Текст книги "Были два друга"

Автор книги: Павел Иншаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

    Не заезжая в гостиницу, он отправился в главк. Мрачное серое здание показалось Николаю неприступной крепостью, которую ему, рядовому инженеру, приехавшему из провинции, предстояло брать штурмом. И он должен был ее взять!

    Усталый с дороги, неуверенный в своих силах, Николай поднялся на второй этаж и медленно пошел по узкому коридору, читая на дверях таблички. Остановился перед дверью, где висела табличка «Отдел рационализации и изобретательства», посмотрел на свой чемоданчик, подумал, что надо было бы привести себя в порядок с дороги.

    – Не жениться приехал, – сказал он вслух и решительно, рывком распахнул дверь.

    Огромная комната была тесно заставлена столами, за которыми работали пожилые и молодые люди. Николай сперва увидел дверь, обитую коричневым дерматином, и направился туда. Путь ему преградила молодая женщина.

    – Минуточку! Вы к Виктору Максимовичу? Он занят. У нас приемные дни по вторникам и четвергам с часу до четырех, – сухо сказала она, безразлично глядя на посетителя. Заметив в его руке чемодан, назидательно добавила: – У нас внизу гардеробная.

    – Прошу извинения. Не заметил. Я приезжий, а ожидать приемных дней не могу, – ответил Николай.

    – Я вам сказала, что сегодня у нас нет приема.

    Николай обошел женщину и шагнул к двери. Секретарша презрительно фыркнула, окинула взглядом с ног до головы настойчивого провинциала и передернула плечами, мол, полюбуйтесь на такого нахала.

    Николай вошел в просторный кабинет. На полу ковер, вдоль стен два дивана полированного дерева, мягкие стулья и кресла. За массивным столом сидел белокурый красивый мужчина, дымя папиросой. Против него в глубоком кресле спиной к Николаю сидел посетитель, закинув ногу за ногу. Они оживленно разговаривали, обращаясь друг к другу на ты. Это был обычный разговор двух приятелей. Увлеченные беседой, они не заметили, когда вошел посетитель.

    Николай сразу узнал Зимина. В душе пробудилась старая неприязнь к этому человеку. Так вот кто затеял глупую историю со станком!

    Вдруг Зимин заметил вошедшего, оборвал фразу на полуслове. Брови его приподнялись.

    – Что вам угодно? У меня сегодня неприемный день, – сказал он раздраженно и нажал на столе кнопку.

    На пороге тотчас появилась женщина.

    – Алла, я же предупреждал вас…

    – Я не пускала его, но он и слушать не стал. Николай подошел к столу.

    – Здравствуйте! Ему не ответили.

    – Я же сказал вам, что сегодня не принимаю, – сквозь зубы процедил Зимин.

    – У меня серьезный к вам разговор, и дожидаться приемных дней я не могу, – ответил Николай, с трудом сдерживая себя, чтобы не понестись с места в карьер.

    – Кто вы такой? Что вам угодно? – Зимин встал. Николай мрачно усмехнулся.

    – Вы всех так принимаете?

    – Прошу без нотаций, – повысил голос Зимин.

    – А вы не кричите. Я и сам умею шуметь не хуже вас. Я приехал не за тем, чтобы слушать ваши окрики, – внушительно сказал Николай.

    Зимин переглянулся с товарищем. Его взгляд говорил: «Бывают же типы!»

    Зимин вдруг присмотрелся к Николаю, досадливо хмыкнул, опустился в кресло и закурил папиросу.

    – Вы – инженер Горбачев? – спросил он, немного помолчав.

    – Да, я Горбачев.

    – Та-ак. Что вам угодно?

    – Приехал узнать о судьбе нашего станка. На губах Зимина снова появилась усмешка.

    – Товарищ Горбачев, разве вам недостаточно было заключений двух специальных комиссий, мнения экспертов министерства?

    – Они не разубедили меня в ценности нашего проекта, наоборот…

    – Ваш проект не выдерживает никакой критики. Сплошная компиляция, мягко выражаясь, – с издевкой заявил Зимин, постукивая пальцами по бумагам, лежавшим перед ним.

    – Конструкторское бюро, дирекция и общественность завода другого мнения о нашем проекте, – напомнил Николай.

    – Мало ли чего не одобрят у вас на заводе, – буркнул Зимин.

    – А главк?

    – Что главк? – спросил Зимин.

    – Вы что, забыли историю станка УТС-258, автором которого считаетесь и вы? Так я напомню вам о ней. Наши конструкторы два месяца дорабатывали вашу модель и все-таки станок не оправдывает себя. Удивляюсь, как ваши работники могли одобрить и подписать в производство заведомо плохой станок. Не потому ли, что одним из авторов его значитесь вы?! Зимин сердито сощурил глаза.

    – Кто давал вам право говорить такие гадости! – крикнул он, тяжело дыша.

    – Мне известны все ваши махинации. И вам не отвертеться от ответственности, – заявил Николай.

    – Черт знает что! Это вас надо привлекать к ответственности за склочничество. Вы давно зарекомендовали себя этим. И мы спросим с вас, ради чего вы так делаете, – выпалил Зимин.

    – Вижу, что разговор надо продолжить в другом месте.

    – Можете жаловаться, куда вам заблагорассудится.

    – Я приехал не жаловаться, а драться за правду. Понимаете, драться!

    Николай повернулся и вышел из комнаты.

 ХОЖДЕНИЕ ПО МУКАМ

    Разговор с Зиминым вывел Николая из состояния мрачной подавленности. Трудности всегда вызывали у него повышенную энергию и упорство: чем больше сопротивление, тем жарче накал.

    От Зимина он отправился к начальнику главка, преисполненный решимостью прорваться к нему сквозь тысячи препон. В приемной его выслушала немолодая женщина и сказала:

    – Алексей Никифорович через двадцать минут должен ехать на коллегию министерства. Не могли бы вы прийти к концу дня или завтра утром?

    – Я бы очень просил, чтобы он принял меня сейчас.

    – Хорошо, я доложу ему. Присядьте, пожалуйста. – Она скрылась за дверью.

    Николай устало опустился на стул. «Не примет»,– подумал он, поглядывая на дверь. Вскоре женщина вернулась.

    – Пройдите, товарищ Горбачев. Только прошу вас не задерживать Алексея Никифоровича. Ему надо на коллегию, – напомнила она.

    Оставив в приемной чемоданчик, Николай вошел в кабинет начальника главка. Обстановка тут была куда скромнее, чем у Зимина. Николай подумал о том, что большие ответственные работники гораздо проще и скромнее маленьких начальников, беда в том, что их слишком рьяно охраняют помощники.

    За столом сидел мужчина лет пятидесяти, с полным розовым лицом и косматыми бровями.

    – Вот вы какой, товарищ Горбачев! – сказал он, пожимая руку Николая. – Ваш проект наделал столько шума. Садитесь!

    – Не моя вина, Алексей Никифорович.

    – То есть, как?

    Николай коротко осветил ему подоплеку всей скандальной и запутанной истории. Начальник главка внимательно выслушал его.

    – Для нас вопрос с изобретением ясен. Не верить специалистам мы не можем. Но если вы обвиняете работников главка в нечестном отношении к вашему изобретению, мы вынуждены будем еще раз вернуться к этому делу. Попрошу вас зайти ко мне через два дня, – сказал начальник, вставая из-за стола.

    Он произвел на Николая отрадное впечатление. Уже одно то, что принял его в неприемный день, торопясь на коллегию, – говорило о многом. Такой не станет кривить душой. Николай верил, что затянувшееся дело теперь получит новое направление, и будет решено положительно.

    Но вторая встреча разочаровала Николая. Начальник главка говорил подчеркнуто сухо, официально:

    – Прежде чем обвинять кого-то в нечестном отношении к делу, нужно иметь факты. Мы проверили ваше заявление и считаем его необоснованным.

    Николай доказывал, убеждал, но в ответ услышал:

    – Это только ваши догадки, товарищ Горбачев.

    Николай подумал, что тут затронута честь мундира. Кому скорее поверит начальник главка – автору забракованного станка или своим сотрудникам?

    Николай вышел в коридор, не зная куда идти дальше, так как хождение по отделам главка было уже бесполезным. Все его надежды теперь – на министерство.

    Николай несколько дней ходил по различным отделам министерства и не мог добиться сколько-нибудь вразумительного ответа. Здесь, как и в главке, почти всем была известна история изобретения.

    И все же Николай отступать не думал. Он верил в правоту своего дела. Теперь на карту поставлена была не только судьба изобретения, но и репутация авторов. Временами ему казалось, что он ничего тут не добьется, затеряется в этих огромных ведомствах министерства.

    За несколько дней Николай так надоел работникам министерства, имевшим какое-то отношение к его изобретению, что уже своим появлением портил всем настроение. Один очень пожилой сотрудник министерства чистосердечно сказал Николаю:

    – На своем веку я много повидал посетителей, но такого, как вы, – первый раз.

    – Это плохо? – спросил Николай.

    – Как сказать. – Сотрудник улыбнулся. – Если вы правы, хорошо, но если не правы…

    – Я прав.

    – От души желаю, чтобы было именно так. Если убеждены в правоте своей, действуйте.

    – Скажите, это правда, что министр в заграничной командировке? – спросил Николай.

    – Да, и вернется нескоро.

    – А его заместитель Зимин?

    – Он уехал с министром.

    – Жаль. Очень жаль, – вздохнул Николай.

    Пожилой сотрудник министерства помог ему попасть на прием к одному из заместителей. Николай настоял, чтобы на этот раз комиссия по рассмотрению проекта была создана при министерстве. С волнением он ожидал этой комиссии.

    Мнение экспертов раскололось. Три человека высказались положительно, четыре против. И хоть станок снова был забракован большинством голосов, Николай увидел первые проблески победы. Если проект одобрили три человека, значит, он заслуживает внимания, и теперь от него не отмахнутся.

    Но комиссия министерства все же отвергла проект.

    К кому же дальше апеллировать? Ждать возвращения министра? Не хватит времени: отпуск на исходе.

    Николай решил добиться приема у другого заместителя министра – крупного конструктора и теоретика, автора многочисленных научных работ по металлорежущим станкам. По его учебникам Николай занимался в институте. Труды этого большого ученого знал каждый инженер. Если он скажет «нет», тогда бесполезно продолжать борьбу. Такому авторитету вряд ли кто осмелится возразить.

    Но к этому авторитету не просто было попасть на прием. Он замещал министра. Напрасно Николай доказывал его помощникам, что у него не личное дело, а дело государственного значения.

    Усталый, злой, Николай сел в коридоре на диван и опустил голову. То ли от перенапряжения нервов, то ли от усталости, безнадежного хождения по министерству он последние дни чувствовал недомогание Горбачев с досадой подумал, что у него иссякают силы. Надежда на письма Ломакина министру и начальнику главка не оправдала себя. Может быть, им не дали хода, положили под сукно. Дважды Николай пытался дозвониться Ломакину. Первый раз ему ответили, что он уехал на областной партийный актив, другой раз Ломакина не могли разыскать на заводе.

    – Здравствуйте, неутомимый воитель! – услышал Николай знакомый голос. Перед ним стоял тот старый работник министерства, который помог добиться приема у заместителя министра.

    – Здравствуйте, Федор Николаевич, – сказал Николай.

    – Что голову повесили? Это не в вашем характере.

    – Нездоровится мне.

    – Ну, в этом возрасте болеть…

    – Старая контузия…

    – Фронтовик? Да, война натворила бед. Вы, наверное, к Ивану Деомидовичу? – спросил Федор Николаевич.

    – Не пускают.

    – Да, к нему попасть нелегко. А вы позвоните ему по прямому телефону. Может, и примет. Скажите, что приезжий, с производства.

    – Ваши секретари номера телефонов начальников держат в секрете, как государственную тайну.

    Федор Николаевич вынул из бокового кармана блокнот и черкнул карандашом номер телефона.

    – Спасибо!

    Николай зашел в первую же комнату и оттуда позвонил заместителю министра.

    – Заходите, – был короткий ответ.

    Николай снова предстал перед секретарем, строгим, угрюмоватым молодым человеком в роговых очках я черном, модно сшитом костюме.

    – Товарищ Горбачев, я тысячу раз говорил вам, что заместитель министра принять вас не может. Напрасно вы так усердствуете, – сердито проговорил он.

    – Я только что договорился с ним по телефону. Он ждет меня, – ответил Николай, дерзко глядя секретарю в глаза.

    Он молча пожал плечами и пошел в кабинет своего шефа. Вернулся он оттуда, словно перерожденным: на губах приветливая улыбка. До этого Николай считал, что секретарь не способен улыбаться.

    – Пожалуйста, Иван Деомидович ждет вас.

    С волнением Николай переступил порог, и радость, его вдруг погасла. За столом сидел грозный на вид человек лет шестидесяти с гривой седых волос. Бросив свирепый взгляд на посетителя, как бы говоря: «Носит вас нелегкая, бездельников и жалобщиков!», он прорычал что-то нечленораздельное в ответ на приветствие Николая. Его мрачное лицо с крупным носом, квадратным подбородком и кустистыми бровями чем-то напоминало старого льва.

    – Садитесь! – сказал он резко и громко. Николай хоть и был не из робкого десятка, однако

несмело присел в кресло.

    – Ну, что у вас? – строго спросил ученый, давя посетителя тяжелым взглядом.

    Николай рассказал ему о запутанной истории изобретения. Заместитель министра прочитывал какие-то бумаги, подписывал их, на некоторых делал пометки и откладывал в сторону. Казалось, он не слушал, о чем говорил посетитель.

    – Так-с… Говорите, несколько месяцев маринуют изобретение? Мало! Иногда мы и годами маринуем. Создали разные ведомства, оторвали тысячи людей от производства и сами скоро потонем в бумагах, – ворчал он как бы про себя. – Чертежи при вас?

    – При мне.

    – Оставьте. Посмотрю.

    Николай положил на стол красную, изрядно потертую папку. Заместитель министра сердито отодвинул от себя бумаги, раскрыл папку с чертежами. Суровое его лицо сразу как-то оживилось.

    – Так-с… Снова универсал. С одним мы определенно оскандалились, а теперь другой нам подсовываете. Ладно, посмотрю. Всего хорошего, – он встал и протянул руку.

    «Вряд ли можно рассчитывать на его поддержку»,– подумал Николай, выходя из кабинета. Срок отпуска уже истек, ждать результатов нет времени. Не хотелось без победы уезжать домой, но что он может еще сделать' Нет больше сил, он всего себя израсходовал на эти мытарства.

    В гостиницу Николай добрался усталым и внутренне опустошенным. Болела голова, поламывало в пояснице, знобило. Снял пальто, бросил его в кресло, прилег на диван. И странно, перед глазами, как маятник, покачивалась комната, во рту было горько и сухо. Он вдруг вспомнил, что сегодня ничего не ел. Утром не хотелось, а днем было не до еды. В теле тяжесть многодневной усталости. Вот тебе и отпуск, долгожданный отдых. А чего он добился? Вручил проект лично в руки заместителю министра?

    Николай встал и принялся ходить по комнате, сунув руки в карманы брюк. Сейчас он завидовал Василию Вот кто баловень судьбы! Человек в почете, у него любимая жена, семья, он повседневно окружен заботой и любовью домочадцев. Вспомнилась Даша, ее черные неприязненные глаза. На душе Николая стало еще темнее, еще холоднее.

ДРУЗЬЯ ПОЗНАЮТСЯ В БЕДЕ

    В то время, когда Николай распутывал в Москве хитро запутанный клубок, Василий Торопов даже забыл, что он соавтор злосчастного станка. Он давно смирился с тем, что станок их забракован окончательно и бесповоротно. Зачем же мучиться сомнениями и тревогами, окрылять себя напрасными надеждами?

    Василий начал работать над книгой. Ему хотелось написать правдивую книгу о том, что он хорошо знал, показать людей производства, борьбу нового со старым. За основу он брал живых людей, только менял их фамилии, усиливал черты характеров, а некоторых писал с натуры, настолько они были яркие и самобытные.

    Работал над рукописью по ночам, когда в доме все спали. Работа так захватила и увлекла его, что в творческом горении он чувствовал почти физическую потребность. Это было настоящее вдохновение. Слова легко ложились на бумагу.

    Надя стала замечать, что он все чаще засиживается до утра, а на работу уходит с покрасневшими от недосыпания глазами и припухшими веками.

    – Нельзя так! – не раз говорила она.

    – Ничего, Наденька! Видишь, я здоров. И вовсе я не устаю, – отвечал Василий с улыбкой человека, сделавшего что-то полезное и значительное.

    – Надо приучить себя спать после обеда. Вчера ты тоже сидел до трех ночи.

    – Пустяки! Мне хватит моего здоровья. И не спросишь, над чем я работаю, – сказал Василий, гладя мягкие белокурые волосы жены.

    – Если не секрет, сам скажешь, – улыбнулась Надя.

    – Задумал написать книгу. – Заметив удивление на лице жены, добавил: – Понимаешь, художественное произведение. Ну, повесть или роман. Я и сам еще не знаю, что получится. Ты не веришь в мои силы, тебе, смешно? Хочешь, я прочту тебе некоторые отрывки, а ты скажешь, стоит ли мне заниматься этим делом.

    Василий прочел ей главу из своей рукописи. Надя долго молчала, не зная, что ему сказать. Сказать, что написано плохо, не могла, потому что глава была написана тепло и взволнованно. Но и сказать, что написано хорошо, не позволяла ее натура. Не чувствовалось опытной руки художника.

    – Ну как? Тебе не нравится? Плохо? – спросил Василий.

    – Что-то получается, – ответила Надя. Василию хотелось, чтобы Надя пришла в восторг от

прочитанного. Поэтому ее оценка несколько расхолодила его. Начинающему писателю всегда кажется, что все им написанное если не гениально, то талантливо.

    – Некоторые места мне не нравятся, – сказала Надя.

    – Например?

    – Неправдоподобно молодой человек рассуждает о своем месте на производстве. И в разговоре с любимой девушкой чувствуется натяжка.

    Василий вынужден был согласиться с замечаниями Нади, хотя они и воспринимались с обидой Он и раньше замечал, что Надя всегда тонко чувствует искусство.

    – Теперь скажи мне, только прямо и честно: стоит ли мне заниматься литературой?

    – А послушал бы меня, если бы я сказала не стоит?

    – Послушал бы.

    – Тогда не пиши, – сказала Надя не то шугя, не то серьезно. Василия обескуражило это заявление.

    – Из тебя никогда не выйдет писателя, ты и сам не уверен в своих силах, в своем таланте.

    Надя верила в литературные способности мужа. Но способности – это не талант, а без него в литературе делать нечего. Иногда способный человек, возомнив, что он все умеет, начинает вдруг разбрасываться, распылять свои силы…

    Николай прислал из Москвы Василию письмо, в котором сообщал о своих делах. От письма веяло холодом сомнения и безнадежности, хотя в конце письма Николай уверял, что не остановится на полпути.

    – Вот, видишь, – сказал Василий, прочитав Наде письмо. – Я же говорил ему, что это бессмысленная затея. Чудак!

    Надя посмотрела на него и грустно вздохнула.

    – Меня удивляет твое отношение к тому, что Николай делает. Ты и сам был уверен, что ваш станок нужен для народного хозяйства, – с упреком проговорила она.

    – Верил. Ну и что с того? А потом перестал верить. У нас в стране сейчас тысячи моделей станков И изобрести что-нибудь оригинальное – почти невозможно. Нет, изобретать я больше не буду.

    – Только потому, что на пути встретились трудности?

    – Понимаешь, это очень оскорбительно, если ты работаешь, стремишься сделать что-то полезное, а тебя вместо благодарности обвиняют черт знает в чем.

    – Почему же ты Николая назвал чудаком? Он честно и мужественно отстаивает справедливость.

    – Но если дело окончательно провалено…

    – Это нехорошо, что ты поспешил умыть руки. Вместе трудились, вместе надо было отстаивать проект. – Надя нахмурила брови.

    Василий смущенно улыбнулся. Ему стало неловко перед женой. Может быть, она и права: у него не хватает принципиальности. Но слышать такие упреки oт жены было очень обидно.

    За день до возвращения Николая из Москвы по воду пронесся слух, что директор уволил его с работы. Василий не поверил этому. Но на доске висел приказ об увольнении восьми работников заводоуправления. Среди них был и Горбачев. Он не мог понять как же Николай очутился в штате административно-управленческого аппарата, если все время работал непосредственно на производстве? Тут какое-то недоразумение.

    Удивление Василия сменилось догадкой: уж не ловкий ли ход директора, чтобы избавиться от беспокойного человека? Уволить хорошего инженера-производственника с такой формулировкой – это больше чей странно.

    Василий зашел к главному инженеру.

    – Иван Леонтьевич, что же это получается с Горбачевым?

    – В приказе об этом сказано довольно ясно. Горбачев попал под сокращение управленческого аппарата, – ответил Пастухов.

    – Позвольте, Горбачев никогда не был в штатах заводоуправления, – возразил Василий.

    – Идите к директору, – посоветовал Пастухов. От главного инженера Василий зашел в партком к Ломакину.

    – Павел Захарович, может, хоть вы объясните, что за комедию разыграли с Горбачевым? – начал Василий.

    – Да, нехорошо получилось. – Ломакин провел ладонью по лысине. – Не посоветовался ни с парткомом, ни с заводским комитетом. – Зазвонил телефон. Ломакин взял трубку. – Да! Мое мнение по этому поводу? Факт – безобразный. Об этом спросите у Пышкина. – Ломакин опустил трубку. – Вот, сотый раз звонят о Горбачеве. Я говорил уже с директором. Он не хочет отменять приказ. Формально-то он прав. Но мы заставим его отменить приказ. Так что можете не волноваться, товарищ Торопов.

    Василия не успокоил разговор с Ломакиным, он пошел к директору. Геннадий Трофимович говорил по телефону. Заметив Торопова, кивнул ему, указал рукой на кресло. Василий подождал, когда директор закончит разговор.

    Пышкин положил трубку и добродушно, почти с ребяческой улыбкой посмотрел на Василия.

    – Ну-с, товарищ изобретатель?

    – Геннадий Трофимович, вы несправедливо поступили с Горбачевым. Я протестую самым решительным образом, – сказал Василий, не в силах сдержать возмущения.

    – Спокойно, милый, спокойно.

    – Можно ли быть спокойным, когда вы незаконно уволили хорошего инженера. Он поехал в Москву отстаивать проект станка, одобренного вами, конструкторским бюро, общественностью завода, – напомнил Василий.

    – Зачем напрасно нервничать, дорогой? Увольнение Горбачева ни в коей мере не связано с вашим злополучным проектом. Я и так месяц тянул с сокращением штатов. На это имеются указания министерства. Так что сочувствую, но помочь, увы, не в моих силах, – Геннадий Трофимович широко развел руками.

    – Могли бы вы хоть подождать возвращения Горбачева…

    – Я несколько месяцев держал его на заштатной должности. А за такие штуки крепко греют нашего брата.

    – Но ведь Горбачев приехал сюда после института по путевке министерства. Он производственник. Вы не имеете права увольнять его при сокращении управленческого аппарата, – говорил Василий, все больше распаляясь.

    – Вашему Горбачеву я создал все условия для работы. Он, видите ли, не сработался с начальником цеха! Куда же прикажете деть его теперь? Или снова держать на заштатной должности? – спросил директор. Он перестал уже улыбаться, постукивал пальцами по зеленому сукну стола.

    – У меня такое впечатление, что вы просто не хотите держать на заводе этого беспокойного человека,– заявил Василий.

    – Глупости, дорогой, глупости.

    – Нет, это не глупости. Тогда заодно увольняйте и меня, как сообщника злосчастного проекта, – сказал Василий.

    – Зачем горячиться?

    – В знак протеста я требую, чтобы уволили» меня.

    – Если вы так настаиваете…,

    – Я принесу вам заявление.

    Из кабинета директора Василий вышел взвинченный, что было с ним редко. Сейчас он был готов на все. В эти минуты он не думал, что может потерять работу, что у него семья, что они с Надей ожидают второго ребенка. Он снова зашел в партком, чтобы там написать заявление. Он так и напишет: «В знак протеста против незаконного увольнения товарища…»

    Ломакин беседовал с Брусковым, который тоже пришел выразить свое возмущение по поводу увольнения Горбачева. Пока Ломакин разговаривал с Брусковым, Василий быстро написал заявление.

    – Я, как коммунист, не могу не выразить своего возмущения решением директора, – говорил Брусков. – Это произвол. Такое же мнение и у моих коллег. Партийный комитет должен вмешаться в это дело.

    – Не волнуйтесь, товарищи, все уладим, – успокаивал Ломакин.

    – Я только что от директора, – сказал Василий, протянув Павлу Захаровичу свое заявление. Тот быстро пробежал его глазами.

    – Это вы напрасно.

    – Не могу же я оставаться равнодушным, если над моим товарищем творят черт знает что. Я напишу еще в обком партии, в министерство, – ответил Василий.

    – Под таким письмом и я подпишусь, – вставил Брусков.

    – Не горячитесь, товарищи. Горбачева мы не дадим в обиду, – заверил Ломакин.

    – Но факт свершился, – сказал Брусков.

    – Приказ – это еще не все, – ответил Ломакин. – А вы, товарищ Торопов, порвите свое заявление.

    – Павел Захарович прав. Этим заявлением ничего не докажешь, – поддержал Ломакина Брусков.

    Василия долго уговаривали не торопиться с заявлением, он стоял на своем.

    – Давайте этот вопрос отложим до завтра. Подумайте за это время. Горячность и спешка к хорошему не приводят. А завтра обязательно зайдите ко мне, – посоветовал Ломакин.

    Дома Василий показал заявление жене, она прочла и задумалась.

    – Ты поступаешь благородно. Но какая польза от этого для Николая и для тебя?

    Василия обидели ее слова, он принялся доказывать, что его долг постоять за товарища, а в крайнем случае разделить с ним неудачу.

    – Предположим, ты в знак протеста уйдешь с завода. Разве Николаю от этого станет легче? Ты этим причинишь ему еще больше горя…

    Василий порвал заявление.

    Измученный неудачами, растроенный, Николай едва добрался домой. Дорогой он опасался, что его высадят из поезда и положат в первую попавшуюся больницу. Срок отпуска истек. По пути он зашел на почту и позвонил начальнику цеха, что болен и завтра не сможет выйти на работу. Ему ответил голос из трубки:

    – Можешь, Горбачев, не торопиться.

    – Почему не торопиться?

    – Ты уволен по сокращению штатов.

    – То есть, как это по сокращению штатов?

    – Ты же у нас числился заштатным. Есть приказ директора.

    Только сейчас Николай понял свою оплошность: когда-то он согласился перейти в сборочный цех на заштатную должность. Удар со стороны дирекции был нанесен в самый трудный для него момент, когда усталый, без денег, без надежд он вернулся из Москвы. Лежал в постели, вздыхал, думал и не мог понять, что же происходит вокруг него. Снова замкнулась цепь неудач. Или он такой неудачник, или не умеет драться за свое счастье, или у него просто тяжелый, неуживчивый характер?

    В комнату вошла соседка по квартире Марья Тимофеевна, одинокая старушка-пенсионерка. Она присматривала за холостяцким хозяйством молодого соседа, убирала его комнату, стирала ему, готовила обед. Старушка давно привязалась к Николаю, относилась к нему как к родному сыну. Сейчас она хлопотала у больного, днем сама вызвала врача, сходила в аптеку за лекарством.

    – Тебе, может, сынок, чайку? – спросила она.

    – Спасибо, Тимофеевна. Мне сейчас не до чая. Понимаешь, внутри все кипит.

    – Может, воспаление легких схватил? Я тебе малинки сушеной заварю.

    – С работы меня, Тимофеевна, прогнали.

    – Как это прогнали?

    – А так. Уволили

    – Больного уволили? Нет у нас таких законов. Врач-то тебе советовал усиленное питание.

    – У меня просьба к тебе: сходи завтра в комиссионный магазин, пригласи сюда человека. Надо сбыть кое-что из вещей.

    – У тебя, сынок, этих вещей не так уж густо. Обойдемся как-нибудь и без комиссионного. Не пропадем. Сейчас заварю тебе малинки, а потом липового цвета. Выхожу тебя. Скоро прыгать будешь.

    Николай взял ее суховатую руку, прижал к щеке,

    – Хорошая ты у меня, Тимофеевна, – растроганно прошептал он.

    – Жениться тебе, сынок, пора. Жена – друг и в радости и в горе. Хорошо, что я твоя соседка…

    Вечером зашел Василий. Увидев товарища в постели, он встревожился.

    – Что с тобой? – спросил он, садясь у его изголовья.

    – Приболел.

    – Врач был?

    – Был. Ну, как у тебя дома?

    – Спасибо. Все хорошо. Ну, что там, в Москве? Николай вяло, безнадежно махнул рукой, глубоко перевел дыхание. Василий понял все и не стал больше расспрашивать Он не хотел сообщать Николаю неприятную новость, что директор приказом уволил его с работы. Но Николай сам начал с этого.

    – Слыхал, что меня, как заштатного, попросили с завода? – на губах Николая мелькнула горькая улыбка.

    – Говорил я с Ломакиным. Он возмущается. Все возмущаются.

    – Эх, счастье их, что я едва ноги приволок домой. Ну, ничего, поднимусь, я с ними поговорю.

    – Ты сейчас не думай об этом. У тебя, конечно, и денег нет? – Василий вынул из кармана несколько сторублевок.

    Николай взял его за руку.

    – Не надо. Деньги у меня есть. Много ли холостяку нужно?

    – У нас сегодня зарплата. Ты не смеешь отказываться от товарищеской помощи. – Василий сунул деньги под подушку. – Что ты теперь думаешь делать?

    – Драться, драться и драться, – возбужденно ответил Николай – Надо немного окрепнуть. Наше дело еще не проиграно. Напишу в Совет Министров, в ЦК.– Он и сам сейчас верил, что дело не проиграно. Быстрее бы выздороветь, а там, если потребуется, он снова поедет в Москву. Во всяком случае, Зимина и Пышкина выведет на чистую воду.

    Василий встал и прошелся по комнате. Ему хотелось сказать Николаю: «Плюнь ты на проект и на Зимина. Береги свое здоровье». Над столом на стене он увидел знакомую веточку с пятью еловыми шишками. Это все, что у Николая осталось от Даши. Потом его взгляд задержался на цветной миниатюре, что стояла на столе возле простенького чернильного прибора. Портрет был исполнен искусной кистью. Из черного полированного овала улыбалось знакомое лицо молоденькой девушки. Белокурые волнистые волосы, ярко-голубые глаза, губы, очертание носа были очень знакомы. Василий вдруг вспомнил, что у Нади был такой же ее снимок, сделанный еще до замужества.

    Догадка, что Николай и сейчас любит его жену, больно защемила сердце.

ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ

    Николай старался никому не показывать, как тяжело, болезненно переносил он свои неудачи. Пугало не то, что он потерял работу, ее он всегда найдет. Противна была та искусственно созданная атмосфера, в которой он жил последнее время. Но самое ужасное было то, что его отгородили стеной от производства, от людей, с которыми он сжился, к которым привык. Кроме завода, у него ничего не было.

    Не сиделось Николаю в пустой холостяцкой квартире, давали чувствовать себя скука, одиночество, порой овладевали мрачные раздумья. Утром, наскоро позавтракав, он по привычке торопился на завод, заходил в комнату парткома, просил Ломакина, чтобы тот дал ему какое-нибудь дело – оформить протокол собрания, сходить с поручением в райком, помочь выпустить цеховую газету.