Текст книги "Гевара по прозвищу Че"

Автор книги: Пако Тайбо II

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 61 страниц)

Об одной из этих фотографий еще будет много разговоров.

Спустя четыре дня военные открыли доступ в лагерь для прессы, и журналисты перерыли все, что осталось после солдат. Эктор Прахт из чилийской газеты "Эль Меркурио" обратил внимание на доминиканские боеприпасы, аргентинские газеты, американские жестянки из-под молока, грядки, на которых росли овощи, кур и цыплят. "Чилийский журналист дал детальное описание нашего лагеря; он нашел фотографию, на которой я чисто выбритый и курю трубку. Я должен буду тщательно разобраться в том, как он смог обнаружить ее".

Че так и не смог этого выяснить. К настоящему времени существуют три, очевидно, противоречащие одна другой версии обнаружения фотографии.

Английский журналист Мюррей Сэйлс сказал, что нашел фотографию доктора Гевары и текст речи Во Нгуэн Зиапа среди мусора, тщательно выметенного из спальных помещений. Гевара на фотографии выглядел моложе, чем тот человек, которого он видел на Кубе в 1964 году, поэтому Сэйлс считал, что снимок сделан на несколько лет раньше, в Сьерра-Маэстре.

Мексиканский журналист Луис Суарес сказал, что другая фотография Че была сделана на поляне, похожей на ту, где была построена партизанская база. Эта фотография, на которой он с бородой и без трубки, была найдена Угалде, фотографом боливийского президента. Специалисты из государственной нефтяной корпорации "Ясимьентос Петролиферос" произвели съемку партизанского лагеря в поисках ракурса, соответствующего фотографии, чтобы выяснить, здесь ли она была сделана. Но запечатленный на фотобумаге кусок джунглей казался слишком уж похожим на любой другой на протяжении тысяч миль... Таким образом, получить неопровержимые доказательства того, что Че Гевара бывал в этом лагере, не удалось.

На следующий день Че продолжал движение, выставляя заслоны для того, чтобы обезопасить свой фланг во время перехода. "Я думал выйти на рассвете и отправиться вниз по течению, в трехстах метрах от нашей позиции были замечены купавшиеся солдаты. Тогда мы решили переправиться через реку, не оставляя следов, и идти по противоположному берегу до тех пор, пока не доберемся до нашего ручья". Через день партизаны прорвали первое заграждение и задержали нескольких крестьян, искавших заблудившихся коров. "Ночь мы провели за едой".

Из воспоминаний Дебрэ:

"Во время пятиминутного привала, который устраивался каждые несколько часов, он мог позволить себе выпить лишь одну-две кружки довольно мутного грога. Все прочее было точно таким же, как у остальных. Он своими руками, безо всякой помощи, подвешивал и снимал свой гамак, при каждом приеме пищи получал те же самые половинку сардины или три кусочка мяса, полагавшиеся на каждого. В рюкзаке он нес такой же груз, а после того как однажды во время переправы через реку уронил в воду свою порцию маиса, то провел целый день голодным, чтобы не ущемить никого другого. Этот принцип равенства перед лицом смерти стал кредо и пробным камнем для идеологического испытания.

– Видишь эту булочку, Дебрэ? – Дело было после ужина, ночью, около походного костра. Он лежал, вытянувшись на земле. – Будем считать, что она весит двадцать граммов. Ты можешь разделить ее на два нормальных куска по две сотни калорий в каждом, и не больше. Предположим, что тебя окружают десять голодных людей и все зависит от тебя. Что ты будешь делать?

– Кину жребий на эти два куска.

– Почему?

– Лучше будет, если двое товарищей смогут выжить благодаря тому, что съедят хотя бы понемножку, чем если Десять человек, у которых ничего нет, съедят десять раз по ничего.

– Вот тут ты не прав, Дебрэ. Каждый должен получить свою крошку, а потом как бог рассудит. У революции есть свои принципы, и всегда может оказаться двумя бюрократами меньше.

– Ты считаешь, что для десяти революционеров лучше встретить свой безусловный конец при абсолютном равенстве условий?

– Пока моральные устои сохраняются, революция уцелеет. Если их нет, то на что же опираться?"

В течение следующих трех дней авангард и основная группа продвигались по направлению к Пириренде. Вило Акунья командовал тыловым охранением. Пачо записал в дневнике: "По радио говорят, что Че находится в Боливии". Пока что это был просто слух, не имевший под собой серьезной основы, но его оказалось вполне достаточно для того, чтобы 9 апреля в Пентагоне состоялась встреча, в которой участвовали несколько генералов, директор ЦРУ Ричард Хелмс и советник президента США по национальной безопасности и латиноамериканским проблемам Уолтер Ростоу. Хотя они и пришли к выводу, что это утка и Че не находился в Боливии, все же было решено сделать сотрудничество с боливийскими вооруженными силами более тесным.

10 апреля врач-перуанец, бывший в составе отряда, подошел к Че и доложил, что "вдоль реки вниз по течению идут пятнадцать солдат. Инти пошел сообщить об этом Сан-Луису, командовавшему группой засады. Делать было нечего, только ждать, чем мы и занялись. Я послал Коэльо вверх по течению, чтобы он мог сообщить мне об их продвижении".

Тыловое охранение при поддержке Инти и Сан-Луиса заблокировало оба берега реки. Когда армейский патруль, шедший вдоль воды в поисках следов партизан, подошел почти вплотную, партизаны открыли огонь. Один солдат был убит, трое ранены, шестеро сдались в плен. Но и отряд понес тяжелую потерю – Хесус Суарес Гайоль, Блондин, товарищ Че на протяжении нескольких лет, во время непродолжительной перестрелки был убит выстрелом в голову. "Его "гаранд" заклинило, а рядом с ним лежала граната, с выдернутой чекой, но невзорвавшаяся".

Отряд, с которым они столкнулись, был частью большей группы, прочесывавшей окрестности реки Ньянкауасу. Майор Рубен Санчес, командовавший подразделением, обнаружившим партизанскую базу, вспоминал:

"В три часа дня появились двое перепуганных солдат, которым удалось ускользнуть с места стычки около Ирипи-ти. Некоторые из офицеров оказались настолько потрясены, что даже не были в состоянии объяснять, что случилось. Я постарался успокоить одного из солдат, и он в конце концов рассказал мне, что в одиннадцать утра они попали в партизанскую засаду. Он не смог сообщить мне никаких подробностей: ни того, на каком расстоянии от нас находились партизаны, ни сколько их было. Солдаты были полностью дезориентированы, они кое-как улучили возможность сбежать и с большими трудностями добрались до нашего лагеря. Лейтенант Сааведра погиб. Полковник Роча, который в то время командовал 4-й дивизией, приказал мне двигаться дальше. Было уже четыре часа дня, скоро должна была наступить темнота. Поэтому я со своими тридцатью пятью солдатами да еще восемнадцатью, вернувшимися утром с места нашей безрезультатной засады, как можно быстрее отправился на место происшествия, чтобы забрать тело офицера".

Че предвидел ответные действия армии. И поэтому, вместо продолжения перехода, приказал группе засады, которой вновь командовал Сан-Луис, выдвинуться вперед "метров на пятьсот, теперь уже при поддержке всего отделения авангарда. Сначала я приказал было отступать, но сразу же решил, что логичнее будет оставить ситуацию такой, как есть. Примерно в 17.00 поступили новости о том, что армия наступает большими силами. Теперь не оставалось ничего, кроме ожидания. Я отправил Гарри Вильегаса, чтобы тот прояснил мне положение".

Снова рассказывает майор Санчес:

"Вместо поспешного отступления от места первой засады они прошли вперед на два или три километра и устроили еще одну засаду. Над лесом летала "Сессна", которая должна была поддержать нашу атаку. Как было предварительно условлено, я дал сигнал выстрелом из ракетницы. Потом начался бой. Я шел третьим в голове колонны; хотя командиру обычно полагается находиться в середине или в тылу отряда, но мне пришлось так поступить, чтобы подбодрить самых деморализованных солдат".

Солдаты шли вдоль реки, но не принимали особых предосторожностей и потому оказались застигнуты врасплох. Пачо открыл огонь. Вот как все это выглядело в описании Санчеса:

"Все окружавшие меня были убиты или ранены. Лейтенант Айала, тащивший 60-миллиметровый миномет, получил ранение в грудь. Я единственный остался живым и невредимым. Тогда я отпрыгнул влево, ища укрытие, и наткнулся на двоих отступавших солдат. Перед нами партизаны кричали, требуя сдаться. Мы заняли позицию и принялись стрелять в сторону голосов. Затем позади нас появилась вторая группа и тоже потребовала, чтобы мы сдались. Я приказал одному солдату стрелять назад, а сам вместе с другим продолжал стрелять вперед. Вдруг стрельба противника прекратилась. Установилась полная тишина. Я почувствовал, как кто-то уперся коленом мне в спину, схватил меня за подбородок и резко вывернул голову. Позже я узнал, что это был Маймура. Солдаты закричали: "Не убивайте его, это майор!" Мы сдались. Один попытался отобрать мой револьвер, но я вынул из него патроны и вцепился в оружие.

– Никто не заберет у меня этот револьвер, – заявил я.

Сан-Луис спросил меня:

– Сколько у вас людей? Откуда вы пришли?

– Вы напрасно теряете время. Я ничего вам не скажу, – ответил я.

Вмешался другой партизан, который, как мне показалось, был боливийцем:

– Эти солдаты – шайка воров.

– Это ты вор, а не я.

Тут Сан-Луис подтолкнул меня вниз по склону, и я оказался над рекой, рядом с партизаном, стоявшим недалеко от берега с карабином на плече; он курил сигарету. Кто-то еще продолжал стрелять, кто-то пытался отступить из района столкновения. Курившим был Инти. Сан-Луис спустился следом за мной и сказал:

– Майор, прикажите вашим людям сдаться.

– Я не могу приказать им сдаться, могу приказать только отступить.

– Заставьте их сдаться, или мы перебьем их.

– Убейте меня, если хотите, – ответил я, – но я не стану приказывать сдаваться.

Сан-Луис ушел, а я остался с Инти. Тот сказал мне:

– Майор, пожалуйста, не отходите от меня.

Но я не мог послушаться: у меня были убитые и раненые, один из них оказался в воде, и я должен был попытаться спасти их. Инти видел мои действия, но ничего не сказал. Оказав помощь раненому, я, конечно, возвратился к своему охраннику.

– Вы – воры и убийцы, – сказал я Инти. – Почему вы убиваете моих солдат?

Инти дал мне кольцо, принадлежавшее погибшему утром лейтенанту, и ответил:

– Заберите это для его вдовы. Часы мы не отдадим, потому что они нам очень нужны. Мы не воры и не убийцы. Вы называете нас так потому, что не понимаете значения нашей борьбы".

Далее Санчес писал: "Все они держали себя как командиры, и я рассмеялся. Конечно, судя по тому, как они разговаривали, все они могли принадлежать к числу командиров. Сан-Луис принимал самое активное участие в бою, Инти сказал, что он командовал группой засады, так что командиром не мог быть никто иной, кроме Че".

Вильегас послал Че первый рапорт: "На этот раз оказалось семеро погибших, пятеро раненых и двадцать два человека сдались в плен". Партизаны в течение однрго-единственного дня нанесли армии два поражения. Команда привидений под руководством призрака нанесла новый удар. Спустя несколько месяцев журналист Луис Суарес смог встретиться с побежденными солдатами. "Партизаны были очень тощими и бледными, словно восковыми".

Че подошел поближе к солдатам и рассмотрел их, не дав, правда, им возможности заметить себя. Он приказал Инти намекнуть майору Санчесу на возможность перейти к партизанам. Санчес отказался, но согласился взять с собой подготовленное обращение Национально-освободительной армии, чтобы передать его в прессу, и сдержал свое слово. Он взял два экземпляра обращения, один из которых вручил военной разведке, умолчав о втором. А его, в свою очередь, он отдал своему брату-журналисту, который и опубликовал текст в газете "Пренса либре", выходившей в Кочабамбе.

Мало того что Санчес выполнил свое обещание; общение с партизанами произвело на него сильное впечатление и оказало влияние на его социальные убеждения. Спустя несколько лет он оказался одной из ключевых фигур в левом военном перевороте.

12 апреля Че организовал непродолжительную церемонию похорон первого кубинца, погибшего в ходе военных действий в Боливии, своего старого друга Суареса Гайоля.

"Я собрал всех бойцов, кроме четверки "мальчишек-переростков", чтобы почтить память Блондина и подчеркнуть, . что первая пролитая кровь – кубинская кровь. Это было необходимо сделать, так как появилась тенденция, которую я заметил вчера среди бойцов авангарда, когда Камба сказал, что все меньше и меньше доверяет кубинцам.... Я вновь призвал к единению как единственной возможности увеличивать наше войско, которое усилило свою огневую мощь и уже закаляется в боях, но не только не растет, а, наоборот, в последние дни сокращается".

Таня, которая во время боя оставалась в лагере, потребовала от Че, чтобы тот разрешил ей сражаться на передовой линии.

"Спрятав трофеи в тайнике, который очень хорошо устроил Ньято, мы в 14.00 вышли и двигались в медленном темпе, настолько медленном, что почти не продвинулись, и были вынуждены вскоре после выхода остановиться на ночлег у крохотного родничка". Запись в дневнике Пачо: "Вяленое мясо полно червей. Несмотря даже на то, что оно гнилое, а у меня расстроен желудок, я ем его, чтобы набить брюхо".

Партизаны замкнули круг и возвратились к базовому лагерю (Пачо позже сказал: "Мы шлялись по окрестностям посреди целого стада жандармов и вновь оказались на старте") и обнаружили, что армия не нашла самый важный из их тайников. Че записал в дневнике: "Американцы клянутся, что отправка их советников – часть давнего плана и не имеет никакого отношения к партизанам. Возможно, мы видим зарождение нового Вьетнама".

Первоначальный план Че состоял в том, чтобы собрать всех партизан вместе, провести определенные действия в зоне Мую-пампа, после чего по возможности отступить на север. Дебрэ и Бустос в этом случае продвинулись бы, в зависимости от обстоятельств, в направлении Сукре или Кочабамбы. Поскольку радиопередатчик не работал, а связи с городами не было, Че написал шифрованное письмо Фиделю; он рассчитывал переслать его с Дебрэ:

"Ранчо оказалось раскрыто, и армия начала преследовать нас; мы нанесли первый удар, но сами отрезаны... Таня заперта здесь, поскольку она нарушила приказы и оказалась втянута в события... Нет никаких новостей от троицы Монхе, Коэлье, Рейсе. Я к тому же не доверяю им, а они исключили из партии молодежь, пошедшую с нами. Я могу слушать все радиопередачи, но это совершенно бесполезно, если они сразу же не передаются в Ла-Пас, так что мы пока что отрезаны".

Он добавил также, что хотел бы, чтобы Дебрэ покинул отряд и принялся за организацию европейской сети солидарности. То же самое должен был делать и Бустос: "Организовывать поездки на юг и собирать аргентинцев; он тоже сидит здесь в бутылке".

16 апреля, после воссоединения с тыловым охранением, возглавляемым Вило Акуньей, партизанская колонна снова вышла в путь.

"Авангард вышел в 6.15, мы – в 7.15. Шли хорошо, пока мы не добрались до реки Икира, но Таня и Мачин отстали. Когда у них измерили температуру, оказалось, что у Тани больше 39, а у Мачина за 38. Помимо всего прочего, задержка помешала нам совершить запланированный переход. Мы оставили их обоих, а с ними доктора Кабреру и Се-рапио, в километре выше по течению от Икиры, а сами пошли дальше, овладев имением Белла-Виста, или, если говорить точнее, четырьмя кампесинос, которые продали нам картофель, свинью и немного зерна. Это бедные крестьяне, очень напуганные нашим присутствием здесь".

Перед этим боливийские солдаты запугивали местных жителей совершенно неправдоподобными историями о том, что партизаны явились из Парагвая, что они насилуют женщин, а мужчин вешают на деревьях или же заставляют тащить свое имущество, что они крадут скот и запасы зерна, поджигают дома. Они пришли для того, чтобы насаждать на нашей земле парагвайский коммунизм. Обеспокоенные кампесинос принимались гадать, что же такое может представлять из себя этот "парагвайский коммунизм", и, чтобы не нарваться на неприятности, старались избегать партизан, как чумы.

Несмотря на скептическое отношение Че к местным жителям, партизанам удалось задеть в их сердцах чувствительные струны; правда, Че так и не узнал об этом. Сосредоточенные лица крестьян из глухого уголка Боливии ничего не выражали, но люди все же начинали интересоваться партизанами, раздумывать и задаваться вопросами. Этому процессу не мешали даже и действия армии, которая к тому времени приступила к репрессиям. Крестьян арестовывали, мучили, избивали, уничтожали посевы и одновременно обещали награды за информацию о партизанах.

Обращению Че были в качестве эпиграфа предпосланы слова знаменитого героя кубинской борьбы за независимость Хосе Марти: "Наступило время пылать, и от этого огня появится один лишь свет". Че провел анализ войн за социальную справедливость, которые с неизбежностью начнутся в Третьем мире, и призвал левых преодолеть свои разногласия: "Желание изменить положение вещей при помощи слов – это иллюзия; история либо сотрет их, либо раскроет их истинное значение". Он указал также, что левые должны упорно работать для достижения своей цели: вести войну с империей на ее периферии. "Наш каждый шаг – это боевой клич к борьбе против империализма".

Документ, которому предстояло лечь в основу предложений, выдвинутых кубинцами и поддержанных всеми радикалами конца шестидесятых годов, призывал к созданию "одного, двух, трех, множества Вьетнамов".

Че слушал свое обращение издалека, по радио. Он не оставил никаких комментариев по этому поводу. Саверио Тутино, итальянский журналист, работавший в Гаване, после изучения текста, основываясь на ссылки на годовщину окончания Второй мировой войны, пришел к выводу, что оно было написано в 1966 году. Но он не стал копать глубже. Упоминания о каких событиях, случившихся после 1966 года, были включены в текст позднее? Одна фраза, несомненно добавленная редакторами, позволяла сделать предположение о местонахождении майора Гевары: "В этих и других странах вспыхнут новые войны речь шла о Гватемале и Венесуэле, как уже случилось в Боливии". Никто тогда не обратил на эти слова особого внимания.

Тем временем Че в джунглях разыскивал для Дебрэ и Бустоса путь через Муюпампу. Он был вынужден оставить группу тыловой охраны под командованием Вило Акуньи с больными, среди; которых оказался и Моисее Гевара, страдавший сильным расстройством желудка. С оставшимися были и "мальчишки-переростки". Че приказал этой группе "проявить свое пребывание в районе, чтобы отвлечь тем самым врага и не дать ему обнаружить наш маршрут, и ждать нас в течение трех дней. По истечении этого времени они должны были оставаться в зоне, но не затевать никаких реальных боевых действий, а просто дожидаться нашего возвращения". Че не мог тогда предвидеть, насколько трагическими окажутся последствия разделения отряда.

18 апреля партизаны на марше натолкнулись на нескольких крестьян. Сохранилось описание этой встречи. "– Добрый вечер. – Добрый вечер, сеньор. – Не говори "сеньор". Сеньор – это тот, кто оскорбляет и обижает бедняков.

– Мы в наших местах так обращаемся к порядочным людям".

В основном с кампесинос разговаривал Инти, и его слова дошли до нас через годы: "Мы не парагвайцы. Здесь боливийский голод и боливийская нищета". А дневник Пачо дает представление о том, в каком положении находился тогда отряд: "Мы не спали по нескольку дней. Мы идем ночью, а днем несем караул и готовим еду".

На следующий день, 19 апреля, партизаны взяли в плен довольно странную персону. Это был "английский журналист, назвавшийся Джорджем Эндрю Росом. Его привели по нашим следам несколько ребятишек из Лагунильяса. Его документы были в порядке, но в них имелись подозрительные мелочи. В паспорте была вычеркнута профессия "студент", а поверх написано "журналист", (он утверждает, что на самом деле был фотографом). У него пуэрториканская виза... Он рассказал, что был в лагере и видел там дневник Исраэля Рейеса, где тот описывал свои путешествия и впечатления. Он 20 ноября выехал из Гаваны и через Москву, Прагу и Буэнос-Айрес прибыл в Ла-Пас. Это все та же самая старая история. Кажется, главной побудительной причиной действий наших людей стали недисциплинированность и безответственность".

Личность Роса до сих пор представляет собой загадку. Кубинские источники упорно утверждают, что между 8 и 16 апреля, перед встречей с партизанами, он встречался в Ла-Пасе с агентами ЦРУ. Кроме того, по их утверждениям, Рос согласился отправиться в зону боевых действий, узнать, там ли находится Че, и посыпать одежду партизан химикалиями, благодаря которым их будет легче потом выследить с собаками. Последующая история не подтвердила эти мнения, но и не освободила Роса от подозрений. Че считал, что Роса можно было бы использовать для дополнительного освещения событий вдобавок к усилиям Дебрэ и Бустоса. Инти вручил ему воззвание Национально-освободительной армии, адресованное широкой публике.

Чтобы избежать опасности опознания, Че не стал встречаться с журналистом и дал свои последние указания Сиро Бустосу. Помимо координации деятельности аргентинских групп, Бустос, по его собственным словам, должен был

"вступить в контакт с подпольщиками в Ла-Пасе и передать им ряд распоряжений, касающихся неотложных задач: перемещение, устройство запасов денег и военного снаряжения и, что самое главное, возобновление связи с партизанами. Имеется настоятельная потребность привлечь к проекту новобранцев, разработать план, как это сделать, а также найти новые места для проживания и встреч, и т.д. Также нужно было сообщить в Гавану, что группа отрезана, что их передатчик не работает и что материальное и политическое положение группы воистину критическое".

Трое журналистов расстались с партизанами в 11.45 утра. Че в это время готовился взять штурмом город Муюпампу, правда, отказался от этой мысли, узнав о том, что тамошний гарнизон провел рекогносцировку в округе и солдат подняли по тревоге. С этого момента партизаны больше не имели никакой связи с друзьями, оставшимися за пределами Боливии.

Журналисты были обнаружены очень скоро. Их остановил полицейский патруль, который узнал Роса и, видимо, догадался, кем были его спутники. Хотя полицейские и не арестовали никого, но дали сигнал кому следовало. Все трое были задержаны спустя несколько часов уже армейским патрулем и доставлены н. джипе в Муюпампу.

Партизаны уже успели покинуть район, но кто-то из крес тьян на следующий день сообщил им о том, что Дебрэ и Буст были арестованы. Че кратко отметил: "Плохие новости для Сиро С Дебрэ все должно обойтись". Еще через несколько дней он записал: "Они стали жертвами собственной спешки, почти отчаянного желания выбраться, а также моего недостаточного сопротивления их планам. Таким образом прерывается связь с Кубой, мы потер: разработанную нами схему борьбы в Аргентине".

Основная группа партизан, отрезанная от тылового охранения, потратила два дня на перемещение в район Таперильяса. ^{33}