Текст книги "Были два друга"

Автор книги: Павел Иншаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

    Тараненко доложил директору и главному инженеру о новом проекте станка. Пышкину понравился проект, он немедленно пригласил к себе авторов.

    – Милые, хорошие мои! Где вы были раньше со своим станком? Поздравляю, дорогие, поздравляю. – Геннадий Трофимович тепло пожал изобретателям руки.

    Проект был одобрен главным конструктором, БРИЗом, дирекцией. Пышкин пообещал лично отвезти его в главк и быстро продвинуть по всем ведомственным каналам, добиться того, чтобы вместо неудачного станка, навязанного сверху, пустить в производство новую модель. Изобретателей поздравляли с победой. Окрыленные успехом, они ходили именинниками. Конструкторское бюро в короткий срок подготовило технический проект.

    Одно дело спроектировать хорошую машину, другое дело довести ее до производства. Пышкин по приезде из Москвы пригласил к себе изобретателей. Они оба были уверены, что их станок одобрен в главке. Лицо Геннадия Трофимовича, как обычно, было веселое, свежее, румяное, и у товарищей окончательно утвердилось предположение, что все в порядке. Директор в главке и министерстве был на хорошем счету, к тому же он сам заинтересовался новой моделью станка.

    – Так вот, милые, – начал Геннадий Трофимович, поздоровавшись. Он немного волновался. – Должен огорчить вас.

    Николай и Василий в недоумении переглянулись. Шутит ли директор или говорит серьезно? С его лица не сходила улыбка.

    – Я сделал все, что от меня зависело, но… – Геннадий Трофимович развел руками.

    – Отвергли? – спросил Николай. Лицо его слегка побледнело.

    Геннадий Трофимович вздохнул.

    – Хуже. Забраковали.

    Василий смотрел в лицо директора, как бы ожидая чего– то утешительного. Он, как и Николай, не допускал мысли, что станок, нужный для промышленности, в разработке которого принял участие весь конструкторский отдел завода, могли забраковать.

    – Вы это серьезно? – спросил Василий. Геннадий Трофимович поиграл толстым красным

карандашом.

    – Какие тут в чертях шутки. Мне самому плакать хочется. Сочувствую, милые, но помочь – увы! – пока не в силах. Однако не будем падать духом.

    – Почему забраковали? – спросил Николай.

    – Не знаю, дорогие, не знаю. Его давали экспертам. Обещали вскоре прислать вам объяснение. Говорят, что ваш станок нецелесообразно выпускать серийно. Что-то нашли такое. – Геннадий Трофимович развел руками. Ему неприятно было сообщать молодым изобретателям нерадостную новость, и он ругал себя, что взял на себя такую неблагодарную миссию, тем более сам одобрил станок…

    В душе Геннадий Трофимович признавал, что в главке легко дал себя убедить в непригодности станка. Надо было спорить, доказывать, протестовать, как он умел это делать при решении трудных производственных вопросов. Может быть, слишком доверился некоторым сотрудникам главка. Работник отдела изобретений и рационализации Виктор Максимович, с которым Геннадий Трофимович был в приятельских отношениях, вечером в ресторане прямо сказал:

    – Пустая затея. Выеденного яйца не стоит. По-дружески советую: не связывайся с этим делом. Модель не оригинальная. Я сам просматривал проект, советовался с крупными специалистами. Все сошлись на одном мнении – ерунда.

    Виктору Максимовичу можно верить, сын заместителя министра. Геннадий Трофимович дорожил приятельскими отношениями с ним. С его помощью иногда приходилось проталкивать довольно трудные производственные дела. С другими бы Пышкин потягался, а с Виктором Максимовичем не стал спорить, поверил ему на слово.

    К тому же у Геннадия Трофимовича в Москве много и своих хлопот. В течение десяти дней он метался из отдела в отдел, из одного снаба в другой, из ведомства в ведомство, добывая все то, что необходимо для бесперебойной работы производства. И на этот раз немало помог Виктор Максимович. А вот на изобретение времени не хватило. Можно было зайти к заместителю министра – крупнейшему специалисту по металлорежущим станкам. Тот сказал бы свое окончательное слово. И может быть, он задержался бы на два дня, если бы каждую ночь в номер гостиницы не звонила жена, которая в самой решительной форме требовала, чтобы он не забыл купить ей на платье парчи, нужных цветов тюля, и ни одного часа не задерживался бы в Москве.

    Уже в поезде, когда усталый, как заморенная лошадь, после хождений по снабам и магазинам, Геннадий Трофимович уселся на мягкий диван, вспомнил, что для проталкивания новой модели станка сделал не все, что мог бы сделать. Сейчас он чувствовал себя виноватым.

    – И вы согласились с ними? – спросил Николай сурово глядя на директора.

    – Я отстаивал, спорил… но…

    Николай заложил руки в карманы, прошелся по-кабинету.

    – Придется самим ехать в главк, – сказал он. Директор тоже встал из-за стола, прошелся вдоль стены, заложив за спину большие беспокойные руки.

    – Главное, милые, не отчаивайтесь. В главке и министерстве я выразил несогласие от имени всего заводского коллектива. С этим должны посчитаться. Сам начальник обещал поддержку. Одобрят, обязательно одобрят. Все будет хорошо. Будем надеяться и ждать…

    И авторы ждали. Ждали неделю, вторую. Ответа не было. Николай написал несколько запросов. Наконец ответ пришел. Главк отклонил проект. В письме говорилось: «Данное предложение, которое практически рассмотрено, не может быть оформлено заявкой в связи с отсутствием в нем элементов новизны».

    Василий показал письмо Тараненко. Тот, хитро прищурив подслеповатые глаза, почесал висок.

    – На городе бузина, а в Киеве дядько. Я им сам напишу, – сказал он.

    Николай с Василием написали протест в главк, копию послали в министерство. Снова долга не было ответа.

    Николай ждал, волновался, надеялся. Василий потерял надежду, успел остыть к изобретению, примириться с тем, что станок забраковали.

    – Надо ехать в главк, министерство и драться за наш проект, – заявил Николай. – На это дело я использую отпуск.

    – Стоит ли жертвовать отпуском? Ты и в прошлом году не отдыхал, – сказал Василий.

    – По-моему, стоит.

    – Мне надоела уже вся эта унылая история, – признался Василий.

    – Что ж, по-твоему, плюнуть на это дело? Тут не просто бюрократизм, тут что-то хуже. Какие-то темные комбинации, – высказал подозрение Николай.

    После работы он зашел в партком. Секретарь парткома Павел Захарович Ломакин был в курсе дела, он и сам не раз высказывал возмущение поведением работников главка. От имени партийной организации завода он написал жалобу министру. Ответ пришел через неделю. Министр лично ответил, что по его указанию в главке создана комиссия, которая в ближайшее время вторично рассмотрит проект.

    – Ну, если сам министр вмешался в это дело, значит, развязка близка, – сказал Николай.

    – Но комиссия-то будет в главке. Не думаю, чтобы главк высек самого себя. Если он даже и ошибся, то будет защищать честь мундира, – высказал свои предположения Василий.

    – Поживем – увидим.

    На этот раз ждать пришлось недолго. Через две недели из главка пришло заключение комиссии. Проект был рассмотрен вторично и забракован безоговорочно.

    – Вот, видишь! Теперь все! – безнадежно сказал Василий.

    – Нет, не все! – крикнул Николай и со злостью ударил кулаком по столу.

    – Что же нам остается делать?

    – Драться, драться и драться! – Лицо Николая было бледно.

    – Не надо нервничать, – сказал Василий, положив руку на его плечо.

    Николай глянул на него в упор, в глазах его горели недобрые огоньки.

    – Как же быть спокойным, если видишь, что там преднамеренно решили угробить большое дело. Так можно разнести любой проект, – он потряс перед собой заключением комиссии.

    – Просто формальный подход. Они не верят нам. Николай задумался.

    – Наш станок нужен промышленности. Если его бракуют бездоказательно, значит, тут что-то не так. Помнишь историю с проектом, присланным из главка? Почему там одобрили явно порочный проект? Ведь станок надо снимать с производства, а мы его выпускаем. Теперь понимаешь? Если одобрят нашу модель, ту придется снять с производства. Вот где собака зарыта.

    – А ведь верно! – воскликнул Василий, шлепнув себя ладонью по лбу. – Как мы раньше не догадались об этом? В техническом проекте я видел, что одна из подписей авторов стояла – В. Зимин. Тараненко как-то сказал, что это работник главка.

    – Уж не наш ли старый знакомый?

    – Я сам подумал об этом. Заместитель министра тоже Зимин.

    – Да, дела, – задумчиво проговорил Николай, шагая по комнате. – Давай напишем в газету. Покажем всю эту грязную историю.

    – Поможет ли?

    – Не поможет, придумаем еще что-нибудь.

    – Хорошо, напишем, – согласился Василий.

    При работе над статьей у них возникли споры. Василий хотел писать в спокойном тоне. Николай настаивал, чтобы статья была острая и злая, как черт.

    – Этим, мы окончательно ополчим против себя работников главка, – доказывал Василий.

    – А ты хочешь расшаркиваться перед ними? Критика только тогда и достигает цели, если она доказательная, прямая и острая, – настаивал Николай.

    По мнению Василия, статья получилась слишком резкая.

    – Уверен, что ее не напечатают, – сказал он.

    – Ты думаешь, что у нас везде сидят формалисты? Вот в главке сидит один такой и мутит воду.

    Статью отправили в газету своего министерства. Прошел месяц, статья не появлялась.

    – Ну вот, я же говорил. Надо было писать помягче.

    – А я думаю, что в ней мало было перцу и соли. Будем жаловаться.

    Василий в жизни ни на кого не писал жалоб, это было противно его натуре. Сейчас он тоже не хотел становиться на путь жалобщика.

    – Не будем ли мы выглядеть склочниками? – опросил он, вспомнив институтскую историю.

    – Я сам напишу, если ты боишься, – заявил Николай.

    Он решил написать жалобу в ЦК, но не успел. На третий день после их разговора в газете они прочли свою долгожданную статью. Василий не обрадовался ей. Скандал на всю страну. В редакции хоть и сгладили резкие выпады против работников главка, но факты оставили. Он даже удивился смелости редакции, которая в конце статьи сделала приписку от себя, что факты проверены и что редакция удивляется странному отношению отдельных работников главка к нужному изобретению.

    На заводе все радовались появлению статьи. Тараненко крепко пожал Василию руку и сказал:

    – Цэ дило! Задали вы жару делопутам. Пышкин снова пригласил к себе изобретателей.

    – Поздравляю, добрые молодцы, поздравляю от души. Теперь все решится в вашу пользу. Надеюсь, что к концу года запустим в производство ваше многострадальное детище, – растроганно говорил Геннадий Трофимович.

    Но и на этот раз радость была преждевременней. В той же газете с ответной статьей выступил начальник главка, который признал, что в статье изобретателей есть много горькой правды. Но дальше он в очень корректных выражениях обвинил авторов в несправедливом выпаде против работников главка, а газету в недостаточно добросовестном освещении фактов. Статья эта обескуражила всех. Начальник главка был солидной фигурой, чтобы с ним не считаться.

    Василий приуныл окончательно. Ему и без того надоела история со станком, который, казалось, теперь не стоил доброго слова. Стоило ли поднимать такой скандал? Это все Николай. У него привычка обязательно затевать драку. Можно ведь было обойтись и без статьи, продвигать изобретение более мирным путем. Николаю что, он одинок, а у него, Василия, семья.

    Своими тревогами Василий поделился с Надей. Женщины в этих делах бывают часто более практичны.

    – Надо доводить дело до конца, – ответила она.

    – До какого конца?

    – Отстаивать правоту, если ты веришь в нее.

    – А может, они правы?

    Надя укоризненно посмотрела на него.

    – Ваше изобретение на заводе одобрено всеми. Иван Федорович – опытный конструктор.

    – Да, но наш проект единодушно отвергли в Москве.

    – Наши специалисты стоят ближе к производству.

    – Мы – одиночки, – Василий вздохнул.

    – Какие же вы одиночки, если на вашей стороне конструкторское бюро, дирекция, партийная организация. Это же сила. Наоборот, те, что в главке безобразничают, – они одиночки. На вашей стороне и газета, – доказывала Надя.

    – Но газета поместила и статью начальника главка

    – Это еще ничего не значит. Возможно, и его ввели в заблуждение. Наконец, и начальника главка могут поправить.

    И хоть доводы жены были логичны, Василий знал, что директор завода не пойдет на конфликт с работниками главка.

    Как– то Иван Данилович за обедом, видя Василия мрачным и озабоченным, укоризненно проговорил:

    – Что, брат, пороху маловато? Зачем же тогда было лезть в драку? Взялся за гуж, не говори, что не дюж.

    – А мы и не думаем отступать, – ответил Василий. Сам же думал другое: «Идея изобретения Николая. Я помог ему спроектировать станок. Теперь пусть он сам и доводит до конца…»

    После выступления в печати начальника главка Пышкин очутился в затруднительном положении. До появления статьи изобретателей он смирился с тем, что проект станка отвергнут. Это лежало на совести работников главка и прежде всего на Викторе Максимовиче. «Не каждый ведь проект обязательно одобрять, – думал он. – У главка есть возможность выбирать наиболее подходящие модели. В наш век изобретателей и рационализаторов хватает. Наизобре-тают всякой чепухи, а потом на каждом перекрестке кричат: «Затирают! Маринуют! Волокитой занимаются!»

    Но вот авторы выступили с обличительной статьей, их поддержала редакция. Пышкин обрадовался этому, и на одном из производственных совещаний заявил, что он всеми мерами будет поддерживать изобретателей. Однако после выступления в той же газете начальника главка растерялся, не знал, какую занять позицию. Доводы начальника главка казались ему убедительными. Неужели там, в главке, все ошибаются, а правы молодые инженеры? Он был далек от мысли, что в главке и министерстве могли формально подойти к проекту. Нет, работники там сидят крепкие, проверенные, в бюрократизме их обвинить может только обиженный.

    Пышкина, как руководителя завода, беспокоило то, что ему теперь нельзя отмолчаться в этом деле, тем более, что газета в первой статье писала, что изобретение одобрено дирекцией завода.

    – Вот черти, затеяли историю на мою голову, как будто мне без этого делать нечего, – говорил он, шагая па кабинету. И вдруг поймал себя на том, что у него не лежала душа поддерживать Горбачева. У парня язык, как у кобры зубы. Не прошло еще ни одного собрания, ни одного совещания, на котором Горбачев не критиковал бы его, директора завода. Сует свой нос во все щели. «В конце концов при чем тут я. Есть же у нас БРИЗ и главный инженер. Пусть они и занимаются изобретением», – сердито думал Пышкин.

    Он щелкнул рычажком небольшого кабинетного коммутатора, поднял трубку.

    – Павел Захарович? Привет, милый, привет! Не сможешь ли заглянуть ко мне? Жду!

    И опять прошелся вдоль стены, заложив руки за спину. На душе у него было тревожно. Ему и без этой глупой истории хлопот полон рот. Производственный план завода под угрозой срыва. Поставщики не присылают вовремя электрооборудование, из-за перебоев транспорта задерживается доставка чугуна, леса, топлива. Каждый день приходится в десятки адресов писать, звонить, телеграфировать, просить, требовать угрожать. В главке только и знают, что спрашивают выполнение плана, а в каких условиях выполняет их завод – это их не интересует. Навыдумывали этих снабов, междуведомственных барьеров, – черт ногу сломит. А тут еще эта канитель с изобретением.

    «Поручу Ломакину заняться этим делом, – думал Геннадий Трофимович. – Горбачев – член парткома». И сразу тяжесть свалилась с плеч директора.

    Вскоре в кабинет вошел невысокий худощавый мужчина лет пятидесяти, с большой лысой головой.

    – Читал статью начальника главка? – спросил Геннадий Трофимович.

    – Как же, читал, – ответил секретарь парткома, присаживаясь к столу.

    – Ну, каково твое мнение, дорогой?

    – Дело щекотливое, – в раздумье проговорил Ломакин, поглаживая лысину.

    – Вот именно щекотливое, – подхватил Пышкин. – Наши ребята в статье перегнули палку, ну, а начальник главка дал отпор. Мужик он умный и серьезный, один из старейших работников главка. С ним в министерстве считаются.

    Ломакин посмотрел на директора.

    – Проект-то мы с тобой одобрили.

    – Мы могли и ошибиться. Тут я определенно передоверился Тараненко, – ответил Пышкин. – Им-то наверху виднее.

    – А мне кажется, Геннадий Трофимович, что нам тут, внизу, виднее. Мое мнение – надо поддержать наших товарищей, – сказал Ломакин.

    – Ну, как?

    – Напишем с тобой в ЦК.

    – Почему в ЦК? Нет, это уж по твоей партийной линии, а я буду действовать по своей. Буду в Москве, зайду к заместителю министра, поговорю.

    – Я думаю, обе статьи надо обсудить на парткоме. Пригласим Тараненко, ведущих конструкторов, изобретателей, рационализаторов. Послушаем, что скажет народ, – сказал Ломакин.

КОНФЛИКТ ОБОСТРЯЕТСЯ

    Павел Захарович партийным работником стал два года назад. До избрания его секретарем парткома он работал начальником ОТК, был инженером с большим производственным стажем, на заводе – со дня его пуска, хорошо знал производство. После избрания секретарем у Ломакина месяца два происходили стычки с директором. Ломакин на каждом шагу новой своей деятельности чувствовал, что Пышкин старался во всех принципиальных вопросах навязать ему свое мнение, свое решение, свою волю. Но так как у Пышкина было твердое правило жить со всеми в мире, a Ломакин оказался человеком не слишком покладистым, в отношениях между директором и секретарем парткома наступило длительное затишье.

    Ломакин из опыта знал, что новое часто с трудом пробивает себе дорогу. Он был убежден в ценности изобретения и решил отстаивать его. Посоветовался с главным инженером завода Пастуховым, человеком, знающим дело и очень осторожным. Как председатель заводского БРИЗа, тот высказал мнение, что в принципе изобретение Горбачева и Торопова интересно, a если есть какие недоработки, то их можно устранить. Такое же мнение высказал и Тараненко.

    Обсуждение обеих статей Ломакин вынес на расширенное заседание партийного комитета. Пышкин на заседание не пришел, его вызвали в обком. Но зато пришел секретарь райкома и заведующий промышленным отделом горкома партии.

    Ломакин зачитал обе статьи. Первым слово попросил начальник механического цеха Медведев. Он выразил сомнение в ценности изобретения.

    – Я и мысли не допускаю, что в министерстве бездушные люди, враги передовой техники, – говорил; Медведев. – Это все равно, что рубить сук, на котором сидишь. Если бы там работали чиновники и проходимцы, у нас не было бы в промышленности того, что мы имеем сегодня.

    – Нельзя ли конкретнее высказать свое мнение о проекте Горбачева и Торопова? – спросил Тараненко, сидевший в дальнем углу зала.

    – Можно и конкретнее. – Медведев бросил неприязненный взгляд на Горбачева. – Мы знаем эти станки-универсалы. Они у нас вот здесь. – Медведев показал на затылок. – Хватит с нас и того, что мы столько времени возимся с таким же универсалом. Скажу откровенно: выпускаем мы заведомый брак. Чувствую, что нам рано или поздно всыпят за этот станок. Идея, конечно, заманчивая… – Начальник цеха развел руками и замолчал.

    – Значит, вы не верите в ценность новой модели? – спросил Ломакин, постукивая карандашом по зеленому сукну стола.

    – Нет, не верю. В главке – там научены горьким опытом. Не одобряю статью Горбачева и Торопова. Это претензии на сенсацию. По-моему, они ввели в заблуждение редакцию газеты. Согласен со статьей начальника главка.

    – Так их! Лежачего легче бить, – бросил реплику Тараненко.

    За начальником цеха выступил рабочий рационализатор литейщик Демченко – здоровый голубоглазый парень.

    – Я согласен, что в министерстве и главке работают наши товарищи, коммунисты, а не бездушные чиновники и бюрократы. Но это не говорит о том, что в главке не может быть деляг и волокитчиков. Да чего там далеко за примерами ходить. У нас тоже иногда маринуются ценные предложения рабочих. Как только дело доходит до крупных сумм, так дирекция чешет затылок. Взять хотя бы литье в формы без сушки. Сначала в штыки встретили. Полгода мялись, комиссии создавали. И если бы не вмешался в это главк, замариновали бы ценное предложение литейщиков. А оно дало заводу уже не один миллион экономии. Так может случиться и со станком Горбачева и Торопова. Я присутствовал на заседании нашего БРИЗа, когда рассматривали проект. Станок был всеми одобрен. Хорошее, нужное дело. Я, например, за то, чтобы наших изобретателей поддержать.

    Демченко пригладил ладонью волосы, помолчал и собрался было сесть Медведев бросил ему реплику:

    – Ваше заявление голословно.

    Литейщик скосил в его сторону глаза, улыбнулся, показав крепкие молодые зубы.

    – А какими фактами вы подтвердили свое заявление? – спросил он. Его добродушное лицо стало хмурым и злым. – Угробить изобретение – дело плевое. А насчет выступления товарища Медведева я вот что скажу: он всегда с оглядкой подходит к предложениям рабочих. Помните прошлогоднюю историю с усовершенствованием шлифовального станка? Кто больше всего противился модернизации? Медведев! Или взять пустячное приспособление к зуборезному станку. Кто гробил eгo? Тоже Медведев. Если бы в это дело не вмешался главный конструктор товарищ Тараненко, похоронили бы ценное предложение. Как будто пустяк, а производительность станка повысило почти в два раза.

    – Это неправда, – заявил начальник цеха.

    – Дай бог, чтобы это была неправда. В общем, я за то, чтобы поддержать наших изобретателей. Я предлагаю написать в министерство.

    – Иван Леонтьевич, что вы скажете по этому поводу? – спросил Ломакин главного инженера Пастухова.

    Пастухов поднялся, опираясь о палку, у него болели ноги. Ему было за пятьдесят лет, лицо чисто выбрито, моложаво, темно-синий костюм безукоризненно сидел на его статной, чуть располневшей фигуре. Пастухова знали, как человека очень спокойного и осторожного, который, кроме непосредственных производственных вопросов, ни во что не вмешивался. Говорят, раньше Пастухов был другим. Крупнейший специалист-станкостроитель и опытный администратор, он был первым директором этого завода, на своих плечах вынес все трудности его рождения. Завод только наладил выпуск первых моделей станков, министерство прислало нового директора – Пышкина, а Пастухова назначило главным инженером. Это ущемило самолюбие бывшего директора. Первое время инженеры, мастера, рабочие завода видели двух хозяев – Пастухова и Пышкина. С первым они сработались, привыкли к нему, а ко второму, как обычно, некоторое время настороженно присматривались. Пышкин не мог терпеть, если кто-нибудь отменял его распоряжение или что-то делал, не посоветовавшись с ним. Началась скрытая, но упорная борьба за упрочение своего авторитета. И Пышкин сумел победить Пастухова. Однажды летом Пышкин во время своего отпуска уехал на курорт. Пастухов, замещая директора, поставил перед собой задачу: завод по всем показателям должен сделать резкий скачок. Пастухову это нужно было для упрочения пошатнувшегося авторитета. Но получилось обратное. С первых же дней поставщики задержали доставку металла, угля, электрооборудования. План первой декады был сорван. Во второй декаде было еще хуже. Срывался ответственный государственный заказ – партия станков, предназначенная для экспорта. Как назло, в цехах участились случаи травматизма, один из них имел смертельный исход. Обком партии отозвал из отпуска директора. Пастухова осуждали за частые случаи травматизма, вопрос встал о снятии его с должности главного инженера. Пышкин проявил великодушие к поверженному противнику, упросил работников обкома и министерства оставить Пастухова на прежней должности. С тех пор главный инженер стал тише воды и ниже травы. Он делал только то, что непосредственно входило в круг его обязанностей, никогда и ни в чем не перечил директору. Ко всему этому Пастухов стал излишне осторожным.

    – Позволю себе несколько слов сказать о статье инженеров Горбачева и Торопова, – начал Пастухов. – Она излишне резка, ей недостает такта. Конечно, абсурд, что в советском учреждении засилие бюрократизма. Но меня другое смущает. Новая модель станка вряд ли найдет применение в нашей промышленности. Сейчас, как мы знаем, идет узкая специализация профилей металлорежущих станков. Очевидно, эти соображения и имели в виду работники главка.

    – Значит, товарищ Пастухов, вы не одобряете самое идею, станка? – спросил секретарь райкома, сравнительно молодой человек в темном костюме в бордовом галстуке.

    – Я только хотел подчеркнуть, что в промышленности такой станок не найдет широкого применения

    – Но ведь ваш завод приступил к серийному выпуску примерно такой же модели станка, – заметил работник горкома.

    – Да, приступил. Но перспектив у этого станка я не вижу, – ответил Пастухов.

    – Разрешите мне сказать, – попросил слово Брусков. На заводе он считался одним из способных инженеров. – Мне, как члену заводского бюро рационализации и изобретений, не раз приходилось иметь дело с моделью станка Горбачева и Торопова. Она у нас была одобрена, в том числе и уважаемым Иваном Леонтьевичем. Правда, он и тогда не высказал особого энтузиазма. Сейчас он выдвинул новую мысль: есть ли острая нужда в таком станке? Согласен, что для больших заводов в нем нет нужды. Но у нас в стране десятки, сотни тысяч небольших заводов, ремонтных мастерских. Колхозы и совхозы за такой станок скажут нам спасибо. Ремонтные мастерские вместо пяти-шести различного назначения станков могут иметь один, универсальный. При дополнительном оборудовании он может выполнять в два раза больше операций. Вот в чем ценность новой модели станка наших коллег.

    Потом слово попросил Тараненко.

    – Я – человек беспартийный, не берусь судить о работе главка, а министерства тем более. Скажу только, что отдел изобретательства нашего главка работает слабо Примером может служить модель УТС-258…

    – Вы же подписали технический проект, – напомнил Ломакин.

    – Як же его, черта, не подпишешь, если нажимают сверху.

    Раздался смех.

    – А насчет станка наших товарищей я так скажу: они у кого-то в главке отнимают кусок хлеба. Отсюда и пошла вся волокита. Даже начальника главка втравили в это дело. Я давно знаю его. Хороший человек, прекрасный специалист. А вот почитал его статейку, и ума не приложу, как это могло случиться. Не верится, что он писал ее своей рукой.

    Тараненко помолчал и не без подковырки заключил:

    – Изобретение Горбачева и Торопова – это ценная находка. Но вы понимаете, что значит похерить модель УТС-258? Это пустить на ветер миллионы рублей государственных денег. На кого мы спишем убытки? На работников главка?

    Тараненко еще раз подтвердил догадку Николая и Василия, что в главке Зимин искусственно создал эту историю со станком.

    Партийный комитет вынес решение: поддержать изобретателей перед главком и министерством. Но авторам станка не везло. Ломакин не успел оформить протокол заседания, заболел, и больше недели не вы ходил на работу.

    Пружина продолжала закручиваться все туже. Из главка позвонили Пышкину, чтобы он срочно выслал производственную характеристику инженера Горбачева. Пышкин поручил сделать это Пастухову, тот на писал ее в сдержанных тонах, мол, с работой справляется, подготовка достаточная, но в работе горяч и опрометчив.

    Потом Пышкину позвонили из редакции отраслевой газеты и сообщили, что в ответ на статью замести теля министра в редакцию поступило письмо, в котором Горбачева и Торопова обвиняют чуть ли не в присвоении чужого изобретения. Письмо подписали изобретатели станка УТС-258. Редакция просила срочно внести ясность в этот вопрос и прислать свои соображения. Позже из главка приехала комиссия, чтобы на месте разобраться в скандальной истории изобретения. В тот же день из главка позвонили, чтобы дирекция и партийная организация обсудили бестактный поступок инженера Горбачева, написавшего грубые письма руководящим товарищам.

    Один из членов комиссии познакомил Пышкина с материалами, очень плохо характеризующими Горбачева. Кому-то понадобилось вытащить на свет старую историю с исключением Горбачева из института. Авторы станка УТС-258 на имя директора прислали письмо, в котором обвиняли Горбачева и Торопова в нечистоплотности, возмущались, протестовали, требовали принять меры и сообщить им.

    Работник отдела изобретений, главка Виктор Максимович позвонил Пышкину и сказал, что поведение Горбачева, его пасквильные письма в адрес руководящих товарищей главка и министерства вызвали нехорошую реакцию. Посоветовал как можно скорее избавиться от Горбачева.

    Пышкин рвал и метал, ему надоела уже вся эта возня вокруг Горбачева и его изобретения. Он с нетерпением ожидал, когда выздоровеет Ломакин, чтобы познакомить его с материалами о Горбачеве. Если он безрассудно полез в драку с работниками главка и министерства, то что же можно в будущем ожидать от него здесь, на заводе. Комиссия не внесла ясности в развитие конфликта, а еще больше запутала и обострила все. Она сделала свое дело: подготовила почву для увольнения Горбачева. Пышкину казалось, – что она для этого и приезжала на завод.

    Геннадия Трофимовича больше всего беспокоило то, что в серийное производство пошел заведомо некачественный станок. Это прежде всего лежало на его совести, хоть с формальной стороны все обстояло благополучно. Если снимут с производства станок, а этого можно ожидать, вот тут-то и даст знать о себе Горбачев.

ДОКТОР РАКИТИНА

Николай вот уже несколько дней чувствовал недомогание, и сегодня пришел домой пораньше, чтобы хорошенько выспаться. Осмотрел комнату, и на душе, стало беспокойно и грустно.

    Комнату он занимал на втором этаже. Письменный стол был завален книгами, журналами, газетами. Ими же была плотно заставлена четырехполочная дубовая этажерка. В углу кровать, возле глухой стены диВан, рядом с ним тумбочка с радиоприемником.

    В комнате все стояло на своем месте, но бросились в глаза пустота, необжитость. Раньше Николай не замечал этого. Сунув руки в карманы, прошелся по комнате. Было такое впечатление, будто он попал в чужую квартиру. Включил приемник.– Передавали грустную симфоническую музыку. От нее на душе стало еще тягостнее.

    «Наверное, я все-таки заболел», – подумал Николай, потягиваясь. Будто что-то давило на плечи, тяжесть чувствовалась во всем теле. Не сходить ли к врачу? Глянул на часы, вспомнил, что заводская амбулатория работает до шести. Значит, успеет. Оттуда заглянет во Дворец культуры, поиграет в биллиард или просто поболтает с товарищами за кружкой пива. Сегодня там, кажется, концерт художественной самодеятельности.