Текст книги "Откровение миротворца (СИ)"
Автор книги: Павел Александров
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)
Королеву охватила гневная дрожь, как от известия о подлом предательстве.
– Очень хорошо, что Чаша Терпения начала признавать свои ошибки, – проговорила она сухо. – Что же касается Башни Познания, то вы избрали весьма дальновидную тактику. Вот только любопытно, подсчитал ли Совет Пяти, сколько необученных амархтонцев полягут в битве с легионами даймонов: двадцать тысяч? Сорок? Пятьдесят?
– Цена свободы никогда не была малой.
Глаза Сильвиры хищно сощурились.
– Свободы? Окутать тысячи людей мороком, бросить их, околдованных, слепых, в кровавое месиво войны – это ты называешь свободой? А что потом? Неужели ты, получив такую власть над людьми, которая Хадамарту и не снилась, так просто подаришь амархтонцам право самим решать, как им жить? Или начнёшь использовать тучи вновь и вновь, чтобы заставить людей восстанавливать город, работать, ходить в твои храмы? Будешь предопределять судьбу каждому человеку: как работать, как воспитывать детей, во что верить, ради чего умирать. Я угадала планы Совета Пяти на ближайшее будущее?
Глаза Смотрителя Золотой Чаши налились свинцом. Теперь Сильвира отчётливо видела, что нет и не было в них никакой теплоты, никакого понимания – один лишь точный расчёт воспользоваться её чисто женской слабостью и склонить на свою сторону.
– Что плохого в том, чтобы решать за человека, неспособного решать за себя? Какое зло ты усматриваешь в том, чтобы избавить его от страданий. Или ты ответишь, что человек имеет право на страдания?
– Человек имеет право выбирать себе жизнь. Быть ремесленником или торговцем, пахарем или воином, выбирать традиции или перемены…
– …Тьму или свет, любовь или вражду, Спасителя или Амартеоса – я верно продолжаю твою мысль, Сильвира? – с нарастающим раздражением в голосе перебил её Смотритель. – В чём тогда смысл этой бесконечной резни с Хадамартом, если каждый человек всё равно сам выбирает, жить ему в грехе или в праведности?
– Вот оно что! Ты даже этого неспособен понять! Позволь, я объясню. Все наши войны с Хадамартом, наше вторжение в Амархтон и гибель тысяч воинов Армии Свободы – всё это было брошено в реку смерти ради того, чтобы каждый житель этого королевства обрёл свободу самому решать, с кем ему быть и каким путём идти. И я не боюсь, что, получив свободу решать свою судьбу, амархтонцы изберут культ Амартеоса. Потому что человек по природе своей не может выбирать зло, не будучи ослеплённым. Не надо заставлять человека жить праведной жизнью – дай ему возможность видеть мир неискажённым, и он сам потянется к свету. Ты же хочешь уподобиться Хадамарту – гнать людей, словно скот, куда посчитаешь нужным. Хочешь, чтобы они жили по твоим идеалам, принимая их за свои, чтобы безропотно отдавали свои жизни во имя укрепления твоей власти, так и не узнав, для чего они были рождены. Ты хуже любого работорговца, чашник, потому что порабощаешь людей не насилием, а обольщением.
Лицо Смотрителя начало багроветь. Он сдерживал себя, видимо, ещё полагая, что вспышку королевы можно погасить.
– Ты ошибаешься. Я не претендую на власть в городе, Сильвира. За Чашей Терпения останется только Башня – город будет твой, ты будешь в нём законной владычицей, и вся деятельность Совета Пяти будет под твоим контролем. Разве ты позволишь нам порабощать людей тучами ради какой-то личной выгоды?
Королева перевела дыхание. Силы Небесные, неужели она действительно только что стояла на самой грани своего падения – союза с этим чудовищем!
– Нет, чашник. Если всё произойдёт так, как ты запланировал, господство в Амархтоне останется за Чашей Терпения. Потому что, вступив с тобой в сговор, я уподоблюсь королю Геланору, который предал свою веру и свой народ нечистым альянсом с врагами Пути Истины. И если это произойдёт, у меня не останется сил, чтобы поднять голос против творимого вами беззакония… Но хвала Всевышнему, что этого никогда не произойдёт. Ты не мой союзник. Ты союзник Хадамарта.
Секунд пять Смотритель молча, с выжиданием глядел на королеву, будто всё ещё надеялся, что она одумается, и лишь тогда, когда она повернулась к нему спиной, прошептал:
– Если это твоё окончательное слово, то мы распускаем войско и уходим в подполье. Мы переждём, перетерпим, как перетерпели сорок лет владычества Хадамарта, и дождёмся своего часа.
– Может быть. Но власти над тучами вам никогда не заполучить. Ты открыл мне важную тайну о Башне Познания. Теперь мы будем охранять её куда тщательней. А если в битве победит Хадамарт, мы разрушим её до того, как он войдёт в Аргос. Чтобы такие как ты не воспользовались ею однажды.
Смотритель гневно стукнул посохом по брусчатке, не совладав с собой.
– Зрит Всевышний, я предлагал надежду! То, куда ты ведёшь своих людей – это конец, и ты это знаешь. Это ты фанатик, а не я. И даруй тебе Небо хоть в последний миг жизни узреть, какую ошибку ты совершила, отказавшись обратить мощь амархтонских туч против врага Всевышнего!
– У Всевышнего нет врагов! – резко ответила королева. – Хадамарт – лично мой враг! И знаешь, чашник: я благодарна вам. Благодарна, что вы выбрали нейтралитет в этой битве, а не повели своё войско против нас.
Бросив на королеву презрительный взгляд, сдерживая клокочущую ярость, Смотритель Золотой Чаши повернулся и быстро пошёл прочь.
А королева, свободно вздохнув, словно избавившись от последнего мучившего её бремени, надела шлем с высоким вымпелом, махнула рукой, и войско двинулось с площади под призывные звуки боевого горна.
***
Принц Этеокл медленно шёл вдоль городской стены, вдыхая сухой, пропитанный кровью воздух. Рассвет окрасил Западные врата в жуткие багровые оттенки – так, что воины, стаскивавшие трупы со стен, старались не поднимать глаз. Кто-то стоял на коленях, молясь усердно и горячо, как молится человек, которому осталось уповать лишь на милость Всевышнего. Но в основном все были погружены в тягостное молчание, как узники, приговорённые к казни.
Вторая атака кровавым дождём собрала меньший урожай душ, чем первая, но теперь каждый воитель знал, что следующей ночью всё повторится вновь, и горе тому, кому выпадет жребий нести дозор на стенах.
– А почему это я? Я позавчера дозор держал! Ищи кого другого!
Резкий, крикливый голос рыжего десятника привлёк внимание Этеокла. Сотник грубым ругательством пояснил зарвавшемуся бойцу, что в войске «степных орлов» нет традиций спорить с начальством, на что рыжий десятник завопил:
– Ну так посади меня под арест, глупая скотина! И людей моих тоже! Неужто не допирает твоя башка, что всем нам конец! Дай хоть денёк пожить спокойно!
Этеокл направился к нему. Он видел хмурые, затаённые взгляды других воинов, глядящих на рыжего бунтаря с пониманием и молчаливо разделяющих его ропот. Войско «степных орлов» морально расшатывалось с того самого дня, когда князь Адельган был объявлен предателем, а Этеокл публично признал свою вину. Теперь же, после второй истребительной ночи, оно было близко к бунту.
– Надоело воевать, Парес? – негромко спросил Этеокл.
Вокруг быстро образовалась толпа, затаившая дыхание в тишине – настолько тяжёлым и устрашающим был голос южного принца.
Бунтовщик на мгновенье опешил, но озлобленность и отчаяние побороли в нём всякий страх.
– Нет, не воевать! Надоело ждать каждую ночь, когда меня убьют, как безвольного барана! Мы все вызвались воевать, а не бессмысленно разбрасывать свои кишки по стенам, расплачиваюсь за твои грехи перед Сильвирой!
Пробежал взволнованный шёпот. Все знали, что Этеокл сам требовал суда над собой, а королева почему-то не только простила его, но и назначила комендантом всей Западной крепости.
Этеокл невозмутимо смотрел на рыжего бунтовщика.
– Каждую ночь я стою на стенах вместе со всеми, нарушая приказ королевы, которая строго приказала мне не рисковать своей жизнью. Среди дозорных есть и много других воинов, не только из «степных орлов»: морфелонцы Рафара, наёмники, горожане. Они тоже, по-твоему, расплачиваются за мои грехи?
В этом приглушённом голосе и в суровых глазах принца рыжий десятник прочитал себе приговор. Однако чувствовал, что на его стороне – множество собратьев, и это придавало ему смелости.
– Твои, не твои, какая разница? Я не собираюсь подыхать под кровавым ливнем! Не надо нас дурить: сегодня ночью он прольётся снова, а потом ещё и ещё. А трупы варваров под стенами? Их никто не убирает. Скоро они воссмердят. У нас общий могильник, все это знают. Спаситель оставил нас, мы одни в этом Гадесе и надежды нет…
– Не сей неверие в могущество Спасителя! – возгласил священник, стоявший рядом.
– Ну и где же наш… нет, ваш Спаситель?! Где? Почему не обрушит огонь и молнии на эти орды? Почему не истребит эту нечисть своим небесным воинством?!
– Потому что для этого Он сотворил тебя! – твёрдо сказал Этеокл. – Если же ты отверг Его силу и неспособен держать в руках меч – беги, – принц поднял руку. – Слушайте все! Кто уже поверил, что бой безнадёжен и помышляет о бегстве – выйдете вперёд, и я прикажу открыть врата. Да, я позволю вам уйти, но уйти только в одном направлении – к легионам Хадамарта. Там вам ничего не угрожает. Там вас примут и даже позволят стать тёмными легионерами. Там любят перебежчиков.
Воины слушали, насупившись и ничего не отвечая.
– Сколько раз вам ещё повторять, что вы сражаетесь не за меня и не за Сильвиру, а за Амархтон, за Южный Оплот и за всю Каллирою! Если не удержать город – эти полчища однажды придут в дом каждого из вас.
– Знаем, не маленькие, – громко буркнул рыжий десятник, поостыв. – Никто не выйдет за ворота, сам знаешь, предателей нет. Но и терпеть бессильно эту ночную бойню мы не будем. Веди нас в бой или уводи отсюда!
Этеокл опустил руку. Взгляд его смягчился, суровость его лица приобрела черты отважного благородства.
– Это я и хотел услышать от тебя, Парес. И если каждый из вас готов подойти к врагу на расстояние удара, то у меня для вас есть хорошая новость. Войско Сильвиры выступает к нам! Королева дала слово, что в следующую ночь не будет кровавого дождя. Всё решится сегодня. Сегодня в полдень.
Сказав, Этеокл пошёл дальше, продолжая утренний обход. Воины приободрились, послышался оживлённый гул. Прерванная работа закипела вновь, с новой силой.
***
Если для защитников Западных врат самым страшным временем суток была ночь, то для гарнизона врат Северных – раннее-раннее утро с наплывающими туманами на Мглистый город. Мгла дышала белой пеленой, выдыхая её на позиции воинов королевы, наполняя их души тягостным ожиданием. Вчерашнюю атаку они отбили, но ободрения никто не испытывал. Многие из защитников врат были хорошо обученными воспитанниками Двора Секуторов, и прекрасно понимали, что враг ещё не брался за них всерьёз.
Врат как таковых больше не было. Радагар приказал забаррикадировать проход, насыпать вал из камней и песка, и всё это утыкать кольями. Оценив наскоро созданную конструкцию и поняв, что это вряд ли удержит навалу болотных даймонов, он велел соорудить во внутреннем дворе три баррикады из всего, что ещё осталось неиспользованным. За ночь дело было сделано, причём так, что каждая последующая баррикада возвышалась над предыдущей.
Это была довольно надёжная, но жестокая тактика обороны, поскольку те воины, которые займут позиции за первой и второй баррикадами, не смогут отступить – боковых коридоров для отхода здесь не было. Да и с третьей баррикады никуда не деться – она находилась у высокого подножия замка-пирамиды, парапеты которого уже были обсижены лучниками.
В распоряжении Радагара оставалось всего около пятидесятка секуторов и двух сотен ополченцев. Эти мало на что годились как воины, и с ужасом ждали схватки, перешёптываясь и решая между собой, когда следует пускаться наутёк.
…Глава секуторов остановился, вглядываясь в проплывающий туман, и вдруг громко воскликнул:
– Подъём! По местам, живо!
Оказалось, никто не спал. Скорее всего, никто и не мог заснуть в этой зловещей мглистой тишине. Воины поднимались с нагретых мест, хлопая в тревожном ожидании глазами. Секуторы быстро расставляли ополченцев вдоль первой и второй баррикад – места смертников, откуда никому не вырваться, – а те безропотно, как овцы, лишённые всякой решительности, следовали их указаниям. Каждый из них в эту минуту испытывал щемящую тоску, порождённую приближением зловещей силы, одна мысль о которой повергала в трепет.
– А ну не трясись! Стоять насмерть! Если кто вздумает улепетнуть, отправлю во Мглу на разведку! – отрывисто бросал угрозы Радагар.
Но тут раздался крик дозорного «Морфелонцы!», и тотчас со стороны дороги, ведущей в город, послышался маршевый топот. Через минуту ожидания запуганные ополченцы взорвались возгласами ликования: при виде тяжёлой пехоты, несущей лес копий и больших знамён с благородным оленем, души их воспрянули. В глазах засияла надежда, кто-то выкрикнул «Хвала Всевышнему за славный Морфелон!», иные благодарственно возводили очи к мутному небу.
Радагару потребовался один поворот головы, чтобы утихомирить войско.
Он не стал спрашивать Ивора, почему тот вернулся. Едва встретившись взглядом с морфелонским воеводой, старший секутор коротко спросил:
– Сколько бойцов ты привёл?
– Сорок два десятка, – ответил тот, окидывая опытным взглядом позиции секуторов.
– Есть опыт борьбы с болотными даймонами?
– Нет. А у твоих людей?
– Со вчерашнего дня имеется… – Радагар резко обернулся к пролому, где клубились щупальца Мглы. – Сейчас начнут. Выставь своих копьеносцев на задний план. Твари увязнут на баррикадах, и пока будут истреблять ополченцев, их можно будет хорошо потрепать.
Ивор косо поглядел на него и приказал:
– По флангам разойдись! Арбалетчики на парапеты! Первая сотня – в первый ряд!
– Ополчение жалеешь, старик, – с глухой укоризной вымолвил Радагар.
Ивор хотел что-то ответить, но тут в пролом хлынули клубы тумана, внося вихрь холодного воя орды чудовищ.
Все мгновенно притихли. Воцарилось безмолвие, нарушаемое лишь шумом копьеносцев, выстраивающихся в литой ряд. Длилось оно недолго.
Из густой мглы вырвались тени, а за ними – хлынула на ощетинившиеся баррикады волна нечисти. Вид болотных даймонов был ужасен. Облеплённые слоем грязно-зелёной тины, со свисающими с бесформенных шей не то водорослями, не то щупальцами, они ползли на утыканные кольями заграждения, хватаясь за них короткими лапами. Они словно веками беспробудно спали в болотах, и вдруг восстали, поднятые могущественными властителями нежити, и теперь шли, чтобы утолить свой многовековой голод. Всё это время они впитывали в себя исходящую от города энергию греха, пропитываясь ею и обращая её в свою кровь. И теперь возвращали её этому городу, как страшное возмездие, грозящее превратить тихую размеренную жизнь людей в сущий кошмар.
По рядам пронеслось волнение. Каждый воин, будь-то городской ополченец, морфелонец или секутор, ощутил в этот миг, что где-то среди этой орды есть даймон, который убьёт именно его, что смерть где-то рядом, но тут прозвучал голос Радагара «Пли!», и страшиться не осталось времени.
Стрелы лучников посыпались на вал, оставляя на нём тела сражённых монстров. Следом град арбалетных болтов поразил всех, кто успел перебраться через заграждения, и тут из Мглы повалила такая орда, что остановить её стрельбой – всё равно что бросать горсти камешков в набегающую волну.
– Не робей, не робей, сдюжаем! – кричали сотники. – Готовсь! Бросай!
В приближающихся к первой баррикаде даймонов полетели десятки дротиков, сражая нелюдей наповал. Толпы монстров, втаптывая раненых сородичей в грязь, с протяжным заунывным воем, предвещающим гибель, навалились на первую баррикаду. Тяжёлые морфелонские копья мгновенно прогнулись под телами даймонов. Завязался ближний бой, пошли в ход короткие мечи и топоры. Растекаясь по флангам, болотные нелюди надавили густой волной на баррикаду, и тогда Ивор скомандовал:
– Во имя Спасителя, дави их братцы! Навались, навались!
Строевой удар копий поразил первых напирающих даймонов, толчок щитами отбросил следующих. Нелюдей потеснили от баррикады с обоих флангов. Но многие из них успели перебраться на другую сторону укреплений, и там теперь началась всеобщая свалка. Там бились и морфелонцы, и ополченцы. Стрелки осыпали свистящей смертью воротный вал, быстро создавая там целый курган из даймонских тел.
– Дави! Загоняй нечисть обратно в болота!
Даймоны гибли один за другим, счёт павшим быстро перевалил за сотню и стремительно приближался ко второй. Однако сила, что кидала их в бой, похоже, совершенно не щадила своих бойцов. Ей было всё равно, вытеснят ли они защитников крепости или полягут все до единого. Никто из самых опытных секуторов не мог понять целей этой силы и смысла её незамысловатой атаки.
Болотные нелюди падали, но прибывали всё новые. Гибнущих на баррикадах людей заменить было некому. Страшная неутомимая сила ползла на город, алчно требуя платы за годы праздности, похоти и равнодушия – всех грехов, которые она впитывала в себя, как отходы человеческих душ. Но в проломе городских врат, на пути этой силы стояли другие люди. Совсем, совсем другие. И даймоны шли и шли в слепом упорстве, как будто недоумевая, почему эти люди не пускают их к законной добыче – пиршеству душ – и какой им от этого прок.
Глава десятая Дорога во Мглу
(Амархтон, Аргос)
– …А что же будет дальше, Маркос? Когда всё это закончится? Ты уйдёшь в свой мир?
– Почему только я? Мы уйдём вместе.
– Мы? Вместе? Ты это всерьёз говоришь?
– А разве ты бы этого не хотела?
– Да я не о том, Маркос! Как мы это сделаем?
– Мы уйдём через Башню Познания. Если наше с тобою стремление будет достаточно сильным, она откроет нам портал в мой мир… Не спрашивай, почему я так уверен в этом. Я ничего не могу объяснить. Знаю только, что если ты захочешь уйти со мной…
– Конечно захочу! Как тебе в голову пришло, что я могу не захотеть?! Я так боялась за тебя… Боялась, что ты уйдёшь навсегда, а я останусь здесь, терзаемая одиночеством. Боялась, что не сможешь или не захочешь забрать меня с собой… А ещё больше боялась, что ты умрёшь от ран. Не доживёшь до утра. Хвала Всевышнему, все беды позади… Ах, о чём это я? Все беды только начинаются. Что будет, если Аргос захватят враги? Как мы тогда уйдём в твой мир?
– Тоже мне, задачка. Проберёмся в Башню тайком. Не думаю, что это будет слишком сложно.
– Да, верно… А что там, в твоём мире? У тебя там много друзей?
– Нет. Ещё меньше, чем здесь.
– Но там ты знаменит?
– Тоже нет. Разве что в очень узком кругу людей.
– И тебе легко будет сменить знаменитость на узкий круг?
– Ты это о чём? Хочешь сказать, что в Каллирое я знаменит? Брось. Знаменит Седьмой миротворец, а не я. Тот тип, о котором повествуется в летописях и песнях – это вовсе не я, ты же это знаешь.
– Знаю. Ну тогда расскажи мне о своём мире.
– Попробую. По большому счёту, он не сильно отличается от Каллирои…
И он долго рассказывал, не открывая глаз, чувствуя запах её волос. Голова её прижималась к его плечу – прямо к свежему шву после клинка Асамара, но он готов был терпеть любое неудобство ради этих блаженных минут.
Когда Марк открыл глаза, Лейны рядом не было. Он медленно ощупал себя, убеждаясь, что он – это он, лежащий на кровати в одной из дворцовых комнат с окнами во внутренний двор. В голове – сонный дурман, в животе – дикий голод.
«Сколько же я проспал?» – подумал он, мучительно приподымаясь. В голове зашумело. Вспоминая последнюю ночь, он с трудом отличал сон от реальности. Мелькание мечей, чёрные росчерки, неистовый бой – всё казалось чем-то далёким и нереальным. Он обнаружил на себе длинную мягкую рубашку и множество перевязок. Как зашивали его раны, как накладывали лечебную мазь, как заставляли пить какое-то густое варево, он почти не помнил.
Марк откинул одеяло, намереваясь встать, как вдруг простонал и опустился обратно в постель. Его движение отозвалось болью, которая шла отовсюду. Бёдра, плечи, спина, грудь – везде, где прошёлся клинок врага, оставив памятные знаки, господствовала боль. Тупая обессиливающая боль. Марк понимал, что благодаря доспехам, все эти раны поверхностны и ни одна из них не представляет угрозы для жизни. Но этих ран было много. И все они говорили одно: лежи! Не двигайся. Просто лежи. Ты своё отвоевал.
Марк заскрипел зубами. Теперь он и впрямь беспомощен. Какой бой? Какая встреча с Акафартой? В таком состоянии ему и до уборной не добраться!
Послышалась лёгкая поступь, и Марк быстро поднял голову. Флоя. Шустрая, непоседливая Флоя, вся заплаканная, с ниспадающей на лоб чёлкой фиолетовых волос, резво подбежала и села у его кровати.
– Как ты, Маркос? Как ты себя чувствуешь?
– Как рубленая баранина, – прошептал он хриплым до неузнаваемости голосом. – Что там в городе?
– Строится войско. Королева Сильвира выступает к Западным вратам.
– Вот как. Я должен успеть с ней увидеться… – Марк привстал, упёршись спиной в спинку кровати, и поморщился от боли. – А я даже сапог одеть не могу.
– Возьми лекарство, – Флоя протянула ему маленький глиняный кувшинчик, запечатанный воском.
– Это что?
– Напиток воина. Ничего чудодейственного. Просто придаст тебе немного сил, чтобы держаться на ногах. До королевы ты дойдёшь. А дальше ведь тебе не нужно, верно?
Марк быстро распечатал кувшинчик и жадно выпил густой горьковатый сок, настолько концентрированный, что желудок схватили спазмы. Размял плечи, отозвавшиеся болью. Ничего, ничего, боль уже становится привычной.
– Когда он начнёт действовать?
– Минут через двадцать. Теперь тебе надо поесть. Я тебе принесу.
– Погоди, – Марк успел окликнуть девушку у самой двери. – А где Лейна?
– Она… – Флоя на секунду поколебалась. – Она здесь, в Аргосе.
– Что с ней? – Марк похолодел, уловив в этой паузе нечто роковое.
– С ней… не знаю… Я позову её, она сама расскажет! – быстро прощебетала девушка после короткой запинки и выбежала за дверь.
«Лейна в Аргосе. И сейчас придёт. Значит, с ней всё хорошо», – облегчённо вздохнул Марк, вытягивая ноги и предаваясь раздумьям.
Итак, Асамара больше нет. Теперь надо успеть увидеться с королевой… И можно ждать. Ждать, пока заживут раны. Набираться сил перед главной схваткой. Можно пожить здесь, в Аргосе, если армия Сильвиры победит. Или уйти в подполье, если Хадамарт возьмёт верх. Теперь, когда Акафарта лишилась своего слуги, а Саркс – союзника, им будет не так-то просто загонять Марка в новые ловушки. Всё будет хорошо.
Вернулась Флоя, принеся на блюде кувшин молока, блинчики и гору пышных булочек.
– Ешь. Набирайся сил.
– А где Лейна?
– Она сейчас придёт.
С минуту они сидели молча. Марк жадно поглощал хрустящие блинчики с творогом, запивая молоком, а Флоя глядела на него с тёплым, родственным чувством. Марк чувствовал её состояние, даже не поднимая к ней глаз.
«Калиган был для неё всем: наставником, учителем, другом… Отцом? Она мечтала, что однажды обретёт новую семью, взамен той, которую потеряла в Унылой долине, будучи ещё ребёнком. Гибель Калигана похоронила все её надежды. И кроме меня у неё, по сути, никого не осталось».
– Помнишь, как ты спас меня? – тихо спросила Флоя.
– Спас? Это в поместье Амарты, что ли?
– Нет, ещё раньше. В предместьях Морфелона, помнишь? Дядюшка вёл меня в город, хотел от меня избавиться. Продать серому Яннесу за какие-то гроши. А ты меня выкупил. Отдал свои странные одежды.
– Угу, теперь вспомнил: первый подвиг Седьмого миротворца в Каллирое, – проговорил Марк с полным ртом. Он покончил с блинчиками и взялся за булочки: мягкие, ещё тёплые из дворцовой пекарни.
– …Я как будто вновь родилась тогда. Прежняя жизнь казалась страшным сном, – продолжала Флоя. – Словно из темницы вырвалась. Епископ Ортос, рыцарь Харис и ты – я нашла новую родню. Потом Никтилену встретили. У меня ведь и подруг-то до неё не было. А как мы с Калиганом познакомились, помнишь?
Марк жадно ел булочки, запивая молоком, и всё, о чём говорила Флоя, мгновенно проносилось в его памяти, как мимолётный порыв ветра… и улетало, не оставляя ни следа в сосредоточенном сознании. Последняя ночь окончательно преобразила Марка. После всех утрат, после беспощадного океана боли и отчаяния он чувствовал, что отныне нет ничего в его прошлом, что могло бы поколебать его дух, омрачить или расстроить. Все тени прошлого, которые угнетали и тревожили его, потеряли прежнюю власть – безвозвратно.
Другое дело Флоя. Её мир всё ещё рушился. Несмотря на четырёхлетнюю службу в Криптии, ей не хватало сил, чтобы удержать сыплющиеся осколки её прежнего любимого мира или проститься с ним навсегда. Погибли почти все, кто был основой её жизни. Ортос, Харис, Никта, Калиган. Почти все. Кроме Марка. Конечно же, у неё есть друзья в Амархтоне, но из тех людей, кто соединял её прежнюю и нынешнюю жизнь, остался только Марк – последний человек из опоры её хрупкого мира воспоминаний.
– …А помнишь, как мы ехали в Амархтон, а Калиган рассказывал нам о миротворцах и избранных?
Марк допил молоко и, почувствовав в себе силы, сумел приподняться, упёршись спиной в стену и свесив ноги на пол.
– Не смотри в прошлое, Флоя, – произнёс он, глядя в её шальные чёрненькие глазки, неумело скрывающие глубокую скорбь. – В прошлом ничего нет.
Она всхлипнула.
– Но там было так хорошо!
– Прошлое надо забыть не потому, что оно плохое, а потому что оно мёртвое… Кажется, так учил Эфай. Не отдавай часть своей жизни прошлому – оно ничего не даёт, только отбирает. Те, кого мы любили и любим, прожили счастливую полноценную жизнь: кто-то больше, кто-то меньше. И каждый из них с честью прошёл свой путь до конца. Помни о них. Но не вспоминай.
Флоя поджала губы и замерла с застывшими слезами в глазах.
– Знаю. Понимаю. Калиган мне тоже это говорил. Я… я вообще многое стала понимать. Всё понимаю – и это причиняет боль. Вот, выливаю её тебе, и конца-края нет… Знаешь, порой так хочется вновь стать наивной деревенской дурочкой, – она поглядела на него с надеждой. – Маркос, ты ведь не уйдёшь? Не покинешь Каллирою, когда всё это кончится?
Марк опустил глаза. Что ответить ей? Что он совсем недавно вообще не верил, что выживет в схватке с Асамаром, а сейчас – сильно сомневается, что сумеет пережить встречу с Акафартой, а потому – не задавался вопросом о возвращении домой? Что только прошлой ночью, дивной ночью, слушая тихий шёпот Лейны из Плеонии, в нём зародилось страстное желание выжить и победить, а потом, – соединив руки с возлюбленной, покинуть мир Каллирои?
Она ждала, но он так и не ответил. Не хотелось лукавить. Не хотелось выдумывать отговорки. Не хотелось причинять этой девушке новую боль.
Дверь тихонько отворилась. Прошла долгая мучительная пауза, прежде чем Лейна, бледная, с наплывшими мешками под глазами, вошла в комнату. Марк насторожился. Она сменила своё воинское облачение на длинные коричневые одежды храмовницы – в чём причина? Взгляд Марка упал на её правую руку, перевязанную от запястья до локтя. Да, с таким ранением она какое-то время не сможет держать ни меч, ни лук, но разве это может быть причиной? Во время боя с морраками она получила куда более тяжёлую травму руки, но ей и в голову не приходило надеть храмовничьи одежды, означающие, что она пригодна только для молитвы, как простая послушница…
И тут Марк заметил самую тревожную перемену, произошедшую с ученицей Школы рыцарей юга. В её беспорядочно разбросанных волосах не было ленточки. Никакой. Ни синей, означающей грусть и задумчивость, ни чёрной – готовности к бою, ни даже красной – знака гнева и злости.
«Что с ней?.. Что с ней такое, что даже подходящей ленточки у неё не нашлось?» – ощущая подступивший холод, подумал Марк.
Флоя сразу встала, направившись к двери.
– Ты уходишь с Сильвирой? – бросил ей вслед Марк.
– Нет. Остаюсь в Аргосе. Я теперь советница Дарвуса, – холодно ответила девушка и быстро вышла за дверь.
Марк поднялся на ноги – то ли появление Лейны взбудоражило кровь, то ли напиток воина, наконец, подействовал, но он решительно шагнул к ней, не обращая внимания на пробежавшую по свежим швам боль. Лейна бросилась навстречу, но в тот миг, когда руки их соприкоснулись, её горло сдавил сильный спазм. Она зашлась в мокром, хриплом, очень нехорошем кашле.
– Лейна!
Она быстро опустила голову и подняла платок к губам, однако Марк успел перехватить её запястье и почти с силой отвёл её руку от лица.
– Лейна… о, нет… – в груди его что-то затряслось, он чуть не зарыдал. – Почему, почему, так? – с мольбой поднял он взгляд к потолку.
«Твой путь предрешён. Рано или поздно, ты всё равно придёшь ко мне», – пронёсся в уме отдалённый голос Саркса.
На губах Лейны быстро чернела кровь. Кровь, отравленная заклятием Асамара, поразившим лёгкие плеонейки.
«…Избавим её от лишних мук? Поможем ударом милосердия?» – вот что имел в виду Асамар, когда говорил эти слова! Он знал, что Лейна обречена. Ученица Школы рыцарей поражена тем же необратимым заклятием, что и некогда Фосферос. Чёрная язва, въевшаяся в лёгкие, безжалостно лишала девушку жизни, а Марка – последнего сдерживающего рубежа.
– Тебя осматривали дворцовые лекари? – спросил он глухо.
Она коротко кивнула.
– И что говорят?
Девушка приникла к его плечу и обняла за шею.
– Что мне осталось несколько дней. Может быть, даже один.
Минуты две или три они стояли в напряжённом молчании, пока Марк боролся с подступающим отчаянием – холодным, как магия изолита. Он заверял собственный рассудок, что чудеса случаются и ещё ничего не кончено. Он чувствовал, что ему нечего сказать Лейне, кроме того, насколько он любит её, но эта истина не нуждалась в словах – она и так перетекает из кончиков его пальцев в её тело, её душу, её кровь.
– Ты не умрёшь! – решительно сказал он наконец и, разжав объятья, отступил, осматриваясь в поисках верхней одежды. Рубаха, штаны и кожаный жилет были рядом на стуле, рядом с зачехлённым мечом странника. Кто-то заботливый отыскал брошенные Марком во время боя ножны, вновь сложив меч Фосфероса в обыкновенный на вид посох. – Я не стану ждать. Отправлюсь во Мглу прямо сейчас. Если одолею Акафарту – ты будешь исцелена. Если же нет…
Он начал уверенно, но договорить не смог. Он прекрасно понимал, что его уверенность не основана ни на чём, что это иллюзия, которую он сам себе только что выдумал. Иллюзия, в которую так хочется верить! Но верить, надо, надо. Иначе не выдержать. Каждая утрата близкого человека тяжела. Когда между утратами проходят годы, душа успевает оправиться от ран. Но когда злой рок отнимает любимых одного за другим – никакому рассудку не вынести такого испытания.
Этим злым роком и восставала сейчас над Марком тень Акафарты. Неважно, кто она или что. Неважно, существует ли способ её умертвить. Она – враг, которого нужно одолеть, чтобы спасти возлюбленную – простой мотив, но большего сейчас и не нужно.