Текст книги "...И вся жизнь (Повести)"
Автор книги: Павел Гельбак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)
В пороховом дыму
1
Погода, как часто случается летом в Паланге, испортилась. Вчера еще небо было голубым и очень высоким, ярко светило солнце. Сегодня с утра не прекращается мелкий, назойливый, неприятный дождь. Даже завтракать и обедать в столовую не пошли. Павел Петрович, взяв у соседей зонтик, отправился в магазин, принес колбасы, свежую булку, сметаны, молока. Пока дед ходил в магазин, Герман сидел на подоконнике и смотрел на опустевшую улицу, черные облака, капли дождя, сползавшие по стеклам.
Дед принес книжку о подвигах литовских партизан. Полистав книгу, рассмотрев картинки, внук попросил:
– Потом почитаем. А сейчас продолжим, дедка, рассказ про Смушкевича.
– Время действия – гражданская война. Место действия – Белоруссия и Литва. Грохочут орудия, трещат пулеметы, свистят пули, сверкают на солнце клинки.
Летом тысяча девятьсот двадцатого года конармейцы Гая вступили в бой с белополяками, захватившими Вильнюс. Лихо дрались тогда наши конники. Об их удали, храбрости народ слагал песни. Ты слышал что-нибудь о конном корпусе, которым командовал Гай?
Герман отрицательно замотал головой.
– О нем я тебе как-нибудь расскажу другим разом. Сын армянского народа Гай Дмитриевич Гай, настоящая его фамилия была Бежишкянц, командовал легендарной Железной дивизией, которая освобождала родину Ленина – город Симбирск. Он же командовал и конным корпусом, который изгнал из Вильнюса и других литовских городов белополяков.
На землях Белоруссии и Литвы героически сражались за Советскую власть и другие, теперь уже легендарные полководцы Красной Армии. Одной из бригад командовал Ян Фабрициус, а во главе Реввоенсовета Минского укрепленного района стоял Иероним Уборевич.
– Знаю его, знаю, – обрадовался Герман. – Об Уборевиче мы в школе говорили. Он сам из Литвы. К нам на пионерский сбор приходил старый генерал, который служил вместе с Уборевичем. Знаешь, кем был потом Уборевич?
– Командующим Белорусским военным округом, – теперь уже пришла очередь отвечать Павлу Петровичу.
– Одним из руководителей всей Красной Армии – так говорил нам генерал. Уборевич учил в академик наших командиров. Он написал книгу, которую и сейчас должны изучать все солдаты и офицеры…
– Устав, – подсказал внуку Ткаченко.
– Его именем в Вильнюсе даже улицу назвали…
– А о Яне Фабрициусе разве ты ничего не слыхал?
– Может, я слышал, – засомневался Герка, – ты мне подскажи…
– Коммунист из Латвии. Легендарный комбриг.
– Высокий. Огромный… С бородой и большими усами. Когда мы были в Риге, ты еще книжку о нем купил. Погиб Фабрициус в авиационной катастрофе. Женщину и ребенка спас, а сам погиб. Да? Ты тогда еще рассказывал…
– Примерно. Но вернемся к нашему герою. Яков Владимирович пошел из Рокишкиса навстречу частям Красной Армии. Вскоре он оказался в 144 стрелковом полку, который входил в бригаду Яна Фабрициуса. Под городом Сморгонью, что недалеко от Вильнюса, полк вступил в бой с польскими легионерами. Мужественно сражались красноармейцы. Полк за этот бой наградили почетным революционным Красным знаменем. Отличился в бою и молодой коммунист Яков Смушкевич. Он заменил раненого в бою комиссара полка. Ты знаешь, какое место среди бойцов занимает комиссар? Он является совестью солдат, должен быть среди них самым справедливым, самым скромным и самым смелым. К нему идут солдаты со всеми своими бедами. Комиссар обязан хорошо знать обстановку, сложившуюся на фронте, уметь объяснить бойцам, что происходит в стране, в мире, рассказать, что собой представляет противник, почему его надо уничтожить. Для этого, как сам понимаешь, нужно быть человеком грамотным. А у нашего знакомого какое было образование? Ровным счетом никакого. Ты вот в пятом классе учился, в шестой перешел. А он только четыре года в школу ходил. Больше не смог. Не до этого семье было.
Но Яков Смушкевич от природы был понятливым, много читал. Вырвется свободная минута между походами, боями, сразу садится за газету, за книгу. Он глубоко верил в правоту дела, за которое воевал. Вот эту свою веру в правду большевиков он сумел передать и товарищам по полку.
Многие бойцы ему в отцы годились. А к его слову прислушивались. Знали, у комиссара слово и дело никогда не расходятся.
2
В дверь постучали. Соседка по дому отдыха принесла толстый пакет.
– Была в канцелярии, – объяснила она, – увидела, что вам письмо такое солидное пришло, и решила занести. Может, что важное.
– Спасибо, – поблагодарил Ткаченко, – в следующий раз я вам два письма взамен принесу.
– А мне никто не пишет.
– Сам напишу.
– Буду рада, – засмеялась женщина.
Когда соседка ушла, распечатали пакет. В нем оказалась короткая записка от Тамары Васильевны. Она запрещала Герману купаться в море одному, без дедушки, спрашивала, повторяет ли он английский язык (уроки по английскому языку), давала житейские советы, которые не нравились внуку. Бабушка переслала Герману письмо, адресованное ему с Кубы отцом с матерью. В конверте оказалось несколько ярких, красочных открыток.
– Смотри, дедка, какой мировой пляж, – Герман протянул Павлу Петровичу открытку… – Не взяли нас с тобой на Кубу, а то мы бы сейчас загорали на этом пляже…
– Не мог отец взять тебя с собой. В командировку он поехал…
– Захотел бы, так взял. Мама же с ним поехала.
– Хватит брюзжать, ты же не старик, – переключил внимание внука Ткаченко, – вот бабушка переслала мне письмо из Киева. Пишет мой знакомый генерал. В юношеские годы он жил в Вильнюсе. Один из первых комсомольцев. Воевал на многих фронтах и в гражданскую, и в Великую Отечественную войну. Сейчас увлекся историей. Много собрал материалов о гражданской войне в Литве. Я ему писал, просил уточнить, не он ли сидел вместе со Смушкевичем в Лукишкской тюрьме. Оказывается, не он, а его младший брат, тоже вильнюсский комсомолец.
– А разве Смушкевич сидел в тюрьме в Вильнюсе? – спросил Герман.
– В той самой Лукишкской тюрьме. Я ее тебе показывал, когда мы ездили из Принеманска в Вильнюс, вскоре после того, как мы смотрели фильм «Красные листья».
– Еще как помню. После того как Метельский стрелял в суде в провокатора, который выдал коммунистов, его посадили в Лукишкскую тюрьму.
– Правильно. В фильме Сергей Метельский, а на самом деле это был Сергей Осипович Притыцкий. Герой Вильнюсского коммунистического подполья в годы господства панской Польши. В последнее время он был председателем Президиума Верховного Совета Белоруссии.
– Он вместе со Смушкевичем в Лукишкской тюрьме сидел?
– Нет. Они не были знакомы и сидели в разное время. Яков Владимирович попал в тюрьму во время гражданской войны. Произошло это еще до того, как он воевал в бригаде Яна Фабрициуса. Служил Яков вначале в Минском коммунистическом батальоне Красной Армии. Батальон вел тяжелый бой под Барановичами. Яков был контужен и в бессознательном состоянии взят в плен польскими легионерами. Так он оказался потом в Лукишкес.
Я и раньше слышал о побеге Якова Владимировича из Лукишкской тюрьмы, а вот сейчас генерал из Киева подтверждает этот факт. Заключенных красноармейцев тюремщики заставляли работать. Они и дома ремонтировали, и завалы разбирали, мебель делали. Якова определили в тюремную прачечную. Весь день пар, грязь, вонища. Весь мокрый. Поздно вечером конвойные приходили за арестованными и издевательски приглашали:
– Бабоньки, кончай свои постирушки. Марш в камеры…
У прачечной, как и у других помещений тюрьмы, стояла охрана. Сбежать отсюда казалось немыслимым. Но Яков не мог смириться с неволей. Как птицу из клетки тянет в небо, так и его тянуло на фронт. Смушкевич давно готовился бежать из тюрьмы, а тут и случай удобный подвернулся. Он заметил, что охрана, забирая в камеры «прачек»-заключенных, не пересчитывает их.
Улучив удобный момент вечером, перед приходом охранников, Яков Владимирович спрятался за огромными корзинами, в которые складывали чистое белье. Рано утром за бельем приезжала на подводе полная полька. Она любила посмеяться с охранниками, балагурила и с заключенными. Случалось, то одного, то другого угостит куском хлеба или пригоршней семечек.
– Пани Зося, – однажды спросил ее Яков, – расскажите, что на воле делается. Может, газетку принесете.
– Ишь, какой грамотный. Да такому красавчику, как ты, не газеты надо читать, а с девушками танцевать. Пойдем вечерком танцевать…
– Рада душа в рай, да грехи не пускают, – отшутился Яков. – Такого красавца, как я, – показал на свою мокрую рваную одежу Смушкевич, – и на порог танцевального зала не пустят.
– Это дело поправимое. Какая паненка своего кавалера не обмундирует.
На следующий день пани Зося принесла Якову свежую газетку, правда, для маскировки завернула в нее кусок хлеба и пачку махорки. Постепенно они подружились. Женщина и подсказала Якову, как лучше выбраться на волю. Следуя ее совету, Смушкевич спрятался на ночь за корзинами с чистым бельем.
Утром Зося пришла в прачечную раньше обычного.
– Решился, красавчик, – увидев Якова, обрадовалась Зося. – Залезай быстро в корзину.
Корзина не так и велика, а Яков был парень здоровый, пришлось ему согнуться в три погибели, колени прижал к подбородку, руки вытянул по бокам. Зося бросает сверху чистые рубахи, кальсоны, полотенца, а сама смеется:
– Смотри не задохнись, красавчик, а то вместо жениха привезу домой покойника.
– Нашла время смеяться. Как корзину на телегу погрузишь? Не поднимешь же меня…
– Не твоя забота.
Позвала Зося солдата, охранявшего прачечную:
– Кавалер, пособи корзинки на подводу поставить, а я тебя махорочкой угощу.
Вскоре Смушкевич, освобожденный из тюрьмы ловкой прачкой, оказался на фронте. На этот раз ему пришлось воевать против кулацких банд, которых много появилось на разоренной войной земле в белорусских и литовских лесах.
3
– Есть в Белоруссии небольшой городок Пуховичи. В эти самые Пуховичи привела Якова Владимировича фронтовая дорога. Воспользовавшись малочисленностью гарнизона, стоявшего в городке, банда бывшего царского ротмистра Булак-Булаховича захватила его. И, как водится у бандитов, только вступили в Пуховичи, сразу начали грабить население. Ворвутся в дом, все перероют – перины порют, подушки режут, стены ломают, – все золото, драгоценности ищут. А чуть кто неудовольствие выскажет – сразу кулаком в лицо, нагайкой по спине огреют. Если же кого заподозрят, что он коммунистам сочувствовал, тех ставят к стенке и расстреливают. В особенности издевались бандиты над евреями. Целыми семьями убивали.
Узнало командование Красной Армии о зверствах, которые чинят в Пуховичах бандиты, и приказало полку, в котором служил и Смушкевич, вызволить из беды население белорусского городка. Кстати, полк входил в подчинение Реввоенсовета Минского района, которым, как я тебе уже говорил, командовал Иероним Уборевич. Так фронтовая судьба свела еще юного Смушкевича с двумя выдающимися советскими полководцами – Фабрициусом и Уборевичем.
Ночью полк подошел к Пуховичам. Бандиты выскакивали из домов, кто как спал – в нижнем белье, босиком, на ходу отстреливались. Казалось, победа совсем близка. Вдруг с чердака двухэтажного дома застрочил пулемет.
Взвод, с которым шел и комиссар полка Яков Смушкевич, разбежался. Кто к стенке дома прижался, кто за забор спрятался, а некоторые побежали даже на другую улицу.
– Куда же вы, товарищи, стойте! – кричит Смушкевич.
Кто не слышит комиссара, а кто вид делает, что не слышит. Не охота под пулю себя подставлять.
Комиссар выхватил из-за пояса гранату и побежал через улицу, прямо к дому, в котором пулеметчики засели. На войне часто так бывает – смелого пуля минует, а труса и в укрытии найдет.
Миновала пуля и Якова Владимировича. Добежал он до парадного, остановился дух перевести. Слышит сзади шаги. Несколько человек бегут. Оглянулся – бойцы из взвода, с которым в бой шел. Увидели, что Смушкевич один в атаку бросился, стыдно стало, выскочили из своих укрытий и за ним побежали.
Что же делать дальше, как в дом проникнуть? Потрогали парадную дверь – заперта. Забор вокруг двора высокий. Пока переберешься, засевшие в доме бандиты обстреляют. Пулеметчики же держат под своим наблюдением две улицы – все наступление срывают.
И вдруг свершилось чудо – распахнулись ворота. Высокая, стройная девушка рукой машет:
– Сюда, товарищи, сюда быстрее!
Бросился комиссар в ворота, за ним красноармейцы, впереди девушка бежит; привела их прямо к лестнице, ведущей на чердак. Первым на чердак Яков поднялся, граната над головой.
– Отвоевались, гады. Сдавайтесь!
Двух бандитов в плен взяли. Пулемет целехонький в часть приволокли.
Командир полка поздравил, поблагодарил Смушкевича и его товарищей за храбрость, проявленную в бою.
– Тут больше, чем мы, – ответил комиссар, – благодарность заслужила одна дивчина. В самый опасный момент она появилась как добрая фея, ворота открыла, путь на чердак показала. А мы не знаем ни ее имени, ни фамилии. Даже в лицо не успели разглядеть. Одни говорят, что блондинка, другие, что брюнетка. Разве ночью разглядишь.
Командир смеется:
– Девушку, Яша, придется найти: хоть блондинку, хоть брюнетку. К вечеру доложить об исполнении.
4
Нелегкую задачу задал командир Смушкевичу. Попробуй найди в Пуховичах таинственную незнакомку.
Утро следующего дня выдалось солнечным. Люди, узнав, что красноармейцы выгнали из города бандитов, вышли на улицы. Оказалось, что в Пуховичах живет много высоких, стройных, красивых девушек. На одну посмотрит Яков – похожа на ночную незнакомку, на другую – еще больше похожа.
На городской площади знакомый командир взвода на баяне играет, бойцы с девушками танцуют. Комиссар стоит в сторонке, к девушкам приглядывается. Все ночную незнакомку ищет. А надо тебе сказать, что хотя Яков и был смелым парнем и верховодил среди сверстников в Рокишкисе, но в обществе девушек чувствовал себя неловко, стеснялся. Жизнь его так сложилась, что все больше среди мужчин ему приходилось бывать. С парнем он бы запросто познакомился, сразу нашел общий язык, а к девушкам подойти стеснялся. Смотрит, другие бойцы приглашают девушек танцевать, а он робеет.
Уже уходить собрался, как к нему подошла девушка и так бойко спрашивает:
– Что это вы в тени стоите, товарищ. Боитесь загореть на солнышке или опасаетесь, что вам ноги танцоры оттопчут? Не опасайтесь. У нас в Пуховичах солнце ласковое, не горячее, не обожгет. А девчата ловкие, танцевать горазды.
Сердце Якова Владимировича замерло – она, определенно она. Такая же, как и ночная незнакомка – высокая, стройная, русая коса через плечо переброшена. Спросил, не она ли в ночном бою им помогла. Девушка с достоинством ответила:
– Нет. Я девушка вполне обыкновенная. Хотите танцевать, могу пригласить. Кстати, как вас зовут, герой?
– Смушкевич… Яков Владимирович.
– А меня можете просто Басей называть.
Танцевать не стали. Бася вызвалась показать новому знакомому город. Незаметно оказались на окраине, в сквере. Вдруг издали послышался рокот мотора. Минуту спустя, низко, прямо над верхушками деревьев, пролетел аэроплан.
– Как я завидую летчикам, – сказала девушка. – Им, пожалуй, смелости нужно больше, чем вашей ночной героине.
– Не скажите, – ответил Яков. – На земле случается проявлять не меньше мужества, чем в воздухе.
– Вы когда-нибудь летали?
– Не приходилось.
– Значит, и судить не можете о мужестве летчиков. Хотя бы один раз в небо поднимитесь, потом поговорим. Обещаю, что слушать вас буду очень внимательно. Если бы я была мужчиной – обязательно стала летчиком.
Смушкевич засмеялся:
– Чтобы понравиться такой девушке, как вы, я готов хоть сейчас полететь.
– Сейчас не сейчас, но когда-нибудь прилетайте ко мне в Пуховичи. Я вас встречу с цветами.
Так вырастают крылья
1
От вчерашнего дождя не осталось и следа. Песок быстро впитал в себя влагу, а солнце и ветер с моря просушили пляж. Павел Петрович с внуком загорают в дюнах.
Над пляжем, прочертив по небу огромную белую полосу, пролетел самолет.
– Смотри, дедка, смотри, как тогда над Пуховичами.
– Сравнил! – дед отложил в сторону газету, снял очки. – Над Пуховичами тогда пролетел аэроплан, который теперь, пожалуй, лишь на картинке в учебнике по истории авиации можно увидеть. В ту пору красный воздушный флот только создавался. Самолеты были такие, что сейчас посмотришь и удивишься, как люди могли на них летать. Фанера, полотно, планки. Все это было скреплено на честном слове. Аэропланам давали громкие имена, вроде имени былинного героя Ильи Муромца, а сами летчики их называли более точно – «Летающими гробами», «Примус-драконами».
– Примус – это такая медная штука, на которой раньше обед готовили? – спросил Герман.
– Вот и выросло поколение, которое никогда не видело примуса! – то ли удивился, то ли обрадовался Ткаченко.
– Хотя и очень примитивными в ту пору были аэропланы, но казались они тогда верхом технического совершенства. Человек не только обрел крылья, оторвался от земли, но мог с воздуха вести разведку, стрелять. Управлять самолетом могли лишь люди, знающие технику, образованные. Среди рабочих и крестьян, которые составляли основную массу Красной Армии, людей образованных было мало – раз-два, и все. В красные эскадрильи пришли бывшие царские офицеры. Знания и опыт они имели, но не все с открытым сердцем относились к Советской власти, к новым порядкам.
В такую, далеко не совершенную авиацию, и был в 1922 году направлен служить Яков Владимирович Смушкевич…
– Значит, послушался Басю? В летчики записался, – Герман прервал рассказ деда.
– Нет. Девушка здесь ни при чем. Партия решила тогда послать в авиацию коммунистов. Узнал об этом Яков Владимирович, пришел в партийную организацию полка и попросил: «Пошлите меня в авиацию».
Просьбу Смушкевича удовлетворили, но на прощание сказали: «Сам напросился. Теперь держись. Не посрами имени коммуниста». Назначили его ответственным организатором партийной работы четвертой отдельной истребительной авиационной эскадрильи. Официально их называли Оторгами, а неофициально, по привычке, комиссарами.
Ну, а теперь давай немножко пофантазируем. Летчики во всей армии выделялись – так сказать, небесные создания. У них были кожаные куртки, шлемы. На ногах они носили не сапоги, как кавалеристы, а ботинки и краги. В общем, отличались от других. Этакие армейские аристократы. И вот появляется среди них пехотинец. Гимнастерка застиранная, вылинявшая. На ногах тяжелые ботинки, а брюки снизу прихвачены обмотками.
Летчики, штурманы, даже мотористы восприняли назначение к ним в эскадрилью комиссаром коммуниста из пехоты как личное оскорбление. К тому же, они узнали, что у комиссара и образования нет. В общем приняли они Якова Владимировича недружелюбно. Если в полку он был любимцем солдат, то здесь каждый, кому не лень, считал нужным по его адресу всякие шуточки отпускать. Начнет комиссар политическую беседу проводить, а слушатели ему всякие каверзные вопросы задают, чтобы проявилось его невежество.
Один спросит:
– Как относится к большевикам Виктор Гюго?
Другой, давясь от смеха, интересуется:
– Кто автор «Евгения Онегина»?
Третьего занимает вопрос, в какой части света расположен город Уругвай.
Выйдет на аэродром – тут уж совсем нет покоя от доморощенных остряков:
– Комиссар, давай крутни лонжерон…
– Эй, пехота, покажи, где у аэроплана стабилизатор?..
А то подойдет летчик и начнет всерьез жаловаться:
– Товарищ комиссар, примите меры, аэродром содержат в неисправности. Сегодня, когда садился, меридиан под колеса аэроплана попал…
– Отбивался от докучливых шутников Яков Владимирович как мог, но не обижался. Знал, плохо, когда комиссар не смыслит в деле, которым живут подчиненные ему люди… Рассказ продолжим после обеда. А сейчас пошли в столовую. И условие – все съесть: суп, котлеты, пюре… Мороженое можешь и не есть.
– Иш, какой хитрый.
2
– Комиссар, готовьтесь в полет! – сказал командир эскадрильи Смушкевичу.
Якову Владимировичу стало страшно. Страх, конечно, он известен каждому человеку. Каждый человек может бояться чего-то, опасаться за свою жизнь, за судьбу близких людей, за успех дела. И Смушкевичу было страшно отправляться в первый в жизни полет. Он знал, что летчики называют свои несовершенные машины «гробами», что многие, отправившиеся на них в полет, обратно не возвращаются. Но комиссар научился подавлять страх, не показывать на людях свои чувства. Поэтому и ответил он командиру эскадрильи, бывшему офицеру царской армии, совершенно спокойно:
– Есть готовиться в полет!
– Листовки вам придется бросать из аэроплана, справитесь?
Ответил так, как говорили его сверстники в Рокишкисе:
– А почему бы и нет?
Ответ рассмешил командира эскадрильи. Сквозь смех предупредил:
– Если вывалитесь из кабины, то хватайтесь за облака. Впрочем, листовки – это по политической линии, ваша забота. Полетим в Пуховичи. Там сегодня собирается митинг, посвященный Добролету.
Комиссар обрадовался. В Пуховичах он встретит знакомую девушку. Вот Бася удивится, когда увидит его в кабине аэроплана. Он напомнит девушке, что обещала встретить его с цветами.
Пока готовили машину к полету, Яков Владимирович достал из пачки листовку, прочитал:
«Товарищи! Вступайте в Общество друзей Воздушного флота. Советский народ, строй Воздушный флот!»
Летчик решил прокатить комиссара «с ветерком, по полной программе». То он резко бросает машину вверх, то крутит «мертвую петлю», то еще черт знает что выделывает. Под ложечкой начинает подсасывать, рот полон слюны. Еще в самом деле оскандалишься.
– Как я, – перебил Герка. – Помнишь, дед, когда мы в Киев с тобой летели.
– С тебя какой спрос, – продолжил Павел Петрович. – Мальчик, а он комиссар эскадрильи. Знаешь, как летчики стали бы над ним подтрунивать! Правда, с ними приключилась беда еще хуже. Слушай, что дальше произошло.
Видит Яков Владимирович, летчик руками размахивает, за борт показывает. Вроде что-то кричит, только слов не слышно. Посмотрел вниз. Под крылом проплывают квадратики кварталов какого-то местечка, знамена, толпы людей. Неужели Пуховичи? Командир трясет головой. Ага, догадался комиссар, надо бросать листовки.
Закружились, медленно спускались на город.
Аэроплан неожиданно резко швырнуло вниз. Быстро приблизилась земля, деревья. Пилот лихорадочно дергал какие-то рычаги, на лбу у него испарина. Яков оставался спокоен. Наверное, так и надо. Еще один фокус. Грохот, треск. Аэроплан уже на земле перевернулся.
Комиссар хромает, что-то больно ударило по ноге. У командира со лба стекала кровь. Он смущенно оправдывался:
– Разве это аэроплан? Старая галоша.
3
Не прошло и часа, как все жители Пуховичей – от мала до велика – сбежались к месту аварии. Ни на какой митинг не удалось бы собрать столько народа даже самым умелым организаторам.
В руках многих собравшихся Смушкевич видит листовки, которые сбрасывал с самолета. Ничего, что неудачно приземлились, решает комиссар, митинг надо провести. Да и народа много собралось. Он взбирается на бугорок, поднимает руку, требуя тишины.
– Товарищи! – звучит над толпой его звонкий голос. – Товарищи! Митинг, посвященный Воздухофлоту, считаю открытым.
Командир недоуменно разводит руками – обалдел, мол, комиссар, нашел время митинг проводить. Долбанулись, стыд какой, а он митинг собирает!
Смушкевич говорит о том, что Страна Советов должна иметь свой первоклассный воздушный флот. Буржуи всех стран хотят использовать выдающееся изобретение человечества – воздушные корабли, летательные аппараты, чтобы нести смерть и разрушения мирным народам. Они будут строить большие машины, чтобы сбрасывать на наши города бомбы, но мы не позволим. Все ценности на земле создают рабочие и крестьяне, люди труда. Создадим мы и могучие аэропланы. Они будут надежны, быстры, поднимутся высоко в небо. Нет сомнения, что наш Красный Воздушный флот станет самым сильным в мире.
– Оно и видно, – смеется рыжебородый мужчина. – Вон как первоклассно шлепнулись.
Яков Владимирович, кажется, только и ждал этой реплики. У него готов ответ:
– Да, вы очень наблюдательны, товарищ. Мы действительно шлепнулись. А почему произошла авария? Вы знаете? Нет! Разве плохой летчик управлял машиной? Я вам скажу, что наш командир эскадрильи один из лучших красных пилотов. Сколько раз он участвовал в воздушных боях, и всегда выходил победителем. Сегодня он победил саму смерть. Я стою перед вами и говорю, я жив. И этим обязан своему командиру. Командир, когда мы шлепнулись, сказал, что наш аэроплан «старая галоша». Я вам скажу больше – это «летающий гроб». Только очень хорошие летчики могут заставить его подняться в воздух.
И такие пилоты у нас уже есть. Возьмите нашу эскадрилью. Большинство летчиков встречались с асами Германии и стран Антанты. И что? Били их в хвост и гриву. Дело они свое знают. Я вам скажу больше того – только в нашей эскадрилье три товарища награждены орденами Красного Знамени, как герои боев за Советскую власть. Люди у нас есть. Пока у нас других машин нет, мы будем летать на этих.
Слава нашим пилотам, которые храбро берут в руки штурвал. Слава и нашему командиру, который не потерял присутствия духа, когда отказал мотор, сумел сделать все, что от него зависело, сохранил жизнь мне и себе. А машина совсем немного повреждена. Приедут техники и починят. Снова на ней мы станем летать.
Раздались аплодисменты. Жители Пуховичей приветствовали отважного летчика. Переждав, пока стихнут аплодисменты, комиссар призвал сознательных трудящихся города вступать в члены общества друзей Красного Воздушного флота.
Когда Яков Владимирович закончил речь, командир эскадрильи крепко пожал ему руку:
– Молодец, не ожидал, ловко это у тебя получилось.
Смушкевич не успел ему ответить. Сквозь толпу к самолету проталкивалась знакомая девушка; протягивая букет полевых цветов, она сказала:
– Яша, я вас сразу узнала. Вы все-таки прилетели.
4
Потерпевших аварию на аэродроме встретили без аплодисментов. Один из летчиков, увидев Смушкевича, задал иронический вопрос:
– Налетался, комиссар? Теперь, небось, смоешься в свою пехоту.
Яков Владимирович не успел ответить. Командир эскадрильи грозно прервал остряков:
– Прекратить разговорчики! Комиссар достойно принял воздушное крещение. Никуда я его не отпущу.
– Я и не собираюсь никуда уходить, – заметил Смушкевич. – На земле, конечно, увереннее себя чувствуешь. Но и летать можно и нужно без фокусов. Нам дали в руки боевые машины. Мы должны их беречь. В авиацию меня послала партия. Значит, я должен научиться управлять аэропланом. Я буду летать!
