Текст книги "Были два друга"

Автор книги: Павел Иншаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

    – Спокойной вам ночи, милая, – и вышел из комнаты.

    Пока Даша торопливо заворачивала в бумагу вещи и деньги, выбежала в коридор, потом во двор, Жоржа и след простыл. Даша вернулась в комнату, бросила сверток на стол, упала на кровать и заплакала…

СМИРИТЬСЯ

    На другой день по дороге в школу Даша забежала к Лидии, передала ей для Жоржа вещи и деньги

    – Глупенькая ты девочка, – сказала Лидия, выслушав Дашу. – Другая радовалась бы, что подвернулось счастье, а ты возмущаешься. Эти тряпки и деньги для Жоржа ни черта не стоят, а для тебя сейчас что-нибудь да значат. Забирай все это и не говори глупостей.

    – Это не глупости. Я никому не хочу быть обязанной, – ответила Даша.

    – А тебя никто и не обязывает.

    – Я же знаю, к чему может привести все это. Разве я не понимаю, чего он добивается от меня? Это гадко и подло с его стороны, – твердо заявила Даша, стоя посреди комнаты.

    – Я вот что скажу тебе, Дашок. Только не обижайся. Раньше ты казалась мне умнее. Ну какого черта ломаешься? Подумаешь, ходячая святость, мадонна непорочная. И что ты думаешь доказать, если живешь впроголодь, ходишь в лохмотьях? И кто поверит тебе, что ты, имея ребенка, живешь царевной-недотрогой? Все знают о тебе одно: у твоего ребенка нет отца, – говорила Лидия, лежа на тахте с книгой в руках.

    Дашу коробили грубые, пошловатые слова и тон, какими они были сказаны. Она молча покусывала губы, задумчиво глядя куда-то в угол.

    Лидия закурила папиросу, пустила к потолку колечко дыма и наблюдала за ним, как оно все расширялось и, наконец, потеряло свою красивую форму, расползлось по комнате сизым облачком.

    – Смири свою гордыню, – снова заговорила Лидия. – Жорка мог бы одеть тебя, устроить тебе хорошую квартиру. Он все может. Ты не горячись, подумай. Вот ты принесла мне его подарки и считаешь, что поступила благородно. Люди узнают и посмеются над тобой.

    – Ну и пусть смеются.

    – А тебе это приятно? – спросила Лидия, дымя папиросой со следами губной помады на мундштуке.

    – Я не делаю ничего дурного, такого, чтобы быть посмешищем. Пусть об этом подумают другие.

    – О, милая кошечка, у тебя и коготки остренькие имеются. Это ты бросила камешек в мой огород? – Лидия громко, неестественно рассмеялась. – Я не боюсь ничего. Я стою выше предрассудков. И вот что скажу тебе, Даша. Жорж очень настойчив. Он не любит останавливаться на полпути. Не таких уламывал. Ты это имей в виду на всякий случай.– Она указала рукой на вещи и деньги. – Бери это себе, как трофеи, пользуйся на здоровье.

    – Как плохо думаешь ты о людях. – Даша холодно посмотрела на Лидию.

    – Дурочка ты моя хорошая! Когда-то и я была такой, – Лидия улыбнулась, щуря от дыма папиросы свои желтоватые, под цвет табака, глаза. – Да, когда-то и я была такой…

    – Ты можешь плохо кончить.

    – Не люблю заглядывать в будущее. От тоски умереть можно. Ну, хватит нам о высоких материях. Снимай пальто, будем обедать. У меня есть хорошее вино, – Лидия встала с тахты.

    – Я тороплюсь…

    Даша ушла от нее в смятении. Эта непонятная для нее женщина вносила в ее мысли сумятицу.

    «А может быть, она права? – думала дорогой Даша – Может, он любит меня. И что толку с того, что я живу затворницей, знаю только завод и школу. Даже приличного платья нет…» Тут Даша поймала себя на том, что она, как ни противится советам Лидии, все чаще и чаще задумывается над ними. Но послушаться ее советов – значит и самой стать на путь пустой, хоть и безбедной жизни.

    – Нет, этого не будет! – вслух сказала Даша и оглянулась, не подслушал ли ее кто из прохожих.

    Как– то поздним вечером Даша торопливо шла из школы в общежитие. Она всегда торопилась: в детские ясли, на завод, в школу, домой. В школу и с занятий всегда ходила пешком. По пути надо забежать за сыном, покормить его, уложить спать, а потом час-полтора посидеть за учебниками. Утром не до занятий. Малыш просыпается рано, нужно обегать в продовольственный магазин, приготовить завтрак, постирать пеленки, а там и на завод. И так каждый день, рассчитанный до минуты.

    Дашу кто– то легонько взял за руку выше локтя. Она испуганно вздрогнула, повернула голову. Рядом с нею шел Жорж.

    – Испугались? Добрый вечер, – сказал он сочным голосом.

    – Здравствуйте, – буркнула Даша и еще быстрее зашагала по темной улице. Он молча шел рядом с нею. – Недавно была у Лидии, передала вам все то, что вы оставили у меня, – сказала Даша, кося на него глаза.

    – Это очень забавно. – Он рассмеялся звучным рокочущим смехом. – Вы мне все больше начинаете нравиться.

    Даша шла молча своей торопливой летящей походкой. Он шел плечо в плечо. От него пахло табаком и хорошими духами.

    – Даша, вы очень рассердитесь на меня, если я провожу вас до общежития? – смиренно спросил он

    – Я и сама знаю дорогу, – сухо ответила она

    – Вы такая милая девушка, а вот…

    – Ах, перестаньте!

    – Хорошо. Я не буду. Для меня достаточно и того, что я иду рядом с вами, слышу ваш, правда, не очень ласковый голос.

    Даша ничего не ответила. С квартал шли молча. В плохо освещенной улице с узкими тротуарами Даша споткнулась и едва не упала. Он поддержал ее, взяв за локоть. Она попыталась высвободить руку, но он крепко держал ее.

    – Я не боюсь… – тихо сказала она.

    – Но вы так быстро ходите. Упадете. И снова шли молча.

    – А знаете, за что вы нравитесь мне? – спросил он. Даша не ответила. – В молодости я полюбил девушку. Вы очень похожи на нее. Я ее очень любил, до безумия, но был беден, – а она – единственная дочь известного профессора. Ее родители не хотели, чтобы она связала свою жизнь с каким-то студентом, нашли ей мужа из ученых. В отчаянии я бросил институт, уехал домой, к родителям. А Леночку выдали замуж за пожилого, известного человека. Через год она умерла…

    Даша любила романтические истории и считала, что они случаются с людьми сильных характеров. К таким людям она никогда не причисляла себя. Рассказ Жоржа о трагической любви произвел на нее сильное впечатление. А может, он выдумал эту историю?

    – Простите, я не знаю вашего имени и отчества,– сказала Даша.

    – Георгий Александрович.

    – Георгий Александрович, вы доктор, инженер, артист? – спросила она.

    – Нет, Дашенька, профессия моя довольно прозаическая. По специальности я юрист, веду спорные дела некоторых торговых организаций, – ответил он. Помолчав, добавил: – Мне около сорока, а я еще холостяк.

    – Вы из-за Леночки не женитесь?

    – Не знаю. Возможно. Просто после Леночки не встретил еще женщину, которая заполнила бы меня до краев. – Он вздохнул.

    Даша вдруг спохватилась: интересоваться такими вопросами, кажется, не совсем прилично. Какое ей дело, кто он, где работает, почему не женится. Ветреные мужчины всегда выдают себя за холостяков. До общежития Даша не обронила ни слова.

    – Ну вот, вы и дома. Спокойной вам ночи, Даша, – ласково сказал Георгий Александрович.

    Перед тем, как лечь в постель, Даша долго стояла перед зеркалом, рассматривая свое лицо, будто видела его в первый раз. Некоторые находят ее красивой. Что из этого? Все равно несчастливая… И в чем оно заключается – счастье? Какое оно? Вот любила Николая, тогда казалось, что была счастлива. Но это счастье принесло ей горе.

    Даша вздохнула, подсела к столу и раскрыла учебник. Глаза бегали по строчкам, а мысли были заняты другим. «Спокойной вам ночи, Даша!» Сколько теплоты в его голосе! А ведь он хорош собой, умный и образованный. Зачем ему нужна простая девушка – токарь четвертого разряда?

    А на ухо будто шепчет кто-то вкрадчиво. «Эх, Дашенька, все равно никто не оценит твоей порядочности. Зачем томиться в унылом одиночестве? Жизнь так коротка, а молодость – мгновение. В жизни столько заманчивого, столько соблазнов. Ты просто трусиха».

    Даша захлопнула учебник и легла в постель. Но спать не хотелось, волновали разные мысли. Попыталась представить себе Николая, где он, что делает, о чем думает? Вспоминает ли о ней? И снова стало жаль себя, одинокую и несчастную.

    На следующий вечер Георгий Александрович ожидал ее возле школы. Снова проводил до общежития. На этот раз Даша не просила его оставить ее в покое. Это повторилось и на третий и на четвертый день. Он смиренно шел до общежития и затем уходил. Даша постепенно перестала дичиться его и, когда он не ожидал ее возле здания школы, чувствовала себя так, будто ей чего-то не хватает. Потом стало даже приятно идти по вечерним улицам города с мужчиной, слушать романтические и смешные истории из его жизни. Георгий Александрович вырос в семье рабочего, сам тоже в молодости работал на заводе, вечерами учился. Жизнь терла и мяла его, бросала из одного города в другой.

    Сначала Даша позволила Георгию Александровичу провожать себя домой. Все равно он сделал бы это помимо ее желания. Не запретишь ведь человеку идти рядом! Потом она позволила себя брать под руку. Все равно он сделал бы это и без ее разрешения. Встречи у школы и провожания вошли как бы в привычку. Иногда это даже льстило ей.

    Как– то Валя-Чижик спросила у нее:

    – Кто это ожидает тебя у школы?

    – Знакомый…

    – А он – интересный.

    Однажды вечером шел проливной дождь. Даша вынуждена была задержаться в школе, пока распогодится. Но дождю не предвиделось конца. Вышла на улицу, машинально посмотрела в сторону, где на углу под деревом обычно ожидал ее Георгий Александрович, и была приятно удивлена. Он стоял под раскрытым зонтом и приветливо улыбался ей.

    – Добрый вечер, Даша.

    – Ой, Георгий Александрович! В такую погоду…– обрадованно проговорила Даша. Она была плохой актрисой.

    – Разве мог я усидеть дома, не повидав вас! Даша предложила подождать трамвай.

    – Пойдемте пешком. Я привык к нашим прогулкам. – Он пошел рядом, прикрыл ее зонтом, взял под руку.

    И на этот раз, в слякоть и дождь, Даше приятно было идти с этим внимательным и ласковым человеком, чувствовать сильную руку, слушать его голос, отвечать на незначительные вопросы. Как обычно, он проводил ее до общежития, пожелал спокойной ночи и ушел в темноту, в дождь и холодный ветер. Ей даже стало жаль его, что он из-за нее изрядно промок.

    После этого вечера Георгий Александрович не показывался у школы три дня, и у Даши на сердце вдруг стало тревожно и грустно. Может, простудился под дождем? А вдруг ему неудобно встречаться с плохо одетой девушкой? «Что это – привычка или он начинает мне нравиться? – размышляла Даша, идя по темной улице окраины города. Почему-то было страшно идти одной. – Ну и пусть не приходит. Это даже к лучшему. Что может быть общего у меня с ним?»

    Покормив сына и уложив его спать, Даша села за уроки и больше часа не отрывалась от книги. От усталости слипались веки, хотелось все отбросить в сторону и лечь в постель. Но вдруг послышался легкий стук в дверь.

    – Войдите! – машинально ответила она и в тот же миг спохватилась: а вдруг это он? Она не ошиблась и не могла понять, чего в ней больше: удивления, огорчения или радости?

    – Дашенька, ради бога, простите меня, – виновато и просяще заговорил Жорж, вертя в руках шляпу. – Опоздал сегодня к школе и вот больше часа брожу вокруг общежития, смотрю в окошко, как вы укладываете малютку, как занимаетесь. Если бы я был поэтом, написал бы для вас сонеты, если бы был художником, написал бы с вас картину. Но я простой смертный. Прошу вас, Дашенька, не смотрите так на меня и, ради бога, не гоните. Понимаю, вам неудобно…

    Даша снова не знала, что ей делать, как вести себя. Резко разговаривать с ним, как это она делала раньше, сейчас уже не могла.

    – Георгий Александрович, я же просила вас… И вы дали честное слово. – Даша покачала головой. Голос ее звучал растерянно, в нем не чувствовалось досады и обиды. – Вы должны понять…

    – Дашенька, милая… Вы тоже должны понять меня… Вот постою у двери, посмотрю на вас… Мне и этого достаточно. Вы умная, милая, хорошая, и жестокость вам не к лицу…

    Голос Жоржа, полный любви и мольбы, смиренное выражение лица тронули Дашу. Нет, у нее не хватило сил попросить его из комнаты.

    – Я только на одну минутку. Вот постою здесь и уйду. А если разрешите, присяду…

    Даша, задумчивая и печальная, молча стояла возле кроватки сына. Георгий Александрович присел к столу.

    –  Вот, сидел бы так и смотрел, смотрел бы на вас. Больше мне ничего не надо.

    Даша не понимала, что творилось с нею в этот вечер. Почему-то начали вдруг душить слезы. Снова пробудилась противная жалость к себе. Она так одинока. Жизнь ее, как телега, скачет по каким-то ухабам, вот-вот слетишь под откос. На пути столько трудностей и неурядиц. Она уже устала от бесконечных душевных терзаний, от одиночества, от сознания своей беспомощности.

    – Я очень голоден. Работал допоздна,– некогда было поесть. Если бы вы покормили меня, Дашенька, – запросто сказал он.

    Даше стало неловко.

    – Простите, Георгий Александрович, у меня сейчас как-то ничего нет…

    – Главное – ваше желание, а за остальным дело не станет, – весело сказал он. Встал, из карманов достал бутылку ликера, потом банку зернистой икры, сыр, шоколад, булочки…

    – Георгий Александрович! – Даша недружелюбно, с упреком посмотрела на него.

    – Престо хочу поужинать с вами, – ответил он, снимая макинтош

    Даша покачала головой, вздохнула и принялась аз тумбочки доставать тарелки, вилки.

    – Только рюмок у меня нет.

    – Это ничего не значит. Давайте сюда стаканы. Мы сейчас славно поужинаем.

    Он сел на табурет, Даша на кровать. Она выпила несколько глотков очень сладкого, обжигающего напитка. И, как прошлый раз у Лидии на квартире, приятно разлилась по телу теплота, на сердце вдруг стало легко, весело. Потом он снова упросил ее выпить, и у нее не хватило настойчивости отказаться.

    «Даша, подумай, что ты делаешь?» – говорил ей внутренний голос.

    «Ах, все это условности! – отвечала она ему. – Я немножко выпила, и мне очень приятно. И ни о чем я не хочу думать».

    «Но это может далеко завести тебя?»

    «Я и без того далеко зашла».

    «Даша, будь благоразумной».

    «Зачем?»

    «Ты не должна вести себя так!»

    «Все это чепуха! Я взрослая!» – сопротивлялась Даша собственному голосу совести.

    Вначале она держалась настороженно, потом весело смеялась шуткам Георгия Александровича. В душе она смеялась над другой Дашей – чистой и гордой.

    Но это продолжалось недолго. Она поняла, что пьянеет, и ей вдруг стало страшно за себя. Вспомнился Николай. Обида, горечь, тоска и досада снова пробудились в сердце. Она опустила голову на стол и заплакала.

    Георгий Александрович осторожно погладил ее волосы.

    – Дашенька, милая, что с вами?

   Даша молча плакала. Он подсел к ней на кровать, положил руку на плечо.

    – Дашенька, успокойтесь. Мало ли чего не бывает в жизни. – Приподнял ее голову, посмотрел в заплаканные глаза. – Что с вами?

    – Я очень несчастна. Иногда мне бывает все безразлично, – прошептала она, всхлипывая.

    – Зачем же так? Все это потому, что вы сами все усложняете.

    Он привлек ее к себе и начал целовать губы, щеки, глаза, волосы. Даша не противилась, ей было все равно. Она сейчас ничего не боялась, ни о чем не думала. Прикрыв глаза, слышала в висках стук пульсирующей крови, чувствовала жар на лице, будто обдувал ее горячий ветер. На один миг ей показалось, что она сорвалась с обрыва и стремглав летит вниз. Так бывает иногда: только заснешь, кажется, что оступился и падаешь вниз, вздрагиваешь всем телом и испуганно открываешь глаза. Так и сейчас, охваченная ужасом стремительного падения, встрепенулась, открыла глаза и увидела спящего сына. Его свежее, румяное личико было удивительно похоже на лицо Николая.

    – Пустите! – сказала она тихо, но твердо и решительно.

    – Дашенька, я ведь люблю вас. Очень люблю, – прошептал он.

    – Пустите, – более настойчиво повторила она. Глаза ее стали сухими и колючими. – Что вы знаете обо мне? Что я одинока и у меня сын? Нет, не такая уж я бедненькая, как вы думаете, – сказала Даша с вызовом.

    – Дашенька, но я же люблю вас! Хотите, я встану на колени, буду клясться всем, чем вы хотите, – горячо проговорил он, прижав руки к груди.

    Даша подошла к детской кровати.

    – Я люблю другого, – тихо ответила она.

    – Но он обманул вас. Бросил с ребенком…

    – Не смейте так говорить о нем. Уходите, – сурово сказала она.

    – Вы можете оскорблять меня, прогнать, но не можете запретить любить вас, – произнес он удрученно. – Что ж, я пойду. Жестокая вы женщина! Как вы не можете понять, что отталкиваете от себя самого преданного, любящего вас друга.

    Подавленный, задумчивый, он остановился против Даши, неторопливо надел пальто, взял шляпу.

    – Что ж, я ухожу, но не отступаю. Я все еще надеюсь, что вы измените мнение обо мне. До свиданья. Покойной вам ночи, Даша.

    Он ушел. Даша заперла дверь, убрала со стола посуду и легла в постель. На душе у нее было спокойно и немного грустно

ИЗ ДНЕВНИКА ВАСИЛИЯ ТОРОПОВА

    28 августа

    Сегодня после каникул вернулся в Москву. Впечатление такое, что после тишины захолустья очутился в другом мире.

    Люблю Москву с ее шумом и сутолокой, с нескончаемым потоком автомобилей, троллейбусов, автобусов, трамваев, с ее чудесным метро. Здесь и ритм жизни другой, ускоренный, а люди тут умеют ценить время.

    На вокзале меня встретил Николай. Уже по одному тому, что на нем был новый светло-серый костюм и хорошие туфли, не трудно было догадаться, что он приоделся, работая фрезеровщиком на одном из московских заводов. Всю дорогу к общежитию расспрашивал меня о доме, о нашем городе.

    – Старики передают тебе поклон.

    – Спасибо. Значит, не забыли еще?

    – Мать снабдила подарками.

    – Пущен завод, который мы строили? – спросил Николай.

    – Полгода тому назад! Посмотрел бы ты, что это за красавец! – ответил я.

    – Дашу не встречал? – как бы между прочим спросил Николай. В его глазах засквозила грусть. Он до сих пор не может забыть ее, хотя после их разрыва прошло два года. Над его кроватью висит веточка с пятью еловыми шишками – память о Даше.

    Вот и здание нашего общежития. В вестибюле по-прежнему за столиком сидела Константиновна.

    – С приездом, – сказала она мне, улыбаясь. Это наша келья! Она тесная и темноватая, но мы

так привыкли к ней, что решили до окончания института никуда не переходить. Я был обрадован, заметив накрытый стол. На разостланной газете бутылка вина, колбаса, сыр, один стакан и перочинный нож, и ни одной тарелки, ни одной вилки. Это Николай так сервировал стол по случаю моего возвращения.

    Николай – чудесный парень! Мне кажется диким, что мы когда-то ссорились с ним. За три года я успел здорово подружиться с ним.

    Мы распили бутылку вина и немного захмелели. Николай разоткровенничался.

    – У нас новая лаборантка, – сказал он мне. – Замечательная девушка. Хочешь, познакомлю тебя с ней. Впрочем, не стоит. Еще влюбишься, а ты дал себе слово до окончания института ни в кого не влюбляться.

    – И сдержу его, – заявил я. – Удивляюсь, когда ты успел познакомиться.

    – Заведующий лабораторией попросил меня сделать на заводе кое-какие детали к оборудованию, ну, и мы познакомились. Ее зовут Надей.

    – Ты уже обжегся однажды, – заметил я. Николай насупился.

    – Не все же одинаковые.

    У меня к Даше и до сих пор сохранилось хорошее чувство. Неужели Николай успел забыть ее? Когда он говорил о Наде, у него преобразилось лицо, возбужденно блестели глаза. Я помню, когда-то у него так же блестели глаза при упоминании о Даше.

    1 сентября

    Мы теперь студенты предпоследнего курса, и на нас с завистью смотрят первокурсники, как мы когда-то смотрели на «старичков». Быстро промчались три года! За это время повзрослели наши девушки и ребята. Саша Струков отрастил себе грузинские усики. Они не идут ему и вызывают у всех улыбку. Нюся Рослякова стала еще серьезнее, она вышла замуж за студента медика. Вот тебе и «классная дама»! Володя Брусков в своем новом коричневом костюме и модных туфлях выгодно отличается от всех нас. Он умеет одеться. Во время каникул Володя работал на металлургическом заводе и что-то усовершенствовал в технологии скоростных плавок.

    Начало нового учебного года для нас своего рода праздник. По случаю такого знаменательного дня все пришли на лекции принаряженными. У девушек новые платья, от пестроты которых рябит в глазах. Ребята в костюмах. Обновы у всех. У каждого приподнятое настроение, будто все именинники.

    Я успел привыкнуть к нашему коллективу, он стал для меня второй семьей. Помню, на первом курсе его все время лихорадило, у нас было много нездоровых споров, наш курс одно время разделился на два враждующих лагеря. Сейчас это хорошо спаянный дружный коллектив, единая студенческая семья. Мы уже взрослые люди, без пяти минут инженеры. Незаметно промелькнут еще два года, и мы разбредемся кто куда, и с радостью будем вспоминать студенческую жизнь.

    3 сентября

    Сегодня на лабораторных занятиях видел нашу новую лаборантку. О ней так много говорил мне Николай. Особенного впечатления она на меня не произвела. Николай вообще любит преувеличивать. Влюбленному всегда его зазнобушка кажется красавицей. Правда, у Нади красивые голубые глаза, очень милое лицо. Но самое замечательное в ней – это ее улыбка, она будто освещает всю ее ласковым светом.

    Я люблю присматриваться к новым для меня людям. У одних лица маловыразительные, будто застывшие. У других они все время меняют выражение, и по ним, как по книге, можно читать настроение, даже мысли. Такое живое, подвижное лицо и у нашей новой лаборантки. И еще красивые у нее волосы, падающие на плечи золотыми колечками. Я впервые увидел такой редкий оттенок волос, отдающий блеском золота.

    Невольно сравниваю ее с Дашей. Мне кажется, что Даша была красивее. Она даже в рабочей спецовке на строительных лесах не теряла своей привлекательности.

    – Ну, какова? – шепнул мне Николай с таким самодовольным видом, будто Надя была его девушкой.

    – Ничего особенного, – ответил я.

    Это обидело Николая. Ему хотелось, чтобы я обязательно восторгался нашей лаборанткой.

    – Сухарь ты! – бросил он мне. – Посмотри на ее глаза. А улыбка!

    – Глаза как глаза и улыбка обычная, – подзадоривал я. – Даша была лучше.

    При упоминании о Даше Николай резко дернул левым плечом.

    – Хороша Даша, да не наша, – сказал он, криво улыбнувшись. – Нет, ты присмотрись к Наде. Впрочем, ты ни черта не понимаешь в девушках.

    По дороге к общежитию Николай только и говорил о лаборантке.

    – Вижу, что ты влюблен, с чем и поздравляю, – сказал я.

    – Она мне нравится.

    – Ты уж честно признайся, что влюблен.

    Он немного смутился, посмотрел на меня как-то отсутствующе, и я понял все.

    Я больше чем уверен, что он влюблен безнадежно, и мне жаль его. На лекциях часто рисует женские головки, и в некоторых из них я узнаю черты нашей новой лаборантки. Если на пути встретилась хорошенькая девушка, разве обязательно влюбляться в нее. Тем более, Николай научен горьким опытом. Его любовь к Даше ничего не принесла ему, кроме страданий. Зачем же он снова, очертя голову, бросается в тот же омут. Бедный, бедный Николай!

    Хочу предостеречь его от новой беды и всячески стараюсь унизить Надю. Он злится. Пытался образумить его – бесполезно. Любовь делает человека слепым.

    Многие наши студенты, как и Николай, восторженно отзываются о Наде. Не понимаю, что они находят в ней особенного? Во время лабораторных занятий я нарочно присматриваюсь к ней. Ну что ж, девушка она милая, скромная, видно, с мягким, ласковым характером. Но красавицей я не назвал бы ее.

    7 сентября

    Николай чувствует себя на седьмом небе. Если верить ему, сегодня после занятий он провожал домой нашу лаборантку. Рассказал мне, что она в этом году окончила техникум. По специальности химик. У Нади, как и у Даши, нет родителей, живет она у тети. Он с такой гордостью рассказывал мне, что проводил ее до дома, можно было подумать – завоевал ее сердце.

    Я убежден, что каждая красивая женщина прежде всего гордая и легкомысленная, с тяжелым, капризным характером. Все это происходит оттого, что она обольщается своей красотой, больше следит за своей внешностью. Успехи кружат ей голову.

    Этими мыслями я как-то поделился с Николаем. Он молча выслушал меня и сказал, что все это глупости, принялся доказывать, что красота человека – это результат гармонического развития, что красота сама по себе благодатный дар природы, что у красивых людей и поступки благородны, чувства возвышенны. Каждый из нас остался при своем мнении.

    15 сентября

    Николай сегодня вернулся в двенадцатом часу ночи, лицо его светилось гордостью и довольством, будто он увековечил себя выдающимся подвигом. Я сидел за учебником.

    – Зубришь? – весело спросил он, рассматривая в зеркало свое лицо. Никогда я не замечал в нем столько самодовольства.

    – Оно и тебе не лишне почаще заглядывать не в зеркало, а в учебник.

    – Вот увидишь, с завтрашнего дня засяду за книги.

    – Не первый раз слышу.

    – Не ворчи. Разве можно усидеть в нашей келье, если в парке такая чудесная осень! А ты знаешь, с кем я был?!

    В его голосе слышалась нескрытая радость.

    – С рыжей? – нарочито грубо спросил я, чтобы несколько охладить его телячий восторг.

    Николай насупился.

    – Вот что, – начал он глухо. – Если не хочешь ссориться со мной, не говори о ней так.

    – Слишком велика для нее честь, чтобы еще ссориться из-за нее.

    Он изменился в лице. Я ожидал от него вспышки, но он сделал над собой усилие, прошелся по комнате, заложив руки в карманы, сказал:

    – Не понимаю тебя. Или ты безнадежный сухарь, или она тебе тоже нравится. Почему ты всегда при мне так говоришь о ней?

    – Потому, что мне жаль тебя. Когда ты любил Дашу, вел себя серьезнее. Неужели у тебя к Даше ничего не осталось в душе? Ведь ты любил ее.

    Мои слова смутили его. Он снова заходил по комнате.

    – Любил. Но что же мне остается делать? Страдать всю жизнь и проклинать женщин, стать женоненавистником? Надя встряхнула меня, отвлекла мои мысли от Даши, от той обиды, которая мучила меня все это время. А теперь я будто заново народился на свет. Ты не знаешь, что значит любить.

    – А она тебя?

    – Надя? – Николай задумался. – Мне кажется, что и она ко мне немножко неравнодушна, иначе не пошла бы со мной в парк.

    – Что-то я пока не замечаю за нею этого.

    – Девушки более скрытны.

    Меня коробит его самоуверенность.

    – Дай бог нашему теляти волка съесть, – съязвил я. На лабораторных занятиях я часто наблюдаю за Николаем. Перед студентами он рисуется своей дружбой с Надей. С ее стороны я не замечаю, чтобы она хоть чем-нибудь выдавала свои чувства. Она просто мила с ним по-дружески.

    И странно, чем больше я присматриваюсь к Наде, тем чаще ловлю себя на мысли, что она мне нравится. Только этого еще не хватало! Достаточно и того, что один уже потерял голову. Нет, за себя я ручаюсь. Я дал слово…

    В Наде мне нравится скромность и простота. Замечаю, что ее девичьему самолюбию нисколько не льстит внимание ватаги поклонников. Она решительно отвергает даже малейшее ухаживание. Может быть, Надя поэтому и делает вид, что отдает некоторое предпочтение Николаю, а он, бедняга, принимает это за чистую монету.

    21 сентября

    Сегодня у нас был вечер художественной самодеятельности. Николай пригласил Надю. Шел он с нею по коридору под руку. Подошли ко мне.

    – Знакомьтесь. Это мой товарищ, – сказал Николай.

    – Мы знакомы, – с улыбкой ответила Надя.

    Я растерялся от неожиданности. Наши взгляды встретились, и мне почему-то вдруг показалось, что между нами много общего.

    – Профессор Киреев говорил, что вы врожденный математик, – сказала мне Надя.

    Николай прервал наш разговор.

    – Пойдемте занимать места.

    Мы сели в средних рядах. Надя между нами. Я привык видеть ее в белом халате. Сейчас она в сером клетчатом платье была, пожалуй, даже красивой. Я давно заметил, что девушки в театре или в обществе умеют как-то преображаться, в них исчезает то будничное, что видишь каждый день. Начиная от наряда и кончая улыбкой и выражением лица, – все в них привлекательно.

    Я решил вести себя с Надей сдержанно, давая понять, что не принадлежу к числу ее вздыхателей. Чем больше напускал на себя равнодушие, тем чаще ловил себя на мысли, что она мне нравится. Когда тайком наблюдал за нею издали во время лабораторных занятий, она казалась мне строгой и неприступной. Теперь же, когда Надя сидела рядом, разговаривала со мной и улыбалась мне, она была простой и милой.

    Надю почему-то интересовало, есть ли у меня родители, где они живут. Отвечал я вяло. Заметил, что Николая она не очень жаловала своим вниманием, будто между ними произошла маленькая ссора, и чтобы отплатить ему, Надя разговаривала больше со мной. Он несколько раз пытался завладеть ее вниманием, но ему плохо это удавалось. Может быть, потому, что действовал он слишком напористо, и в его голосе, жестах было что-то ненатуральное. Обычно же Николай умел вести занимательный, веселый разговор.

    Потом я начал замечать: когда Надя поворачивалась ко мне и говорила со мной, Николай хмурился, бросал на меня предупреждающие взгляды. Неужели ревнует? Этого еще не хватало!

    Начался концерт. Выступал хор. Я почти не слушал его, а краешком глаза наблюдал за Николаем и Надей. Вот он, как бы невзначай, коснулся пальцами ее руки. Она отдернула руку и с упреком посмотрела на него. Через некоторое время он снова попытался завладеть ее рукой, но и на этот раз безуспешно. Надя отодвинулась от него, и я плечом почувствовал ее плечо. Лицо Николая стало расстроенным.

    Затем Николай как-то незаметно исчез. Надя с немым вопросом посмотрела на меня. Я знал, что он должен был выступать с комическими танцами.

    Надя с детским интересом смотрела и слушала каждое выступление, от души смеялась, если исполняли что-нибудь веселое, звонко аплодировала. И все это у нее было мило и непосредственно.

    – Вы любите музыку? – неожиданно спросила она меня.

    – Очень!

    – Какие ваши любимые композиторы?

    Конечно, прежде всего Чайковский и Бетховен. Вполголоса заговорили о музыке. Надя рассказала, что в техникуме она участвовала в хоровом и драматическом кружках, играет на гитаре и немного на пианино. Разговор постепенно перешел на литературу. Надя оказалась довольно начитанной. С нею легко говорить, разговор сам по себе получался живой и интересный.