранились. Посмотрите, например, как Маркс описывает это капиталистическое чудовище: «Только тогда, когда капиталист становится олицетворенным капиталом, он обретает историческую ценность… Фанатически выколачивая прибавочную стоимость, он неустанно заставляет человеческие существа заниматься производством ради производства… он разделяет со скрягой страсть к богатству ради богатства. Но то, что у скряги приобрело характер мании, у капиталиста становится социальным механизмом, в котором сам он – приводное колесо… его действия – просто функция капитала, который оснащен волей и сознанием, позволяющим ему расценивать собственное потребление как ущерб, наносимый процессу накопления».

Могла ли когда-нибудь существовать столь примитивная карикатура на человека? Впрочем, а существовал ли в реальной жизни типичный для антисемитов портрет еврея? На то, что Маркс, захлестнутый эмоциями, путал еврея с капиталистом, указывает сноска, которой он снабжает приведенную выше цитату. Там он ведет речь о ростовщике, называя его «старомодным, но постоянно возобновляемым видом капиталиста». Маркс знал, что в глазах большинства его читателей ростовщик – тот же еврей; как говорил Туссенель, слова «ростовщик» и «еврей» взаимозаменяемы. Большая часть сноски цитирует яростную полемику Лютера, направленную против ростовщика, которую мы уже воспроизводили выше. Тот факт, что Маркс цитирует писателяантисемита и его зверский призыв к убийству в работе, претендующей на научный характер, говорит как о собственной склонности Маркса к насилию, так и об эмоциональной иррациональности выражения этого – сначала в виде антисемитизма, а затем – экономической теории.

Однако парадоксальное сочетание у Маркса еврейства с антисемитизмом не помешало его трудам найти отклик у растущей еврейской интеллигенции. Даже наоборот. Для многих эмансипированных евреев, особенно в восточной Европе, «Капитал» стал чем-то вроде новой Торы. В обоих случаях требуется некая изначальная вера, но марксизм обладает логической силой галахи, а ее упор на абстрактную интерпретацию событий в высшей степени близок по духу умным евреям, чьи предки всю жизнь штудировали талмуд либо сами они начинали учиться в ешиве, а затем бросили. На протяжении столетия число евреев раввинистского типа из семей богословов или торговцев, которые отвернулись от религии, неуклонно возрастало. Ортодоксальное еврейство, несмотря на почти повсеместный значительный рост еврейского населения, стало ощутимо убывать. Древнейшие еврейские общины Богемии и Моравии, славные своими богословскими традициями и духовными вождями, оказались перед необходимостью импортировать раввинов из более отсталых регионов.

Большинство «пропавших раввинов» стали радикалами и теперь взирали на иудаизм и еврейство с презрением и злобой. Они отвернулись также и от класса, к которому принадлежали их родители, ибо значительная часть их происходила из состоятельных семей. Так, отец Маркса был юристом, отец Лассаля торговал шелками; Виктор Адлер, пионер австрийской социал-демократии, был сыном торговца недвижимостью, Отто Бауэр, вождь австрийских социалистов, – текстильного магната, Адольф Браун, вождь немецких социалистов, – промышленника, Пауль Зингер, другой ведущий немецкий социалист, – владельца швейной фабрики, Карл Хохберг – франкфуртского банкира. Есть и множество других примеров. Их разрыв с прошлым, с семьей и общиной, часто сочетающийся у них с чувством ненависти к себе, способствовал развитию духа отрицания и разрушения, иконоборства, временами почти нигилизма – тяги к ниспровержению институтов и всевозможных ценностей. Все эти черты к концу XIX столетия неевреи-консерваторы стали считать типично еврейской социальной и культурной болезнью.

Существовали четыре главных причины, по которым евреи, начав принимать участие в общей политике, шарахались сначала к либеральному, а затем к левому концу спектра. На первом месте среди них стояла библейская традиция социального критицизма, который можно было бы назвать синдромом Амоса. С незапамятных времен всегда находился говорливый еврей, который брался обличать общественную несправедливость, рассказывать о бедах и нуждах бедняков и призывать власти исправить положение. Существовала, кроме того, талмудическая традиция общинного обеспечения, которая имела еще библейские корни и предвосхищала современные формы государственного коллективизма. Евреи, которые стали социалистами в XIX веке и выступали с нападками на неравенство в распределении богатств, произведенных либеральной системой свободного предпринимательства, выражали на современном языке еврейские принципы, возраст которых достигал 3000 лет и которые уже стали частью инстинктов народа.

Было ли правдой то, что, по словам Дизраэли, для евреев была характерна высокая степень уважения по отношению к власти, иерархии и традиционному порядку? Да, было, но с рядом важных уточнений. Евреи, как мы видели, никогда не наделяли никакую общественную структуру абсолютной властью. Власть – в Торе, а любая людская власть является ограниченной, временной и преходящей. Иудаизм никогда не мог бы породить, подобно христианству латинского толка, теорию божественных прав монарха. Евреи в высшей степени уважительно относились к законной власти, но постольку, поскольку она была этически обоснована, и они могли стать (и становились) преданными сторонниками конституционных государственных систем, как в Соединенных Штатах и Англии. В этом смысле Дизраэли был прав, утверждая, что евреи зачастую были природными тори. Но они становились природными врагами власти, которая была сомнительной и тиранической, нелогичной или устаревшей. Когда Маркс писал: «Таким образом, мы видим, что всякий тиран находит поддержку у еврея – так же, как каждый папа – у иезуита. В действительности, все устремления угнетателей были бы тщетны, если бы армия иезуитов не подавляла бы мысль, а кучка евреев не очищала бы карманы», он был не прав. Займы, которые Ротшильды предоставляли абсолютным монархам, были направлены не на укрепление тирании, а на ослабление ее, особенно в тех случаях, если нужно было добиться лучшего отношения к евреям (в чем, разумеется, Маркс не был заинтересован). Власть еврейских денег в XIX столетии, если можно говорить о какой-то ее глобальной политической линии, характеризовалась мирной и конституционалистской направленностью. Знаменитый либеральный лозунг Гладстона «Мир, умеренность и реформа» был также и аксиомой Ротшильдов.

Более того, был один очень важный аспект непонимания евреев со стороны Дизраэли. С его точки зрения, типичными евреями были сефарды. Действительно, для сефардов было характерно уважение к древним институтам власти, что соответствовало его образу еврея. Но ашкенази, которых он старался игнорировать в своей аргументации, были гораздо более беспокойными, изобретательными, критичными, а то и революционными. К тому же они становились все более многочисленными.

Здесь мы подходим к рассмотрению второй силы, которая подталкивала эмансипированных евреев в сторону левого фланга: демографии. В период 1800—1880 годов, то есть приблизительно в течение жизни Дизраэли, доля сефардов среди евреев снизилась с 20 до 10 процентов. Большинство их сосредоточивалось в афро-азиатском Средиземноморье, где в течение всего XIX века гигиена стояла на довольно примитивном уровне. В Алжире, например, где Морис Айзенбет провел подробное исследование еврейского населения, он обнаружил, что с максимальной в XVI веке величины в 5000 оно поднялось к 1700 году до пика в 10 000-20 000, после чего к 1818 году вновь упало до 5000 человек. В Африке и Азии общее число евреев хоть и выросло с 1800 по 1880 год, но всего с 500 000 до 750 000. В Европе же за тот же период еврейское население возросло с двух до семи миллионов. Евреи, особенно ашкенази, не только выиграли от такой первостепенной особенности нашего времени, как демографическая революция, которая начиналась с Европы, но и выиграли больше, чем средние европейцы. Они раньше вступали в брак. Браки между юношами 15-18 лет и девушками 14-16 были вполне обычным явлением. Почти все еврейские девушки выходили замуж и начинали рожать вскоре после достижения половой зрелости. Они хорошо заботились о своих детях, и при содействии общинной системы социального обеспечения им удалось снизить детскую смертность более быстрыми темпами, чем в среднем по Европе. Еврейские браки были более прочными. Евреи жили дольше. Например, исследование, проведенное во Франкфурте в 1855 году, показало, что средняя продолжительность жизни у евреев составляла 48 лет 9 месяцев, у неевреев – 36 лет 11 месяцев. Этот разрыв был еще более явным в Восточной Европе. В европейской России смертность среди евреев (14,2 на 1000 в год), была даже ниже, чем в благополучном протестантском меньшинстве, и более чем вдвое ниже среди православного большинства (31,8). В результате в период наиболее быстрого роста, 1880—1914 годы, прирост числа евреев составлял в среднем 2% в год, что заметно превышало среднеевропейские цифры, так что общее количество евреев выросло с 7,5 до более чем 13 миллионов.

Эти «новые» евреи были преимущественно ашкенази, сосредоточенные в больших городах. В 1800 году еврейская городская община численностью более 10 000 человек была редкостью – в мире таких насчитывалось три-четыре. К 1880 году в Варшаве проживало 125 000 евреев, а в Вене, Будапеште, Одессе и Берлине их было более 50 000 в каждом. Примерно столько же было в Нью-Йорке, и с этого времени Северная Америка стала отсасывать значительную долю прироста еврейского населения Европы. Однако число евреев в Европе продолжало расти. К 1914 году в двух великих империях центрально-восточной Европы, России и Австрии, проживало 8 миллионов евреев, причем почти все – в больших и малых городах. Короче говоря, еврейская демография отражала в утрированном виде революционный рост и урбанизацию населения Европы. И так же, как в свое время кишащее гетто подпитывало иудейскую народную религию, так теперь густонаселенные промышленные кварталы новых или растущих городов, где традиционный еврейский образ жизни боролся за выживание, интенсивно порождали светский еврейский радикализм. Третья причина состояла в том, что еврейскому чувству несправедливости никогда не позволяли уснуть. Как в XVI и XVII столетиях еврейские «антенны» чутко улавливали самые слабые слухи о появлении мессии, так в XIX веке любой акт несправедливости, проявленной по отношению к евреям, возбуждал эмоции в растущих еврейских городских поселениях. Об этом произволе готовы были рассказать сотни еврейских газет, причем практически все евреи умели читать. Новая секуляризованная интеллигенция не была больше склонна приписывать страдания своего народа его грехам, будь они древними или современными. История с кровавым наветом в Дамаске в 1840 году явилась важным рубежом радикализации евреев. 15-летний Лассаль записал в своем дневнике 21 мая 1840 года: «Даже христиане удивляются нашей холодной крови, удивляются тому, что мы скорее готовы погибнуть под пытками, чем на поле боя… Можно ли представить себе более справедливую революцию, чем восстание в Дамаске, где евреи подожгли бы город, взорвали пороховые склады и встретили смерть вместе со своими преследователями? Трусливый народ, ты не заслужил лучшей судьбы». Такие события укрепляли решимость молодых евреев, выросших в светских традициях, бороться с несправедливостью, проявленной в отношении не только евреев, но и вообще человечества, и воспользоваться растущими политическими возможностями, чтобы покончить с ней навсегда. Лассаль пошел по пути создания первой крупной немецкой федерации профсоюзов, а затем основал немецкую социал-демократию. Тем же путем шли бесчисленные молодые евреи.

Недостатка в стимулах не было. Так, в ночь с 23 на 24 июня 1858 года папская полиция захватила 6-летнего еврейского мальчика, Эдгардо Мортару, который жил со своей семьей в Болонье, и отвезла его в Дом Новообращенных в Риме. Служанка-христианка показала, что за пять лет до этого, думая, что ребенок умирает, она окрестила его. Согласно законам Папской области, полиция и церковь действовали в пределах своих прав, и родителям нечего было им противопоставить. По всему миру начались протесты, причем со стороны не только евреев, но и католических религиозных и государственных деятелей, однако папа Пий IX отказался уступить, и мальчик остался в руках католиков. Этот открытый произвол привел к образованию в 1860 году во Франции Всемирного израильского союза, ставившего своей целью «защиту гражданских прав и религиозной свободы евреев», а также других сугубо еврейских организаций в других местах. В еще большей степени он подпитывал повсюду ненависть евреев к абсолютизму.

Но самым систематическим и болезненным было притеснение евреев в царской России. Царский режим в глазах радикалов олицетворял наиболее зловещие и закоренелые черты автократии. Для евреев, относившихся к нему с особой ненавистью, он был четвертым и, возможно, важнейшим из факторов, толкавших их влево. Поэтому отношение к евреям в России, ужасающее само по себе, является одним из важных фактов современной мировой истории, а потому заслуживает более подробного рассмотрения. Прежде всего необходимо учесть, что царский режим с самого начала относился к евреям с непримиримой враждебностью. В то время как другие самодержавные режимы (Австрия, Пруссия и даже Рим) проводили по отношению к ним противоречивую линию, защищая, используя, эксплуатируя, а также преследуя время от времени, русские всегда относились к евреям как неприемлемым чужакам. Вплоть до разделов Польши в 1772—1795 годах им более или менее удавалось не допускать евреев на свою территорию. Однако, когда жадность к польским землям привела к тому, что на территории империи появилось значительное еврейское население, режим воспринял это как возникновение «еврейского вопроса», который следовало «решать» путем либо ассимиляции, либо вытеснения евреев.

Фактически русские впервые в современной истории прибегли к социальной инженерии, относясь к людям (в данном случае – евреям) как к строительному материалу вроде грунта или бетона, который можно перебрасывать по желанию с места на место. Во-первых, они поместили евреев за так называемую черту оседлости, которая окончательно оформилась в 1812 году и включала в себя 25 западных губерний, простираясь от Балтийского до Черного моря. Без специального разрешения властей евреи не могли не только жить за этой чертой, но и даже передвигаться. Затем, начиная с 1804 года, был принят ряд актов, устанавливающих, где евреям можно жить в пределах черты оседлости и чем им там можно заниматься. Больше всего вреда причинило евреям положение, согласно которому евреям нельзя было жить или работать в деревнях, а также продавать крестьянам спиртное. Тем самым был нарушен жизненный уклад трети еврейского населения, которое занималось на селе арендой или держало корчму; еще одна треть занималась торговлей, а среди остальных преобладали ремесленники. Официальной целью этих ограничений было намерение заставить евреев заниматься «производительным трудом» на земле. Однако свободной земли было совсем мало, а то и вообще не было, и реальной целью было заставить евреев креститься – или переселиться. На практике это вело к обнищанию евреев и непрерывному переселению бедняков в города черты оседлости.

Следующий поворот винта, затягивающего пресс, пришелся на 1827 год, когда Николай I, один из самых жестоких самодержцев, издал «Указ о кантонистах», который объявлял призыв на воинскую службу всех евреев мужского пола с 12 до 25 лет, причем младших мальчиков должны были помещать в школы-кантоны при военных гарнизонах, где их могли бы крестить, иногда целыми подразделениями. Правительство также стремилось разрушить еврейскую школьную систему. Власти неоднократно пытались загнать еврейских детей в государственные школы, где обучение проводилось только на русском, польском и немецком языках – еще один способ принудить к крещению. В 1840 году был образован Комитет по делам евреев, дабы способствовать «моральному образованию» общины, к которой публично относились как к нежелательной и полупреступной. Еврейские религиозные книги подвергались цензуре и уничтожению. Были разрешены только две еврейских типографии – в Вильне и Киеве, причем из Киева через три года евреи были выселены. Правительство хитроумно разделяло еврейские общины, противопоставляя маскилей ортодоксам. В 1841 году, например, оно назначило маскиля Макса Лилиенталя (1815—1882) главой вновь образованных еврейских школ, которые были фактически антиталмудистским изобретением, предназначенным, согласно утверждению ортодоксов, для того, чтобы отдать их детей «молоху хаскалы». Но Лилиенталь счел борьбу, которая затем развернулась, слишком горькой для него и через 4 года покинул страну, эмигрировав в Америку. Правительство также запрещало евреям носить традиционные одеяния, типа ермолки и накидки. Оно разделяло их на «полезных евреев» и «бесполезных евреев», увеличивая для второй группы втрое квоту призыва в армию.