355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Пако Тайбо II » Гевара по прозвищу Че » Текст книги (страница 36)
Гевара по прозвищу Че
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 13:07

Текст книги "Гевара по прозвищу Че"


Автор книги: Пако Тайбо II



сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 61 страниц)

В минувшем году Че приказал новым руководителям промышленных предприятий в кратчайшее время получить образование хотя бы в объеме шести классов. Это было трудное задание, чуть ли не невозможное, так как эти люди трудились как рабы, преодолевая нехватку запасных частей и сырья, а также выполняя при этом свои политические и военные обязанности. Даже Че, несмотря на всю свою строгость, был вынужден признать истинное положение вещей и предоставить им еще один год. Экзамены прошли в конце года, и сто тридцать два из девятисот восьмидесяти шести кандидатов не выдержали их, а очень многие даже не нашли возможности явиться.

10 августа разгневанный Че на заседании коллегии министерства дал оценку прошедшим экзаменам. Он был очень строг и вновь повторил, что те, кто не выдержал испытаний, будут уволены, получившие оценки "D" и "С"1 получат переэкзаменовку, а неявившиеся будут лишены зарплаты до тех пор, пока не сдадут экзамен.

Это заседание проходило особенно напряженно. Сначала Че признал, что рабочие отношения с ним очень взрывоопасны, после чего обрушился на генерального директора Эдисона Веласкеса. Тот, очень плохо умевший излагать свои мысли, высказался, что "на Кубе нет ни революционеров, ни мужчин", и обвинил присутствовавших в том, что они не желают воспринимать критику. Че поднялся с места:

"То, что мы здесь не желаем выслушивать критику, – это ложь... Я не знаю, почему ты решил высказать все это так агрессивно, – это ни к чему, парень, даже при всех тех трудностях, с которыми мы сталкиваемся; мы не хоровым пением занимаемся... Нет, нет, каждое мнение будет выслушано. Один господин как-то сказал здесь, что я ревизионист и что меня следует отстранить от управления фабриками. Я просто пришел в бешенство, так как мне показались в корне неправильными разговоры о том, что министра нужно снять с работы из-за чьего-то личного отношения к нему. Я всегда защищал право людей говорить все, что они считают нужным... до тех пор, пока они справляются со своей работой. Но я не обязан принимать критику, с которой не согласен, и у меня есть такое же право, как и у любого из вас, высказать это".

Но страсти на заседании продолжали накаляться, особенно после того, как Гравалоса потребовал самых решительных мер в борьбе с руководителями неэффективно работающих предприятий. "Рубить головы", – сказал он, а Че ответил, что для проведения таких действий нужно сначала создать справедливую систему. Он также сказал, что худшее из того, что делается на Кубе, "порождено не в этом министерстве". Что касается Хусеплана, "то вы даже не поверите мне, насколько он был бы далек от действительности", если бы не Ольтуски, "который только что побывал всельской местности и вернулся, кое-что узнав". Себя он тоже бранил за то, что "допускал нарушения правил – играл в шахматы, что отнимает ценное время, – но вообще-то посвящал все свое время проблемам страны".

Шахматы были единственным излишеством в его жизни, к которому он относился серьезно. "Когда я покинул министерство, то позвал жену и сказал ей, что собираюсь повидаться со своей второй любовью, и она ответила: "Я знаю, ты идешь играть в шахматы". Ради этого излишества он был готов идти на жертвы. Если не считать этих редких часов отдыха или развлечения, он работал неустанно, посещал предприятия в самое, казалось бы, неподходящее время и без предупреждения, чтобы поговорить с людьми и поработать. Никто не удивлялся, когда он вдруг материализовался где-нибудь, как привидение; наоборот, его часто встречал душевный и непосредственный прием. Так, например, на верфи Хибара рабочие подняли крик: "Че приехал!", и никто не мог их остановить.

Под конец года Союз кубинских писателей опубликовал вторую книгу Че "Воспоминания о революционной войне". Издание было неполным; в более поздних переизданиях было добавлено очень много материала. "Я не хотел, чтобы ее издавали в частях и отрывках, но на мое мнение не обратили никакого внимания, а я не : представляю себе, как кто-нибудь может понять книгу, не имея подробных знаний о революции". Книга пользовалась огромным успехом, около каждого книжного магазина Кубы стояли длинные очереди. За границей она тоже широко раскупалась.

"Воспоминания" явились воплощением ностальгии Че по Сьерра-Маэстре. В апреле, выступая перед студентами в Минас-дель-Фрио, он сказал: "Каждый раз, оказываясь поблизости от Сьерры, я не могу противостоять искушению возвратиться туда".| Это был также путь сохранения памяти: "Годы проходят, и память о восстании исчезнет, если события не будут достоверно зарегистрированы, те события, которые уже уходят в глубину латиноамериканской истории".

В предисловии он обратился ко всем участникам революционных событий с призывом поделиться своими воспоминаниями.

"Мы лишь просим рассказчика придерживаться действительности, но не делать собственных умозаключений или что-то преувеличивать, не пытаться притворяться, что он был в каком-то месте, когда на самом деле его там не было, или же говорить что-то, не соответствующее истине. Мы просим, чтобы каждый после того как напишет несколько страниц наилучшим образом, насколько позволяет его образование и возможности, отредактировал сам себя как можно тщательнее и удалил любое слово, если автор не полностью уверен в нем или же оно не является достоверным фактом".

После опубликования книги Че получил приглашение вступить в Союз писателей, но отказался, заявив, что он является писателем далеко не в той степени, как ему хотелось бы. Он также отказался от гонораров за публикацию книги в социалистических странах.

В начале октября по провинциям Орьенте и Камагуэй прошел сильный ураган. Че совершил поездку по пострадавшим районам. Человеческие жертвы оказались немногочисленными, но погибло много скота, пятьсот жилых домов было разрушено. Промышленности, правда, был нанесен лишь незначительный ущерб. Как всегда, Че был покорен спонтанной реакцией населения и уровнем организации народа, особенно в бригадах, сформированных Министерством общественных работ. Спустя несколько дней на международной встрече студентов и преподавателей архитектуры его ожидал еще один приятный сюрприз: "Вы заставили меня забыть, насколько важно, к какому социальному классу принадлежит индивидуум. Молодежь – это свежесть идеалов и их культурного восприятия, особенно когда люди перешагивают через грань отрочества и приступают к служению бескорыстным интересам".

Именно в этот промежуток времени Че заявил о своем выходе из состава Объединенного планового комитета, и Фидель взял на себя непосредственное руководство этой сферой деятельности. "У Хусеплана нет никакого авторитета. Теперь, когда туда пришел Фидель, авторитет появится, но когда я там был, его не было. Кроме того, я имел только один портфель ... руководителя фантомной экономической комиссии, которая ничего не решала".

Че также рассказал о безмерных амбициях первых дней революции: "Мы хотели строить школы – и строили, хотели строить больницы – и строили. Мы строили дороги и туристские курорты, клубы и районы для рабочих. Заработная плата росла. И в то же самое время мы говорили о развитии. Это было невозможно, цифры просто-напросто не сходились".

Противоречия, имевшиеся в промышленности, не позволяли осуществлять развитие в таких условиях. На заседании коллегии Че сказал, что Куба не получила в полном объеме обещанных поставок из-за границы: "Мы не выполнили обязательств по контрактам с социалистическими странами, и социалистические страны в ответ не выполняют свои обязательства и спокойно отказывают нам в поставках".

Че указал на признаки ослабления связей с СССР и очень резко констатировал наличие там бедственного положения в сельском хозяйстве. Он не мог понять, почему через сорок пять лет после революции там все еще происходят такие провалы. Что-то было в корне неправильно. Он назвал это "сельскохозяйственной катастрофой" и сказал, что Советский Союз должен иметь не только более справедливое общество, чем Соединенные Штаты, но также и более производительное.

Помимо всего прочего, товары, прибывавшие из стран социалистического блока, имели очень низкое качество. Рауль Маль-донадо: "Начало ощущаться отчаяние из-за низкого качества изделий и машин, которые мы получали из Восточной Европы. Это был прогноз того, что могло случиться и на Кубе".

И "прогноз" уже превращался в факт. 2 ноября Че дал интервью Севере Касалису (Сикитрилье) для газеты "Ла Тарде": "– Почему снизилось качество обуви?

– Некоторый первоначальный недостаток сырья, а также конфискация частной собственности привели к ужасной потере осознания значения качества. Мы также пали жертвой этого.... Но мы приближаемся к разрешению этой проблемы, и обувь можно взять в качестве конкретного примера... Вы сами, например, разве не сообщали на днях, что опытные образцы ботинок были симпатичными, хотя многие из них были ужасны?"

В тот же день Че познакомился с докладом Кубинского института минеральных ресурсов и сделал оптимистичную пометку о Хесусе Суаресе Гайоле, своем бывшем товарище по оружию, который "один из немногих проявляет веру и энтузиазм и имеет серьезное желание высказывать их вслух".

Больше всего удовольствия Че доставлял уровень компетентности, которого достигли сотрудники его министерства. Он поздравлял себя с тем, что ему удалось создать удачную команду.. Орландо Боррего, его заместитель, был человеком с "яркой индвидуальностью" и огромной работоспособностью. Работали у н го также Тирсо Сайс, инженер-химик, и капитан первого ранга Кастинейрас, во время войны участник тайной антибатистовской организации на флоте, а теперь принявший на себя колоссальные обязанности заместителя министра по легкой промышленности. Че считал, что большим потенциалом обладает Марио Сорилья. Капитан Анхель Гомес Треба хотя и имел "склонность отдавать приказы в военном стиле" и был "несколько грубоват", а также был неутомимым тружеником, полным энтузиазма. В министерстве также работали Сантьяго Ривера и Ольтуски, которого затем перевели в Хусеплан.

Че относился к себе строже, чем к другим. "На фоне личных неудач, которые случаются у каждого, мои настолько заметны и впечатляющи сами по себе, что нет никакой необходимости перечислять их". Наиболее серьезная из ошибок, допущенных в его работе министра, по его собственному мнению, состояла в том, что он всегда стремился к действию (его воинственность была порождением жизненного опыта) и избегал обсуждений. Из-за недостаточно эффективной работы государственной администрации Че принял за обыкновение сначала действовать, потом задавать вопросы и затем смотреть, что получится. Он признал, что именно по его инициативе и без обсуждения на правительственном уровне в министерстве был принят метод бюджетной централизации, что так же начались соревнование и добровольная работа (именно за тот метод, которым она была организована, ее "критиковал Фидель"). Если бы предварительно состоялось обсуждение, то "у нас было бы больше столкновений на начальной стадии, но рабочие отношения были бы более определенными".

"Само собой разумеется, что слабость связей между Министерством промышленности и НИАРом, двумя самыми сильными организациями революции, никак не могла способствовать экономическому развитию страны, зато породила много дурных привычек, которые мы до сих пор пытаемся исправлять".

Похоже, что столкновениями с НИАРом дело не ограничивалось, поскольку в том же выступлении Че упомянул о стычках с ОРО и Советом кубинских рабочих (СКР). Че не сдавал своих позиций, что приводило к конфликтам, – он был убежден, что если избегать дебатов и выбирать окольные пути, то возможность прояснить ситуацию будет утеряна, и та же участь ждет возможность разобраться в спорах об экономической политике, которые шли в самом сердце революции. Именно поэтому "работа министра промышленности забирала столько моего энтузиазма и работоспособности, что я не был способен подняться над ней, быть настоящим национальным лидером".

Сводка работы промышленности, которую изучал Че, .была блестящей. Он видел, что министерство сделало огромный скачок в повышении качества управления отраслью, видел рост трудового энтузиазма, рекордный прирост выпуска продукции – но также видел и то, что происходит вторжение бюрократизма в кубинское общество в целом. На протяжении года эта проблема вновь и вновь возникала в речах, в выступлениях на заседаниях коллегии министерства и даже в частной переписке Че. "Ваша книга о Лаосе оказалась перемолотой в колесах нашей страшной бюрократической машины", – сказал он американской журналистке Анне Луизе Стронг. Ее книга, посвященная китайским коммунам, понравилась Геваре, и он пригласил автора посетить Кубу.

"Позвольте мне признаться, что бюрократия в нашей стране – это скала, твердая и хорошо укрепленная, которая поглощает бумагу, высиживает ее и посылает тому, у кого одна забота: как получше провести время", – эти слова были обращены к Питеру Марукси, редактору канадской газеты "Телеграф".

"Мы воспроизвели под копирку опыт братских стран; это была ошибка, не слишком ужасная, но все же она замедлила свободное развитие наших сил и сделала опасный вклад в один из феноменов, против которых в ходе социалистической революции нужно вести самую тяжелую борьбу – бюрократизм", – писал он в своей статье для газеты "Алжирз уикли".

А эти слова из письма Хосе Матару, руководителю Комитетов защиты революции: "Как мне пока удалось заметить, основное свойство – это недостаток организованности в работе коллегии, что видно из письма, датированного 12 июля, со штемпелем даты поступления 22 июля, в котором просили к 31 июля сообщить мое мнение и которое я получил в министерстве 17 сентября".

Че знал только один способ борьбы с бюрократией: личные контакты между народными массами и их лидерами. Лазаро Бурия, который в семнадцать лет заведовал складом металлоизделий, рассказывал автору, как однажды в воскресенье на склад явился Че в сопровождении сотрудника министерства и обратился к нему:

"– Ты главный здесь? Что нужно делать?

– Вы пришли поработать?

– Именно так, добровольная работа... Ты главный? Говори, что нужно делать?"

Бурия сначала колебался, но потом решился и велел Че измерять железные полосы, раскладывать их по размерам и считать.

А работая в одно из воскресений на шахтах Матамбре, Че решил спуститься к горнякам на самый глубокий уровень. С ним был управляющий шахтами, старый товарищ по революционной войне Альберто Фернандес Монтес де Ока (Пачо), знавший, что высокая влажность вызовет у Че приступ астмы. Увидев, что гость уже в клети подъемника начал задыхаться, Пачо предложил ему вернуться. "Вниз", – настойчиво потребовал Че, и они опустились до 42-го уровня, где Эрнесто провел несколько часов за работой и беседой с шахтерами.

Шахтер по имени Пабло работал отбойным молотком на глубине 6500 футов (около 2 км), когда кто-то тронул его за плечо. Это был Че, он протянул шахтеру руку.

"Нет, майор, в шахтах грязно".

Че в ответ обнял его. Министр был без рубашки, брюк, даже резиновых сапог – в одних трусах, – такая жара царила внизу. Подняв электрический перфоратор, он спросил у Пабло, как им пользоваться, несколько минут бурил, а затем сказал: "Я совсем вымотался. Не знаю, как ты можешь справляться с этой штукой, ведь ты такой маленький".

С этими словами Че скрылся в темноте. Пабло не сразу понял, что это было реальностью.

Че продолжал страдать от астмы. Доктор Фернандес Мель, его старый друг и товарищ по оружию, пытался экспериментально выявить причины приступов, чтобы бороться с заболеванием. Но Че до сих пор не был в состоянии достаточно точно определить, что вызывало обострения, хотя и знал о влиянии нескольких факторов, таких, как погодные условия, пищевые продукты и различные материалы одежды.

Он пользовался средствами, с помощью которых ветеринары лечат лошадей.

"Че приходилось вдыхать через ингалятор адреналин, который расширял его бронхи. Адреналин опьянял его, вызывал боли в животе и особенно в голове. Че также использовал раствор кортизона как противовоспалительное и употреблял очень много жидкости, чтобы растворять адреналин в организме. Его болезнь была ужасной и необычной. Че стал сродни барометру: он мог точно предсказывать приближение холодных атмосферных фронтов. Проявления болезни у него были очень многообразными, например в виде воспаления лобных пазух из-за затрудненности дыхания".

Именно эта личность вызывала все более и более сильное беспокойство у секретных служб Соединенных Штатов Америки. 30 декабря 1963 года среди высших должностных лиц администрации президента Линдона Джонсона был распространен меморандум разведки "Значение возобновленной Кубой кампании подстрекательства к насильственной революции в Латинской Америке". В нем содержалось предупреждение по поводу значительного увеличения количества призывов к латиноамериканской революции в речах Фиделя, передачах "Радио Гаваны" и в выступлениях Че Гевары.



33. 1964: основа революции.

В начале 1964 года Че обнародовал план промышленных инвестиций. В целом предусматривалось вложить в промышленность 180 миллионов песо, на 18 процентов меньше, чем в предыдущем году. Больше внимания уделялось сельскому хозяйству и особенно сельскохозяйственной инфраструктуре: строительству дорог к плантациям сахарного тростника и хранилищам.

Мигель Анхель Фигерас, один из коллег Че по Министерству промышленности, рассказывал: "Правительство заметило, что в отношениях с социалистическими странами возник огромный торговый дефицит, а мы чувствовали, что пришло время положить этому конец. Единственный способ достичь успеха состоял в восстановлении производительности выработки сахара". Так что темп индустриализации снизился, хотя уже были достигнуты значительные успехи: "было установлено новое оборудование, и много мелких и средних мастерских и предприятий успели переоснастить; это оказалось одной из главных причин того, что наши фабрики продолжали действовать и в то время, когда блокада Соединенных Штатов на поставку запасных частей была в полном разгаре". Да, темп замедлился, но процесс все так же оставался под тщательным контролем, что давало возможность исправлять – допущенные ошибки.

В эти дни у Че происходили постоянные жесткие столкновения с министром экономики Регино Боти и секретариатом Ху-сеплана – он обвинял своих оппонентов в формализме и называл Центр планирования логовом бюрократов. Переписка Че с Боти – он очень уважал последнего, хотя и постоянно спорил с ним – представляет собой непрерывные согласования. В октябре 1963 года он написал Боти:

"Я сожалею, что мое отсутствие на совещании в Хусепла-не, возможно, послужило причиной отсутствия каких-либо обсуждений проблем производства. Согласно Вашей информации, ни в Камагуэе, ни в Орьенте суда не пострадали от урагана. Я всегда к Вашим услугам и готов по телефону или в письме предоставить информацию по поводу любых неясностей, касающихся производства или любой Другой области, в которой я хорошо разбираюсь (например, теории прибавочной стоимости)".

Через несколько месяцев, в феврале 1964 года, Че завершил

с Боти об одной из технических проблем фразой в письме:

приветствую Вас, товарищ министр, военным кличем Хусеплана:

Да здравствует война переписки! Долой производительную работу!"

– июня Че вновь написал Боти. В ответе на предложение последнего увеличить тираж журнала "Медико панамерикана" было сказано, что журнал – "говно", а исходя из "моего небольшого и мало поучительного врачебного опыта, говно не может служить никаким политическим целям". Еще одно письмо, датированное 17 июня, было ответом на личную просьбу насчет токарного станка: "Важнейшие инструменты не могут быть предметом купли-продажи. Если у Вас есть друзья, то отправляйтесь сами на поиски средств производства".

В конце 1964 года Че заявил, что Объединенный плановый комитет – это настоящее бедствие. "Всякий раз, когда я подписываю бумагу, то не знаю делаю ли я что-нибудь осмысленное или же подписываю какое-то чудовище – настолько плохи взаимосвязи". К Боти Гевара относился как к "одному из тех симпатичных людей, которые стараются разглядеть суть вещей, глубоко интересуются происходящим и заставляют людей шевелиться". Когда же в конце концов Министерство экономики оказалось поглощено Хусепланом, который возглавил президент Освальдо Дортикос, а Боти ушел работать на производство, Че поздравил его.

Но не только Объединенный плановый комитет получал от Че язвительные письма. Министру иностранных дел Раулю Роа он вернул письмо с такой припиской: "Возвращаю посланное тобой никчемное письмо, чтобы ты научился ничего не подписывать, не читая".

11 января Че раздавал удостоверения об участии в добровольной работе, где указывалось количество часов, отработанных на воскресниках; сам он тоже получил такой документ. В речи на пленуме Совета кубинских рабочих Че рассказал историю о семидесятилетнем старике, выполнившем добровольную норму, о женщине, отработавшей 340 часов, и рабочем, отдававшем добровольной работе все свободное время – 980 часов.

"Но главное не в том, чтобы сделать наши фабрики выгодными, пожертвовав несколькими рабочими... Достижения скорее должны осуществляться через знания, приобретенные в ходе работы... На эту пасху у меня в руках оказались кое-какие подарки, в том числе и не маленькие. Я лично считаю, что их можно было бы вручить самым выдающимся товарищам. Я не стану показывать их здесь, поскольку они на самом деле хороши и их можно по ошибке принять за материальные стимулы, которыми я их не считаю".

После этого он передал подарки трем наиболее отличившимся рабочим.

Он указал, что социальное принуждение было полезным, но при этом людей нельзя силой заставлять работать, в противном случае "добровольная работа" потеряет свой смысл.

В начале года Че дал интервью журналисту Севере Касалису (Сикитрилье), в котором затронул вопрос о трудовом лагере в Гуанаакабибьесе. "Мне известно, что вы не испытываете симпатий к Гуанаакабибьесу", – сказал Че и, не получив ответа, спросил: "Хотели бы вы туда поехать?"

Проблема Гуанаакабибьеса заключалась в отсутствии информации среди широких кругов населения. Отсутствие гласности порождало ужасные слухи и дикие версии. Сама мысль о трудовых лагерях исторически связывалась с нацистским или советским эвфемизмом для концентрационного лагеря. Че многократно поднимал вопрос в ходе различных разговоров в Министерстве промышленности; так, например, в 1962 году, когда начальник отдела кожевенного производства заявил, что не может никого наказать отправкой в Гуанаакабибьес без предварительного обсуждения с низовыми партийными организациями, Че ответил на это:

"Гуанаакабибьес – это не феодальное наказание. В Гуанаакабибьес не отправляются те, кто должен сидеть в тюрьме. В Гуанаакабибьес отправляются те, кто допустил более или менее серьезное нарушение революционной этики и был уволен с работы. Им приходится тяжело работать, но никакого зверства там нет".

Тот, кто совершил воровство, попадает в тюрьму; руководитель, покрывавший вора, попадает в Гуанаакабибьес. "Люди, которых я видел, не испытывают обиды или недовольства". И, заканчивая выступление, Че сказал сотрудникам министерства, что "каждый желающий может посетить Гуанаакабибьес, а те, кто не захочет этого сделать, могут уходить из министерства".

Место под названием Гуанаакабибьес, звучание которого приводило в изрядный трепет не одного из кубинских чиновников, находилось в маленьком городке Уверо-Кемадо, укрывшемся в лесу на полуострове Корриентес. Первоначально там находился трудовой лагерь, организованный армией, которым стало пользоваться и Министерство промышленности. Поблизости находился поселок шахтеров-угольщиков.

Че посетил лагерь в 1964 году в обществе Сикитрильи. Министр повез журналиста на маленьком самолетике "Сессна". Первый вылет оказался неудачным из-за разыгравшегося шторма, и они полетели второй раз.

– Я думаю, что мы единственные, кто решил несмотря ни на что попасть в Гуанаакабибьес, – заметил Сикитрилье.

– Нет, есть и другие, кто, кажется, упорно добивается этого, – откликнулся Че".

По прибытии Сикитрилья увидел около сотни людей в реабилитационном центре. Они были вооружены, как почти все жители Кубы, где служба в ополчении привела к появлению оружия в повседневной жизни. Зато никакой охраны не имелось: это не была тюрьма.

"Кто-нибудь не согласен с этим предположением?" – громко поинтересовался Че.

Никто не ответил. Люди, находившиеся в Гуанаакабибьесе, попали туда по множеству самых разнообразных причин; там были студенты, руководители промышленных предприятий и революционные командиры. Вновь прибывшие работали лесорубами и постепенно переходили к более сложным задачам – например, делали бейсбольные биты или же упаковывали тушки цыплят на птицефабрике; все вели непрерывную войну с грызунами, поедавшими зерновые культуры. В лагере имелись пекарня, школа и пасека. Все это было построено руками людей, работавших в лагере.

Люди, работавшие в системе Министерства промышленности, отправлялись в Гуанаакабибьес на несколько недель или месяцев за недисциплинированность, аморальное поведение или очень плохую работу. Каждый наказанный имел право апеллировать к руководству, мог согласиться с наложенным взысканием, но мог и отказываться принять его. Наказание обычно сопровождалось лишь временным отстранением от работы, и люди по возвращении из лагеря имели возможность вернуться на свои прежние рабочие места. Один из сотрудников Че, заместитель министра Орландо Боррего, добавлял: "Че упорно утверждал, что как только наказание было исполнено, промахи людей больше не должны были упоминаться и все дело следовало считать законченным".

Майору Геваре очень нравилась мысль о таком лагере, и он часто шутил – или наполовину шутил – насчет отправки своей команды в Гуанаакабибьес "на каникулы". Секретарь Че, Хосе Мануэль Манреса, позже признался, что частенько оказывался под угрозой отправки в Уверо-Кемадо. "Все же это был уникальный трудовой лагерь".

Хотя Че часто летал туда по воскресеньям, чтобы работать вместе с обитателями лагеря, место имело зловещую репутацию среди работников министерства среднего и высшего уровня. Неприязненно относящийся к кубинской революции американский историк Теодор Дрэпер утверждал, что Гуанаакабибьес был концентрационным лагерем и что рабочие с ужасом произноси– ли это название. В марте 1964 года, когда Че на собрании передовых рабочих задал вопрос, не хочет ли кто-нибудь из них стать руководителем, один из присутствовавших ответил, что никто не желает ехать сажать эвкалипты в Гуанаакабибьес. Че перевел разговор в шутку, сказав, что прежде всего там нет никаких эвкалиптов, а лишь "москиты и тому подобные штуки, а если мы будем посылать туда каждого, кто допустит ошибку, то скоро там будут одни лишь небоскребы".

Имеется интересное свидетельство лидера Союза молодых коммунистов Франсиско Мартинеса Переса, который был отправлен в Гуанаакабибьес на шесть месяцев в качестве наказания за личный проступок, допущенный во время обучения в Советском Союзе. Он сказал Че, что считает наказание несправедливым, на что Че ответил вопросом же: разве Мартинес не считает, что этот опыт тем не менее поможет ему сделаться революционером? Тот вынужден был признать правоту Гевары. В Гуанаакабибьесе он работал в угольной шахте.

В феврале 1964 года Че возобновил начатые годом раньше дебаты по поводу различий между советской и кубинской индустриальными моделями. В статье под названием "О бюджетной системе финансирования" он попытался просто и наглядно сформулировать суть этих различий, о которых часто говорили как о неясных и трудноуловимых.

По мнению Че, достоинство централизации состояло в том, что она позволяла рационально организовать управление и использование ресурсов, экономить приложение рабочей силы, объединять усилия без риска возникновения конфликтных несоответствий заработной платы, а также осуществлять капиталовложения с более простой системой контроля. С другой стороны, он полагал, что "все еще трудно сказать, какие недостатки дефицит, проблемы с сырьем, недостаток руководящего и инженерно-технического персонала вызваны слабостями, неотъемлемо присущими системе, а какие являются главным образом порождением нашего сегодняшнего стиля организации".

Марсело Фернандес защищал советскую систему "финансовой автономии" исходя из двух ее основополагающих качеств: финансовой дисциплины и возможности осуществлять управле-е экономическими методами, а также потому, что благодаря 'той системе укреплялись связи между производителями и потребителями, повышалось качество и рос объем производства. Кубинские фабрики не имеют никакого стимула бороться за активизацию сбыта своей продукции, разве что от этого будет зави–ть заработная плата их рабочих... Фернандес утверждал, что у -го имелись банковские документы, доказывавшие, что корпорации Министерства промышленности ни в малейшей степени не беспокоились о развитии экономики, хотя и был вынужден признать, что в хаосе, преобладавшем в то время на Кубе, корпорации Института аграрной реформы были еще хуже. Далее он доказывал, что хотя, согласно теории, "бюджетная система финансирования" не использует банковские кредиты, корпорации управляемые людьми Че, допустили сильный рост дефицита в период 1961 – 1963 годов и покрыли его с помощью кредитов банка.

Ответ Че не заставил себя ждать. В статье, опубликованной журналом "Куба социалиста", Гевара обвинил Марсело Фернандеса в недостаточной глубине теоретического анализа.

Изменения, происшедшие в составе кубинского правительства в течение нескольких последних месяцев, казалось, свидетельствовали об укреплении позиций Че. Однако это был всего лишь второй круг дебатов.

Че в Министерстве промышленности продолжал свои собственные, персональные боевые действия. На заседании коллегии, состоявшемся 22 февраля, он снова и снова говорил о том, что ее членам необходимо учиться, что "мы пока что не имеем команды, о которой могли бы сказать, что все собравшиеся здесь – специалисты в своей области, с университетскими степенями и всем, что полагается, а не заинтересованные любители, которыми все мы являемся сейчас".

Однако самой важной из всех проблем казалось то, что

"участие рабочих в управлении фабриками сегодня равно нулю, хотя мы и послали целый ряд инструкций. Каждый раз, прибывая на фабрику, я спрашиваю, как проходят производственные собрания ... и управляющий сообщает мне: "Ну конечно, собрания проводятся ежемесячно, но они скучные, плохо посещаются, люди не проявляют активности..."


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю