Текст книги "Были два друга"

Автор книги: Павел Иншаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

    Перед дверью терапевта Николаю пришлось ожидать минут двадцать. Он хотел было уйти, потому что ясно выраженной болезни у себя не чувствовал. Стоило ли по пустякам беспокоить врача. Из кабинета вышел рабочий, держа в руке рецепт и больничный лист, кивнул Николаю, мол, можно заходить. За маленьким столом сидела врач – молодая женщина с милым лицом. Она что-то быстро писала. Из-под шелкового чепчика на плечи падали темные волнистые волосы.

    – Извините, я одну минуточку. Садитесь, – сказала она, указав на стул.

    Николай удивленно и растерянно смотрел на ее сосредоточенное лицо, на губы, черные глаза, опушенные длинными ресницами. Неужели Даша? Не может быть! Когда же она успела стать врачом? В памяти мелькнули обрывки воспоминаний: стройка, хорошенькая девушка в синем комбинезоне и беленькой косыночке. Первый взгляд, первое рукопожатие… Письма, полные тепла. А потом боль, обида. Давно это было.

    – Даша! – взволнованно сказал Николай.

    Она слегка вздрогнула, будто ее испугал его голос, выронила ручку, на бумаге осталось фиолетовое пятно. Лицо ее порозовело. Подняла голову – в глазах радость, испуг, удивление.

    – Коля! – воскликнула она. Смутилась, растерялась. – Николай…

    Николай взволнованно смотрел на врача Ракитину. Как она похорошела за эти годы, повзрослела. Неужели эта красивая молодая женщина несколько лет назад работала у него подручной на стройке завода, подносила ему кирпич, цементный раствор, улыбалась ему? Тогда он серьезно думал, что Даша – его судьба. Было столько радужных надежд и планов на буду-

щее. И все это ушло, в душе осталась застарелая боль, осадок горечи и обиды.

    Несколько секунд они стояли в неловком молчании. У Даши строго нахмурились брови, лицо сделалось, непроницаемым.

    – Что у вас? – спросила она официально, гораздо суше, чем спрашивала любого другого из своих пациентов.

    – Нездоровится мне что-то, – в тон ей ответил, Николай.

    – И давно это с вами?

    – Несколько дней.

    Даша посмотрела ему в глаза долгим, испытующим взглядом. Николай не выдержал этого взгляда, отвел глаза, невольно подумал: как обстоятельства и время меняют отношения людей.

    – Давно отдыхали? – спросила Даша. Николай пожал плечами. Когда он отдыхал? Отдых для него был понятием относительным. Николай принадлежал к тем людям, которые не умеют организовать свой отдых.

    – Как сон? Аппетит? На сердце не жалуетесь? спрашивала Даша, бросая на него короткие цепкие взгляды.

    – На сон и аппетит не обижаюсь, ну, и сердце не беспокоит. – Ему было неловко, что с такими пустяками пришел в амбулаторию. Оба они понимали что говорят не то, о чем хотелось поговорить. Слишком много они пережили за годы разлуки, у каждого много накопилось обид и слишком неожиданной был встреча, да и обстановка для разговора – не особенно подходящая.

    – У вас очень усталый вид. Вам надо отоспаться побольше бывать на свежем воздухе, заниматься спортом, – говорила Даша.

    Она пыталась говорить с ним, как со всеми больными, но это не давалось ей Она то брала зачем-то со стола ручку, то опять бросала ее, выпачкала чернилами пальцы. Лицо ее непрерывно менялось: вдруг становилось грустным, то заливалось румянцем, слегка подрагивали губы, глаза то вспыхивали, то вдруг становились холодными и колючими.

    Николай видел и понимал все по-своему: Дашу тяготит эта неожиданная и неприятная для нее встреча. Надо уходить. Когда молчание стало неловким для обоих, Николай сказал:

    – Ну, что ж, доктор, спасибо за совет.

    Даша снова посмотрела ему в глаза, на этот раз твердым, осуждающим взглядом. В ее взгляде Николай почувствовал презрение. До этого ему хотелось сказать ей: «Даша, зачем ты так жестоко поступила со мной? Я столько пережил». Несколько лет назад он так и сделал бы, тогда все казалось простым. Сейчас же все было сложнее.

    – До свиданья, доктор, – сказал он.

    Даша молча смотрела на него. Глаза ее вдруг стали печальными и влажными, губы страдальчески дернулись.

    – Всего хорошего, – прошептала она.

    Он повернулся и вышел из комнаты. Даша проводила его грустным взглядом, села за столик и закрыла ладонями лицо. Встреча с Николаем растревожила в душе старую боль. Все было так неожиданно, что Даша долго не могла прийти в себя. Ее душили слезы. Только сейчас она поняла, что все эти годы любила его, тосковала по нем, не надеясь когда-либо встретить. Много в мире дорог, а у каждого человека своя дорога. И вот их дороги снова встретились. Но как они за эти годы стали далеки друг другу, почти чужие. Если бы он любил ее, то нашел бы теплое, согревающее душу слово…

    В дверь постучали. Даша подняла голову, платочком вытерла глаза, вздохнула и не сразу ответила:

    – Войдите.

    Николай с минуту постоял возле здания амбулатории, раздумывая, идти ли домой или заглянуть во Дворец культуры. Дома ожидала его скука, которую он все чаще начинал чувствовать последнее время. Во Дворце культуры сейчас людно. Хотелось побыть одному, и он решил пойти за город.

    Неожиданная встреча взволновала его не меньше, чем Дашу. Сколько лет он безнадежно любил жену своего товарища, а Дашу успел почти забыть. В его памяти она жила, как смутный, полузабытый сон. И вдруг снова встретил ее, и в памяти воскресло все то, что он считал давно забытым. Вот река, где когда-то ходил с Дашей. Вон лес… Гроза над лесом, частые вспышки молнии, раскаты грома и ливень. Они стоят под деревом, промокшие до нитки, плотно прижавшись друг к другу. Радостно и страшно!

    – Даша, милая Даша! – прошептал Николай, идя вдоль берега. – Если бы все можно вернуть назад.

    Он не спросил ее, как она живет. У нее, наверное, хороший муж, дети… По его подсчетам, она только в этом году могла закончить институт. Значит, недавно здесь…

    Николай не заметил, как перешел мост и очутился на опушке леса. Уже темнело. Из лесу доносился назойливый крик ворон. За городом догорала бледная полоска заката, в небе зажигались звезды.

    «Что мне делать в этой унылой глуши?» – подумал Николай, глядя на жемчужную россыпь электрических огней, которые напоминали ему тот вечер, когда они с Дашей после грозы возвращались из леса домой…

    В фойе Дворца культуры танцевала молодежь. Николай стоял, прислонясь спиной к прохладной колонне, и задумчиво смотрел на танцующих. Почувствовал на себе чей-то взгляд и машинально посмотрел направо. Даша! В светлом платье, она танцевала с высоким молодым человеком в сером модном костюме. Николай присмотрелся к ее партнеру. Это новый теплотехник завода. Неужели это ее муж? Почему у нее грустное и задумчивое лицо? О чем она думает? Вот она глянула на него, вскинула голову, и лицо ее озарилось довольной улыбкой. Смотри, мол, на меня, какая я красивая и радостная, а ты страдаешь от одиночества.

    К Николаю подошла молоденькая чертежница конструкторского бюро – тоненькая большеглазая девушка с каштановыми кудряшками и хорошеньким, чуть вздернутым носиком – Нелли. Он часто танцевал с нею, провожал ее домой.

    – Что это вы скучаете сегодня, Николай Емельянович? Пойдемте танцевать, – сказала она.

    – Спасибо, Нелли. Мне нездоровится, – ответил он, кося глазами на Дашу.

    В зеленоватых глазах девушки блеснули лукавые искорки. Она передернула кокетливо плечиками и сквозь притворный смех сказала:

    – С тех пор, как у нас появилась новая врачиха, заболели все наши кавалеры. И потанцевать не с кем.

    Нелли с чисто женским умением, словно острой иголочкой, кольнула самолюбие Николая.

    – Представьте, Нелли, что это так, – с улыбкой ответил он.

    – Что-то среди ее вздыхателей я не вижу пока счастливцев. Желаю вам успеха, – сказала девушка и, обиженно поджав губы, гордо отошла от него. Вскоре Николай увидел ее кружившуюся в паре с техником сборочного цеха.

    И здесь, среди шума и веселья, Николая сегодня не оставляло чувство одиночества. Заглянул в зрительный зал. Там врач читал лекцию о мерах предупреждения и лечения ревматизма. Николай поднялся на второй этаж, где был буфет и бильярд. «Вам надо отдохнуть, заниматься спортом», – про себя повторил он слова Даши и криво усмехнулся. Какое ему дело, что она думает о нем!

    В бильярдной играли экономист заводоуправления с бухгалтером. Эти уж застрянут здесь до закрытия Дворца. Николай несколько минут смотрел, как азартные игроки гоняли белые шары по зеленому сукну, потом, насвистывая грустный мотив, вьгшел в коридор.

    – Добрый вечер, Николай Емельянович! – услышал он голос Нади.

    Она вела за руку хорошенького, нарядно одетого сына Вовку. Рядом с нею – Василий. Они приветливо улыбались ему.

    «Надя расцветает с каждым годом», – подумат Николай. Василий, как всегда, в безукоризненном костюме, чисто выбритый и надушенный, немного самодовольный. «Везет же человеку. Баловень судьбы!».

    – Вы что же не заглядываете к нам? – спросила Надя, улыбаясь своей милой улыбкой.

    – Все недосуг.

    – Отец не дает мне покоя, да и мать тревожится, не заболел ли ты, не поссорились ли мы, – сказал Василий. – Ты что, болеешь?

    – Немножко.

    – Завтра выходной день. Ждем вас к обеду. Будет ваш любимый пирог с рыбой, – сказала Надя.

    – Приду обязательно… А сейчас приглашаю вас на бокал шампанского.

    – С удовольствием бы, да что-то наш Вовка захандрил.

    Они простились и направились к выходу. Николай проводил их глазами, любуясь легкой походкой Нади. Постоял в раздумье, махнул рукой и пошел в буфет

РАЗГОВОР НЕ СОСТОЯЛСЯ

    Николай не без основания завидовал удачливости товарища. Через два года Василий был уже конструктором второй группы. Для молодого специалиста, попавшего в институт со школьной скамьи, это было большим успехом, хотя за это время он и не проявил каких-то особых способностей. Нет, Василий ничем не отличался в работе от своих товарищей, он просто умел быть у всех на виду, умел ладить с начальством, ни с кем не ссориться. Его нельзя было упрекнуть в том, что он стремился втереться в доверие начальства, он не угодничал. Врожденное чувство такта, умение держаться на людях, вовремя сказать нужное слово, аккуратность в работе создали ему хорошую репутацию. Уже после нескольких месяцев работы в конструкторском бюро о нем начали говорить, как о грамотном, культурном инженере.

    Василий часто выступал в областной газете с очерками. Литературная деятельность еще больше упрочила на заводе его репутацию и постепенно становилась как бы второй профессией Она требовала хороших знаний не только производства, но, главным образом, души человека. Ему приходилось писать о литейщиках, токарях, мастерах, инженерах и техниках. Как конструктор, он был связан по работе со всеми цехами завода, и это помогало изучать людей, их производственную деятельность. Возможно, что литературные очерки у читателей пользовались успехом потому, что они хорошо отражали жизнь людей большого производства.

    – Давай, Василий, давай! Пороху в тебе много,– подзадоривал его Николай.

     – Надя ревнует меня к моей музе, – улыбался Василий.

    – Хорошо, что меня некому ревновать. Я – вольный казак, – говорил Николай с таким видом, будто он был очень доволен холостяцким житьем.

    – Хорошо ли это? – осторожно спрашивал Василий.

    – Ладно, помолчим об этом, – отмахивался Николай.

    В студенческие годы Василий не мог и мысли допустить, что Николай окажется однолюбом.

    – Завтра ровно в пять ждем тебя к обеду. Надя приготовила для тебя сюрприз, – сказал Василий, загадочно улыбаясь. – Не вздумай опоздать или вовсе не прийти. Этим ты обидишь всех нас, – предупредил Василий.

    – Хорошо. Буду ровно в пять.

    Весь вечер Николай ломал голову – какой сюрприз приготовила для него Надя. На второй день, подходя ко двору Тороповых, он вдруг вспомнил, что сегодня день его рождения. Он никогда не отмечал его.

    В доме Тороповых, как обычно во время обеда, пахло очень вкусным. Встретила его Надя в голубом платье с короткими рукавами. В нем она выглядела молоденькой девушкой. Николай невольно подумал, что Надя после замужества стала еще красивее. Рядом с нею неожиданно появилась Даша.

    Она была в черном платье, придававшем ее лицу строгость. Увидев Николая, она стушевалась, не ожидая встретиться с ним здесь. Но быстро овладела собою, чуть прищуренными глазами посмотрела на него, комкая в руках платочек.

    Для Николая эта встреча тоже была неожиданной. «Так вот какой сюрприз приготовила мне Надя!» – подумал он.

    – Знакомьтесь, – сказала Надя, улыбаясь ему своей пленительной улыбкой. Так улыбаться умела только она.

    – Мы знакомы, – с запинкой ответил Николай. Даша не знала, что муж Нади с Николаем старые друзья. Василия она не помнила, а, попав в его дом, не узнала в этом рослом, статном молодом человеке, того застенчивого, беспомощного паренька, с которым несколько лет назад довелось ей работать на стройке. Василий тоже не узнал ее.

    Даша познакомилась с Надей в амбулатории. Они незаметно подружили. Надя решила молодого врача Ракитину познакомить с Николаем, для этого и пригласила ее к себе.

    Встретив здесь Николая, Даша не могла этого простить Тороповой. Чего доброго, он еще подумает, что она ищет с ним встреч. «Как глупо все получается!– думала Даша. – Если бы знала, что он работает в этом городе, ни за что не поехала бы сюда. Лучше бы на Сахалин или Чукотку!».

    Знает ли Надя о ее прежних отношениях с Николаем? Судя по тому, какими улыбками они обменялись при встрече, можно подумать, что Николай в этой семье не просто хороший знакомый. Так улыбаются и смотрят друг другу в глаза только те, кто любят. Значит, он рассказывал Наде о ней, Даше.

    Надя по взглядам и растерянным лицам Николая и Даши поняла, что ее хорошее намерение не имело ожидаемого эффекта, и она пожалела, что все так получилось.

    Николай в глазах Даши прочел: «Прости, в этом я не виновата Мне тоже неприятно и тяжело». Всех выручил Иван Данилович.

    – А, виновник торжества! Ну, здорово, брат. С днем рождения тебя. Это мы вспрыснем. – Он обнял Николая.

    – Спасибо, Иван Данилович. Я только у вашей калитки вспомнил…

    – Холостяцкое дело – известное. Была бы у тебя супружница. Вроде бы пора и об этом подумать, а? – Иван Данилович подмигнул Николаю.

    В горенке был уже накрыт стол. Николая усадили рядом с Дашей, Надя и Василий – против них.

    Даша была молчаливой. «Как глупо все получается!» – твердила она про себя. «Зачем я здесь?» По взглядам и улыбкам хозяев она понимала, что они с Николаем тут в центре внимания, что ее за этим и пригласили сюда. Она бросала на Надю укоризненные взгляды. Надя взглядом отвечала ей: «Прости, я не хотела причинить тебе неприятное».

    После первого бокала, когда гости берутся за вилки и ножи, натянутость за праздничным столом быстро проходит. После второго бокала завязывается непринужденная беседа, гости уже чувствуют себя, как дома Ефросинья Петровна, как обычно, не столько пила и ела, сколько следила за тем, чтобы не были пусты тарелки. Иван Данилович ел с завидным аппетитом Николай, слегка захмелевший, развлекал кампанию веселым словом. Василий и Надя часто поглядывали друг на друга, их глаза светились той большой любовью, которая растет и крепнет с каждым годом.

    Только одна Даша сидела молчаливая и печальная. Она улыбалась и даже смеялась, когда это делали все, но только для приличия. Слушая оживленный разговор, который поминутно переходил с одного вопроса на другой, Даша думала об одном: скорее бы закончился обед, скорее бы домой. Она уже устала держать себя в напряжении, разболелась голова. Выждав тот момент, когда не обижая хозяев, можно было уйти, она поднялась и стала прощаться.

    – Николай Емельянович, конечно, проводит вас, – сказала Надя, поглядывая на Николая.

    – Само собой разумеется, – ответил он.

    В его голосе Даша почувствовала неискренность. Не личное желание говорило в нем, а долг вежливости. За столом он не замечал ее, будто рядом с ним стоял пустой стул.

    – Не обязательно провожать, – сухо ответила Даша, нарочно отвернувшись от Николая.

    – Нет, это обязательно, – подчеркнула Надя, ласково обняв Дашу. Они были одного роста. Одна белокурая, в голубом платье, улыбчивая и довольная, другая темноволосая, черноглазая, в темном платье, замкнутая и загадочная.

    Даша готова была на все, только избавиться бы от провожатого. Попрощавшись с хозяевами, она быстро вышла из дома. Николай шел рядом. Пройдя несколько шагов, он взял ее под руку. Она попыталась освободиться, но он крепко сжал ее запястье. Даша тихо вздохнула.

    Вечер был тихий и лунный, по небу быстро проплывали белые прозрачные облака, временами, словно кисеей, закрывая луну.

    – Чудесная ночь! – сказал Николай.

    Даша искоса посмотрела на него и промолчала. Когда-то они ночью ходили по этим улицам, и так же светила луна. Но тогда он был другим.

    – Что же вы молчите, Даша? Встретились через столько лет и говорить не о чем.

    – Если люди не находят, о чем говорить, обязательно говорят о природе, – холодно ответила Даша.

    – Мда-а, – протянул Николай, обиженный ее неприязнью. Ему хотелось ответить тем же, бросить ей в лицо горький упрек за всю ту боль, которую она когда-то причинила ему.

    Снова шли молча. Николай отпустил ее руку, и Даша облегченно вздохнула. «Он любит Торопову», – с тоской подумала она.

    – Как поживает ваш муж?

    Даша посмотрела на него. К горлу подступил комок. С трудом она сдержала себя, чтобы не ответить ему грубостью.

    – Ничего. Здравствует.

    – Почему же вы без мужа?

    – Вас это интересует?

    – Немного. Скажите, вы замужем за инженером Фединым?

    – Разве вам не все равно, за кого я вышла замуж?

    Немного помолчав, Николай ответил:

    – Да, конечно. Мне все равно. Это касается только ваших сердечных привязанностей, ваших соображений. – Последние слова он оттенил.

    – А что, по-вашему, оставалось мне делать? – дрогнувшим голосом сказала Даша.

    – Вы получили мое последнее письмо? – спросил, Николай.

    В глазах Даши была досада и боль. Встали все пережитые обиды. Через него она приняла на себя позор, вытерпела столько мучений. И он смеет еще спрашивать о своем письме!

    – Да, получила. Оно раскрыло мне глаза на многие вещи, о которых я тогда по неопытности не думала. Ваше письмо было джентльменским! – она тихо засмеялась тем притворным смехом, когда у человека тяжело и больно на душе, но он хочет показать, что ему весело. – Я давно успела забыть об этом, – продолжала она, стараясь придать голосу спокойствие. – Время уже забыть. Давно это было. Мы оба тогда были молоды и доверчивы, не отдавали отчета в некоторых своих поступках. Мы ведь не думали о том, что один легкомысленный поступок может принести человеку много неприятностей.

    В голосе Даши он слышал горечь и осуждение. Его коробила ее холодность, отчужденность.

    – Значит, все это забыто?

    – Не будем спорить, у кого какая память. Снова некоторое время шли молча. Молчание было тягостнее разговора.

    – Мне сюда, – сказала Даша, указав рукой направо. – Прощайте.

    Николаю хотелось еще поговорить с нею, высказать ей все, что было на душе. Он взял ее руку.

    – Даша!

    – Вы успели уже забыть и мою фамилию, – сказала она все тем же холодным, отчужденным голосом. – Я хочу, чтобы вы сегодняшнюю встречу не истолковали превратно. Если бы я знала, что вы будете в этом доме, ни за что не пришла бы туда.

    – Я чувствую это. Но неужели у вас ничего не осталось ко мне? Если бы вы только могли понять…

    Даша в недоумении посмотрела на него. В голосе Николая было столько искренности, горечи и тоски. Попыталась освободить руку, которую он крепко держал.

    – Что понять? – спросила она. Николай вздохнул.

    – Тяжело у меня на душе…

    Даша вспомнила, какими глазами он смотрел на жену своего друга, и сказала:

    – К сожалению, я терапевт. Душа человека – не в моей компетенции. Спокойной ночи, – высвободила руку и быстро пошла по улице.

    – Даша!

    Она ускорила шаг, он слышал частый стук ее каблуков. Шла по теневой стороне улицы, ее черное платье сливалось с темнотой, и он вскоре потерял ее из виду.

    – Вот так всегда, – проговорил он вслух и тихо побрел домой, досадуя на себя, что и на этот раз он не сумел поговорить с Дашей, спросить, почему она тогда так поступила с ним. Нет, это уже не та Даша, которую он знал несколько лет назад.

ПРОШЛОГО НЕ ВЕРНЕШЬ

    Жила Даша на втором этаже недавно отстроенного дома. В комнате посредине стоял круглый стол, в углу кровать, возле нее детская кроватка. В простенке между окнами небольшой письменный столик. На нем аккуратно уложены книги и журналы, еще дальше – шифоньер.

    Войдя в комнату, Даша, включив свет, торопливо подошла к кроватке. Там, разбросав полные ручонки, спал ее сынишка. Даша склонилась над ним, и лицо ее озарилось улыбкой. Но вскоре улыбка сошла с лица, брови нахмурились, на лбу появилась суровая складка. Нервно похрустывая пальцами, Даша медленно прошлась по комнате. Села к столу, подперла кулаком щеку и задумалась.

    Давно Даша не испытывала столько неприятного, досадного, как в сегодняшний вечер. Она жалела, что, пошла к Тороповым. И зачем она приехала работать в свой город, где пережила столько горя? Что тянуло ее сюда? До этого было почти все забыто…

    Даша вспомнила строительство завода. На лесах молодой паренек с пышной шапкой каштановых волос с завидной сноровкой кладет кирпич. Даша помогает ему. Паренек нет-нет да и посмотрит на нее, и лица их расцветут улыбками. А вокруг столько солнца, тепла! Ветерок со стороны леса доносит запах хвои, омывает лицо…

    Летний кинотеатр. Вдоль каменной ограды шумят листвой молодые тополя. Гаснет свет. На экране проходит чужая жизнь, чужие страсти. Рядом – Николай. Он держит ее руку, плечом касается ее плеча. Ей и приятно и неловко…

    Ночь. Всходит запоздалая луна. На окраине города поют петухи. Предутренняя прохлада приятно обнимает тело, от росы влажные волосы. Николай держит ее руки.

    – Еще минутку.

    – Мать будет шуметь.

    – Даша, я люблю тебя…

    На востоке уже проступает бледная полоска зари, а они, обнявшись, все стоят возле калитки. Дома злая ворчливая мачеха, она не пустит в дом, будет ругаться. Ну и пусть!…

    А потом мучительные дни разлуки, ожидание писем, горькие раздумья… Большой незнакомый город. Хождения в поисках работы и пристанища. Ребенок…

    Трудная пора ее жизни. Она терялась, опускала руки.

    В институте Даша знала только учебу и ребенка.

    На втором курсе ее внимание привлек молодой красивый доцент, по которому вздыхали украдкой многие однокурсницы. Во время лекций она часто ловила на себе его взгляд. И Даша подумала, что, кроме ребенка, лекций, учебников, существует огромный мир, полный радости и надежд.

    Как– то доцент встретил Дашу на улице, когда она вечером возвращалась в общежитие из библиотеки. Это было весной. Над городом мигали звезды, пахло черемухой и молодой листвой. Почти до утра они ходили по улицам уснувшего города. Потом они встречались два-три раза в неделю, пока он не узнал, что у Даши есть ребенок. Его отношение к ней резко изменилось.

    Были и другие, которым нравилась Даша. Но она не торопилась. И когда получила направление на работу в родной город, то не знала, что там живет и работает Николай. Ей казалось, что любовь к нему постепенно отгорела, с годами прошла боль души. Даша смотрела на мир глазами рассудительной женщины.

    И вот снова встретилась с Николаем, и снова утрачено душевное равновесие, в голове сумятица мыслей. Она то уверяла себя, что после всего пережитого ненавидит его, и тут же ловила себя на том, что это не так. Видно, корни первой любви глубоко вросли и сердце. После встречи с Николаем Даша проснулась от долгого сна.

    Знает ли Николай, что у него есть сын? Если бы он интересовался ее судьбой, он мог бы знать это Как он отнесется к своему сыну?

    Даша узнала, что он не женат. И она невольно воспрянула духом, у нее снова пробудилась надежда. Но Николай не искал с нею встреч.

    Надя, видимо, не знает об их прежних отношениях. Но не это беспокоило Дашу. Николай любит жену своего друга. По всему видно, что он не подозревает о существовании сына. И это, пожалуй, хорошо. Почему он спросил о Федине?

    Грустно, тяжело было на душе у Даши. Сколько же можно жить затворницей? Стоит ли обольщать себя пустыми надеждами?

УЗЕЛ ЗАТЯГИВАЕТСЯ

    Николай часто задумывался: вот он с товарищем сконструировал новую модель станка. Казалось бы, это надо приветствовать. На деле получается другое. Или у него, может быть, действительно неуживчивый характер? Сколько раз он давал себе слово молчать на собраниях. Разве ему больше всех нужно? Прав; Василий: жить, ладя со всеми, – спокойнее.

    Как– то после работы Николай зашел в партком. В; эти часы тут было обычно много народу. Подождав, когда Ломакин останется один, Николай присел к его столу.

    – Вы отослали в главк и министерство письма и протокол заседания парткома?

    – Не успел. Только вчера вышел на работу, – ответил Ломакин. Помолчав, провел рукой по лысине. – Я хотел поговорить с тобой. Только говорить будем откровенно, – многозначительно предупредил Ломакин.

    – Я это чувствовал, Павел Захарович. Поэтому и пришел к вам. – В голосе Николая Ломакин услышал душевную боль.

    – На твое дело налип ком грязи.

    Николай в недоумении посмотрел на Ломакина.

    – Да, огромный ком грязи. Не оставили в покое и твоих родителей, и давнюю историю твоего исключения из института. Вот какие дела, Горбачев! – на лице Ломакина мелькнула горькая улыбка. Глаза его были задумчивы.

    Николай сунул руки в карманы и нервно зашагал по комнате.

    – Получается так: если человек хочет сделать что-то хорошее для Родины, у него обязательно должны спросить, а кто твои родители, чем они занимались до семнадцатого года? – сказал он.

    Ломакин прихлопнул ладонью какие-то бумаги, лежавшие перед ним на столе.

    – Подожди, Горбачев. Давай спокойнее. Горячий же ты. Прав Тараненко, вы с Тороповым у кого-то в Москве отнимаете хлеб. Теперь и я убежден, что в главке есть твои недоброжелатели. Они-то и создали всю эту историю.

    – Я теперь уже не сомневаюсь, что против меня действует в главке тот, который в институте сыграл со мной злую шутку. Это приятель Пышкина, сын заместителя министра Зимин. Мне надо ехать в Москву, – заявил Николай.

    – Ну что ж, поезжай. Материал в главк и министерство я отправлю завтра же. Мой совет: не горячись, не теряй выдержку. В случае чего, звони мне. Можешь рассчитывать на поддержку нашей партийной организации, – сказал Ломакин.

    – Спасибо, Павел Захарович.

    Пышкину подвернулся удобный случай избавиться от очень беспокойного человека. Из министерства был получен приказ о сокращении пяти процентов административно-управленческого аппарата. Хотя этот приказ и не распространялся на Горбачева, но имел к нему некоторое отношение. Николай вот уже несколько месяцев работал в сборочном цехе на заштатной должности, которую проводили по заводоуправлению. Был заготовлен приказ об увольнении нескольких человек, в их числе значилась и фамилия Николая.

    Когда на следующий день после разговора с Ломакиным Николай зашел в кабинет директора, Геннадий Трофимович с досадой подумал, что ему предстоит неприятное объяснение. Он считал, что Горбачев уже прослышал об увольнении. Сейчас Пышкину жаль было эту горячую голову. Обиды на него он не помнил. Николай поздоровался и протянул бумагу.

    – Прошу дать мне трудовой отпуск, – сказал он. На душе Пышкина отлегло. Нет, не хотелось ему увольнять этого ершистого человека. Язык у него, как бритва, но руки золотые. Такой инженер нужен для производства.

    – Почему в такое время? – спросил он, ловя себя на том, что неискренен с Горбачевым. На расстоянии он представлялся ему антипатичным, грубоватым, с неприятным лицом. Но вот он стоит перед ним простой, доверчивый, и даже по-детски добродушный «Что же мне делать с тобой, милый мой скандалист?» – думал Пышкин.

    – Еду в Москву драться с работниками главка,– ответил Николай.

    «Э, брат, я считал, что ты ерш, а у тебя львиные повадки», – подумал Пышкин.

    – Ну, что ж, поезжай, добрый молодец. Наведи там порядок, – не без иронии сказал он.

    – Посоветуйте, Геннадий Трофимович, к кому в главке можно обратиться за поддержкой.

    – К кому обратиться? – спросил директор, перебирая в памяти работников главка – Пожалуй, к работнику отдела изобретений и рационализации Виктору Максимовичу Зимину. Его ты никак не минешь. Человек он там влиятельный.

    Николаю вдруг стало душно, будто его схватили за горло.

    – Спасибо, Геннадий Трофимович. Ваш приятель, кажется, и мой давний знакомый, – сказал Николай.

    Пышкин улыбнулся своей добродушной веселой улыбкой.

    – Тем лучше. Передавай ему привет.

    – Хорошо. Я передам привет, – процедил сквозь зубы Николай, повернулся и быстро пошел к выходу, не простившись с директором.

    «Ну и характер!» – думал Пышкин, глядя в спину Горбачеву.

    В кабинет вошла секретарь с бумагами на подпись. Геннадий Трофимович открыл папку. Сверху лежал приказ об увольнении. Пробежал глазами столбик фамилий, отыскал в нем Горбачева и красным карандашом сделал против него пометку.

    – Подождем, – сказал он секретарю.

    «Чем черт не шутит, – думал Геннадий Трофимович. – Не оберешься потом хлопот. Может быть, все уладится».

    На лице директора застыла жалкая улыбка пристыженного человека. «Эх, Пышкин, Пышкин, мелковатая у тебя душонка! Захотелось работать в тишине. Стареешь, что ли? На кого же ты поднимаешь руку? Человек и без того пережил много неприятностей, а ты задумал добить его. Плохо! Ай-ай, как плохо!»

    Пышкин провел ладонью по лицу, будто снимал с него что-то липкое, неприятное. Тряхнул головой. «Стареешь, Пышкин, стареешь!»

    Геннадий Трофимович закрыл папку, так и не подписав документов. Его потянуло в цехи. Не любил он сидеть в мягком кресле своего удобного кабинета, подписывать бумаги, принимать посетителей.

СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ

    В Москве Николай не был несколько лет, и сейчас она оглушила его шумом, многолюдьем. В годы студенчества он любил шум и сутолоку улиц. Теперь же в Москве его сразу охватило чувство потерянности и одиночества. Было такое чувство, что он тут лишний, чужой для всех.

    «Зачем я приехал сюда? – спрашивал Николай себя, шагая по улице с небольшим чемоданчиком в руке. – Изменится ли что с моим приездом? Может, прав Василий: не стоит попусту тратить время, силы и нервы.