Текст книги "Были два друга"

Автор книги: Павел Иншаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

    Механизмы работают исправно. Зажата деталь. Николай делает наладку. Я становлюсь за пульт управления.

    – Давай! – кричит Николай.

    Нажимаю на кнопку, вторую. Вьется синеватая стружка.

    И вдруг станок начинает вибрировать. Уменьшаем обороты. Слышатся подозрительные щелчки.

    – Стоп! – кричит Николай.

    Выключаю станок. Лица у всех мрачнеют. Николай принимается за наладку. Радость моя пропала. Мне, как и всем, ясно: новая модель нуждается в конструкторской доводке. Скучное это дело. Снова придется проверять расчеты, просматривать все узлы. В общем, поэзия со станком кончилась. Начинается скучнейшая проза.

    Пышкин сердито махнул рукой и ушел из цеха.

    Сегодня за все эти месяцы я первый раз-подумал, стоит ли мне логарифмическую линейку менять на перо литератора? По образованию я инженер, а по специальности конструктор. Мое дело проектировать машины. Может, права Надя – не следует распылять свои силы?

    Но как оставить работу, когда она подходит к концу? Страшно устал. Сколько я исписал бумаги, сколько в рукопись вложил труда, вдохновения, раздумий, радости и сомнений. И вдруг все это окажется напрасным? Даже подумать страшно.

    25 февраля

    Рукопись перепечатана на машинке и лежит у меня на столе. Сижу перед нею и думаю о ее дальнейшей судьбе, как мать над новорожденным первенцем. В голову идут невеселые мысли. Кому она попадет в руки? Как ее встретят в издательстве? Не непрасно ли обкрадывал себя, обделял вниманием семью, работу?

    27 февраля

    Скрепя сердце, запаковал рукопись и отправил ее в Москву. Будь что будет! Не одобрят – брошу писать, только и всего. Это, может быть, даже к лучшему. К чему тешить себя иллюзиями? В литературу, как и на сцену, стремятся попасть многие. Одних прельщает слава, других – легкий труд, третьих – деньги. Слава! Я не раз читал, что серьезные, знаменитые люди тяготятся своей славой и что прославленным людям живется труднее, чем нам, смертным. Они ведь всегда на виду…

    1 марта Дочь! Сегодня родилась дочь! Назвали Наташей.

    25 марта

    Доводка нашего станка продолжается. Нам здорово помогает Тараненко. Я преклоняюсь перед его доброжелательностью и бескорыстием. Николай просто неутомим к своему многострадальному детищу. Мне же начинает надоедать черная, скучная работа над станком.

    Надя рада, что я не просиживаю ночи над рукописью, нормально сплю. Переболел литературной корью и теперь взялся за ум.

    Ответа из издательства все нет. Первые дни волновался, надеялся на скорый ответ. Теперь волнения утихли. Стараюсь не думать о рукописи. Временами мне кажется, что никакой рукописи у меня не было. В голове хоть шаром покати.

    Раньше я каждый день записывал что-то в дневнике, теперь все реже заглядываю в него. К чему все это? После моей смерти кто-то прочтет эти письмена и посмеется над волнениями маленького человека. Да и о чем писать, если каждый день похож на своего предшественника, как две капли воды. Труд конструктора для меня утратит уже прежнюю романтику, стал обыденной работой. Без волнения принимаю новое задание – разрабатывать какой-то узел новой машины, сажусь и работаю, не испытывая ни тревоги, ни сомнения.

    Завидую Николаю. Сколько в нем энергии, задора. Он снова воюет с начальством. Не успел принять механический цех, вступил в конфликт с начальником кузнечного цеха из-за нестандартных поковок, с которых при обработке половина металла шла в стружку. Николай отказался принимать от кузнецов такую работу. Пышкин обрушился на Николая, пригрозил простой станков отнести за его счет. Но на защиту Николая встал начальник ОТК. Пришлось кузнецам увеличить расценки на обработку громоздкой детали.

    А через несколько дней Николай спорил уже с Брусковым. Литейщики давали некоторые массивные отливки с большим припуском, что отнимало у токарей и строгальщиков много лишнего времени. Начали искать виновников. Ими оказались модельщики и формовщики. Но они заявили, что по личному распоряжению директора на особо ответственных отливках допускали лишний припуск, чтобы снизить брак.

    – Вы еще поплачетесь с этим Горбачевым, – сказал Пышкину бывший начальник литейного цеха Медведев. Сейчас он работал у Николая мастером.

    – Это ты разбаловал литейщиков и кузнецов, – ответил ему Пышкин.

    8 апреля

    Получил письмо из издательства! Когда вскрывал конверт, у меня дрожали руки, сердце резко отстукивало удары. Строчки прыгали перед глазами, и я с первого раза не мог уловить смысл письма. Читаю второй раз и не верю глазам. Рукописью моей заинтересовалось издательство. Оно готово прикрепить ко мне опытного редактора. В первую минуту я подумал, не ошиблось ли издательство адресом? Потом от радости подпрыгнул на месте раз, другой, что-то выкрикивая. Вовка удивленно посмотрел на меня и убежал к бабушке на кухню. На пороге показалась мать, в недоумении глядя на меня.

    – Сынок, что с тобой?

    – Мама, понимаешь, мне редактора дают… Рукопись моя…

    Мать ничего не понимала. Я подскочил к ней и начал целовать ее. В комнату вошла Надя. Я чуть не задушил ее в объятиях.

    – Поздравляю, – сказала она, загораясь моей радостью.

    С получением этого письма весь мир для меня представился в ином свете. Такое я испытывал несколько лет назад в Москве, когда узнал, что Надя любит меня.

    Если издательство дает мне редактора, значит, в моей рукописи есть что-то стоящее.

    Кончилась штилевая полоса. Жизнь моя, я это чувствую, снова вдруг сорвалась с обычного ритма и побежала стремительно вперед, все ускоряя бег.

ОДИНОЧЕСТВО

    Вечером Даша шла по улице, ведя сына за руку. Мальчик был очень любознательным, его интересовало все: почему строят дома, почему едет автомобиль, почему смеется встречный дядя. Даша любила отвечать на его вопросы.

    – Мама, почему у нас нет папы? – неожиданно спросил сын, подняв хорошенькое личико и заглядывая в лицо матери.

    С тревогой она давно ожидала от сына именно этого вопроса. Ведь рано или поздно он должен спросить: где мой папа? Сейчас она не знала, что ему ответить. Попыталась отделаться шуткой.

    – У нас нет денег, чтобы купить себе папу.

    – А где их продают?

    – В магазине.

    – В каком магазине?

    – Есть такие магазины.

    – А, это в окне, где стоят тетя и дядя? Пойдем посмотрим.

    – Другой раз посмотрим, а сейчас нам надо покушать.

    – Покушать потом, а сейчас папу посмотрим, – настаивал Коленька.

    Чтобы отвлечь сына от мысли об отце, она начала расспрашивать, чем их сегодня кормили в садике, какие сказки рассказывали, какие песни они пели. Мальчик отвечал рассеянно, на его лице Даша видела озабоченность.

    – Коленька, почему ты спросил о папе?

    – Тетя Маша спрашивала меня, где наш папа? У всех есть папы, а у нас нет, – ответил мальчик.

    – А тебе очень хочется иметь папу? – спросила Даша, внимательно следя за выражением детского лица. У него вдруг загорелись глазенки, губы расплылись в улыбке. Он обхватил ее колени, припал к ним лицом. Даша вздохнула, ей было жаль сына. Она подумала о том, что Коленька выходит уже из того возраста, когда ребенок верит всему на слово. Ведь все равно когда-то придется сказать ему правду. Но что скажешь ему сейчас? Что папа бросил их, может быть, даже не знает, что он отец, и любит другую женщину, у которой есть муж и дети?

    …Была весна. Деревья оделись первой зеленью, пахнущей дождем, солнцем и еще чем-то приятным и волнующим. Весело верещали воробьи, собравшись словно для спора на огромной липе. В голубом предвечернем небе, в белых облаках, слегка окрашенных розовым, в запахе цветов, в щебете воробьев – во всем чувствовалась могучая поступь весны. Весна у Даши вызывала радость и в то же время чувство грустного томления. Весна пришла, уйдет и снова вернется, вечно юная и прекрасная, а молодость уходит без возврата. Давно ли она, Даша, в коротеньком ситцевом платьице, с белыми лентами в косичках бегала в школу, в парусиновом портфельчике вместе с учебниками лежала ее любимая кукла. А потом работала на стройке, мечтала о прекрасном юноше, который счастьем озарит жизнь. Нашелся этот юноша, завоевал ее сердце, но, кроме страданий, ничего не оставил в ее жизни…

    С такими мыслями Даша добралась до квартиры. Привычная домашняя обстановка рассеяла грусть. Коля бросился в свой уголок, где на коврике стояли его автомобили, самолеты, лежали и сидели плюшевые зайки, мишки. Даша переоделась и принялась готовить обед.

    В домашних хлопотах, как и на работе, забывались тревожные мысли, утихала душевная боль. Сегодня Даша почему-то часто смотрела в окно, откуда был виден синеющий вдали лес. Он манил к себе, будил воспоминания. Несколько раз подходила к зеркалу и внимательно присматривалась к своему лицу. Она еще молода. И тем печальнее было жить в одиночестве. Одни считают ее гордой и скрытной, другие – рассудочной, сухой… Хотя она и не придавала особого значения тому, что о ней думают и говорят, но интерес к ее личной жизни со стороны соседей и знакомых часто выводил ее из себя.

    С наступлением весны Даша все чаще обращалась мыслями к Николаю. Встречались они редко и то мимоходом. На прошлой неделе она видела его на улице. Как всегда в этих случаях, Даша обрадовалась и немного растерялась. И на этот раз, вопреки своему желанию, она накинула на лицо маску равнодушия и отчужденности, прошла мимо, глядя перед собой, будто и не заметила его. Как хотелось, чтобы он остановил ее, заговорил. Николай торопился, лицо его было озабоченным, он не заметил ее. Каждая случайная встреча, кроме душевной боли, ничего не давала Даше.

    Если бы он пришел к ней, сказал бы ласковое слово, она забыла бы все пережитое, все простила бы ему. Но он не приходил. А время идет день за днем, месяц за месяцем, она все чего-то ждет, на что-то надеется. Сколько времени Брусков преследует ее, пишет ей письма. Даша не очень отталкивает его, но и не особенно обнадеживает. Да, Брусков нравится ей. Можно было бы связать с ним свою судьбу. Но к Брускову не было того, что столько лет жило в душе к Николаю. Если бы она смогла полюбить Брускова, как любила Николая. Неужели она из тех, кто в жизни любит один раз?

    . После обеда Даша водила Коленьку на прогулку в скверик. Мальчик играл с ребятами, а Даша, выбрав уединенную скамейку, сидела с книгою в руках. Она любила эти прогулки, они стали для нее привычкой.

    Не успела Даша раскрыть книгу, как перед нею словно вырос из земли Брусков в светлом габардиновом пальто, в мягкой шляпе такого же цвета и новых желтых туфлях. Он всегда одевался изысканно.

    – Добрый вечер, Дарья Алексеевна, – сказал он, приподняв шляпу.

    Даша вздрогнула от неожиданности, чувствуя, как вспыхнули ее щеки. Ей показалось, что это голос Николая.

    – Ой, напугали меня, Владимир Петрович, – с улыбкой ответила Даша.

    – Я всегда пугаю вас.

    – Ну что вы! Просто от неожиданности.

    – Я шел мимо… Увидел вас… – будто оправдываясь, сказал Брусков. Он всегда случайно встречал ее! Случайно сталкивался с нею, когда она после службы торопилась в детский садик, случайно встречал ее возле дома, когда она шла с Колей на прогулку.

    Брусков три раза был у нее на квартире, пока она не дала ему понять, что его визиты компрометируют ее, одинокую женщину. Его настойчивые преследования начали раздражать Дашу. Некоторые соседки по квартире считают Брускова ее любовником, другие судачат о близкой свадьбе.

    Брусков попросил разрешения сесть рядом с нею, закурил папиросу, заговорил о весне. Даша молча слушала его, часто поглядывая в сторону, где шумно играли дети.

    С Брусковым приятно было говорить, если разговор не касался интимных тем. Он был начитан, умел интересно рассказывать. Сегодня он начал с весны, со стихов, со своих чувств. Даша сразу насторожилась, как улитка, замкнулась в своем домике. В ее односложных ответах, в интонации голоса, в глазах засквозил холодок.

    – Дарья Алексеевна, неужели вас не волнует весна? – спросил он, глядя ей в лицо.

    Даша грустно улыбнулась, пожала плечами.

    – Вы, наверное, не любите весну?

    – Кто же не любит весну! Но не обязательно изливать при других свои восторги, – ответила она, перелистывая страницы книги.

    – Мне весной всегда радостно и очень тоскливо. Особенно этой весной. В такие вечера я не могу усидеть дома. Кстати, сегодня в театре премьера. Почему бы нам не пойти?

    – Благодарю, Владимир Петрович. Но вы знаете, что я не пойду.

    Брусков вздохнул, бросил папиросу, достал из кармана портсигар и снова закурил.

    – Вы много курите. Это вредно, – заметила Даша.

    – Ах, все равно. – Он безнадежно махнул рукой. – Сто лет жить я не собираюсь.

    – И все-таки здоровье беречь надо.

    – Ради кого?

    – Это вопрос несерьезный, тем более для вас, Владимир Петрович.

    – Плохо вы меня знаете, Дарья Алексеевна. Брусков закинул ногу на ногу, откинулся на спинку скамейки.

    – Разрешите мне быть откровенным. Заранее прошу прощения за чрезмерную назойливость. Я ведь знаю: нет ничего глупее, как быть назойливым. И все-таки не могу преодолеть своей слабости. Сколько времени я преследую вас, хожу за вами, как тень. Знаю, вам это неприятно и вы гоните меня прочь. Вот и сейчас вы слушаете меня и в душе смеетесь надо мной.

    – Владимир Петрович, прошу вас, не надо об этом, – сказала Даша, взяв его руку выше локтя и умоляюще глядя ему в глаза. И вдруг сделала новое для себя открытие: у него красивые серые глаза, волевой раздвоенный подбородок.

    – Понимаю, – подавленно говорил он, – мои слова оскорбляют вас. Но что мне прикажете, Дарья Алексеевна, делать, если я не могу жить без вас, если дни и ночи вы у меня перед глазами.

    Даше хотелось провести ладонью по его щеке, потрепать за подбородок, сказать что-то ласковое. Но она нахмурила брови, кося глазами на соседок:

    – Владимир Петрович, сколько раз я просила…

    – Да, я сам понимаю, насколько стал смешным,– в раздумье проговорил он. – Знаю, что для вас неприятны эти разговоры. Но что я могу сделать с собою?

    – Владимир Петрович…

    – Вы запретили мне писать вам, теперь запрещаете говорить. Вы гоните меня от себя, как привязавшуюся к вам собаку. А собака – самый преданный друг человека.

    – Господи, какое сравнение. Разве вы не видите, как я уважаю вас? Неужели нельзя быть просто другом?

    Подбежал Коля. Вязаная шапочка у него сползла набок, чулок спустился на ботинок. Мальчик с разбегу ткнулся головой в колени матери, спрятал раскрасневшееся лицо в ее платье. Даша поправила ему шапочку, подтянула чулок. Он поднял голову, озорными глазами посмотрел на Брускова, потом на мать.

    – Знаете, что Светка говорит? – спросил он.

    – Что?

    – Вы жених и невеста. – Коля указал рукой на мать и Брускова.

    Густая краска стыда залила Дашино лицо. Покраснели даже мочки ушей.

    – Она говорит глупости, а ты повторяешь, – сказала Даша, наклонив к нему голову, чтобы Брусков не видел ее смятения.

    – А я Светке знаешь, что сказал? Дура ты, Светка! Дядя Володя инженер, он на заводе управляет всеми машинами.

    – Девочку нехорошо называть дурой. – заметила Даша.

    – Пусть она не обманывает. Мама, а что такое жених и невеста?

    – Перестань, Коля! Ты стал непослушным мальчиком.

    Он повернул лицо к Брускову и вдруг спросил:

    – Дядя, у вас много денег?

    – Коля, иди играть, – строго сказала Даша.

    Но малыш сразу заметил в улыбке дяди Володи поддержку.

    – Нам с мамой денег нужно во сколько! – он развел руками.

    – Я кому сказала! – Даша нахмурилась.

    – Для чего вам столько денег? – улыбаясь, спросил Брусков. Ему приятно было наблюдать за смущением Даши.

    – Мы купим себе папу, – ответил Коля серьезным тоном.

    Даша всплеснула руками. Никогда еще сын не ставил ее в такое глупое положение.

    – Ты окончательно избаловался. Я не буду брать тебя на прогулки, – пригрозила она.

    – Видишь, Коленька, в чем дело, – ласково заговорил Брусков. – За деньги вы папу не купите. Это невозможно.

    – Нет, купим! Я знаю, где их продают. Пойдемте, я покажу. Они на окне стоят. Красивые! – сказал Коля.

    – То манекены, а не папы.

    Даша глазами просила его, чтобы он при мальчике не продолжал этот разговор.

    – Куда же вы своего папу дели?

    – А у нас его нет. Мы без папы.

    – А тебе хочется иметь папу? Мальчик кивнул головой.

    – Очень!

    – Тогда проси маму. Только хорошо проси. Встанешь утром и проси: «Мама, я хочу папу!» Ложишься спать, тоже проси: «Хочу папу!» И у тебя будет свой папа.

    – А где она возьмет его, если ин не продается?

    – Это уже забота мамы. Будешь ее хорошо просить, она найдет тебе папу. Хорошего папу найдет!

    – Мама, это правда? – у малыша разгорелись глаза.

    – Дядя шутит. Не верь ему. Нам и без папы хорошо.

    – Нет, плохо! У всех мальчиков и девочек есть папы, а у меня нет

    Брусков поманил его к себе, мальчик доверчиво подошел к нему, бесцеремонно забрался на колени, запустил руку в карман его пальто и вытащил сверкающий портсигар.

    – Мама не хочет, чтобы у вас был папа. Она не любит их. А с папой хорошо! Лучше, чем с мамой. Ты же мужчина, правда?

    – Я – мальчик.

    – Все равно и ты когда-то будешь мужчиной. С папой ты будешь ходить на прогулки за город, на реку удить рыбу, в лес собирать ягоды и грибы. С папой куда веселее, – дразнил Брусков воображение малыша.

    Рассматривая портсигар, мальчик внимательно слушал Брускова. Даша посмотрела на часы и сказала:

    – Нам пора домой.

    – Я не хочу спать. Я папу хочу, – ответил сын, капризно надув губы.

    – Не говори глупостей.

    – Коля, ты хотел бы, чтобы я был твоим папой?– спросил Брусков.

    Мальчик провел пальцами по его лицу, припал головой к его груди.

    Даша встала, холодно посмотрела на Брускова.

    – Владимир Петрович, это уж слишком… Коля, пойдем домой. – строго повторила она.

    – Не пойду.

    – Ну, тогда оставайся с дядей.

    Кивнув Брускову, Даша пошла по аллее, чувствуя на себе взгляд Брускова. Коля спрыгнул с колен инженера и бросился ей вдогонку. Брусков, сидя на скамейке, провожал их грустными глазами, пока они не скрылись за поворотом аллеи.

    Для него Даша была непонятной и загадочной женщиной. Не раз он пытался хоть что-нибудь узнать о ее прошлом, но на заводе никто не знал этого. Сама же она никогда не говорила о себе. Знал он одно и то понаслышке: Даша выходила замуж, и у нее в семье разыгралась какая-то тяжелая драма. С тех пор она с недоверием относится к мужчинам.

    Но отступать Брусков не думал. Он глубоко был уверен, что рано или поздно добьется ее расположения. Не может ведь молодая женщина долго жить в одиночестве. Он чувствовал по ее глазам, по интонации голоса, что в ее душе происходит борьба. Главное – терпеливо ждать. Но терпения-то у него и не хватало. Вот и сегодня не заведи разговор на интимную тему, он сидел бы и сейчас рядом с Дашей, смотрел бы на нее, слышал бы ее голос.

    После своей печальной любви к Маше Воловиковой Брусков никого не любил и считал себя убежденным холостяком. Он посмеивался над товарищами, которые женились, обзавелись семьей, считал их рабами семьи, холопами своих жен, людьми потерянными, лишенными свободы и самостоятельности. Личную свободу Брусков ценил превыше всего.

    И вот на его пути встретилась Даша. Куда делись его взгляды на брак, на семью. Он считал для себя счастьем быть ее покорным рабом.

    И все же он на что-то надеялся. Побеждает тот, кто умеет терпеливо ждать. Женщина, по его убеждению, не умеет долго противиться мужской настойчивости…

    Даша уложила сына в постель, он быстро уснул. В задумчивости она долго сидела перед ним, всматриваясь в его лицо. «Неужели Николай не знает, что это его сын?» – думала она.

    Даша вспомнила, как зимой она по вызову пришла на квартиру к больной пенсионерке Марье Тимофеевне. Выслушала ее, выписала лекарство.

    – Ох, милая, горе одинокой на старости лет, – пожаловалась больная. – Иногда и свет белый не мил.

    – У вас и родственников нет? – спросила Даша.

    – Нету, милая, никого нету. Сыночки мои до войны не успели обзавестись семьей. Оба погибли на войне. А муж раньше богу душу отдал. Ни сыночков, ни внучков. Одна-одинешенька, – старушка расплакалась.

    – Да, трудно, конечно. Может, вас устроить в дом престарелых? – спросила Даша, тронутая горем одинокой женщины.

    – Что ты, милая! Не к тому я речь веду, – испугалась больная, вытирая глаза уголком простыни. – Свет не без добрых людей. А на кого же я соседа своего оставлю? Он тоже, светик, у меня один-одинешенек. Мы с ним и радость и горе делим пополам. Вот захворала, хлопочет он возле меня, чайку согреет, покушать сварит, комнату уберет. Славный малый и ласковый, как девушка. А вот, поди ж ты, не везет человеку. Я уж сколько говорила: женись, сыночек. Вот слегла, а вдруг помру. Как же он без меня тут будет? Мужики без женского присмотра – все равно, что малое дите без матери. Вы-то, наверное, знаете моего соседа. Инженером он у нас на заводе. Николай Емельянович Горбачев. Его на заводе все знают.

    – Нет, не знаю такого. Я недавно приехала сюда на работу, – ответила она.

    – Вчерась затеял полы мыть. Тряпкой орудует лучше другой бабы. И все с шуточками-прибауточками. Сел возле меня и ну рассказывать всякие смешные истории. Мне вроде бы и не полагается смеяться при болезни, а тут чуток живот не надорвала. Говорю ему, стыдно, сынок, старуху в грех вводить, а он отвечает; ты меня лечила малинкой и липовым цветом, а я тебя смехом лечить буду. Эх, счастливая будет девка, которая за него замуж пойдет, – заключила старушка.

    – Чего же он не женится?

    – Бог его ведает, чего он не женится, – вздохнула больная. – Все на заводе пропадает.

    – Невеста-то у него на примете есть? – спросила Даша.

    – Откуда мне старой знать, есть или нету? Любит какую-то, портрет ее у него на столе. Но только она за другого вышла. Эх, милая, хорошим людям в жизни всегда не везет. Не умеют они устраивать свое счастье, все за других хлопочут, – философски заключила больная.

    – Откуда вы знаете, что он несчастлив, сосед ваш?

    – Пришел как-то выпимши. Жаловался, что ему не везет в жизни. Когда студентом был, на стройке здесь работал. Ну и приглянулась ему его подручная. Даша или Маша, не помню. Он поехал в Москву учиться, а она тут вышла за какого-то инженера, – сказала Марья Тимофеевна.

    У Даши вдруг зарумянилось лицо, а сердце будто кто-то зажал в кулак.

    – Это он вам так рассказывал? – спросила Даша, стараясь придать голосу спокойствие.

    – Веточка у него там еловая с пятью шишками. Он хранит ее, как зеницу ока. Память о зазнобушке. А она-то, бессовестная, забыла его, за другого вышла. Разве девки теперешние разбираются в людях! Для них кто пляшет хорошо да умеет речи красивые говорить, да одеваться нарядно – это для них человек.

    Даша вздохнула, покусывая нижнюю губу. Больная своими рассказами о Николае растревожила ей душу.

    – Ты, милая, рецептик оставь, вечером сосед придет, в аптеку сходит.

    – Зачем его затруднять. Я сама принесу вам лекарство. Телефон есть?

    – В комнате Николая Емельяновича.

    – Разрешите позвонить в амбулаторию? Сестра принесет лекарство, а заодно и банки вам поставит,– сказала Даша.

    – Иди, звони, милая. Дай бог тебе счастья. Замужем?

    – Нет, – ответила Даша.

    Со смешанным чувством радости и любопытства Даша вошла в комнату Николая. Ей бросились в глаза пять шишек на одной веточке, они висели на стене над письменным столом. Она вспомнила, как Николай, рискуя сорваться с дерева, достал эту веточку для нее. Но каким образом она снова очутилась у него' Неужели он был в ее доме, когда она, Даша, ушла зимой от мачехи? Лицо ее озарилось улыбкой. И вдруг радость ее померкла. На столе стояла миниатюра в черной овальной рамке. Что-то знакомое было в лице белокурой девушки, в ее счастливой улыбке. А ведь это Надежда Торопова! Кровь бросилась Даше в лицо. Она присела на стул, закрыла лицо руками…

    Даша подошла к окну, навалилась грудью на подоконник и долго смотрела вдаль, где темнел лес.

    Сумерки медленно сгущались. Уже стушевалась лиловая полоса леса. Даша продрогла от вечерней прохлады, струившейся в раскрытое окно. На улице зажглись фонари. И в этот момент на противоположной стороне улицы против своего дома Даша увидела Брускова. Он стоял у фанерного столба и смотрел на нее. Значит, он все время был тут, а она не замечала его. Поеживаясь от прохлады, закрыла окно и задернула его занавеской.

БУДНИ

    Перед окончанием второй смены Дашу вызвали в литейный цех, где произошла авария. Схватив походную аптечку, Даша поспешила туда.

    Когда она добралась к месту аварии, возле вагранки суетились рабочие и инженеры, директор. В шести шагах от вагранки краснел и чадно дымил пролитый на землю расплавленный чугун. На огромном крюке мостового крана висела бадья – с одного конца у нее была оторвана дужка.

    – Доктор, сюда! – услышала Даша.

    На опоке сидел молодой литейщик, держась за босую ногу, левая штанина поднята до колена. Лицо парня искажено гримасой боли.

    Даша присела перед ним на корточки.

    – Немножко покалечило, доктор. – У парня была обожжена ступня и колено.

    – Ой, как же это вы?! – спросила Даша, рассматривая обожженную ногу. Быстро раскрыла аптечку.

    – Бадья подкачала… Я вчера еще говорил мастеру, что ее надо заменить… – сказал парень, скрывая от врача, что ему очень больно.

    – Придется вас положить в больницу.

    – Зачем в больницу?…

    – Вам нужно стационарное лечение.

– Заживет.

    Второму рабочему обожгло руку. Даша оказала и ему первую медицинскую помощь.

    Директор выговаривал начальнику цеха Брускову.

    – Безобразие! Ни в одном цехе нет столько аварий, как у вас. Вы что, хотите, чтобы нас с вами отдали под суд?

    – Геннадий Трофимович, я ведь сколько раз говорил вам, писал докладные… – пытался возразить Брусков.

    – Вы бы получше смотрели за оборудованием. Чтобы отремонтировать неисправную бадью, не нужно писать докладных. Халатность. Да, халатность! Попрошу написать объяснение.

    Даша заметила, что Брусков среди инженеров выделяется опрятностью: на нем синяя, хорошо сшитая куртка, тщательно выутюженные брюки, аккуратно завязанный галстук.

    – Даша! – услышала она голос Николая. – Здравствуйте, Дарья Алексеевна. – Он крепко пожал ее руку. – Ну, что с пострадавшими? Опасны ожоги?

    – Как это могло случиться? – спросила она, глядя ему в глаза.

    – Не соблюдают инструкций, наплевательски смотрят на технику безопасности.

    – Могли быть жертвы.

    – Брусков спас литейщику жизнь, когда тот упал и литье хлынуло из бадьи.

    Брусков, суровый и расстроенный, стоял в стороне с мастером цеха, часто поглядывая на Дашу, вот он кивнул ей головой. Она ответила ему таким же легким кивком головы. Николай посмотрел на Брускова.

    – Вы с ним знакомы?

    – Знакома.

    Помолчали. Даша сделала движение, чтобы отойти от Николая.

    – Помните, как мы строили этот цех?

    – Помню. – Глаза ее стали задумчивыми. Ей показалось, что Николай был все тем же веселым и ласковым и что между ними ничего особенного не произошло.

    – Я часто вспоминал то время, – проговорил Николай.

    Даша с чуть заметной усмешкой посмотрела на него.

    – Значит, вы недовольны настоящим, что заглядываете в прошлое?

    Он передернул плечами.

    – Как вам сказать. Возможно. Прошлое всегда обволакивается дымкой романтики.

    Даша посмотрела на Брускова, который то и дело подносил ко рту папиросу.

    – Не всегда. Вернее, не у каждого, – сказала она.

    – Хотите посмотреть наш завод? Я могу показать вам цехи, – предложил Николай.

    Даша обрадовалась поводу побыть с ним, поговорить. Сейчас он был не таким, каким она встретила его у Тороповых. Но в душе вдруг пробудились старые обиды и горечь. Она вспомнила портрет на его письменном столе.

    – Благодарю. Меня ждут, – сказала она равнодушно и заторопилась, напустив на лицо маску притворного равнодушия.

    – Жаль. Тогда в другой раз.

    – Всего хорошего. – Даша направилась к выходу из цеха, чувствуя на себе взгляд Брускова. Николай шел рядом с нею.

    – Да, все течет, все изменяется. Вот и мы с вами после долгих лет встретились чужими, – проговорил Николай.

    – Кто же виноват в этом? – спросила Даша, отчужденно глядя на него.

    – Не знаю, Дарья Алексеевна. Вам это лучше знать.

    – Почему мне? – Лицо ее слегка побледнело. Николая позвали в цех. Он протянул руку Даше, она, как бы не заметив этого, быстро пошла к амбулатории. Из головы не выходил разговор с Николаем. Неужели притворяется, делает вид, что ничего не знает?

    По пути к детскому саду Даша решила зайти на квартиру формовщика, проверить его жилищные условия. У рабочего туберкулез легких, он жаловался, что у него тесная и сырая квартира. Надо обратиться в завком и дирекцию, чтобы ему дали квартиру в новом доме, – думала Даша.

    И снова мысли невольно возвращались к Николаю. Почему она последнее время так много думает о нем?

    Что тут: старая любовь или уязвленное самолюбие?

    Вдруг кто-то легонько взял Дашу за локоть. Она вздрогнула от неожиданности. «Николай!» – мелькнула радостная догадка, и сердце забилось часто-часто. Обернулась. Надя Торопова.

    – Здравствуйте, Даша! Я напугала вас?

    Они пошли рядом. Даша заметила, что Надя сегодня в приподнятом настроении, глаза ее лучились радостью.

    – У нас сегодня семейный праздник, – призналась она.

    – Это видно по вашему лицу.

    – Вышла книга моего мужа. По этому случаи решили устроить семейную вечеринку. Хочу пригласить вас. Только не вздумайте отказываться, – улыбаясь, предупредила Надя.

    – Спасибо, Надежда Владимировна. Но сегодня не могу, – сухо ответила Даша. Она вспомнила проведенный у Тороповых вечер, когда те отмечали день рождения Николая.

    – Вы обидите нас.

    – Передайте мужу мое поздравление, а Ефросинье Петровне и Ивану Даниловичу привет.

    – Нет, вы обязательно приходите к шести часам. Даша отказалась от приглашения.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГРУСТНО ЗАКОНЧИЛОСЬ ВЕСЕЛЬЕ

    У каждого человека в жизни есть особо радостные, незабываемые дни. Василий Торопов не обижался на свою судьбу, она была к нему благосклонна. Тот день, когда он взял в руки свою книгу, изданную в Москве, казался ему самым счастливым в его жизни.

    Николай назвал его везучим человеком. Да, Василию везло в жизни. Одним победа дается ценой больших усилий, – он же шел по жизни легко, наслаждаясь ее благами.