Текст книги "Гевара по прозвищу Че"

Автор книги: Пако Тайбо II

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 61 страниц)

Начиная с 23 июня Че стал особенно сильно мучиться от астмы. "Астма представляет собой серьезную опасность, а лекарств в запасе осталось немного". В течение всех лет, проведенных на Кубе, ему удавалось, как правило, справляться с болезнью, но теперь, когда партизаны лишились части своего запаса медикаментов в результате захвата армией базового лагеря, он оказался практически беззащитен. К концу июня приступы стали очень сильными. "Моя астма все усиливается и не дает мне нормально спать". Когда он не мог ночью заснуть и задыхался от нехватки воздуха, то с силой наваливался на ствол дерева, чтобы таким образом помочь движению грудной клетки, или же просил Тамайо или Карлоса Коэльо сделать ему массаж. Во время одного из таких сеансов массажа Тамайо спросил:

"– Разве астма это не психологическая проблема?

– Да, я знаю, что это психологическая проблема, и поэтому пользуюсь маленьким ингалятором. Если я выброшу ингалятор, потому что астма это просто психология, то моя астма станет сильнее".

26 июня партизаны из засады убили четверых солдат, но на сей раз вместо бегства подразделение боливийской армии перешло в наступление, попытавшись обойти противника с фланга. Прежде чем Че успел приказать отступить, двое партизан получили ранения. "Вильегас был ранен в ногу, а Коэльо в живот. Мы быстро доставили их в дом, чтобы оказать помощь всеми средствами, которыми располагали. Вильегас имел поверхностную рану, и лишь временный недостаток подвижности будет представлять для нас головную боль. У Коэльо раздроблена печень и пробиты внутренности". Че отказался оперировать своих старых товарищей, поручив операцию доктору де ла Педрахе, а сам лишь держал лампу, освещавшую операционное поле. В разгар операции, когда хирург сшивал Коэльо толстую кишку, Тамайо понял, что его друг мертв.

"В его лице я потерял товарища, вместе с которым неразлучно провел все эти годы, чья преданность имела бесчисленное количество подтверждений. Его потерю я ощущаю, словно потерю своего ребенка. Когда его ранило, он попросил, чтобы мне отдали его часы; их сняли не сразу, а после оказания самой первой помощи, потом отдали Рене, который вручил их мне. Выяснилось, что он хотел, чтобы часы передали сыну, которого он ни разу не видел, как я делал это с часами многих других погибших товарищей. Я буду носить их сам, пока идет война. Мы погрузили его тело на лошадь и отвезли подальше, чтобы похоронить там".

Отряд, у которого теперь было девять лошадей, двинулся в путь. Че потерял троих человек, своих старых, испытанных товарищей: Суареса Гайоля, Сан-Луиса, и вот теперь – Коэльо. Он не знал, что Пинарес и Васкес Вианья тоже мертвы. "Черный День для меня".

И еще несколько дней партизаны продолжали поиски своей ставшей группы тылового охранения. 29 июня. Я поговорил с бойцами, которых осталось теперь 24 человека. Снова привел в пример Китайца Чанга в качестве образца. Я разъяснил значение понесенных нами потерь, а также рассказал, кем для меня был Коэльо – я относился к нему почти как к сыну, – и потому его гибель явилась для меня личной потерей. Я критиковал себя за недостаточную самодисциплину, за слишком неторопливый темп переходов и обещал разработать новые идеи, чтобы не нести в будущих засадах бесполезных потерь, никоим образом не связанных с ходом операции".

К концу июня Уолтер Ростоу вновь информировал Джонсона о событиях в Боливии. Ростоу сделал совершенно верное предположение: когда партизаны были обнаружены, они еще не успели завершить период военной подготовки, В том же документе он указал на серьезные недостатки в действиях боливийской армии. Ростоу сообщал об отсутствии координации в действиях командования, низкой квалификации руководителей, слабой обучености и отсутствии дисциплины у личного состава боливийских вооруженных сил. Он также указал на то, что американские советники занимались специальной подготовкой полка из состава боливийской армии и что правительства США и Аргентины оказывают материальную помощь режиму. Но боливийскому правительству, судя по всему, этого казалось недостаточно, и его посол 1 в Вашингтоне Хулио Санхинес одолевал власти Соединенных Штатов просьбами о помощи в подготовке операции по обнаружению и уничтожению партизан.

В сводке событий за июнь Че перечислил главные проблемы, с которыми сталкивались партизаны: это постепенная утрата людей, причем каждая потеря является серьезным ударом, хотя и армия и не знает о них, и отсутствие контакта с арьергардной группой. Че не знал о том, что группа Акуньи вновь и вновь предпринимала попытки связаться с основными силами отряда. Выбравшись из наиболее опасной зоны, группа один два раза в неделю совершала разведки в районе реки Юке, где, судя по всему, также находилось одно из заранее обусловленных мест встречи. Любопытно, что Че, кажется, утратил способность широкого видения политической ситуации; в частности, ему не казалась серьезной проблемой неспособность партизан объединиться с набиравшим размах общенародным движением противодействия военной хунте. Че воспринимал важность военных : действий своего крохотного отряда из двадцати четырех человек(среди которых был раненый Вильегас, на некоторое время лишившийся способности нормально передвигаться) с точки зрения, которую он обрел в ходе партизанской войны.

В этом проекте, который зародился при иных политических обстоятельствах, оформлялся в условиях разногласий и невыполнения обещаний, начался преждевременно и с самых первых шагов лишился всех своих городских и международных связей, и вначале все указывало на предстоящую катастрофу. Тем не менее к тому времени люди Че нанесли армии уже десять поражений, "легенда о партизанах распространялась, как пламя в сухой траве; мы теперь стали неукротимыми суперменами".

"Наши первоочередные задачи состоят в том, чтобы восстановить контакт с Ла-Пасом, возобновить свои запасы военного снаряжения и медикаментов, а также добиться присоединения 50-100 человек из города". Че думал о городском подкреплении, так как крестьяне, совершенно явно, все еще не выказывали желания присоединиться к партизанам. "Это порочный круг – чтобы получить необходимых новобранцев, мы должны вести как можно более активные действия в населенной зоне, а для этого нам необходимо иметь больше народу". А в заключение прозвучала тревожная нота. "Военные действия армии до сих пор дают нулевой эффект, зато она ведет работу среди кампесинос – факт, который мы не имеем права игнорировать, так как в результате этой работы все члены общества превращаются в осведомителей – или из страха, или из-за того, что их обманывают относительно наших целей".

Спустя несколько дней Гавана передала по радио очередное сообщение, которое, казалось, дало Че ответ на часть поставленных им перед собою вопросов. Правда, он, судя по всему, очень сильно переживал из-за того, что не мог прокомментировать и уточнить что-то в полученном тексте. Родольфо через посредника, который постоянно курсировал на Кубу и обратно, сообщал ему о возможности создания второго фронта. Гавана также подтвердила, что на Кубе проходит обучение группа боливийских студентов. Но эти хорошие новости не могли возместить катастрофического положения со связью: после того как Монлеон выехал из Ла-Паса, подпольщики этого города лишились контактов не только с Че, но и с Гаваной.

А тем временем вице-президент Боливии Овандо решил усилить давление на Соединенные Штаты, чтобы добиться у них расширения оказываемой помощи. Для этого он обнародовал информацию о том, что Че находился в Боливии, подкрепив это Утверждение показаниями Дебрэ о том, что он в марте взял интервью у Че в лагере Ньянкауасу. "Кроме того, Овандо сообщил, чго армии противостоят прекрасно обученные партизаны, чьи опытные вьетконговские командиры в свое время громили во Вьетнаме первоклассные американские полки". Правда, в это же время "ентство Ассошиэйтед Пресс опубликовало телеграмму, в которой утверждалось, что Че скончался на Кубе, а заявления о его присутствии в Боливии были предназначены для стимулирования партизанского движения. Телеграмма, судя по всему, была рассчитана на то, что кубинское правительство в ответ на нее раскроет истинное местонахождение Че. А высказывания Овандо поддержал и генерал Баррьентос, который "провел пресс-конференцию, на которой признал мое присутствие, но сказал, что я буду ликвидирован в течение нескольких дней. Он изверг обычный свой поток бессмыслицы, обзывая нас крысами и змеями, и подтвердил свое уже высказывавшееся намерение жестоко покарать Дебрэ".

В первые дни июля ядро отряда Че продолжало движение. Нога Вильегаса медленно заживала, а сам командир продолжал страдать от астмы. 6 июля Че организовал смелую операцию -он направил группу во главе с Коко Передо и Пачо захватить город Самайпату.

"На операцию были направлены Мартинес Тамайо, Коко, Пачо, Анисето, Марио Гутьеррес и Хуан Пабло Чанг, Китаец. Они остановили грузовик, двигавшийся со стороны Сайта– Круса; ничего не случилось, но второй, следовавший сзади, тоже остановился из солидарности, так что они были вынуждены задержать и его тоже. Затем началась борьба с дамой, ехавшей в грузовике, которая не желала, чтобы из машины высадили ее дочь, потом остановился третий грузовик, чтобы посмотреть на происходящее, а потом из-за общего беспорядка остановился четвертый, и дорога оказалась перекрыта. Скоро во всем разобрались, четыре автомашины стояли рядком вдоль дороги, и когда армейский патруль поинтересовался происходящим, один из водителей объяснил, что они остановились передохнуть. Наши люди уехали в грузовике, добрались до Самайпаты, захватили двоих вооруженных полицейских, лейтенанта Вакафлора, командовавшего постом, потом сержанта, который сообщил пароль, и с быстротой молнии захватили пост, на котором находились десять человек".

В ходе непродолжительной перестрелки Коко убил солдата. Одновременно произошел случайный перебой в подаче электроэнергии; армейские командиры потом были уверены, что партизанам помог кто-то из местных жителей. Взятые в плен солдаты были оставлены голыми в километре от города. Все события происходили на глазах жителей города и множества проезжих, так что известия о них разлетелись, как искры от пламени.

На фотоснимке, сделанном около Самайпатии, Че, рассматривающий что-то на земле, стоит на коленях, окруженный кампесинос. У него на голове новая кепка, в которой он напоминает русского революционера девятнадцатого века, но это неправильно. В соответствии с законами иконографии Гевара должен быть в берете.

"Что касается пополнения запасов, то операция оказалась неудачной. Эль-Чино не позволил Пачо и Марио Гутьерресу чего-нибудь награбить, но и сам не купил ничего полезного, в том числе и лекарств, которые мне так нужны. Но удалось добыть кое-что совершенно необходимое для партизан. К двум часам мы уже возвращались с добычей". Согласно дневнику Пачо, Че забыл сказать о том, что был совершенно счастлив, жуя печенье и попивая пепси-колу.

В один из ближайших дней, когда пресса шумела о неэффективности военного кордона, мелькнуло сообщение о наличии среди партизан вьетконговского полковника. Речь шла о Хуане Пабло Чанге. Перуанец, среди отдаленных предков которого были китайцы, и понятия не имел о том, в кого его превратили газетчики.^{34}

50. Истребление арьегарда

В течение второй недели июля 1967 года передвижение партизан Че осуществлялось весьма неторопливо. Но за этим внешним спокойствием скрывался тот факт, что армия была в состоянии четко проследить их южный маршрут.

Для майора Гевары главным врагом была болезнь. “Моя астма усиливается, – написал он 7 июля, а на следующий день добавил: – я несколько раз делал себе уколы и в конце концов использовал 0,9-процентный раствор глазных капель. Если Паулино не выполнил своего задания, мы должны будем возвратиться в Ньянкауасу, чтобы поискать лекарство от моей астмы”.

Тем временем начался суд над Сиро Бустосом и Режи Дебрэ. Намерение боливийского правительства любой ценой добиться их осуждения послужило причиной трений с некоторыми из армейских офицеров, такими как майор Рубен Санчес, согласившийся выступить свидетелем со стороны защиты. Военный министр Альфредо Овандо вызвал его к себе; состоялась следующая беседа:

“– Надеюсь, что вы дадите подходящие показания?

– Что значит “подходящие”? – спросил я. – Я скажу правду: я не видел Дебрэ в бою.

– Посетите президента Баррьентоса. Президент схватился за голову:

– Из-за вас вооруженные силы будут выглядеть очень плохо.

– Я единственный, кто может спасти честь вооруженных сил, – ответил я Баррьентосу, – потому что этот суд – пародия, в которой все офицеры лгут, а я собираюсь говорить правду”.

Че так прокомментировал публичные заявление Дебрэ и Бустоса, сделанные в ходе процесса: “Они неудачны; прежде всего они признались в межконтинентальных целях партизан, чего не должны были делать”.

Партизаны тем временем скитались по необитаемой области, в которой даже не проводили предварительной разведки. Че был серьезно болен. Перед отрядом стояла вполне реальная угроза того, что те немногие кампесинос, с которыми они встречались, в погоне за обещанной наградой “50 миллионов песо тому, кто поймает партизана Эрнесто Че Гевару, мертвого или живого, предпочтительно живого”, могли донести о них армии.

Распространяемые листовки с подобными объявлениями и утверждения Баррьентоса о том, что предводителем партизан является Че, стали причиной разногласий, возникших между боливийским президентом и послом США Хендерсоном. Последний настаивал на том, что свидетельства присутствия Че были дезинформацией и что Че, даже если он и побывал в Боливии, то к настоящему времени уже покинул ее пределы. Баррьентос публично возражал послу, делая в прессе заявления о том, что партизанская проблема останется актуальной еще на некоторое время.

На боливийского президента также оказывали давление и мелкие партии, образующие правительственную коалицию. 14 июля Че записал по этому поводу: “ПРП Подлинная революционная партия и НРД Националистическое революционное движение отказались от своей оппозиции к революции, и кампесинос предупреждают Баррьентоса против союза с Фалангой. Правительство быстро разваливается. Просто позор не иметь в такой момент еще 100 человек”.

И в таких обстоятельствах правительство объявило о начале “Операции Синтия” (так звали дочь Баррьентоса), намереваясь покончить с партизанами в течение нескольких часов. Согласно плану операции, дивизия № 4, в зоне действий которой находилась территория между районом Ньянкауасу и Рио-Гранде, должна была окружить партизан. Правда, из этого ничего не вышло. В кольце оказался только воздух; армия гонялась за тенями, натыкаясь на ложные лагеря.

Правительственный кризис усиливался:

“Политические новости сообщают о глубоком кризисе, окончания которого не предвидится. На сегодня союзы сельскохозяйственных рабочих в Кочабамбе сформировали политическую партию “христианского духа”, поддерживающую Баррьентоса, а последний просил, чтобы они “позволили ему управлять в течение четырех лет”. Он почти умолял. Силес Салинас угрожал оппозиции, говорил, что наш приход к власти будет стоить им всем головы, призывал к национальному единству и заявлял, что страна находится на военном положении. С одной стороны, это похоже на уговоры, и на демагогию – с другой; возможно, они готовят замены”.

Че оказался прав. 17 июля Баррьентос, поддерживаемый двумя небольшими партиями, ПРП и НРД, объявил о роспуске кабинета. Казалось, что он хотел принять меры для создания более широкой коалиции.

27 июля партизаны возвратились в тот район, где они похоронили Карлоса Коэльо. Несколько встретившихся по дороге кампесинос предупредили их о том, что неделю назад здесь прошла армия. Одна из последних фотографий Че была сделана в деревне под названием Техерия. Как это часто бывало, рядом с ним находилось животное. Че сфотографирован с мулом; он держит уздечку и курит огромную сигару, глядя в камеру из-под козырька фуражки, почти что прикрывающего его глаза. У мула, запечатленного в профиль, очень серьезный вид. Че улыбается, хотя ему вовсе не хорошо: в то время он не мог есть. “Астма очень сильно угнетает меня, а жалкие запасы транквилизаторов подходят к концу”. Настроение у него немного улучшилось после передачи “Радио Гаваны”, в которой “Рауль отвечал на чехословацкую критику по поводу статьи о Вьетнаме. Эти друзья называют меня современным Бакуниным и оплакивают кровь, которая уже была пролита и которая может пролиться, если возникнут еще три или четыре Вьетнама”.

В другом сообщении его ставили в известность о том, что Куба все же должна была послать в Ла-Пас еще одного агента, хотя замена для Ренана уже была подготовлена – “кубинец, сражавшийся в Сьерре, с хорошим послужным списком”. Родольфо Салданья в Ла-Пасе по предложению кубинцев прекратил работы по созданию второго очага партизанского движения; предполагалось, что он сосредоточился на организации связи с Че. Тем временем в Гаване группа боливийцев, проходивших военную подготовку, насчитывала уже двадцать три человека, представлявших несколько боливийских левых групп, включая коммунистическую партию.

26 июля, в годовщину штурма казармы Монкада, Че, все так же страдавший от астмы, провел с группой небольшую беседу о значении Кубинской революции: “восстание против олигархии и против революционной догмы”. Он не знал, что его маршрут на юг был уже прослежен армией, которая перебросила по воздуху в эту зону группу Тринидада. Несколько часов спустя в засаду, устроенную Че, попалось несколько солдат: “Это произошло примерно так: на гребне появились восемь солдат, направлявшихся на юг; они прошли немного по старому следу, а потом повернули обратно, постреливая из реактивного миномета и размахивая тряпкой. Вскоре они возвратились, и все восемь попались в засаду; четверо были убиты. Мы отступили, не подобрав их оружия и снаряжения, так как уцелеть было непросто. Мы ушли вниз по реке. Была еще одна засада, сразу же после того, как мы пересекли небольшой каньон, лошади прошли настолько далеко, насколько вел след”.

Еще через три дня в 4.30 утра – Че из-за астмы провел эту ночь без сна – солдаты из полка Тринидада снова столкнулись с партизанами. “Когда де ла Педраха готовил кофе, то вдруг сказал, что заметил свет фонаря за рекой. Мануэль Эрнандес, который не спал и готовился заступить в караул, отправился вместе с де ла Педрахой, чтобы остановить гуляющих. “Стой, кто идет?” Это оказался патруль Тринидада.

“Началась перестрелка. Мануэль Эрнандес сразу же забрал “М-1” и пояс с патронами у раненого, а также сообщил новости о том, что 21 человек находился в пути к Абапо, а еще 150 – в Мороко. В армейских частях были еще потери, которые не слишком аккуратно подсчитывали среди царившего хаоса. Потребовалось много времени, чтобы навьючить лошадей, а Реституто с топором и минометом, который захватил у врага, потерялся. Уже было почти 6 часов, и даже больше; много времени было потрачено впустую, так как часть вьюков свалилась на землю. Конечным результатом оказалось то, что в самых последних столкновениях мы попадали под огонь мальчишек-солдат, которые становились все смелее.

Я поторопил людей и снова отправился вместе с Вильегасом под огнем через речной каньон, где след заканчивался, и мы наконец заняли позицию. Я послал Мануэля Эрнандеса и Коко с Марио Гутьерресом взять на себя инициативу, пока я пришпоривал лошадей”.

Во время переправы через реку лошадь Че поскользнулась и упала, но Коко, Марио Гутьеррес и Мануэль Эрнандес мгновенно прикрыли его огнем, чтобы не дать противнику открыть по упавшему массированную стрельбу. Среди солдат раздались крики: “Мы взяли его!”

Двенадцать человек остались, чтобы прикрыть отступление, пока партизаны в течение непростительно долгих часов перебирались от позиции к позиции. Под конец Мартинес Тамайо, Рауль Киспайя, Пачо Фернандес Монтес де Ока, Симон Куба, Хаиме Арана и Анисето Рейнага подверглись ожесточенному обстрелу. Раулю пуля попала в рот, и он мгновенно умер, а Мартинес Тамайо и Пачо получили ранения. Но двое последних в течение двух часов не позволяли армейскому подразделению сдвинуться с места.

“После трудного перехода через горы они добрались до реки и присоединились к нам. Пачо ехал верхом, но Мартинес Тамайо не мог ехать, его пришлось нести в гамаке. Я послал Мануэля Эрнандеса, Франсиско Уанка, Давида Адриасолу, Коко и Анисето на охрану прохода вдоль первого ручья, на правом берегу, а мы тем временем занялись ранеными. Пачо получил поверхностную рану, рассекшую бедро и содравшую кожу с мошонки, а вот Мартинес Тамайо был очень серьезно ранен, а наш последний запас плазмы был потерян вместе с рюкзаком Симона. Мартинес Тамайо умер в 22. 00, и мы похоронили его около реки в хорошо укрытом месте, так что жандармы не найдут его”.

Потери армии в этом столкновении составили три человека убитыми и пять раненых. А партизаны, в свою очередь, лишились поврежденного радиопередатчика и магнитофона, с помощью которого они записывали и расшифровывали передачи из Гаваны. С этих пор им стало очень трудно понимать, что им сообщали из Гаваны, и они оказались в очень значительной степени зависимы от коммерческого радио, по которому узнавали о том, что происходит во внешнем мире. Они также потеряли одиннадцать рюкзаков, лекарства и книги (одну книгу Троцкого, а другую – Дебрэ с рукописными пометками Че).

Партизаны отступили, затирая за собой следы. Запись Че о двоих утраченных товарищах была, как обычно, весьма сухой:

“Что касается наших погибших, то почти невозможно внести в список склонного к самосозерцанию Рауля. Он не был таким уж бойцом или тружеником, но можно сказать, что он всегда интересовался политическими проблемами, хотя никогда не задавал вопросов. Мартинес Тамайо был самым недисциплинированным из кубинцев и наименее расположенным к ежедневным жертвам, но был выдающимся бойцом и старым товарищем по оружию, начиная с первой неудачи Масетти, затем в Конго и теперь здесь. Это очень чувствительная потеря. Нас осталось 22, среди них двое раненых – Пачо и Вильегас – и я, с моей стремительно усиливающейся астмой”.

Ежемесячная сводка новостей, составленная Че в июле, была также выдержана в очень холодном тоне, но он снова упомянул об изоляции как, скорее, о проблеме организации сети Ла-Пас – Гавана, чем о проблеме политической. Как ни странно, именно в это время три наиболее заметных левых группы в Боливии (БКП, прокитайская коммунистическая группа во главе с Саморой и троцкистская ПОР, которой руководил Лора), несмотря на все свои различия, объявили о своей поддержке партизанского движения и согласились на то, что их члены могли в индивидуальном порядке присоединяться к партизанам. Причиной этого явился энтузиазм, возникший после военных успехов партизан и репрессивной ответной реакции хунты.

Истинной реальностью было то, что за пределами страны легенда о партизанах разрослась до общеконтинентальных размеров: “Онганиа закрывает границы[21]21
  Онганиа – бывший в то время военным диктатором Аргентины, распорядился закрыть аргентино-боливийскую границу (прим. авт.).


[Закрыть], а в Перу сохраняется состояние повышенной боевой готовности”. Но снаружи не было видно слабости групп, их потерь, отрыва от арьергарда, нежелания кампесинос присоединяться к партизанам.

Че также дал оценку зрелости боевой группы: “нравственный и боевой опыт партизан совершенствуется с каждым боевым столкновением, Орландо Хименес и Хаиме Арана все еще слабоваты” и неравноценность армейских сил: они “все еще не научились попадать в цель, но есть подразделения, которые кажутся более боеспособными”.

Но теперь перед группой возникла новая важнейшая задача, отодвинувшая на второй план и восстановление контакта с внешним миром, и вербовку новых бойцов: возникла настоятельная необходимость вернуться в пещеры на старую базу, чтобы возобновить запас медикаментов и снаряжения, утраченных во время последней стычки, а также и лекарств от астмы. “Астма плохо сказывается на мне, а я использовал последнюю дозу противоастматической инъекции. У меня остался только запас таблеток на десять дней”.

Раненым становилось лучше. 3 августа Че записал в дневнике: “Мы медленно продвигаемся вперед. Нет никаких новостей. Пачо поправляется хорошо. Мне, с другой стороны, становится все хуже. И день и ночь оказались для меня очень тяжелыми, и я не вижу в ближайшей перспективе никакого выхода из этого состояния. Я попробовал сделать внутривенную инъекцию новокаина – без малейшего эффекта”. Пачо: “Че перестал есть, съел только кучку зерна, как лошадь; он очень плох от болезни, которая усиливается с каждым днем, несмотря на уколы”. Еще через два дня Че написал: “Моя астма совершенно безжалостна. Несмотря на все мое нежелание разделяться, я был вынужден выслать группу вперед. Добровольцами вызвались Дариэль Аларкон и Марио Гутьеррес”.

И в довершение всех бед на следующий день при подъеме на холм Че сбросила лошадь. Он лежал на земле, запутавшись в стремени, и не мог дышать из-за мучительного приступа астмы. Несмотря на опасность, он не мог откладывать решение. 7 августа: “Моя астма все в таком же состоянии, но лекарство кончается. Завтра я приму решение по поводу отправки группы на реку Ньянкауасу. Сегодня исполнилось ровно девять месяцев с момента нашего прибытия и создания партизанской группы. Из первых шести человек двое мертвы Мартинес Тамайо и Коэльо, один потерялся Васкес Вианья к тому времени тоже погиб, но Че не знал об этом и двое раненых Пачо и Вильегас. И еще есть я, с астмой, с которой не могу справиться”. Очевидно, что Че, обычно стоически переносивший любые трудности, был в это время очень плох.

Примерно в это же время президент США Линдон Джонсон получил меморандум ЦРУ, в котором оценивалось положение партизан. В документе утверждалось, что в Боливии действовала группа, состоявшая из примерно ста человек, преимущественно боливийцев, при участии нескольких кубинцев. Эта группа была хорошо обучена и дисциплинированна, имела лучшее руководство и оснащение, чем плохо обученная и организованная боливийская армия. В отношении участия Че в действиях партизан все еще преобладало скептическое отношение, поскольку аналитики ЦРУ рассматривали достоверность единственных источников сведений о его присутствии (Дебрэ и Бустос) как весьма сомнительную, а собственной информацией о присутствии Че в Боливии они не располагали. Руководство ЦРУ продолжало считать, что Че умер на Кубе.

Из меморандума было видно, что поведение боливийских союзников вызывало недовольство правительства Соединенных Штатов. Особенно их раздражал собственной персоной президент Баррьентос, единственная стратегия которого состояла в том, чтобы добыть у американцев как можно больше военного снаряжения. Американские аналитики критически относились также и к боливийским вооруженным силам. Солдаты постоянно демонстрировали свою неумелость, агрессивно вели себя по отношению к гражданскому населению, терроризировали горожан, приставали к женщинам и в целом производили крайне неблагоприятное впечатление, в отличие от хорошо дисциплинированных партизан. Документ утверждал, что ничего из имеющихся данных не говорило о возможности скорого разрешения партизанской проблемы.

Неделей раньше в аэропорту Ла-Паса высадилась новая группа агентов ЦРУ. Ее возглавлял Феликс Родригес, кубинский эмигрант, принимавший участие в грязной войне против Кубы и в боевых действиях во Вьетнаме. Им предстояло работать непосредственно с боливийской военной разведкой, используя боливийское военное обмундирование и документы.

8 августа Че провел со своими людьми критический разбор ситуации:

“Я собрал всех вместе и сделал резкие заявления: мы находимся в трудном положении. Пачо поправляется, зато я превратился в человеческую развалину, и эпизод с кобылкой в припадке отчаяния он ударил ее ножом в шею показывает, что я время от времени теряю контроль над собой. Положение изменится, но все мы должны преодолеть сложившуюся ситуацию, и тот, кто не чувствует себя способным к этому, должен об этом сказать. Сейчас одно из тех времен, когда принимаются крупные решения. Этот способ борьбы дает нам возможность стать революционерами – высший ранг в человеческой иерархии, но также позволяет нам получить степень людей. Те, кто не может достичь хоть одного из двух этих состояний, должны сказать об этом и выйти из борьбы.

Все кубинцы и некоторые из боливийцев решили держаться до конца”.

Некоторые из партизан принялись ругать всякие мелочи, Че вмешался снова.

“Я прекратил обсуждение, сказав, что здесь зашли дебаты о двух вещах совершенно разного порядка: одна – хотят или не хотят люди продолжать борьбу, а другая – ссоры и проблемы внутри группы, которые умаляют величие главных решений”.

В то время партизаны медленно, с трудом прорубали себе путь через джунгли, покрывавшие горные хребты, убивая лошадей для еды. По радио они услышали о том, что один из партизан Вило Акуньи, Антонио Хименес, был убит при попытке пробиться сквозь армейский кордон. После гибели Антонио на стенах домов его родного города Тараты появилось множество восхвалявших его надписей. За этой акцией последовали серьезные репрессии со стороны властей. Партизаны вызывали большие симпатии у населения, но не могли извлечь из них пользу: зона их политического влияния находилась слишком далеко от географической зоны их действий.

13 августа Че, под сильным нажимом со стороны Инти и Пачо, согласился наконец послать в район Ньянкауасу группу за медикаментами, сложенными в одной из пещер. “Пачо быстро поправляется, тогда как моя астма становится все хуже. Со вчерашнего дня я принимаю по 3 таблетки в день. Нога, которую я повредил, пожалуй, лучше”.

Че не мог знать о событиях, которые усугубили последствия его решения отправить вперед мобильную группу. В конце июля из группы Вило Акуньи дезертировали два человека, Уго Сильва и Эусебио Тапиа. Они попали в руки солдат и были отправлены в Лагунильяс, где их допрашивали сотрудники армейской разведки и эмиссары ЦРУ. После пыток, которым их собственноручно подверг полковник Реке Теран, 10 или 11 августа Сильва привел капитана Саравию к тем самым четырем пещерам, где находились тайные склады партизан. Военные нашли боеприпасы, лекарства и очень важные документы и фотографии. В результате случайной утечки информации эта новость была опубликована газетой “Пресенсиа”, а также спустя несколько дней передана по радио. Че услышал эту передачу.

“Черный день... Ночные новости рассказали о том, как была захвачена пещера, куда направлялся наш патруль, и описание было настолько точным, что невозможно было сомневаться. Я теперь приговорен к страданию от астмы на неопределенное время. Они также захватили все наши документы и фотографии. Это самый жесткий удар, который они нанесли нам. Кто-то “раскололся”.